А ей так много надо было объяснить.
Однако ей так и не суждено было узнать, что произошло бы дальше, потому что в момент этой мучительной близости ее хрупкое очарование нарушил вдруг пронзительный крик Джо.
Руки Джонни напряглись и разжали кольцо. Лицо его приняло прежнее жесткое выражение, и его сердце закрылось словно раковина. Нежный свет потух в глазах Лейси, и она тоже пришла в себя.
Лейси стремительно бросилась к комнате Джо, и Джонни побежал следом за ней.
Глаза Джо были широко открыты от ужаса, несмотря на то что радом лежал Нерон.
Впервые Джо не сопротивлялся, когда мать заключила его в объятия.
Черная головенка Джо прижалась к покрытой кружевами материнской груди.
– Мне что-то послышалось снаружи. А свет не включался! – Джо отчаянно моргал, чтоб не заплакать.
Джонни несколько раз дернул за цепочку выключателя.
– Что за черт? Могу поклясться, все работало как следует… Лампа перегорела, – одернул он сам себя. – Сейчас поставлю новую.
Широко раскрытые глаза Джо уставились на револьвер, болтающийся на поясе Джонни.
– А откуда тебе известно, молодой человек, что это за оружие? – нахмурилась Лейси.
– У папы был каталог. А потом, Джонни сам сказал мне, когда его чистил.
Лейси перевела взгляд на Джонни и заметила, как помрачнел он при упоминании Сэма.
– Джонни, я же говорила тебе, что не хочу, чтоб ты пугал мальчика своим револьвером.
– В отличие от тебя я считаю, что правду лучше всего знать, – отрывисто отозвался Джонни. – Его оружием не испугаешь, это тебя оно пугает. Ему хочется все о нем знать. Даже если б я ему ничего не говорил, он все равно бы узнал. Мальчишки вечно суют нос куда не следует. От них ничего не спрячешь. Я думаю, Сэм свой каталог держал не на столике для кофе.
– Он у него лежал на самой верхотуре, на полке, в ящике, – подтвердил Джо.
Миднайт ехидно посмотрел на Лейси.
– Я бы предпочла, чтоб ты не таскал его с собой, Джонни.
– Не говори ерунды, мам. Не сомневаюсь, что тот тип такую штуку из рук не выпускает.
– То-то и оно. Потому нам и не стоило являться сюда.
Джонни уставился на нее долгим изучающим взглядом.
– Именно поэтому я должен присмотреть за вами, – наконец заключил он.
– С вами двумя все равно не сладить, – устало бросила Лейси.
Джонни и Джо улыбнулись с видом явного мужского превосходства.
– Они на кухне. В ящике справа от плиты, – с конспиративным видом подсказал Миднайт.
Возвращаясь с кухни с новой лампочкой, Лейси из холла услышала тонкий голосок Джо:
– Вот у меня был бы такой револьвер, как у тебя! Я бы ничего не боялся.
Лейси переступила порог комнаты Джо и снова почувствовала, как ее предали, увидев Джонни, сидевшего на корточках перед Джо и показывающего очарованному мальчику свой револьвер. Джонни даже позволил ему потрогать черную ребристую рукоятку.
Лейси раздраженно взглянула на Джонни.
– Ты же знаешь, что я терпеть не могу револьверы, ружья и все такое прочее.
– Но если всего этого полно вокруг, невежество хуже знания. Поверь мне, – спокойно возразил ей Миднайт.
Мне лучше знать, чему его учить, говорили его глаза.
Простейшая просьба. Но Лейси пронзило чувство вины за те девять лет, что он прожил без Джо.
Джонни был настоящим отцом – мужчиной. Ему действительно есть чему научить Джо, и в этом ей с ним нечего тягаться.
Лейси поднялась и направилась к двери.
– Ты считаешь меня трусом, – услышала она голосок Джо – негромкий, доверчивый. Она прислонилась спиной к стене.
А с ней Джо почти не разговаривал.
– Оттого, что ты боишься? – как бы между прочим спросил Джонни и, видно, покачал головой: – Нет.
– Я всегда боялся темноты.
– Я тоже, когда был мальчишкой. У меня был старший брат, Натан, – вот тот ничего на свете не боялся. Но он всегда подначивал меня, чтоб напугать еще больше, я, правда, вида не показывал, но он-то знал: разве от брата что-нибудь скроешь? Он любил рассказывать всякие небылицы о страшном доисторическом чудище. Он называл его «хищадие»: что-то вроде гигантской летучей мыши. Тот видел и чуял в темноте маленьких детишек, которых собирался сожрать. Натан уверял, что хищадие может влетать в окно и ловить мышей.
Это ж надо придумать: рассказывать такие небылицы перепуганному мальчику.
– В самом деле? – Джо явно готов был слушать до бесконечности.
– Да нет, конечно; у Натана было богатое воображение. Никакого хищадия на свете не существует.
– Здорово.
Дождь шелестел по окну и барабанил по крыше. Лейси поймала себя на том, что подслушивает, но, насколько она помнила, Джонни ей этой истории не рассказывал, и ей было любопытно не меньше Джо.
– А однажды ночью кто-то ворвался в дом. Натан, совсем как ты сегодня, схватил: свою бейсбольную биту, а я… я как последний трус заперся в чулане. Во время этой страшной драки Натан звал меня, а я только закрывал глаза. Тот парень был на голову выше Натана, но тьма была хоть глаз выколи, а Натан знал дом как свои пять пальцев, так что он сумел поколотить его той битой.
– Ну точь-в-точь. После этого Натан стал в нашем квартале героем, а я прослыл трусишкой. Натану приходилось защищать меня от шпаны – пока он не погиб. Потом мне уж хочешь не хочешь пришлось драться самому. Но я все равно всегда боялся. А после его смерти – даже еще больше. Наша семья так и не пришла в себя после его гибели.
– Его сбила машина, когда он ехал на велике. Кто-то его сбил и скрылся. Этого типа так никогда и не нашли.
– После несчастного случая больше нет.
– Закрывай глаза… и не думай о хищадиях.
– Знаю, и все, – последовал ответ, произнесенный низким приятным голосом.
– Багряно-красные. Но лучше о них не думай.
– И длинные-предлинные зубы.
– Немного. Они все в чешуе.
– Ты вроде бы спать собирался.
– Ты мой настоящий отец. Правда?
Неожиданно заданный Джо вопрос прозвучал как гром среди ясного неба.
Лейси чуть не задохнулась от неожиданности, сердце бешено заколотилось. Она вся напряглась в ожидании ответа Миднайта.
Тот долго молчал. Дождевые капли, сверкая словно бриллианты, сбегали по стеклу.
– Да, – послышался голос Джонни, он был еще мягче и задушевнее, чем раньше.
Лейси вся сжалась. Сердце готово было выскочить из груди.
– Потому что я этого не знал.
– А теперь ты останешься с нами? – почти прошептал Джо.
Лейси буквально распирал истерический смех, поднимающийся откуда-то из глубины. Разве мог маленький Джо знать, что то, о чем он спрашивает и чего она сама так страстно желает, неосуществимо?
Не дожидаясь ответа Миднайта, она прошла в дальний конец холла и стала у окна.
– Об этом лучше спросить маму.
Дрожащим пальцем Лейси чертила траекторию падающей капли на ледяном стекле.
Потом – другой.
Глаза ее наполнились слезами, а сердце – жалостью к себе и Джо: их мечтам не суждено было осуществиться. Дождевые капли слились в одно неясное мерцающее пятно. Лейси безнадежно и бесцельно водила пальцами по прозрачному стеклу и начала дрожать от непреодолимой боли.
Она так стояла довольно долго. Вдруг послышался звук удара футбольного мяча о ковер. У нее перехватило дыхание, когда она почувствовала спиной, что Миднайт заметил ее. Она не могла собраться с силами и обернуться.
– Куда падают капли? – раздался хрипловатый голос из темноты холла.
Глава тринадцатая
– Куда падают капли? – Второй раз слышала она этот вопрос. Голос Миднайта звучал с какой-то особой горечью; у Лейси перехватило дыхание. – Господи, как же все было здорово! Прости меня, я был тогда еще незрелым глупцом. Но я любил тебя. Во всяком случае, я так считал. Хотя той милой невинной девочки, которую я любил, никогда на свете не было.
– Но и ты также не был тем нежным принцем-героем, какого я ждала, Джонни Миднайт. Ты отверг меня при первом же случае.
Джонни сделал шаг в ее сторону. Губы его были плотно сжаты.
– Но у меня были на то веские причины, черт побери. Хотя, как знать, может, все к лучшему. Чем раньше лишишься иллюзий, тем легче потом. После тебя все беды – даже этот несчастный случай – были сущей ерундой. До тех пор, пока я не узнал, что ты мать моего ребенка и что ты сделала моего собственного ребенка чужим для меня.
– Я звонила тебе после свадьбы, но ты был так холоден… А я была в таком потрясении… Что толку было говорить, если ты меня видеть не мог?
– И ты еще смеешь спрашивать?
Лейси резко отвернулась от Миднайта, не желая показывать ему свои чувства. Но он схватил ее в неверном ночном полумраке: на лице его были написаны ярость и отчаяние. Жадно приникнув к ее лицу, он поцелуями выпил слезы, которые, подобно, мерцающим дождевым каплям, стекали по ее бледным щекам.
– О Боже, – простонал Джонни, прижимая ее к себе и лаская пальцами ее лицо. – Почему это твои слезы выворачивают мне душу? Ведь плакать надо мне, а не тебе. Ты украла у меня Джо. На целых девять лет. Ты вбила ему в голову, что его отец Сэм. Ты хитростью заставила меня принять стипендию в Стэнфордский юридический институт, а это, как потом выяснилось, были деньги Сэма, чтоб ему пусто было. Это я должен тебя ненавидеть. Да, может, так оно и есть. Только как же я все еще хочу тебя!
Миднайт зарылся лицом в пушистое облако ее белокурых волос. Затем его горячие губы коснулись ее затылка, отчего Лейси почувствовала, как все в ней начинает пылать, и защекотали шею.
– Лейси, – задыхаясь, шептал Джонни, и в голосе его звучали боль и бешенство. Он пьянел от ее тела. – Знаешь, что ты со мной делаешь?
Лейси чувствовала, как клокочет в нем ярость, но с не меньшей силой она чувствовала, как все его существо охватывает непреодолимое желание.
– Боже, ты разрываешь меня на части.
– Я… я этого не хочу… – сама начиная задыхаться, шептала Лейси, пытаясь оттолкнуть Джонни.
Руки его крепко обхватили ее, прижав к себе так, что она всем телом приникла к нему и чувствовала, насколько он возбужден.
– Я тоже, – проурчал Джонни.
– Во всяком случае, не так, – взмолилась она, – когда ты меня почти ненавидишь.
– А что же ты еще хочешь после того, что ты наделала?
– Но ты сам был так холоден. И, ты сказал, что я такая же блудня, как моя мать. Не один раз потом, думая о тебе, я вспоминала, какое у тебя было злобное выражение, когда ты это сказал, какой ненавистью горели у тебя глаза. Совсем как у моего отца…
Ненасытные губы Миднайта все настойчивее искали губы Лейси. Язык его проник за преграду ее губ глубоко в рот, а губы их слились в бесконечном поцелуе. Не отрываясь от нее, Джонни поднял ее на руки и понес в свою спальню.
– Когда-то мне было безразлично, что ты представляешь собой на самом деле, потому что хотел тебя больше всего на свете. А ты хотела денег и всего, что они могут тебе дать, больше меня.
– Нет…
Он опустил ее на постель, стянул с ее плеч халатик, и тот мягко упал на пол. Глаза его сверкали и пугали своей бездонностью.
– Ты и полугода не прожила у Дугласов, как решила, что я тебе не ровня. В ту ночь, когда умер мой отец, ты позволила Сэму вышвырнуть меня с черного хода, как кучу мусора. Его головорезы вытащили меня, бросили на пол, а один из них наступил мне на горло, а потом сбросил с лестницы. Я провалялся там целый час, обливаясь кровью и скуля, как побитый пес, мечтая только об одном: чтоб ты вышла ко мне.
Лейси побледнела как полотно и отвернулась.
– Но я… я не знала. Я была молода и совсем запуталась. С нами так много всего произошло. А ты совсем замкнулся и ничего знать не хотел, кроме своей боли. Все время был мрачен как туча. И все время бесился. Совсем перестал учиться и мог вылететь из института. Ты тогда нашел место грузчика и попал в дурную компанию. Что ни ночь был пьян. Пропадал по нескольку дней. А когда мы встречались, ты беспрерывно злился. Я уж сомневалась, любишь ли ты еще меня. А в тот вечер, когда Сэм вышвырнул тебя, я была ужасно зла на тебя, и кроме того, голова у меня была забита предстоящим Рождеством у Дугласов. Мне так хотелось показать Дугласам, что я могу быть элегантной хозяйкой, а тут ты являешься с явным намерением нагрубить всем и все испортить.
Миднайт весь напрягся.
– В тот день у меня умер отец.
– Но ты-то мне об этом не сказал.
– Потому что меня взбесило, что они для тебя важнее меня. Ты с каждым днем все больше попадала под влияние Сэма и его денег.
– Прости меня за ту ночь. Но не за то, что я тогда научилась светским приличиям и пыталась научить им и тебя.
– О, это были только цветочки. Ты умудрилась вывернуть себя наизнанку. Ты все свое время проводила с этими снобами. А потом вышла за Сэма.
– Но ты же смотреть на меня не хотел, Джонни. Или ты не помнишь ту нашу последнюю встречу? Ты тогда только что закончил свой юридический институт…
Джонни с горечью кивнул. Эти воспоминания жгли его словно каленым железом. Но тогда единственное, чего он жаждал, была месть, и орудием ее он выбрал любовь Лейси.
– О, Джонни, в тот последний день, когда ты был со мной, я забеременела. Как ты можешь винить меня за то, что я тебе ничего не сказала, если ты назвал меня блудней и вышвырнул из своей жизни?
– Мне тогда было в тысячу раз хуже, чем тебе, – возразил Джонни.
– Ты тогда впервые позвонил мне после смерти своего отца. Я пришла не задумываясь, потому что ты позвонил. Ведь я все еще любила тебя.
– Ты пришла ко мне за тем, что тебе было нужно, – за сексом, – процедил Миднайт сквозь стиснутые зубы. – Хотя ты уже задумала выйти замуж за Сэма.
– Я решила выйти за него, потому что чувствовала себя брошенной и одинокой из-за того, что потеряла тебя. Потому что была молода и впечатлительна, а я столько начиталась о нем в книжках и газетах. Я видела его совсем не таким, каким он оказался. Он был очень добр ко мне. До этого только ты был ко мне добр, но с тех пор ты стал невыносим. Ты меня в упор не видел, когда мы случайно сталкивались в кампусе. Мне казалось, что ты меня больше знать не желаешь.
– Когда я узнал, что ты меня, по сути, продала Сэму, я жаждал сквитаться.
– Я только хотела хоть как-то помочь тебе. Джонни, ты так вкалывал, чтоб прокормиться!.. К тому же стипендия была дана анонимно, ты бы никогда не узнал. Я, честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем Сэм тебе сказал.
– Потому что хотел, чтоб я знал, что он купил меня так же, как тебя.
– Но я хотела дать тебе возможность добиться того, чего ты по праву заслуживаешь.
– Стать юристом. Машиной для делания денег. На случай, если твой трогательный роман с Сэмом не выгорит. Не потому ли ты была столь дружелюбной, когда я позвонил тебе после окончания института? Ты ставила на двух лошадок, так, что ли?
– Нет, Джонни. – Лейси била дрожь. Ей хотелось, чтоб он был с ней, но его горящие негодованием глаза отпугивали ее. – Я… я сказала Сэму, – продолжала она, – после той последней встречи, когда ты был так груб, что не могу выйти за него, что люблю тебя и не смогу быть ему верной женой, что я беременна и должна уйти. Но он именно ради ребенка уговаривал меня стать его женой, потому что, как он уверял, ребенку нужен отец. Наш брак никогда не был настоящим. А он никогда не любил Джо, потому что тот напоминал ему о тебе.
– Для такой, как ты, денег, полагаю, было достаточно, чтоб примириться со всем остальным.
– О, Джонни. – Она долго смотрела на него, не произнося ни слова, затем встала и отошла к слабо светящемуся окну, чтоб он не видел, как она плачет. Но голос ее прерывался: – До чего же ты иногда бываешь глуп и слеп.
Лейси провела пальцем по стеклу, и его холод словно проник в нее. Тот страшный полдень с внезапной ясностью предстал перед ней. Она лежала в его объятиях, еще содрогаясь от его неистовства, а Джонни отодвинулся и прошептал ей в ухо слова, от которых сердце ее разорвалось на куски.
Твой отец правильно предупреждая меня: ты ненасытная блудня, как и твоя мать, готовая продаться тому, кто больше даст, кто бы он ни был. Но твоя ненасытность тебя и погубит, потому что только я могу дать тебе то, что ты больше всего желаешь, и каждый день ты будешь понемногу умирать, когда выйдешь за Сэма вместо меня.
Он в последний раз провел по ее телу рукой, и она вся задрожала от вспыхнувшего с новой силой желания. И тогда он взял ее грубо и яростно, но даже от этой сокрушающей душу грубости она вознеслась до небес. Джонни встал, еще сотрясаясь так же, как она, молча оделся, а она следила за его движениями полными страдания глазами. Затем он подошел к кровати и поцеловал ее с почти былой нежностью, но слова были произнесены таким ледяным голосом, какого она еще не слышала.
– Позволь мне первым поздравить тебя с блестящим браком, дорогая.
– Я не выйду за него, – вырвалось у нее.
– Выйдешь.
И так оно и случилось – из-за Джо.
Дождь омывал плавучий домик. Лейси закрыла лицо руками, стараясь изо всех сил перестать плакать, но не могла остановиться. Тысячу раз переживала она заново тот страшный день, и каждый раз сердце ее вновь разрывалось.
Но, переживая заново холодность Миднайта и свое неизбывное унижение, она одновременно переживала и свою неугасимую страсть. Он показал ей, что даже его ненависть может быть сладостной мрачной бурей, когда не существует ничего – только его пылающие губы, словно заливающие ее раскаленную плоть жидким пламенем, и огненные волны дикого желания, захлестывающие изнутри.
Даже уверяя, что ничего, кроме презрения, к ней не испытывает, он любил ее с неистовостью, от которой можно было умереть. Она отдавалась ему любя и до сих пор продолжала любить его.
Он играл на ее чувствах, осуществляя свое возмездие в тот день, – даже на самом глубоком и всепоглощающем чувстве: ее вечной любви к нему.
Может, пришло время отомстить ему?
Лейси отерла мокрое лицо й глубоко вздохнула, чтобы успокоить дыхание. Затем выпрямила плечи и взглянула на Джонни.
– Кому, как не тебе, знать, что такой женщине, как я, одних денег недостаточно, – хрипловатым голосом начала она, сделав шаг в его сторону в полумраке. Вид у нее был такой решительный, что Джонни попятился назад, пока не уперся спиной в стену. – От денег я устала, а ты – тот единственный мужчина, который мне нужен. Ты всегда преследовал меня, Джонни Миднайт. Я ненавидела тебя и любила. Но больше всего я тебя хотела.
Что-то в ее голосе было такое, от чего ему стало не по себе; он, не отрываясь, смотрел на нее, отчего она чувствовала себя еще более безудержной и бесстыдной.
Она прикоснулась к нему мягкими легкими пальцами; они заскользили по его телу, и, когда ее руки сомкнулись вокруг него, волна неукротимого желания сотрясла его.
Из уст ее вырвался торжествующий смешок; чувствуя свою власть, она обхватила руками его шею и приблизила к нему свои губы.
– Лейси, что ты, черт возьми, делаешь?
– А ты не знаешь?
– Лейси…
– Чшшш. Зачем же ты принес меня к себе в спальню, если не хочешь любить меня?
– Сам не знаю.
– Тогда я покажу тебе – как в тот день ты мне показал. Думаешь, ты один жаждешь отмщения в постели?
– Нет…
– Нет, да! Джонни, да… – Лейси негромко ворковала, расстегивая пуговицы на своем пеньюаре, и вот он мягко упал на пол, обнажив в серебристом свете луны дивные линии ее прекрасного тела. Она не отрывала от его лица своих огромных влажных глаз. Чуть заметная улыбка слегка искривила ее губы. – Насколько я знаю, после таких черепно-мозговых травм некоторые первый раз побаиваются, как бы с ними не вышло беды и они не опростоволосились…
– Не в этом дело, – промычал Джонни, приходя в ярость оттого, что его ставят в такое дурацкое положение и ему надо доказывать свою состоятельность.
– Я так не думала, – прошептала Лейси, радуясь, что он так легко поддался на приманку.
Она приникла к нему, но какое-то мгновение Джонни стоял оцепенев. Мягкими пальцами она водила по его плечам, шее, поглаживая его и приникая к нему все ближе.
– У меня никогда никого не было, кроме тебя, – раздавался в тишине еле слышный шепот. – Я вышла замуж за Сэма, но не спала с ним. Что бы я там ни натворила, как бы больно ни ранила тебя, ты был моей единственной любовью.
Ты был моей единственной любовью.
Миднайт неотрывно глядел на обращенное к нему красивое лицо и на лучащийся из ее глаз свет.
Единственной ее любовью.
Его охватило непонятное чувство.
Боже, ты мой Боже. Он презирал себя за то, что почти верит ей.
Неужели она действительно считает: он такой дурак, что легко заглотнет этот крючок? Он попытался напомнить себе, что она хотела навсегда увезти от него Джо.
– Пропади ты пропадом! Хватит нести всякую чушь, – прорычал Джонни, но в голосе чувствовалась боль.
Лейси сдержала рыдание, видя, как сжались его челюсти.
– Джонни, люби меня, – шептала она.
Эти бархатные интонации проникали в его сознание, усыпляя его бдительность, и без того совсем ослабевшую.
Лейси наблюдала, как взгляд Джонни становится совсем безумным, и не оказала ни малейшего сопротивления, когда он притянул ее к себе.
Его ищущие руки стали блуждать по ее телу.
Оно сильно изменилось. Стало лучше. Груди – полнее. Желание – горячее..
Как и его.
Кровь горячей волной хлынула по его жилам, когда он понес ее к кровати и отбросил покрывало. Затем он сорвал с себя одежду и лег рядом с ней на сбившиеся прохладные простыни.
Ему было не до ласк.
Впившись губами в ее губы, он навалился и с размаху вошел в нее. Лейси закричала от боли. И хотя вся его плоть рвалась проникнуть в нее еще глубже, он застыл и не двигался.
В его оцепеневшее тело проникало, захлестывая все его существо, непередаваемое блаженство ее тепла. Он причинил ей боль. Она ведь говорила, что не позволяла Сэму прикасаться к себе. Значит, это правда, хотя бы частично: она не знала мужчины уже долгое время.
Миднайта омыло волной нежности, и он стал целовать ее ласковее, чем раньше. Руки его с большей нежностью гладили ее тело, отчего ее душа встрепенулась, и Лейси начала тихо всхлипывать.
Он сгорал от желания доставить ей радость, защитить ее, любить ее – он пытался сказать ей об этом своими губами, руками, всем своим возбужденным телом.
Наконец пламя его страсти смешалось с более тонкими и нежными чувствами, и желание его усилилось до бесконечности. Дыхание его участилось, стало судорожным. Он сделал движение и углубился в нее еще больше, и она с готовностью отозвалась на его напор, дрожа, приникая к нему сильнее, ногти впились ему в спину, и она не сразу поняла, что делает ему больно. Она задыхалась от его напористых губ; он покрывал неистовыми поцелуями ее губы, уши, шею, как будто никак не мог насытиться.
За несколько секунд страсть их достигла пароксизма, и оба одновременно взорвались в бешеном оргазме.
Потом он держал ее в своих объятьях; его влажное тело последний раз содрогнулось в бархатном тепле ее нежных рук. Все произошло слишком быстро, такого мощного физического удовлетворения он не испытывал ни разу в жизни.
Когда Лейси попыталась подняться, его сильная рука притянула ее обратно и уложила рядом. Он так и лежал, держа ее в объятьях, не произнося ни слова, не обещая ничего.
Однако проклятое желание, которое он испытывал к ней, никогда нельзя было насытить с одного раза. Джонни цинично подумал, что и с Лейси творилось то же самое, и стал снова возбуждать ее, пока она не откликнулась, задрожав всем телом и требуя, чтоб он взял ее.
На этот раз он вошел медленнее, и плоть ее отвечала большей уступчивостью, потому что он успел подготовить ее, и была влажной и трепещущей. И снова он овладел ею без каких-либо обещаний и клятв, но его страсть высказывалась за него лучше всяких слов. Если его воля хотела признать свою зависимость от нее, то его пылающая плоть не могла этого отрицать, потому что они были одно целое.
Но если она догадывалась, что его губы горят так жарко, только целуя ее губы, что все его тело неистовствует от страсти к ней, и только к ней, что чувства его гораздо глубже, чем физическое влечение, то сам он был полон решимости не показывать этого.
Она призналась, что жаждет отмщения. Отлично. И он тоже. Меньше всего он хотел бы открыть ей, что потребность в ней, больше даже, чем его раны после аварии, делает его слабым и зависимым. И если она хотела бы утвердить над ним свою власть, он готов был не менее решительно держать ее в неведении относительно реальности этой власти. Она владела его любовью. Она владела каждой частицей его существа. Но он ей об этом не собирался сообщать.
И поэтому, когда он насытился и плавал в блаженной вялости, которая бывает после любовной игры, когда он мог зарыться лицом в пряди ее волос, щекой прижавшись к шее, и нежно целовать ее, он подчеркнуто холодно отодвинулся от нее – точно как в тот злосчастный день.
Лейси, ежась от холода, тихо лежала в полумраке комнаты. Рядом с ней, подложив руки под голову, распростерся Миднайт. Лейси было горько оттого, что стоило Джонни удовлетворить свою страсть – и он как будто больше не нуждался в ней, не испытывал потребности в ее обществе.
Как он может проявлять подобное бессердечие после такой невероятной близости?
Нет, это была настоящая страсть. И он был даже очень нежен с ней. Но как только все кончилось, он повел себя так, словно ее и нет рядом.
Джонни не шелохнулся, когда она потянулась за покрывалом и натянула его до подбородка, хотя знала, что он лежит с открытыми глазами. Он тоже смотрел в темноту.
Лейси на память пришли былые дни, когда они были молоды и еще по наивности верили друг другу. Как упоительны были тогда эти любовные моменты! Больше всего она горевала об этих мгновениях душевной близости после любовной страсти.
От холодного голоса Джонни ей стало еще хуже.
– Ну как, счастлива, Лейси?
– Что ты имеешь в виду? – цепенея от отчаяния, прошептала она.
– Ты жаждала мести в постели и, кажется, свое получила. Тебе удалось показать нам обоим, что реальность далеко не такая, как наши фантазии.
– Но тогда мы любили друг друга, – промолвила Лейси, едва сдерживая слезы, моля Бога о том, чтоб Джонни перестал быть таким жестоким, чтобы он снова обнял ее.
Но Джонни не шевельнулся, и Лейси поднялась.
Покрывало свалилось с нее. На какое-то мгновение взгляд Джонни задержался на ее обнаженном теле, и в его глазах вспыхнули искорки. Затем он повернулся на другой бок, словно сам вид ее был ему противен.
Лейси поспешно надела пеньюар.
Уже в дверях она услышала, как он поднялся и натягивает джинсы. С бьющимся сердцем она немного постояла в холле, еще надеясь, что он пойдет за ней.
Но вместо шагов раздался скрип кровати: со вздохом облегчения Джонни бросился на постель. Прошло несколько тягостных секунд. Кровать снова заскрипела: он явно перекатился с боку на бок.
Он не пошел за ней.
Ничего Лейси сейчас так не хотелось, как прокрасться обратно к нему в спальню и молить о любви.
Вместо этого она торопливо зашагала в свою комнату. Она распахнула дверь: в комнате стоял ледяной холод – было даже холоднее, чем у Джонни. Окно было настежь, постель насквозь промокла. По комнате гулял пронизывающий ветер, дождь беспрепятственно хлестала пол.
За спиной Лейси щелкнула закрывшаяся дверь. В полумраке возникла темная фигура, закрывающая единственный выход.
– Джонни…
Но человек у дверей на вид был моложе Джонни. Волосы у него были не черные, а огненно-рыжие, а глаза голубые-преголубые.
Лейси хотела вскрикнуть, но звуки застряли в горле.
– Не бойся, Лейси, это я, – раздался этот ужасный задыхающийся шепот.
Коул Дуглас шагнул к ней. Лицо у него было худое, тонкое, обтянутое белой, как пергамент, кожей, но глаза на этом мертвенно-бледном лице горели невыносимым огнем. Волоча ноги, он двигался к ней своей странной походкой зомби, отчего Лейси оцепенела и не могла пошевелить даже пальцами. Лишившись дара речи, не способная управлять руками и ногами, Лейси стояла окаменев, следя за этим кошмаром наяву.
Только когда его тонкая мокрая рука потянулась вперед, к ней вернулась способность кричать. Коул схватил ее, и она стала бешено отбиваться. От яростного порыва ветра плавучий домик покачнулся, Коул навалился на нее своим жилистым телом, подмяв ее под себя; и рухнул с ней на пол. Учащенно дыша, он потянулся руками к ее горлу.
Он хочет задушить ее.
Странно только, что в его ужасных пальцах как будто совсем нет силы.
Лейси закрыла глаза, готовая к смерти. Чего же он ждет?
Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге чудесным образом возник Джонни Миднайт собственной персоной со своим 357-м «Магнумом» в руке. Лейси вскрикнула, а Джонни с такой силой ударил Коула, что тот замертво свалился рядом с ней.