ПРОЛОГ

Остров Кауаи, Гавайские острова, Земля

12 августа 2113 года

То ли ему необычайно повезло, то ли его знаменитый племянник, всеми признанный святым Джек Бестелесный, сотворил для него это диво дивное, чудо чудное, — Рогатьен Ремилард сказать не мог. Тем не менее густая морось, с утра сеявшая над Алакайскими болотами, внезапно прекратилась. Потом ветром разорвало низкую облачность — или туман? — сгустившуюся над топью, и скоро на остров во всю ширь хлынула с небес ошеломляющая, пронзительная синева. Над вершиной Ваиалеале нимбом нависла сочная радуга, и уж совсем неожиданно рядом послышалась птичья трель.

«Господи помилуй!.. Неужели она?.. После четырех дней бесплодных поисков?..»

Высокий, худой — кожа да кости — старик осторожно опустился на колени, едва касаясь ремней, скинул с плеч лямки, и рюкзак беззвучно скользнул на мокрую траву — прилег на большую развалистую кочку. Коротко выругавшись на особом диалекте жителей Канады и северной части Новой Англии, он достал из рюкзака звуковой спектрограф, трясущимися пальцами нажал на клавишу «запись». Птица, укрывшаяся в чаще, распевала во все горло. Старик ткнул пальцем в кнопку «определитель», и миниатюрный компьютер, вмонтированный в аппарат, тут же принялся сличать прозвучавшую трель с образцами 42 429 птичьих голосов, хранившимися в его памяти. Сюда входили звуковые портреты всех земных и инопланетных птах, а также всех вновь выведенных, восстановленных первобытных или созданных с помощью биоинженерных методов крылатых созданий. Наконец на маленьком экране появилась надпись:

О'о-а'а (Moho Braccatus). Место обитания — только остров Кауаи, Земля.

Старик вполголоса буркнул себе под нос:

— Кажется, ты набрел на удивительную редкость. Даже сатанинский козодой и синица-говорунья не идут с ней ни в какое сравнение. А мне удалось записать, p'tit merdeux, toi note 1.

Птица, издав крикливое, грубое «киит-киит», замолкла. Рогатьен замер… Что-то тускло-чернильное, подкрашенное золотистыми пятнышками, мелькнуло в скупом просвете между плотно сплетенными лианами. О'о-а'а шумно ударила крыльями и залетела в рощицу чахлых тропических деревьев метрах в двадцати. Там и замерла… Различить ее теперь стало невозможно…

У старика от обиды дыхание перехватило.

— Quel bondieu d'imbйcile note 2. Кто тебя за язык тянул?! Да еще в телепатический эфир плеснул радостью, — видите ли, набрел на удивительную редкость!.. Синице, видите ли, с ней не сравниться. Ишь какое чуткое создание!.. — Он ругал себя отчаянно, но в четверть мысленного голоса. Наконец сумел взять себя в руки… Конечно, с его слабыми метапсихическими возможностями надеяться на дальновидение нечего. Одна надежда на камеру с инфракрасным наведением!..

Теперь надо сохранить запись с пением этой диковинки — он убрал портативное звукоулавливающее устройство, вытащил из рюкзака цифровой воспроизводящий магнитофон с инфракрасной головкой наведения и принялся сканировать деревья в рощице, где скрылась о'о-а'а.

Болото густо парило, лучи солнца жутковато и странно преломлялись в струйках тумана, поднимающихся над бочагами. Вокруг терпко пахло анисом — видно, ягоды мокиханы уже созрели. Этот аптечный аромат мешался с запахом гниющих растений. Вообще-то Алакайские топи, расположенные на острове Кауаи на высоте 1200 метров над уровнем моря, были местом мрачным, уникальным… Их можно назвать полюсом влажности — годовая норма осадков здесь превышала пятнадцать метров. Болота служили местом обитания нескольких редчайших видов птиц, и сюда со всех концов галактики бесконечными толпами стекались студенты и орнитологи.

Рогатьен Ремилард был хорошо знаком с Гавайями. В первый раз он посетил их — дай Бог памяти! — в 2052 году. Как раз в тот год, когда его внучатый племянник Джек появился на свет. По виду это был вполне нормальный младенец. Его мать Тереза Кендалл для запрещенных ей родов нуждалась в укромном уголке. Заваленный снегом заповедник мегаподов Британской Колумбии наводил на нее смертную тоску. Терезу тянуло к солнцу, к теплу.

Роги потом много раз приезжал на Кауаи. Вот и теперь он четыре дня назад отправился сюда. Где еще он мог скрыться, как не в Алакайских топях?

Наверное, решил старый Ремилард, он все-таки перебрал с жареными дикими индюшками. Уж больно вкусны… «Ты же не ребенок, — укорил себя Роги. — Да, но разве я не имею права отпраздновать завершение работы над очередной главой моих воспоминаний?.. «

Разве дело в воспоминаниях, усмехнулся старик. Обрыдли приставания лилмика, понуждающего его работать. Как проклятого!.. Роги внезапно обозлился — цены его мемуарам нет, он трудится в поте лица, а доведется ли когда-нибудь кому-нибудь из рода человеческого почитать их? Вот на какой вопрос ответьте мне, господа Генеральные Инспектора. Или эти страницы навсегда осядут в архивах правительства Галактического Содружества?

…В тот день он напился, как скунс. Но разума не потерял. Нет, брат экзотик, шалишь!.. Скорехонько собрал манатки, сунул их в свой рокрафт, задал программу роботу-автопилоту — Гавайи, остров Кауаи, — и был таков. «Теперь ищите-свищите меня, господа хорошие!.. «

Проснулся он поутру в своем похожем на яйцо аппарате и долго с похмелья не мог понять, где находится. Рокрафт парил на высоте нескольких сот метров над каким-то тропическим островом, вокруг в лазоревой дымке просвечивал океан. Чудеса! Пить начал в самый ливень в штате Нью-Гемпшир, а похмеляться придется черт знает где! Потом уже, осознав происшедшее, он начал возносить осанну, что хватило разума забросить себя на просторы Тихого океана, в родные места. Здесь проснулась его давняя страсть к орнитологии — он уже лет десять не наслаждался птичьим пением. В поселке Рогатьен обзавелся необходимым оборудованием и отправился на Алакайские болота, где, если повезет, ему впервые удалось бы увидеть и сфотографировать редкую птицу из единственного оставшегося в живых местного вида.

Теперь по собственной глупости он упустил такую возможность. Птица скрылась, и, если он начнет преследовать ее, пичуга может завести в такие дебри, из которых ему уже никогда не выбраться. В здешних топях исчезли куда более сильные операнты, чем он. Тут еще встречаются такие заброшенные и пустынные уголки! Какой позор, если он, попав в гиблое место, начнет взывать о помощи! До сих пор он соблюдал осторожность и не удалялся от пробитой через болота тропки более чем на несколько шагов…

Все, хватит причитать, нельзя терять голову. Пора заняться делом!..

Он не спеша обогнул покрытую ржавой водой бочажину — по краям ее россыпью росли белые, оранжевые и шоколадного цвета лишайники, затем, выбрав более удобный пункт наблюдения, навел тепловой видоискатель на рощу. Глазок на приборе мерцал безнадежно зеленым светом. Разве в такой чаще можно отыскать птичку размером с двадцатицентовую монету? Отчаяние охватило старика. Он повел фотокамерой в поисках цели без всякой надежды на успех, ведь пичуга могла спрятаться за стволом дерева. Вдруг зеленый блеск глазка сменился на торжествующий, алый… Роги осторожно переменил положение тела, принял более удобную позу и глянул в зрачок видоискателя.

В самом центре поля зрения была ясно видна нахохлившаяся маленькая птичка, злобно посматривающая в сторону бесцеремонного следопыта. Вид у нее был крайне недовольный, словно радость человека, отыскавшего ее в глухих джунглях, вывела ее из себя. Сидела она на тоненькой веточке, вся черная, только на длинных, крупно когтистых лапках, словно дамские панталоны, выглядывали ярко-желтые манжеты или, точнее, опушки. Птица нетерпеливо помахивала хвостиком…

Это была жемчужина местных болот, редчайшая представительница единственно сохранившегося на Гавайях естественного вида с диким для привыкшего к стандартному английскому слуха названием «о'о-а'а». Первый и третий звук человеческое горло еще кое-как могло воспроизвести, второй и четвертый с каким-то хитроумным придыханием следовало выталкивать из самого нутра.

Роги доверился автоматике, которая подправила наведение, включила телескопическую систему, выбрала параметры — раздался тихий щелчок. Сразу, не дав времени на повторный снимок, о'о-а'а вспорхнула с ветки и исчезла в направлении Ваиалеале.

Уже угасла в небе радуга, солнце спряталось за огромной покатой горой, новая облачная громада в мгновение ока затянула Алакайские топи. Как всегда, в тропиках неожиданно легли густые сумерки…

Вовремя он успел щелкнуть затвором!

Старик нажал на кнопку «печать», расположенную на боку фотокамеры, и спустя десяток секунд из длинной щели прямо в его руки выполз влажный снимок. Он жадно принялся разглядывать его — операнту даже невеликих способностей свет был не нужен. Изображение превосходное, с точной прорисовкой каждой детали, цвета сочные, даже гордое презрение, которым птица наградила фотоохотника, легко угадывалось на снимке.

Странно, удивился Роги, но он теперь никаких чувств не испытывал. Разве что усталость… Старик зевнул, спрятал снимок в нагрудный карман рубашки…

Голос, долетевший до его сознания из пропитанных туманом глухих сумерек, окликнул его:

Что, дядюшка Роги? Плоды усердных трудов нагоняют меланхолию?

Рогатьен Ремилард с удивлением огляделся, потом недовольно проворчал:

— Кучу дерьма тебе на голову, злой дух! Неужели я не могу достойно отпраздновать свое стошестидесятивосьмилетие?

Тот же голос мягко упрекнул старика:

Сколько же можно праздновать? Вот уже тебе и подарок ко дню рождения вручили…

Это как понимать? — возмутился Роги. — Уж не хочешь ли ты сказать, что специально подстроил мне встречу с этой маленькой лесной певуньей?

Конечно нет. За кого ты меня принимаешь?

—  Ха-ха! Я принимаю тебя за нахального экзотика, mon cher fantome! Вот за кого я тебя принимаю. Еще неделя не прошла с того момента, как я перевернул последнюю страницу, а ты уже вновь дышишь мне в затылок. Не смей отрицать — ты следил за мной, а теперь начнешь изводить просьбами вернуться к мемуарам.

Точно, дядюшка Роги. Не смею отрицать. Крайне важно, чтобы ты не прерывал свою работу над хроникой Ремилардов. К новому году надо закончить. Убедительно прошу…

—  К чему такая спешка? Видно, ты решил, что до нового года я непременно протяну ноги? Так прикажете понимать?.. Но меня тебе не провести. Я насквозь вас вижу — стоит мне закончить часть, посвященную Вторжению, как вы тут же выбросите меня в мусорную корзину… Значит, высосете мои мозги, а потом за ненадобностью вышвырнете прочь. Так, что ли?..

Чепуха! Сколько раз твердить одно и то же!.. Дядюшка Роги, ты обладаешь иммунитетом, предохраняющим тебя от старения. Твой организм, в отличие от всех остальных людей, способен самовосстанавливаться. Так же как и у любого другого представителя рода Ремилардов.

—  Исключая Ти-Жана! — огрызнулся старик. — Так или иначе… никто не может быть застрахован от несчастного случая. Ты и вся ваша банда чрезмерно любопытных экзотиков, сующих носы в наши земные дела, скорехонько подстроите что-нибудь в этом роде. То-то вы и спешите…

На небе высыпали звезды, ветерок пробежал по купам деревьев, по высокой траве — ветки, стебли, метелки, цветы покорно пригнулись. Было тихо, надвигался дождь — первые капли робко зашлепали в редких разводьях, зашуршали в листве, словно со всех сторон из темноты к старику начали подбираться таинственные легконогие существа. Вот они перешли на мелкую рысь… Не их ли слаженный хор вдруг зазвучал в его сознании? Роги невольно огляделся. Он не мог избавиться от наваждения — опасность грозила со всех сторон. Наконец капли ударили ровно, гулко, победно, начали сливаться в струи, заплясавшие на болоте. Теперь он точно попал в ловушку, загнан, пойман… Роги вжал голову в плечи, закрыл глаза. Потом взял себя в руки, повернулся и пошел к тому пока еще смутно различимому месту, где оставил рюкзак. Так и зашлепал по грязи напрямую. Старался наделать побольше шума, с размаху ставил ноги — податливая почва громко чмокала в ответ, заглушая ровный гул тропического ливня.

— Чертов соглядатай! — неожиданно выругался старик. — Если уж ты сумел разыскать меня в этих топях, то помоги выбраться отсюда.

Мокрый рюкзак, который Роги за лямку поднял из лужи, тут же на глазах обсох, отлетели комки грязи, посвежел и обновился брезент, из которого сшит мешок. Теперь он был как новенький — негнущиеся кожаные ремни, еще похрустывающая материя, даже никелированные металлические замки заблестели так, как они поблескивали восемьдесят четыре года назад, в тот день, когда Рогатьен купил рюкзак в магазине туристского снаряжения в Нью-Гемпшире.

Что-то необычное произошло с верхней пряжкой. Хрупкие, темные, пластмассовые дуги вдруг стали золотыми. Две буквы «R» прорезались на украшенной гравировкой, отливающей желтоватым блеском пластине, прикрывающей дуги.

Старик рассмеялся.

— Пустил-таки пыль в глаза! Ладно, спасибо…

De riennote 3 , — ответил дух. — Это мой маленький подарок ко дню рождения.

Роги нахмурился.

— Тебе все шуточки! А знаешь ли, что с того дня, как ты усадил меня за написание этих мемуаров, мой книготорговый бизнес совсем зачах. Сколько может стоять закрытым мой букинистический магазинчик? К тому же это бесконечное перелопачивание былого все больше и больше нагоняет на меня беспробудную тоску. Есть события, о которых мне не хочется вспоминать. Выкинуть бы их побыстрее из памяти… Если в тебе есть хотя бы капля уважения к старику, если ты не утратил гордость, помоги мне избавиться от этих кошмаров, а не насилуй мой мозг.

Незримое существо, известное Роги как Фамильный Призрак семьи Ремилардов, а в Галактическом Содружестве именуемое Примиряющим Координатором, или Верховным лилмиком, — некоторое время молчало. Затем в сознании старика вновь зазвучал тихий голос.

Правда о семье Ремилардов, история их рода имеют большую ценность как для Галактического Разума, так и для всей межзвездной конфедерации. Каждое разумное существо из тех, кто живет во Млечном Пути, сможет почерпнуть из твоих воспоминаний много полезного. С самого начала я пытался втолковать тебе, что ты работаешь не на меня, не на какую-то группу любителей истории, а на всех нас, на все расы, входящие в Содружество. Дядюшка Роги, твоя память уникальна. Ты знаешь о таких событиях, которые и не снились ученым, занимающимся историей нашей галактики. Ты — единственный человек, присутствовавший при рождении Фурии.

Старик хранил молчание — деловито подгонял лямки. Отсчитал пять дырочек на левой, отпустил зажим, потом на правой… Наконец он глянул через плечо в темноту и недоверчиво спросил:

— Ты, всеведущий, никогда не догадывался, как родился этот монстр?

Роги, Роги, сколько раз тебе повторять, что я не всеведущ. Не Бог я! Даже не ангел, посланный свидетельствовать о доблестях и пороках человеческих. Если в галактике меня называют существом, для которого нет тайн, то это не более чем метафора. Я всего-навсего разумная особь, принадлежащая к расе лилмиков. Когда-то я был человеком… Более того, твоим родственником… Это было шесть миллионов лет назад. Мой срок истекает, у меня остались считанные тысячелетия…

—  Иисусе! — Старик от изумления широко открыл глаза — Ты!.. Неужели… Ты?..

Дождь неожиданно ударил с такой силой, что гул пошел по болоту. Трава у ног старика полегла, застонали деревья. Роги стоял, поливаемый тяжкими холодными струями, промокший, продрогший, не в силах шевельнуться, пронзенный поразившей его догадкой. Он забыл о капюшоне, вода потоком струилась по впалым щекам, по затылку, текла по спине…

— Ты!.. — наконец договорил он, — О, мой мальчик! Почему же ты не сказал об этом раньше? Помнишь, как ты явился ко мне зимой, во время карнавала? Это после стольких лет забвения… Почему ты позволял мне, старому дурню, так обходиться с тобой?

Дух ответил из ночи:

Здесь поблизости есть пещера Кеаку. Давай-ка я перенесу тебя туда.

Через мгновение старый Роги обнаружил, что находится в неглубокой, но объемистой пещере, напоминающей живописный грот. Вход был наглухо прикрыт густой порослью папоротников. Он обнаружил, что сидит на обломке выветрившейся лавы. Камень напоминал чурбан, брошенный возле небольшого костерка. Огонь лениво облизывал еще влажные сучья хапу'у. Вот язычки пламени окрепли, веселее забегали по дровам. Дождь снаружи дубасил с прежней яростью, с папоротниковых вайев стекала вода, однако в пещере было на удивление сухо и чисто. Воздух был настоян на ароматных тропических травах, особенно заметно выделялся запах аниса. В душе старика разом исчезли все печали, наступил покой, благость — естественно, не без вмешательства этого удивительного существа, которое он когда-то любил и побаивался одновременно. Он ведь следил за мной, догадался Роги, а сейчас послал исцеляющий луч…

Пещера, куда перенес его Призрак, давным-давно служила местом тайных сакральных обрядов, совершаемых колдунами племени кахуна, которые жили на острове. Местные жители-операнты, считающие себя прямыми потомками древних шаманов, до сих пор почитали эту пещеру как святилище. Они наложили табу, поставили метапсихические экраны, чтобы никто из туристов или орнитологов не смог набрести на нее.

Роги только раз до этого случая довелось побывать здесь. Это случилось сорок девять лет назад… В тот день, в конце 2054 года, сразу после того, как планета Земля получила статус полноправного члена Галактического Содружества, он и его племянник Марк, тогда совсем еще подросток, перевезли на остров Кауаи останки Терезы Кендалл. Рокрафт-катафалк встретила женщина из племени кахуна Малама Джонсон. Будучи могучим оперантом — или, если угодно, колдуньей, — она еще за год до случившегося предсказала смерть Терезы и тогда же настояла, чтобы ее прах был надежно укрыт в пещере.

В ту пору в подземном убежище, сотворенном природой в потоках лавы, тоже царило необыкновенное благоухание. Стены были увешаны гирляндами цветов, по полу рассыпаны лепестки — Малама Джонсон хорошо подготовилась к поминальному обряду.

Что было, то было!

…Старый Роги отдыхал, вновь вкушая знакомый анисовый запах мохиканы. Верховный лилмик тоже находился в пещере. Роги ясно ощущал его присутствие. В ту пору Марк был дюжий подросток, для своих шестнадцати лет настоящий верзила. Джек часто наведывался на Кауаи, проведывал старую Маламу, в конце концов он построил здесь дом, привез сюда невесту… Это место на Земле он любил более всего. Марк же с тех пор не ступал на остров,

— Ты рад? — неожиданно нарушил молчание старик. — Рад, что все кончилось?

Ответ долетел до него после долгой паузы.

Что, собственно, кончилось? Разве что действие в бесконечной драме, называемой историей. Знаешь, дядюшка Роги, случалось, что я впадал в неописуемый ужас, когда мысль о том, что мне суждено жить вечно, что я обречен увидеть конец Вселенной, овладевала мною. К счастью, это не так — мой век тоже измерен, даже если Господь Бог сочтет возможным предоставить мне право присутствовать при последнем акте. В качестве награды за все мои труды… Даже он не в состоянии наградить меня более жестоко.

—  Глупости! — не выдержал Рогатьен. — Не надо впадать в самобичевание, вышибать из меня слезу. Ты в свое время искренне верил, что восстание против Содружества — вынужденная и в силу этого морально оправданная мера. Так оно и было! Вспоминая прошлое, я свидетельствую, что большинство порядочных людей испытывали серьезные опасения по поводу Единства. Вмешательство экзотических рас очень многим пришлось не по душе. Разве что не стоило затевать бунт…

Я не имел ничего против Галактического Единства. Или Галактического Содружества, являющегося его формальным — государственным — выражением. Как бы тебе объяснить… Все были уверены, что я раздул межзвездную войну потому, что Совет на Консилиум Орбе не позволил мне завершить проект создания Ментального человека. Внешне все так и было… Но причина лежала глубже. Во мне! В моем мироощущении, в ослеплении гордыней, требующей смести любое препятствие моему своеволию. Меня до глубины души возмутили попытки экзотиков навязать землянам свое видение эволюции рода. Кто они были такие, чтобы вмешиваться в наши дела! Свои личные пороки — мнительность, коварство, неистребимую жажду самоутверждения — я приписал в общем-то безвредным существам, всего-навсего желающим сохранить свое жизненное пространство, свое мироощущение, свое понимание опасности. Они и от нас хотели только одного — чтобы мы подвинулись и дали жить другим… Сами по себе они меня мало интересовали — меня возмущало их право ставить запреты людям.

Старик оторвал взгляд от огня, вперил взор в сумрак у входа в пещеру — почему-то решив, что именно там прячется Примиряющий Координатор. Потом неопределенно сказал:

— То-то и оно! Знаешь, я никогда не был уверен до конца, что все вращается вокруг проблемы Ментального человека.

Дух рассмеялся.

Так же как и мои единомышленники в штабе восставших. Они тоже кое о чем догадывались, но полной уверенности у них тоже не было. К тому же эти рассуждения тогда казались такой беспредметной философией, такими не относящимися к делу сантиментами. Если бы они знали правду, они бы никогда не пошли за мной. Вот в чем чудовищная диалектика… С одной стороны, я как бы являлся выразителем общечеловеческих интересов, с другой — любая теория, идея, любая благая весть в моем понимании не стоили и гроша, если они не позволяли мне в полную силу развернуть свое собственное «я». Понимаешь, я попал в заколдованный круг — впрочем, как и любой другой политический деятель в моем положении, и наиболее гибельным, ложным выходом из этой двусмысленности являлось бегство в практицизм. Хватит, так сказать, мудрствовать, надо дело делать!.. Болото эгоцентризма смердит не менее чем попытка подладить духовное — общее — достояние под свой липкий мелкий рассудок.

—  Выходит, Ментальный человек был выдумкой? Его невозможно создать?..

Почему же… Дьявол! Ты не понимаешь… Главное, с какой целью его создавать. Если исходя из моих тогдашних внутренних побуждений, то его сотворение и цепь последующих событий грозили миру небывалой катастрофой. Если же следовать логике каких-то более широких и основательных ценностей, то Ментальный человек и с этой точки зрения оказывался ненужным. Вот в чем разлад. И так нельзя, и этак… Подмяв под собственное «я» духовную составляющую восстания, я мог создать только средство разрушения. Я был бы вынужден пожизненно вести жестокую борьбу за выживание с существом, являющимся плодом моих собственных усилий. Пожизненно для меня значит вечно…

—  Но ведь этого не случилось.

Не случилось , — ответил дух. — Я не сразу понял смысл этого парадокса. Не сразу осознал, чем грозит разлад между стремлением самоутвердиться и нравственным самосознанием. А когда добрел до истины, что мне оставалось делать? Только замаливать грехи. Идеальный, провидческий разум есть нечто подобное нравственному созерцательному совершенству. Подобное свободное сознание, как бы ни были велики его возможности, никогда не попадет в ловушку самоуничтожения, поэтому я принялся наполнять разумом материю. Все окружающее эволюционирует в сторону усложнения, развития связей; самая организованная структура в природе есть сознание. Значит, все мы и все вокруг — до последней молекулы, до последнего атома, элементарной частицы — должны слиться в едином мыслительном процессе.

— Ну это ты загнул, — покачал головой старик. — Чтобы электрон начал мыслить?..

Не загнул , — ответил дух. — Электрон не будет мыслить, он должен участвовать в рождении мысли. Причем каждый электрон, позитрон, гравитон… Каждый осколок материи… Свой крестный ход я начал с путешествия в галактику Дуат. К сожалению, начатую там работу закончить не удалось, что-то злобное, мрачное внезапно объявилось в областях, граничащих с Млечным Путем. Да-а… Тысячелетия, проведенные в Дуат, были лучшими годами моей жизни, ведь рядом была Элизабет. Она лучше меня изведала мое сердце, она помогла мне понять простые истины.

—  Я не согласен с тобой, — твердо сказал старик. — С подобным осмыслением восстания… В мятеже, который вы затеяли, была своя правда. Пусть даже и горькая… Джек — погубитель восставших — видел ее и считался с нею.

Дух, казалось, не слышал возражения. Он продолжал в прежнем исповедальном тоне.

Когда работа в галактике Дуат была вчерне закончена, Элизабет овладела скука. Она не знала, куда руки приложить. Потом решила, что ее предназначение в миру исполнено и пора уходить в небытие. Она говорила, что жаждет покоя — света. И меня призывала последовать за ней, но я не мог. Не имел права…

Шли годы, конца которым, казалось, не будет, я исподволь направлял развитие то одной, то другой планеты. Вся наша галактика оказалась на моем попечении. Я выводил зверей к разуму, народы к свету культуры, цивилизации к социальной справедливости. Естественно, не более чем давал толчок… Иногда, правда, собирался с силами и строил незримую стену на пути, ведущем в пропасть. Везде и всюду я способствовал усложнению материи. Я старался, чтобы островки разума ширились, сливались, пронизывали пространство по всем направлениям, чтобы мыслящая плоть заполнила собой бездну космоса.

На этом пути я совершил множество ошибок…

Роги, в состоянии ли ты постигнуть сомнения, которые изводили меня? Больше всего я боялся, что, избавившись от порока самоутверждения, попаду под пяту демона всевластья. Лик этого чудовища всегда благороден, как у ангела. Я породил вас, — значит, я имею право… Трудно сказать, какой грех мерзостнее. Вижу, ты с трудом понимаешь меня. Не возражай, дядя… Попытайся довериться. Этот зон был необычайно труден для меня. Я слишком долго молчал. С кем бы я мог поделиться, кто бы стал слушать меня, кто бы понял, если и ты с трудом постигаешь смысл. С Богом? Но он так он незрим и молчалив, как и я, как любое иное материальное образование. Сколько раз я вопрошал себя, кто дал мне право вмешиваться в эволюцию звездных систем, если мое метасердце не свободно от греховных страстей?

В нашей галактике так много планет, населенных мыслящими существами. Но, к сожалению, цивилизаций, достигших уровня, с которого можно перейти к социальному и метапсихическому совершенству, очень мало. Плачевно мало!.. Еще меньше тех, кто способен в полной мере всей популяцией овладеть полноценным оперантским искусством, что является необходимым шагом к Галактическому Единству. Таких вообще по пальцам пересчитать можно — именно эти расы основали Содружество. Но мне повезло. После возвращения из Дуат ко мне пришел первый успех. На путь будущего Единства встали лилмики — и я слился с ними. Эпохой позже за ними последовали крондаки.

И все! Затор!.. Никакая другая цивилизация за очень долгий срок не смогла преодолеть порог в общем-то доступного для всех уровня метапсихического искусства. Будущее Млечного Пути опять подернулось дымкой неопределенности. Я был в отчаянии — неужели все мои усилия пойдут прахом, и косный, мертвящий мрак овладеет пространством, раскинет свои щупальца во времени. Шли столетия, и вот Господь сыграл со мной незамысловатую шутку — самые нелепые созданья в галактике, раса гии, вдруг стали бурно осваивать метапсихическое мастерство (крондаки, помнится, до глубины души были оскорблены подобным развитием событий), и очень скоро очаровательные полтроянчики тоже созрели для участия в организации галактического метаединства. Потом в члены Содружества была допущена цивилизация симбиари, хотя к тому моменту они еще не в полной мере отвечали требованиям галактического метасогласия.

Во Млечном Пути произошло нечто, подобное взрыву разума, и все большее количество планет начали стремиться к вершинам Единства. Одной из наиболее странных — если не сказать больше — планет в этой группе была Земля.

Когда мне удалось добиться принятия решения о Вторжении, я уже тогда отдавал себе в этом отчет. Если бы ты знал, как страстно мне доказывали, что земляне еще не полностью вышли из стадии дикости, что среди них пока слишком мало полноценных оперантов, а прочее население смотрит на обладающих даром неодобрительно, считая их по меньшей мере колдунами… А то и слугами дьявола! Тем не менее я настоял на своем. Во избежание худших бед следовало немедленно дать почувствовать землянам, что разум в галактике не дремлет, что мы ждем их в своем Содружестве. Результатом нашего Вторжения в конце концов явился вселенских масштабов бунт. Но беды, обрушившиеся на галактику, со временем обернулись миром и спокойствием. Никогда доселе в Содружестве не было более стабильной, более благополучной обстановки.

—  И это говоришь мне ты?! — не выдержал старик.

Да , — сухо подтвердил дух. — А теперь мы стоим на пороге неумолимо надвигающихся событий. Нас ждут великие испытания…

—  Ты и об этом собираешься поведать мне?

Пока я не имею права. Моя роль в этой исторической драме подходит к концу. Я уже не способен проникать взглядом в твердь будущего. Мне осталось совсем немного, но за это время я обязан подвигнуть тебя на завершение воспоминаний. У галактического Разума своя судьба, и она немыслима без истории.

Они долго сидели в тишине. Старик время от времени подбрасывал сучья в огонь, Верховный лилмик тоже хранил молчание. Дым костра свивался струйками и, словно повинуясь излому невидимой трубы, аккуратно вытекал в отверстие в стене папоротников, загораживавших вход в пещеру. Тусклый мерцающий свет дробно ложился на выглаженные временем каменные стены, и в этом чередовании золотистых бликов старый Роги боковым зрением внезапно уловил едва посвечивающий, неясный контур.