- Я обязан их предупредить! - вскричал Алутейн. - Это мой долг! О, если б я только мог связаться...
      - А ты шифрованную телеграмму пошли, - посоветовал чей-то хриплый голос.
      - Нет, давай мы разыграем твое послание в шарадах, когда они придут зажигать костер! - предложила женщина.
      Ее истеричный смех был очень заразителен. Вся Реторта огласилась хохотом обреченных на смерть.
      Тем временем Алутейн - Властелин Ремесел, бывший лорд Творец, употреблял остатки своих метапсихических сил, чтобы направить послание через гладкую панель Реторты. Скорее всего, ничего не выйдет, но он все же должен попытаться.
      - Ты продул!
      - Но он применил против меня гнусный прием! - горячо возразил Имидол. - Я основательно потрепал Шарна и его проклятый скорпионовый костюм! Если бы у меня было еще хоть три секунды...
      - Ты продул, твое бахвальство и неопытность могут стоить нам Великой Битвы!
      Сапфировый титан снял шлем и вылил ведро холодной воды на дымящиеся волосы.
      - Отчего? Ведь ты в первом же раунде приложишь Эйкена Драма!
      - Дурак! - взъярился Стратег. - Ты что, забыл про фирвулагов? Они теперь поведут в счете!
      В умах всех восьмерых чемпионов засияла вывешенная Ноданном турнирная таблица:
      КУЛЛУКЕТ (ПРОИГР.) ФАФНОР
      СЕЛАДЕЙР (ВЫИГР.) БЕТУЛАРН
      АЛЬБОРАН (ВЫИГР.) ТЕТРОЛ
      ТАГАЛ (ВЫИГР.) ГАЛБОР
      БУНОНА (ПРОИГР.) СКЕЙТА
      БЛЕЙН (ПРОИГР.) АЙФА
      КУГАЛ (НИЧЬЯ) МЕДОР
      ИМИДОЛ (ПРОИГР.) ШАРН-МЕС
      Стратег кивнул в сторону четверых союзников Эйкена Драма, что столпились вокруг опозорившегося героя-принудителя.
      - Благодари наших братьев и сестру! Теперь придется послать тщедушного пройдоху на Поединок с Пейлолом Одноглазым!
      Над ними взвилось облако фиолетового дыма.
      - По-моему, кто-то упомянул мое имя всуе! - усмехнулся Эйкен. Неужто, солнцевеликий брат, ты сомневаешься в том, что я выбью Одноглазому оставшийся глаз!
      - Он в тысячу раз сильнее своего кровного брата Делбета, который когда-то изрядно погонял нас, - заметил Стратег. - Причем Пейлол не из тех, кто ударит и бежит. Думаешь, твой умишко защитит тебя от этого глаза? Да пока ты до него дотянешься, юноша, он шарахнет тебе кулаком по башке и нет тебя.
      - Как вы предпочитаете, чтоб я его убил?
      Восемь чемпионов и Стратег невесело рассмеялись.
      Эйкен скривил губу.
      - Нет, серьезно? Я могу его убить. Как Делбета. По-человечески. Но только чтоб потом Высокий Стол не пришил мне нарушение ваших паршивых правил.
      Под роскошным золотисто-розовым шлемом засветилась презрительная улыбка.
      - Ты не можешь использовать Копье против Пейлола, первобытный. Только против меня.
      - Я не о том, - заявил Эйкен. - Не гони коней, солнцевеликий. Твоя очередь еще придет. - Он ухмыльнулся, обвел взглядом всех чемпионов. - Ну так что? Спасать мне ваши задницы или нет? Моя тактика не более бесчестна, чем та, которую они применили против ваших парней в Финии. Давайте, совещайтесь, а то ведь взлечу в небо, как ракета, и останетесь на бобах!
      - Да лети, чтоб ты пропал! - взревел Имидол. - Тогда Стратег встретится с Пейлолом и победит.
      - Уверен? - вкрадчиво спросил шут. - Наберет ли он достаточно очков, чтобы перевес опять был в вашу пользу? Ноданн не может четвертовать Пейлола, а я могу. И всем вам известно, каков тогда будет счет.
      - Я переговорю с Высоким Столом, - сказал Ноданн.
      Через пятнадцать секунд он объявил:
      - Ты сразишься с Пейлолом Одноглазым по-человечески и не будешь за это наказан.
      Луна сделала свое дело. Она все еще освещала Средиземноморский бассейн, но ее воздействие на приливы, до сих пор остававшиеся без последствий для мелководья, начинало сказываться в западной части Авена, когда темные воды перепрыгнули вулканический гребень.
      11
      Эйкен Драм наступал на Пейлола Одноглазого.
      Гигант даже не позаботился принять иллюзорное обличье. Он ждал черный монолит в центре белого соляного круга - и посмеивался. Этот звук напоминал некоторым из притихших зрителей грохот металлического мусорного бачка, катившегося по длинной лестнице.
      Дураки! Какие же тану дураки, что послали против него эту убогую тварь! Да они его просто забыли! Видно, долгое его отсутствие на поле брани притупило их память, а может, роковой контакт с первобытными привел к разжижению мозгов. Эта букашка, этот червяк в золотистых доспехах с желто-фиолетовыми перьями на шлеме - да с ним и драться-то зазорно! От одного взгляда Пейлолова психоэнергетического глаза он враз окочурится.
      Эйкен Драм остановился. У него не было ни копья, ни аметистового меча и вообще никакого оружия. Пейлол разглядел только маленький, висящий на шее золотой шарик на кожаном шнурке.
      Подняв руку в общепринятом жесте, означавшем просьбу о передышке, Эйкен принялся вертеть шарик неловкими пальцами в латных рукавицах. Все еще смеясь, Пейлол снял свой жуткий шлем, заткнул его под мышку, а другой рукой приподнял заплатку на глазу.
      Вжик! - просвистел алый луч, поразив невидимый трехметровый свод, накрывающий Эйкена, и рассыпался паутинкой молний.
      Эйкен насупился, продолжая возиться с шариком. Что это он делает? Развинчивает его на половинки? Или пытается нажать какую-то кнопку, утопленную в шарике?
      Вжик! На этот раз часть метапсихического экрана засветилась зловещим голубым светом. Великан радостно завопил. Теперь поглядим, как ты спрячешься, нахальная козявка!
      Еще один радиоактивный залп ударил в умственный щит Эйкена. Разряды статического электричества поражали экран со всех сторон, заставляя его светиться голубым, зеленым, мертвенно-желтым светом. Толпа болельщиков вышла из прострации и начала орать. Тану бряцали мечами и трубили в рога. Фирвулаги визжали и наяривали по своим барабанам, пока те не трескались. Большой белый ринг обступили алмазные доспехи и прыгающие ночные кошмары.
      Наконец шарик распался на две половинки. Эйкен Драм дружелюбно улыбнулся Пейлолу, не обращая никакого внимания на сокрушительную бомбардировку. Щит из пунцового сделался приглушенно-красным, что было сигналом неминуемого распада.
      - Ну вот и я, Голиаф, пупсик! Привет тебе!
      Эйкен стащил с шеи шнурок и начал раскручивать его над головой. Что-то серебристое вылетело сквозь дырку в экране, сверкнуло в огненных лучах и поразило Стратега фирвулагов в правый глаз.
      Пейлол взревел. Зажал лицо руками. Ужасный левый глаз скривился под рукавицей, а из правого брызнула кровь, показавшаяся черной в бледном свете луны. Вой великана стихал, и медленно, точно монолит, лишившийся опор, гигантская фигура в доспехах согнулась, осела и рухнула на солончаки.
      Мейвар - Создательница Королей вышла из толпы и поднесла своему протеже аметистовый меч. Эйкен единым взмахом отсек голову Пейлола и поднял ее над толпой. Огнедышащий левый глаз был закрыт. В кровавом месиве правой глазницы что-то поблескивало. Пройдоха аккуратно вытащил смертельный снаряд, очистил его своей творческой силой, и щипчики для откусывания кончиков сигар покойного лорда Гомнола снова сделались сияющими, так что ясновидящие в публике дальним зрением смогли прочитать выбитые на металле буквы:
      ЗОЛИНГЕН - НЕРЖАВЕЮЩАЯ СТАЛЬ
      - Итак, начинается новая эра! - воскликнул Эйкен Драм. - Да здравствую я!
      В шестистах километрах к юго-западу от Мюрии естественная плотина, протянувшаяся между Испанией и Африкой, наконец поддалась - и не в одном, а в сотне мест, по всей затопляемой, осыпающейся длине. Под невыносимым давлением воды большие пласты вулканической породы соскальзывали вниз по восточному склону. Когда море перелилось через край, трещины начали расти, соединяться друг с другом, и стало ясно, что непрочная плотина с минуты на минуту прорвется в дельту Южной лагуны.
      Соленая вода разбивала куски темной лавы посреди области, превратившейся в водную пустыню после исчезновения Длинного фиорда. Она струилась по залитым лунным светом равнинам, находила новые дренажные каналы среди гипсовых дюн и полосатых соляных отложений. От сотрясения земли воздух наполнился оглушительным ревом: за пятнадцать минут от двухсоткилометровой плотины не осталось и следа.
      Узкая дельта Южной лагуны не выдерживала напора воды: ее уровень все поднимался. Свистел ураганный ветер. Бледные воды лагуны словно бы попятились от ужаса перед темной, почти отвесной стеной, но потом, не выдержав, вышли из берегов ей навстречу. Приливной вал достиг высоты в двести тридцать метров.
      Разрушив последнее препятствие, океанские воды устремились к Серебристо-Белой равнине.
      Тану и люди хором пели песню, все рыцари выставили обнаженные сверкающие лезвия мечей. Под белым трепещущим знаменем с вытканным на нем золотым ликом стояли Тагдал и Нантусвель, а за ними - пародией собственной тени, несмотря на окружающее многоцветье, - застыла Бреда. Тану присутствовали все до единого, фирвулаги же понемногу расходились слишком велико было очередное унижение, слишком все были подавлены, чтобы смотреть небывалый заключительный спектакль.
      Эйкен Драм подобрал с земли знамя Пейлола. В последний раз предъявив народу голову павшего Стратега, он совершил еще один символический акт: голова была превращена в позолоченную маску смерти, на месте левой глазницы засиял рубин размером с грейпфрут. Затем плут насадил голову на свой собственный штандарт и решительно направился к королю Тагдалу.
      Но прежде чем он успел открыть рот, сутулая фигура в фиолетовых одеждах отделилась от толпы великих и встала рядом с ним.
      Потрясенный происходящим Маршал Спорта едва сумел прохрипеть свое очередное объявление:
      - Великий король и отец! Судьи обеих рас... поручили мне подвести окончательный итог. Итак... победа присуждается благородному и славному воинству тану из Многоцветной Земли. - Выдержав соответствующую паузу для оваций, он продолжил: - Здесь перед вами в ожидании королевской акколады стоит Высший Чемпион Битвы лорд Эйкен Драм...
      - Нет, - тихо произнесла Мейвар.
      Все затаили дыхание.
      - Он больше не Эйкен Драм, - пояснила старуха, - ибо наконец я нарекаю его именем тану, как всякого человека, посвящаемого в наше рыцарство и братство. Имя это я до сих пор хранила в сердце своем, ибо желала, чтобы он убедил всех вас в том, что его достоин. Я, Мейвар Создательница Королей, никогда в нем не сомневалась. Теперь на поле брани он доказал, что является истинным избранником Богини... Поэтому с любовью и уверенностью я даю ему новое имя! Он - Сиятельный! Он - молодой Луганн!
      На миг толпа потрясение притихла, затем поднялся жуткий ураган голосов и умов, рогов и звякающих о щиты мечей. Было в нем ликование, была и ярость, но в сумятице никто не смог бы определить, с кем же все-таки симпатии большинства - с новым Стратегом или с прежним.
      Тагдал выступил вперед. Лицо его застыло, как маска на королевском знамени. Он принял из рук золотого человечка трофейный штандарт фирвулагов и тут же передал его Воительнице Буноне. Покровительница Гильдий Идона подошла к отцу, неся что-то на длинной бархатной подушке. Рев толпы прекратился. Этого момента ждали все. Возьмет ли Эйкен Драм-Луганн священный Меч Шарна и передаст ли его в знак верности Тагдалу, как всегда делал Ноданн? Или...
      Золотые ручонки подхватили огромное оружие, оставив привязанную к нему батарею на подушке, которую все еще держала Идона. Взявшись за рукоять обеими руками, Эйкен направил острие Меча вниз и вонзил его в землю, после чего повернулся к Тагдалу спиной.
      Публика медленно выдохнула. Тану и фирвулаги словно окаменели под знаменами своих королей.
      В этой тишине вперед шагнула темная фигура, тысячелетиями управляющая обоими племенами. Ее красно-черные одежды повторяли цвета неба, потому что рассвет был уже близок. Открывшееся всем взорам лицо было залито слезами.
      - Да будет так, - прозвенел голос, подхваченный умом. - Да будет так, как я предвидела. Пусть герои сразятся Мечом и Копьем в последнем раунде Великой Битвы.
      Четверо чемпионов тану, выступившие за Сиятельного в Поединке Героев, принесли Копье. Блейн закрепил на плече и бедре человека драгоценную перевязь, что поддерживала батарею. В прозрачном воздухе материализовался Ноданн и опустился рядом с Мечом. Он вытащил его из земли, в то время как Кугал, Имидол, Куллукет и Селадейр закрепили на нем перевязь.
      Толпа отхлынула. Герои заскользили над поверхностью солончаков, которые приобрели теперь глухой красный оттенок близящегося рассвета. Сверкающие нимбы умственной энергии осенили исполинское розово-золотое видение и миниатюрную фигурку шута.
      - Начинайте, - сказала Супруга Корабля.
      Сверкнула двойная вспышка изумрудного пламени, и синхронное сотрясение заставило всех зрителей в торквесах спрятать за экраном свои чувства. Когда публика опомнилась, гром все еще катился над долиной. Соперники стояли нерушимо, психические барьеры и сверкающие доспехи остались неповрежденными.
      Опять раздались два зеленых взрыва и чудовищный гром - но на сей раз эха не последовало. Гул стал отчетливей, земля дрогнула под ногами героев. Откуда ни возьмись, налетел ветер, добавив к рокоту свою более глубокую ноту. Черно-красное небо вдруг затуманилось вдоль всего горизонта.
      Король Тагдал увидел волну и первым прокричал умственное предупреждение. Приложив каждый эрг своей метапсихической силы, он воздвиг стену.
      "Ко мне! Все ко мне!"
      Все кинулись к нему - фирвулаги, тану и люди в торквесах массированным броском, еще невиданным за все время изгнания. Ноданн тоже бросил на подмогу свою психокинетическую мощь. И Луганн, и маленький народ поддержали сотворенный бастион короля, дабы помешать подступающему морю смыть их всех. Но темная вода прибывала, давила своим весом в миллионы тонн на обороняющиеся умы.
      И наконец прорвалась.
      - Я все еще король, - удовлетворенно сказал Тагдал. Волна захлестнула его. Утопая, он так и не выпустил руку королевы.
      Первый приливной фронт на рассвете утратил высоту и распространился по Большой лагуне. Вторая волна смыла часть полуострова Авен и затопила внутренние земли, прежде чем стечь по скалам. Воды застигли оставшихся в городе, и большинство погибло, включая почти всех рамапитеков.
      Амери хотела выбежать из комнаты в башне Гильдии, но вождь Бурке схватил ее и прижал к себе, а она отбивалась, кричала, пока не лишилась сил. Тогда подошел Бэзил и склонился рядом с ними перед страшным окном. Амери и суровый судья-индеец поняли, что бывший выпускник Оксфорда шепчет древнюю молитву:
      - Elevaverunt flumina fluctus suos, a vocibus aguarum multarum. Mirabilis elationes maris. Mirabilis in altis Dominus [Возвышают реки, Господи, возвышают реки голос свой, возвышают реки волны свои. Но паче шума вод многих, сильных волн морских силен в вышних Господь (лат.). Библия. Пс. 92; 3-4].
      Все вместе они ждали Элизабет.
      12
      Как голосили их умы, пока не пробились к ней!
      Да, они пробились к Элизабет даже сквозь огненный кокон. Оказалось, покинувшие Мюрию перед Битвой были первыми каплями дождя, предвещающими бурю; затем жители стали улетать целыми стаями. Настало временное затишье. Шторм поднялся снова, накрыв и ее. Развоплощенные умы спешили сквозь пространство и время. Но лишь немногие заворачивались в маленькие коконы и расплывались по водам, уходя своим собственным гибельным путем.
      Но она не могла свободно плыть по умственной реке. Она все еще цеплялась за сушу. Во время последнего разграничительного катаклизма она почувствовала сотрясение даже в своем укрытии и поневоле приоткрыла умственную амбразуру. Слишком удивленная, чтобы скорбеть, она смотрела и слушала бурлящий поток.
      Многие были ей знакомы. Вот девятый вал пронес мимо слишком хорошо знакомое лицо. Ум Бреды напоследок умоляюще коснулся ее, а потом Элизабет увидела, как нечто странное, но большое, яркое, любящее встретило подругу и препроводило в пределы невозможного света...
      Элизабет проснулась.
      Над ней склонилась сестра Амери; лицо ее осунулось, глаза глубоко запали - такое выражение бывает, когда уже нет слез.
      - Я знаю, - сказала Элизабет.
      Монахиня крепко стиснула ее руку.
      - Здесь была... инопланетянка. Она знала, что это случится. Она нас вылечила. Привела сюда, к тебе. И велела передать, что ты теперь свободна и можешь сделать истинный выбор. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.
      Элизабет села на постели. Спустя минуту у нее появились силы встать и подойти к окну бункера, где стояли Бэзил и вождь Бурке, не в силах оторвать глаз от сцены, происходящей у подножия горы.
      Было утро, но тяжело набухшие тучи придавали ему какой-то серый и скорбный вид. Серебристо-Белая равнина, оба палаточных городка, вся поверхность сверкающих соляных отложений, что когда-то отгораживали Мюрию от утесов и берегов лагуны, - все исчезло. На месте их плескалось море. Оно было темно-зеленого цвета, белые барашки волн бежали к далекому горизонту и, подгоняемые порывистым ветром, бились о маленький мыс, на котором находился дом Бреды. Теперь Мюрию уже не достать, однако разрушенные дома, и деревья, и медленно иссякающие лужи показывали, где промчался вал, уничтоживший большую часть столицы.
      "Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор."
      За дверью комнаты слышался шум. Мозг Элизабет вобрал в себя рой тревожных мыслей. Было трудно - да нет, просто невозможно, учитывая невыносимую эмоциональную нагрузку, - отличить тану от людей, людей от фирвулагов. Среди них не было рабов и господ, друзей и врагов, были только уцелевшие.
      - Думаю, мы можем выйти, - сказал вождь Бурке.
      Элизабет кивнула. Четверо отошли от окна и направились к двери. Бурке отодвинул засов.
      "Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор."
      Там стояли Дионкет, и Крейн, и другие целители. За ними - тысячи уцелевших. Элизабет мягко успокоила их, встретилась взглядом с обоими целителями.
      - Дайте мне несколько минут. - Она показала на свой красный комбинезон. - Мне надо переодеться.
      Сорванный с постамента стеклянный сосуд плыл по водам, а тела внутри сотрясались и бились друг о друга при каждом яростном ударе. Наконец Реторта выровнялась, будто бы найдя себе довольно устойчивый киль. Половина ее была скрыта под водой, и те из пленников, кто не лишился сознания, почувствовали, что плывут в какой-то странной лодке со стеклянным дном. Черно-серебряное декоративное покрытие Реторты вконец истрепалось. Лавки, столы, буфеты, посуда, кувшины с водой перемешались с телами приговоренных.
      Раймо Хаккинен выплюнул соленую воду и вместе с ней зуб. Его придавило к передней стене, ближе к двери. В стыке между стеклянными панелями просачивалась вода.
      - Идите ко мне, - прохрипел он, разрывая Зубами нижнюю рубаху.
      Только одна женщина из пострадавших, одетая в доспехи, откликнулась. Они вместе разодрали на лоскуты ее нательный комбинезон; укрепляющие плексигласовые шарики оказались отличным материалом для законопачивания щелей.
      - Теперь продержимся, - сказал, ухмыляясь, Раймо.
      - Плывем... - Женщина, как завороженная, смотрела на бурую воду, на вертящиеся обломки, обступавшие их со всех четырех сторон. - Словно дикий аквариум - только там, снаружи, не рыбки. - Она отвернулась, и ее начало выворачивать наизнанку.
      Раймо встал на четвереньки.
      - Попробую найти целый кувшин.
      Он стал ползать среди тел и предметов. В живых остались немногие, но и те уже испускали дух. Он обнаружил кувшин с водой, застрявший между тремя трупами. Ох, а это случаем...
      Он перевернул тело.
      - Брайан? Ты как? - Губы его растянулись в улыбке. - Брайан!
      - Он тебя не слышит, - раздался голос Алутейна - Властелина Ремесел. - Твой друг уже в объятиях Таны.
      Раймо отпрянул, сжимая в руках кувшин.
      - Ух ты, как жалко! Мы ведь с ним на одном корабле приплыли в Мюрию. И если то, что я слышал о нем и леди Розмар, правда, то... ну, словом, и мучения нам выпали одинаковые.
      Алутейн осторожно расстегнул золотой торквес Брайана.
      - Нет, Раймо, не одинаковые. Но ни тебе, ни ему не придется больше мучиться. - Он защелкнул торквес у Раймо на шее, сняв с него старый, серебряный. - Думаю, Брайан был бы рад, что на тебе его торквес. Твой мозг поправляется, я там кое-что подлатал, может, среди нас отыщутся более искусные целители. Или... потом.
      - Думаете, прорвемся? Думаете, этот чертов стеклянный гроб в конце концов вынесет на сушу?
      - Тех, кто наложил ограничения на мои метафункции, уже нет в живых. Теперь, очнувшись, я смогу породить умеренный психокинетический ветер и даже отогнать волны, укрепив стены Реторты. - Он указал на раскиданные тела. - Ты бы помог мне отсортировать живых...
      - Не, сперва надо помочь даме, с которой мы щели конопатили.
      Раймо ухмыльнулся и отошел. Пол Реторты закачался, и тела вновь покатились в разные стороны.
      Властелин Ремесел в последний раз взглянул на улыбающееся лицо мертвого антрополога. Затем, рыча от боли и бессилия, занялся делом.
      Она была хорошей пловчихой и храброй женщиной. Употребив свои иссякающие творческие силы, сделала из обрывков своего придворного платья два пузыря и подложила их себе под мышки. Когда солнце наконец засияло на поверхности грязной воды, ей стало плохо, она почувствовала, что теряет сознание.
      - Мой лорд! Где ты, Ноданн? - позвала Мерси.
      Ответа не последовало. Как тяжело собирать усилия для телепатической речи! Она смертельно устала! Но все же ей удалось снова позвать:
      "Ноданн! Ноданн!"
      "О, приди, мой демон, ангел света, приди! Разве мы можем умереть не вместе?"
      Она кружилась в водовороте. Слабые мысли, далекие, искаженные, щебетали в ее мозгу. Но ни одна из них не была его мыслью.
      - Ноданн! - все время шептала она. И только один раз: - Брайан!
      Голова откинулась, волосы плыли по воде, словно темные водоросли. Солнце зашло, и стало холодно. Ноги и вся нижняя часть тела онемели. Ее мучила жажда, но, чтобы отделить молекулы пресной воды от соленых, требовалось нечеловеческое усилие. Из всех метафункций творчество более всего подвержено психическому травматизму.
      Тогда я умру вместе с его миром, сказала она себе, потому что ничего больше нет, ни света, ни чуда, ни песен.
      Слабый желтый свет.
      Он мерцал, рос, приближался. Она решила подождать, поскольку лучащееся существо подавало ей знаки, хотя она и не могла разглядеть его своим умственным взором. Спустя, наверно, час оно уже было совсем близко. Она увидела, что это Крааль - большой священный котел, приписанный к Гильдии Творцов. Она вскрикнула:
      - Брат-творец! Ты не знаешь, Ноданн жив?
      - И это вместо благодарности? - спросил Эйкен Драм.
      Он выглянул из котла, протянул руку, усеянную золотыми кармашками, и довольно грубо втащил ее внутрь. Она очутилась рядом с ним на куче искореженного металла, и он, глядя на нее сверху, ухмыльнулся.
      - Прости, Мерси, дорогая, я, наверно, сделал тебе больно. Но это не нарочно, сам едва на ногах стою. Лежи спокойно, попробуем тебя подсушить.
      - Ты, - сказала она. - Ты жив.
      - Угу. Самый негодный из всех. Когда я понял, что нет никакого шанса заполучить это сраное королевство, то предоставил всех самим себе и соткал для себя маленькую воздушную капсулу. У меня остались силы, только чтобы плыть. Эта бочка попалась очень кстати, должен тебе сказать. Я забрался в нее - и вот, к твоим услугам!..
      Он медленно, слушая ее, очистил от соли и грязи, неуклюже восстановил порванную одежду. Когда работа была закончена, Мерси пробормотала уже сквозь сон:
      - Платье... Оно было розовое, а не черно-золотое.
      - Черно-золотое мне больше нравится.
      Она приподнялась на локте и прошептала с ноткой былого кокетства:
      - Ну и что же там, в этом проказливом уме, лорд Луганн - Эйкен Драм?
      - Спи, маленькая леди Гории, маленький творец Мерси-Розмар. Об этом мы еще успеем поговорить.
      На болотах Бордо настала пора зимних дождей. Русло реки было илистым, рыбы мало, зато полно дичи, маленьких безрогих и клыкастых оленей, а в верхней части острова в дубовых и каштановых рощах росли прекрасные грибы. Сьюки очень их полюбила и нынче умолила Стейна пойти набрать корзину. Но, как назло, пошел сильный дождь. Надо приготовить ужин и протопить дом к его приходу.
      Он вернулся, когда почти стемнело. Кроме грибов, притащил ляжку молодого дикого кабана.
      - Остальное спрятал в дупле. Завтра приволоку. Только чтоб как следует прожарила, слышишь?
      - Да уж постараюсь. Знаю, что иначе мне несдобровать. - Она схватила мокрые мозолистые руки и поцеловала их. - Спасибо за грибы.
      - Весь промок, - проворчал он, стягивая куртку из шкур, штаны и грубые мокасины. Потом подошел погреться у огня, а она прижалась к нему и тоже с улыбкой глядела на пламя.
      Летом он уже родится, и тогда они станут искать других людей. При хорошей погоде лететь - одно удовольствие: шар плывет медленно и приземляется почти без встряски. В августе или в сентябре они покинут это место. А пока и тут не так уж плохо. Они одни, в полной безопасности, у них полно еды, уютная хижина и любовь.
      - Ешь. Я просушу одежду и разберусь с мясом.
      Ближе к ночи дождь перестал. Стейн поднял откидную дверь и вышел наружу; его не было довольно долго, и когда она услыхала его шаги, вышла навстречу и встала рядом в тихой и влажной тьме. На небо высыпали звезды.
      - Люблю это место, - сказала она. - Люблю тебя, Стейн!
      Он обхватил ее одной огромной рукой и ничего не ответил, только смотрел на звезды. Зачем им улетать отсюда? Они часто говорят об этом, но для чего им искать других людей? Кто знает, что еще за люди окажутся! К тому же на континенте в чащах промышляют фирвулаги. Он видел из кустов их пляшущие костры.
      Им повезло - не наткнулись на гуманоидов, когда пробирались в здешний рай. Безумие опять рисковать, двойное - брать новорожденного младенца в путешествие на шаре. Шар, он ведь непредсказуем. Летит сам по себе, а не по твоей воле. Если они неожиданно нарвутся на сильный ветер, то их отнесет за сотни километров. Может даже отнести на юго-восток, через всю Францию, к Средиземноморью.
      Ни за что! Никто его не заставит смотреть, что они там натворили!
      - Ой, Стейн! - воскликнула Сьюки. - Глянь, звезда летит! Или... что это? Очень уж медленно летит. Ах ты, поздно, скрылась за тучей! А я желание не загадала.
      Стейн взял ее за руку и повел обратно в их маленький домик.
      - Ничего, - сказал он. - Я за тебя загадал.
      Огни дисплея орбитальной станции погасли, приборы уже не подавали сигналов. Без сил, без кислорода аппарат тем не менее держался своей орбиты, вращаясь над миром на высоте чуть меньшей, чем пятьдесят тысяч километров.
      Почти все время темный борт корабля был не виден на фоне космической черноты. Но изредка все же солнце ударяло в щиток, освещая лицо Ричарда. В кратком просветлении он вновь уносился на Землю.
      А маленькая разбитая птица все вращалась и вращалась по кругу. До бесконечности.
      В Горном Дворце короля в Высокой Цитадели поредевший Карликовый Совет фирвулагов собрался, дабы обсудить процедуру избрания Полноправного Властелина Высот и Глубин, Монарха Адской Бесконечности, Отца всех фирвулагов и Незыблемого Стража Всем Известного Мира.
      - Ну, теперь жди беды, - объявил всем Шарн-Мес.
      - Почему это? - удивилась Айфа.
      Он сообщил ей и остальным дурную весть:
      - Ревуны потребовали избирательного права.
      Огромная черная птица по спирали спускалась туда, где пировали ее соплеменники. Стервятники процветали, как никогда, по всему Североафриканскому побережью. Пиршество продолжалось уже четыре месяца, а съестные припасы все не иссякали.
      - Ка-арр! - проговорила вновь прибывшая и злобно нахохлилась, когда соседка и не подумала отодвинуться, чтобы дать ей место на скелете дельфина. - Ка-а-а-аррр! - повторила она и захлопала крыльями.
      Это была большая птица, чуть не вдвое превосходившая остальных; в глазах ее блестело безумие.
      Стая с неохотой отлетела в сторону и оставила гостью пировать в одиночестве.
      - Едут! Едут! - крикнул козопас Калистро и помчался вдоль каньона в Скрытых Ручьях, забыв о своем стаде. - Сестра Амери, и вождь, и все остальные!
      Люди высыпали из хижин и взволнованно перекликались. Длинная кавалькада уже показалась на окраине деревни.
      Старик Каваи услыхал крики и высунул голову из двери крытого розовой черепицей дома мадам Гудериан под сенью сосен. Увидев кавалькаду, он присвистнул сквозь зубы.
      - Они!
      Маленькая кошка выпрыгнула из ящика под столом и чуть не сшибла его с ног, когда он подошел к столу за ножом.
      - Мне ж еще цветов надо нарвать! - Он строго погрозил пальцем кошке. - А ты смотри, вылижи хорошенько своих котят, чтоб они нас не опозорили!
      Завешенная марлей дверь захлопнулась. Бормоча что-то себе под нос, старик нарезал охапку пышных июньских роз и поспешил по тропинке, роняя розовые и алые лепестки.
      ЭПИЛОГ
      Вспомнив случай из детства, молодой рамапитек вернулся к озеру Исполинских Птиц.
      Тропа, протоптанная большими существами более года назад, не заросла, так как лето выдалось засушливое и глубокое озеро было благословением для жаждущих. Однако рамапитека привела сюда не жажда.
      Он медленно подполз к берегу. Вот она, птица! Он скрючился под ней и удивился: почему она кажется меньше? И дырки в животе нету, и подъемника тоже. Но это она, его птица! Память о ней навечно застряла у него в голове. Мать тогда напустилась на него, выхватила, зашвырнула драгоценную, блеснувшую на солнце игрушку далеко в чащу.
      Вот сюда, в заросли можжевельника. Он пошарил мохнатой коричневой лапой в колючих ветках. Поскреби высохшую землю. Хорошенько взрыхли, перерой все.
      Лапа нащупала что-то гладкое и твердое. С великой осторожностью рамапитек вытащил его. Точно такой, каким сохранился в памяти. Щелкнула застежка, половинки раздвоились, и на этот раз штука пришлась ему впору: теперь голова уже не выскользнет. Никто больше не отнимет у него радость.