Глава 1

Лето 1817 года

Он явно молодился, строил из себя франта, хотя с первого взгляда было видно, что этому господину уже сильно за сорок. Такие мужчины Ребекку Трентон не вдохновляли, но дело было не в этом. Он был местным и, кажется, много знал обо всех в округе, а кроме того, что не менее важно, горел желанием поделиться этими знаниями с двумя привлекательными молодыми женщинами.

Делая вид, что не замечает выразительных взглядов Маргарет Даунинг, своей кузины, Ребекка ласково улыбнулась Джошуа Стерлингу. Все трое стояли, опираясь на поручни, на палубе небольшого рейсового судна, которое медленно тащилось вдоль болотистых" берегов Южной Каролины.

– То, что вы рассказали, безумно интересно, – проговорила Ребекка преувеличенно восхищенным тоном.

Вы можете спросить, зачем ей было нужно так нарочито кокетничать с совершенно неинтересным ей человеком? А ни за чем. Такая уж у Ребекки была натура. Да и этот старый дурак вряд ли заподозрит ее в неискренности. К тому же не последнюю роль играло здесь еще одно обстоятельство: Ребекке было прекрасно известно, как раздражает Маргарет этот ее тон.

Стерлинг просиял, польщенный вниманием Ребекки. Вернее, тем, что он принял за внимание.

– Какая прелесть! Должен вам сказать, это очень приятно – познакомиться с двумя очаровательными молодыми англичанками, которые проявляют такой большой интерес к местной истории. Большинство девушек в наше время, мне кажется, абсолютно равнодушны к тому, что было в прошлом.

Ребекка одарила его еще одной лучезарной улыбкой.

– О, нам действительно все это очень интересно. Особенно что касается Берега Пиратов. Дело в том, что Эдуард Молино – наш дальний родственник, но мы практически ничего не знаем ни о нем, ни о его семье, ни о том, где он живет. Хотелось бы с вашей помощью немного рассеять наше неведение. Если это, конечно, вас не затруднит, сэр.

Стерлинг посмотрел на нее и широко улыбнулся, показав большие желтоватые зубы. «До чего же он похож на старую клячу, – подумала Ребекка, едва сдержавшись, чтобы не улыбнуться. – Нельзя, чтобы он догадался, что я просто дурачусь, по крайней мере до момента, как он расскажет все, что знает о Береге Пиратов и о живущем там несколько необычном семействе Эдуарда Молино».

– Так вы говорите, этот остров получил название Берег Пиратов, потому что в старину там действительно останавливались пираты?

Стерлинг кивнул:

– Да, конечно. В этом нет никаких сомнений. Местная легенда гласит, что там даже зарыты их сокровища, хотя, должен заметить, пока еще никому не удалось их найти.

– А эти Молино? Когда они поселились на острове?

– Я не могу сказать вам, леди, что мне известна точная дата, но, кажется, около пятидесяти лет назад Жан Молино купил этот остров, поселился на нем и построил для своей молодой жены Миньон дом, дав ему имя «Каприз». Впрочем, это только одно из названий.

– Вы сказали «Каприз». Он так назвал свой дом? Это кажется мне очень странным.

Стерлинг засмеялся и извлек из кармана огромный, отороченный кружевом льняной носовой платок, чтобы промокнуть лоб. «Какое везение, – думал он, – познакомиться с такими прелестными попутчицами. Они очаровательны, хотя и англичанки».

Та, что пониже ростом, мисс Ребекка, она просто красавица. Чего стоят ее прелести, столь мило выпирающие во всех нужных местах. А потрясающие темно-голубые глаза в соединении с белейшей кожей и дивными белокурыми волосами? Разве это не восхитительно? Ему доселе еще не доводилось встречать женщину, до такой степени совершенную. Джошуа" Стерлинг был готов побиться об заклад, что и большинство мужчин-южан такой красавицы тоже не встречали. Скоро ее заметят все мужчины, это уж как пить дать, и он будет с гордостью рассказывать, что имел честь познакомиться с ней первым. Вторая девушка, мисс Маргарет, конечно, тоже достойна, чтобы посмотреть на нее разок, или, может быть, даже два. Она была вовсе недурна, но все же ее правильные черты лица, шелковистые каштановые волосы и примерно такого же цвета глаза не шли ни в какое сравнение с ослепительной красотой ее кузины.

– Сэр, так вы расскажете нам, почему дом дяди Эдуарда у вас называют «Капризом Молино»?

Стерлинг вдруг понял, что пауза затянулась, и даже слишком, поскольку он задумался и молчит. Он смутился, засуетился и даже слегка взволновался. И было отчего. Попробуйте сами глядеть на Ребекку Трентон, особенно когда она стоит рядом и особенно если вы мужчина, и при этом не взволноваться.

– Да, да, конечно… Прошу прощения, мэм. Я просто пытался вспомнить детали. Конечно, кто-то из друзей отца вашего дяди, из местных, так назвал этот дом. Сам же Молино – очень пристойно и мило: «Дом мечты». Однако, должен заметить, архитектура этого строения была весьма смелой, особенно для тех времен. Он и сейчас подавляющему большинству окрестных жителей кажется весьма необычным.

– «Дом мечты». Какое чудесное название! Маргарет, правда звучит красиво?

Ребекка дернула Маргарет за рукав, кажется, не слишком нежно, и многозначительно посмотрела. Подруга должна понимать: если она немедленно не присоединится к разговору, то Ребекка рассердится.

Маргарет тяжело вздохнула. Чего уж там, она всегда уступала Ребекке то в одном, то в другом, а если посмотреть правде в глаза, то во всем. И продолжается это так давно, что и упомнить невозможно, когда началось. Она всегда восхищалась кузиной, ее красотой, жизнерадостностью. И все же нередко ей хотелось, чтобы Ребекка поменьше демонстрировала свое превосходство, была не так остра на язык и более терпима к желаниям других. Действительно, то, что собирался рассказать мистер Стерлинг, было довольно интересным. В другое время она бы с удовольствием послушала его. Но не сейчас, не в данный момент, поскольку она смертельно устала. Они плыли из Индии много дней, и это было тяжелое путешествие, исключительно тяжелое. А тех трех дней, проведенных в Чарлстоне, едва ли было достаточно, чтобы восстановить силы и хоть немного поднять настроение.

И вот теперь они снова плывут, направляясь к острову, о котором им известно только то, что он действительно существует и владеет им их родственник Эдуард Молино, с которым они даже не знакомы. Из того, что Маргарет удалось прочитать о Соединенных Штатах, она сделала вывод, что цивилизация менее всего коснулась именно южной части страны. Как может Ребекка оставаться такой беззаботной? И откуда у нее столько энергии и силы?

Да уж ладно. Все равно легче делать так, как хочет Ребекка. Это лучше, чем ссориться.

– Это очень романтично, мистер Стерлинг, так назвать дом, – произнесла Маргарет после небольшой паузы. – Асам остров? Он тоже красивый? Большинство островов, мимо которых мы проплывали, мне показались несколько дикими. Они что, необитаемые?

Стерлинг улыбнулся. Ему было приятно, что эти милые девушки так внимательно его слушают.

– Тот остров, куда вы направляетесь, милые леди, разумеется, обитаемый и к тому же очень красивый. Но должен сказать, сейчас там совсем не то, что было в прежние времена. Просто ни в какое сравнение не идет. Эдуард, конечно, следит за домом и прилегающими окрестностями, но что касается основной части острова, то боюсь, она вернулась к своему естественному состоянию.

Последнее замечание мистера Стерлинга невольно заинтриговало Маргарет. Она даже подалась вперед.

– Что вы имеете в виду, сэр? В каком же состоянии, кроме «естественного», может находиться остров?

Стерлинг усмехнулся.

– Конечно, я никогда не видел остров в те времена, о которых идет речь, для этого я еще… хм… недостаточно стар, но мне приходилось слышать рассказы, а кроме того, остались кое-какие картины и наброски, сделанные художником по имени Полидоро, очень знаменитым в те годы. Он был близким другом семьи Молино. В те дни остров имел совершенно сказочный вид: его пересекало множество аллей, широких и узких, повсюду были разбросаны павильоны в виде роскошных дворцов и замков, окруженные садами, где произрастали редкие породы деревьев, диковинные растения. И это помимо главного дома, о котором я уже упоминал. Жан Молино называл остров своим волшебным королевством, и, насколько я понимаю, так оно и было. Мне рассказывали, что он правил своим маленьким островом как настоящий король; у него даже был свой двор, который составляли, друзья и приятели. Большинство из них тоже были знамениты, каждый по-своему. Это было довольно своеобразное общество: знаменитости разбавлялись некоторым количеством мало знаменитых, а те, в свою очередь, – едва знаменитыми. Говорили… – Он бросил беглый взгляд на Ребекку. – Но вот этого, пожалуй, мне рассказывать не следует. Поскольку это может вас смутить и некоторым образом даже оскорбить. Ведь две такие благовоспитанные молодые леди…

Понимая, что сейчас должно последовать нечто пикантное, возможно, даже слегка скандальное, Ребекка бросила на него кокетливый взгляд и поощрительно улыбнулась.

– О, да вы хитрец, мистер Стерлинг! Прошу вас, продолжайте. Не дразните нас.

Стерлинг воспользовался предлогом, чтобы ближе придвинуться к Ребекке, и украдкой бросил взгляд, отнюдь не невинный, на ее волнующе покачивающиеся округлости чуть повыше декольте. Стерлинг довольно регулярно посещал званые вечера и поэтому мог сказать о себе, что понимает в женской одежде, насколько она модна. Он был уверен, что Ребекка одета очень модно, даже шикарно, а кроме того, все очень шло ей к лицу.

Платье было из дорогого тонкого батиста, оно превосходно очерчивало ее стройную фигуру. Поверх была надета длинная мантилья, похожая на плащ с прорезями для рук из ярко-голубой шелковой ткани, отделанной голубой атласной лентой. Из-под мантильи виднелись туфельки из тонкой кожи, гармонирующей по цвету с отделкой. В руках Ребекка держала изящную сумочку, по-видимому, сшитую из того же материала, что и туфельки. А весь ансамбль завершала элегантная отлендская шляпка, которая, хорошо сочетаясь с мантильей, подчеркивала красоту лица Ребекки, ее светлых кудрей, как хорошая рама усиливает впечатление от талантливой картины. «Потрясающее дитя, – подумал Стерлинг. – И самое главное – грудь. Грудь у этого дитя поистине изумительная».

В этот момент корабль качнуло, и Стерлинг сделал движение поддержать Ребекку, но та поспешно отстранилась.

– Что-то ветерок мне не нравится, – быстро произнес Стерлинг, стараясь скрыть смущение. – Похоже, надвигается летний шторм, какие в эту пору здесь не редки. Но, я думаю, прежде чем он начнется, вы успеете сойти на берег. А вот насчет себя не уверен – скорее всего мне повезет меньше. Так на чем же я остановился?

– Вы начали рассказывать о каком-то скандальном эпизоде, который, если я правильно поняла, имел отношение к «придворным» Жана Молино. – Глаза Ребекки заметно похолодели, и Стерлинг, горя нетерпением снова вернуть ее расположение, поспешил продолжить:

– Да, да, конечно. Итак, как вам теперь известно, Жан Молино шел впереди своего времени. Сам он был натурой артистической, очень хорошим художником и скульптором. Именно по его эскизам был построен «Дом мечты» и украшен остров. Большинство его друзей также принадлежали миру искусства – художники, писатели, артисты, певцы; кроме того, его неизменно окружали тонкие ценители искусства. Молино часто приглашал их всех на остров, где они с женой устраивали роскошные и, если верить тому, что рассказывают, несколько шокирующие приемы.

– Но все же каким он был? Это вам известно?

– Как я уже говорил, он был очень обаятельным человеком, красавец и к тому же умница. Еще я слышал, что он был вспыльчив и имел довольно жесткий характер. Порой он впадал в настоящую ярость, но эти приступы гнева длились недолго. Также рассказывали, что «странные» роскошные приемы как раз и доставляли ему наибольшее удовольствие.

Ребекка заметила, что при этих словах Маргарет отпрянула назад, и глаза ее заблестели.

– Странные, вы говорите? – спросила она. – И в чем же заключалась их странность, мистер Стерлинг?

– Ну, это ведь все слухи, моя леди, причем очень старые. Однако дыма без огня, как говорится, не бывает. Вы согласны? Во всяком случае, я передаю только то, что слышал сам. А именно: Эдуард и Миньон совершали на этом острове странные ритуалы и играли в не менее странные игры, причем в этих развлечениях было дозволено принимать участие даже детям. Я думаю, большей частью это были обычные оргии. Знаете, когда все, напившись, расходятся на ночлег, а потом всю ночь путешествуют из одной спальни в другую…

От ужаса у Маргарет даже перехватило дыхание, она почти вскрикнула.

– О, моя дорогая леди, прошу извинить меня, – поспешно произнес Стерлинг, сделав вид; что раскаивается в содеянном. – Я, кажется, забылся. Прошу вас, простите меня.

Маргарет отвернула лицо, но Ребекка, уверенная, что этот старый прохвост прекрасно ведает, что творит, только сдержанно кивнула.

– Итак, они были очень искушенными людьми, Жан Молино и его супруга. И довольно странными, не правда ли? Они, по-видимому, давно уже умерли?

Стерлинг опустил голову, обеспокоенный тем, что зашел в своих рассказах слишком далеко и потерял симпатии слушательниц.

– Да, конечно, они умерли много лет назад. Но даже то, как они умерли, было необычным. Миньон Молино была найдена в одной из комнат башни. Она лежала вся в белом со скрещенными на груди руками. Говорят, что докторам так и не удалось выяснить причину ее смерти. А Жан… – Здесь Стерлинг понизил голос и изобразил на лице таинственность. – Жан был найден повешенным в охотничьей комнате. Первым это обнаружил их сын, ваш дядя Эдуард. Сначала отца, потом мать. Он был тогда еще совсем ребенком. Можете представить, каким это для него явилось потрясением!

Тонкое нервное лицо Маргарет побледнело.

– Ребекка, кажется, мне следует спуститься в каюту и начать собирать вещи. Если ты не возражаешь, я так и сделаю. Может быть, ты тоже пойдешь со мной? Скоро уже пристань, не так ли?

Улыбнувшись понимающе и одновременно снисходительно, Ребекка погладила плечо кузины.

– Ну конечно, дорогая. Я тоже иду. Уже давно пора собрать наши вещи. – Получив от Стерлинга некоторую информацию, ей теперь хотелось поскорее от него избавиться. – Понимаете, мистер Стерлинг, Маргарет очень плохо переносит морские путешествия, а я об этом и думать забыла. Но наша маленькая беседа была чрезвычайно интересной. Большое спасибо, сэр, за вашу доброту и любезность. Вы так чудесно все рассказали. Теперь мы знаем хотя бы кое-что о Береге Пиратов и об истории семьи Молино.

Палуба резко накренилась, но Стерлинг все же сумел изобразить низкий поклон.

– Беседа с вами доставила мне огромное удовольствие. Я надеюсь, вы позволите пригласить вас в гости, пока вы будете на острове. Как я говорил, мой дом находится в Бофоре, на острове Порт-Ройал, оттуда до Берега Пиратов рукой подать. Не скрою, буду очень счастлив, если удостоюсь приглашения и от вас. Бофор – ближайший город, куда все приезжают за покупками.

С трудом представляя себе обстоятельства, которые бы вынудили ее пригласить этого человека, Ребекка все же грациозно склонила свою головку:

– Разумеется, сэр, благодарю за приглашение. А теперь я должна идти. Пора собираться. О! Мы уже приближаемся к Берегу Пиратов?

Взгляды всех троих одновременно обратились к носу корабля. Это получилось даже забавно, как будто они были куклами, головы которых чья-то рука дернула за ниточку. Там впереди виднелся холм, покрытый яркой зеленью. Казалось, он плыл по морю.

Стерлинг подался чуть вперед.

– Ну конечно. Конечно! – произнес он, показывая на видневшиеся впереди темные очертания острова. – Это Берег Пиратов. Подумать только, как незаметно пролетело время. Общество очаровательных молодых леди было для меня столь приятным, что путешествие, кажется, длилось лишь мгновение.

Ребекка схватила кузину за руку.

– Вот он перед нами, Маргарет, – восторженно проговорила она. – Берег Пиратов! Интересно, что нас там ждет?

На деревянном причале Берега Пиратов их встречал Арман Молино. Он стоял широко расставив напряженные ноги, сцепив ладони за спиной. Его загорелое жесткое лицо, как всегда, было угрюмо, отчего он выглядел старше своих двадцати четырех лет. Впрочем, Арман окреп довольно рано и уже в подростковом возрасте казался не мальчиком, а мужчиной. Рядом с ним на корточках сидели двое чернокожих – один совсем юноша, другой много старше.

Арман уныло следил за приближающимся судном. На плантации было полным-полно работы, а тут это. У него не было ни вкуса, ни таланта для выполнения задачи, возложенной на него отцом. Этих дальних родственниц, которые свалились как снег на голову и вот сейчас прибывают со своими баулами и чемоданами, вполне мог встретить кто-нибудь другой. А так фактически вся вторая половина дня пошла насмарку. Молодых женщин с их багажом придется сопровождать до дома, и к тому времени, как он от них избавится, рабочий день кончится – прошедший впустую не только для него, но и для двух работников, которых он оторвал от дела. А иначе с таким количеством багажа разве справишься? Нельзя сказать, что Арман хорошо разбирался в женщинах, но ему казалось, он знал их достаточно, чтобы быть уверенным: у этих двух новоявленных родственниц, приехавших погостить, будет полно вещей.

Если бы только Жак был дома – ведь эта работа как раз для старшего брата. Но Жак поехал с отцом в Саванну, где у Эдуарда были какие-то дела. Жак, уж конечно, нашел бы, о чем поговорить с этими двумя молодыми женщинами. Он галантный, обаятельный; наверняка такая обязанность пришлась бы ему по душе. Эдуард тоже мог бы без труда встретить девушек. Ведь только он, Арман, единственный в семье был совершенно несветским человеком и к тому же лишенным всякого желания общаться с кем бы то ни было, особенно с молодыми женщинами. Впрочем, ему недоставало еще многого из того, что его отец желал бы в нем видеть.

Поднялся легкий ветерок, и волнение на море усилилось. Остров Берег Пиратов находился всего в нескольких милях от берегов Южной Каролины. Он был не сильно удален от группы островов, к которой принадлежал, однако в ветреную погоду войти в бухту было довольно трудно. А как раз сейчас все говорило о приближении шторма.

Похоже, приближающемуся к причалу пакетботу придется несладко. Он идет как раз с подветренной стороны. Крупные губы Армана скривились в легкой усмешке. Можно представить, что за вид будет у кузин, когда они сойдут на берег. А в том, что они не такие уж опытные морские путешественницы, Арман был уверен. Эта мысль неожиданно доставила ему удовольствие. Почему, он и сам не мог понять. Может, потому, что, промокшие насквозь, измученные морской болезнью, они не будут иметь перед ним никаких преимуществ. И он, встречая их, будет чувствовать себя менее скованно. Родственницы они, конечно, дальние, но все-таки надо честно признать: радоваться их жалкому состоянию после шторма не столь уж благородно.

Тем не менее уныния у Армана несколько поубавилось. Он сделал знак двум чернокожим слугам, сидящим на корточках, и они вместе двинулись к краю причала, чтобы быть готовыми встретить прибывающих.

Первое впечатление о кузинах у Армана было смазано суматохой причаливания. Яркие одежды, бледные лица, высокие голоса – это единственное, что он уловил.

Когда море неспокойно, хотя волнение было еще довольно легким, сойти по трапу на причал – задача непростая, а если учесть, какие узкие у этих молодых женщин платья, то и подавно. Первая дошла примерно до середины трапа и застыла, как будто примерзла. Арман быстро взбежал наверх, подхватил ее на руки и, перенеся на причал, поставил на ноги. Пошатываясь, с широко раскрытыми глазами (то ли от удивления, то ли от страха), она крепко ухватилась за поручень. Одета девушка была во что-то розовое. Арман бросил на нее взгляд и подумал: какая хорошенькая!

Снова повернувшись к трапу, чтобы помочь второй, он увидел, что та вполне справляется сама. Она ступила на причал, и он замер, будто его оглушили дубиной по голове. Такой женщины он еще не видел. Никогда. Казалось, она вообще не принадлежала человеческому роду, а материализовалась из пропитанного штормовым ветром жемчужно-серого воздуха, внутри же ее горела какая-то неведомая волшебная лампа. Это было похоже на ожог. Вид ее, казалось, ослепил Армана. Он знал, что стоять так долго и молча смотреть неприлично, но не мог сдвинуться с места. Это была самая великолепная женщина, какую он когда-либо видел.

И только заметив, что бездонные темно-голубые глаза изучают его с веселым любопытством, Арман наконец встрепенулся, чувствуя себя ужасно глупо и одновременно злясь, что допустил такую оплошность.

Слуги начали таскать вещи – их оказалось действительно много, тут он не ошибся, – и Арман был рад возможности на некоторое время удалиться, чтобы проследить за выгрузкой багажа.

Когда тянуть больше было нельзя, потому что все вещи уже были выгружены, он приблизился к девушкам и неуклюже поклонился.

– Арман Молино, к вашим услугам. Я приехал встретить вас и проводить до дома. Добро пожаловать на Берег Пиратов и в «Дом мечты». – В эти слова, кроме формальной вежливости, он постарался вложить искреннюю любезность.

Та, что повыше, которую он перенес на причал, слабо кивнула. Ее лицо было очень бледным. Когда их взгляды встретились, она слегка качнулась.

– Меня зовут Маргарет, – произнесла она с явным британским акцентом. – Я не очень хорошо себя чувствую. Я была бы очень признательна…

Арман снова поклонился:

– Конечно. Я понимаю, вы устали. Вон там стоит наш экипаж. Через несколько минут мы будем дома. Сейчас ваш багаж погрузят в фургон. Прошу вас, следуйте за мной.

Развернувшись, он двинулся туда, где на дорожке, ведущей к причалу, стоял изящный фаэтон, а рядом с ним – большой деревянный фургон.

Ребекка, несомненно, тоже устала, да и дышалось сейчас тяжело, потому что густой воздух был пропитан влагой, но, несмотря на все это, внутри ее закипал восторг. Мистер Стерлинг был прав уже хотя бы в одном: остров, по крайней мере то, что можно было увидеть с причала, даже сквозь дымку тумана казался невероятно красивым. Узкая белая полоска песчаного берега, а дальше волнистые дюны, поросшие очаровательным прибрежным тростником, а еще дальше – лес, настоящий лес с высокими деревьями, переплетенными лианами, с буйной растительностью. От него исходил терпкий, влажный цветочный аромат, как от гигантской оранжереи.

– Смотри, – прошептала она, наклонясь к Маргарет, – здесь все кажется просто волшебным.

Их ожидал небольшой, но роскошный фаэтон, в который была впряжена лошадь превосходной породы, крепко сбитая, хорошо сложенная гнедая. По-видимому, дядя Эдуард – действительно ценитель прекрасного. Но самое главное, он имеет возможность обладать этим прекрасным.

Что же до молодого человека, который приехал их встречать, этого кузена Армана – хм… ему нужно учиться и учиться хорошим манерам, хотя следует признать – он симпатичный, немного диковат, но симпатичный. Одет Арман был в обтягивающие брюки из тусклой коричневой ткани и высокие сапоги. То и другое выгодно подчеркивало его крепкие ноги. Голубой фрак был хорошо пошит и опять же подчеркивал его широкие плечи, а белый жилет приятно контрастировал с черными волосами, хотя они, несомненно, требовали хорошей стрижки. «Неужели вся семья у них такая красивая? – подумала Ребекка. – Остается только надеяться, что не у всех столь же плохой характер».

Она посмотрела на Маргарет и почувствовала стыд, заметив, какой усталой и изможденной выглядит кузина. Ее обычно розовое лицо было сейчас белым как полотно, а под глазами образовались темные круги. Ребекка поняла, что не следовало требовать, чтобы Маргарет тогда стояла с ней на палубе, лучше было дать ей отдохнуть. Но что делать, если Ребекка была полна энергии и ее распирало от любопытства. Она знала, что Маргарет не имеет и половины той физической выносливости, какая есть у нее, и тем не менее всегда позволяла себе забывать об этом, если это мешало какому-нибудь ее желанию. Нет, так нельзя – надо все же стараться быть менее эгоистичной.

Она нежно погладила руку кузины:

– Пошли, Маргарет. Доедем до дома, там ты сможешь полежать и отдохнуть.

Маргарет подняла на кузину благодарные глаза. Несмотря на своенравный характер, Ребекка иногда могла быть на удивление внимательной и доброй. За эти, неожиданные проявления доброты – вероятно, именно потому, что они были не столь уж частыми, – Маргарет чувствовала к ней признательность даже большую, чем если бы такое происходило постоянно.

Чуть отвернув в сторону лицо, Арман помог девушкам подняться в экипаж, сел сам и тронул лошадь. Они двинулись по хорошо ухоженной дороге, уходящей от пристани в лес, под высокие деревья, в заросли ярких цветов.

Все это было, конечно, очень красиво, но Маргарет от буйной растительности, от ее чрезмерности почему-то было не по себе. Надвигалась гроза, воздух был необыкновенно тяжелым, отчего ей казалось, будто на плечи накинули влажную горячую простыню. Уже не в первый раз с начала их путешествия Маргарет засомневалась в правильности того, что они с Ребеккой предприняли, и ей опять захотелось вернуться назад к родителям, в Пуну[1]. У нее был необыкновенный дар, который одновременно и смущал ее, и пугал; она избегала говорить о нем. Дело в том, что ее посещали видения, странные видения из будущего. Этим даром Маргарет была наделена с детства. Они досаждали ей, эти видения, мучили ее, но Маргарет не могла от них избавиться. Они приходили во сне, правда не часто, но важно, что в дальнейшем все ее видения так или иначе сбывались. В большинстве случаев. Так вот, перед началом поездки у нее было какое-то неприятное предчувствие, где-то внутри, был какой-то неясный сон. Но ее родители, так же как и родители Ребекки, настаивали на этой поездке, сильно настаивали, и поэтому поделиться с ними своими опасениями она не рискнула. А кроме того, что, собственно, она могла им сказать? Ей что-то приснилось, а что – она сама толком не Знала.

И вот теперь, сидя в шикарном фаэтоне, который быстро летел, подпрыгивая, по узкой лесной дороге. Маргарет бросила взгляд на сияющее лицо Ребекки и пожалела, что не может так же бесстрашно и восторженно смотреть в свое будущее. Ребекка всегда с нетерпением ждала нового в своей жизни. «Ладно, – подумала Маргарет, – в конце концов, мои предчувствия не всегда оправдываются. Может, на этот раз страхи объясняются просто тем, что мне двадцать один год и я первый раз в жизни надолго оставила свой дом и родителей».

В смятении чувств она крепко сжала руку Ребекки, словно пыталась с помощью этого прикосновения позаимствовать у кузины немного ее силы и бодрости духа. Они приближались к «Дому мечты», где их ждали хозяева, Эдуард Молино с супругой. Какое оно, это загадочное семейство Молино, о котором мистер Стерлинг рассказал так много интригующего?

Глава 2

В фаэтоне было тесно. Втроем они едва там поместились, и Ребекка остро переживала оттого, что ее бедро касается бедра Армана. Разумеется, не потому, что это ее как-то волновало, а потому, что они были едва знакомы. Впрочем, тепло его тела, которое она чувствовала сквозь тонкую материю платья, было не так уж и неприятно. Пожалуй, можно даже сказать, что это ее слегка возбудило. Во всяком случае, Ребекка почувствовала, что у нее сильнее забилось сердце. Конечно, Арман несколько неотесан, но зато очень красив и полон какой-то скрытой энергии. Определенно, он очень сильный.

Она задумчиво улыбнулась, представив, что чувствует он, касаясь ее. Ребекка была девственница, но; несмотря на это, имела большой опыт общения с мужчинами и полагала, что знает многое об их побуждениях и вообще о мужской природе.

У нее не было никаких сомнений, что она рождена властвовать над мужчинами, потому что с раннего детства ее красота притягивала их к ней, как бабочек – свет. Взрослея, Ребекка стала замечать, что при ее приближении с ними происходит что-то странное.

В определенном смысле это выглядело довольно комично. В ее присутствии мужчины заливались краской, начинали заикаться; но это еще не все – стоило только подойти поближе, и можно было заметить и кое-что другое. Нет, до чего же легко заполучить мужчину! Просто надо приблизиться и слегка наклониться, чтобы он мог увидеть, что у нее за вырезом декольте. Долго, конечно, смотреть позволять не надо. Совсем немного, чуть-чуть. Это было так легко, что Ребекке даже становилось скучно.

Ее же собственные чувства обычно находились полностью под контролем. И вот сейчас, сидя прижавшись вплотную к красавчику кузену, она находила странным, что чувствует во всем теле какое-то внезапное, непривычное для нее возбуждение.

Желая отвлечься, Ребекка наклонилась вперед, пытаясь сквозь пышную зелень, которая нависала над дощатой изгородью, протянувшейся по обе стороны дороги, разглядеть намек на павильоны в виде старинных замков и бельведеров, которые, как рассказывал Стерлинг, в прежние времена возвышались на острове. Ей также очень не терпелось увидеть дом. Что имел в виду Стерлинг, говоря о его необычности? И в чем особенность его архитектуры?

Но вдруг фаэтон неожиданно качнулся и выехал на кольцеобразную подъездную дорожку, выложенную измельченным белым камнем. Рядом с дорожкой раскинулся великолепный парк, в центре которого находился небольшой золотисто-желтый павильон со странным орнаментом.

Увидев павильон, Маргарет от удивления слабо вскрикнула, но вот показался и сам дом – «Дом мечты». Тут уж Ребекка не выдержала и вся подалась вперед, так что сползла прямо на край сиденья.

Это было огромное здание – не здание, а дворец. Настоящий дворец. Приближался вечер, и собиралась гроза, отчего все кругом стало серым, но даже при таком освещении бледно-золотистая штукатурка, которой был отделан «Дом мечты», сияла. Ребекка никогда не была в Китае, но видела изображения китайских дворцов. Так вот, это огромное сооружение было похоже на китайские дворцы. Неудивительно, что вид этого дома-дворца наводил страх на местных жителей. Здания, какие Ребекка видела во время их короткого пребывания в Чарлстоне, в том числе и очень старые, все были построены в геор-гианском стиле, более новые – в федеральном, напоминавшем архитектуру времен регентства. Однако ни одно из них и близко не напоминало это прекрасное диковинное сооружение со странным изгибом крыши и причудливыми резными свесами, венчающими карниз. Фасадом дома являлась длинная тенистая терраса, верхняя часть которой продолжала изгиб крыши. Ее поддерживали высокие колонны, расписанные светящимся лаком – особой золотистой глазурью тоном темнее, чем штукатурка дома.

Входом в дом служили великолепные двойные двери, располагавшиеся в центре, отделанные медью с какой-то особенной чеканкой, однако издалека Ребекка не могла рассмотреть детали.

Две зарешеченные галереи еще больше увеличивали размеры дома. Их поддерживали такие же колонны, как и фасадные. Эти два крытых перехода шли по обеим сторонам дома параллельно изгибающейся подъездной дорожке и были увиты виноградными лозами, цветущими вьюнами. Подле колонн, а также в парке среди зелени, что окружала дом, располагались экзотические статуи в восточном стиле. Эффект от всего этого был просто ошеломляющим, ослепительным. Неудивительно, что Жан Молино, по эскизам которого был построен дом, назвал его «Домом мечты».

От подъездной дорожки к площадке перед домом вела широкая мраморная лестница с десятью ступеньками. Наверху лестницы стояла высокая темноволосая женщина в модном платье из ткани во французскую полоску, а рядом с ней – стройный мужчина в облачении зажиточного выходца из Ост-Индии.[2]

– Господи, кто это такой? – воскликнула Маргарет.

Ребекка разделяла изумление кузины. Для них было странно и неожиданно обнаружить выходца из Ост-Индии здесь, в Америке. Как попал он сюда, в эти далекие края, и почему ожидает их вместе с этой женщиной? Впрочем, Ребекка не сомневалась, что эта женщина – Фелис, жена дяди Эдуарда и мать Армана и Жака.

Когда гнедая приблизилась к утрамбованной площадке перед ступенями, из-за дома тут же выскочил улыбающийся чернокожий подросток, и Арман бросил ему поводья. Видно было, что мальчику доставляло огромное удовольствие перегнать экипаж к конюшне.

Арман сошел на землю, молча повернулся и помог спуститься сначала Маргарет, а затем Ребекке.

Опираясь на предложенную Арманом руку, Ребекка мельком взглянула на него. Прояви он хотя бы чуточку дружелюбия, она, уж так и быть, была готова одарить Армана подобием улыбки. Но его темные глаза отрешенно смотрели прямо вперед, и Ребекка испытала незнакомое чувство: впервые было задето ее женское самолюбие, впервые ее отвергали. «Ах вот, значит, какая ты дубина! Ну уж нет, больше никаких попыток завязать дружеские отношения я предпринимать не буду! Это уж определенно!»

Взяв Маргарет за руку, она начала подниматься по широким ступеням, ведущим к террасе, с любопытством вглядываясь в две фигуры, стоявшие наверху. Арман шел сзади.

Женщине было по крайней мере лет сорок пять, но выглядела она все еще привлекательной. У нее было спокойное мягкое лицо и добрые карие глаза, от которых исходило ласковое тепло.

Стоявший рядом мужчина – сейчас его можно было рассмотреть получше – имел внешность типичного индуса: хищный нос, глубоко посаженные черные глаза и светло-коричневая кожа. Его тонкие губы не улыбались, и казалось, не улыбались никогда; впрочем, лицо его не выражало вообще никаких эмоций. Ребекка снова удивилась его присутствию здесь. Судя по одежде, он принадлежал к высшей касте, хотя никаких кастовых знаков на лбу не было.

Когда они взошли на террасу, Ребекка отпустила руку Маргарет и сделала шаг вперед.

– Тетя Фелис!

Женщина широко улыбнулась, взяла Ребекку за плечи, посмотрела внимательно, а затем расцеловала в обе щеки.

– Вы, должно быть, Ребекка! Конечно, в этом нет никаких сомнений. Ваша матушка так описала вас, что не узнать невозможно.

Она отпустила Ребекку и повернулась к Маргарет. Та держалась довольно скованно, а когда Фелис ее обняла, вообще смутилась.

– А вы, значит, Маргарет. Я очень рада видеть здесь вас обеих. Добро пожаловать в «Дом мечты» и на Берег Пиратов. Надеюсь, Арман встретил вас подобающим образом?

Не глядя на Армана, Ребекка холодно кивнула.

Маргарет смущенно улыбалась, чувствуя себя неуютно под непроницаемым взглядом индуса. Она не понимала, почему присутствие индуса привело ее в такое замешательство, ведь большую часть своей жизни она провела в Индии. Может быть, это случилось потому, что здесь, в этой далекой стране, он казался совершенно неуместным.

– Нам очень приятно видеть вас, тетя Фелис, – услышала она голос Ребекки. – Это так любезно, что вы и дядя Эдуард пригласили нас.

Маргарет понимала, что ей тоже нужно сказать что-нибудь, и вдруг обнаружила, что вторит, словно эхо:

– Да, это так любезно с вашей стороны пригласить нас сюда.

И тут Маргарет разглядела, какое у Фелис красивое лицо. Та по-матерински встревоженно и с участием смотрела на нее.

– О, вы выглядите такой усталой, моя дорогая. Я знаю, что ваше путешествие было долгим и трудным. Конечно же, первым делом вы бы хотели принять ванну и немного отдохнуть. Дупта, наш дворецкий, поручил горничным приготовить для вас комнаты наверху, где вы найдете все необходимое. Разумеется, я просто умираю от нетерпения услышать все новости о ваших семьях и подробности путешествия. Но я попытаюсь сдержать свое любопытство, пока вы отдохнете. Сейчас я провожу вас в ваши комнаты. Отдыхайте до самого ужина, он у нас в восемь. К тому времени должны вернуться из Саванны мистер Молино и Жак. Муж просил передать вам свои глубокие сожаления, что не мог встретить вас. Известие о вашем прибытии мы получили на этой неделе, но еще раньше у него уже были назначены встречи. Он просит у вас извинения, но дело обязывает. – Она всплеснула руками. – О, я просто не могу выразить словами, как это приятно – принимать у себя двух молодых девушек, которые наконец приехали погостить у нас!

Маргарет изобразила еще одну улыбку, хотя ей было не до того. Фелис показалась ей очень доброй, правда, чувствовалось, что она любит поговорить. Кроме того, Маргарет понимала: из того, что сейчас было сказано, она запомнит очень мало, поскольку устала смертельно.

Став между девушками, Фелис взяла каждую за руку, в то время как Дупта с непроницаемым лицом открывал двойные двери, украшенные изящными, но свирепыми драконами. Двери были настолько большие, что женщины втроем свободно прошли в них, оказавшись в прохладном холле дома-дворца.

Маргарет устала настолько, что едва замечала убранство просторного холла, обратив внимание только на необычайно высокие потолки. Фелис направилась к широкой лестнице, которая заканчивалась площадкой, откуда две закругленные лестницы вели на следующий этаж.

Деревянные перила были покрыты искусной резьбой, и когда Маргарет поднималась по лестнице, резное дерево под рукой показалось ей теплым, почти живым. Она попыталась определить кончиками пальцев рисунок орнамента, но у нее ничего не получилось, и от этого ей стало почему-то неприятно. Над первой площадкой с потолка свисала огромная люстра, каких девушка никогда прежде не видела. Это была необычная люстра – Маргарет казалось, что она чувствует над собой ее вес как некую угрозу.

Проходя под громадной люстрой, Маргарет заметила два больших портрета в тяжелых резных позолоченных рамах.

У Маргарет не было ни желания, ни сил рассматривать их сейчас, но, почувствовав на своем локте руку Ребекки, она остановилась.

– Какие интересные портреты! – воскликнула Ребекка, не отпуская локоть Маргарет и тем самым удерживая ее на месте. – Стиль живописи довольно необычный. Кто здесь изображен?

– Жан и Миньон Молино, – ответила Фелис. – Портреты написал друг семьи, известный художник Полидоро, всего за шесть месяцев до их смерти. Эти портреты входят в число самых лучших его работ.

Маргарет заставила себя посмотреть на портреты и, подняв голову вверх, встретилась взглядом с Жаном Молино. Добрым это лицо назвать было трудно. Широкоскулое, чуть ли не славянское, с глубоко посаженными глазами, которые, казалось, смотрели на нее одновременно высокомерно и с каким-то радостным изумлением. На лице выделялись полные, хорошо очерченные губы. Пожалуй, для мужчины слишком уж чувственные, подумала Маргарет. Изысканный белый парик, так же как и наброшенный на плечи роскошный красный бархатный плащ подчеркивали смуглость кожи.

Переведя взгляд на портрет жены, она нашла его столь же удручающе неприятным. Миньон Молино была облачена в накидку, похожую на плащ мужа. Отброшенный назад капюшон красивыми складками обрамлял длинную, стройную белую шею и узкое бледное лицо.

Глаза Миньон были темными, много темнее, чем глаза супруга. В них отражалось нечто такое, что Маргарет, если бы ей потребовалось дать точное определение, назвала бы мраком. Золотисто-каштановые волосы женщины были уложены в искусно сооруженную высокую прическу из локонов. Тонкий аристократический нос, тонкие красные и будто бы даже алчные губы.

Люди, изображенные на портретах, несомненно, не принадлежали к числу тех, с кем Маргарет желала бы встретиться, поэтому она поторопила Ребекку идти дальше. Для этого она выбрала самый радикальный способ – просто вырвала свой локоть из рук кузины и двинулась вперед по лестнице.

Наконец они достигли последнего этажа, и Фелис ввела Маргарет в залитую солнцем комнату с большой кроватью посередине, над которой нависал державшийся на четырех столбиках полог.

На низкой скамейке стоял большой кувшин, а рядом таз для умывания и аккуратно сложенные чистые белые простыни. На милом шератонском[3] столике у окна Маргарет увидела поднос с еще одним кувшином, а также бокал, вазу с фруктами, тарелки с сыром, крекерами и сладкими бисквитами.

– Спасибо… – прошептала Маргарет, повернувшись к Фелис, и слабо улыбнулась.

Больше она не произнесла ни слова, просто стояла и смотрела, как Фелис направляется к двери и поспешно закрывает ее за собой. Маргарет подумала, что, наверное, надо было сказать еще что-нибудь, но сил на это у нее уже не было.

Небо начало понемногу проясняться лишь поздним вечером. Последний луч закатного солнца, как будто направленный рукой самого Господа Бога в окно спальни Ребекки, накрыл ее словно прозрачным покрывалом, когда она сидела, вытянувшись в шезлонге в нижнем белье.

Ребекка лениво улыбнулась, скосила глаза вниз на свое тело и осталась довольна. Действительно, посмотреть было на что.

Потянувшись, она взяла из вазы еще один необыкновенно вкусный персик, щедрый дар Фелис, и вонзила зубы в сладкую золотистую мякоть. По фруктам Ребекка сильно истосковалась, поскольку на борту корабля их подавали очень редко, и вот теперь, дорвавшись до них, видимо, объелась.

Она понимала, что нужно отдохнуть. Тело изнемогало от усталости, но возбуждение не давало уснуть, в голове гудело так, будто там поселился целый рой пчел. Ну что ж, остается надеяться, что Маргарет, которая, вне всякого сомнения, уже давно спит, отдохнет за двоих.

«Бедняжка!» – Ребекка улыбнулась. Маргарет выглядела ужасно бледной и такой усталой. Есть надежда, правда, что к ужину она отойдет, иначе какое же будет удовольствие, если дорогая подруга и кузина окажется не способна в полной мере принять участие в разговоре. Это может испортить праздник, а Ребекке хотелось, чтобы ее первый вечер в странном, но изысканном доме был праздником. Итак, праздник начинается!

Все, что она успела здесь увидеть, Ребекке понравилось. Ее комната, например, была просто восхитительна – просторная и в то же время уютная, солнечная, с высоким потолком. Мебель – в стиле чиппендейл[4] с легким налетом чиназери[5]. Верхняя часть спинок стульев была выполнена в форме пагоды, а великолепная кровать в стиле чиппендейл с балдахином, поддерживаемым четырьмя стойками, тоже напоминала небольшую пагоду. Покрывало повторяло рисунок изогнутой китайской крыши дома.

Большая часть полированного деревянного пола была покрыта толстым восточным плетеным ковром. Цвета на первый взгляд могли показаться несколько бледноватыми, но только на первый взгляд, поскольку при ближайшем рассмотрении оказывалось, что мягкая цветовая гамма великолепно гармонирует с общим стилем всей комнаты. Казалось, это не солнечные лучи освещают его, а ковер сам светится. Ребекка обнаружила, что не может оторвать восхищенного взгляда от узора. Он завораживал, хотя и не имел повторяющегося орнамента – просто какие-то предметы (если это можно было назвать предметами) со странными очертаниями и формами, причудливые, как облака.

У нее промелькнула вялая мысль, как там сейчас живут ее родители и как далеко она от дома. На короткое мгновение Ребекка почувствовала вдруг приступ тоски по дому, их большому, полному воздуха, белому дому в Пуне, где жили две семьи – ее и Маргарет. Она пообещала себе завтра же написать родителям. Отсюда в Индию письма идут ужасно долго, и дома, конечно же, очень за нее беспокоятся.

Разумеется, Маргарет – как всегда, самая внимательная. Она успела отправить письмо родителям, еще когда они были в Чарлстоне. И тетя Мэри, конечно, даст прочесть его своей сестре Аманде, матери Ребекки. Можно успокоиться – это будет почти то же самое, если бы Ребекка написала письмо. Но все же надо собраться и выполнить обещанное, а кроме того, как это было великодушно со стороны родителей – отпустить ее в такое дальнее и нелегкое путешествие!

Предполагалось, что путешествие будет подарком к их совершеннолетию, ее и Маргарет, чтобы они смогли повидать свет, поскольку с восьми лет жили в Индии и лишь изредка посещали Англию.

Вначале все планировалось иначе: они должны были направиться в Лондон, погостить там какое-то время, а затем в обществе двоюродной бабушки Лавинии посетить Францию. Однако незадолго до того, как был составлен этот план, Лавиния неожиданно умерла, а больше родственников, которые бы могли их сопровождать и у которых они могли бы остановиться в Лондоне, у них, к сожалению, не было. Обе семьи, Трентоны и Даунинги, были малодетными. Ребекка – единственный ребенок, а у Маргарет хотя и был брат, но он умер от тропической лихорадки в возрасте четырнадцати лет.

Ребекка пыталась уговорить мать и тетю сопровождать их в поездке, но ни та ни другая не пожелали расстаться с мужьями на столь длительный срок. Ребекка серьезно интересовалась событиями в мире, читала газеты, из которых как раз и узнала о возможных волнениях в Индии в том регионе, где они жили. Зная свою мать, девушка догадывалась, что эти опасения явились одной из причин, почему та не захотела покидать мужа в трудный момент.

Аманда Трентон была сильной женщиной, такие всегда остаются рядом с мужчиной несмотря ни на что, невзирая на превратности судьбы, будь то война или какая-нибудь другая напасть. Ребекка восхищалась этим качеством матери и в то же время удивлялась: насколько нужно любить мужчину, чтобы не расставаться с ним, даже если это грозит смертельной опасностью. Конечно, Ребекка тоже надеялась встретить когда-нибудь мужчину, который бы заставил ее испытать подобные чувства.

Так или иначе, но после смерти двоюродной бабушки Лавинии поездка в Лондон оказалась невозможной, и девушки уже почти смирились с тем, что в этом году путешествовать им не придется. Но тут неожиданно пришло письмо от кузена матери Ребекки, Эдуарда Молино, который жил в Колониях, в штате Южная Каролина.

Конечно, после Войны за независимость[6] это уже были не Колонии. Теперь они назвались Соединенными Штатами Америки, но какая разница, как они себя называли? Не это важно. Важно было совсем другое: дядя Эдуард, с которым отец Ребекки в течение многих лет вел не очень постоянную, но все же переписку, в своем последнем письме предложил ему приехать с семьей погостить у них, конечно, если есть время и возможности.

Потом, после интенсивного обмена письмами, было наконец принято решение, что Ребекка и Маргарет все-таки поедут, правда, не туда, куда намеревались вначале, а в несколько более экзотическое место, и притом не сейчас, поскольку путешествовать в этом сезоне уже поздно, а следующей весной.

Наконец пришла весна. Теперь Ребекка даже радовалась тому, что поездка в Англию сорвалась: было очень любопытно посмотреть, что это такое – новые Соединенные Штаты.

К тому же из Англии приходили тревожные новости. Период, который отец Ребекки называл «промышленной депрессией», кажется, затягивался, а в начале года при открытии парламента в Лондоне начались беспорядки. Принц-регент, ставший весьма непопулярным из-за скандала, связанного с его женой, был освистан толпой, когда двигался в своей карете через парк Сент-Джеймс к палате лордов. Полиция утверждала, что его обстреляли из ружья, поэтому они были вынуждены принять ответные меры и атаковать толпу. В результате столкновения было много пострадавших.

Вскоре вслед за этой новостью в Индию пришла еще одна – то, что лондонские газеты называли «расследованием по делу о большой зеленой сумке», когда лорд Сайдмаус представил парламенту зеленую сумку, наполненную свидетельствами о подстрекательствах к бунту. Это привело к массовым арестам и смертным казням, что, в свою очередь, вызвало дальнейшие беспорядки. Похоже, поездка в Лондон могла оказаться совсем не безопасной.

Конечно, Ребекка понимала, что и в Соединенных Штатах опасностей тоже хватает. Она читала о краснокожих индейцах, которые контролируют большие территории еще не освоенных земель. Но в своих письмах дядя Эдуард заверял ее родителей, что на его острове, носившем романтическое название Берег Пиратов, девушки будут жить в полнейшем комфорте; ни о каких опасностях, разумеется, не могло быть и речи. В Саванне, штат Джорджия, у него есть зимний дом, а Саванна – это очень приличный город, где жизнь налажена не хуже, чем в любом современном городе.

Ну что ж, по крайней мере насчет Берега Пиратов все оказалось не хуже, чем он описывал. Больше того, увиденное превзошло все ожидания Ребекки, и сейчас ее снова наполнил необъяснимый восторг, некое сладостное предчувствие, которое не покидало девушку с начала весны: здесь, на этом острове, с ней должно случиться что-то удивительное. И это случится, обязательно случится…

Ребекка вздрогнула и проснулась, обнаружив, что все-таки задремала. Солнце уже зашло, и небо за окном потемнело.

Ее разбудил стук лошадиных подков, скрип упряжи и мужские голоса.

Она поднялась с шезлонга и пересекла комнату, направляясь к окну, которое выходило на подъездную дорожку и в парк.

Внизу она увидела фаэтон, в котором Арман привез с пристани ее и Маргарет. Рядом с ним стояли двое мужчин.

Вначале она не могла понять, кто бы это мог быть, но быстро вспомнила слова Фелис о том, что Эдуард и Жак, его старший сын, уехали в Саванну и к ужину вернутся.

Только теперь, окончательно проснувшись и вспомнив, что не одета, Ребекка поспешно задернула штору и стала наблюдать в щелочку.

Мужчины были примерно одинакового роста, одинакового сложения, и голоса у обоих были похожие – сильные и глубокие. Ей не удавалось разглядеть их лица, но тут один из них начал подниматься по ступеням и снял шляпу, обнажив голову с густыми рыжеватыми кудрявыми волосами, завязанными сзади черной лентой. Ребекка решила, что это, несомненно, Жак, потому что дядя Эдуард должен быть старше.

Жак достиг верхней ступеньки, остановился и вдруг закинул голову вверх.

Ребекка едва не отпрянула назад – ей показалось, что взгляд Жака направлен прямо на ту щелочку между шторами, в которую она смотрела. Усилием воли она заставила себя продолжить наблюдение.

Даже тусклого света за окном оказалось достаточно, чтобы понять: этот красавец, вне всяких сомнений, в большей степени джентльмен, чем его брат Арман.

Безукоризненно одетый, ухоженный, он двигался с уверенной мужской грацией, что не могло не произвести впечатления. «Если это Жак, – подумала Ребекка, – то дела здесь предполагают быть еще более интересными, чем ожидалось. К вечеру нужно подготовиться по-настоящему».

Она задумчиво дернула шнурок колокольчика, чтобы вызвать горничную. Необходимо распаковать вещи и привести в порядок одно из самых лучших платьев. Ведь это будет ее первый ужин в «Доме мечты» и первая встреча с семьей Молино.

Глава 3

Обеденный стол был очень длинный, и, к неудовольствию Ребекки, ее посадили рядом с Арманом, а напротив села Маргарет с Жаком. Теперь Ребекка могла изучить его более внимательно, и он показался ей еще красивее, чем когда она разглядывала его в щелку между шторами в своей спальне.

Эдуард и Фелис были где-то далеко, во главе стола.

Эдуард посмотрел на нее и улыбнулся.

– Итак, Ребекка, можно считать, что ваша поездка завершилась сравнительно благополучно, если, конечно, такое длительное морское путешествие уместно назвать поездкой.

Ребекка лучезарно улыбнулась в ответ:

– О да, я не могу сказать, что мы получали от этого большое удовольствие, однако старались мужественно перенести все трудности и, кажется, справились. К счастью, плохая погода сопутствовала нам недолго. Я думаю, самым неприятным для нас в поездке был недостаток свежих продуктов. Ну и конечно, отсутствие некоторых удобств, к каким мы привыкли дома.

Эдуарда тогда из окна рассмотреть ей практически не удалось, но сейчас Ребекка увидела, что он почти так же хорош собой, как и его старший сын. Высокие, стройные, с узкими аристократическими лицами, оба имели одинаковые карие, чуть зеленоватые глаза, высокие скулы и полные губы, которые намекали на чувственность. Единственное, в чем они сильно отличались друг от друга, так это волосы – у Эдуарда они были красиво прорежены сединой. Пожалуй, следовало еще отметить морщины около глаз и рта, которые, впрочем, не делали Эдуарда менее привлекательным.

Но разумеется, внимание Ребекки привлекал Жак. Ее почти задевало то, что он не сидит сейчас рядом с ней.

Он был очень вежлив с Маргарет, оживленно о чем-то беседовал с ней, время от времени несколько меланхолически улыбаясь. Арман же сидел истуканом на своем стуле, как будто был посторонним за этим столом. Однако манеры у него, что несколько удивило Ребекку, были практически безукоризненные. Правда, ел он быстро, как будто стремился поскорее покончить с пищей. Что же касается разговора, то с равным успехом она могла сидеть рядом с одной из садовых статуй.

Одно утешение: иногда она могла посматривать через стол на Жака, и, что еще важнее, он тоже посматривал на нее с обнадеживающим постоянством.

В дверях появился дворецкий Дупта, толкая перед собой сервировочный столик с огромной серебряной супницей. Приблизившись вначале к женщинам, он начал разливать в их тарелки густой суп. От него исходил такой аромат, что у Ребекки потекли слюнки.

Она посмотрела в свою тарелку и разглядела кусочки куриного мяса, ветчины, помидоров и еще какого-то зеленого овоща, определить который не смогла. Были там еще зерна кукурузы и, кажется, даже мелкие креветки. Она попробовала суп и нашла его очень вкусным, но достаточно острым, впрочем, не острее, чем индийские блюда, к которым она привыкла дома.

Стол был прекрасно сервирован и украшен. В центре располагалась красивая ваза со свежесрезанными цветами, имеющая несколько ярусов. По обеим сторонам стола возвышались массивные серебряные канделябры.

На фарфоровой посуде повторялся изысканный синий узор с китайскими мотивами – мостик через ручей и плакучая ива. Столовые приборы все были из настоящего тяжелого серебра, причем ножи и вилки выполнены в одинаковом стиле, а ложки несколько более утонченно. Ребекка вспомнила фаэтон, который ждал их на пристани, и впряженную в него лошадь. Да, Эдуард Молино, несомненно, очень богат и на предметы роскоши денег не жалеет.

– Вы любите музыку, Ребекка? – спросил Жак со своего места напротив.

– О да, – отозвалась она, опустив ресницы, а затем сразу же их вскинув. Мать называла этот ее прием взглядом Ребекки. – Я играю на фортепиано и пою, хотя, надо признаться, на любительском уровне. Играю я плохо, да и голос у меня не очень сильный.

– Не сомневаюсь, что вы скромничаете. И уверен, что чересчур. После ужина мы обычно проводим час, иногда и больше, в музыкальной гостиной. Я прошу вас спеть и, если позволите, буду вам аккомпанировать. Нам с отцом, признаться, собственное исполнение уже порядком надоело, и мама тоже будет очень рада услышать свежий женский голос.

Ребекка улыбнулась, с трудом сдерживая радость. И Жак, и его отец – культурные люди, это очевидно. Что же касается оценки своих талантов, то тут Жак прав – она действительно поскромничала. В действительности на рояле она играла вполне прилично, а голос у нее был приятный и довольно сильный.

– С удовольствием, тем более если вы будете аккомпанировать, – сказала она.

Жак повернулся к Маргарет:

– А вы тоже увлекаетесь музыкой? Если так, то, может быть, вы окажете нам честь и споете дуэтом?

Маргарет, видно, действительно удалось отдохнуть. Выглядела она сейчас посвежевшей и, надо заметить, необыкновенно милой в своем персиковом платье с распущенными волосами в мелких кудряшках.

Услышав вопрос Жака, она порозовела.

– О, я немного играю на рояле, но голоса у меня нет. – Смущенная вниманием Жака, она посмотрела на хозяйку дома. – А вы, тетя Фелис, поете?

Та улыбнулась и покачала головой. Такая словоохотливая при встрече, теперь она казалась весьма сдержанной.

– О нет, моя дорогая, нет. Как ни грустно признаться, я очень немузыкальна. Эдуард сказал бы, что мне медведь на ухо наступил. Но слушать музыку я люблю. В нашей семье я играю роль публики, и очень успешно.

Ребекка повернулась к Арману.

– А вы, Арман? Следуете по стопам отца и брата или присоединяетесь к вашей матушке?

Лицо Армана напряглось, а его щеки порозовели от прилива крови. Он повернул к ней голову, и глаза его в свете свечей как-то неприятно сверкнули. Выражение его лица было столь мрачным, что Ребекка пришла в замешательство. Пожалуй, с этим парнем что-то не так. Ведь она задала ему такой невинный вопрос!

– Боюсь, кузина Ребекка, что я не присоединяюсь ни к кому, – произнес он с известной долей сарказма. – Этот достойный сожаления факт в нашей семье обсуждается довольно часто. Я и сам нередко задаю себе вопрос: не подбросили ли меня к порогу этого дома эльфы?

Эдуард придержал большим пальцем свой бокал с вином и засмеялся приятным, добродушным смехом. Жак наклонился через стол.

– Арман у нас большой шутник, Ребекка, – произнес он, широко улыбаясь. – На самом деле мой брат играет на нескольких инструментах и у него чудесный баритон. Хотя, должен признать, наши музыкальные вкусы несколько различаются.

Ребекка с любопытством посмотрела на Армана; «Никогда бы не подумала, что его может интересовать искусство. Он больше похож на простолюдина, чем на джентльмена». На Армане был прекрасно сшитый костюм и белоснежная сорочка, и все остальное тоже безукоризненно (правда, волосы чересчур уж взъерошенные). Несмотря на это, всем видом он как бы отрицал свое происхождение, принадлежность к своему классу.

У него не было ничего от обходительности и галантности отца и брата. Ребекке вдруг показалось правдой, что в этой во всех отношениях очаровательной семье случилось так, что эльфы похитили ребенка, а взамен подкинули его, Армана.

Ужин закончился, на десерт подали восхитительные сладости. Потом мужчины и женщины разделились: первые отправились к своему бренди и сигарам, а вторые – к своим чашечкам с кофе и хересу, чтобы через некоторое время снова собраться в музыкальной гостиной.

Бывая в Лондоне, Маргарет посещала большие музыкальные салоны, но ни в одном из них не видела таких прекрасных инструментов, как здесь.

Подобно остальным комнатам в этом доме, какие ей удалось увидеть, просторная музыкальная гостиная была оформлена в китайском стиле и делилась на две половины. В первой рядом располагались два великолепных рояля, инкрустированные ценными породами дерева и перламутром. Неподалеку у окна стояла большая, сияющая позолотой арфа. Во второй части гостиной в высоком застекленном шкафу Маргарет увидела большую коллекцию деревянных духовых инструментов, в основном флейт и блок-флейт. На небольшом столике лежал футляр со скрипкой, а на других было разложено несколько незнакомых струнных инструментов причудливого вида.

Она выпила лишь одну рюмку хереса, да и то небольшую, однако чувствовала теперь легкое опьянение и была счастлива. В общении с особами противоположного пола она всегда испытывала определенную неловкость, но компания Жака Молино за ужином доставила ей огромное удовольствие. Он был такой предупредительный, такой обаятельный, старался делать все, чтобы она чувствовала себя свободно. И кажется, почти добился успеха. Сказать по правде, она была очень удивлена, обнаружив в этой, можно сказать, еще дикой стране, в самом отдаленном ее уголке, столь утонченных джентльменов. Жак, как и его отец, не уступал ни одному из тех английских джентльменов, с какими ей приходилось встречаться в Лондоне или Индии. Правда, младший брат, Арман, оставался трудной загадкой.

Маргарет посмотрела на братьев, сидевших рядом у камина. Кроме некоторого сходства в посадке глаз, у них не было ничего общего, а темпераменты уж и подавно отличались. Правда, оба они были хороши собой, этого отрицать нельзя. В определенном смысле Армана можно было признать даже более красивым, но его угрюмость, граничащая с явным недружелюбием, вкупе с бросающейся в глаза чрезмерно развитой мускулатурой подсказывали Маргарет, что такого человека следует опасаться, ничего хорошего от него ожидать нельзя. Типу ее мужчины, если, конечно, таковой вообще существовал в природе, соответствовал, разумеется, Жак.

Жак посмотрел в ее сторону, и она почувствовала, что краснеет. Конечно, его взгляд на самом деле ничего не значил. Он был внимателен к ней за столом, но это, вероятно, просто потому, что они оказались рядом, ведь хорошие манеры предписывают быть вежливым с дамой. Маргарет знала, что он скоро влюбится в Ребекку, влюбится без памяти. Так было всегда, так будет и теперь.

Внимание мужчин. Эта тема всегда присутствовала в их отношениях с Ребеккой. Правда, только присутствовала, но не портила. Конечно, имеется в виду внимание мужчин к Ребекке. Сколько Маргарет себя помнит, вокруг Ребекки всегда роились вначале мальчики, потом мужчины, которые были рады любому ее взгляду, любому ласковому слову.

Маргарет знала, что она достаточно миловидна и по-своему даже красива, но, причисляя себя к здравомыслящим девушкам, прекрасно понимала, что вся ее прелесть бледнеет рядом с ослепительной красотой кузины. И тем не менее красота Ребекки и ее успех у мужчин нисколько не трогали Маргарет, и она, не склонная к самоанализу, ни разу даже не задала себе вопрос почему.

Ребекку она обожала, та была для нее как сестра, и даже больше. Девочки родились с интервалом в один месяц, с раннего возраста стали практически неразлучны и очень близки, хотя отличались друг от друга не меньше, чем Арман с Жаком.

Так уж была устроена Маргарет. Уяснив для себя однажды, что в их отношениях с Ребеккой всегда приходится именно ей соглашаться и давать больше, чем получать, она давно смирилась с этим и не роптала. Маргарет также сознавала, что нет у нее той страстности, огня и энергии, которые были присущи кузине. Ну что ж, на нет, как говорится, и суда нет – она была этому только рада. Если перевести все это на язык театра, то можно сказать, что Маргарет была рождена играть второстепенные роли, а вот Ребекка, напротив, стать звездой. Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь, никакое недовольство и протесты тут не помогут. Но в любом случае сейчас ей было очень радостно сознавать, что для Жака она столь же привлекательна и желанна, что и Ребекка (возможно, впервые в жизни). Маргарет вдруг прочувствовала: это лето она проведет очень приятно.

– Что за странные инструменты на этих столиках? – спросила она у Фелис, когда та оказалась рядом. – Я таких еще никогда не видела.

Фелис с улыбкой кивнула:

– Да, это очень необычные инструменты. Они принадлежали отцу моего супруга, Жану Молино. Насколько мне известно, он привез их из путешествия по Китаю. Говорят, его жена, Миньон, умела на них играть, но у нас никто понятия не имеет, как к ним подступиться. Однако они очень красиво выглядят, вы так не считаете? О, давайте послушаем, кажется, Ребекка и Жак решили для нас спеть.

Пение Ребекки Маргарет слышала часто и всегда находила ее голос приятным, поэтому сейчас ей было интересно другое: насколько искусен Жак. Она была рада убедиться, что Жак превосходно играет на рояле и, кроме того, умеет отлично аккомпанировать, что, как известно, не совсем одно и то же.

Дуэт исполнил несколько вещей, им дружно аплодировали, затем Эдуард повернулся к Арману:

– Арман, твой брат и наша очаровательная гостья подарили нам радость наслаждения дивной музыкой, которую они исполняли. Это было так любезно с их стороны. Я думаю, теперь пришло время послушать тебя.

Арман посмотрел на отца, и взгляд его был настолько мрачным, что Маргарет вздрогнула. Не так, совсем не так должен реагировать сын на слова отца. И что особенного попросил его сделать Эдуард?

– Я бы предпочел этого не делать, отец, – сказал Арман. – Ты же знаешь, как я не люблю выступать перед публикой.

– Не говори ерунды, мой мальчик, – твердо произнес Эдуард. – Здесь нет никакой публики. Здесь собралась семья. Давай же. Внеси свою лепту в наше вечернее развлечение.

Плотно сжав губы, Арман прошествовал – другого слова тут не подберешь – к большому роялю. Жак улыбнулся и встал, уступая ему место. Маргарет понимала, что Жак хочет улыбкой успокоить брата, но никаких заметных изменений на угрюмом лице последнего это не вызвало.

Арман сел, отбросив фалды фрака назад, и несколько мгновений мрачно смотрел на клавиши, а затем с пугающим неистовым ожесточением обрушился на них.

После нескольких аккордов Маргарет поискала глазами Ребекку, и они обменялись взглядами. Чье произведение он играет? Она никак не могла узнать.

Аккорды гремели, и это была не музыка, а воплощенная дикая страсть. Ребекка посмотрела на Маргарет с изумленной улыбкой и подняла брови.

Маргарет украдкой бросила взгляд на Эдуарда и Фелицию и увидела на их лицах страдальческое выражение. Похоже, эта странная музыка, которую исполнял их сын, была им не знакома, так же как ей и Ребекке.

Арман развивал бурную музыкальную тему, и по мере ее раскрытия Маргарет становилось все неуютнее и неуютнее в этой гостиной. Ей вообще не нравилось, когда люди несдержанно выказывают свои чувства. А во время выступления Армана ей казалось, что она наблюдает нечто глубоко личное, драму человеческой души, полную темной ожесточенно-неистовой горячности, свидетельницей которой ей вовсе не хотелось быть. У нее отлегло от сердца, только когда он закончил.

Ребекка не понимала, что ее разбудило, но она спала глубоким сном и вдруг внезапно проснулась, на мгновение почувствовав некоторое замешательство, какое всегда бывает, когда впервые просыпаешься в незнакомом месте.

Осознав наконец, где находится, Ребекка продолжала лежать с бешено колотящимся сердцем, устремив глаза в темноту, прислушиваясь, пытаясь уловить в ней то, что заставило ее проснуться. Окна спальни были открыты, и можно было разглядеть призрачную бледность штор, колышущихся от дуновения легкого ветерка.

Пугливой по своей природе Ребекка никогда не была, и все же сейчас она ощутила холодное прикосновение страха. У нее было отчетливое чувство, неясное ей самой, что она не одна, что сейчас с ней в комнате находится кто-то или что-то еще. «Ну конечно, это смешно. Кто мог войти в мою комнату глубокой ночью? Наверное, мне просто приснился дурной сон».

И тут она увидела темную тень на фоне светящейся тьмы, обозначавшей окно, и издала сдавленный крик.

Через несколько мгновений тень исчезла, Ребекка услышала звук, как будто дерево скользило по дереву.

Трясущимися руками она пыталась нащупать на ночном столике коробку со спичками, наконец найдя, зажгла свечу на подсвечнике.

Чтобы лучше осветить комнату, она подняла подсвечник над головой, и маленький язычок пламени, этот сгусток золотой жизни, встрепенулся и начал покачиваться, как будто действительно был живым. В комнате никого не было. Может, ей все приснилось?

Но вскоре откуда-то снизу донесся неясный звук – музыка, очень мягкая, едва слышная. Играли на каком-то незнакомом струнном инструменте. Мелодия тоже была странная, отдаленно напоминающая индийскую.

– Вот это один из старых павильонов. Всего их осталось четыре. Во времена моего деда их было не меньше дюжины.

– Как красиво, – проговорила Ребекка. Она держала Жака под руку. Они свернули с главной аллеи на более узкую, направляясь к искусно построенному сооружению, о котором как раз и шла речь. Павильон помещался на небольшом пространстве среди переплетений цветов и одичавшего винограда.

– Мы пытаемся поддерживать эти постройки в хорошем состоянии, регулярно ремонтируем их и подновляем роспись. – Жак оставил Ребекку у основания павильона и повернулся, чтобы помочь подняться Маргарет, а затем продолжил: – Отец никогда не делал попыток восстановить ландшафт острова в таком виде, в каком он был при его отце. Тем не менее мы прилагаем все усилия, чтобы держать аллеи в порядке, чтобы там можно было гулять и кататься верхом, а также следим за уцелевшими статуями и беседками. Все это мы стараемся сохранить для потомков.

– Просто восхитительно, – сказала Ребекка, слегка обмахиваясь веером. День только начинался, обещая быть ясным и жарким, а на этой небольшой поляне было очень влажно. Она чувствовала, как тонкая материя ее платья прилипла к спине, а между грудей скопились капельки пота.

Проснулись они с Маргарет поздно и после хорошего завтрака вышли на прогулку с Жаком. Первая обзорная экскурсия по ближайшим окрестностям.

Наблюдая за тем, как Жак помогает подняться Маргарет, как они вместе идут, Ребекка пришла к внезапному выводу: он относится к Маргарет с такой же предупредительностью и с тем же интересом, что и к ней, Ребекке. Это было настолько необычно, что девушка даже повеселела.

– Мне хотелось бы немного посидеть, – проговорила Ребекка, соблазнительно поглядев на него поверх своего медленно двигающегося веера. – Туда внутрь войти можно? Там достаточно чисто?

– Если даже там и недостаточно чисто, то зачем же здесь я? – отозвался он с мягкой улыбкой, которая почему-то всегда придавала ему слегка меланхолический вид. – Место для вас я обязательно расчищу.

Достав из кармана большой батистовый платок, он перепрыгнул через три ступеньки и начал смахивать пыль с деревянных скамеек.

Они уселись в тени под причудливо изогнутой крышей павильона, где оказалось немного прохладнее, и Ребекка решила пустить в ход один из своих главных приемов. Она посмотрела на Жака в упор, посмотрела так, как умела это делать только она. Обычно взгляд действовал безотказно: молодой человек немедленно начинал заикаться и краснеть. Однако с Жаком ничего подобного не произошло. Он спокойно стоял рядом и смотрел на нее с доброжелательным интересом.

– В своих письмах дядя Эдуард упоминал, что вы только недавно возвратились домой: вы служили офицером в американской армии. Он писал, что вы участвовали в Битве при Новом Орлеане[7]. Большое счастье, что вам удалось уцелеть и вы даже не были ранены.

Его лицо застыло и приняло отсутствующее выражение. Он едва заметно кивнул:

– Да, это верно. Я служил под началом генерала Эндрю Джэксона.

Маргарет незаметно толкнула Ребекку локтем в бок, и та поспешно добавила:

– О, Жак, я совсем не хотела напоминать вам о чем-то неприятном. Прошу вас, пожалуйста, простите меня. Мне бы только хотелось надеяться: вас не огорчает то, что мы англичанки. Живя в Индии, мы читали сообщения об этой войне в газетах, которые приходили из Лондона – правда, доходили они до нас очень поздно, – и все время переживали: как же это так, наш американский кузен и наши британские солдаты сейчас там сражаются друг против друга.

Жак полувопросительно вскинул одну бровь – Ребекка уже заметила эту его особенность.

– Потрясающе, Ребекка: вам так много известно о здешних событиях. Конечно же, то, что вы англичанки, для меня абсолютно ничего не значит, как, по-видимому, и для вас тот факт, что я американец. Главное – это наше родство и доброе расположение друг к другу.

Он перевел взгляд на Маргарет. Ребекка нашла это забавным: похоже, он решил уделять равное внимание им обеим.

– А вы, Маргарет, тоже интересуетесь политикой и войнами?

Маргарет покраснела.

– Нет. Боюсь, что нет. Должна признаться, перед любым насилием я испытываю только ужас и больше ничего, а политика мне не нравится. В Индии тоже достаточно проблем, о которых постоянно говорят, и избежать того, чтобы не слышать, как их обсуждают, мне не удается. В существовании большинства этих проблем я обвиняю политиков, а о том, что происходит в остальных частях мира, мне и вовсе знать не хочется.

Он серьезно кивнул:

– Пожалуй, вы поступаете мудро.

Его слова почти заглушил стук лошадиных копыт, который донесся со стороны главной аллеи. Ребекка повернула голову и успела заметить между деревьями силуэт крупного черного коня и спину всадника, пригнувшегося к луке седла.

– Кто это? – воскликнула она, когда конь с всадником скрылись из виду.

Жак улыбнулся:

– Я думаю, это Арман. Только он один на этом острове совершает такие конные прогулки.

– Ну а если бы мы в это время оказались на аллее? – спросила Ребекка. – Он поехал бы прямо на нас?

– О, не думаю, чтобы дело приняло такой ужасный оборот. – Жак беззаботно рассмеялся. – Хотя, конечно, он мог бы немножко напугать вас, милые дамы. – Заметив на лицах обеих девушек смущение, он поспешил добавить: – Не следует строго судить Армана. Для него езда верхом – это то же, что для некоторых мужчин алкоголь. Он скачет, чтобы снять напряжение и остудить гнев.

– Хм, – произнесла Ребекка, энергично обмахиваясь веером, – в таком случае он должен ездить верхом постоянно, потому что, с тех пор как мы здесь, он пребывает только в плохом настроении и никаком другом.

– Ребекка! – вырвалось у Маргарет. – Невежливо так говорить об Армане!

Ребекка пожала плечами:

– Наверное, невежливо, но тем не менее это правда.

Жак сделал рукой успокаивающий жест:

– Это действительно правда, но его гнев направлен не на вас, Ребекка, и не на вас, Маргарет. Прошу мне поверить. Просто он не желает находиться здесь, на острове, а отец считает, что он должен остаться по крайней мере еще на несколько дней. Арману остров не нравится, никогда не нравился. Он хочет жить в Ле-Шене.

Ребекка перестала обмахиваться веером и вопросительно посмотрела на Жака.

– Ле-Шен? По-французски это, кажется, означает «дубы». Что это такое?

– Одна из наших двух плантаций. Мы там выращиваем хлопок и немного индиго. Другая большая плантация, расположенная рядом, отведена под рис. Арман управляет Ле-Шеном, а я недавно получил задание от отца вести дела в Мидлмарше, в нашем рисовом владении.

– И обычно вы живете там, в Мидлмарше? – спросила Ребекка. Ответа она ожидала с некоторым опасением, потому что без Жака их жизнь на острове будет не такой интересной, как она уже себе ее нарисовала.

Он покачал головой:

– Пока там еще нет нормального дома, поэтому я постоянно живу здесь. Но это довольно близко, и я могу регулярно посещать плантацию, живя здесь, на острове, или в нашем доме в Саванне. В Мидлмарше построены только хижины для рабочих и надсмотрщиков, а также разного рода амбары.

– А в Ле-Шене? – спросила Ребекка, еще раз отметив про себя, что Молино очень богаты: две плантации, дом в Саванне и «Дом мечты».

– Там есть дом, но, конечно, не такой, как «Дом мечты». Это очень простой, небольшой дом, но Арману он, видимо, нравится. Во всяком случае, брат предпочитает жить там, а не на острове.

Ребекка покачала головой:

– Все-таки непонятно, почему ему не нравится Берег Пиратов. Здесь так мило. А ты как считаешь, Маргарет?

Маргарет кивнула:

– Здесь действительно очень мило, но, может быть, у Армана есть причины стремиться в Ле-Шен?

– Да, – задумчиво проговорил Жак. – Я полагаю, у него есть причины, но должен признаться, что не знаю какие. Своими секретами Арман ни с кем не делится, даже с ближайшими родственниками.

По возвращении их уже ждал чайный стол, накрытый в небольшой гостиной, которая располагалась в затененной части дома.

Девушек приветствовали Эдуард и Фелис; они сидели на великолепнейшем, обитом голубым шелком диване. Арман еще не появился. Ребекка вдруг поняла, что ей очень хочется, чтобы он не пришел. Несомненно, без чего было бы куда приятнее.

Принимая из рук Фелис чашку ароматного чая, Ребекка заметила, что та выглядит неважно – вся бледная, глаза покрасневшие; можно было даже подумать, что она плакала. Кроме того, хозяйка почти все время молчала.

Эдуард же, напротив, пребывал в отличнейшем настроении, чувствовалось, энергия у него бьет через край. Когда он поднялся, чтобы помочь девушкам усесться за стол, Ребекка обратила внимание, что цвет лица у него прекрасный, а глаза так просто сияют.

Ребекка заметила также, что он сжал ей руку несколько сильнее, чем допускалось этикетом, но не придала этому значения.

– Итак, молодые дамы, надеюсь, ваша прогулка была удачной? – весело спросил он. – А Жак? Достаточно ли он был внимателен?

Маргарет сильно покраснела, и у Ребекки мелькнула смутная мысль: почему, собственно, она всегда краснеет, когда речь заходит о Жаке?

– Да, дядя Эдуард, – едва слышно проговорила Маргарет, – нам очень понравились окрестности.

– И Жак ухаживал за нами как истинный джентльмен, каким он, собственно, и является, – добавила Ребекка, вспыхнув улыбкой.

– Замечательно, я так и думал. Вы знаете, я все время пытался передать ему свое восприятие прекрасного, воспитать в нем ценителя красоты. А красоту, как известно, необходимо лелеять, нежить и холить.

Он слегка поклонился, и Ребекка кивнула в ответ, давая понять, что оценила этот тонкий комплимент. Надо признать, что Эдуард так же обаятелен, как и его старший сын. В обществе привлекательных мужчин она всегда находилась в приподнятом настроении.

– Плохо только то, что с его братом мне не удалось достичь таких же успехов. – Эдуард поставил чашку и потянулся за очень вкусным на вид глазированным бисквитом.

– Но зачем же себя обвинять, отец? – шутливым тоном произнес Арман, появляясь в дверях. – Ведь у тебя под рукой не оказалось столь же хорошего материала, над которым можно было бы успешно поработать.

Маргарет начала пристально разглядывать внутренность своей чашки. Она не любила всякие сцены и ожидала сейчас что-нибудь подобное, потому что Эдуард сделал, по ее мнению, нетактичное замечание относительно младшего сына, а тот его услышал. Но, бросив беглый взгляд на Эдуарда, она увидела, что тот даже и бровью не повел.

– А, Арман. Ты наконец соблаговолил присоединиться к нам. Бери стул, мой мальчик, и перестань так зло на нас смотреть, а то наши очаровательные гостьи подумают, что ты совсем не умеешь себя вести.

Ребекка посмотрела на Армана с некоторым любопытством. Он был неотесанным, тут нет вопросов, но все равно, Эдуард разговаривал с ним слишком жестко. Тон и манера говорить были почти презрительными. Очевидно, у Эдуарда с младшим сыном конфликт. Интересно!

Она повернулась к Маргарет и обнаружила, что та сидит потупив взор. Зная, насколько сильно сестра ненавидит сцены, Ребекка решила перевести разговор на другую тему.

– Фелис, – быстро произнесла она, – вчера вечером в музыкальной гостиной я слышала, вы говорили Маргарет, что никто из вас не умеет играть на этих странных китайских инструментах. Я правильно поняла?

Ей показалось, что Фелис слегка разволновалась. Отвечая Ребекке, она повернулась на стуле, при этом ее лицо искривила легкая гримаса – вероятно, от боли.

Кроме Ребекки, это заметил только один человек, Арман. Его глаза посуровели еще больше. Он все никак не мог выбрать стул, чтобы присоединиться к чаепитию.

– Да, конечно, моя дорогая. Вчера мы вскользь задели эту тему. Действительно, так оно и есть.

– Но тогда это очень странно. Дело в том, что сегодня я проснулась посреди ночи и услышала слабые, но все же достаточно отчетливые звуки музыки. Играли на струнном инструменте. Это был незнакомый мне инструмент, да и мелодия, которая исполнялась, была необычна.

Лицо Фелис побледнело и застыло. Можно было подумать, что она испугалась.

Чувствуя некоторое смущение – ведь она только хотела сменить тему разговора, – Ребекка быстро оглядела остальных. Маргарет и Жак смотрели на нее с удивлением, а Арман оставался таким же угрюмым, как был. Нет, пожалуй, стал еще угрюмее. Единственный, кто совершенно не обратил внимания на ее слова, был, по-видимому, Эдуард. Он высмотрел на блюде еще один бисквит, потянулся и взял его.

– О, моя дорогая, должно быть, вы ошиблись, – произнесла Фелис очень тихо. – Этих инструментов никто не касался многие годы. Надо полагать, они совершенно расстроены. А кроме того, никто из живущих в этом доме в такой поздний час ночи не встает. Может быть, это вам приснилось?

Ребекка почувствовала некоторое раздражение. Она была совершенно уверена, что все это ей не приснилось. Кроме того, она не сказала главного – что в ее комнате кто-то находился. Интересно, как бы они отреагировали на это?

– Моя дорогая, надо учитывать, что наш дом довольно старый, – произнес Эдуард, кладя бисквит себе на тарелку. – Старые дома со временем имеют обыкновение опускаться и рассыхаться. А ветер? Знаете, иногда он может издавать довольно странные звуки. Но скоро вы к этому привыкнете, я уверен. А теперь… – Он сделал драматическую паузу. – У меня для всех вас есть хорошая новость. Я ждал, пока все соберутся. – Он с неодобрением посмотрел на Армана. – В следующую субботу у нас будет прием в честь очаровательных молодых дам! – Он повернулся к жене: – У нас уже давно не было настоящих праздников, не правда ли, дорогая?

Фелис быстро кивнула и проговорила с какой-то странной поспешностью:

– О да, Эдуард, это будет замечательно.

– Значит, я должен оставаться здесь еще неделю? – мрачно спросил Арман, вставая.

– Несомненно, – сухо бросил Эдуард. – Я просто требую, чтобы ты остался. Со всеми делами в Ле-Шене прекрасно может справиться твой управляющий.

Арман коротко кивнул и опустился на стул. На мгновение его глаза встретились с глазами Ребекки, и та едва не отшатнулась, такой это был напряженный взгляд. Странный человек, очень странный!

«Да что там, – вдруг подумала она, – вся семья странная. Эдуард и Фелис совсем не похожи на моих уравновешенных родителей или родителей Маргарет.

Здесь вообще происходит что-то странное и непонятное. Отношения в семье, видимо, запутанные, непростые. Это чувствуется по какому-то особому, едва сдерживаемому напряжению, как будто что-то темное спрятано глубоко внутри и стремится вырваться наружу».

Это может показаться нелепым, тем не менее Ребекка не сочла подобную ситуацию абсолютно неприятной.

Глава 4

Ребекка приподняла пеньюар, подставляя свои великолепные обнаженные ноги ветру, чтобы он их обвевал. Окно в гостиной, которую отвели им с Маргарет, было распахнуто настежь. Ей, прожившей большую часть жизни в Индии, были хорошо знакомы жара и высокая влажность, тем не менее Ребекка так и не смогла привыкнуть ни к тому, ни к другому.

Она уже закончила короткое письмо родителям, а Маргарет все еще сидела за письменным столом и прилежно трудилась над своим.

Музыкального часа в этот вечер не было по причине отсутствия Эдуарда – он сказал, что у него дела в Бофоре. Фелис же, сославшись на головную боль, сразу ушла к себе.

В связи с этим Ребекка и Маргарет довольно рано удалились в уютную гостиную, которая располагалась между двумя их спальнями, и Маргарет настояла, чтобы они отдали дань уважения родителям, тем более что сейчас им представилась такая возможность.

Кресло, на котором сидела Ребекка, было придвинуто к одному из окон. Она задумчиво смотрела на залитый лунным светом сад напротив дома. Очень приятно было бы прогуляться там сейчас, при лунном свете, но и здесь тоже хорошо: вот так отдыхать и лениво смотреть в окно. Ребекка всегда была неравнодушна к лунной ночи, особенно в полнолуние.

С раннего детства она верила, что в ночи заключена какая-то магия, исчезающая при ярком свете дня. Ночью все прекрасно и таинственно. В эту пору предметы, смягченные темнотой и облитые, как глазурью, лунным светом, казалось, обнажали свою сущность. Когда Ребекка была маленькой, отец называл ее принцессой Луны, потому что она была такая же бледненькая и немного загадочная. Повзрослев и изменившись внешне – физически она была крепче Маргарет, да и многих других, – Ребекка нередко ощущала себя существом слишком нежным для грубой прозы дня.

Улыбаясь своим фантазиям, она бросила взгляд на Маргарет, которая продолжала честно трудиться над письмом.

– Мегги, какого ты мнения о наших американских родственниках? Ты ведь их уже немного узнала.

Маргарет положила перо и вздохнула.

– Ребекка, я должна закончить письмо. Ты же слышала, что сказал дядя Эдуард: пакетбот приходит завтра. Но если ты будешь продолжать со мной разговаривать, я никогда не смогу его завершить. И пожалуйста, не зови меня Мегги. Ты прекрасно знаешь, я терпеть не могу это имя.

– Знаю и именно поэтому тебя так и зову, ибо это верный способ привлечь твое внимание, – проговорила Ребекка без тени раскаяния в голосе. – Но раз уж я все равно прервала твое занятие, скажи мне, что ты о них думаешь?

Маргарет выпрямилась.

– О, я думаю, они очень милы, – произнесла она, глядя на письмо, лежащее перед ней, и, по-видимому, мысленно продолжая его писать. – К нам они чрезвычайно добры, любезны и… они мне кажутся очень образованными, совсем не такими, как у нас дома представляли американцев.

– Хмм. Ты не отметила главного – они красивые. Тебе не кажется, что в этой семье все красивые, особенно мужчины?

Лицо Маргарет порозовело.

– Конечно. Я с тобой согласна, хотя Арман постоянно пребывает в дурном расположении духа. Человека в таком мрачном состоянии трудно счесть привлекательным.

Ребекка откинулась на спинку кресла.

– Да, это верно. Он, конечно, грубиян, но все же грубиян симпатичный, ты должна согласиться. Жаль, конечно, что у него такой неприятный характер. А вот у Жака хороший характер, да и сам он очень красивый. Ты не находишь?

Маргарет снова зарделась. Она понимала, что Ребекка задевает ее нарочно, но по обыкновению не знала, как в таких случаях поступать. Оставалось делать то же, что и всегда, то есть притворяться, что не замечает, куда клонит Ребекка.

– Да, Ребекка, – нехотя произнесла она. – Я согласна, у кузена Жака очень приятный характер.

– А ты заметила, что Эдуард – большой любитель женщин?

Маргарет вскинула глаза и нахмурилась, полагая, что это очередная маленькая шалость Ребекки, но лицо кузины было серьезным и задумчивым.

– Ребекка, как ты можешь так говорить! Это просто ужасно. Он был с нами так добр… Дядя Эдуард – женатый мужчина, неужели ты не понимаешь? И к тому же ему, должно быть, не меньше пятидесяти!

– О, Мэг! – Забавляясь, Ребекка покачала головой. – Неужели ты до такой степени наивна! Всю свою жизнь мы провели рядом, в одном и том же месте, в одних и тех же условиях, но порой мне кажется, что ты навсегда останешься с шорами на глазах. Представляю, как бы ты была шокирована, расскажи я тебе, что все женатые мужчины, каких я знала, – а некоторые из них довольно пожилые приятели моего отца, да и твоего тоже, – пытались флиртовать со мной и при определенных обстоятельствах были готовы идти гораздо дальше…

– Ребекка! – резко оборвала ее Маргарет. Ее щеки теперь горели румянцем, она решительно взяла перо и вернулась к письму. – Иногда ты действительно бываешь несносной. Ты же прекрасно знаешь, что я не терплю такого рода разговоры, а кроме того, не верю ни одному слову из того, что ты сейчас сказала. Признайся, тебе просто стало скучно и ты захотела подразнить меня. Вот и начала выдумывать всякую чушь.

Почувствовав, что Маргарет не на шутку рассердилась, Ребекка вздохнула. Они могли беседовать о многих вещах, об очень многих, но были такие темы, обсуждать которые та просто отказывалась. Наотрез. Например, все, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, ее страшно пугало и шокировало, причем в высшей степени смехотворным было то, что Маргарет пыталась делать вид, будто некоторых вещей просто не существует в природе, а то, что существует, не является важной составляющей жизни, хотя Ребекка, наоборот, находила это необыкновенно интересным. Гораздо лучше, если бы они могли обсуждать такое с Маргарет, но та пресекала любые ее поползновения в этом направлении.

От мыслей Ребекку оторвал стук в дверь. Маргарет отложила перо и поднялась.

– Кто это, по-твоему, может быть? – Она метнула быстрый взгляд на Ребекку, и ее щеки снова заалели. – Ребекка! Пожалуйста! Одерни юбку! Пока ты сидишь в такой позе, я не могу открыть дверь!

Пожав плечами, Ребекка одернула своей пеньюар, но остались видны ее голые ступни.

Стук повторился, но на этот раз громче.

– Ребекка, твои ноги. Закрой их чем-нибудь. Пожалуйста!

Ребекка подтянула ноги так, что они скрылись под юбкой.

– Ну что, Маргарет, дорогая? Теперь я достаточно пристойно выгляжу для тебя?

Маргарет, все еще красная, ринулась открывать дверь.

В дверях стоял дворецкий Дупта. В руках он держал огромный серебряный поднос, на котором возвышался большой расписной фарфоровый чайник, две очаровательные чашки и не менее очаровательные блюдца, а также тарелка с бисквитами и пирожными.

– О! – это единственное, что смогла сказать Маргарет.

Дупта едва заметно поклонился одной головой. Его худое темное лицо не обнаруживало никаких чувств.

– Госпожа сочла, что вам следует немного закусить перед сном. Я могу войти?

– О, конечно, пожалуйста. – Маргарет шагнула в сторону.

Дупта вошел и поставил поднос на небольшой круглый столик, стоявший в центре комнаты.

Ребекка изучала его с нескрываемым интересом. По-английски он говорил довольно сносно, без следов какого-либо акцента, а его манеры были безукоризненными. Почему же ее не покидало чувство, что он терпеть не может ни ее, ни Маргарет?

– Вам налить, молодые дамы?

– Не надо, Дупта. Спасибо, – ответила Маргарет. – В этом нет необходимости. Большое спасибо.

Индус поклонился и, пятясь задом, покинул комнату, после чего Маргарет закрыла дверь.

– Не знаю почему, – Ребекка вздохнула, встала и направилась к столу, – но этот человек меня беспокоит.

Маргарет с раздражением подняла на нее глаза.

– Сегодня вечером с тобой, кажется, творится что-то неладное. Насколько я могу видеть, это превосходный во всех отношениях слуга: тихий, спокойный, исполнительный и очень умелый. По-моему, Фелис во всем полагается на него.

– Хмм. Превосходный слуга, говоришь? Да, наверное, превосходный. Пожалуй, даже слишком. – Она налила две чашки шоколада со сливками и взяла хрустящее печенье. – Я уже сказала: не знаю почему, но при виде его меня одолевает беспокойство. В нем есть что-то необычное, могу поспорить. Ты заметила, например, как он одет?

– А что такого необычного в его одежде? – Маргарет взяла свою чашку с шоколадом. – Одет он, по-моему, даже слишком хорошо для слуги, может, ты это имеешь в виду? Но я полагаю, таково желание самого Молино.

Ребекка тяжело вздохнула:

– Маргарет, он одет как богатый брахман[8]. Ты когда-нибудь видела домашнего слугу, одетого подобным образом? Однако при этом у него отсутствуют кастовые знаки. Он кажется довольно образованным. Я не перестаю удивляться, как он оказался в этих краях, как случилось, что он работает слугой. Что же касается моих ощущений, то я почти уверена, он нас с тобой не любит. Вот так. И к тому же очень не любит.

– Но с его стороны не было ни малейшего намека. Во всяком случае, он не произнес ни единого слова, которое бы позволило тебе так думать. А кроме того, Ребекка, почему, собственно, он должен нас не любить?

– Потому что мы англичанки. Многие индусы не любят англичан – всех англичан, и ты прекрасно об этом знаешь. А почему, по-твоему, наши отцы то и дело выезжают подавлять беспорядки то там, то туг? Можешь быть уверена, не потому, что индусы очень довольны своей участью.

– Знаю, знаю, – сощурилась Маргарет, – они всегда на что-нибудь жалуются, и мне известно, что есть среди них смутьяны. Но все равно мне кажется, что ты преувеличиваешь, Ребекка. В конце концов, мы им нужны больше, чем они нам. Мы сделали и делаем очень многое для Индии и для этих людей.

Ребекка уселась на стул и поднесла чашку с шоколадом к губам.

– Ты сама сейчас признала, Маргарет, что индусы не любят англичан, некоторые же из них являются нашими злейшими врагами. А кто сказал, что Дупта не принадлежит как раз к числу тех, кто нас ненавидит?

– Ладно, я не хочу это больше обсуждать. Тебе прекрасно известно, я терпеть не могу разговоры о политике, особенно перед сном.

– Не уверена, что сейчас мы с тобой обсуждаем политику, – усмехнулась Ребекка. – Но я тебе должна сказать еще кое-что. Днем поговорить об этом не удалось, мы были очень заняты. Ты прошлой ночью слышала что-нибудь необычное, после того как легла в постель? Это было уже после полуночи, может, в час ночи.

– Что случилось после полуночи? – быстро спросила Маргарет, подозрительно глядя на Ребекку."

Ребекка устало вздохнула:

– Я слышала звуки. Музыку. А ты что-нибудь слышала?

Все еще глядя на нее с подозрением, Маргарет решительно покачала головой:

– Абсолютно ничего. Мне, конечно, удалось поспать немного днем, но все равно я была такая усталая, что заснула мгновенно, как только закончила туалет. А что за звуки, Ребекка? Та музыка, о которой ты упоминала Фелис за чаем?

– Но Фелис я сказала не все, Маргарет. – Ребекка поставила чашку с блюдцем на столик и откинулась на спинку стула. – Перед этим было вот что: я услышала, вернее почувствовала, что в моей комнате кто-то есть. Видеть я ничего не видела, абсолютно – настолько было темно, – но уверена: в моей комнате кто-то был. Я отчетливо слышала какие-то характерные звуки. И это была не музыка, Маргарет. Музыка появилась потом, когда этот некто удалился.

Лицо Маргарет стало бледным.

– Ребекка, ты снова меня дразнишь? Если так, то с твоей стороны это очень жестоко.

– Да нет же, Маргарет, – проговорила Ребекка, теряя терпение. – Клянусь тебе, что ничего подобного нет и в помине. Сначала я почувствовала, что кто-то находится в моей комнате, а потом услышала музыку. Мне показалось, играли на одном из этих диковинных китайских инструментов.

– Но Фелис сказала, что на этих инструментах никто в семье играть не умеет.

Ребекка быстро кивнула:

– Да, да, понимаю. И это мне кажется очень любопытным. Весь этот инцидент представляется мне очень и очень странным, и я полагаю, что отныне нам с тобой следует на ночь запирать двери. Это не будет излишним. А теперь… – Она откинулась на спинку стула и взяла чашку с шоколадом. – Я сказала все, что хотела сказать. Иди и заканчивай свое письмо.

Через два дня на пристань отправили большую карету и фаэтон встречать прибывающих гостей. Большинство из них приплыли на красивом шлюпе «Предвестник», принадлежавшем Эдуарду. Другие – на собственных судах.

Выглядывая в окно, Ребекка наблюдала за элегантной троицей – двумя женщинами и мужчиной, которые прогуливались между дивно пахнущих роз вокруг павильона, того, что напротив дома.

Праздник обещал быть чудесным. Эдуард денег не пожалел. Были заказаны прекрасная еда и напитки. Побывав на кухне, в том здании, что позади дома, Ребекка убедилась, что голодным сегодня никто не останется. Это, конечно, шутка, ибо хозяева делали все, чтобы угодить вкусам каждого гостя.

Всю неделю домашняя прислуга, выполняя приказания Фелис, крутилась как белка в колесе. Они готовили дом, комнаты для гостей, чистили, полировали. Все вокруг благоухало цветами.

Что же до самих гостей, то Ребекка уже познакомилась кое с кем из тех, кто прибыл пораньше, и в целом они показались ей весьма интересными. Сильно отличаясь друг от друга по возрасту, роду занятий и вкусам, они, казалось, имели две общие черты: либо ум, либо внешнюю привлекательность, либо у них присутствовали оба эти качества. Ребекка обхватила себя руками за плечи, чувствуя, как в ней поднимается восторг. До чего же она была рада, что им все-таки удалось отправиться в это путешествие! И какой чудесной цели они достигли! Последние два дня на острове принесли ей много удовольствий, и Ребекка была уверена, что предстоящие недели принесут не меньше. Большая часть ожидаемых радостей Ребекка связывала с Жаком.

Он был необычайно любезен и внимателен. Водил их на прогулки. Они объездили весь остров: от прекраснейших рощ и лугов внутри острова до живописных заболоченных низин и пляжей. Они посетили также фамильное кладбище – тихое зеленое место, обнесенное белыми стенами, с грациозными плакучими ивами, которые склонили свои ветви над изящным мраморным мавзолеем, где были погребены Жан и Миньон Молино.

Жак часто устраивал для девушек верховые прогулки – у семьи Молино была великолепная конюшня, – а также морские на шлюпе «Предвестник» или на небольшой прелестной яхте «Фелис».

В воскресенье он повез их вместе с матерью в ближайший город Бофор, расположенный на острове Порт-Ройал, чтобы они смогли посетить церковь. Бофор оказался очаровательным местом с милыми домиками и несколькими довольно приличными магазинами. На вопрос Ребекки, почему Эдуард не поехал с ними, было сказано, что Эдуард никогда не посещает церковь, поскольку он атеист, и это ее очень удивило.

Впрочем, все ее мысли были заняты Жаком. Ребекка никогда еще не встречала человека, который бы так ее заинтриговал, так возбудил ее романтические чувства, как это сделал Жак. Привыкшая всегда себя сдерживать, всегда быть настороже, если это касалось отношений с мужчинами, с ним она впервые в жизни отказалась от этого постоянного контроля над собой, впервые расслабилась. Манипулировать Жаком было невозможно, потому что она никогда не знала, как он будет реагировать на то или иное ее действие.

Много времени она провела, обдумывая, почему он нечувствителен к ее уловкам, откуда у него этот иммунитет, и в конце концов пришла к твердому заключению, что это происходит вовсе не потому, что она не желанна для него. Не потому. В том, что его к ней тянет, у Ребекки сомнений не было, однако казалось, он борется с этим. Что касается различных нюансов в отношениях с мужчинами (да и с женщинами тоже), тут Ребекка имела большое чутье и опыт. Снова и снова она убеждалась в том, что Жак к ней неравнодушен. Она чувствовала, что он удерживает себя от желания прикоснуться к ней. Иногда она вдруг неожиданно поворачивалась и перехватывала его жадный, устремленный к ней взгляд. Нет, недостатка в желании тут не было. Но в таком случае в чем же дело? Помолвлен он не был, в этом она убедилась в первые дни, проведенные на острове, с помощью нескольких острожных вопросов. Он мог бы стать идеальным мужем – красивый, обаятельный, чувственный. Совершенный! Он мог бы стать хорошим мужем даже для нее. Эта неожиданная мысль ее испугала. Уже приближалось время, когда следовало начать думать о замужестве. Ее мать вышла замуж, будучи на год моложе Ребекки.

С Арманом, кажется, все безнадежно, и это очень плохо. А то ведь как было бы прекрасно, если бы Маргарет вышла замуж за одного брата, а она за другого.

Сестрам бы никогда не пришлось разлучаться. Но Арман, который всю эту неделю провел в Ле-Шене, пугает Маргарет, она его просто боится. О каком флирте может идти речь? К тому же и он, кажется, чувствует себя в обществе девушек не в своей тарелке.

Несколько мгновений Ребекка поиграла с мыслью о том, а не выйти ли ей за Армана самой, а Маргарет пусть бы вышла за Жака. Но эта фантастическая авантюра вызвала у нее странное чувство – она вдруг осознала, что не желает даже думать об этом, потому что эта мысль одновременно щекотала ей нервы, возбуждала и отвращала.

Нахмурившись, она отвернулась от окна. «Даже в шутку поиграть с подобной нелепой идеей как-то не хочется. Пора заканчивать одеваться и спускаться вниз. Начинается праздник».

Арман стоял в дверях танцевальной гостиной и с желчным видом разглядывал живописную картину, которую представляли собой гости. От этого зрелища он не получал никакого удовольствия.

Отец, как обычно, потратил огромные деньги. Лишь только для того, чтобы развлечь гостей. Для этого из Саванны пригласили струнный квартет, большая танцевальная гостиная была декорирована цветами и гирляндами. Подвесные лампы из розового стекла, которые еще в начале года отец приказал установить вдоль стен, окрашивали все в бледно-розовый цвет и усиливали праздничное настроение.

«Да, выглядит это очень привлекательно, и каждый, похоже, получает здесь удовольствие. Все наслаждаются, кроме меня, – подумал Арман. – Ну почему меня это так задевает? Ну, потратил отец деньги на эти легкомысленные забавы, потратил больше, чем следует, так ведь это его дело, это его деньги. Меня, конечно, раздражает, что отец потратил деньги только для того, чтобы развлечь своих приятелей, большей частью людей ничтожных, в то время как на дела в Ле-Шене даже цент выделить отказывается.

Конечно, присутствие здесь английских родственниц является некоторым оправданием для всех этих экстравагантностей, но если бы даже родственниц и не было, Эдуард Молино все равно придумал бы какой-нибудь другой предлог. Это, наверное, у отца в крови, он унаследовал подобное отношение к жизни от своего отца, Жана Молино. У Жака тоже имеются кое-какие намеки, правда слабые, на такого рода наследственность. Как же я избежал этого? Почему я единственный из Молино думаю о практических вещах?

Отец принудил меня находиться здесь против моей воли, но, раз так случилось, я должен попытаться сделать все возможное, чтобы доставить удовольствие Фелис. Хотя бы ей».

Оглядев комнату, Арман увидел Фелис. Она стояла у стола для пунша в том углу зала, где располагались музыканты, и разговаривала с тучным джентльменом. Кто это, со спины Арман узнать не смог.

Он начал протискиваться сквозь толпу гостей и вдруг увидел Ребекку, грациозно двигающуюся в танце в паре с его братом.

Арман нахмурился и замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, не в силах оторвать от нее взгляд, разрываемый на части смесью чувств, какие эта чертова девица все время пробуждала в нем. Она была необычайно красива! Каждый раз, когда он ее видел, эта красота поражала его снова и снова, поражала очень сильно, сильнее, чем удар в солнечное сплетение. Почему она такая? Любому мужчине, который ее видит, она сразу становится желанна, и дело не в том, какой она человек, а исключительно в ее внешности. Не важно, что она испорченна, избалованна, высокомерна, заносчива, самонадеянна и к тому же англичанка. Находясь рядом с ней, Арман чувствовал, как где-то глубоко в его теле начинает загораться острая сладостная боль. Наблюдая за ней и братом, он неожиданно подумал, что ведь и Жак, наверное, испытывает такую же боль и те же приливы желания. С Жаком он никогда не был близок – уж слишком они разные, – но тут на мгновение почувствовал к брату непривычную жалость.

Танцоры развернулись, и Арман заметил отца, танцующего с дамой рядом с Жаком и Ребеккой. Арман увидел лицо отца, то, как он смотрел на Ребекку, и у него похолодело в груди. Фривольное поведение Эдуарда всегда смущало и раздражало Армана, и не только из-за Фелис. В том, что пожилой человек таскается за молодыми женщинами, как похотливый сатир, было что-то отвратительное и одновременно смехотворное. Но сейчас при мысли, что сластолюбие Эдуарда может распространиться и на Ребекку, в Армане вспыхнул и закипел гнев. Нет, наверное, он напрасно беспокоится – даже у Эдуарда найдется достаточно здравого смысла, чтобы воздержаться от подобных действий по отношению к дочери своего кузена!

Он увидел, как Ребекка подняла лицо – будто цветок раскрылся навстречу солнцу – и посмотрела на Жака. Это был не просто взгляд, это был особенный взгляд.

Значит, ей нравится Жак. Вот оно что. На мгновение Армана охватил приступ дикого веселья, которое тут же сменилось чувством глубокого стыда. Так думать недостойно. И хотя она ясно дала понять Арману, что в упор его не видит, он все равно плохого ей не желает. И уж если быть честным, в том, что она его не любит, виноват он сам. Потому что с тех пор, как они прибыли на Берег Пиратов, он ведет себя неприветливо до неприличия.

В первый день их приезда у него действительно было плохое настроение и он был груб, о чем теперь очень жалел. Но ведь назад ничего не вернешь. Против этой тихони Маргарет он вообще ничего не имел и не имеет, но в Ребекке все время чувствовал какой-то вызов. Может, ему неприятно, что она постоянно стремится выставить напоказ свою образованность, начитанность, и вообще в ее манере поведения было что-то такое, что он счел для себя унизительным.

Как бы то ни было, но он не должен стоять здесь и глазеть на нее, будто неотесанный мужлан. Он должен пойти поприветствовать Фелис и попытаться сделать так, чтобы вечер прошел для него хорошо. На худой конец можно хотя бы полакомиться деликатесами.

Приблизившись к Фелис, Арман обнаружил, что, несмотря на шикарное платье, искусную прическу и румяна, она выглядит изможденной.

В нем вновь поднялась злость на отца. Дает ли этот человек себе труд подумать, что эти празднества, которыми он так упивается, столь тяжело даются его супруге? Возможно, она устает, возможно, есть иные трудности, но для того, чтобы это выяснить, необходимо приложить усилие, а Эдуард даже пальцем не пошевелит! И все же не стоит сейчас портить себе настроение.

Увидев его, она прервала разговор и улыбнулась. Эта лучистая улыбка, сияющие глаза были лишь результатом действия ромового пунша, Арман был уверен.

Она взяла его руку и ласково сжала.

– Арман, ты ведь знаком с мистером Стерлингом?

Арман коротко поклонился. В графстве Бофор Джошуа Стерлинг был личностью довольно заметной, главным образом как один из самых отъявленных сплетников. По возрасту он был скорее ближе к пятидесяти, чем к сорока. Арман считал этого человека скучным и фальшивым, но ради Фелис заставил себя быть вежливым.

– Конечно, мы знакомы. Как вы поживаете, мистер Стерлинг?

Стерлинг кивнул с улыбкой:

– Великолепно, сэр. Да, великолепно, в самом деле. Я как раз рассказывал вашей очаровательной матушке, что имел удовольствие путешествовать на пакетботе, идущем из Чарлстона, в обществе двух ваших милых кузин. Восхитительные девушки, просто восхитительные!

Мистер Стерлинг произносил эти слова, следя взглядом за Ребеккой, и ухмыльнулся, когда она в конце танца поклонилась Жаку. При этом лиф ее платья, который, по мнению Армана, был до чрезвычайности низким, обнажил верхнюю часть бледной, почти светящейся груди.

У Армана возникло сильное желание припечатать кулак к этой самодовольной розовой харе старого похабника. Еще один сатир. Но ради справедливости стоит заметить, что не только он во всем виноват. Вот она стоит, выставляя себя напоказ, в шикарном платье из тонкой белой материи, которое очерчивает фигуру так, что она кажется обнаженной. Из-под платья внизу видны ее аккуратные лодыжки, а дальше ступни в белых атласных туфельках. Ничего удивительного, что мужчины так на нее глазеют.

Жак и Ребекка направились к ним, и Арман увидел, что Стерлинг поправляет свой галстук. У него не было никаких сомнений, что этот человек собирается пригласить ее на следующий танец, и мысль о том, что девушка окажется в руках этого напыщенного осла, внезапно стала для Армана непереносимой.

Когда Ребекка и Жак уже находились от них примерно в метре, Арман быстро вышел вперед и поклонился Ребекке. Она остановилась и уставилась на него с непроницаемым видом.

– Ребекка, следующий танец я прошу вас подарить мне, – сказал Арман и кивнул, приветствуя брата.

Жак улыбнулся и оставил руку Ребекки.

– Полагаю, что Арман появился как раз вовремя, – произнес он веселым тоном, глядя в сторону матери и Джошуа Стерлинга. – У меня есть серьезные подозрения, что на следующий танец Ребекку намеревается пригласить не кто иной, как Джошуа Стерлинг.

Этот джентльмен мнит себя великолепным танцором, но многие молодые женщины жаловались, что он танцует не по полу, а скорее по их ногам.

Ребекка лучезарно улыбнулась, и от этой улыбки Арман невольно отпрянул назад, такой внезапной она была.

– Конечно, Арман, – проговорила она, продолжая улыбаться, – этот танец ваш. И мне кажется, музыка скоро опять заиграет.

Глава 5

Зазвучала музыка, они заняли свои места в танцевальном ряду. Кисть Ребекки в перчатке опустилась на руку Армана; сквозь тонкую ткань он ощутил ее тепло.

Остро ощущая ее присутствие, Арман внезапно почувствовал желание доказать ей, что не такой уж он чурбан, каким до сих пор представлялся. Танцевать ему приходилось нечасто, но у него были к этому способности, он мог бы стать превосходным танцором, если бы приложил усилия.

Когда они проделывали танцевальные па, Арман заметил на лице Ребекки легкое удивление, и это доставило ему удовольствие. Оказавшись по ходу танца лицом к лицу с ней, Арман решил, что пора начать разговор.

– Вы довольны вашим пребыванием на Берегу Пиратов, Ребекка?

– Разумеется, очень довольна. Здесь все так добры к нам, а остров удивительно красивый.

При следующем сближении она сказала:

– Мы вас так редко видим, Арман.

– Это верно. Но мне приходится много времени проводить на хлопковой плантации в Ле-Шене. Приближается время сбора урожая.

Арман говорил спокойно, хотя внутри у него все кипело. Во-первых, его не покидала мысль, что именно этим урожаем хлопка и будет оплачен сегодняшний роскошный вечер. Он также задавал себе вопрос, почему приличия требуют, чтобы разговор между мужчиной и женщиной обязательно был таким искусственным и поверхностным. Ему же больше всего на свете хотелось не беседовать, а просто взять Ребекку за руку и повести прочь, в эту теплую, напоенную ароматом цветов темноту, схватить в объятия, припасть к губам и оставаться так до тех пор, пока не будет расколота и разломана скорлупа ее спокойствия и самодовольства, пока она не забьется в его руках, ослабевшая от желания, такого же сильного, каким охвачен он!

Ребекка с удивлением глядела на смуглое задумчивое лицо Армана. Танцевать с ним она согласилась просто так, из каприза, можно сказать из прихоти – в его красивом лице, когда он приглашал ее на танец, таилось нечто необъяснимое, горячее и опасное, что вдруг вызвало в ней темный, даже пугающий ее саму отклик. И конечно, не надо скрывать, Ребекке было приятно, что Арман пригласил ее танцевать.

Внутреннее тепло, жар все еще присутствовал в нем, полыхая где-то там, глубоко в его глазах, и она безошибочно это распознала, с мстительным удовольствием осознавая, что нарочитое равнодушие было не более чем позой, он всего лишь человек, мужчина, и женские чары на него действуют так же, как на любого другого.

Как ей поступить? Быть с ним любезной или теперь, когда она осознала свою власть над ним, напротив, быть жестокой? Но сейчас он вел себя безукоризненно, вполне по-джентльменски, поэтому, выбирая между гневом и милостью, Ребекка выбрала милость. После очередного разворота она посмотрела на него, наклонив голову, и улыбнулась.

Маргарет поблагодарила Джошуа Стерлинга за танец, повернулась и увидела рядом улыбающегося Жака.

– Маргарет, следующий танец мой? Раскрасневшаяся от быстрых движений, Маргарет почувствовала теперь, что ее щеки пылают. Не произнося ни слова, она протянула руку.

Уводя ее на танцевальную площадку, Жак кивнул в сторону Стерлинга:

– Могу поспорить, что, танцуя с ним, большого удовольствия вы не получили.

Маргарет не удержалась и улыбнулась. Обычно в разговоре с мужчинами она испытывала некоторую неловкость, к которой уже привыкла, но сейчас вдруг обнаружила, что с Жаком ей очень легко разговаривать.

– Действительно, он наступил мне на ногу пару раз, не больше, – проговорила она беззаботно. Отчего ей так необыкновенно хорошо? Ах, это все Жак, в его присутствии она чувствует себя будто опьяневшей.

Поначалу при виде большого количества незнакомых людей Маргарет немного испугалась, но теперь начала получать от вечера удовольствие. Партнеров для танцев было в избытке, и хотя, как обычно, в центре внимания была Ребекка, мужская половина гостей проявляла большой интерес также и к ней.

На второй танец ее пригласил Жак, а поскольку это был галоп, они не могли обмениваться любезностями. Но все равно ей было очень хорошо. Она даже не возражала против того, что во время танца его взгляд постоянно искал Ребекку, которая танцевала с Арманом. Маргарет не могла не заметить, какая красивая пара Ребекка и Арман, как прекрасно они смотрятся рядом – он такой смуглый и мускулистый, она такая очаровательная и женственная. Контраст был потрясающим. Почему-то Маргарет вдруг стало тревожно, она не могла понять почему и отвернулась, чтобы не глядеть на них. При чем тут Арман, когда существует Жак.

Да, Жак. Именно за него выйдет замуж Ребекка. Маргарет мысленно уже почти примирилась с этим. Жак был совершенным мужчиной, а Ребекка – совершенной женщиной. Это было бы так естественно, если бы их влекло друг к другу. О своих собственных чувствах к этому обаятельному человеку Маргарет из осторожности избегала думать. Она вообще редко думала о себе в связи с каким-нибудь мужчиной и не находила это странным, хотя знала, что рано или поздно с ней случится то же, что и с другими женщинами: она должна будет выйти замуж. Но конкретно представить, как это может произойти, Маргарет была не в состоянии. Она никогда ни с кем не говорила об этом – ни с приятельницами, ни с родителями, ни даже с Ребеккой – из духа противоречия, поскольку большинство девушек, которых она знала, только и делали, что непрерывно обсуждали мужчин. В их разговорах главной и основной всегда была одна и та же тема – тип мужчины, за которого я хотела бы выйти замуж. Если бы Маргарет призналась, что о мужчинах и замужестве думает очень редко, ее действительно могли бы посчитать очень странной.

Вечер был в разгаре, и время не позднее, но Маргарет извинилась и удалилась к себе.

И дело не в том, что ей что-то не понравилось. Все было сегодня прекрасно, но так Маргарет была устроена: проведя какое-то время в большом обществе, она начинала жаждать уединения.

Из танцевальной гостиной доносились голоса, музыка, смех. Она шла по коридору, беспечно напевая что-то себе под нос, и вдруг остановилась как вкопанная. Навстречу ей из темноты выдвинулась темная фигура.

От неожиданности она чуть слышно вскрикнула, но туг же увидела, что это не кто иной, как Дупта. Отвесив легкий поклон, он посторонился, чтобы дать ей пройти. На его непроницаемом лице не отражалось никаких эмоций, но сейчас, в полумраке, оно показалось Маргарет угрожающим, и она вспомнила, что говорила ей Ребекка об этом человеке.

Почувствовав смутное беспокойство, она, не оборачиваясь, поспешила в свою комнату, и у нее все время было такое ощущение, что он смотрит ей вслед.

В спальне к ней вернулось хорошее настроение. Она чувствовала приятную усталость и предвкушала хороший сон в мягкой постели. Маргарет всегда получала наслаждение от сна, находя в нем защиту и возможность набраться сил. Улегшись на хрустящих простынях, она начала думать о Жаке и о том восторге, какой испытала, танцуя с ним. Мысли были приятными. Постепенно погружаясь в сон, она не заметила даже, когда наконец прекратилась музыка, стихли голоса и на весь громадный дом опустилась ночная тишина.

Это был чудесный сон. Она и Жак вдвоем в одном из дальних павильонов, скрытом глубоко в лесу. Зелень вокруг была мягко освещена, будто в ней были спрятаны фонарики. Откуда-то доносилась музыка. Струнная музыка, восточная музыка. Маргарет отчетливо ее слышала, хотя самого источника видно не было. И они с Жаком танцевали под эту музыку. Это не казалось ей странным, как не казалось странным и то, что павильон был просторный, размером с небольшой танцевальный зал.

Во время танца Жак приблизился к ней и коснулся руки. Это также показалось Маргарет естественным и очень приятным. Затем он коснулся ее лица, проведя пальцем вниз по щеке, а затем и по подбородку. Восхитительно. А потом… его рука оказалась на ее груди. Маргарет охватил необъяснимый восторг и одновременно болезненный ужас, вся сцена постепенно начала расплываться, и… она проснулась с застрявшим в горле комом, потому что почему-то была уверена, что не Жак касался ее и что было это вовсе не во сне, а наяву. Ей стада очень страшно.

Пытаясь унять сильно бьющееся сердце, напряженно вглядываясь в темноту, навалившуюся тяжелым грузом, Маргарет лежала, не смея пошевелиться. Кожа покрылась мурашками от мысли, что она в комнате не одна..

Осознав все это, Маргарет сразу же вспомнила рассказ Ребекки и начала лихорадочно гадать, заперла ли она на ночь дверь. Ей показалось, что заперла.

И тут до нее донеслись звуки музыки. Это была та же музыка, что и во сне, и звучала она едва слышно, но это лишь усилило ее ужас. Значит, Ребекка ничего не выдумала. Смысл происходящего был непонятен и поэтому страшен вдвойне. Ночью по дому кто-то ходит. Этот кто-то уже побывал в комнате Ребекки, а теперь вот добрался и до нее. Пока она спала, этот кто-то… позволил с ней такие вольности. Она мелко задрожала и обхватила себя руками.

В голове стучало: надо пойти к Ребекке, надо пойти к Ребекке, но она боялась зажечь свечу, боялась увидеть что-то совершенно ужасное.

В конце концов, после того как прошло, ей показалось, бесконечное количество времени, а звуки музыки постепенно растворились в воздухе и больше ничего необычного слышно не было, Маргарет потянулась к подсвечнику. Дрожащими пальцами она зажгла фитиль и, забыв о пеньюаре и тапочках, ринулась к двери в гостиную и дальше через нее в комнату Ребекки. Через мгновение она уже ожесточенно трясла ее за плечи.

Ребекка неохотно проснулась и сонными глазами уставилась на Маргарет.

– Маргарет! Что случилось? И пожалуйста, перестань меня трясти, я уже проснулась!

С облегчением вздохнув, Маргарет отпустила ее и села рядом на кровать.

– О, Ребекка! Извини, что я не поверила тебе тогда. Я думала, что ты меня снова дразнишь, но теперь и я это слышала.

Ребекка нахмурилась и приподнялась, подложив под спину подушку.

– Маргарет, ты знаешь, сколько сейчас времени? Что с тобой?

Маргарет глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Помнишь, ты рассказывала мне, что слышала в своей комнате какие-то звуки, словно там кто-то был, а потом услышала музыку? Так вот, то же самое произошло и со мной.

Теперь уже Ребекка окончательно проснулась.

– Ты хочешь сказать, что кто-то был в твоей комнате?

Маргарет кивнула:

– Да, да. И… и этот кто-то прикасался ко мне. Я чувствовала, как он коснулся моей руки, затем лица… – Даже Ребекке, а уж они были очень близки, Маргарет не могла открыться насчет груди. – Я так испугалась. Едва набралась мужества, чтобы зажечь свечу, и тут же побежала к тебе. О, Ребекка, как ты думаешь, кто это был? И что здесь происходит?

Посмотрев на испуганное лицо Маргарет, Ребекка потянулась и взяла ее за руку.

– Я просто не могу себе вообразить, что бы это такое могло быть, – медленно проговорила она. – Это действительно очень странно, я согласна. Ты не помнишь, закрывала перед сном дверь на задвижку или нет?

Маргарет потрясла головой.

– В коридор – да, но в гостиную дверь была не заперта, так же как и твоя.

Ребекка отпустила руку Маргарет и подалась вперед.

– Но ведь внешняя дверь в гостиную была заперта. Я знаю, потому что сделала это перед сном. Она и сейчас заперта, можно проверить.

Маргарет судорожно вздохнула.

– В таком случае как могли к нам проникнуть?

– Может быть, в этом доме есть какой-то тайный ход. В книгах часто упоминаются всякие тайные ходы в старых домах. Во всяком случае, это единственное логическое объяснение, если, конечно, это не привидение.

Маргарет прижала ладонь ко рту.

– О! Не надо говорить такие вещи! Ведь ты не думаешь, что это было…

– Конечно, нет. Не будь глупенькой, Маргарет, – сердито сказала Ребекка.

Маргарет поежилась.

– Надо же, пока я спала, кто-то ходил по моей комнате, смотрел на меня, как я сплю… касался меня… Ребекка, что нам делать? Может, следует сказать Фелис или даже Эдуарду? В конце концов это же их дом.

– Нет, Маргарет, я не думаю, что мы должны им что-нибудь говорить, – задумчиво произнесла Ребекка. – По крайней мере пока. Давай подождем немного.

– Но чего ждать? Я имею в виду – неужели надо ждать, когда он появится снова? Да и как заснуть, зная, что в любой момент в твоей комнате может появиться кто-то чужой?

– В этом-то все и дело, разве ты не понимаешь? Вполне возможно, что ночной посетитель не совсем чужой.

– Ты имеешь в виду, что это кто-то из семьи Молино? Не может быть!

– О, Маргарет, не будь такой дурочкой. Если здесь имеется тайный ход, то кто же еще, кроме членов семьи, может о нем знать? Учти, на острове живет ограниченное число людей. Ведь ты не можешь вообразить, что это был кто-то из слуг? В том-то и дело, что на такое они никогда не решатся, даже если бы знали о тайном ходе, что маловероятно.

– И все равно это вполне возможно, – упрямо настаивала Маргарет. – Ты что, про Дупту забыла? Насколько мне известно, членом семьи он не является, и ты сама совсем недавно говорила, что он странный. – И тут она вспомнила. – Знаешь, я его видела вечером, когда возвращалась к себе. Он шел по коридору и посмотрел на меня как-то очень неприятно. Ты не думаешь, что это мог бьггь Дупта? Вполне возможно, ты была права, когда говорила, что он нас ненавидит. А что, если он замыслил нас с тобой убить прямо в постели?

Ребекка поерзала, устраиваясь поудобнее.

– Не думаю, что это он. И не надо все так драматизировать, Маргарет. Кто бы это ни был, пока он не причинил нам ни малейшего вреда и даже не пытался это делать. Разве не так?

Маргарет молчала, не переставая думать о том, как ласкали ее грудь.

– И все-таки, – произнесла она наконец, – мне это очень не нравится. Я хочу знать, что нам делать. Мы должны что-то делать.

Ребекка широко зевнула.

– Думаю, прямо сейчас нам надо попытаться заснуть. Ты можешь остаться у меня, если хочешь, свечу гасить мы не будем. А утром осмотрим обе комнаты и гостиную и попытаемся отыскать потайную дверь. Если найдем, то, может быть, нам удастся ее как-то заблокировать. После подождем и посмотрим, что произойдет дальше, а затем будем действовать по обстоятельствам.

Почувствовав себя увереннее, поскольку был предложен какой-то план действий, Маргарет скользнула в постель и улеглась рядом с Ребеккой. Успокоенная присутствием кузины и светом горящей свечи, она вскоре заснула.

А вот Ребекка – не сразу. Некоторое время она лежала и думала, перебирая в уме подозреваемых. В список были включены все члены семьи Молино (хозяин, хозяйка и два их сына), а также дворецкий Дупта. Кто же из них занимается таким странным делом? И главное, почему?

– Послушай, мне кажется, я нашла. Это здесь! – С красным от напряжения лицом Ребекка выстукивала нижнюю часть стены гостиной, справа от камина, и наконец услышала глухие звуки. – Чувствуешь, совсем разные звуки? – Подавшись вправо, она принялась выстукивать смежную панель.

Маргарет возбужденно кивнула.

– О да! Здесь звук совсем другой. Гораздо более однородный и чистый. – Она подошла к Ребекке, которая теперь запустила пальцы в щель между панелями. – Но как это открыть?

– Здесь должна быть специальная потайная пружина, на которую нужно нажать, – рассеянно проговорила Ребекка, – и скрывается она обычно за каким-нибудь орнаментом. Помнишь, мы гостили у Эрлингтонов в их загородном доме, когда были детьми? У них там был тайный ход, и Уилл Эрлингтон-младший мне его показал. Ход начинался из одного небольшого салона и шел через весь дом под землю и дальше к конюшне. Уилл сказал мне, что этот ход был сделан для того, чтобы владельцы могли успеть спастись при приближении врагов. Пружина, которая отпирала потайную дверь, была спрятана в центре одной из резных деталей, окаймлявших панель. Уилл знал очень много о таких вещах, и он также сказал мне, что подобные тайные ходы существуют во многих старых домах.

Ребекка выпрямилась и оглядела панель.

– Но здесь, кажется, никакого обрамления нет. Давай посмотрим у камина. Уилл говорил, что иногда пружина бывает спрятана позади одного из кирпичей, который следует вначале сдвинуть.

Они простучали и попробовали сдвинуть все декоративные кирпичи, которые обрамляли камин. Случайно Маргарет нажала на основание изящного каменного листка и тут же вскрикнула. Ей показалось, что ее пальцы ушли в стену, а после этого справа почувствовалось легкое движение.

– Наконец-то! – воскликнула Ребекка. – Ты нашла его!

Испуганная Маргарет отступила назад, а в это время вся панель, расположенная справа от камина, скользнула в сторону почти бесшумно, открыв темный ход.

Ребекка наклонилась и заглянула внутрь.

– Ничего не видно – темно, как ночью в пещере, но я чувствую движение воздуха. Интересно, куда же он ведет? – Она сморщила нос. – Фу, ну и запах!

Маргарет взяла ее руку, словно боясь, что Ребекка исчезнет в этой темноте.

– Куда он ведет, мне совершенно безразлично. Меня тревожит только то, что потайная дверь находится именно здесь, в нашей гостиной. Ты сказала, если мы найдем дверь, то попытаемся ее заблокировать. Но как это сделать?

Ребекка задумчиво вглядывалась в темноту.

– Хм, по-моему, здесь проблемы нет. Это как раз хорошо, что потайная дверь в гостиной. Нам просто придется тщательно запирать двери, ведущие из спален сюда, а также в коридор.

– Но это означает, что мы не сможем пользоваться гостиной. А кроме того, вдруг нам потребуется встретиться с тобой ночью?

– Во-первых, днем пользоваться этой гостиной нам никто не мешает, а ночью, если потребуется, достаточно просто отодвинуть засов и войти. Должна признаться, что теперь, когда стало известно, откуда появляется наш загадочный визитер, я чувствую себя много лучше.

Маргарет резко отвернулась.

– Насчет себя я так не уверена… Понимаешь, мне становится не по себе от одной только мысли, что кто-то в этом доме занимается подобными вещами.

– Понимаю, – сказала Ребекка со вздохом. – Я чувствую то же самое. Может быть, поскольку мы открыли этот ход…

– Нет! – возбужденно вскричала Маргарет. – Ты не должна даже думать об этом. Это в высшей степени безрассудно. Кто знает, что там такое? Мы сделаем, как ты сказала, то есть будем запирать двери. Возможно, больше ничего такого не случится.

Ребекка коснулась ладонью той точки, на которую нажала Маргарет, и панель медленно встала на место.

– Очень хорошо, но все-таки я решила сделать одну вещь: поговорю с Фелис. О том, что мы здесь обнаружили, я рассказывать ей не стану, а просто спрошу, как бы ненароком, есть ли в этом доме тайные ходы. Так по крайней мере мы выясним, знает она об этом или нет.

– А почему не спросить у Жака? Сегодня после обеда мы снова поедем с ним кататься верхом.

Ребекка внимательно на нее посмотрела:

– А если этим занимается именно Жак? Рука Маргарет метнулась к горлу.

– Не говори так, ради Бога! Это не может быть Жак!

– Но мы не знаем, кто это. Правда? Понятия не имеем. И пока не выясним, я думаю, безопаснее поговорить с Фелис. Во всяком случае, она женщина.

Глава 6

День был жаркий и по-летнему ленивый. После полудня Ребекка, Маргарет, Жак и Арман сидели в малой гостиной и заканчивали последнюю партию в вист.

После того званого вечера Арман стал проводить в «Доме мечты» много больше времени, и Ребекка подозревала, что причиной его частых визитов на остров является она. Его манеры начали заметно улучшаться. Ребекке льстило, что она произвела на него такое впечатление, ей также было приятно, что у них с Маргарет есть два кавалера, сопровождающие их во время прогулок и верховой езды. Насколько это представлялось возможным, она старалась сделать так, чтобы Жак всегда находился рядом с ней, а Арман – с Маргарет, к большому неудовольствию последней.

Ребекка часто думала о братьях, о каждом по-разному. Мысли об Армане поднимали в ней темные чувства, восхитительные и пугающие. Что же до Жака, то тут, казалось, была полная ясность: она влюблена и хочет выйти за него замуж. В конце концов, ей надо за кого-нибудь выйти. Никто из молодых армейских офицеров, стаями охотившихся за ней в Индии, для этого не подходил. Военные – правда, ее отец и дядя были исключением из правил – казались ей тюфяками, однако с претензией. С Жаком проблема состояла в том, что, по ее расчетам, ему давно пора было уже сделать ей предложение, а он по каким-то причинам все тянул и тянул.

Обычно Ребекке не стоило никаких усилий завлечь мужчину, предпринимать же что-то самой ей и в голову никогда не приходило. А тут она обнаружила, что делает все возможное, использует все свои хитрости, все уловки, весь свой шарм, чтобы завоевать сердце Жака. На это он отвечал лишь тем, что старался находиться в ее обществе настолько часто, насколько это было возможно, пожирая ее восхищенными взглядами, но по-прежнему не сказал ни единого слова, чтобы как-то выразить свои чувства. Все бы ничего, но с катастрофической быстротой приближалась дата возвращения Ребекки и Маргарет в Индию. Может быть, если они окажутся с Жаком наедине, он осмелится высказать то, что – а она это твердо знает – накипело у него на сердце. Ребекка решила, так оно и будет, поскольку ей очень не хотелось покидать этот милый остров и эту, как ей казалось, восхитительную жизнь.

Они гостили здесь уже три месяца, и Ребекку все больше и больше очаровывал остров, его благодатное изобилие, спокойный, размеренный образ жизни, какой вели Молино. Эдуард устроил еще два приема в честь своих английских родственниц, от которых девушки получили огромное удовольствие. Таинственный ночной визитер больше не появлялся, а Фелис, когда Ребекка спросила ее насчет тайного хода, сказала, что ничего об этом не знает. И постепенно вся эта история забылась.

Познакомившись с семьей Молино поближе, она обнаружила некоторые особенности. Одна из них касалась Эдуарда. Ребекка была тогда права, говоря Маргарет, что он бабник. В общем, ничего скандального он не делал, но было заметно его стремление прикоснуться к Ребекке, когда в этом не было никакой необходимости; во время танцев он тоже держал ее по-особому. Следовало бы присовокупить сюда и его недвусмысленные взгляды, которые он иногда бросал на нее. Все это подсказывало Ребекке, что с ним надо быть осторожной и никогда не оставаться наедине. Хотя Ребекка считала себя весьма искушенной в отношении мужчин, терпимой к их слабостям, она полагала, что, поскольку Эдуард является кузеном ее матери, женат, к тому же старше ее отца, с его стороны очень неприлично оказывать ей какие-либо знаки внимания, будь они даже ловкие и утонченные. Тем не менее он очень хорошо относился к ним обеим, к ней и Маргарет, и развлекал их роскошно, по-королевски. Никаких неприятных чувств она к нему не испытывала, считая, что понимает его, а значит, сможет с ним справиться.

Другой проблемой была Фелис. Ребекка думала, что ее понять будет легче, однако это оказалось совсем не так. Фелис и по сей день оставалась для нее неразгаданной. Ребекке всегда казалось, что она имеет талант во всем, что касалось понимания людей, мотивов их поступков и прочего. Ее заинтриговал, даже немного задел тот факт, что в случае с тетушкой она так и не смогла понять, что на самом деле представляет собой Фелис.

Загадочной представлялась непоследовательность Фелис и противоречивость ее поведения. Оставаясь наедине с Ребеккой и Маргарет, она была чрезвычайно словоохотливой, остроумной, подвижной и обаятельной. В присутствии же Эдуарда вдруг становилась совсем другой – подавленной и заторможенной.

Еще одна странная особенность. Хрупкой и болезненной Фелис не была и чаще всего выглядела пышущей здоровьем, но бывали дни, когда, казалось, ее посещали приступы какого-то непонятного недомогания. Иногда она по целым дням не выходила из своих комнат, а когда наконец появлялась, то была очень бледна и двигалась скованно, как будто ей было трудно ходить.

Однако здоровье свое Фелис никогда с ними не обсуждала, и Ребекка не сочла возможным заговаривать об этом, хотя ей было очень любопытно.

– Завтра утром мне надо возвращаться в Ле-Шен. – Арман положил свои карты на стол и посмотрел на Жака. – Как тебе понравится идея пригласить туда Ребекку и Маргарет? Мы можем взять с собой корзину с провизией и устроим там пикник. Я покажу им окрестности, а после ты привезешь их обратно домой. Ну разумеется, если дамы вообще заинтересуются моим предложением.

– Отличная мысль! – Жак взглянул на Ребекку, потом на Маргарет. – Что вы на это скажете? Правда, смотреть там особенно не на что – кругом хлопковые поля, – кроме одного чудесного местечка у ручья.

В любом случае это отличное развлечение на целый день.

– Восхитительно! – сразу же отозвалась Маргарет. – Не правда ли, Ребекка?

Ребекке это предложение тоже понравилось. Ей давно хотелось увидеть плантацию, где Арман проводит столько времени, но она не желала это показывать.

– Ну что ж, я полагаю, это, наверное, действительно интересно, – произнесла она скучающим голосом. – Если вы все хотите поехать, то, я думаю, у меня нет причин отказываться.

Место, о котором говорил Жак, оказалось и в самом деле чудесным. Зеленый луг, на котором росли яркие полевые цветы, был окружен узким чистым ручьем. По его берегам то там то здесь росли массивные ветвистые дубы, давшие плантации ее имя. Кавалькада из четырех всадников придержала своих коней, когда Жак стал показывать в сторону возвышенности в дальней части луга.

– Видите вон тот холм, что напротив? Там раньше стоял дом плантатора. Говорят, он был довольно красивый.

Ребекка с любопытством посмотрела, куда указывал Жак. Там ничего не было видно, кроме полуразрушенных каменных стен.

– Вы говорите, он был красивым? – Она прищурилась. – А что с ним случилось? С домом, я имею в виду.

– Он сгорел, – произнес Арман странным хриплым голосом, что заставило Ребекку с удивлением веки путь глаза. – Сгорел до основания в ту же самую ночь, когда умерли Жан Молино и его жена.

– Как это ужасно! – вздохнула Маргарет. – А спастись обитателям дома хотя бы удалось?

– Большинству – нет, – сказал Арман, не отрывая взгляда от руин. – В огне погибли хозяин плантации, его жена и двое слуг.

Ребекка смотрела на Армана, когда он произносил эти слова, и у нее возникло чувство, что трагедия, разыгравшаяся здесь много лет назад, каким-то образом имела к нему отношение и что он знает об этом много больше, чем сейчас сказал. По-видимому, это еще одна загадка семьи Молино.

– А кто были эти люди? – спросила она, когда молчание затянулось слишком надолго.

Арман промолчал.

– Семейство Хантун, – наконец ответил за него Жак. – Ричард и Элизабет Хантун. У них был ребенок, дочь Элиса. К счастью, ее удалось спасти. Нянька вовремя проснулась и успела вынести девочку до того, как пожар достиг их комнаты.

– А что потом стало с ребенком? – спросила Маргарет.

– Никаких родственников у нее не было, поэтому их с нянькой, чернокожей женщиной по имени Бесс, взяли в «Дом мечты». Девочка росла вместе с нашим отцом как сестра, тем более что они были примерно одного возраста.

– Но кто-то же из взрослых должен был с ними находиться? – вырвалось у Ребекки. – Они ведь оба были сиротами?

– На остров переехали сестра бабушки и ее муж. Они управляли делами до той поры, пока отец не вырос достаточно, чтобы принять наследство. – Жак печально улыбнулся. – Но может, хватит говорить о грустном? Ведь мы приехали сюда развлекаться. Чем беседовать о смерти и разрушениях, давайте лучше любоваться пейзажем.

Казалось, что Арман не слышал слов брата – Ребекка видела, как плотно были сжаты его губы.

Вдруг он пришпорил коня и направил его к огромному дубу на берегу ручья. Остальные кони тоже двинулись следом.

– Жак, у меня есть еще один вопрос, если позволите, – проговорила Ребекка, поравнявшись с ним. – А как все сложилось у нее потом? Ну, у этой девочки, Элисы? Она что, вышла замуж и уехала?

Он покачал головой:

– Это еще одна печальная история, Ребекка, а сегодня, кажется, мы поговорили о печальном более чем достаточно. Я предлагаю устремиться вон к тому тенистому дубу. Сейчас мы там удобно устроимся и начнем опустошать корзину, которую приказала собрать для нас мать.

Он перевел коня на быстрый аллюр, и Ребекка, не удовлетворенная ответом, была вынуждена последовать за ним, приняв твердое решение при первой возможности выяснить, что стало с этой девушкой.

Они чудесно устроились в тени роскошного дуба, расстелили льняную скатерть, и разговор сам собой перешел на более веселые темы.

После нескольких бокалов хорошего вина даже Армана, казалось, покинула его обычная угрюмость, и очень скоро все четверо, весело пересмеиваясь, принялись вести легкую беседу.

Покончив с трапезой, они направились в небольшой белый деревянный домик, где жил Арман, когда работал на плантации. Там было только всего три или четыре комнаты, но зато очень чистых и необыкновенно уютных. Ребекку это слегка удивило.

В доме было несколько предметов дорогой мебели, и все они были сосредоточены в гостиной, которая, очевидно, служила еще и библиотекой, поскольку одна из стен была заставлена шкафами, набитыми книгами. Там находился также весьма приличный рояль, а на стенах висело несколько хороших картин. Она изучила картины, но имена авторов были ей незнакомы, за исключением Гилберта Стюарта[9]. В общем, дом ничем особенным не отличался, одно только было непонятно: кто за всем этим следит?

– У вас здесь так уютно, Арман, – проговорила она беспечно. – Интересно, сколько слуг работают в доме?

Арман пожал плечами:

– Только один, вернее, одна. Ведь дом совсем небольшой.

Он подошел к камину и взял с полки изящный серебряный колокольчик.

Как только затих ясный приятный звон, в дверном проходе возникла стройная мулатка. Ее высокие скулы и сравнительно тонкие губы совсем не соответствовали янтарно-коричневой коже и черным волосам, правда не очень курчавым. Волосы были собраны сзади в узел.

Ребекка попыталась скрыть свое невольное восхищение необычной красотой этой женщины.

– Это Люти. Экономка, горничная и повар в одном лице. – Арман слабо улыбнулся. Казалось, его забавлял эффект, какой произвела на Ребекку и Маргарет эта женщина.

Ребекка слегка помрачнела. Эта женщина – она так прекрасно выглядит, хотя, наверное, старше Армана на добрый десяток лет. Возможно ли такое, чтобы она жила одна в доме с холостым мужчиной? У Ребекки тут же возник вопрос: уход за домом – единственная услуга, какую она оказывает Арману? Чувствуя, что это ее почему-то вывело из равновесия, Ребекка холодно кивнула и резко отвернулась, давая понять, что насмотрелась на нее достаточно.

Затем Арман повел их смотреть постройки, какие были на плантации, и само хлопковое поле. Впереди, насколько хватало глаз, простирались ряды растений с длинными стеблями, почти лишенными листьев; на фоне этих коричневых стеблей взорвавшиеся коробочки хлопка казались поразительно белыми, создавая впечатление изобилия и порядка.

На поле трудились рабы, мужчины и женщины. У каждого за спиной был большой мешок. Их плавные и грациозные движения приятно оживляли и без того довольно живописную картину. Ребекка не преминула сообщить об этом.

– Возможно, для вас это выглядит как-то романтически, но на самом деле сбор хлопка – чертовски тяжелая работа, – мрачно заметил Арман. – Хлопковые коробочки очень колючие, даже острые, из-за чего руки рабочих бывают сильно изранены. А представьте, каково это – ходить вот так, согнувшись, по полю целый день.

Ребекка, которая после прекрасного обеда с вином чувствовала себя совсем расслабленной, недовольно повернулась к нему. Ну почему ему всегда хочется все испортить? Создается впечатление, что его выводит из себя, если он видит кого-нибудь – и прежде всего себя – счастливым дольше пятнадцати секунд.

Она повернулась к нему спиной и улыбнулась Жаку.

– Я хочу поехать туда, на холм, где стоял дом, и осмотреть руины. Кто будет меня сопровождать?

– Что касается меня, то я бы предпочла вернуться к ручью и немного отдохнуть, – сказала Маргарет. – Нам ведь еще предстоит обратный путь, а это довольно утомительно, так что вздремнуть перед обратной дорогой совсем не помешает.

Жак улыбнулся:

– Она права, Ребекка. Нам действительно скоро пора возвращаться домой, и небольшой отдых будет очень кстати, если учесть, как рано мы поднялись сегодня утром. А кроме того, там абсолютно не на что смотреть.

Ребекка, не ожидавшая от Жака такого ответа, почувствовала, что у нее запылали щеки.

– Ну что ж, – она резко вскинула голову, – лично я ни в каком отдыхе не нуждаюсь и спать тоже не собираюсь. Я чувствую себя превосходно и поэтому, если вы не возражаете, поеду туда одна. Встретимся у ручья.

Жак приподнял брови:

– Но вам нельзя ехать туда одной…

– Сочту за счастье поехать туда с вами, Ребекка, – вмешался Арман, и Ребекке показалось, что в его голосе прозвучала неподдельная радость. – Нельзя допускать, чтобы вы ехали туда одна. Жак и вы, Маргарет, поезжайте вперед, а мы присоединимся к вам примерно через полчаса. У нас будет достаточно времени, чтобы до темноты вернуться назад к судну.

Взбешенная Ребекка хлестнула лошадь. Получается так, что она перехитрила саму себя. Сознание этого лишь усилило ее ярость. Правда, такие промахи случались с ней нечасто, но сейчас именно это и произошло. Сегодня Ребекка намеревалась обязательно сделать так, чтобы они остались с Жаком наедине. И вот теперь она оказалась наедине… с Арманом.

Со злости она снова хлестнула лошадь, на этот раз сильнее, чем намеревалась. Лошадь испуганно всхрапнула и понесла. Ребекка вскрикнула, затем попыталась натянуть поводья, однако безуспешно. Она напрягла ноги, но, поскольку седло было дамское, оставалось только уцепиться за него обеими руками.

Почему женщины обязательно должны ездить в дамском седле? Если бы оно было нормальным, то по крайней мере можно было бы обхватить бока лошади ногами.

Сзади был слышен топот коня. Охваченная ужасом, она все же сделала над собой усилие и рискнула обернуться. К ней приближался Арман. Наклонившись низко к гриве своего коня, он резко понукал его ускорить бег.

Ребекка что было сил вцепилась в лошадь. Как глупо, как бессмысленно погибнуть такой смертью. Краем глаза она заметила, что справа показалась голова коня Армана.

А затем Арман крикнул:

– Держитесь! – И вот он уже рядом с ней, рванувшись влево, обхватил ее рукой и… – Все в порядке, Ребекка, отпустите руки. Я вас держу.

Разжать пальцы ей стоило большого труда, затем последовал рывок, и сильная рука Армана выхватила ее из седла бешено мчащейся лошади. Затаив дыхание, она несколько мгновений висела в воздухе, ошеломленно глядя, как внизу проносится земля, а потом Арман остановил своего коня. Спустив Ребекку на землю, он соскочил с седла сам. Обмякшая, пока еще даже не чувствующая облегчения, потрясенная Ребекка припала к' нему, а он обхватил ее руками. От него пахло мужским потом, а тело его казалось крепким и надежным, как скала. Они стояли несколько мгновений, застыв в этой позе, не произнося ни слова.

– Вы поступили очень неразумно, Ребекка. – Арман, кажется, очнулся первым. Его голос был хриплым, напряженным.

– Я знаю. Я… извините. Я вовсе не хотела… – Ее голос ослабел, она едва могла говорить.

«Почему я извиняюсь перед этим человеком? И почему спас меня он, а не Жак?» – пронеслась в голове Ребекки смутная мысль.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он все еще прижимал ее к себе, и теперь она могла уже это осознать. Его темные глаза блестели, но не гнев в них горел, а желание. Лицо было настолько близко, что она могла чувствовать его горячее дыхание на своей щеке.

Наконец опомнившись, она отпрянула от него, сделала шаг назад, поправила сбившееся платье, а затем, не поднимая глаз, тихо произнесла:

– Спасибо, Арман.

– Это совсем не шутки, вы могли серьезно пострадать, понимаете? – проговорил он резко.

Она не ответила, посмотрела назад и, увидев скачущего к ним Жака, нахмурилась. «Ты опоздал, дружок, чуть-чуть опоздал». Сейчас ей не хотелось ни видеть его, ни говорить с ним. Она махнула рукой и крикнула:

– Все в порядке, Жак! Со мной все в порядке!

Он натянул поводья, несколько секунд внимательно смотрел в ее сторону, а затем развернулся и пустил коня к тому месту, где его ждала Маргарет.

Ребекка оглянулась и увидела свою кобылу, которая мирно паслась метрах в пятидесяти поодаль. Теперь было ясно, что лошадь понесла ее прямо к холму.

– Что ж, по крайней мере мы двигались в верном направлении. – Она слабо улыбнулась и наконец посмотрела на Армана: – Поехали дальше?

Его лицо опять не выражало никаких эмоций, огонь, который мгновение назад горел в его глазах, погас.

– Поехали.

Он протянул руку. Ребекка вложила в нее свою, и они направились к лошади, которая, подняв голову, настороженно смотрела в их сторону.

С вершины холма вид действительно был потрясающий, но внимание Ребекки в основном привлекали останки дома. Они ходили вокруг осыпавшихся, обуглившихся стен разрушенного особняка. Ребекка изображала большой интерес к этим руинам, только бы не встречаться взглядом с Арманом.

Огромный очаг казался почти нетронутым, он странно смотрелся здесь, среди этих руин, как уцелевший одинокий часовой у знамени погибшего полка. И внезапно Ребекку охватил приступ меланхолии – чувство, обычно не свойственное ее натуре. Несмотря на живописный ландшафт, это место таило в себе что-то глубоко печальное. А вдруг здесь до сих пор витают души погибших? Эти руины служили напоминанием о том, что все может быть разрушено – и здание, каким бы величественным оно ни было, и твои планы… они тоже могут быть расстроены, разрушены жестоко и неожиданно. И вообще, все может рухнуть в один момент.

Она посмотрела в сторону ручья, пытаясь различить маленькие фигурки Жака и Маргарет, укрывшихся в тени дуба, а затем, почувствовав какое-то беспокойство, начала обходить руины с другой стороны.

– Ребекка…

Она ощутила на своем локте руку Армана, обернулась и оказалась с ним лицом к лицу.

На таком близком расстоянии ей не удалось избежать его взгляда. Она подняла глаза и застыла, встретившись с невероятной, неведомой ей доселе страстью. Его дыхание участилось, и, прежде чем он это сделал, она знала, что должно произойти, знала и не отпрянула, не предприняла никаких попыток избежать этого.

Он сильно прижал ее к себе, и, как это ни парадоксально, краем сознания в этот момент она зафиксировала: его конь стоит так, что со стороны ручья их не видно.

Длилось это какое-то мгновение, потому что в следующее она уже забыла обо всем, ощущая только его губы, приникшие к ее губам, и его руки, крепко сжимающие ее тело. Она чувствовала его запахи, и они были ей приятны. Его дыхание тоже было приятным и чистым, а губы – горячими. Внезапно Ребекка почувствовала, как где-то внизу живота начинает разгораться огонь наслаждения, огонь, который – она это инстинктивно знала – поглотит их обоих.

Призвав все свои силы, она все же в конце концов оттолкнула его и, переполненная чувствами, большую часть которых составляли страх и злость на него, так же как и на себя, почти не сознавая, ударила его по лицу.

Некоторое время они стояли друг против друга, как противники, готовые к драке, и след ее пощечины пламенел на его теперь очень бледном лице. Ребекка не могла унять стремительное биение своего сердца, ее дыхание было неровным и частым.

– Как ты осмелился! – прохрипела она. – По какому праву!

Несколько секунд Арман пристально смотрел на нее, а затем огонь в его глазах начал медленно гаснуть, и он скованно кивнул.

– По какому праву, говоришь? А по такому, что ты сама этого хотела. Да, конечно, ты будешь все отрицать, но это мне сказало твое тело.

Вначале Ребекку охватил гнев – какое нахальство, какая самонадеянность! – но через секунду она поняла: он прав. Как можно отрицать тот факт, что она его не остановила сразу же, в первое мгновение, и не просто не остановила, а ответила на поцелуй с такой же страстью, с какой он целовал ее?

– Тело – это одно, а ум и сердце – совсем другое, – произнесла она твердо: к ней уже вернулось хладнокровие. – А кроме того, тебе следовало бы знать, что я люблю другого. Была бы очень признательна, если бы ты зарубил это себе на носу.

– Жак? – Он улыбнулся, но это была не улыбка, а скорее горькая гримаса. – Разумеется, ты имеешь в виду Жака. Ты влюблена в моего брата. Считаешь, что он превосходит меня как джентльмен. Еще бы, ведь он такой обходительный, так бойко умеет говорить. И ты, конечно, считаешь, что он будет хорошим мужем.

Щеки Ребекки запылали.

– То, что я думаю или чувствую, тебя не касается.

– Так вот, насчет Жака ты ошибаешься. – Арман резко засмеялся. – Иди куда хочешь, Ребекка. Больше я докучать тебе ничем не буду. Ты девушка самоуверенная, избалованная, своенравная, привыкла повелевать… и тут ты действительно права: к таким вещам Жак приспосабливается гораздо лучше, чем я. Желаю вам счастья друг с другом! – Он повернулся и направился туда, где паслась ее лошадь. Она смотрела ему вслед, чувствуя себя оскорбленной.

Через несколько мгновений он подвел к ней лошадь.

– Если вы позволите, мэм, прикоснуться к вам в последний раз, я помогу вам сесть в седло, чтобы вы могли возвратиться назад, к своему будущему супругу.

Его лицо было рядом с ее лицом. Ребекка была вынуждена воспользоваться его помощью, потому что самой ей было не справиться. Оказавшись в седле, она резко повернула лошадь и, даже не оглянувшись, направилась к ручью, туда, где ее ждал Жак.

Надо ли говорить о том, каким угрюмым было лицо Армана, когда он смотрел, как она спускается по склону на луг. Его попеременно охватывал то холод, то жар. Жар гнева и холод потери. Но, видит Бог, он был прав. Ведь когда он привлек ее к себе, она совсем не противилась, и как она ответила на его поцелуй! Он чувствовал, что тело ее в этот момент горело тем же самым огнем, какой сжигал и его.

«Ну почему женщины такие непоследовательные и загадочные? Она хотела меня так же, как я хотел ее, но подавила это чувство. Зачем? Она думает, что любит Жака. Что за трагический фарс! Если бы только я мог рассказать ей о Жаке, но я, конечно же, не могу. Даже если у нас с Жаком мало общего, все равно мы братья, а я дал клятву хранить молчание. Кроме того, даже если бы я был свободен от этой клятвы, такое упрямое существо, как Ребекка, – разве она бы мне поверила?

Остается надеяться, что Жак не пойдет на такую подлость и не женится на ней. Хотя он, как и Эдуард, имеет много скверных качеств, а в характере у него, всегда отсутствовала твердость, все равно поступить с ней так несправедливо, так жестоко он не посмеет. Очень скоро Ребекка поймет, что просто теряет с ним время, пытаясь завлечь его в сети супружества, и возвратится в Индию ни с чем. Тем самым она окажется потеряна для нас обоих.

Будь прокляты все женщины! Клянусь, что останусь в Ле-Шене до тех пор, пока они не уедут в Индию. Что толку подвергать себя пытке смотреть на Ребекку и не иметь возможности ее коснуться, смотреть, как она, не осознавая своего унижения, флиртует с Жаком или как Эдуард юлит перед ней, вроде престарелого кобеля!»

Вскочив в седло, Арман направил коня к дому. Это был единственный его приют отдохновения.

У него было одно желание: как только судно причалит к берегу, чтобы отвезти их обратно на остров, немедленно уехать, потому что следовало как можно скорее избавиться от Ребекки Трентон.

На обратном пути к Берегу Пиратов Ребекка была необычайно тиха. В ее сознании снова и снова прокручивалась сцена, разыгравшаяся на холме между нею и Арманом, и это сильно нарушало ее внутреннее равновесие. Неожиданно она вдруг почувствовала, что ее тело хранит память его прикосновений: рук, как будто он все еще продолжает ее обнимать, обжигающих губ.

Ребекка была очень расстроена: впервые в жизни она не смогла управлять мужчиной. Такого прежде с ней никогда не случалось. Каким-то образом ситуация вышла из-под ее контроля. Почему она не оттолкнула его прочь сразу же, как только поняла, что происходит? Впрочем, не об этом надо спрашивать, еще важнее – почему она ответила на его поцелуй? Ах вот оно что! Оказывается, ей это было приятно.

А кроме всего прочего, провалился ее план остаться наедине с Жаком. В общем, несмотря на все прелести прогулки, милый пикник по дубом, день сегодня был очень неудачный.

Что касается Маргарет, для нее этот день прошел превосходно. Погода была чудесная, верховая прогулка в Ле-Шен замечательная, а пикник – просто восхитительный. Это был один из лучших дней их пребывания здесь. Даже то, что Ребекка на обратном пути все время сидела надутая, отличного настроения Маргарет нисколько не испортило. Поездкой она была очень довольна. Что обращать внимания на Ребекку? Они ведь росли вместе, и Маргарет уже давно привыкла к резким переменам в ее настроении. Оно у нее меняется с непостижимой и загадочной цикличностью.

Но по дороге в Бофор Маргарет вдруг почувствовала холод неясной тревоги, который усилился, когда пакетбот приближался к Берегу Пиратов. Что-то было не так, она это знала, но по давней привычке все опасения оставила при себе.

Когда они наконец возвратились в «Дом мечты», было уже поздно. На террасе их ждала Фелис.

– Я уже начала было думать, что вы заблудились, – проговорила она с облегчением. – Как провели время? Хорошо?

– О да, – ответила Маргарет, чувствуя, что беспокойство ее нарастает с каждой секундой. – День был чудесный.

Ребекка молчала, все еще предаваясь меланхолии.

– Думаю, что вы проголодались. – Фелис встала. – В гостиной вас ждет ужин. Поскольку я не знала, когда вы вернетесь, то приказала приготовить только холодные блюда. Кроме того, у меня есть новости. С сегодняшней почтой прибыли письма от ваших родителей. Они написали также и Эдуарду, – добавила она после некоторого молчания. – По-моему, изменились планы, касающиеся вашего возвращения домой. Но мне кажется, будет лучше, если вы вначале сами прочтете письма, а потом мы обсудим ситуацию.

– Что-нибудь случилось? – быстро спросила Маргарет. – С родителями?

Фелис взмахнула рукой, чтобы ее успокоить.

– О, вам абсолютно не о чем беспокоиться, моя дорогая. Ваши родители в полном порядке. Но все же идите и прочтите письма.

Маргарет, вздохнув, опустила на колени прочитанное письмо.

– Мама пишет, что наше возвращение в Индию придется перенести на более поздний срок. Она пишет, что пиндари опять бунтуют. Отец уверен, что скоро начнутся беспорядки.

Ребекка оторвала глаза от чтения.

– Да, и мой отец пишет, что есть серьезные опасения по поводу Байрама, который выдвинул требование о выдворении наших войск за пределы доминиона. Отец упоминает об этом вскользь, но я чувствую, что он очень обеспокоен.

– А кто такой Байрам?

– Это могущественный индийский правитель, глава маратхов, одного из самых многочисленных народов в штате Махараштра, – пояснила Ребекка. – В прошлом с ним было много неприятностей.

У Маргарет на глаза навернулись слезы. Значит, предчувствие ее не обманывало. Но как там родители?

– О, Ребекка! Ты думаешь, с ними все порядке? Ребекка подошла к дивану, на котором Маргарет читала свое письмо, и обняла ее за плечи.

– Конечно, дорогая. Вспомни, в скольких сражениях участвовали наши отцы, но из всех переделок выходили невредимыми. Кроме того, пока нет серьезных оснований опасаться, что вообще будет какой-то мятеж. Насколько я понимаю, полной ясности в этом вопросе пока нет. Я уверена, скоро все успокоится. Подобные угрозы были и раньше, но ничего не происходило.

– А вдруг как раз именно сейчас там происходит что-то ужасное? – проговорила Маргарет со страдальческим видом. – Боже мой, как долго идут сюда письма! Они отправлены месяц назад. Видишь штемпели? Наверняка там уже все изменилось.

– Успокойтесь, дитя мое, не надо так переживать. – Добрые глаза Фелис ласково глядели на Маргарет. – Я уверена, что все в полном порядке и ваши родители живы и здоровы. В письме, адресованном Эдуарду, говорится, что вам придется задержаться с отъездом, пока ситуация полностью не нормализуется. Что касается нас, то мы очень рады тому, что расставание откладывается. Пожалуйста, оставайтесь у нас, сколько пожелаете. Вы не представляете, как нам приятно ваше общество. А мне в особенности. Ведь быть единственной женщиной на острове так одиноко.

Глаза Фелис увлажнились, и Маргарет схватила ее за руку.

– Тетя Фелис, нам так приятно у вас гостить. Это огромное удовольствие. Вы все так добры к нам, так заботливы. – Она помахала письмом. – Вот если бы только знать, что с родителями…

Фелис погладила ее по руке.

– Я понимаю вас, моя дорогая, понимаю. Но нам следует набраться терпения и ждать. По крайней мере до весны. – Она просветлела. – На зиму мы переедем в Саванну, и вы увидите, там будет гораздо веселее.

Ребекка задумчиво смотрела на письмо в своей руке. Новости, конечно, ее тоже обеспокоили, и она сильно переживала за родителей, но, несмотря на это, в душе у нее все ликовало. Теперь, когда появилось столько времени, можно не опасаться, что проблема с Жаком будет решена. К весне он, конечно, уже созреет. А в том, что это будет так, она не сомневалась.

Глава 7

Шлюп «Предвестник» медленно поднимался по реке Саванне. Ребекка, Маргарет и Жак стояли на носовой палубе. Несмотря на позднюю осень, день выдался чудесный, теплый, а неприятный прохладный ветерок, по мере того как они удалялись от острова, постепенно начал стихать.

Ребекка подняла глаза на паруса и вздохнула, затем опустила их ниже, надолго задержав взгляд на лице Жака. Они стояли рядом настолько близко, насколько позволяли приличия.

– И как долго мы будем подниматься по этой реке?

Жак улыбнулся:

– Около пятнадцати миль. А плывем мы медленно не только потому, что здесь оживленное движение, хотя судов, как видите, предостаточно, – движение замедляют главным образом отмели. Их тут множество, но самое главное – от месяца к месяцу они меняют свое положение. Посмотрите, уже начались верфи, скоро вы сможете увидеть город.

Жак протянул руку вперед, а второй взял за локоть Ребекку, и она почувствовала, как в нее вливается волна тепла. Ребекка не покидала палубу, с тех пор как они вошли в устье реки, но чувствовала себя превосходно: ни малейшего намека на усталость и ее всю переполнял восторг.

Ну можно ли придумать лучше? Во-первых, погода чудесная, во-вторых, она приближается к незнакомому, но уже заранее милому ее сердцу городу, а в-третьих, что самое главное, находится в обществе своей ближайшей подруги и человека, которого любит. Единственное, что несколько омрачало радость счастливого дня, – это беспокойство за родителей. Что там сейчас происходит в Индии? Однако что она могла в данный момент предпринять? Оставалось надеяться и верить в отца, а она в него очень верила. Бог даст, он сумеет уцелеть и в этой смуте.

Стоявшая рядом Маргарет думала совсем о другом. Она стала невосприимчива ни к каким красотам, потому что с того самого дня, как пришло письмо из дома, ее не покидало чувство, что с ее отцом должно произойти что-то ужасное.

Ребекка сжала ее руку.

– О, посмотри, Маргарет! Это Саванна. Видишь, вон там, впереди?

Маргарет, чьи глаза были не такими зоркими, как у Ребекки, подалась немного вперед и без всякого энтузиазма приставила ладонь козырьком ко лбу. Она увидела обрывистый песчаный берег, довольно высокий, портовые сооружения, какие-то дома и множество судов различного назначения, больших и малых. У причала стояли совсем новые корабли с паровыми двигателями, о которых она знала лишь то, что они существуют. Выглядели они довольно странно; особенно нелепыми казались огромные деревянные колеса, располагавшиеся по бортам.

На набережной было столпотворение – ящики, корзины, бочки, кипы каких-то товаров, пестрая разноликая толпа матросов. Полуодетые, черные и белые, они сновали туда-сюда по набережной, как жуки. Там же в обоих направлениях двигались десятки тяжелых повозок и фургонов. Шум от всего этого стоял оглушительный: ржание и топот лошадей, пронзительные крики, пение, сиплые ругательства – все это, смешиваясь, создавало невообразимую какофонию.

Наверху обрывистого берега среди деревьев тоже были видны складские помещения и еще какие-то здания, назначения которых Маргарет определить не могла.

От разбросанных повсюду куч мусора исходило такое зловоние, что ее деликатный желудок немедленно среагировал. Она прижала к носу платок.

– Запах тут несколько неприятный, – проговорил Жак виноватым тоном. – Так на всех пристанях, во всем мире. Воздух станет чище, как только мы поднимемся выше грузового причала. И вы увидите город. Он красивый.

Жак весело рассмеялся, увидев, что Маргарет смотрит на него с сомнением.

– Правда. Саванна очень милый город. Вы сами в этом убедитесь, как только мы минуем портовые сооружения.

– Можете верить моему сыну, милые дамы, он говорит правду, – сказал Эдуард. Он прогуливался по палубе с Фелис под руку и в этот момент подошел к ним.

Ребекка обратила внимание, что сегодня Фелис выглядит особенно хорошо. Эдуард сманеврировал так, чтобы оказаться как можно ближе к Ребекке, и ей в нос ударил густой запах рома, табака и помады, которой он смазывал волосы. Эдуард пребывал в прекрасном настроении.

– Должен вам сказать, мои дорогие, Саванна – город весьма необычный. Необычными были люди, которые его основали, необычным было и само его основание.

Ребекка улыбнулась своему будущему свекру:

– Как интересно.

– Вот именно. Понимаете, на примере Саванны проводился благородный филантропический эксперимент. Джеймс Оглторп с друзьями представляли его себе как утопический город, убежище, пристанище для тех, кто пострадал от религиозных преследований, а также тех, кто разорился из-за долгов. Город должен был жить за счет поставок сырья в Англию и функционировать в качестве доказательства меркантилистской теории национального продукта.

– Благородный план, тут нет сомнений, – смущенно проговорила Маргарет, не отрывая носового платка от ноздрей.

– Да, так оно и было, – сказал Эдуард, – но на практике идеи Оглторпа не сработали. Шелковая промышленность, на которую попечители возлагали много надежд, так и не поднялась. Английской королеве не пришлось сшить себе платье из джорджианского шелка. Большинство привезенных сюда редких растений так и не прижились, а потом началось и всякое другое. Было разрешено селиться католикам и евреям, сняли запрет на продажу рома, разрешено было также привозить сюда рабов. После этого Саванна стала таким же городом, как и все остальные в Колониях. Тем не менее сейчас это один из самых процветающих городов в Штатах.

– А много ли здесь англичан? – спросила Маргарет, опять же через платок.

– Вы имеете в виду людей английского происхождения? – спросил Эдуард. – Да, очень много. Но не большинство. Кого здесь только нет – поселенцы из Зальцбурга, из Моравии, шотландские горцы, швейцарцы, уэльсцы, евреи и, конечно же, французы. А вы знаете, что самый жесткий отсев эмигрантов, какой только когда-либо проводился в американских колониях, был именно здесь, в Джорджии? В качестве поселенцев сюда допускались люди только с хорошей репутацией, обладающие высокими моральными качествами и семейные. Вам может показаться интересным еще и тот факт, что город не разрастался случайно и беспорядочно, как большинство городов в этой стране, а планомерно застраивался. Он был разбит по плану Джеймса Оглторпа на равнине, прилегающей к обрывистому берегу реки. Равнина эта называется Ямакрау-Блафф. Согласно плану перекрестки всех улиц должны были образовывать площади – всего их двадцать четыре, – для того чтобы люди могли собираться на праздники, а также торговать. Сейчас эти площади служат в основном лишь украшением города.

– Ямакрау! Что за странное слово? – удивилась Ребекка.

Эдуард усмехнулся:

– Это индейское слово, дорогая. В этой местности живет много индейцев. Когда сюда прибыл Оглторп, на том месте, где сейчас стоит город, было поселение индейцев, которое и называлось Ямакрау. Здесь жило племя крик, предводительствуемое вождем Томо-Чи-Чи. В то время оно находилось на тропе войны.

Ребекка подняла глаза на обрывистый песчаный берег: «Так вот она какая, эта новая страна. А виды не особенно отличаются от английского пейзажа».

– А сейчас здесь есть индейцы?

– О, вы будете их встречать, и достаточно часто.

– А они похожи на индийцев? – спросила Маргарет. – Я просто не могу себе вообразить, как они выглядят. Слышала, что их зовут «краснокожие». У них что, действительно красная кожа?

Эдуард засмеялся:

– На Дупту они не похожи, если вы это имеете в виду. Они принадлежат совсем к другой расе, и кожа у них имеет красноватый оттенок, а не коричневый или черный. Но скоро вы прибудете в Саванну и увидите сами.

На Ле-Шен спустился вечер. Начало темнеть. Арман сидел в большом кресле у окна и хмуро созерцал закат. О том, какое у него было настроение, не стоит даже и упоминать.

К нему бесшумно приблизилась Люти с подносом, на котором стоял большой бокал. От звука ее голоса он вздрогнул.

– Вот, я принесла тебе выпить холодненького. Может, это поднимет настроение.

Он молча повернулся и взял бокал, от которого исходил аромат крепкого рома.

Поставив поднос на столик, Люти опустилась на подушку, лежавшую рядом с креслом Армана, и взяла его за руку.

– Я так огорчена, – произнесла она мягко глубоким, низким голосом.

Он бросил на нее взгляд.

– Что же могло тебя огорчить?

Люти слабо улыбнулась ему в полумраке:

– Мне всегда грустно, когда ты в таком настроении. Такой мрачный, такой ожесточенный. Это ведь из-за англичанки, правда? Она очень красивая.

Арман осушил наполовину содержимое бокала одним длинным глотком.

– Допустим, ты права, но это все равно тебя не касается. – Он издал какой-то звук, отдаленно напоминающий смех. – Да и зачем мне нужна эта избалованная англичанка, которая, наверное, даже и представления не имеет, как вести хозяйство?

Улыбка Люти стала шире.

– О, молодой хозяин, ей и не надо это уметь, поскольку у тебя есть я. Она для другого. И ты это знаешь. Ведь знаешь, верно?

Арман устало улыбнулся:

– Люти, ты единственный человек, которому я разрешаю так с собой разговаривать. Почему я не сержусь на тебя за твою дерзость? А ведь следовало бы.

– Потому что я тебе как вторая мать, и ты прекрасно знаешь, что я всегда думаю лишь о том, чтобы тебе было хорошо. – Она говорила мягко, но уверенно. – Из-за чего ты так расстроился? Из-за девушки, или ты снова поссорился с отцом?

– Я полагаю, и то и другое. – Арман допил ром и протянул ей бокал. – Ты ведь знаешь, если бы Эдуард дал мне здесь полную свободу, я бы взял с этой земли вдовое больше. Одного хлопка сколько можно было бы собрать. А сколько выручить денег. Я мог бы ввести севооборот, чтобы не истощалась почва. Но на все мои предложения отец всегда отвечает отказом. У него совершенно отсутствует деловая жилка. Единственное, что он знает, – это как тратить деньги. И Жак почти такой же. С тех пор как мой брат вернулся с войны… Но что толку говорить об этом.

– Правда – то, что ты говоришь, – кивнула Люти. – Я сама это вижу. И все же тебе надо найти к отцу особый подход. А то ты всегда на него наскакиваешь, как молодой бычок, а это его только раздражает и восстанавливает против тебя.

Арман горько рассмеялся:

– Он был настроен против меня с самого начала. Задолго до всего. Ты же сама мне недавно все рассказала.

Люти тяжело вздохнула:

– Мне не следовало тебе говорить. Теперь я понимаю, что зря это сделала, но мне хотелось, чтобы ты знал правду. Я думала, если ты будешь знать, это поможет как-то справиться с ожесточением. Ты хотя бы будешь понимать причины. Но теперь я вижу, что пользы мало, это только еще больше прибавило в твою жизнь горечи.

Арман коснулся ее руки:

– Нет! Нет, Люти. Ты все делаешь правильно. Для меня очень важно знать правду. И мне действительно стало легче. Клянусь, это именно так. Ты и твоя мать – вы обе мне настоящие друзья, единственные в мире, и я обязан вам до конца своих дней. Твоя мать умерла, ее я уже никак отблагодарить не могу, но тебя, надеюсь, когда-нибудь удастся. Я дам тебе свободу. Если бывшим рабам будет разрешено здесь жить, ты останешься; в противном случае, опять же если у меня появится достаточно денег, я отправлю тебя куда-нибудь в безопасное место.

– Будем надеяться, что это когда-нибудь случится. – Она грустно улыбнулась. – Когда-нибудь, когда я уже не буду тебе нужна, когда у тебя будет кто-нибудь, например эта красотка, маленькая англичанка, которая станет присматривать за тобой…

Арман покачал головой:

– Боюсь, Люти, что как раз об этой англичанке, о которой ты говоришь, и речи быть не может. Она положила глаз на кое-кого другого в нашей семье, а ко мне не питает ни малейшего интереса.

– Ну и чудесно! – Люти всплеснула руками и поднялась на ноги. – Пойду приготовлю тебе ужин, хороший ужин. Пусть хоть вкусная еда немного тебя порадует.

Она бесшумно покинула комнату, оставив Армана снова созерцать надвигающуюся темноту, вспоминать нежные губы Ребекки и мягкую податливость ее тела.

– Фелис говорит, что это будет большой прием, – произнесла Ребекка, разглядывая в зеркале свою новую прическу. Зеркало стояло на туалетном столике в большой спальне, которую им с Маргарет отвели в особняке в Саванне. – Будет очень много важных гостей, и я слышала, как Эдуард говорил Жаку, что для него приготовлен большой сюрприз – особенный гость. Хотелось бы знать, кто это.

Занятая одеванием, Маргарет промолчала, а Ребекка задумалась, мысленно перенесясь на несколько недель назад. Эти недели, что они провели в Саванне, Ребекка считала восхитительными. По своим размерам этот городской дом, конечно, с «Домом мечты» сравниться не мог, но тоже имел прекрасную планировку и был богато меблирован. Располагался он на большом участке, фасадом к площади Рейнолдс-сквер. Его окружал живописный сад с множеством редких растений.

Жак был прав: сам город оказался довольно милым. От реки и до южной окраины его пересекала широкая, мощенная песчаником главная улица, которая называлась Булл-стрит. На нее словно нанизано было ожерелье площадей, засаженных китайскими вишнями и белыми кедрами.

В городе было несколько интересных зданий. Одно из них располагалось прямо на Рейнолдс-сквер. Это великолепное сооружение было воздвигнуто в 1789 году Джеймсом Хабершемом-младшим, который, как поняла Ребекка, был одним из самых значительных фигур в городе. Теперь в нем располагался банк Джорджии, «Плантерс бэнк». Его стены имели необычный нежно-розоватый оттенок. Эдуард объяснил, что это сквозь белую штукатурку просвечивают красные кирпичи, из которых сложен дом.

Другое интересное здание еще только воздвигалось. Ребекка всегда им любовалась, когда ей случалось оказаться поблизости. Этот огромный жилой дом, который будет занимать целый квартал, был спроектирован выдающимся архитектором Уильямом Джеем и обещал стать самым роскошным и величественным зданием во всей Саванне.

Ребекка снова повернулась к зеркалу.

– Маргарет, тебе нравится моя прическа? Прежде чем ответить, Маргарет внимательно ее изучила.

– Думаю, да. Хотя должна заметить, что это уж слишком мудрено.

Ребекка улыбнулась своему отражению.

– Господи! Неужели ты не понимаешь? Сегодня я хочу выглядеть потрясающе. Фелис сказала, что здесь соберется весь цвет Саванны, и я не желаю, чтобы меня затмили местные красавицы.

– Разве такое может случиться? Ты всегда была самой красивой, при любых обстоятельствах. Это для тебя секрет? – заметила Маргарет без всякой зависти и чувствуя даже некоторую гордость. Лично она не жаждала блистать на балу, но находиться рядом со звездой, которая вызывает восхищение и завистливые взгляды, несомненно, ей было приятно. Пусть сияет Ребекка, а Маргарет было достаточно и отраженного света. Ее бы только смутило, если бы вдруг засияла она сама.

Пребыванием в Саванне она тоже была довольна. Единственное неудобство заключалось в том, что приходилось делить комнату с Ребеккой. С большим удовольствием она бы жила отдельно. Однако пришлось смириться.

Саванна была городом сравнительно небольшим, так что здесь все друг друга знали, и приезжие всегда привлекали интерес местных жителей, особенно если это две привлекательные молодые девушки. Маргарет и Ребекку едва не рвали на части, их приглашали почти каждый день, даже опомниться было некогда. Без их участия не обходилось ни одно сколько-нибудь значительное событие в городе. А вот теперь пришла очередь Молино: они устраивают у себя в доме большой прием.

Готовящийся бал должен был стать гвоздем сезона, и даже Маргарет чувствовала это, хотя не разбиралась во всех нюансах светских отношений. В доме с утра царило приподнятое настроение. Даже загадочный Дупта, казалось, несколько просветлел. И Фелис.

– Маргарет, ты заметила, как изменилась Фелис, с тех пор как мы здесь? – произнесла Ребекка, словно прочитав ее мысли. – Все ее недомогания вроде бы кончились, она мне кажется сейчас здоровее, чем когда-либо.

Маргарет кивнула:

– Странно, но я как раз подумала об этом. И ты знаешь, здесь спится много лучше. – Она слегка покраснела, и Ребекка это заметила.

– Неужели все это время на острове ты думала о нашем ночном визитере? Но ведь с тех пор как мы обнаружили тайный ход, прошло уже несколько месяцев. Я за это время ничего необычного больше не замечала. А ты?

– Я тоже, – смущенно призналась Маргарет, – но все равно была напряжена, почти каждую ночь боялась, что это снова случится. Ко мне никто не приходил, но странную музыку я слышала еще один или два раза. Я в этом уверена. Во всяком случае, до приезда в Саванну я ни разу с тех пор по-настоящему не выспалась.

– Непохоже, чтобы в этом доме тоже был тайный ход. Однако мне кажется странным, что здесь все ведут себя как-то иначе.

– А может быть, все дело в Армане? Ведь он единственный, кого здесь нет. – Маргарет задумалась. – Мне кажется, он сильно раздражал своего отца.

Боясь как-нибудь себя выдать, Ребекка отвернулась. Образ жизни, какой они вели в Саванне, был достаточно суматошный, к тому же она постоянно общалась с Жаком, и тем не менее… в мыслях то и дело возвращалась к Арману и к тому эпизоду на холме, вспоминая о нем гораздо чаще, чем хотелось бы. И хотя длилось это всего какую-нибудь минуту, а то и меньше, но память о прикосновении его рук, губ, мысли о том, как он прижал ее тогда к себе и какие чувства при этом в ней всколыхнулись, вытеснить из своего сознания ей никак не удавалось. Почему теперь, находясь так близко от заветной цели, так близко от Жака, она продолжает думать об этом неотесанном Армане?

Ребекка улыбнулась.

В Саванне Жак стал еще более внимательным, чем когда-либо. Она полагала, что этому способствовало появление многочисленных поклонников. Ничто лучше не раздувает пламень в мужчине, как появление соперника. А если соперников много? Такова природа мужчины – он может находиться рядом с женщиной и быть к ней лениво-равнодушным, но, стоит ему обнаружить, что эту женщину жаждет кто-то другой, мужчина сразу же начинает жаждать ее с утроенной силой. А в том, что Ребекка была действительно желанна почти каждому мужчине, сомнений не возникало.

В ее пользу действовало и еще одно обстоятельство. Незадолго до их отъезда в Саванну случилось так, что она проходила мимо гостиной, где беседовали Эдуард и Жак. Несколько слов, которые она уловила, заставили ее остановиться и прислушаться.

– Сынок, – говорил Эдуард, – ты не считаешь, что пришло время серьезно подумать о женитьбе? Понимаешь, тебе уже почти тридцать – самая пора произвести на свет наследника. Я не так уж молод, ты это знаешь, и существование мое не вечно. Подари мне и матери радость видеть своих внуков, пока мы еще окончательно не одряхлели.

Жак ответил не сразу, голос его был тихим и неуверенным:

– Я полагаю, вы правы, сэр. Каюсь, я действительно пока об этом не много размышлял. Война, понимаете…

– Ерунда все это, мой мальчик! Война кончилась, и ты теперь дома. Почему бы тебе не остепениться?

Я не вижу причин, которые бы этому препятствовали. И самое главное, кандидатур предостаточно. В Саванне полным-полно достойных девушек на выданье. Но при чем тут Саванна, когда прямо здесь, под одной с тобой крышей, живут две такие красавицы. – Эдуард хохотнул. – Имеющий глаза да видит. А у меня есть глаза, и я вижу, как ты смотришь на Ребекку; не укрылось от меня и то, как она смотрит на тебя. Девушки красивее тебе просто не найти. А что же касается ее семьи и состояния, то тут дела обстоят еще лучше. Ее отец достаточно богат и даст за ней приличное приданое. В этом я уверен. И препятствий к браку никаких нет – она хотя тебе и родственница, но очень дальняя. Не двоюродная сестра и, кажется, даже не троюродная. Выбирай: либо она, либо Маргарет – каждая из них могла бы стать тебе отличной женой.

Ребекка почувствовала, что ее лицо горит, но скорее от радости, чем от смущения. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, насколько важным фактором при принятии решения о браке является материальное благосостояние семьи жениха и невесты. Эдуард был совершенно прав: отец даст ей в качестве приданого приличную сумму. И брак этот у него тоже не вызовет никаких сомнений, потому что войти в близкое родство с семьей своего американского кузена было бы для отца' желательно. Она задержала дыхание, стараясь не пропустить ответ Жака.

Заговорил он опять не сразу и очень тихо.

– Вы правы, отец. Я не отрицаю, что сильно увлечен Ребеккой и постоянно ищу ее общества. А найдется ли мужчина, который бы вел себя иначе? Тем не менее я не уверен, что готов к женитьбе.

Раздался шлепок. По-видимому, Эдуард хлопнул сына по плечу.

– Так в чем же дело, сынок? Приобрети, пожалуйста, эту уверенность как можно скорее. Помни, время пришло.

В этот момент Ребекка услышала шаги: по коридору кто-то шел. Она оглянулась и увидела, что в ее сторону идет горничная. Приняв озабоченный вид, Ребекка поспешила в противоположном направлении.

Эдуард прав, Жак должен принять решение, и как можно скорее. Сколько можно тянуть? И она поможет ему принять это решение! Сегодня вечером, на балу, будут присутствовать претенденты в женихи в наиболее полном составе. Она решила флиртовать со всеми напропалую. Если и это не подвигнет Жака сделать предложение, она заведет разговор сама. Конечно, девушке не подобает начинать разговор на такую тему, но, будучи красивой и желанной, Ребекка всегда была способна совершать поступки, на которые другие женщины никогда бы не решились. Она все это сделает тонко, только подтолкнет, а сама далеко, конечно, заходить не будет. Но сегодняшний вечер должен стать особенным. Сегодня Жак должен сделать ей предложение!

Повернувшись к Маргарет, она некоторое время задумчиво на нее смотрела. У кузины были сверхъестественные способности предсказывать будущее. От ее пророчеств бывало даже страшно. Ребекка никогда не обращалась к Маргарет с просьбой открыть, что ждет ее впереди. Но сейчас ей очень захотелось узнать, какие по этому поводу у Маргарет имеются предчувствия.

– Маргарет, – сказала она, – тебе известно, что я хочу выйти замуж за Жака, не так ли?

Маргарет подняла голову, не выразив никакого удивления:

– Конечно. Думаю, я знала это с самого начала. Ребекка придвинула свой стул ближе.

– Отлично! И что ты думаешь по этому поводу? Какие у тебя предчувствия? Мы поженимся?

Маргарет отвернулась и начала рассматривать свое отражение в зеркале.

– Что ты имеешь в виду? Откуда мне это может быть известно?

Ребекка улыбнулась и погрозила пальцем.

– Ладно тебе, Мэгги. Ты прекрасно знаешь, что мне известны твои способности предсказывать будущее. Очень часто эти пророчества сбываются. Ну так скажи мне, что ты сейчас чувствуешь насчет меня и Жака? Обещаю, что не расстроюсь, если ответ будет не таким, какой мне бы хотелось услышать.

Внезапно почувствовав раздражение, Маргарет швырнула на стол расческу.

– А мне безразлично, расстроишься ты или нет! И не зови меня Мэгги. Ты прекрасно знаешь, что я не люблю говорить на эту тему. Мне это неприятно.

Маргарет была почти уверена: в Индии случилось что-то страшное. Однако она надеялась, что ее предчувствия ошибочные – такое иногда тоже случалось. Поэтому вести разговоры о пророчествах было для нее просто непереносимо.

Подобный взрыв раздражения у неизменно спокойной и терпеливой Маргарет застал Ребекку врасплох.

– Пожалуйста, Маргарет, – теперь она заговорила льстивым, вкрадчивым голосом, – не будь такой противной.

Маргарет знала, что Ребекка от нее не отстанет.

– Ладно, – сказала она вздыхая, – я думаю, ты выйдешь за него замуж, но…

Ребекка издала победный клич:

– О, Маргарет! Как чудесно!

– Но я предчувствую кое-что еще, – Маргарет нахмурилась, – и ты должна это тоже знать. Я чувствую, что все плохо кончится. Но почему это случится, не знаю, не могу объяснить.

С лица Ребекки исчезла улыбка.

– Что за ужасные вещи ты говоришь! Что значит «плохо кончится»? Жак – добрейший и внимательнейший из мужчин… – Она сделала паузу. – А может быть, ты ревнуешь?

– Нет. И ты это знаешь не хуже меня, – в сердцах проговорила Маргарет. – Тебе известно также, что я люблю тебя как сестру, несмотря на то что иногда ты бываешь просто несносной. Ты просила меня сказать, что я чувствую, и я сказала.

Ребекка уже успокоилась. Во-первых, предсказания Маргарет не всегда сбываются полностью, а во-вторых, она была так счастлива, услышав первую часть предсказания, что они с Жаком поженятся, что вторую решила даже не принимать во внимание.

Глава 8

К тому времени, когда Ребекка и Маргарет были готовы спуститься вниз, большинство гостей уже прибыло и дом гудел от голосов. Постоянно звучала музыка, доносившаяся из большой гостиной. Танцевального зала в этом доме не было, поэтому просто вынесли из гостиной мебель и убрали ковры.

– Какие все нарядные и элегантные, – прошептала Маргарет, прикрыв рот рукой в перчатке. Они стояли наверху главной лестницы, наблюдая за прибывающими гостями.

– Они элегантные, это правда, – сказала Ребекка, легко сжимая руку кузины. – Но не более элегантные, чем мы с тобой!

И в самом деле, обе девушки выглядели очаровательно.

На Маргарет было ее новое платье из сиреневого батиста, отороченное снизу и у лифа дорогой шелковой тканью, которая называлась «иней», потому что была расшита маленькими белыми жемчужинами. Ее мягкие каштановые волосы, завитые в локоны, были зачесаны на французский манер и увенчаны небольшой вечерней шляпкой, также «покрытой инеем», то есть расшитой жемчугом. Ребекка посмотрела на кузину и осталась довольна.

Сама она выбрала платье из голубого шелка с окантовкой из серебристого атласа с тиснеными листьями. Ее густые, искусно уложенные волосы были затянуты узкой лентой из того же самого атласа с серебристыми листьями, что и окантовка платья. Она переплеталась с широкой лентой из голубого атласа. Ребекка знала, что выглядит так же превосходно, как и всегда, или даже лучше, чем всегда; из-за этого и от предчувствия праздника у нее слегка кружилась голова.

Увидев, что молодые дамы спускаются по лестнице, Эдуард поспешил им навстречу. Его лицо постаревшего красавца раскраснелось от вина и радостного возбуждения. Глаза сияли.

– Какая прелесть! Вы выглядите как две очаровательные голубки. Вы просто прекрасны! Прошу вас, проходите и познакомьтесь с нашими гостями. Уверен, впереди нас ждет замечательный вечер. Могу дать слово.

Подавая Ребекке руку, он сумел быстро и незаметно скользнуть по ее груди и на мгновение прижать ладонь чуть пониже, у талии. Она не отстранилась, хотя не выносила такие вольности. Почему? Да потому что это будущий свекор. А кроме всего прочего, что особенного он сделал? Если эти как бы случайные касания и пожатия доставляют ему маленькое удовольствие, служат источником радости, пусть – она с этим как-нибудь примирится, по крайней мере до тех пор, пока они не станут с Жаком мужем и женой. А там видно будет.

Она посмотрела ему в глаза и приятно улыбнулась.

– А кто этот загадочный гость, о котором вы говорили? Кто-то очень важный?

Эдуард откинул голову и рассмеялся.

– Можно сказать и так, дитя мое! Да, это очень важный человек.

– Значит, мужчина!

Эдуард вел девушек по направлению к главной гостиной.

– Это сущая правда, он действительно мужчина. Сегодня вечером, молодые дамы, вы познакомитесь с настоящим героем Америки, и могу поспорить, что не скоро забудете и его, и этот вечер.

Ребекка потом часто вспоминала слова Эдуарда: он действительно оказался прав.

В этот момент к ней подошел лощеный молодой человек, который большую часть танца разглагольствовал о себе. Маргарет кружилась в паре с Эдуардом. Как только закончился танец, Эдуард оставил их у дальней стены и поспешил в холл. По залу пронесся гул: все что-то оживленно обсуждали.

– Говорят, что здесь будет Джэксон.

– О, я не могу в это поверить!

– Генерал Эндрю Джэксон? Здесь?

– Да, сюда прибыл Эндрю Джэксон со своей Рейчел. Кто-то видел их в холле.

– Где он?

– Как она выглядит?

– Во что она одета?

– Кто-нибудь ее видел?

– Вы, конечно, знаете, что о ней говорят.

– Генералу Джэксону лучше бы не слышать того, что вы сказали!

– О, разумеется, нет! Разве я бы при нем осмелился? Я слышал, он провел много удачных дуэлей.

– Что, Крепкий Орешек[10] здесь? В Саванне? Это действительно так? Неужели такое возможно?

Ребекка и Маргарет обменялись вопросительными взглядами. Затем Ребекка поднялась на цыпочки, положив руку на плечо Маргарет. Взгляды всех были обращены в сторону широкой двойной двери, ведущей в холл. Затем внезапно все разговоры стихли, и воцарилась почти благоговейная тишина, которую взорвал голос Эдуарда:

– Леди и джентльмены, позвольте вам представить генерала Эндрю Джэксона и миссис Джэксон!

Не обращая внимания на смущенный шепот Маргарет, Ребекка не могла сдержать своего любопытства – опираясь на плечо кузины, она забралась на стоящее у стены низкое кресло.

Наблюдать отсюда было очень удобно. В дверном проеме появился Эдуард рядом с немолодой парой.

Мужчина был высокий и худой, с удлиненным красивым и задумчивым лицом. Через всю щеку проходил не широкий, но довольно заметный шрам, который терялся в копне темно-рыжих волос, прореженных сединой. Его прическа была немного похожа на петушиный гребень. В этом обветренном лице чувствовались сила и характер. Несомненно, это был человек, способный приковать всеобщее внимание.

Женщина рядом с ним была среднего сложения, скорее даже полноватая, с оливковой кожей, густыми темными волосами и большими пронзительными черными глазами. Она была немолода, но все еще очень красива. «Наверное, в молодости у Рейчел было много поклонников», – подумала Ребекка. Полные, хорошо очерченные губы до сих пор говорили о страстности натуры.

В этот момент Джэксон увидел Ребекку, стоящую на кресле и глазеющую на него. По-видимому, это его приятно удивило и позабавило, потому что он проказливо улыбнулся ей во все лицо.

Многие из гостей начали поворачиваться, чтобы проследить за его взглядом, и Ребекка, смутившись, быстро спрыгнула с кресла.

– Ребекка! – сердито прошептала Маргарет. – Честное слово! Почему ты не следишь за собой?

Нимало не обеспокоенная, Ребекка только отмахнулась:

– Да что там, зато я на него посмотрела. Он производит очень сильное впечатление. В нем есть что-то неотразимое. Надеюсь, Эдуард нас представит.

Музыканты заиграли снова, но танцевать вышло всего несколько пар. Большинство гостей собрались вокруг генерала и его супруги.

– Идем, – сказала Ребекка, крепко хватая Маргарет за руку. – Посмотрим, нельзя ли подобраться поближе.

Маргарет неохотно поплелась сзади, а Ребекка начала энергично прокладывать путь через толпу по направлению к двери гостиной. Они продвигались медленно, и Ребекке удавалось уловить обрывки разговоров. Опять прозвучало несколько замечаний по поводу Рейчел Джэксон. По-видимому, супруга генерала была замешана в каком-то скандале.

Приблизившись к молодой женщине, с которой они с Маргарет были знакомы, Ребекка сделала остановку.

– О, Мэри, – произнесла она радостно, – это потрясающе, вы не находите? Видеть так близко генерала Джэксона!

Молодая женщина, которую звали Мэри Уильяме, была полна чувства собственной значимости. Она улыбнулась в ответ, но с таким видом, словно ей пришлось сделать усилие и оно причинило боль. «Еще бы ей не расстраиваться, – подумала Ребекка, – такое событие поднимает престиж семьи Молино на недосягаемый уровень».

– Да, это волнующий сюрприз.

– Мэри, – сказала Ребекка, – мы в вашей стране совсем недавно и очень многого не знаем.

Мэри покровительственно улыбнулась, но на этот раз более искренне.

– Конечно, дорогая Ребекка. Это вполне понятно. Итак, если у вас есть какие-нибудь вопросы, я буду счастлива на них ответить.

– Хм, мне хотелось бы узнать одну вещь. Я слышала, как несколько человек делали в адрес миссис Джэксон какие-то намеки. Мне показалось, что это касается ее прошлого. О чем идет речь?

Пухленькое лицо Мэри порозовело.

– Ребекка! – прошептала Маргарет. Игнорируя этот шепот, Ребекка продолжала мило улыбаться Мэри.

– Тут есть, конечно, кое-что, хотя я не знаю, следует ли мне рассказывать. Говорят, что генерал Джэксон убил на дуэли несколько человек только за то, что они осмелились упомянуть об этом.

– Да, мне что-то такое тоже вскользь довелось услышать. В таком случае это, должно быть, действительно связано с большим скандалом. Если вы опасаетесь говорить, я, конечно, понимаю… – В голосе Ребекки чувствовалось явное разочарование.

Мэри снова слегка покраснела и осторожно осмотрелась.

– Хорошо, я расскажу. Полагаю, это не принесет никому вреда. Кроме всего прочего, скандал случился довольно давно, и о нем знает почти каждый. Говорят, точнее, некоторые утверждают, что брак генерала Джэксона и миссис Джэксон был не совсем… хм… не совсем правильным!

– Не совсем правильным? – Ребекка бросила на нее недоуменный взгляд. – В каком смысле?

Мэри снова быстро посмотрела по сторонам, придвинулась ближе и зашептала на ухо Ребекке:

– Говорят, что Рейчел Джэксон была замужем и вышла за генерала, не будучи разведенной с капитаном Робардсом. Во всяком случае, все формальности при разводе соблюдены не были. Это вызвало много шума и толков и до сих пор считается своего рода скандалом.

Улыбка Ребекки стала еще шире, а Маргарет только шумно вздохнула. Ребекка быстро толкнула ее локтем в бок.

– Да, ничего не скажешь, действительно скандальная история, если, конечно, это правда. Представляю, в какую ярость мог прийти генерал, услышав такие сплетни о своей жене. Скажите, пожалуйста, Мэри, а почему генерала зовут Крепким Орешком?

– Мой отец рассказывал, что генерал получил это прозвище от солдат во время кампании 1812 года. И с тех пор оно к нему прилипло. Говорят, он пользовался любовью и уважением всех, кто воевал под его началом.

В этот момент к ним приблизился Жак, и Ребекку удивило мрачное выражение его лица. Казалось, он должен быть счастлив встрече со своим любимым боевым командиром.

– Ребекка, Маргарет, вот вы где. Я вас повсюду ищу. Отец хочет представить вас генералу Джэксону и его супруге. Пойдемте!

Подавая ему руку, Ребекка улыбнулась:

– Ну, как вам понравился сюрприз, который преподнес всем нам дядя Эдуард? Подозреваю, вы даже не догадывались, что это будет генерал Джэксон.

Жак неохотно улыбнулся в ответ:

– Вы правы, я понятия не имел, что сегодня на балу появится генерал. Отец удивил всех.

– Мэри рассказывала, что солдаты его любили. А вы рады видеть его снова?

Жак кивнул, но опять же как-то смущенно, что не ускользнуло от внимания Ребекки. Его голос, однако, был вполне сердечным.

– Да, конечно. Я тоже восхищаюсь генералом. Он выдающийся военачальник, и это большая честь, что он посетил наш дом. Не знаю, как отцу удалось разузнать, что он собирается в Саванну. Но у отца столько нужных связей… А вот и они.

Теперь, находясь совсем близко, Ребекка смогла увидеть, что глаза у генерала ярко-голубые, а лицо слегка тронуто оспинами.

Эдуард подвел девушек к генералу и его жене.

– Миссис Джэксон, генерал Джэксон, я хочу представить вам двух моих очаровательных родственниц, которые отважились посетить нас, преодолев длинный путь из Индии. Ребекка Трентон и Маргарет Даунинг.

Девушки сделали реверанс.

– О, Эдуард, вас можно поздравить – у вас в родне такие красавицы, – произнес Джэксон, и Ребекка обнаружила, что он говорит с легким ирландским акцентом.

Рейчел Джэксон ласково кивнула. Ребекка исподтишка изучала ее лицо. Она понимала, что значит, когда в тебя постоянно влюбляются мужчины, и ни в чем эту женщину не обвиняла. Конечно, выходить замуж за одного, когда ты еще состоишь в браке с другим, – это слегка шокирует, особенно если выходишь за выдающегося американского генерала. В Индии подобный скандал мог бы сильно подпортить, если вообще не разрушить, карьеру любого британского офицера. Но в этой стране, по-видимому, сплетни не имеют такого большого значения. И это хорошо.

По-доброму улыбаясь, Джэксон повернулся к Жаку.

– Жак, мой мальчик, как я рад видеть тебя снова! Выглядишь ты отлично. – Он посмотрел на Эдуарда. – У вас прекрасный сын, Эдуард. Не знаю, много ли он рассказывал вам о своих делах на войне, но могу засвидетельствовать: сражался за родину храбро, честь своей семьи не посрамил. Я горд, что под моим командованием были такие офицеры, как он. Лицо Жака сделалось бордовым.

– Мне очень приятно слышать о себе такие слова, генерал, но я только выполнял свой долг и вовсе не заслуживаю того, чтобы меня за это еще и хвалили.

Джэксон заложил руки за спину. Худой, жилистый, в этой позе он казался еще выше.

– Это не так, мой мальчик! Не надо смущаться, если тебя искренне хвалят, а кроме того, ты этого заслуживаешь. Эдуард, ваш сын был хорошим офицером. Все, с кем он сражался бок о бок, его очень уважали и любили. Моя мать часто повторяла: «Береги честь смолоду, а здоровье под старость*. Так вот, Эдуард, ваш сын действовал в соответствии с этими принципами. – Он грустно кивнул. – Так что не надо смущаться, Жак. Это все правда. И знаешь, если положение во Флориде станет хуже, ты мне понадобишься снова. Я полагаю, ты слышал о том, что затевается во Флориде?

– Да, до нас на этой неделе дошли кое-какие новости, – вмешался Эдуард. Он посмотрел на Маргарет и Ребекку. – Но может быть, наши дамы пожелают вернуться к танцам? Мне не хочется утомлять их скучными разговорами о войне.

Немедленно воспользовавшись случаем, Маргарет сделала вежливый реверанс и удалилась. Ребекка же не сдвинулась с места.

– Если позволите, сэр, я предпочла бы остаться. Меня очень интересуют история и политика, а тут мне представляется возможность услышать новости из первых рук. Разве от такого можно отказаться?

Генерал Джэксон от души рассмеялся и взял жену за руку.

– Ты не находишь, дорогая Рейчел, что эта молодая леди очень похожа на тебя? Должно быть, вы с ней родственные души.

Рейчел Джэксон улыбнулась, ее лицо оживилось.

– Я не поняла, что ты хочешь этим сказать?

Джэксон отвесил ей легкий поклон.

– Я хочу сказать, дорогая, что она так же очаровательна, как и ты. – И, обращаясь к Ребекке, добавил: – Конечно, вы можете остаться, девочка. Все, что я буду говорить, вскоре станет известно каждому.

– Информация, которую получил я, – произнес Эдуард, – гласит, что ренегаты, укрепившиеся на острове Амелия, пытаются организовать мятеж с целью отделения Флориды и присоединения ее к Южно-Американским Республикам. Это правда?

– Боюсь, что в основном все это соответствует действительности, сэр. По моему мнению, давно уже пора было очистить Форт-Негро и Фернандину. В этом городе просто рай для бандитов всех мастей, и они набрали там такую силу, что испанцы сами уже не знают, как с ними справиться. Мне совершенно точно известно, что одних контрабандных товаров там на сотни тысяч долларов. Создалась взрывоопасная ситуация, но я не верю, что ее можно как-то поправить, пока Флориду еще удерживают испанцы.

– А семинолы?

– К несчастью, с этим тоже не все в порядке. Индейцы-семинолы отказываются покидать земли в соответствии с соглашением, заключенным с индейцами племени крик. Скорее всего придется что-то предпринимать.

В этот момент к группе приблизились несколько мужчин, и Ребекка подумала, что теперь лучше всего удалиться. Присутствие на балу четы Джэксонов – это, конечно, большое событие, но не стоит забывать об основном: по плану она должна остаться с Жаком наедине и, если получится, заставить его сделать предложение. Ребекка надеялась, что суматоха, вызванная прибытием генерала и его жены, не помешает осуществлению этого плана.

– Жак, – сказала она тихо, взяв его за локоть, – вы не проводите меня в танцевальный зал?

Жак радостно улыбнулся. Ребекке показалось – даже слишком радостно, но в данный момент для нее было важно не это.

– С удовольствием, Ребекка. – Жак повернулся к Джэксону и его супруге: – Надеюсь, вы извините меня, генерал?

Генерал Джэксон сделал легкий поклон:

– Конечно. Я был в восторге познакомиться с вами, мисс Трентон.

– Это большая честь для меня, генерал и миссис Джэксон.

Ребекка исполнила грациозный реверанс, взяла Жака под руку, и они удалились.

Глава 9

Вечер был в самом разгаре. Несмотря на присутствие генерала Джэксона, Жак почти все время находился рядом с ней. Ребекка сияла – все складывалось в соответствии с ее планами.

Прибытие генерала Джэксона несколько нарушило обычное течение бала, но постепенно все опять вошло в привычное русло. Ребекка много танцевала, причем с Жаком даже несколько больше, чем это было положено по танцевальной карте. Последней была быстрая мазурка. Закончив танец, Ребекка принялась энергично обмахиваться веером. Жак намек уловил и тут же спросил, не хочет ли она пройти на террасу подышать свежим воздухом. Это предложение было благосклонно принято.

Погода была приятная, несмотря на позднюю осень.

– Как замечательно! – воскликнула Ребекка, когда они вышли на безлюдную террасу. – Здесь почти так же тепло, как в Индии.

Жак подвел ее к перилам, чтобы она могла полюбоваться на площадь. Выражение лица у него было одно временно страстное и растерянное. Лоб покрывали мелкие капельки пота. Он извлек из кармана большой льняной носовой платок и приложил к лицу.

– Нынешняя осень удивительно теплая. В эту пору здесь обычно бывает довольно холодно.

Наступила тишина. Зная, что выглядит сейчас неотразимо, Ребекка наклонилась к нему и заговорила с придыханием, слегка расширив глаза:

– О, Жак, если бы вы знали, как я вам благодарна! Мы гостим у вас уже несколько месяцев, и все это время мне было необыкновенно хорошо. И главным образом благодаря вам.

Жак попытался изобразить свою обычную меланхолическую улыбку, но на этот раз получилось не совсем удачно. На лице отразились одновременно страстное желание и неведомая, непонятная печаль, отчего в Ребекке все всколыхнулось, словно кто-то тронул струны арфы ее души. «Откуда в нем эта печаль? И почему он меня не целует?» Она мысленно умоляла его сделать это, однако он все не решался.

Незаметно посмотрев по сторонам и убедившись, что они одни, Ребекка придвинулась ближе, поднялась на цыпочки и коснулась своими губами его губ. Только коснулась.

Жак застонал, и стон этот, казалось, исходил из самой глубины его души. Он заключил ее в объятия и с неистовой силой впился в ее рот.

Приятно пораженная успехом своего маневра, Ребекка даже не смогла понять, был ли ей этот поцелуй приятен. Единственное, она заметила, что губы у него жесткие, а сам поцелуй имел привкус ликера.

Правда, времени для размышлений у нее не было, потому что совсем рядом она услышала зычный голос Эдуарда:

– Ну и ну! Что я вижу? Грандиозно!

Жак резко отпрянул от Ребекки, так что она даже покачнулась, но на ногах устояла. Однако внутри у нее все торжествовало.

Эдуард похлопал сына по спине. Было видно, что он доволен и даже несколько завидует.

– Разумеется, это следует понимать так, что ты наконец решился сделать ей предложение!

Пылая от восторга, Ребекка все же отметила про себя, что слова эти были скорее утверждением, чем вопросом. Она поблагодарила судьбу за то, что Эдуард оказался на террасе как раз в нужный момент. Один-единственный поцелуй, конечно, не обязательно должен был означать помолвку. Но при данных обстоятельствах, с учетом того, что Ребекка была девушкой из хорошей семьи, с безупречной репутацией, что она гостила в доме Эдуарда, поцелуй при свидетелях, несомненно, мог считаться компрометирующим. Поскольку Жак не был негодяем, в чем она была уверена, их женитьба – теперь дело решенное.

Испытывая приятное возбуждение, Ребекка лежала на огромной, застеленной изящным покрывалом постели в спальне дома в Саванне и ждала Жака. Всю ее переполнял восторг, усиливаемый действием вина. А причины для радости были достаточно веские. Она только что вышла замуж. Наконец! Свершилось!

На ней была лишь ночная рубашка из тончайшего шелка, через которую, как теплый солнечный свет, просвечивала нежнейшая кожа.

Ребекке было немного не по себе, слегка кружилась голова, но она была необыкновенно счастлива. Ее первая брачная ночь. Через несколько мгновений появится Жак, а затем она расстанется со своим девичеством навеки, чтобы присоединиться к своей матери, свекрови Фелис и ко всем остальным женщинам, испытавшим радость интимных отношений с мужчиной, объединиться с ними в этом загадочном родстве.

Мадам Молино! Как восхитительно это звучит! Скоро, очень скоро она окажется в его объятиях, и на сей раз, надо надеяться, обычная сдержанность его покинет.

Она подняла голову и почувствовала, как кружится голова. К вину она была непривычна, а тут, пребывая в приподнятом, несколько нервозном состоянии духа, выпила несколько бокалов. Может быть, так много не следовало?

Она лежала и разглядывала розовое атласное покрывало. Свадьба, на которой присутствовал весь свет Саванны, прошла чудесно. Все были единодушны, что это – событие сезона.

Его омрачило только одно обстоятельство – на церемонию бракосочетания не смогли приехать ее родители. А вот Арман, наоборот, приехал, хотя Ребекка надеялась на обратное. Она еще не забыла тот день, когда они были вдвоем на холме. Ей казалось, что он обязательно попытается хоть как-то испортить ей праздник. Но он приехал из Ле-Шена такой же мрачный и хмурый, как всегда, правда, вел себя на удивление прилично. Сидел тихо, был вежлив со всеми, а с ней обращался так, словно она была тяжело больна. Удивительно, но такая странность в его поведении почему-то тогда нисколько не насторожила Ребекку.

В последнем письме от родителей были плохие новости. Волнения не прекращались. Для их подавления банд пиндариев, двигавшихся из Мальвы, лорд Гастингс был вынужден поднять войска, все сто двадцать тысяч человек английской армии, находившейся в Индии. Вскоре после этого маратхи, предводительствуемые Байрамом, сожгли в Пуне британскую резиденцию. Сгорело все, включая бесценное собрание книг на санскрите. Затем они бандой численностью в двадцать шесть тысяч человек напали на военный пост в Хирки. И хотя маратхи были отброшены, отец Ребекки писал, что опасается продолжения событий и очень рад, что они с Маргарет находятся в безопасном месте.

Конечно, Ребекка и Жак могли подождать. Жак даже несколько раз предлагал отложить бракосочетание, но Ребекка не согласилась. Кто знает, сколько еще продлятся эти волнения в Индии? И даже после того как все кончится, надо будет сначала обменяться письмами. А сколько времени займет переезд родителей из Индии в Штаты! По ее подсчетам на это могло уйти года два, а то и больше. Так долго Ребекка ждать не хотела. Жак был настолько благороден, что до свадьбы даже ни разу ее не поцеловал, подчеркивая тем самым, как хорошо умеет управлять собой, и дожидаясь, когда они станут мужем и женой. А ее тело требовало, горело от нетерпения исполнить свое предназначение, для которого она была рождена. Со страстностью, какую она в себе даже не подозревала, Ребекка жаждала превратиться в женщину. Настоящую женщину.

К счастью, Эдуард также не видел оснований, чтобы откладывать свадьбу. Ей показалось, что ему не терпится даже больше, чем Ребекке. Наконец все было окончательно решено, родителям отправили письмо и начали готовиться к свадьбе. В первый день нового года мечты Ребекки стали реальностью.

И вот теперь все позади. Свадьба прошла великолепно. Все домашние переехали на Берег Пиратов, предоставив дом в распоряжение молодоженов.

Ребекка медленно подняла голову и посмотрела на дверь. Пора бы ему уже появиться. Она ощущала сейчас свое тело поднимающимся тестом: упруго-мягким и как бы пенистым. Казалось, еще немного, и оно перельется через край.

Она оперлась на локоть и позвала. Ответа не последовало. Она позвала снова:

– Жак! Иди же! Я жду тебя!

После второго раза дверь медленно отворилась, и она увидела его. Освещенный мягким светом, падающим сзади из соседней гостиной, стоя в дверном проеме, он смотрелся как картина в дорогой раме. На нем был великолепный халат из тисненого темно-красного атласа. В этот момент? Как был потрясающе красив. Отныне и навеки он принадлежит только ей.

Ребекка улыбнулась и протянула руку. Он медленно приблизился, очень медленно, будто еле волоча ноги.

Ей не терпелось излить свою радость словами.

– О, Жак, дорогой! Я так счастлива! У нас была такая чудесная свадьба! Этот день я запомню на всю жизнь.

Он улыбнулся.

– Жак, поцелуй меня. Пожалуйста!

Ощутив, как под действием его веса проседает постель, Ребекка прикрыла глаза и жадно потянулась губами к его губам. Ладонь Жака коснулась ее груди, и от этого прикосновения соски ожили и затрепетали. Они были сейчас подобны цветкам, раскрывающим бутоны. По всему телу разлилось томное, расслабляющее тепло; она раскрыла губы, чтобы он мог восприять вкус ее рта, как пчела чувствует цветок.

Казалось, это длилось всего несколько блаженных мгновений. Его руки нежно скользили, знакомясь с ее телом и заставляя его гореть бурным, неистовым пламенем. А затем он неожиданно обмяк и уронил голову ей на плечо.

Она вдруг почувствовала, что он дрожит, и у самого уха Ребекка услышала странные звуки. Эти звуки издавал он.

До нее дошло: он плачет! Чтобы осознать это, потребовалось некоторое время. Охваченная предчувствием чего-то ужасного, испуганная, она схватила его за плечи.

– Жак! Что с тобой? Что-то случилось?

– Да, случилось. Со мной. Прости меня, Ребекка! – Теперь он рыдал. Открыто, не стесняясь. – Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?

– Простить? За что?

Рывком он высвободился из ее рук, а через мгновение она услышала, как хлопнула дверь. В ночной тишине этот стук прозвучал будто гром.

Вся в смятении, ничего не понимая, Ребекка села в постели, дрожа словно в лихорадке. «Что случилось? Я сделала что-то неподобающее? Но что?» К такому развитию событий она не была готова.

– Жак! – позвала она мягко. – Жак! Ответа не последовало. Что же теперь делать?

Ждать, когда он вернется? Самой пойти за ним в гостиную?

Не в силах вынести неопределенности, она нерешительно поднялась с постели и осторожно приблизилась к двери. С бешено колотящимся сердцем она стояла, положив ладонь на холодную дверную ручку. Затем приставила ухо к двери, но не услышала ни звука.

Сделав глубокой вздох, она заставила себя открыть дверь. Жак сидел в кресле у стола опустив плечи, спрятав голову в ладони. Вся его поза изображала безнадежность. На его изломанную фигуру падал неровный свет единственной зажженной свечи.

Тихо приблизившись, она встала на колени у его ног. Ей хотелось к нему прикоснуться, но она не осмелилась.

– Жак, – прошептала она. – Дорогой, пожалуйста, скажи мне, что произошло? Если я сделала что-то не так, скажи мне, чтобы я знала. Пожалуйста, не молчи!

Он медленно поднял голову, как будто она у него болела, и посмотрел на Ребекку. Выражение его глаз ее потрясло. Он сглотнул так, будто ему в рот влили очень горькое лекарство.

– Прости, – произнес он наконец. – Я веду себя очень плохо, я это знаю, как, впрочем, и все остальное. То, что я с тобой сделал, непростительно, а теперь вдобавок ко всему еще и причинил боль!

Ребекка почувствовала, как внутри ее поднимается холодный страх. О чем он говорит? Почему он так себя ведет? Неожиданно для себя она начала плакать, медленно, беззвучно. Слезы обжигали ее щеки, делая лицо некрасивым.

Увидев на ее лице слезы, Жак приглушенно всхлипнул и попытался их утереть.

– Пожалуйста, не плачь. Я попробую тебе объяснить. – Он взял ее руки в свои. – Я должен был рассказать тебе это с самого начала. Женившись, я поступил мерзко, гнусно и отвратительно.

Он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово. Ребекка, не имея сил молчать, взорвалась:

– Но ведь ты меня любишь! Я знаю, любишь. Он крепко, до боли, сжал ее руки, но она стерпела, понимая, что тем самым он пытался смягчить ее душевные страдания.

– Ребекка, в моей любви ты абсолютно не должна сомневаться. Я люблю тебя, очень, и именно поэтому нахожусь сейчас в таком состоянии. Мне не следовало поддаваться искушению и идти на поводу у собственной слабости. У меня не было на это никакого права. Мне следовало собраться с силами и позволить тебе уйти. Но я не смог.

– Жак, я ничего не понимаю из того, что ты сейчас говоришь. Скажи мне, в чем дело? Если ты не скажешь, я просто сойду с ума!

– Да, да. Я попробую. – Он еще сильнее сжал ее руки, но она не пыталась освободиться. – Ребекка… я сказал, что не имел права на тебе жениться. Скажу больше: вовлекая тебя во все это, я совершил подлость. Жутко сознавать, но все это правда. Я… я никогда не смогу быть для тебя настоящим мужем. – Последние слова он произнес скороговоркой.

Ребекка смотрела на него, ничего не понимая. Эти слова для нее ничего не значили.

– Все равно я не понимаю, в чем дело. Объясни! Все происходящее сейчас казалось ей нереальным.

Такого просто не может быть. Она, наверное, спит, и ей приснился страшный сон. Ребекка увидела, что он опять заплакал, но это ее уже не удивило.

– Я был ранен в битве при Новом Орлеане. Ранен так, что не могу больше иметь дела с женщинами. Теперь ты меня понимаешь?

Ребекка чувствовала, что ее начинает трясти.

– Но этого не может быть! Твой отец писал, что ты вернулся с войны невредимым. Всем известно, что ты не был ранен.

Жак попытался улыбнуться.

– Да, все верят, что это так. После окончания войны еще примерно год я оставался в Новом Орлеане, пока окончательно не зажила моя рана. Домой мне вообще не хотелось возвращаться, но больше ехать было некуда. О моем ранении никто не знал, поэтому дома я сказал, что ранен не был. Мое ранение не относилось к тем, о которых мужчина захотел бы рассказывать. Ты думаешь, как бы люди стали ко мне относиться, узнав, что я лишен своего мужского достоинства? Отец все время настаивал, чтобы я женился, вот я и проявил слабость. О моей ситуации он и понятия не имел, поэтому винить его в этом не надо. Во всем виноват только один я. Зная, что не могу быть тебе настоящим мужем, я позволил своему эгоизму и слабости одержать над собой верх.

Ребекке наконец удалось высвободить свои руки, и они безжизненно упали ей на колени. Жак нежно заключил ее лицо в свои ладони.

– Я так люблю тебя, моя дорогая. Я видел, что небезразличен тебе, а тут еще отец настаивал. Ему хотелось внука. Господи, Боже мой! – Его горький смех разрывал ей сердце. – А когда мы приехали сюда, в Саванну, и я увидел, как на тебя смотрят мужчины, то просто обезумел от ревности. Мысль о том, что ты можешь принадлежать другому, была для меня непереносима. И вот таким образом я приговорил тебя к браку, которому никогда не суждено быть настоящим. – Он замолк на несколько секунд, а затем добавил напряженным голосом: – Теперь ты понимаешь, почему я прошу у тебя прощения?

Ребекка смотрела на него в оцепенении, потеряв на время способность ясно мыслить.

Жак вздохнул и выпустил ее лицо из своих рук. Откинувшись на спинку кресла, он сник, как будто произнесенные слова его полностью опустошили.

К Ребекке наконец вернулся голос.

– Жак… Расскажи о том, как это случилось. Может, тогда я смогу понять, о чем ты говоришь. Потому что пока это… это кажется мне нереальным!

– Ты уверена, что хочешь знать?

Она молча кивнула. Он снова вздохнул:

– Хорошо. Я расскажу тебе, хотя как это может тебя утешить?

Отчаянным и безрассудным Жак никогда не был. Даже будучи подростком, он всегда старался избегать драк. И это было не из-за трусости. Нет. Просто Жак испытывал отвращение к любому насилию.

Тем не менее, когда в 1812 году по всей стране распространилась весть о войне с Великобританией, Жак начал подумывать о своем участии в ополчении. Эдуард Молино, много лет знакомый с Эндрю Джэксоном, одним из первых получил его волнующее воззвание «К оружию!».

«Граждане! Я обращаюсь к вам от имени правительства. Война между Соединенными Штатами и Великобританией неизбежна! Нам необходимы добровольцы, не меньше пятидесяти тысяч. Неужели теперь, когда наступил решающий момент, мы будем прятаться по углам? Неужели мы дадим превратить себя в рабов Георга III? Или Наполеона? Или станем крепостными русского царя? Нет, мы, рожденные свободными, сыновья единственной существующей сейчас в мире республики, никогда не допустим этого.

Но за что мы собираемся воевать? За то, чтобы удовлетворить мстительные амбиции коррумпированных министров? Нет. Чтобы какой-нибудь генерал нацепил себе на грудь очередную звезду? Нет. Мы собираемся воевать ради укрепления национального единства… во имя защиты наших граждан, живущих на побережье… чтобы отстоять наше право на свободную торговлю.

Прежде всего я обращаюсь к молодежи. Приходите к нам. Вставайте под наши знамена. И да поможет нам Бог…

Генерал Эндрю Джэксон».

Прочитав это воззвание, Жак принял решение идти на войну. Сам Эдуард участвовать в ополчении не мог: ему нужно было вести хозяйство, поэтому миссия поддержать честь семьи была возложена на старшего сына. Когда война наконец была объявлена, Эдуард написал генералу Джэксону о желании сына вступить под его командование. Ответ пришел со следующей почтой Джэксон предлагал Жаку явиться в лагерь ополчения, присваивал ему офицерское звание майора и сообщал, что служить тот будет под его началом. Обычно полевых командиров в ополчении выбирали общим голосованием, но у генерала Джэксона был другой подход. Он предпочитал сам лично назначать офицеров на командные должности, заявляя: «Мне нужны люди, умеющие воевать и способные держать солдат в полном подчинении».

Жак появился в лагере генерала Джэксона в октябре 1813 года. Лагерь располагался в местечке на реке Теннесси, которое носило название форт Депозит. Первый бой армия Джэксона провела с индейцами племени крик. Когда разразилась война с Великобританией, индейцы крики выступили на стороне англичан. В августе в форту Миме на территории Миссисипи крики вырезали 240 человек. Джэксон отдал приказ: подавить сопротивление индейцев.

Впервые увидев Джэксона, Жак ужаснулся. На генерала было страшно смотреть. Только за месяц перед этим его тяжело ранило на дуэли в Теннесси, и он чудом остался в живых. У него были прострелены левое плечо и рука. Рана была в ужасном состоянии, и хирург хотел ампутировать руку. Находясь на грани беспамятства, генерал беспрестанно твердил: «Я должен сохранить руку». И сохранил.

Жак был поражен изможденным видом генерала. С раненой рукой на перевязи он едва мог держаться в седле, и все же ему удалось со своими людьми совершить марш-бросок в тридцать две мили за девять часов.

При этом он сохранял огонь и бодрость духа, которые восхищали Жака еще во время визита Джэксона в «Дом мечты». Здоровой рукой генерал хлопнул Жака по плечу.

– Это ты, Молино, я так рад тебя видеть! К сожалению, много времени входить в курс дела у тебя здесь не будет. Скоро мы отправляемся бить краснокожих, месяца через два или даже раньше. Если, конечно, до этого не умрем все с голоду. Враг, которого я страшусь больше, чем самых враждебных криков, чудовище по имени Голод. Но я намерен двигаться вперед, даже если придется питаться одними желудями! Скорее умру, чем отступлю!

Последующие дни подтвердили правоту этих слов. Еды не хватало, как, впрочем, и всего остального. Однажды Жак услышал, как солдат жаловался генералу на голод.

– Парень, я голоден не меньше! – воскликнул генерал. – Но готов разделить с тобой свою порцию желудей.

Следующие два месяца Жак постигал премудрости военной службы, которые оказались не такими уж хитрыми. И преуспел в этом настолько, что Джэксон сделал его одним из своих помощников. Поскольку генерал имел обыкновение доводить себя до полного изнеможения, почти не спал, мало ел, Жаку приходилось терпеть то же самое.

Большую часть отведенных на подготовку шестидесяти дней они провели на реке Куса в северо-западной Джорджии, где солдатам был дан наряд рубить лес и строить укрепление, которое было названо форт Стротер.

Затем до них дошли сведения, что в деревне Таллахатчи в тридцати милях отсюда собралось свыше двух сотен враждебных индейцев. Поскольку генерал Джэксон еще не вполне оправился после ранения, на бой с краснокожими он отправил одного из своих наиболее проверенных офицеров, бригадного генерала Коффи, дав ему тысячу человек.

3 ноября 1813 года, утром, Жак принял свой первый бой.

– Помни, Жак, ты мои глаза и уши, – напутствовал его генерал Джэксон. – Отправляйся с Коффи т сообщай мне обо всем, что там происходит.

Американцы, многократно превосходившие индейцев по численности, жестоко с ними расправились. Позднее один из участников этой схватки, Дэви Крокетт, писал: «Мы расстреливали их, как волков».

Жак был в самой гуще сражения. Окутанный клубами порохового дыма, он все время палил из пистолета, и ему даже показалось, что поразил нескольких врагов. Когда закончилась бойня, он скрылся в кустах: его долго рвало, казалось, желудок вывернулся наизнанку.

В результате сражения все мятежные индейцы были убиты, а женщины и дети (восемьдесят четыре человека) взяты в плен и привезены в форт Стротер. Что касается американцев, то пятеро из них были убиты и сорок один ранен. В своем донесении генерал Джэксон написал: «За форт Миме мы отомстили».

Когда пленники были привезены в форт Стротер, Жак получил возможность познакомиться с еще одной чертой характера генерала Джэксона, которая его одновременно тронула и удивила.

Среди пленных индейцев оказался трехлетний мальчик. Его родители погибли, а женщины племени крик почему-то о нем не заботились. Один из офицеров предложил Джэксону его убить. Эндрю Джэксон внимательно посмотрел на офицера, затем молча взял здоровой рукой кусок коричневого сахара (а он был у них в то время на вес золота), растворил в воде и заставил мальчика выпить. Позднее он отправил его в Хантсвилл, полностью оплатив содержание.

Однажды утром, вскоре после возвращения армии из похода, Джэксон собрал помощников и обратился к ним со следующей речью:

– Итак, джентльмены, пора начинать! Я был вынужден некоторое время валяться в постели, но времени зря не терял – у меня созрел план. Мы переходим в наступление, двигаясь на юго-запад, по пути рассеиваем банды краснокожих, а затем поворачиваем на Мобил. Таким образом, у нас открывается широкая дорога от Теннесси к заливу[11]. И наконец, наносим главный удар! Мы вторгаемся во Флориду, овладеваем Пенсаколой, раз и навсегда изгоняем презренных испанцев, думающих, что нам не известно об их якобы тайном сотрудничестве с англичанами и криками!

Это был грандиозный план, но его осуществление заняло гораздо больше времени, чем предполагал Жак. Он постоянно находился рядом с генералом: сражался, страдал вместе с ним, когда они были вынуждены голодать – а такое случалось нередко, – утопал по колено в непролазном болоте.

Наконец 9 августа 1814 года, почти через год после первой стычки, с индейцами племени крик был подписан мирный договор, согласно которому они отказывались от двадцати трех миллионов акров земли. На этих землях были основаны потом два новых штата, Алабама и Джорджия.

Да, победа далась очень непросто. Пищу приходилось добывать с большим трудом. И у Джэксона тоже было не все в порядке: рука зажила, но он постоянно страдал от приступов лихорадки, усугубленных частым недоеданием. В довершение ко всему экспансивный Джэксон все время конфликтовал со своими прямыми начальниками и правительством в Вашингтоне. Положение усложнялось еще и тем, что ополченцы подписывали контракт на год, который подходил к концу. Недовольные плохим питанием и вооружением, они группами начали покидать армию. Джэксону пришлось отправить вербовщиков по стране с целью привлечения новых добровольцев, и те появились, поскольку, став популярным военным героем, Джэксон был теперь повсюду известен.

У Жака контракт тоже кончался, но он принял решение остаться. Войной он, конечно, был сыт по горло, удерживали его здесь лишь чувство долга и восхищение Эндрю Джэксоном. Жак понимал, что сейчас он находится рядом с человеком, который войдет в историю как национальный герой.

Только теперь Джэксон смог перейти к осуществлению своей мечты, которую вынашивал двадцать лет, – захватить Пенсаколу. Испанцы уже открыто вступили в союз с Великобританией, и в городе располагался английский гарнизон. Ходили слухи, что они собираются штурмовать Мобил и Новый Орлеан.

Это был самый критический момент во всей военной кампании. Англичане захватили Вашингтон, столица была оккупирована, и Джэксону просто некому было докладывать, поскольку местопребывание правительства было не известно. В создавшихся условиях генерал Джэксон единолично принял решение совершить бросок на Пенсаколу.

Второго ноября с тремя тысячами человек генерал Джэксон двинулся на Флориду и шестого уже был у Пенсаколы. В бухте базировалось семь английских военных кораблей.

Вначале генерал совершил жест доброй воли, послав под белым флагом парламентера с требованием: «если испанцы хотят подтвердить свой нейтралитет», три форта, расположенные в этом районе, – Барранкас, Санта-Роса и Сан-Мигель – должны быть сданы американцам. Но белый флаг был сожжен, а парламентер не вернулся.

На следующее утро войска Джэксона штурмовали город. Сражение было ожесточенным, но недолгим, после чего Пенсакола и форт Сан-Мигель перешли в руки Джэксона. Испанцы оказали яростное сопротивление; на овладение этими двумя населенными пунктами ушло так много сил, что атаку на форт Барранкас (он находился отсюда на расстоянии четырнадцати миль и был под властью англичан) Джэксон решил отложить до утра.

В три часа утра перед боем Джэксон собрал офицеров. Жак, разумеется, был рядом. С момента начала военных действий ему не удалось поспать ни минуты. Неожиданно земля содрогнулась от сильнейшего взрыва. Вскоре пришло сообщение, что британцы взорвали форт Барранкас и перебрались на свои корабли.

Понимая, что его план находится под угрозой срыва, и опасаясь нападения англичан на Мобил, Джэксон немедленно направил туда часть своих людей.

Но целью англичан был не Мобил, а Новый Орлеан. С точки зрения тактики захватить Мобил было проще, но они предпочли другой вариант и направились в Луизиану. К Новому Орлеану плыла британская армада: десять тысяч моряков, пятнадцать сотен морской пехоты и девяносто шесть сотен сухопутных пехотинцев. На кораблях находились также жены офицеров со своими юбками, тряпками и прочим. Надо полагать, англичане собирались обосноваться в Новом Орлеане надолго. Тем временем генерал Джэксон, не имея сведений о размерах британских сил, также двигался к Новому Орлеану.

Ему удалось добраться туда первым. Вечером седьмого января Жак находился в штабе Джэксона. Штаб располагался у канала Родригес, по которому проходила их главная линия обороны. Это было накануне сражения, которое вошло в историю как Битва при Новом Орлеане.

Следует заметить, что большую часть времени пребывания в городе генерал Джэксон болел дизентерией, но, несмотря на это, был одержим мыслью о победе. Он приказал пройтись по улицам Нового Орлеана и рекрутировать всех более или менее годных мужчин, включая негров и пиратов из района Жан-Лафитт. И вот сейчас новобранцы вместе с опытными стрелками из Теннесси и Кентукки занимали окопы, вырытые вдоль канала. Их было около четырех с половиной тысяч. Генерал Джэксон только что получил сообщение, что командующий британскими силами, генерал сэр Эдвард Пакенхем, рано утром атаковал позиции американцев силами семидесяти пяти сотен солдат-ветеранов, направив их через тростниковые поля.

Первое реальное столкновение произошло как раз на Рождество. Войска Джэксона отбросили англичан. До сих пор были лишь стычки, но Жак, соглашаясь с Джэксоном, понимал, что приближается решающий бой.

Половину своих людей Джэксон отправил немного поспать, другим же приказал оставаться на опорных позициях. Генерал с помощниками, включая Жака, лег около полуночи. Спали они на полу, положив рядом пистолеты и вытащив из ножен сабли.

В начале второго прибыл разведчик с донесением, что большие силы противника начали форсировать реку.

– Подъем, джентльмены! – крикнул Джэксон. – Отдых закончен.

Она вышли на бодрящий ночной холод, чтобы в последний раз проверить линию обороны. Жак неотступно следовал за генералом. Они переходили от группы к группе, и Жака поразило, как много солдат Джэксон знает по имени.

У тлеющего костра собралась группа пиратов из Лафитта. На красные угольки капал кофе, сваренный по старому креольскому рецепту.

– Запах у этого кофе много лучше, чем у того, что пьем мы, – заметил Джэксон, обращаясь к их предводителю по прозвищу Ты-Доминик. – Контрабандное?

– Возможно, и так, генерал, – ответил Ты-Доминик, налил чашку и передал Джэксону.

В шесть утра сквозь поднимающийся туман пробился молочный свет. Пикеты разведчиков рапортовали, что меньше чем в полумиле отсюда англичане начали формировать колонны. Джэксон с Жаком и двумя другими помощниками стоял у бруствера, внимательно осматривая в подзорную трубу местность. Где-то из середины тростникового поля поднялась ракета, с шипением поливая землю голубым и серебряным дождем.

– Надо понимать, что это их сигнал к наступлению, – сказал Джэксон. И, повернувшись к Жаку, тихо добавил: – Я чувствую себя так, словно вся моя прежняя жизнь была только прелюдией к этому моменту.

И тут поднялся ветер, спасительный ветер. Он разогнал туман и открыл колонны наступающих англичан. Этого Жаку не забыть никогда. Англичане были прямо перед ним, примерно в шестистах метрах. Ночной мороз превратил тростник в изящные серебряные стебли. И через этот серебряный ковер двигалась грозная масса в красных мундирах, перекрещенных белыми ремнями, ощетинившись частоколом штыков.

Ружья американцев действовали эффективно на расстоянии не больше трехсот шестидесяти пяти метров, поэтому следовало набраться терпения и ждать. Генерал Джэксон передал по линии: «Каждому наметить цель».

И вот наконец последовал приказ:

– Огонь!

Со стороны бруствера полыхнуло оранжевое пламя. Первая цепь солдат Джэксона сделала несколько шагов назад, чтобы перезарядить ружья, а ее место заняла вторая. И снова был дан приказ начать огонь, а затем вперед выступила третья цепь.

И вот уже ряды наступающих начали редеть. Люди падали, земля становилась красной от английских мундиров и от крови. Но они продолжали идти, не соблюдая строя и спотыкаясь о трупы. Жак увидел, как вдоль цепи скачут верховые офицеры, понукая солдат двигаться вперед. По ним ударил еще один залп мушкетов, и лошади поднялись на дыбы, сбрасывая седоков. Потом стало известно, что среди этих офицеров находился и командующий, генерал Пакенхем. Он тоже погиб.

Казалось, атака англичан отбита. Нападающие были в панике и смятении. Но Жак увидел, что снова появились офицеры, на этот раз пешие. Они шли позади солдат, били их плашмя саблями по спинам, заставляя идти в атаку. Впереди, размахивая саблей, прямо в направлении канала бежал офицер. За ним следовало около сотни английских солдат, половина которых полезли в канал. Из ледяной воды смогли выбраться лишь человек двадцать. Они ринулись на бруствер недалеко от того места, где находился Жак.

Он выхватил саблю и вступил в бой. Это была страшная рукопашная схватка, уже без пистолетов – сабля против штыка. Жак схватился с одним, одетым в красное. Выпад, затем еще один, звон сабли о сталь штыка, сдавленный стон, и англичанин начал оседать набок. Но справа появился еще один.

Жак дрался как сумасшедший, чувствуя в себе невероятную, неизвестно откуда взявшуюся сверхчеловеческую силу. Солдаты валились один за другим, а он не ощущал ничего, кроме радостного торжества. Сбоку ему кто-то крикнул, предупреждая. Жак развернулся и… напоролся на штык. Он угодил ему прямо в пах. Мозг пронзила яркая вспышка острой боли, и Жак упал.

Он очнулся в медицинской палатке. Попытался поднять голову. В глазах все расплывалось, но он все же увидел, что находится здесь один. Рядом стояла лишь пустая раскладная кровать.

– Проснулись? – Над ним склонился бородатый человек, одетый в халат хирурга. От него пахло дымом и кровью.

Жак почти ничего не чувствовал, кроме небольшого головокружения. Это, несомненно, свидетельствовало о том, что ему в качестве наркоза давали много опия.

– Бой закончился? – спросил он слабым голосом.

– Все закончено, майор.

– Мы победили? Доктор сурово улыбнулся:

– О да, мы победили. Англичане разгромлены. Война закончена.

– Но я не понимаю… – Жак сделал жест, показывая на комнату. – А где же раненые?

– Говорят, после сражения генерал произнес такие слова: «Наших солдат хранила непогрешимая рука Провидения». Мы потеряли только семь человек убитыми, и шесть были ранены. – Доктор помрачнел. – К несчастью, вы оказались в их числе.

– И что за ранение у меня, доктор? – прошептал Жак. – Тяжелое?

– Вашей жизни ничто не угрожает, сэр. Но ранение ваше тяжелое, тяжелее не бывает. – Доктор отвел глаза. – Скрывать от вас правду бессмысленно. Не вдаваясь в детали, могу только сказать, майор, что этот штык сделал из вас евнуха. Ужасное невезение, ведь вы так молоды. Никогда больше вы не сможете иметь интимные отношения с женщинами.

Жак закончил свой рассказ; они молча смотрели друг на друга. Так продолжалось довольно долго, пока Ребекка, которая все это время так и оставалась стоять на коленях на полу, не почувствовала, что у нее онемели ноги. Она пошевелилась.

– А генерал Джэксон, он знал о твоем ранении?

– Нет. – Жак подался к ней. – Ребекка, я понимаю, как тебе сейчас больно, я все понимаю, но… я очень много об этом думал и решил, что есть возможность нам жить вместе и быть счастливыми. Насколько мне известно, мое общество тебе всегда доставляло удовольствие; о себе я даже не говорю, потому что люблю тебя больше всего на свете. Обещаю никогда не обращаться с тобой дурно и дать тебе все, что будет в моих силах. Мы будем жить дружно и мирно, уважая друг друга, не посвящая никого в наш секрет. – Он сделал короткую паузу. – О моей… моем положении во всем мире знает еще только один человек.

– Это доктор, который тебя оперировал? – проговорила Ребекка лишь затем, чтобы не молчать.

Жак покачал головой:

– Нет, доктор умер еще до того, как я покинул Новый Орлеан. От малярии. Человек, о котором я говорю, – Арман.

Ребекка тихо вскрикнула и поднялась на ноги. Ее всю охватил горячий стыд. Какой скандал! Арман! «Значит, он знает, что я стала женой Жака только на словах! Он теперь, наверное, смеется надо мной!»

– Ты же утверждал, что не сказал даже родителям! – воскликнула она, чувствуя, что теряет над собой контроль. – Зачем же ты рассказал об этом Арману?" Почему из всех ты выбрал именно его?

Жак поднял руки, как будто защищаясь от удара.

– Это случилось ненамеренно, уверяю тебя. После моего возвращения домой как-то вечером мы с Арманом крепко выпили. Я был в полном отчаянии и испытывал острую необходимость перед кем-нибудь выговориться. Но тебе не следует ничего опасаться. Он будет хранить этот секрет. Я знаю, ты его не любишь, но Арман человек чести и слова. К тому же он не посторонний, а мой брат. Арман поклялся, что никогда никому об этом не расскажет, и я ему верю.

Ребекка смотрела на своего мужа, и постепенно, по мере того как до ее сознания стала доходить суть всего того, что он ей рассказал, ее начало мелко трясти. Где-то в глубине себя она почувствовала чудовищную боль, которая, сворачиваясь в клубок, переплеталась с не менее страшным гневом, поглотившим всю ее без остатка. Будто ей глубоко внутрь засунули острый нож! Этот человек по имени Жак, ее муж, только что разрушил все ее надежды и мечты, навсегда погубил ее жизнь. И она моментально возненавидела его со всей страстью, на какую была способна.

Глава 10

А Арман и не думал над ней потешаться. Ни над ней, ни над ее положением. И не только потому, что сочувствовал ее несчастью. Когда до него дошла весть о намечаемом бракосочетании, он понял, что это будет трагедией также и для него.

Он, конечно, пытался спрятаться от правды, снова и снова повторяя себе, что это не любовь, а только безрассудная страсть, увлечение, и что со временем он это в себе переборет.

Но в конце концов он вынужден был признаться себе, что любит Ребекку всем своим сердцем, всей душой. Ему было бы ужасно трудно пережить ее возвращение в Индию. Теперь же, когда она станет женой Жака и будет навсегда потеряна для Армана, видеть ее, встречаться с ней лицом к лицу во всякий его приезд на Берег Пиратов – вот истинное мучение!

Нет, потребности смеяться у него не было: он чувствовал к ней глубокую жалость и сочувствие и был взбешен поступком брата. Как мог Жак на ней жениться? Неужели он решил, что если разрушена его собственная жизнь, то он имеет право погубить и ее? Арман знал, что у брата слабый характер, и все же не мог поверить, что тот способен на сознательную жестокость. Именно так он и расценивал эту женитьбу.

Арман долго и трудно спорил с собой, следует ли ему появляться на свадьбе. Причина, по которой он наконец склонился к решению пойти, несколько удивила даже его самого. То, что могут обидеться Жак или Эдуард, его заботило мало. Ему не хотелось обижать Ребекку. Он решил поехать также ради Фелис, поскольку его отсутствие ей наверняка было бы неприятно.

Вид светящейся от счастья Ребекки причинил Арману нестерпимую боль. Представляя, какое жестокое разочарование ее ждет, он много пил, желая покинуть праздник, как только станет возможно. Ему это удалось еще до того, как выстроилась очередь целовать невесту. Подобной процедуры он перенести просто не мог, и кроме того, это был бы настоящий поцелуй Иуды.

Вначале он направил коня в Ле-Шен, но затем изменил намерение и повернул к Бофору. Арман долго скакал не останавливаясь. Было уже совсем темно, когда он, совершенно опустошенный, остановился, резко натянув поводья, у портовой таверны. От выпитого вина и ощущения окончательной и бесповоротной потери Ребекки Арман был готов крушить все, что попадалось на пути.

Человеком он был необщительным и потому таверны посещал не часто. Так, только от случая к случаю, направляясь на Берег Пиратов или возвращаясь оттуда, останавливался у «Головы кабана», чтобы пропустить кружечку-другую пива. Однако Энни Кондон, полногрудая хозяйка таверны, знала его в лицо.

Арман занял столик в самом темном углу. К нему, вихляя бедрами, приблизилась Энни, веселая, симпатичная девушка. Ходили слухи, что она долго не задумывалась, выбирая мужчину.

Энни остановилась у стола и, уперев руки в бока, приветливо посмотрела на него своими теплыми голубыми глазами.

– Господин Молино, сегодня один из тех редких вечеров, когда мы имеем счастье видеть вас!

– Принеси мне кружку рома, – проговорил он, не поднимая глаз.

– Кружку? Я не ослышалась? – уточнила она, вскинув брови. – Что-нибудь празднуете?

– Праздную, это верно. Ведь не каждый день случается такое событие, когда женится брат, – отозвался он с хриплым смехом.

– Господин Жак? Я ничего об этом не слышала.

– А почему ты должна была слышать? – Арман бросил на нее пристальный взгляд. – Так ты принесешь мне ром?

– Принесу, принесу, дорогой. Только не надо кипятиться. – Энни направилась к бару.

Арман оглядел таверну. В этот поздний час она была уже почти пуста, кроме него, в зале находились только трое. Он облегченно вздохнул. Сейчас ему меньше всего хотелось бы вступать с кем-нибудь в разговоры.

Энни возвратилась с ромом, поставила кружку перед Жаком, но не уходила.

– В чем дело, Энни? – спросил Арман, подняв голову.

– Сегодня такая противная погода. Там, – она сделала жест головой в сторону дверей, – ужасно холодно, как у… – Энни остановилась, подбирая выражение, но, так и не найдя, с улыбкой добавила: – С другой стороны, отличный вечер.

– Отличный вечер для чего? – суховато проговорил он.

– Отличный вечер для хорошей компании, вот что я подумала.

– О, тут ты права. Но лично я пришел сюда не для компании, а просто выпить. Если мне что-нибудь понадобится, я дам тебе знать.

– Слушаюсь, сэр! – Недовольная Энни резко повернулась и двинулась прочь.

Некоторое время Арман смотрел на соблазнительное покачивание ее бедер, а затем взял кружку и глотнул обжигающий горло ром. Его взгляд отяжелел еще больше, он сидел нахмурясь, мысленно возвращаясь назад, к свадьбе Ребекки.

Какой прекрасной она была, какой счастливой! Он отдал бы все на свете за то, чтобы она посмотрела на него хотя бы один раз так, как смотрела на Жака! Если бы только можно было оказаться на месте брата! Арман представил себя и Ребекку на брачном ложе, и внезапный огонь опалил его душу и тело настолько сильно, что он громко застонал.

«Наверное, сейчас они с Жаком уже остались вдвоем, может быть, именно в этот момент Ребекка узнаёт, что отныне ей суждено быть ему женой только на словах.

Интересно, вспомнила ли она, что я говорил ей в тот день в Ле-Шене? Если вспомнила, то должна догадаться, что я знаю о несчастье Жака. Ей бы следовало понять, что тогда я пытался ее предупредить:

Почему у меня с ней так плохо сложилось? С первой встречи я как будто специально все делал наперекор ей, как бы назло. Если бы я был добрее, приветливее, в конце концов, просто вежливее, может быть, тогда… Нет! Полностью от меня это не зависело. Она была высокомерной, надменной, кичливой, чувствовалось, что она привыкла повелевать мужчинами…»

Его размышления прервали громкие голоса. Он оглянулся на столик у самого входа в таверну, где сидел дюжий детина. Рядом стояла Энни. Детина тянул девушку за руку, пытаясь усадить к себе на колени.

Арман узнал его. Это был рыбак по имени Б рок, хамоватый, неотесанный англичанин. Трезвым его Арман никогда не видел. Сейчас Брок, разумеется, тоже был пьян.

Какое-то время Арман просто смотрел. Его даже слегка забавляло то, как Энни сопротивлялась. Она что-то сердито сказала здоровяку, а тот, заливаясь смехом, стал тянуть ее еще сильнее. Отчаявшись вырваться, Энни с размаху ударила его ладонью по бородатому лицу.

Брок заревел от злости и больно скрутил ей руку. После чего все-таки усадил к себе на колени.

Арман, не думая, вскочил на ноги. Гнев, злость, отчаяние, ожесточение – все это кипело в нем, он был сейчас как котел, переполненный паром, готовый вот-вот взорваться. Арман стремительно направился через зал.

– Отпусти ее, скотина!

Брок с трудом приподнял веки и посмотрел на неге затуманенными глазами.

– Пошел прочь, парень. Не лезь не в свои дела.

– Я снова повторяю… отпусти ее.

– Пошел к чертям собачьим! За те деньги, которые я здесь сегодня потратил, можно позволить и немного удовольствия.

Не произнеся больше ни слова, Арман схватил этого мужлана за широкое запястье и с силой сжал. Видимо, ему было больно, потому что Брок замычал и ослабил захват. Этого оказалось достаточно, чтобы Энни смогла освободиться. Она поспешно удалилась.

Брок вперил в Армана красноватые глазки.

– По какому праву ты суешь свое рыло в мои дела? Да я сейчас разобью тебе башку!

Уперевшись обеими руками о стол, Брок начал подниматься. Поднимался он медленно, а когда почти встал, Арман схватил со стола тяжелую кружку из-под эля, поднял обеими руками и обрушил на его голову. Кружка разбилась вдребезги, так, что по столу и по полу разлетелись осколки, а Брок медленно обмяк и, сломав под собой стул, повалился на пол.

Несколько мгновений Арман стоял над ним, выжидая, но тот не шевелился. Густые спутанные волосы рыбака начали намокать кровью. Арман наклонился, взял его за ноги и потащил к двери. Затем он выволок Брока на улицу и тут же вернулся, отряхивая руки, с выражением свирепого удовлетворения на лице. Казалось, что он радуется поводу дать выход своему ожесточению.

У дверей его встретила Энни.

– Спасибо, сэр. Бог знает, что бы мог этот Брок сейчас натворить. Низкий тип!

Арман улыбнулся:

– В данный момент он уже ничего не натворит. Могу поспорить, Энни, сегодня вечером он тебя вряд ли побеспокоит.

Арман возвратился к своему столу и допил ром. Но ему показалось мало, и он подал знак Энни принести еще. Она приблизилась к его столу и произнесла извиняющимся тоном:

– Мы закрываемся, господин Молино. Вы же видите, здесь уже никого не осталось, кроме вас.

Арман оглянулся и, убедившись, что она права, поднялся на ноги.

– В таком случае – ладно. Я и так уже принял достаточно. Пришло время отправляться в Ле-Шен.

– Зачем вам отправляться верхом так поздно? – Она посмотрела на него в упор. – У меня наверху есть комната. Если вам будет угодно, можете переночевать здесь.

Он пристально посмотрел на нее. В конце концов, она девушка чистая, весьма даже привлекательная и определенно желающая его общества. Он вдруг вспомнил Ребекку, и в нем сразу же возникло желание. «А почему бы и нет? Похоже, никому больше я не нужен, и остаться сейчас здесь с ней куда лучше, чем отправляться по такому холоду ночью домой и ложиться в одинокую постель».

Он наклонил голову:

– Твое приглашение принято, Энни.

Через несколько минут он поднимался по шаткой лестнице вслед за Энни, не отрывая взгляда от ее покачивающихся бедер. Ночь была промозглая, со стороны бухты дул холодный ветер. Арман поежился. Энни на ощупь открыла дверь и ввела его в небольшую комнату с чистой заправленной постелью и полотенцем, которое висело на крюке, вбитом в стену. Кроме кровати, никакой мебели в комнате не было. Даже стула.

Она с улыбкой повернулась к нему:

– Я знаю, ты привык к лучшей обстановке, но по крайней мере я стараюсь, чтобы здесь было чисто.

– Этого более чем достаточно, – чуть слышно отозвался он.

Она подошла к нему ближе – настолько близко, что он мог почувствовать исходящий он нее жар, – засунула ему под рубашку руки и стала блуждать пальцами по груди.

– Каждый раз, когда ты приходил, я смотрела на тебя и восхищалась: какой красивый молодой джентльмен!

– Так думают очень немногие, – пробормотал он. Он взял в ладони ее лицо и приблизил свой рот к ее рту. К его удивлению, на вкус ее рот оказался очень приятным. От прикосновения ее полных грудей, прижатых к его груди, в нем окончательно разгорелось желание.

Через мгновение они были в постели. Она каким-то образом уже успела раздеться и теперь помогала ему расстегнуть брюки.

Арман был снова удивлен – на этот раз неистовости ее отклика. Причем он чувствовал, что это была не притворная, а подлинная страсть.

Входя в нее снова и снова, он как будто освобождался от своей боли и гнева, которые не мог выразить словами. Но она не роптала, а напротив, давала понять, что испытывает удовольствие, поднимая высоко вверх нижнюю часть тела, чтобы встретить его толчки, пока наконец не застонала и не прилипла к нему, обхватив его талию ногами. И тут же страсть самого Армана тоже достигла кульминации. Он громко захрипел и начал содрогаться.

– Ты все время выкрикивал имя какой-то женщины, – мягко проговорила Энни, после того как они некоторое время молчали, лежа рядом друг с другом.

Он напрягся.

– Неужели?

– Да. Что-то похожее на «Ребекка».

Ребекке было очень трудно возвращаться на Берег Пиратов. Она, конечно, умела притворяться, если это было необходимо, но все же долгое время скрывать свои чувства не могла. А в данной ситуации требовалось постоянно лицемерить, играя какую-то роль. Причем роль эту она находила для себя неприятной и обидной до предела. А Эдуард и Фелис ожидали, что она возвратится к ним счастливой молодой женой.

Кроме того, была еще Маргарет. Она не любила пристально наблюдать за другими, но они с Ребеккой были так близки, что Маргарет определенно почувствует что-то неладное, если Ребекка ненароком обнаружит, что несчастна и пребывает в депрессии.

Недели, что они провели с Жаком в Саванне после свадьбы, позволили Ребекке немного оправиться от тяжелого удара. Поскольку никто не ждал, что новобрачные будут наносить визиты или блистать в обществе, то их, к счастью, оставили в покое. Ребекка проводила время, собирая внутренние силы, чтобы постепенно привыкнуть к горькой правде своего замужества. Наконец, полностью восстановив над собой контроль, она стала похожа на озеро, под ровной поверхностью которого кипела и бурлила глубокая обида и боль.

Ее страдания усиливались еще и тем, что Жак, по-видимому, легко примирился с существующей ситуацией. После того болезненного признания он заметно повеселел, будто, выговорившись, освободился от постоянно терзавших его демонов. С ней он был по-прежнему внимательным, предупредительным и добрым. Больше всего Ребекку раздражало его поведение. Ему удавалось искусно притворяться, изображая счастливого супруга, не только перед посторонними, но и перед ней самой, и, кажется, он ожидал от Ребекки, чтобы она приняла правила этой игры. Однако Ребекка не могла смириться с такой жизнью.

Год только начался. По утрам деревья окутывал жемчужный туман, делая их верхушки едва различимыми. Остров по-прежнему был прекрасен. Только на прогулках Ребекка чувствовала себя немного бодрее, мысленно повторяя: «Вот я и возвратилась, надо привыкать – отныне это мой дом».

И конечно, она сильно соскучилась по Маргарет. Жаль только, что нельзя с ней откровенно поговорить о Жаке, – это было бы таким облегчением. Но нет, это было совершенно невозможно.

В «Доме мечты» их встретили с распростертыми объятиями. Эдуард, конечно, отпустил пару шуточек в своем духе, выразив удивление, что они решили так рано возвратиться на остров.

– Я думал, вы пробудете в городе подольше, по крайней мере до Пасхи, – сказал он, подмигивая. – Куда торопиться? На месте Жака я бы не спешил.

Ребекка скрепя сердце выдала им историю, которую Жак придумал перед отъездом, о том, что в городе ей одиноко, поскольку она чужая и мало кого знает, что она очень по ним соскучилась и здесь ей будет много лучше. Ребекка изложила свои доводы, очаровательно улыбаясь, и они были приняты без всяких сомнений.

Фелис приказала накрыть чайный стол на застекленной террасе, заставленной благоухающими растениями. Они мило беседовали о том о сем, пока разговор вдруг не коснулся индейцев-семинолов, которые опять бунтовали во Флориде.

Еще осенью, вскоре после появления генерала Джэксона на приеме в Саванне, индейцы поднялись на войну. Их вождь предупредил полковника Мейга, который командовал фортом Скотт, чтобы не пересекали реку Флинт. В ответ американцы сожгли деревню, там в огне погибло много индейцев. Возмездие семинолов было быстрым и ужасным. На следующий день после Рождества генерал Джэксон снова принял командование над американскими войсками.

– Жак, ты слышал, что Джэксон возрождает форт Негро на острове Амелия? – спросил Эдуард.

Жак кивнул:

– Да. Я также слышал, что они назвали новый форт именем Гадсдена[12]. Я полагаю, генерал скоро снова начнет воевать с семинолами.

Эдуард печально кивнул:

– Ходят слухи, что на враждебные действия семинолов подстрекают Френсис и Питер Маккуины. Говорят также, что на их стороне Вудбайн, Арбатнот и другие иностранцы.

Ребекка вопросительно посмотрела на Эдуарда.

– А кто такие эти Маккуины?

– Вожди индейцев племени крик, которые после поражения в войне нашли убежище во Флориде.

– Означает ли это, что будет война с семинолами?

Эдуард грустно улыбнулся:

– Конечно, моя дорогая, и, возможно, это не так уж плохо.

Она внимательно посмотрела на него.

– Не так плохо?

– Война с семинолами даст Джэксону шанс возобновить действия во Флориде и выполнить свой первоначальный план. Ведь вы сами лично могли слышать, как он говорил, что единственное решение многих проблем, с которыми мы сталкиваемся в регионе, – это освобождение Флориды от испанцев. Воинственность семинолов, как мне кажется, развязывает Джэксону руки, позволяя действовать легитимно.

Ребекка вспомнила волнения в Индии и своего отца. Мужчины всегда слишком легко говорят о войне, словно убитые и искалеченные люди не больше чем пешки в шахматной игре. Будучи дочерью офицера, она не понимала, как они могут так пренебрежительно относиться к ранам и смерти. Жак является живым примером, какие увечья может получить на войне мужчина.

– Ты не думаешь, сынок, – снова заговорил Эдуард, – о том, чтобы снова пойти под начало к Крепкому Орешку, если придется воевать?

Ребекка увидела, как побледнел Жак, и на мгновение – только на мгновение – почувствовала к нему жалость, которая пересилила все то плохое, что он ей сделал.

– Нет, отец, – произнес Жак. – Я навоевался достаточно и свой долг выполнил. А кроме того, у меня теперь есть Ребекка, я о ней должен думать.

Он посмотрел на нее и нежно улыбнулся, а Ребекка ощутила, как в ней вновь поднимается злость, которая мгновенно смыла всякое сострадание. Ей так хотелось, чтобы он пошел на войну! Тогда бы не пришлось постоянно притворяться, изображая счастье, которого не существует.

Позднее, когда Ребекка оглядывалась назад, вспоминая этот период своей жизни, ей всегда казалось, что ее первая брачная ночь явилась своего рода катализатором, который стимулировал последующие трагические события.

Едва они с Жаком устроились в «Доме мечты», как пришло письмо из Индии с ужасными новостями.

В ноябре, почти одновременно с бунтом семинолов во Флориде, раджа Нагпура, Anna Сахиб, объединился с Байрамом, вождем мятежных маратхов. Их войска напали на британскую резиденцию в Нагпуре. В результате сражения, одного из самых жестоких в истории британской оккупации Индии, английские войска понесли тяжелые потери. Верх над индусами в конце концов удалось одержать, но англичане понесли огромные потери. Среди погибших был и отец Маргарет.

Маргарет, неутешная в своем горе, вскоре слегла. Ребекка, очень любившая своего дядю, тоже тяжело переживала потерю. Она не отходила от Маргарет не только потому, что жалела свою кузину, но также и потому, что ее собственные страдания при этом как бы отходили на второй план.

У Маргарет неожиданно поднялась высокая температура, которая ослабила ее настолько, что она вообще не могла двигаться. Ребекка обтирала ее бледный лоб платком, смоченным в холодной воде, а та отшвыривала ее руку и принималась кричать, что это она виновата в смерти отца. Ведь у нее было предчувствие чего-то ужасного, что должно было случиться, и ей следовало его предупредить. Ребекка держала ее за руки и успокаивала как могла, говоря, что она ни в чем не виновата, что отца нельзя было никак предупредить, но Маргарет и слушать не хотела.

В болезни кузины Ребекка обнаружила и положительную сторону. Теперь она с полным правом могла проводить большую часть времени с ней, а значит, меньше с Жаком и его родителями. Из апартаментов Жака, в которых она жила с момента их возвращения на остров, Ребекка переселилась в спальню Маргарет, где для нее была поставлена небольшая кровать.

Как-то вечером, когда Маргарет чувствовала себя уже намного лучше, Ребекке с трудом удалось добиться, чтобы та заснула. Для этого пришлось дать ей некоторую дозу опия. Сама, усталая и опустошенная, Ребекка устроилась на узкой неудобной кровати и почти сразу же погрузилась в глубокий сон.

Ей снились сны, много снов, но постепенно в них вторглось нечто постороннее, какая-то неясная, легкая, как дуновение ветра в ветвях деревьев, струнная музыка. Под ее действием Ребекка стала просыпаться. Но мало-помалу сон снова начинал овладевать ею, увлекал в свое царство. Однако музыка становилась громче, еще громче… Ребекку охватил страх, и она окончательно проснулась.

Она лежала в оцепенении, вспоминая ту ночь прошлым летом, когда кто-то проник к ней в комнату. С сильно колотящимся сердцем она напряглась, прислушиваясь к необычным звукам. Вначале это была только музыка, мягкая и вкрадчивая, но затем на ее фоне стали различимы звуки, от которых у нее пошли по телу мурашки. Это были шаги, тихие шаги. Кто-то ступал по ковру, мягко, по-кошачьи.

Она вся затрепетала, ей показалось, что в комнате вдруг поднялся ветерок, и в темноте – темнота была кромешная – она каким-то чудом различила, как кто-то склонился над ее постелью. Она его не видела, но точно знала о его присутствии.

Ребекка попыталась открыть рот и закричать, но не смогла. Было такое чувство, будто горло ей сжала чья-то холодная рука.

Теперь она могла даже слышать его дыхание и чувствовать его запахи… Табак, спиртное? Или что-то еще? Нет, более сладкое, даже тошнотворное.

А затем ее коснулась рука. Это была рука мужчины – Ребекка не сомневалась. Рука нежная и сладострастная, похотливая рука. Она прижалась к верхней части ее груди, затем скользнула вниз, отбросила одеяло и начала двигаться дальше, к низу живота, затем еще дальше…

Внезапно ее оцепенение прошло, словно рассеялось. Ребекка вытянулась, а затем, почти прыгнув, села и вслепую изо всей силы ударила кулаком.

Послышался хрип – видимо, у ночного гостя перехватило дыхание, поскольку она попала ему в солнечное сплетение, затем раздался звук удаляющихся шагов и слабый скрип закрывающейся двери.

Трепеща, Ребекка нащупала в темноте спички, чтобы зажечь свечу. Подняв ее повыше, она увидела, что комната пуста. Кроме нее и Маргарет, здесь никого не было. Слышала ли что-нибудь Маргарет?

Чтобы подняться с постели, потребовалось несколько секунд, потому что ноги были как ватные. Склонившись над Маргарет, Ребекка убедилась, что та медленно и ровно дышит. Спит. Она молча поблагодарила Бога, что уберег ее, не дав закричать. Иначе она бы разбудила Маргарет. Больной новые потрясения вовсе ни к чему.

Ребекка возвратилась в постель и поставила свечу рядом на столик, зная, что больше в эту ночь ей не заснуть. «Нет, так оставлять нельзя! Надо было не дипломатничать, а в первый же раз рассказать Эдуарду и Фелис. Но теперь я эту ошибку не повторю и все им открою. Завтра же».

– Так вы говорите, в вашей комнате кто-то был? Посреди ночи? – удивленно воскликнула Фелис. – А вы в этом уверены, моя дорогая? Надо учесть, что совсем недавно пришло известие о гибели вашего дяди. Это такое горе! Такой удар! Может, вам все это приснилось?

Ребекка сжала губы. Сравнительно недавно она пережила удар гораздо больший, чем предполагает Фелис, и вот теперь гнев, который копился в ней с той самой первой брачной ночи, грозил вылиться наружу. Она сделала над собой усилие, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Уверяю вас, Фелис, такое случается уже не первый раз. Летом этот таинственный визитер посетил нас дважды – один раз меня и один раз Маргарет.

Эдуард, который сидел рядом с Фелис, пристально посмотрел на Ребекку:

– Но почему вы сразу же не сказали нам об этом? Почему вы ждали до сих пор?

– Я не стала говорить вам тогда, потому что полной уверенности у нас не было, – спокойно произнесла Ребекка. – А вдруг это галлюцинации, связанные с переменой климата? Поэтому не хотелось зря затевать неловкого разговора. Кроме того, подобное больше не повторилось. И на этот раз мне было непросто заговорить. Но я не хочу, чтобы такое повторилось.

– Значит, к вам в комнату ночью кто-то заходил, но слышали это только вы. А Маргарет? Она что, все это время спала? – спросил Эдуард, скептически прищурив глаза.

– Перед сном я дала Маргарет дозу опия, – выпалила Ребекка, может быть, резче, чем следовало. – Кроме того, этот ночной посетитель вел себя исключительно тихо. Ничего слышно не было, кроме музыки.

– Понятно, понятно, – задумчиво проговорил Эдуард. – Вернее, ничего не понятно. Вы говорите, раздавалась музыка, играли на каком-то струнном инструменте, похожем на арфу. У нас есть арфа, но вчера на ней никто не играл, могу вам дать гарантию. Кроме арфы, в доме еще имеются старинные китайские инструменты, и в принципе подобные звуки могли издавать они, но, как вам известно, в нашей семье на них никто играть не умеет. Все это более чем странно!

– Вы находите это странным, – с вызовом произнесла Ребекка, – но не в том смысле, в каком это нахожу я. Следует понимать так, что вы мне не верите.

– Ну что вы, моя дорогая, я ведь этого не сказал, – поспешил успокоить ее Эдуард. – Просто надо учитывать то, что после получения письма из Индии вы были слегка не в себе.

– А Жаку вы об этом сказали? – спросила Фелис.

Ребекка поняла, что совершила ошибку. Любая нормальная жена в таких случаях первым делом рассказывает все мужу.

– Нет, я решила вначале поговорить с вами, поскольку дом принадлежит вам. Я надеялась, что вы сможете это как-то объяснить.

Фелис покраснела.

– Вы что, думали, нам все известно и мы позволяем такое в своем доме?

– Честно говоря, я просто не знаю что и думать, – ответила Ребекка. – Но дальше так продолжаться не может. Я должна вам признаться и еще кое в чем: летом мы с Маргарет обнаружили в гостиной вход в потайную галерею. Я готова показать вам его.

Эдуард встал.

– Я пойду позову Жака, и мы начнем расследование. Немедленно.

– Открывается это вот так. – Ребекка нажала на листок, под которым скрывалась потайная пружина.

Деревянная панель медленно отъехала в сторону, открыв черный прямоугольник прохода Жак наклонился и вошел в темноту.

– Здесь абсолютно ничего не видно.

Он возвратился в гостиную и взял Ребекку за руку.

– Ребекка, я очень сожалею. Почему ты не сказала мне раньше, когда это случилось в первый раз? Теперь, конечно, я обследую эту галерею и выясню, куда она ведет. – Он посмотрел в черноту и нахмурился. – Не могу себе представить, кто мог этим воспользоваться. – Она бросил взгляд на отца: – Дед никогда не говорил вам, что в доме есть потайные ходы?

Эдуард покачал головой.

– Нет, мой мальчик. Я озадачен не меньше тебя. Конечно, твой дед был странный человек, чего-чего, а секретов у него было предостаточно. Вот этот, что перед нами, очевидно, один из них. Но нам не следует тратить время на разговоры. Я прикажу Дупте принести фонарь, и мы вместе осмотрим эту тайную галерею.

– Пусть Дупта обязательно принесет фонарь, но исследовать галерею буду я, – твердо заявил Жак.

На несколько секунд Ребекка почувствовала к Жаку если не симпатию, то все же какое-то расположение. Обнаружить, кто этот загадочный ночной гость, для Жака было сейчас очень важно, потому что ему очень хотелось сделать для нее хотя бы что-то.

Заметив на лице Эдуарда недовольство, Ребекка сказала:

– Кстати о Дупте: вы не считаете, что этим ночным визитером мог быть он? Вы убеждены, что в вашем доме никто не умеет играть на восточных инструментах? Возможно, Дупта знаком с ними? Не следует забывать, что он индус, а музыка, которую я слышала ночью, чем-то напоминает мне индийскую.

Эдуард удивленно посмотрел на нее:

– Это никак невозможно, моя дорогая. Я вас уверяю, Дупта здесь ни при чем. Этот человек обязан мне жизнью и поэтому полностью предан. В довершение ко всему вы, наверное, успели заметить, что он благородного происхождения и поэтому на такое просто не способен. Понимаете?

– На его благородное происхождение я обратила внимание сразу же, – холодно заметила Ребекка. – Он высокомерен до наглости. Но он индус, а мы с Маргарет – англичанки, и то, что он относится к нам, мягко говоря, без всякой симпатии, неудивительно. Особенно если учесть последние события в Индии.

– Она права, отец, – сказал Жак. – В этом нет ничего невероятного.

Эдуард покачал головой:

– Если бы вы знали Дупту, как его знаю я, то поняли бы, что это совершенно невозможно. Но довольно разговоров. Я прикажу ему принести фонарь, и мы трое – ты, Дупта и я – исследуем этот ход.

После того как трое мужчин скрылись в темноте потайной галереи, Ребекка с Фелис расположились в гостиной.

– Фелис, что вы знаете о Дупте? Мне хотелось расспросить вас о нем еще с момента нашего прибытия. Насколько я понимаю, здесь не принято, чтобы в доме был слуга-индус. Всюду, где я была, черные слуги.

Прежде чем ответить, Фелис некоторое время поправляла оборки на своем платье.

– О Дупте, моя дорогая, мне известно совсем немного. Только то, что Эдуард нашел его в Чарлстоне. Понятия не имею, как он там оказался. Знаю только, что он был совершенно без денег и в очень затруднительном положении – поскольку он темнокожий, его вполне могли принять за беглого раба. На Эдуарда большое впечатление произвели его ум, образованность, воспитание. Предложив место управляющего, он фактически спас ему жизнь. За все это Дупта ему очень благодарен. Он у нас, кажется, уже пять лет и за это время не дал ни единого повода для недовольства.

Ребекка вздохнула:

– Насколько было бы удобнее, если бы ночным визитером оказался он.

– Что вы имеете в виду, моя дорогая?

– Хм… Но если это не он, тогда кто же?

Фелис вдруг засуетилась:

– Надо пойти посмотреть, готов ли чай. После всех этих поисков мужчины наверняка захотят подкрепиться.

Она встала и поспешила к выходу. «Довольно странная реакция», – подумала Ребекка, с любопытством глядя ей вслед.

Чайный стол был накрыт сразу же, как только мужчины закончили исследование тайного хода. К столу вышла и Маргарет, в первый раз за много дней. По поводу тайного хода до самого конца трапезы ничего сказано не было.

Маргарет выглядела много лучше. Видимо, ей полегчало – цвет лица стал свежее, только похудела сильно. Она даже несколько раз улыбнулась. Ребекка была этому очень рада и старалась подкладывать сестре бисквиты и печенье.

Однако после чая Маргарет задерживаться не стала – извинилась и ушла. А Ребекка немедленно отвела Жака в сторону. Ей хотелось поговорить с ним наедине, поскольку Эдуард и Фелис вели себя как-то странно. Ведь он все же был ее мужем, по-своему любил ее, и она не сомневалась: ему можно полностью доверять в том, что касается проблемы с тайным ходом.

– Итак, – поинтересовалась она, едва сдерживая нетерпение, – что вам удалось найти?

Жак улыбнулся одной из самых своих очаровательных улыбок (правда, эти улыбки на нее уже не действовали):

– Можешь себе представить, Ребекка, весь дом похож на соты! Его во всех направлениях пересекают тайные галереи. Жаль, что я не знал об этом в детстве. Как было бы интересно побродить по ним.

– Но ты выяснил, где главный выход?

Он покачал головой:

– Я же тебе сказал, это настоящий лабиринт. Каждый участок галереи соединен с десятками других. Выходы есть почти в каждую комнату, включая все спальни.

Ребекка чуть не вскрикнула.

– Ты имеешь в виду, что этому злодею не нужно было проходить через потайную дверь, которую мы с Маргарет обнаружили? Он мог прийти прямо в наши спальни?

– Несомненно.

– В таком случае прекратить это можно, только забив все тайные двери.

Жак пожал плечами:

– Вначале их надо обнаружить. Но я сильно сомневаюсь, что в ближайшее время это возможно.

– Ты мне кажешься на удивление беззаботным.

– О нет, моя дорогая. Я просто настолько ошеломлен, что… – Он вдруг замолк и взял ее за руку.

Она осторожно высвободилась и села в ближайшее кресло.

– А что говорит твой отец?

– Он сказал, что также поражен этим открытием, и обещал докопаться до сути. В любом случае тебе следует вернуться ко мне, а с Маргарет на ночь будет оставаться горничная.

– А Дупта? Как он реагировал на все это? Ты ничего не заметил? Может быть, он чем-нибудь себя выдал, вел себя как-то странно? У тебя не создалось впечатления, что он знаком с этими ходами?

Жак задумался.

– Нет, он вел себя вполне нормально. Если этот ночной визитер – Дупта, то он, несомненно, превосходный артист.

– А не кажется ли тебе, – проговорила Ребекка, – что, возможно, так оно и есть?

Глава 11

В этот же вечер Ребекка возвратилась в спальню Жака. Причем возвратилась охотно. События, происшедшие днем, немного изменили ее отношение к мужу. Ошеломляющее признание Жака в их первую брачную ночь, известие о гибели дяди и связанная с этим болезнь Маргарет, а теперь еще ночной визитер – все это довело ее до крайней степени нервного напряжения. Она почувствовала острую нужду в поддержке.

Ребекка считала себя сильной, и ей всегда казалось, что она способна справиться с любыми превратностями судьбы. Но следует признать, что с настоящими трудностями в жизни ей сталкиваться еще не приходилось. Ребекке все давалось легко, и к жизни она относилась легко. В случае малейшего беспокойства рядом всегда оказывался кто-то, кто мог ее поддержать: родители, Маргарет, приятельницы. Теперь же, разлученная с родителями, не имея возможности довериться Маргарет, тем более что та была больна, и питая глубокое недоверие к Эдуарду и Фелис, единственный, к кому она могла обратиться за помощью, – это Жак.

Они лежали рядом в огромной постели под балдахином, и она с удивлением поняла, что плачет.

Жак повернул к ней лицо, такое грустное в дрожащем свете свечи, и стал нежно вытирать ее слезы.

– Ребекка, милая Ребекка. – Он погладил ей волосы и обнял.

А она с благодарностью спрятала лицо на его плече, в первый раз за много дней почувствовав умиротворение.

Когда пришло утро, Ребекка обнаружила, что находится в той же самой позе.

А потом был завтрак, тоже спокойный и мирный. О ночном визитере больше никто не упоминал. Явилась Маргарет, еще более посвежевшая. И Ребекка впервые за долгое время почувствовала прилив оптимизма. К ней начало возвращаться ее обычное бодрое состояние духа. Конечно, теперь, когда обнаружена тайная галерея, проблему с визитером можно будет легко решить. Вполне вероятно, что это кто-то из слуг.

Они еще продолжали завтракать, когда в холле раздались тяжелые шаги. В комнату вошел Арман, принеся с собой чувство беспокойства и смятения.

– Отец, мне нужно с вами поговорить, – произнес он без всякого вступления.

Вместе с Арманом в комнату ворвалась утренняя прохлада, от него пахло дымом костра и конской сбруей. Ребекка вдруг почувствовала ужасное смущение, вернее, даже стыд.

«Ему известно, что сейчас происходит между мной и Жаком. – Она сразу же вспомнила происшедшее на холме в Ле-Шене со всеми подробностями. – Ведь он тогда все знал, поэтому и говорил так о своем брате. Но почему он не сказал мне правду, а ограничился неясными намеками, которые для меня в то время не имели никакого смысла? Неужели обещание, данное брату, было для него важнее моей разрушенной жизни?»

– Хм, Арман, ты бы мог по крайней мере сказать всем «доброе утро», – сердито бросил Эдуард. – И что за спешка! Ты врываешься сюда, забыв о вежливости, как дикарь.

Арман застыл на месте почти по стойке «смирно». От долгой езды верхом по холоду его лицо раскраснелось.

– Отец, я прошу у вас всего несколько минут.

– Всему свое время. Если ты джентльмен, то должен поприветствовать свою мать, а затем тебе следует сесть за стол и присоединиться к нашему завтраку. И только после этого мы с тобой отправимся в мой кабинет.

Эдуард говорил отрывисто и сухо. Лицо Армана вспыхнуло и покраснело еще больше; он неуклюже сел на стул, который отодвинул для него слуга.

Обмен репликами между отцом и сыном дал Ребекке возможность собраться с мыслями. В результате она решила, что единственный выход для нее – делать вид, что никакой проблемы не существует. Она применяла подобную тактику и прежде, когда возникали неловкие ситуации.

Почувствовав на себе пристальный взгляд Армана, Ребекка подняла глаза и спокойно встретилась с его глазами, даже не моргнув.

Арман придвинул к себе чашку, положил в тарелку кусок ветчины, потом большую ложку мамалыги, взял ломоть кукурузного хлеба, толсто намазал его маслом, а сверху вареньем и, не произнося ни слова, начал быстро есть.

Ребекка перевела взгляд на Фелис. Та сидела с непроницаемым видом, как будто все это ее совершенно не касалось. Сегодня утром она снова с трудом передвигалась, будто ее поразил приступ ревматизма. Ребекка нахмурилась, пытаясь понять, что же мучает свекровь. И почему эти недомогания возникают у нее только здесь, на острове?

После завтрака Эдуард в сопровождении Армана направился в свой кабинет, а Жак удалился в библиотеку, просмотреть прибывшие из Саванны свежие газеты.

Ребекка, Фелис и Маргарет вышли на террасу и сели в кресла, нагретые бледным зимним солнцем, проникающим через стекло. Обычно в это время они занимались вышиванием.

Путь на террасу проходил мимо кабинета Эдуарда. Когда женщины оказались рядом с ним, оттуда донеслись голоса отца и сына. Они разговаривали на повышенных тонах. Отвернувшись, Фелис ускорила шаг.

Солнце уже почти разогнало утренний туман, на террасе было тепло, пьяно пахло зеленью. У каждой из них было свое любимое кресло. Ребекка к своему рукоделию никогда серьезно не относилась. Сейчас она трудилась над ковриком для скамеечки, которая ставилась под ноги. Узор был незамысловатый – бледно-красные розы на белом фоне, – но довольно милый. Ребекка с удивлением для себя обнаружила, что ей нравится вышивать.

Фелис в это утро была очень неразговорчивой, Маргарет молчала, как всегда, и Ребекке тоже совсем не хотелось говорить. Так они и сидели, работая в доброжелательном молчании. Ей, конечно, хотелось обсудить с Фелис проблему тайного хода, но она решила, что в присутствии Маргарет этого делать не следует.

Перебирая в мыслях события того памятного дня в Ле-Шене, она вспомнила рассказ Жака о владельцах сгоревшего дома. Ей также вспомнилось, что Жак поспешил закончить рассказ, так и не поведав, что стало потом с этой несчастной девочкой, родители которой погибли в огне. Может быть, свекровь знает?

– Фелис, у меня к вам вопрос, – неожиданно произнесла Ребекка. – Во время нашего визита в Ле-Шен Жак рассказал нам печальную историю о сгоревшем доме.

Фелис подняла глаза, ее лицо стало еще более мрачным.

– О, это ужасная история. Очень печальная.

– Жак сказал, что человек, который владел плантацией, и его жена – они оба погибли в огне, но уцелел ребенок, девочка. Они с нянькой жили здесь, в «Доме мечты». И она была Эдуарду как сестра.

– Да, это правда.

Фелис начала беспокоиться, Ребекка не могла понять почему. Неужели с девочкой произошло что-то очень страшное?

– Нас потом что-то отвлекло от разговора, Жак так и не закончил свой рассказ, – продолжила Ребекка. – Я вот сейчас вспомнила об этом и решила спросить: так что же все-таки стало с этой девочкой? Вы ее знали?

Фелис медленно опустила на колени пяльцы, и Ребекка заметила, что у нее немного дрожат руки.

– О да, я ее знала, – заговорила наконец Фелис. Голос у нее был спокойный, но в нем появились странные интонации. – Когда мы с Эдуардом поженились, она еще жила здесь. Это правда, она действительно выросла вместе с Эдуардом, и он считал ее своей сестрой.

– А какая она была? Красивая? Фелис сжала губы.

– Думаю, что да.

Маргарет, которую мало интересовала вся эта история, опустила вышивание на колени и задремала.

Чувствуя, что напала на что-то интересное, Ребекка подалась вперед.

– А в общении она была приятной? Вы с ней легко ладили?

Фелис подняла вышивание и, не отрывая глаз от пяльцев, стала работать иглой.

– Несомненно, ее можно было назвать приятной, и мы с ней, пока жили вместе, прекрасно ладили.

– А что с ней стало? Она что, вышла замуж и уехала?

Фелис как-то странно на нее посмотрела.

– Нет. Разве вам Жак не рассказал? Девушка умерла. Она умерла через три года после нашей с Эдуардом свадьбы.

– О! – Ребекку захлестнула острая жалость к этой девушке, которую она никогда не знала. – Как это ужасно! Она заболела?

– Да. Доктора так и не определили, что это была за напасть.

– А ее нянька, она еще жива? Для нее, наверное, это было страшным ударом.

– Бесс? Бесс умерла совсем недавно. Она вышла здесь замуж и родила дочку Люти. Может быть, вы видели ее в Ле-Шене. Она там экономка.

Ребекка, конечно, помнила Люти. Значит, вот кто эта красивая светлокожая негритянка! Ей начало казаться, что чем больше подробностей она узнает об этом случае с семейством Хантун, тем более сложным все становится. И еще у нее возникло чувство, будто за всем этим кроется нечто темное и запретное.

И вдруг Ребекка обнаружила, что ее вновь интересует, является ли Люти любовницей Армана. Неожиданно она представила их вместе, в ее сознании возникла до странности реальная картина: их голые тела, сплетенные в пароксизме страсти. Это воспламенило в ней такой огонь желания, что она даже пошевелилась в своем кресле. А затем картина начала медленно меняться, и на месте Люти оказалась она, Ребекка. Хотя ей никогда не приходилось лежать голой в объятиях мужчины, казалось, все эти ощущения были ей уже знакомы. Ребекка почувствовала, что лицо и тело стали очень горячими.

Пытаясь унять свои взбунтовавшиеся чувства, она с силой вогнала в материю иголку. «Будь мое замужество нормальным, ничего подобного я бы сейчас не испытывала. Это ведь как голод. Голод, который грызет тебя так же жестоко, как отсутствие пищи. И я до конца своих дней обречена на такой голод. Как это несправедливо!»

Разозлившись на себя, Ребекка отложила вышивание и встала.

– Пойду посмотрю, закончил ли Эдуард беседу с Арманом. Я хочу поговорить с ним о… – Она посмотрела на дремлющую Маргарет и понизила голос до шепота. – …о тайном ходе.

– О да, моя дорогая. Может быть, вам действительно следует обсудить с ним этот вопрос. – От внимания Ребекки не укрылся тот факт, что Фелис была очень обрадована тем, что Ребекка сменила тему. Какую роль в этой истории с семейством Хантун играет сама Фелис? И почему Жак вел себя так странно, рассказывая о пожаре? Да, во всем этом есть какой-то секрет, но чувствуется, докопаться до него будет не так-то легко.

Когда она достигла холла, расположенного рядом с кабинетом Эдуарда, стало ясно, что разговор там еще не закончен. Голоса были громкими и очень возбужденными.

Быстро осмотревшись по сторонам, нет ли поблизости прислуги, Ребекка подошла ближе и прислушалась.

– Но почему вы никогда не хотите толком выслушать меня? – горячился Арман. – Вам известно, какой доход приносит хлопок по сравнению с индиго и рисом. А теперь, когда появились новые хлопкоочистительные машины, я мог бы в два раза повысить производительность. Вы возложили на меня ответственность за работы на плантации Ле-Шен, но не позволяете воплотить в жизнь мои идеи. Разве моя работа не говорит сама за себя? Почему вам это безразлично?

– Арман, у меня нет ни времени, ни желания сидеть тут с тобой весь день и спорить. Я тебе вот что скажу, дружок: никаких объяснений я давать не намерен и не буду. Пока хозяином «Дома мечты» и всей собственности Молино остаюсь я, и ты будешь делать то, что тебе сказано. Понял? А теперь уходи. Разговор окончен, я больше не желаю ничего об этом слышать!

Послышались шаги. Ребекка быстро спряталась за пальму, которая стояла посередине холла в большом горшке. Через несколько секунд дверь кабинета распахнулась и вышел Арман, похожий на солдата, поднявшегося в атаку. Его лицо было темным от гнева.

Ребекка смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. Может быть, сейчас, после такой тяжелой беседы с сыном, не лучшее время для разговора с Эдуардом, но ей очень хотелось выяснить, что нового стало известно о потайном ходе.

В нерешительности Ребекка постучала в дверь костяшками пальцев. Несколько секунд за дверью была тишина, а затем хриплый голос Эдуарда произнес:

– Войдите!

Ребекка открыла дверь и увидела его. Сцепив за спиной руки и покачиваясь на каблуках, он стоял у окна.

– Дядя Эдуард, я прошу прощения за беспокойство, но мне очень интересно, удалось ли вам узнать еще что-нибудь об этой потайной галерее?

Эдуард молчал. Ей показалось, что молчание длится слишком долго. Наконец он повернул к ней лицо, и она увидела, что оно побелело от злости.

– А, наша милая Ребекка. – На лице Эдуарда появилась напряженная улыбка. – Прошу вас, проходите и садитесь.

Ни проходить, ни садиться ей уже не хотелось, она жалела, что пришла, но, чтобы его не раздражать, села туда, куда было предложено, а именно на небольшой диван, который показался ей еще меньше, как только Эдуард уселся рядом.

Ее свекор явно злоупотреблял алкоголем. Она замечала это и раньше, но сейчас, находясь так близко от него, смогла еще лучше рассмотреть, насколько у него одутловатое испитое лицо, а глаза опухшие и с красными прожилками. Эдуард, в свою очередь, тоже с интересом рассматривал ее, и постепенно улыбка на его лице становилась все более непринужденной. Разумеется, интерес этот не ограничивался только ее лицом, свекор не оставил без внимания и другие части ее тела. По-видимому, не стоит перечислять какие.

– Поздравляю, у вас такой цветущий вид, моя дорогая, – наконец заговорил он – Впрочем, как и всегда. Надеюсь, Маргарет скоро оправится. Гибель ее отца – такая ужасная трагедия.

Ребекка кивнула, давая понять, что принимает сказанное к сведению.

– Да. Это все ужасно. Но переживания наши этим не ограничиваются. Ведь неизвестно, что там с матерью Маргарет, с моими родителями.

– Понимаю, это действительно тяжело. Но в любом случае для ваших родителей большое счастье знать, что вы находитесь в безопасности. В своем последнем письме ваш отец уделил этому обстоятельству большое внимание.

– Я знаю. Я и Маргарет, мы обе очень благодарны вам за гостеприимство.

– Не надо никаких благодарностей, моя дорогая. Кроме всего прочего, вы стали полноправным членом нашей семьи. – Он наклонился ближе и погладил ее руку. При этом Ребекка заметила, что в его глазах появился неприятный блеск. Ей очень захотелось отодвинуться, но она силой воли заставила себя этого не делать.

– Завидую своему сыну. Вот везунчик. Представляю, как он счастлив. Это же редчайшая возможность – заполучить в жены такую красавицу, как вы.

– Благодарю вас, дядя Эдуард.

Он был теперь совсем близко: Ребекка могла чувствовать его дыхание, которое никак нельзя было назвать приятным. Рука Эдуарда соприкасалась с ее рукой и буквально жгла ей кожу. Ребекка пребывала в полной растерянности и совершенно не знала, что ей делать. С другой стороны, нельзя сказать, что подобная ситуация была для нее совсем уж непривычна. Ребекка всегда умело пресекала нежелательные поползновения мужчин. Однако сейчас ситуация все же была совсем не та. Совсем не та! Может быть, не надо было вчера так резко выступать по поводу ночного визитера? Но что же делать? Если повести себя решительно, можно обидеть свекра, а это, в свою очередь, испортит дальнейшую жизнь в доме похуже любого ночного визитера.

Продолжая улыбаться, она попыталась мягко высвободить руку, но он крепко держал ее, а затем вдруг прижал к сердцу.

Ребекку охватила паника. Что делать? Теперь уже было совершенно ясно: если Эдуарда не остановить, сам он не остановится, и не известно, чем все это может кончиться. В любом случае, видимо, придется проявить характер.

– Ребекка! – прохрипел Эдуард, прижимая ее руку к своей жилетке. – Чувствуете, как бьется мое сердце? Оно бьется для вас с того самого момента, как вы появились в моем доме. Но тогда вы были девушкой, и я себя сдерживал. Теперь, когда вы замужем и уже ощутили блаженство супружества…

Блаженство супружества! Ребекке захотелось рассмеяться ему прямо в лицо.

– Если бы вы знали, какую страсть я к вам испытываю! – проговорил он, горячо дыша, а потом неожиданно притянул ее к себе. Внезапность случившегося захватила Ребекку врасплох. Едва она успела сообразить, что происходит, к ее губам уже присосались его губы, а по груди шарили его руки.

Его влажные губы и тяжелый запах изо рта вызывали в ней отвращение. Ребекка резко отшатнулась и вскрикнула:

– Нет, Эдуард! Пожалуйста, прекратите! Нет!

Но никакие мольбы и увещевания на него не действовали. Эдуард распалился не на шутку. С силой, которая ее ужаснула, он снова притянул ее к себе.

– Я хочу тебя, хочу, моя нежная Ребекка, – бормотал он ей на ухо, продолжая при этом мять ее грудь, пытаясь под тканью платья найти сосок. – Я уже знаю, каково твое тело, я уже представлял его мысленно. Много раз я воображал, какое оно округлое, мягкое, податливое, как оно загорается страстью под моими руками. Сейчас остается это только проверить. О, Ребекка, я знаю, как доставить женщине наслаждение. Мне известно столько способов, что ты даже не можешь себе вообразить. Жак по сравнению со мной еще совсем мальчишка. Я заставлю твое тело взорваться от удовольствия.

Собрав все силы, она снова сделала отчаянную попытку освободиться. Как раз в этот момент тяжелая двойная дверь кабинета скрипнула и начала медленно открываться.

Эдуард мгновенно ее отпустил и быстрым опытным движением поправил волосы и скрестил ноги, чтобы скрыть весьма очевидное свидетельство его возбуждения.

Это был Жак. Злая и смущенная, Ребекка успела отодвинуться к подлокотнику дивана.

– А, сынок! – радостно воскликнул Эдуард. – Мы тут как раз говорили о тебе. Я рассказывал Ребекке о нашем плане обнаружения ночного гостя.

Как ни была ошеломлена Ребекка, ее поразила быстрота реакции свекра. Она посмотрела на Жака: его лицо было абсолютно спокойным. Ребекка удивилась: «Разве он не успел заметить, что здесь происходило? И следует ли мне рассказывать ему о происшедшем? Нет, это создаст невозможную ситуацию».

– Вот как раз по этому поводу я и пришел поговорить с вами, отец. Думаю, нам следует вместе заняться поиском потайных дверей. Все, какие найдем, мы наглухо забьем. Возможно, ответа на вопрос о том, кто этот ночной гость, мы не получим, но по крайней мере он не сможет пользоваться тайной галереей. – Жак посмотрел на Ребекку: – Что ты так раскраснелась, Ребекка? Может, тебе следует пойти немного полежать? Не дай Бог, еще разболеешься, как Маргарет.

Ребекка немедленно поднялась, радуясь возможности уйти.

– Да, действительно, меня что-то знобит. Пожалуй, я воспользуюсь твоим советом, Жак.

Преисполненная благодарности за его счастливое появление, она подошла к нему и быстро поцеловала в щеку.

Покидая кабинет, Ребекка услышала, как заговорил Эдуард, и таким деловым тоном, что ей вдруг стало невмоготу. Захотелось вернуться и дать пощечину этому мерзавцу. «Только подумать, какое унижение! Как мог этот человек пойти на столь низкое предательство по отношению к собственному сыну! И всего через несколько секунд беседовать с ним как ни в чем не бывало! Что это за человек? Ведь так ведут себя те, у кого не осталось ни капли совести. На это мог решиться только совершенно безнравственный человек. И самое главное, что делать, если подобное повторится? Ведь если я никому не скажу, придется защищаться самой. Но как? О, почему все в моей жизни внезапно пошло наперекосяк! Неужели эти несчастья никогда не кончатся и меня постоянно будет терзать боль?»

Добравшись до спальни, Ребекка омыла холодной водой лицо и легла на неразобранную постель. Она действительно почувствовала себя плохо, но причиной тому была не болезнь, а душевное состояние. В ее сознании снова и снова повторялась сцена, разыгравшаяся в кабинете, и она до сих пор не могла оправиться от шока. Такого оскорбления ей еще в жизни никто не наносил. Ну разве не смешно, что вначале брат мужа, а потом и отец попытались овладеть ею, в то время как сам муж этого не может? Чем же в конце концов все это кончится?

Глава 12

Следующие два дня Ребекка делала все возможное, чтобы не оставаться одной. Это требовало от нее определенных усилий, но после случившегося в кабинете от Эдуарда можно было ожидать чего угодно.

Жак, будто почувствовав что-то, был с ней ласков и внимателен даже больше обычного и, хотя она ему ничего не рассказала, казалось, со своей стороны тоже прилагал все усилия, чтобы не оставлять Ребекку одну. Она же не переставала думать о том, заметил ли он что-нибудь, когда открыл тогда дверь в кабинет Эдуарда.

Ей очень хотелось спросить его об этом, все ему рассказать, но она не решилась. А если он ничего не видел? Тогда что? Ведь такое вполне могло быть. Ребекка была смела, но не настолько, чтобы заявить мужу, что ее домогался его отец.

Маргарет уже почти выздоровела. Она снова стала проявлять интерес к жизни, много времени проводя с Ребеккой. Они вместе вышивали, читали, играли в карты.

Все же кое-какие изменения после болезни в ней произошли. Ребекка это заметила. Маргарет начала проявлять большой интерес к религии и читала в основном только Библию. Ребекка, которая брала Библию в руки довольно редко, порой чувствовала себя неловко, читая Джейн Остен, в то время как Маргарет была погружена в Священное писание. Кузина всегда была не в меру серьезной, а сосредоточившись на религии, стала еще серьезнее, что, по мнению Ребекки, было уже слишком.

Все это время, когда семья собиралась за трапезой или после ужина в салоне, Эдуард вел себя так, как если бы ничего не случилось. Его поведение по отношению к Ребекке было таким же, как всегда, и это невероятно ее раздражало.

Относительно ночного визитера ничего нового разузнать не удалось. Жак, насколько мог, исследовал тайную галерею и все обнаруженные ходы забил досками.

Это произошло на третий день после случая в кабинете. Ребекке приходилось быть постоянно начеку, и от этого напряжения она уже начала уставать, а тут в довершение ко всему после обеда прискакал Арман в очередной раз поговорить с отцом.

За ужином Ребекка была очень скованной, сидела не поднимая глаз, боясь встретиться взглядом с Эдуардом или Арманом. После трапезы все, включая Фелис, которая большую часть дня провела на своей половине, отправились в музыкальный салон.

Маргарет сыграла несколько этюдов Шопена – она исполняла их довольно сносно, – потом Ребекка под аккомпанемент Жака спела несколько ирландских песен. А под конец Эдуард исполнил три немецкие баллады. Во время пения он нагло подмигивал Ребекке, чем привел ее в бешенство.

Она быстро опустила голову, а когда вновь подняла ее, то Эдуард стоял уже рядом с буфетом, держа в руках тяжелый хрустальный графин.

– Прошу вас. – Весело глядя, он сделал приглашающий жест к бокалам. – Это портвейн. Я получил его с последним кораблем, и мне хочется, чтобы вы все его попробовали.

Он протянул бокал Фелис, та нервно кивнула и взяла, затем Жаку. Когда очередь дошла до Армана, тот отрицательно покачал головой.

– Благодарю, отец, но я не пью портвейн. Эдуард продолжал улыбаться, но его глаза похолодели.

– Этот сорт я бы тебе советовал попробовать. Мне хочется знать твое мнение.

Арман сделал несколько шагов назад и угрюмо посмотрел на отца.

– Свое мнение я могу высказать, не пробуя, потому что все портвейны кажутся мне на один вкус. А кроме того, я приехал сюда поговорить с вами о делах.

– Дела, все время дела! – отмахнулся Эдуард. – Я тебя очень прошу: давай сегодня вечером забудем о делах. Мы поговорим завтра. Ребекка, уверен, портвейн вам понравится. Это один из самых лучших сортов, какие существуют в мире.

Избегая его взгляда, она осторожно потянулась за сверкающим фужером, наполненным темно-красной жидкостью. К портвейну она была весьма равнодушна, а из рук Эдуарда ей вообще ничего не хотелось брать, но после отказа Армана она чувствовала, что лучше принять вино и не обострять ситуацию. Бокал взяла даже Маргарет, хотя Ребекка хорошо знала, что кузина вообще не пьет вина.

Когда бокалы с портвейном оказались у всех, кроме Армана, Эдуард провозгласил тост:

– За нас! Пожелаем друг другу здоровья, счастья и осуществления заветных желаний!

Ребекка едва пригубила вино. Этот двусмысленный тост окончательно вывел ее из себя. Какая неслыханная наглость! Уж теперь-то она знала, что у него за заветное желание. Невероятно, но казалось, будто он пребывает в твердой уверенности, что она совсем не возражает против его приставаний. Если бы Эдуард знал, какое отвращение он у нее вызывает, то сейчас бы так не улыбался и не предлагал подобные тосты. Однако единственное, что оставалось Ребекке, – это молчать. Хотя ей так хотелось выплеснуть этот портвейн ему в лицо, рассказать все его жене и сыновьям!

После того как каждый испробовал вина, Эдуард осведомился о впечатлении. Хотя, как заметила Ребекка, Жак был единственным, кто, выпив до дна, попросил еще, все пробормотали слова восхищения.

Они еще некоторое время оставались в зале, но разговор не клеился. Фелис извинилась и, сославшись на усталость, удалилась к себе. Ребекка немедленно воспользовалась случаем, чтобы тоже удалиться. Маргарет последовала за ней.

В коридоре они распрощались, и каждая направилась к себе. Ребекка с облегчением открыла дверь их с Жаком уютной спальни – единственного места, где она знала, что находится в полной безопасности. Заперев дверь, Ребекка умылась и, достав с полки «Гордость и предрассудки», улеглась с книгой в постель. Хотя чтение было увлекательным, ее потянуло в сон, и она закрыла книгу.

Перед ней стоял выбор: либо вовсе не запирать дверь, либо запереть, а потом проснуться и открыть Жаку.

В конце концов она решила оставить дверь запертой. Лучше проснуться лишний раз, чем засыпать, опасаясь нежелательного визита.

Ребекка задула свечу и мгновенно заснула.

Ее разбудил сильный стук в дверь. Выскользнув из теплой постели, сонная, она побежала открывать, быстро ступая по холодному полу.

Вошел Жак, Ребекка промямлила ему что-то и снова нырнула в теплую постель. Почувствовав, как под тяжестью его тела прогнулся матрас, она пошевелилась, устроившись поудобнее, и окончательно погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Пробудилась она пугающе внезапно, мгновенно осознав две вещи: во-первых, ей холодно, одеяло куда-то сползло, а во-вторых… по ее телу блуждают чьи-то руки.

Ее охватил ужас. Она знала, чьи это руки. И голос Эдуарда вскоре подтвердил это. Говорил он вкрадчиво, слегка постанывая, и тем временем продолжал стискивать ее груди.

– Ребекка, Ребекка! Сегодня такая полная луна. Посмотри, как она освещает твое тело. Оно белее, чем сама луна. Ребекка! Моя нежная Ребекка!

Оцепеневшая Ребекка увидела фигуру в халате, склонившуюся над ней. Господи! Где же Жак?

Она протянула левую руку и почувствовала под своей ладонью плечо Жака. Неужели он ничего не слышит? Просто не верится, что можно так спать!

Ребекка закричала, отталкивая насильника:

– Жак, Жак, проснись! Помоги!

Не переставая жадно ощупывать ее, Эдуард усмехнулся. От его смрадного дыхания Ребекке стало дурно.

– Звать его сейчас без толку, моя лапочка, – ласково проговорил он, и этот жутковатый голос внушил Ребекке суеверный страх. – Он не проснется до самого утра. Я позаботился об этом. Так что сейчас мы с тобой здесь совершенно одни. Одни, понимаешь? И я смогу наконец сделать с тобой то, о чем давно и страстно мечтал. Ну, не надо упрямиться, моя Ребекка. Откройся!

Плотно сжав колени, она делала одну за другой попытки вцепиться ногтями в его лицо, но безуспешно. В конце концов он схватил обе ее руки и продолжил свое занятие, легко удерживая их одной рукой.

– Ты же хочешь меня, Ребекка. Хочешь. Однако если тебе нравится сопротивляться, пожалуйста, сопротивляйся на здоровье. Я тебе не перечу. Персик, который достается с трудом, всегда кажется вкуснее.

Ребекка снова выкрикнула имя Жака, отказываясь верить, что он не может ее услышать, и внезапно вспомнила о вине. Боже мой, портвейн, который так настойчиво Эдуард предлагал отведать! Все это мгновенно вспыхнуло в мозгу Ребекки, высветив страшную правду: Жак действительно сейчас не способен ей помочь. Он усыплен! Придя в неописуемую панику, она откинула голову назад и закричала. Громко, что есть сил.

На мгновение Эдуард опешил, но лишь на мгновение. А затем, просияв, радостно засмеялся, как будто ее крики возбудили его еще больше. Даже в состоянии отчаяния она не могла не заметить сквозившее в его смехе безумие.

– Вот он, моя красавица. Наконец-то! Крик страсти, которой я ждал с таким нетерпением. Не спеши, моя дорогая. Это будет скоро. Скоро я наполню тебя всю и испытаю, какова ты внутри!

Пальцами свободной руки он расстегнул ворот ее ночной рубашки. А затем рванул и разорвал от груди до самого низа. Край ткани больно впился Ребекке сзади в шею.

Треск разрываемой материи прозвучал в комнате как гром. Отбиваясь, она крутилась, извивалась и продолжала истошно кричать. «Ну кто-то же должен меня услышать!»

Эдуард навалился на нее, и под действием его веса, которое было страшно, как сама смерть, ее бедра разжались.

Его халат был распахнут, он тяжело дышал, сопел, издавая мерзкие животные звуки. Она крикнула снова, и на сей раз ее, кажется, услышали. Там, за дверью, в коридоре, раздались шаги. Кто-то бежал. И это придало ей сил.

Рывком освободив руки, она впилась ногтями в его лицо, на этот раз удачно.

Эдуард выругался и отпрянул. Кто-то колотил в дверь, выкрикивая:

– Ребекка! Ребекка!

Она узнала голос Армана. Слава Богу! Дверь затрещала. Господи! Она ведь заперта изнутри!

Эдуард, казалось, не слышал ни голоса своего сына, ни стуков в дверь. Он снова зловеще засмеялся и схватил ее руки.

Ребекка приподняла голову:

– Арман! Арман, помоги!

Эдуард, крепко держа оба ее запястья в одной руке, другой пытался разжать ей бедра. Мускулы Ребекки дрожали от напряжения и усталости, она чувствовала, что долго сопротивляться не сможет.

– Арман! – закричала она что есть мочи.

– Нет! Нет! Нет! – глухо бормотал Эдуард.

В дверь ударили чем-то тяжелым – один раз, второй, затем третий. Раздался сильный треск раскалываемого дерева, в комнате стало светло, она наполнилась людьми. Кто-то схватил Эдуарда за плечи и начал оттаскивать от Ребекки. Наконец она почувствовала, что свободна, и ей вдруг стало холодно. А вокруг нее громко кричали, но что именно, она не могла разобрать. Людей, которые были в комнате, она тоже не узнавала. Доносились звуки борьбы и переворачиваемой мебели. Находясь на грани истерики, Ребекка мысленно повторяла про себя одно и то же: нужно прикрыться, они не должны видеть меня такой. И кто-то накрыл ее одеялом, заботливо подоткнув со всех сторон. Маргарет? Это была Маргарет?

Затем раздался звук сильного удара, похожий на тот, когда кулак встречается с человеческой плотью, и возня закончилась. В наступившей тишине Ребекка услышала чье-то бормотание и чей-то плач.

К ее лицу приблизили свечу. Свет ее был таким ярким, что она зажмурилась, а потом прикрыла лицо одеялом, спрятавшись в нем, как в норе.

Теперь она различила голос Маргарет. Та говорила громко и возмущенно, тоном, какого Ребекка у нее никогда не слышала. А еще были голоса мужчин, Армана и Дупты. Дупта?

Потом были шаги, сначала громкие, а затем все тише и тише, пока не растаяли в конце коридора. И наконец, снова возник голос Маргарет, нежный и полный слез.

– Ребекка… с тобой… теперь все в порядке? Они его увели. О, Ребекка, не молчи. Поговори со мной. Он тебя сильно поранил? Он… Пожалуйста, Ребекка. Теперь тебе ничего не угрожает.

И снова всхлипывания.

Ребекка начала медленно расслабляться, только сейчас заметив, как сильно бьется ее сердце. Она разворачивала свое тело, свернутое в клубок, осторожно, дюйм за дюймом, и, наконец, медленно стягивая одеяло; открыла лицо.

Над ней склонилась Маргарет, вся бледная, в слезах, с глазами, расширенными от ужаса.

– Ребекка! Что случилось с Жаком? Он лежит так неподвижно!

Ребекка попыталась ответить, но вначале у нее не получилось – горло сжалось и болело. Она смогла только прошептать, покачав головой:

– Он получил большую дозу снотворного. В портвейне.

– А что было бы, если бы этот портвейн все выпили до дна? – Маргарет становилась еще бледнее по мере того, как до нее доходил весь ужас ситуации, глаза сильно расширились. – А если бы Арман тоже выпил?

Она улеглась рядом и взяла руки Ребекки в свои. От этого родного прикосновения у той наконец прорвались слезы. Слезы боли и унижения.

Девушки лежали рядом очень долго, лежали и плакали. Плакали, пока наконец не иссякли слезы. Ребекка чувствовала, что ее глаза и нос опухли, но в то же время пришло и облегчение, потому что какая-то часть пережитого ужаса была смыта этими слезами.

Потом послышались шаги, и ее сердце снова застучало как молот. Повернув голову, она увидела Армана, втаскивающего небольшой деревянный сундучок.

Ребекка поспешно отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел ее в таком состоянии. Кроме того, для нее были непереносимы его жалость и сострадание, хотя уже второй раз Арман спас ее от гибели.

Она слышала, как он пересек комнату и остановился у постели со стороны Жака. Затем обогнул постель и подошел к Маргарет.

Послышался скрип – это Арман поставил сундучок на столик, – а затем его тихий голос.

– С Жаком, кажется, все в порядке. По крайней мере дышит он нормально. Похоже, его напоили снотворным.

– Ребекка сказала, – произнесла Маргарет голосом, все еще полным слез, – что дядя Эдуард подсыпал снотворное в портвейн.

Арман невнятно выругался.

– Слава Богу, что не все его пили. Маргарет, а как с Ребеккой? Надеюсь, он… дело до конца не довел?

– Не думаю. Но она вся в кровоподтеках и синяках.

– Вот поэтому я и принес этот сундучок. Здесь наша семейная аптечка. Там есть все необходимое, чтобы оказать первую помощь: бинты, если они понадобятся, бутылка с опием и все остальное. Я думаю, немного опия ей не помешает, чтобы расслабиться.

– Да, я дам ей немного. Арман, послушайте, это все так ужасно, так страшно! Почему он это сделал? Ведь он был всегда таким добрым.

– В известной степени я чувствую себя тоже ответственным за происшедшее, – проговорил Арман напряженным голосом. – Мне надо было вас предупредить. Я знал, каким может быть мой отец, но все же полагал, что в нем возобладает здравый смысл. Теперь я понял, что ошибался.

Ребекка почувствовала, что обида и гнев в ней пересиливают смущение. Она повернулась к Арману:

– Что вы имеете в виду? Он вел себя подобным образом и с другими?

– Не совсем так. Но…

– Почему вы не хотите нам сказать? – возбужденно вскричала Ребекка. – А кто по ночам ходил в наши комнаты, используя потайные двери?

Арман уставился на нее в изумлении.

– Что вы сказали? Я в первый раз об этом слышу. Вы хотите сказать, что такое случается уже не впервые?

– Ну, не совсем такое, как сегодня, но прошлым летом ночью кто-то заходил к нам в комнаты, ко мне и Маргарет.

Арман хмуро покачал головой:

– Меня, по-видимому, в это время здесь не было. И никто ничего не сказал. Я бы такого не позволил, даже если бы речь шла о моем отце.

– А вы знали о существовании тайного хода? Арман неохотно кивнул:

– Да, знал. Вы помните, тогда, в Ле-Шене, Жак рассказывал о приемной сестре нашего отца, Элисе? Так вот, ее нянька, Бесс, была мне почти что второй матерью. Перед смертью она рассказала о тайном ходе.

– Я не понимаю, – вмешалась Маргарет. – Если вы знали о его существовании, почему об этом не известно остальным членам семьи?

Арман снова покачал головой:

– Хм, что значит «не известно»? Отец по крайней мере об этом знал.

– А что с ним сейчас? – Маргарет перешла на шепот. – Я имею в виду – с дядей Эдуардом. Ведь когда вы с Дуптой его успокаивали, он вел себя как безумный.

– Его привязали к кровати. Сейчас там с ним Дупта. Вы можете спокойно отдыхать.

– Мне кажется, – вырвалось у Ребекки, – что я вообще никогда больше не смогу спокойно отдыхать. – У нее начинался озноб. Она пошевелилась, чтобы найти удобную позу, и громко вскрикнула, почувствовав острую боль в плече.

– Я чертовски сожалею, Ребекка, о том, что случилось, – сказал Арман и повернулся к Маргарет: – Будет очень хорошо, если вы дадите ей немного опия, а также осмотрите и перевяжете раны. Утром я зайду вас проведать.

Он повернулся, чтобы уйти, но Маргарет потянулась и схватила его за рукав.

– Арман… тетя Фелис… Она в порядке?

– Она тоже выпила вина, вы могли это видеть. Не так много, как Жак, но достаточно, чтобы беспробудно спать. Я в ужасе от того, что с ней будет, когда ей расскажут о происшедшем ночью. Но теперь самое важное – присмотреть за Ребеккой. Вы с ней останетесь?

– Конечно.

Взглянув последний раз на Ребекку, Арман покинул комнату.

Ребекка лежала, откинувшись на подушку, совершенно без сил, с трудом сделав движение, чтобы принять опий. Затем она позволила Маргарет смазать ей все раны и ушибы и надеть свежую ночную рубашку.

Глава 13

Идя по коридору, Арман вдруг ощутил, как ему на плечи наваливается весь этот огромный дом. В его сознании вспыхивала одна и та же картина, будто обожженная пламенем, которую он будет помнить до конца своих дней: распростертая на постели Ребекка, ее нежнейшее в мире тело, смутно белеющее при дрожащем свете свечи, и отец – широко раздвинув ей бедра, он лез, как хищное прожорливое… нет, не животное – чудовище.

Армана переполняли гнев и сожаление. Если бы только знать раньше об этих ночных визитах, он бы сразу догадался, что это проделки Эдуарда. Бесс ему кое-что рассказывала, и это не изменило его чувств к отцу, а только обострило неприязнь, потому что Арман ненавидел его с детства. В Эдуарде было что-то дьявольское и извращенное. Если верить рассказам Бесс – а в них Арман не сомневался, – это у него наследственное, от отца, Жана Молино.

Любимый сын Жак о подлинной натуре отца вряд ли догадывался. Арман не посвятил брата в то, что ему поведала умирающая черная женщина. Бессмысленно – это только бы ранило Жака.

Арман горько рассмеялся. «О да, что-что, а секреты я хранить умею. Благородная черта, ничего не скажешь. Правда, из-за этого женщина, которую я люблю, похоронила себя в замужестве, и в довершение ее чуть не изнасиловал тот, кого она считала своим другом и защитником».

А Фелис, которая от рук отца страдала и страдает больше всех? Уж она о жестокости Эдуарда и о том, на что тот способен, хорошо знала. Наверняка она догадалась, кто разгуливал ночами по комнатам и пугал девушек. Почему она его не остановила? Боялась – Арман, конечно, знал это, и все же, все же… Как она могла позволить такому случиться? Эгоизм? Возможно. Страх? Скорее всего. Но разве можно было ставить под угрозу жизнь двух девушек, которые приехали в гости?

Войдя в свою комнату, он опустил лампу на стол и упал поперек постели. Перед глазами снова возникло белое тело Ребекки, ее обнаженные ноги и руки. А когда в ответ на это видение в его теле разгорелось желание, Арман почувствовал глубокий стыд. Эдуард? Ведь он, по сути, хотел того же самого. «В таком случае намного ли я лучше своего отца?»

Маргарет сидела в кресле, придвинутом к постели Ребекки, и наблюдала за беспокойным сном кузины. Сама она почти всю ночь не спала, но усталости не чувствовала.

Ребекка пошевелилась во сне и застонала. У Маргарет на глаза навернулись слезы. Как могло такое случиться? Дядя Эдуард всегда был таким добрым, таким внимательным, и вдруг… Трудно было даже представить, что изысканно одетый джентльмен с великолепными манерами и существо, которое с остервенением лезло – а она это видела – на тело Ребекки, это один и тот же человек.

Лицо Маргарет пылало. Когда его оттащили, она увидела это! Жуткий красный протуберанец, торчащий из раскинутых пол халата… Но об этом нельзя даже думать. Забыть, забыть, забыть! Раз и навсегда. Ребекке теперь уже ничто не угрожает, она в безопасности. Скоро придет письмо от мамы, в котором будут наконец хорошие новости. Кончатся кошмары, и жизнь снова возвратится в привычное русло, то есть все станет, как было тогда, когда они только прибыли сюда. Здесь было так прекрасно тогда, так чудесно. Как же случилось, что весь мир вдруг обернулся к ним своей плохой стороной?

В первый день Ребекка сказала, что этот остров кажется ей заколдованным, волшебным. Возможно, так оно и было, хотя в мире есть не только белая магия, но и черная. Маргарет было хорошо об этом известно. Раньше она отвлеченно знала, что в мире существует дьявол, но никогда прежде не встречалась с ним лицом к лицу. Однако жизнь показала, что лишь за несколько кошмарных мгновений все может погибнуть. Прежде Маргарет была убеждена, что зло не может, не должно ее коснуться. Но вот дьявол заявил свои права на нее, Маргарет, на Ребекку, на Жака.

Поднявшись со своего кресла, она обошла постель и посмотрела на спящего мужа Ребекки. Он свернулся калачиком, как дитя, и его лицо во сне выглядело юным и беззащитным. Бедный Жак! Его тоже, как и Ребекку, поймали в свои силки злоба и порок.

Она долго смотрела на его спящее лицо, а затем возвратилась в кресло рядом с Ребеккой. Странно, Маргарет всегда считала ее более сильной, способной перенести любые невзгоды. Но теперь они как будто поменялись местами. Она гордо улыбнулась. Теперь она, Маргарет, обрела силы и с помощью всемогущего Бога получила возможность оберегать от скверны себя и тех, кого любит.

Ребекка проснулась, и первые несколько секунд ей казалось, что это обычное утро. Глаза еще были закрыты, она потянулась, тело отозвалось острой болью и… тотчас же в памяти живо предстали события прошлой ночи.

– Ребекка! Как ты себя чувствуешь, дорогая? Это был голос Жака. Она открыла глаза и увидела его. Он сидел рядом в кресле, которое ночью занимала Маргарет. Его лицо было бледным, с темными кругами под глазами.

– Как ты?

Горло Ребекки болело.

– Со мной все в порядке, – с трудом хрипло произнесла она. – Подай, пожалуйста, воды.

Он подошел к комоду, взял стоявший там кувшин и быстро наполнил бокал. Затем осторожно подал ей.

Возвратив кувшин и бокал на место, он сел на край постели и нежно отбросил с ее лба волосы.

Это прикосновение не доставило ей удовольствия, скорее причинило страдание. Она посмотрела на мягкое золото солнечных лучей, струящихся через щелку между шторами, и спросила:

– Который сейчас час?

– Почти три. Утром, когда я наконец проснулся, то сменил Маргарет и отправил ее спать.

После некоторых колебаний он осторожно коснулся лица жены.

– Ребекка, я даже не представляю, что тебе сказать. Понимаешь, то, что я сейчас чувствую, словами выразить невозможно. Таких слов просто в природе не существует. Сказать, что я очень сожалею, это значит не сказать ничего. Я не перестаю думать, как такое могло случиться! Просто уму непостижимо, мой отец… – На его бледном лице вспыхнули два красных пятна. – Как он мог на такое решиться? Как вообще… Для меня также мучительно сознавать, что я не мог тебе ничем помочь. Я чувствую себя обманутым и оскорбленным!

Ребекка увидела на его лице боль, но это ее не тронуло. Она знала, что в случившемся вины Жака нет, отец опоил его снотворным. Но все же что-то внутри ее упрямо продолжало упрекать? Кака в том, что он не пришел ей на помощь. Лежал совсем рядом и не помог, когда ее едва не изнасиловал его отец. Теперь это мешало ей сказать, что она все понимает, и тем самым как-то облегчить его состояние.

Вместо этого она сказала:

– Что с ним?

– Он заперся в своей комнате, с ним Дупта. Отец утверждает, что все это результат действия портвейна, говорит, что абсолютно ничего не помнит из того, что было ночью.

Ребекка вскинула голову и поморщилась от боли.

– И ты ему веришь? Жак помрачнел.

– Я пребываю в растерянности. Понимаешь, трудно поверить, что собственный отец мог сознательно сделать подобное.

Ребекка подтянулась к спинке кровати, чтобы сесть. Она была так разгневана, что ей трудно было говорить.

– Жак… Ты ведь образованный человек. Неужели ты не понимаешь, что твой отец подсыпал тебе в вино сильное снотворное? В тот момент он ведь был полностью вменяемым и контролировал свои действия. Более того, он все сделал намеренно. Неужели это тебе не доказывает, что он ведал, что творил. Вся эта мерзость была им тщательно спланирована!

Жак густо покраснел.

– Ты, конечно, права, Ребекка. Я вот что тебе скажу: сидя в этом кресле и охраняя твой сон, я уже все обдумал. Мое решение таково: мы должны немедленно возвратиться в Саванну. После того, что случилось, жить под одной крышей с отцом для нас невозможно. Через несколько дней, когда ты окончательно оправишься, мы отсюда уедем.

Ребекка задумалась. Поразительно, совсем недавно ей не терпелось покинуть Саванну, потому что было невмоготу находиться одной рядом с Жаком, а теперь, наоборот, Саванна кажется спасительным убежищем. Тоска ее неполноценного замужества все же предпочтительнее насилия в собственной супружеской постели, рядом со спящим мужем.

– Если мы уедем отсюда, то только с Маргарет. Мы не можем оставить ее здесь.

Жак кивнул:

– Конечно.

– А как твоя мать?

Жак пожал плечами:

– С ней я этот вопрос еще не обсуждал. Она весь день не выходит из спальни и ни с кем не разговаривает, кроме своей горничной. Ночное происшествие ее сильно потрясло. Она всегда была очень предана моему отцу. Можешь себе вообразить, что она должна сейчас чувствовать.

Ребекка медленно кивнула. Разумеется, такое вообразить она могла. Проснуться утром и узнать, что муж в собственном доме пытался изнасиловать женщину, и не просто женщину, а жену сына. Да, тяжелый удар.

– Ее надо успокоить, – сказала Ребекка. – И это должна сделать я. Пойду и скажу, что не считаю, что за происшедшее в ее доме она несет какую-то ответственность.

Жак вопросительно посмотрел на Ребекку:

– Ты уже можешь подняться с постели? Ребекка осторожно вытянула ноги. Все тело болело.

Она чувствовала огромную усталость, причиной которой скорее всего было нервное напряжение. Однако передвигаться Ребекка была в состоянии.

– Все в порядке, сейчас встану. Мне обязательно нужно поговорить с твоей матерью. Будь любезен, подай пеньюар. Он где-то там, на комоде.

Жак отправился за пеньюаром, а Ребекка быстро подняла рубашку, посмотрела на себя и поспешно одернула. На груди и бедрах повсюду были синяки лилового цвета, а внизу живота наложена повязка.

Жак подал ей пеньюар.

От вида синяков внутри у нее все разболелось. Она увидела физические свидетельства своего поругания. И хотя завершить акт насилия Эдуарду помешали, Ребекка знала, что он все равно у нее что-то отнял, что-то такое, чего она уже никогда больше не вернет. И в этот момент она пожелала его смерти. Ей захотелось, чтобы он умер, ушел навсегда, чтобы никогда больше его не видеть!

Вначале Фелис не хотела принимать Ребекку. Прежде чем горничная, стройная девушка с коричневой кожей, пригласила Ребекку в спальню хозяйки, потребовались долгие переговоры, которые и велись через эту горничную. Жак помог Ребекке убедить мать принять невестку.

Ребекка вошла. Фелис лежала на постели с неубранными волосами и красными глазами, опухшими от слез.

Собственные страдания не помешали Ребекке проникнуться глубоким сочувствием к свекрови, этой простой щедрой женщине с таким чудесным, добрым сердцем.

Она медленно приблизилась к Фелис и, сев на край постели, взяла ее безжизненную руку.

– Фелис. – Ребекка старалась произнести это слово как можно нежнее. – Я пришла поговорить с вами. Хочу сказать, во-первых, что со мной все в порядке, а во-вторых, что я не считаю вас ни в чем виноватой. Эдуард не успел… сделать непоправимого… Я знаю, вам тоже очень больно. Мне кажется, я могу понять, что вы сейчас чувствуете.

По щекам Фелис потекли слезы. Она с мольбой посмотрела на Ребекку и прошептала:

– Мне так стыдно. Если бы вы знали, как мне стыдно. Я должна была его остановить, но боялась.

Ребекка погладила ее руку:

– Но в том вины вашей нет. Вы всегда были так добры к нам с Маргарет, мы чувствовали настоящую материнскую заботу.

Фелис не могла сдерживать рыдания.

– Но я знала, понимаете? Знала. По крайней мере догадывалась.

Ребекка похолодела.

– Догадывались о чем?

– Что это Эдуард прокрадывался по ночам в ваши комнаты. Но я… я не хотела верить этому, понимаете? Боялась посмотреть правде в глаза. И вот теперь, когда дошло до такого… до такой гнусности! Это Господь наказывает меня за трусость.

Пеньюар Фелис был расстегнут у ворота, и Ребекка увидела на ее белой коже, пониже плеча, большой темный синяк. Сразу все встало на свои места: и эти странные недомогания Фелис, когда она с трудом передвигалась, и то, что она порой по целым дням не выходила из своей спальни, и ее странное поведение в присутствии мужа.

– Он бьет вас! – вырвалось у Ребекки. – Вот почему вы его боитесь.

Фелис вырвала свою руку и быстро запахнула пеньюар.

– Да, это так. Но я не жалуюсь, – проговорила она шепотом. – Возможно, я заслужила такое обращение. К тому же жена должна подчиняться мужу. Это ее обязанность, понимаете? Муж для жены – господин. Но я понимаю, что должна была защитить вас и Маргарет. Это тоже моя обязанность, но я подвела вас…

Неожиданно она рывком поднялась и схватила Ребекку за плечи, больно впившись пальцами в ее тело.

– Вы не должны говорить ему, что вам это известно… – Она отпустила одно плечо Ребекки и показала на свой синяк. – Я понимаю, что подвела вас ужасно, но все же прошу сделать мне одолжение.

У Ребекки закружилась голова. Она кивнула:

– Я не скажу ничего. По правде говоря, я сомневаюсь, что когда-нибудь вообще смогу с ним разговаривать. Мне просто непонятно, почему вы проявляете такую покорность. Как можно сохранять преданность человеку, который так обращается с вами, бьет, заставляет жить в постоянном страхе?

Фелис откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Не он один во всем виноват. Есть вещи, которые вам не понять, моя дорогая. Надо знать, как обращались с ним его родители. А кроме того, что еще я могла сделать? Уйти из дому? Но по многим причинам это было для меня невозможно.

– Но вы могли рассказать сыновьям, попросить защиты.

Фелис покачала головой:

– О нет. Это сразу разрушило бы нашу семью. Они не должны ничего знать. Все, что происходит между мной и Эдуардом, касается только нас двоих.

– Но можно было взять сыновей и уехать отсюда. Фелис печально улыбнулась.

– И как бы мы жили? Все, что мы имеем, принадлежит Эдуарду. И все состояние семьи Молино, и вся недвижимость. Если Жак поссорится из-за меня с Эдуардом, тот лишит его наследства.

– И Армана тоже?

– О да, конечно, – быстро проговорила Фелис. – Я упомянула Жака, поскольку он старший. Ребекка, вы должны мне обещать, что ничего не скажете о нашем разговоре ни Жаку, ни Арману. Если проговоритесь, то сведете на нет все мои усилия, которые я предпринимала многие годы, чтобы скрыть страдания. А это порой было очень нелегко.

Ребекка неохотно, но согласилась.

– Если таково ваше желание, то, конечно, обещаю. Но что, разве вам действительно совершенно некуда идти?

Фелис грустно улыбнулась:

– Некуда. Мои родители умерли. Есть еще брат, но вы думаете, он одобрит меня, если я покину своего законного супруга и приеду жить к нему? А потом до конца дней зависеть от его милосердия? Вы еще молодая, Ребекка, и полны иллюзий. Пожалуйста, не обижайтесь, но настоящей жизни вы еще не видели.

Ребекка поджала губы. Молодая или старая – какая разница? Все равно ни при каких обстоятельствах она не приняла бы такого обращения, с которым Фелис давно уже смирилась. Для нее это было бы просто невозможно. Лучше смерть.

Она вспомнила, что не сказала еще главного.

– Фелис, мы с Жаком уезжаем. Возвращаемся в Саванну. Вы должны понять, что при таких обстоятельствах оставаться здесь для нас невозможно.

Фелис кивнула:

– Да, конечно. Вне всяких сомнений, это самый лучший выход.

– Маргарет едет с нами. Может быть, вы… тоже поедете?

Фелис протестующе подняла руку:

– Мое дорогое дитя, вы, очевидно, все-таки меня не понимаете. Я никогда не покину Эдуарда. Никогда! Независимо от того, что он делает и как себя ведет. Я не оправдываю его и не прощаю, но я жена ему, женой и останусь. А вы поступаете вполне разумно. Вам, Маргарет и Жаку лучше уехать, по крайней мере на некоторое время. Но я остаюсь.

Ребекка вздохнула. «Фелис права, я действительно ее не понимаю».

– Тогда мне остается лишь молиться, чтобы он прекратил издеваться над вами. Мы уедем через пару дней, как только соберем вещи.

Фелис взяла руку Ребекки:

– Я буду скучать без вас, дорогая. Вы и Маргарет стали мне совсем родными. Я всегда мечтала о дочери, а тут появились сразу две.

Растроганная Ребекка обняла женщину.

– Может быть, все-таки вы измените решение…

– Своего решения я никогда не изменю. Поезжайте с Богом и ждите от меня писем. Они будут приходить к вам с каждым пакетботом. А слуг возьмите столько, сколько вам нужно.

– Спасибо, Фелис. Теперь я должна идти. Надо предупредить Маргарет, что мы уезжаем, а также дать указание горничной собирать вещи.

Прошло два дня. И вот уже все вещи были собраны и погружены в большой фургон, который ждал их перед главным входом. Пора отправляться на пристань. Ребекка и Маргарет стояли у окна в большой гостиной и в последний раз смотрели на парк, раскинувшийся вокруг «Дома мечты».

– Это странно, – задумчиво произнесла Ребекка, – но, несмотря на все, что случилось, я буду скучать по острову. Он такой красивый.

Маргарет нахмурилась. Она вообще выглядела сегодня чрезвычайно бледной и сильно нервничала. Ребекка была очень рада, что они уезжают.

– Наверное, я тоже буду скучать, – отозвалась Маргарет. – Но ты говоришь так, как будто вообще никогда не собираешься сюда возвращаться. В конце концов рано или поздно Жак унаследует все это. Остров станет твоим.

– Возможно, ты права, но в данный момент у меня какое-то странное чувство, что с этим все кончено. Через несколько минут мы отсюда уедем, и, должна заметить, этому я несказанно рада.

Ребекка посмотрела в окно последний раз и вдруг увидела странную фигуру. К дому кто-то бежал, по-видимому слуга, бежал спотыкаясь, как будто за ним гнались.

– Маргарет, посмотри! Кто это?

Маргарет, которая была уже почти у двери, возвратилась назад. Теперь этот человек подбежал достаточно близко, и можно было разглядеть его лицо. Ребекка узнала в нем одного из помощников садовника. Его глаза и рот были широко открыты от ужаса. Он завернул за угол дома и скрылся из виду.

Девушки обменялись вопросительными взглядами. Скоро в задней части дома послышались шум и неясные крики. Они выбежали из комнаты. Ребекка впереди, Маргарет за ней.

В холле они столкнулись с Жаком.

– А я как раз за вами. Вы готовы? – Услышав шум, он повернул голову. – Что это там за суматоха?

Ребекка взяла его за руку:

– Мы с Маргарет видели, как кто-то, полагаю один из садовых рабочих, бежал к дому. Он выглядел очень испуганным. Должно быть, что-то случилось. Мне кажется, прежде чем уезжать, нам следует пойти и посмотреть, в чем там дело.

А голоса тем временем становились все громче, уже послышался женский плач.

Не говоря ни слова, Жак и девушки поспешили в заднюю часть дома, откуда доносился этот шум.

Они вошли в столовую. Зал был почти наполовину заполнен слугами, которые окружили Дупту. Он расспрашивал садового рабочего, того самого, которого Ребекка и Маргарет видели в окно. Слуга бормотал что-то, сжимая в руках свою потрепанную шляпу. В его глазах по-прежнему стоял ужас.

Жак протиснулся в центр, к Дупте:

– Что здесь происходит? Что с ним такое? Обычно бесстрастное лицо Дупты на этот раз выражало растерянность. Он сделал легкий поклон:

– Я очень сожалею, что вынужден сообщить вам такую печальную новость, сэр. Слуга, если он, конечно, не сошел с ума, говорит, что ваш отец умер. Он работал у одного из малых павильонов, того, что рядом с прудом, и обнаружил там тело хозяина.

– Объясните мне, ради Бога, что здесь происходит? – услышала Ребекка голос Армана.

Жак повернул к нему невидящий взгляд и сдавленным голосом произнес:

– Слуга говорит, что наш отец умер.

Глава 14

Та же самая гостиная, то же самое окно, что и час назад. Только на сей раз в него смотрит одна Ребекка. А наблюдает она за тем, как к дому несут тело Эдуарда.

Арман и Дупта несли нечто бесформенное, завернутое в холст, а Жак шел рядом, склонив голову, опустив плечи. Невеселое зрелище, что и говорить. Ребекка отвернулась.

Стоит ли повторять, как она ненавидела Эдуарда? В последние два дня Ребекка то и дело мысленно желала ему смерти. Но сейчас, когда это случилось, она чувствовала себя чуть ли не виноватой. Одно дело – желать чьей-то смерти, а совсем другое – видеть, что твое желание исполнилось.

Почувствовав слабость в коленях, она двинулась к камину, где в кресле сгорбилась Маргарет. Та, узнав о смерти Эдуарда, упала в обморок. Теперь, уже оправившись, она выглядела почти как обычно, только была бледна.

– Они занесли его в дом, – тихо сказала Ребекка, садясь в кресло рядом с Маргарет. – Похоже, что садовый слуга сказал правду. Эдуард… его тело завернуто в холст. – Ребекка с трудом проглотила комок, поднявшийся в горле.

– Выходит, теперь нам незачем уезжать из «Дома мечты», – проронила Маргарет.

Эти слова застали Ребекку совершенно врасплох.

– Что?

– Я говорю, теперь мы отсюда не уезжаем. Зачем, если Эдуард умер?

Ребекка растерянно посмотрела на кузину. Это правда. Конечно, правда, но Ребекке и в голову не пришло говорить об этом сейчас. Ей показалось неуместным обсуждать преимущества, которые появились со смертью Эдуарда. Ведь она ее желала.

– Ты права, мы отсюда не уедем, – медленно произнесла она. – Но, Маргарет, я чувствую за собой какую-то вину! Понимаешь, я желала ему смерти! И теперь…

Маргарет встала, наклонилась и погладила волосы Ребекки.

– Не будь глупой, Ребекка, – проговорила она почти веселым тоном. – Ты и сама не веришь тому, что говоришь. Если бы все пожелания такого рода сбывались, то половина населения земли, если не больше, уже давно была бы на том свете. Тебе не в чем себя упрекать, и поэтому не надо мучиться. Помни, Эдуард был злодеем, слугой дьявола. Тебе ли этого не знать? Без всякого сомнения, его смерть – это Божья кара.

Ребекка смотрела на кузину во все глаза. Маргарет всегда была строгой и правильной, часто она изрекала банальные истины, но это последнее высказывание прозвучало излишне резко. В ней теперь появилось что-то такое, чего, несомненно, еще не было несколько недель назад, – некоторая твердость, вернее, даже жесткость. Ребекке не очень нравились новые черты характера кузины.

Ее размышления прервал приход Жака. Его сапоги и брюки были забрызганы грязью. Он выглядел растерянным.

Перед тем как заговорить, он с минуту, а может, больше, стоял в тяжелой тишине и молча глядел на них.

– Томас говорит, что нашел отца на полу в павильоне.

Ребекка поднялась с кресла, пересекла комнату и взяла его за руку.

– Жак, я так потрясена. Это правда. Но как он умер? Это был апоплексический удар?

Жак смотрел на нее, но, казалось, не видел.

– Нет, он получил удар ножом в сердце. Рукоятку сжимала его собственная рука.

Ребекка шумно вздохнула, чувствуя, как от лица отливает кровь. Чтобы удержаться на ногах, она схватила мужа за руку.

– Ты имеешь в виду – он покончил с собой? Жак покачал головой:

– Не знаю. Никто не знает. Возможно, что и так. Он обхватил голову руками и упал в кресло.

– Как мне сказать об этом матери? – Жак опустил руки и с отчаянием посмотрел на Ребекку. – Понимаешь, я не верил этому до тех пор, пока сам не увидел нож, торчащий из его груди. Я видел немало мертвых на войне, но то совсем другое. Ведь это мой отец!

– Я знаю, Жак, знаю, – пробормотала Ребекка, приблизив его лицо к своему.

Хоронили Эдуарда в дождливый день. По земле стлался легкий туман, и это делало обстановку еще более скорбной.

Фелис, пряча под густой вуалью опухшее от слез лицо, медленно двигалась, тяжело опираясь на руку Жака.

Рядом с Ребеккой и Маргарет с застывшим лицом шел Арман. Процессия приблизилась к мавзолею Молино, где Эдуарда положат рядом с отцом и матерью. Сзади двигался Дупта, а за ним домашние слуги и садовые рабочие. На похоронах присутствовали все жители острова.

Для совершения обряда священника не пригласили. Фелис хотела послать, однако Арман ее убедил, что в данной ситуации это не только нежелательно, но и лицемерно. Эдуард открыто заявлял, что не верит в Бога, и, насколько Арману было известно, в церкви был всего один раз – во время венчания с Фелис. Вместо священника над могилой отца, запинаясь, произнес небольшую речь Жак, и семья возвратилась в дом.

На этой краткой церемонии присутствовал только один посторонний – адвокат Эдуарда Гарольд Френке, высокий угрюмый человек, на лице которого, казалось, навсегда застыла гримаса вечного неодобрения.

Он приехал, чтобы зачитать завещание Эдуарда. Оглашение воли усопшего происходило в кабинете Эдуарда. Присутствовали лены семьи и Дупта.

Ребекку с самого утра не покидало странное ощущение, будто ее завернули в плотное одеяло. Она сидела рядом с Жаком и краем уха слушала, как скучным монотонным голосом читает завещание Гарольд Френке. Ей казалось, что он никогда не кончит.

Завещание не содержало никаких сюрпризов. Был щедро вознагражден «преданнейший слуга Дупта», а все остальное на правах старшего сына унаследовал так.

Будучи англичанкой, Ребекка знала о праве первородства. В Англии по традиции все состояние отца автоматически переходит старшему сыну, так что завещание ее ничем не удивило. Она украдкой посмотрела на Армана, который сидел справа. Он был, как всегда, угрюм и печален.

Когда все закончилось, Жак встал и подошел к брату.

– Я сожалею, Арман, что так получилось. Честное слово, я не знал, что отец все оставит мне. Мне казалось, по крайней мере Ле-Шен должен быть завещан тебе.

– Тебе не о чем сожалеть, Жак, – ответил Арман с каменным лицом. – При чем здесь ты, если так решил отец? Впрочем, я знал, что он мне ничего не оставит. Было бы странно думать иначе.

– Но это все легко исправить, – задумчиво проговорил Жак. – Я сейчас же, в присутствии адвоката, передаю Ле-Шен тебе во владение. Хозяйничай там, как хочешь, и делай изменения, какие хочешь. Ты ведь, кажется, всегда к этому стремился.

Арман недоверчиво посмотрел на него:

– Ты что, действительно собираешься так поступить?

Жак пожал плечами:

– Конечно. Кроме того, ты имеешь на это полное право.

– С твоей стороны это исключительно благородный поступок. – Арман встал и похлопал брата по плечу. – Спасибо, Жак.

Покончив с формальностями, Гарольд Френке отошел от стола Эдуарда.

– Итак, господа, я закончил. Еще раз примите мои соболезнования и позвольте удалиться.

?Как ушел провожать адвоката и вскоре возвратился. После небольшой паузы на середину комнаты вышел Дупта. Он отвесил традиционный индийский поклон, сложив ладони, а затем, выпрямившись, произнес:

– Леди и джентльмены, я покорно прошу вашего внимания.

Все разговоры сразу же стихли.

– Конечно, Дупта, – кивнул Жак. – Говорите. Дупта поклонился снова:

– Благодарю вас, сэр. Вначале я хочу объявить, что собираюсь в скором времени отбыть на родину благодаря наследству, оставленному вашим отцом, господин Жак. Но я не могу уехать, не открыв вам обстоятельств, о которых, пока был жив хозяин, я говорить не мог. Он спас мне жизнь, и я не мог обмануть его доверие.

«Вот это семейка, – подумала Ребекка, криво усмехнувшись. – Тайна на тайне, секрет в секрете, а сверху придавлен третьим. То, что к ним причастен загадочный Дупта, я никогда не сомневалась. Интересно, сколько еще тайн хранит этот дом? Они остаются нераскрытыми, потому что один человек дал слово другому молчать, а тот, в свою очередь, третьему. Сколько вреда от этих обещаний?»

Она обменялась взглядами с Маргарет, попутно заметив, что Фелис нервно поднялась со своего места.

Дупта снова поклонился.

– Мадам, я думаю, то, что я скажу, вас также заинтересует. И вас, молодые леди, – он кивнул в сторону Ребекки и Маргарет, – я прошу остаться. У вас были все основания испытывать гнев по отношению к покойному хозяину, и поэтому, я думаю, вам будет интересно узнать о нем правду.

Фелис выпрямилась и подняла руки, как будто слова Дупты были какими-то вредоносными насекомыми и она пыталась их от себя отогнать.

– Это касается моего покойного супруга – я имею в виду то, что вы намереваетесь сообщить?

– Да, мадам, это касается вашего супруга, так же как и меня, его слуги.

Фелис решительно покачала головой:

– В таком случае я ничего не желаю слушать. Что бы ни было, я не хочу об этом знать. С меня и так достаточно. Вполне. И чем может помочь знание этой, как вы изволили выразиться, «правды» о моем покойном супруге? Если чувствуете потребность, расскажите остальным. А я удаляюсь к себе.

– Мама! – Жак сделал движение к ней. Фелис отмахнулась:

– Нет, Жак, с меня довольно. Ты посиди, послушай, что расскажет Дупта. Поскольку он считает это важным, тебе следует остаться. А мне нужно отдохнуть. Я очень устала.

Мать покинула кабинет, и Жак вопросительно посмотрел на Ребекку и Маргарет:

– Вы уверены, что хотите выслушать то, что собирается рассказать Дупта?

– Да, – быстро кивнула Ребекка. – Я всегда предпочитаю раскрытые карты. Прошу позволить нам с Маргарет остаться. – Она посмотрела на Маргарет, сидящую неподвижно, сцепив руки на коленях. – Ты согласна?

Маргарет едва заметно кивнула.

– Благодарю вас, – сказал Дупта. – Я могу начинать? Это история довольно сложная и запутанная. Ее не так-то легко будет рассказывать. – Он посмотрел на Ребекку и Маргарет. – Вначале я хочу извиниться перед молодыми леди, у которых, кажется, сложилось обо мне неблагоприятное впечатление. Если это так, то очень жаль, поскольку никаких враждебных чувств по отношению к вам я не испытывал, несмотря на то что вы англичанки, а я индус. Ваши соотечественники действительно принесли моей родине много вреда, но обвинять вас в этом я не имею никакого права, тем более что сам совершил гораздо худшее. Если я казался вам холодным и недружелюбным, то это только потому, что я постоянно находился в напряжении. В напряжении меня держал хозяин. Соглашение требовало, чтобы я беспрекословно ему подчинялся.

– Соглашение? – хрипло спросил Арман. – И в чем же оно состояло?

– Как я уже упоминал, ваш отец спас мне жизнь. Мне бы не хотелось удлинять свой рассказ излишними подробностями своей жизни, но кое-что об этом сказать обязан. Я был единственным сыном богатого и знатного брахмана. Не сомневаюсь, молодые леди знают, что это такое. Наша семья была одной из самых могущественных в городе Хаши, или Варанаси, который вы, англичане, называете Бенаресом.

Опять же, не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что однажды я совершил, мягко выражаясь, очень большую глупость. В чем она заключалась, не стану описывать, упомяну только, что это было оскорбление бога Шивы, которое легло позорным пятном на честь и репутацию нашей семьи. Имя, которое я здесь ношу, не подлинное. Я был опозорен и обесчещен и, поддавшись панике, бежал из Индии. После долгих странствий судьба наконец прибила меня к этим далеким берегам.

У меня абсолютно не было никаких средств, но не это главное. Я, потомок раджей, аристократ в десятом поколении, из-за цвета кожи оказался здесь парией и неминуемо должен был погибнуть. Вопрос состоял только в том, когда и как. И в этот момент меня нашел Эдуард Молино. Будучи человеком образованным, он сразу же распознал во мне того, кем я являюсь на самом деле, и предложил сделку. Он взял с меня слово быть ему абсолютно преданным. Взамен он давал мне убежище в своем доме и работу в качестве слуги, но не обычного. Во всяком случае, он обещал, что рабом я считаться не буду. Вот каким образом я появился в этом доме.

Он замолк.

– Но это определенно не все из того, что вы намеревались нам рассказать! – нарушил тишину Арман.

– Нет, сэр, – вздохнул Дупта. – Далеко не все. Поэтому, с вашего разрешения, я продолжу. Следует начать с того, что ваш отец очень мне доверял, и я был посвящен во все его тайны – вернее, почти во все, – о которых больше не знал никто. Он был уверен, что я никогда его не выдам, и поэтому говорил без опаски. Известно, что каждому человеку необходимо выговориться, особенно когда он несет такую тяжелую ношу, какую тащил на себе Эдуард Молино.

Он часто рассказывал о своем детстве, которое было у него… хм… весьма необычным. Он много страдал, и причиной этих страданий были его родители. В детали он не вдавался, но главное я понял: эти ужасы, которые он пережил в детстве, все еще витали над ним, являясь в снах. Именно из-за этого он пристрастился к гашишу, а потом начал употреблять и другие, более сильные наркотики. Все для того, чтобы забыться.

Причем если гашиш его умиротворял, успокаивал, в общем действовал почти благотворно, то другие средства, к которым, к глубокому сожалению, он пристрастился в последнее время, делали его диким, необузданным, подвигая порой на грань безумия. Именно под влиянием наркотиков он предпринимал походы по тайной галерее, этому темному лабиринту своего детства. Он уверял меня, что в семье о тайном ходе больше никому не известно.

– Значит, вы знали, что это был он! – вырвалось у Ребекки.

Дупта с достоинством кивнул:

– Да. Не могу отрицать. Но вмешаться во что-либо я был бессилен. Мне бы очень хотелось, чтобы вы это поняли. Договор требовал от меня абсолютной преданности и беспрекословного подчинения только ему, Эдуарду Молино. Я сожалею, что вам пришлось из-за этого пережить несколько неприятных моментов, но ничего сделать было нельзя.

– А если бы он нас с Маргарет убил? – вспыхнула Ребекка. – А если бы той ужасной ночью у меня в спальне он добился успеха? Вы что, сочли бы сейчас достаточным просто извиниться – и все?

Во время этой тирады Дупта стоял с опущенной головой, не двигаясь. Ребекка почувствовала на своей руке ладонь Жака и успокоилась, поняв, что любые слова сейчас не имеют никакого смысла.

Дупта поднял голову и продолжил, как если бы она ничего не говорила.

– В такие моменты он обычно не спал всю ночь и очень любил слушать игру на старинных инструментах, которые его отец привез из Китая. В молодости мне довелось изучать музыку, и я обнаружил, что эти инструменты не сильно отличаются от нашего ситара. Поэтому освоить их мне было нетрудно.

– Выходит, вот что это была за музыка, которую мы тогда слышали! – воскликнула Маргарет. – Значит, Ребекка была права, когда подозревала, что играете вы!

– Да, моя леди.

– Но почему все держалось в таком секрете? – спросил Арман. – Зачем отцу было нужно скрывать, что вы умеете играть на этих инструментах?

Дупта пожал плечами:

– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, сэр. Эдуард Молино был очень сложным человеком. Может быть, это имело какое-то отношение к его детству, может быть, потому, что на этих инструментах играл его отец… Не знаю. Вообще Эдуард Молино любил игры. Он забавлялся ими, как ребенок.

– Игры! – усмехнулась Ребекка. Дупта спокойно посмотрел на нее:

– Я убежден, моя леди, что, несмотря на все его действия, слугой дьявола он не был. Напротив, это был слабый человек с изуродованной психикой, с жуткими воспоминаниями детства. Это был глубоко несчастный человек. Таково мое мнение. В мои обязанности входило следить за ним, особенно в эти темные периоды, когда его душа странствовала по лабиринтам детства. Но даже мне он не открыл всех своих тайн. Иногда он вдруг начинал избегать встреч со мной, но чаще удалялся в какое-то неизвестное мне место, которое называл своим потайным кабинетом.

– Потайной кабинет? – проронил Жак. – Что это такое?

– К сожалению, я не знаю, сэр. Думаю, это должно быть в той галерее, по которой он путешествовал; возможно, там есть какая-то потайная комната. Мне известно только, что он туда ходил. Один. А когда возвращался, ему надо было выкурить несколько трубок с гашишем, чтобы успокоиться. Я много раз спрашивал его, почему он продолжает ходить туда, з это место, которое доставляет его душе так много боли, но он отметал все мои вопросы. Видимо, в его натуре все же было что-то темное, приводимое в движение неведомой силой. Оно-то и принуждало его к подобного рода действиям. Впрочем, все мы влекомы своей судьбой.

Наступило долгое молчание, в течение которого Дупта стоял, как будто чего-то ожидая.

– Спасибо Дупта, – проговорил наконец Жак, – и за то, что вы были отцу верны, и за то, что рассказали нам все это. В конце концов ваш рассказ облагородил образ отца, и теперь его поведение стало более понятным.

Дупта улыбнулся:

– У нас говорят: понять – значит простить.

– Вы сказали, что желаете возвратиться на родину. Выходит, проблема, из-за которой вы были вынуждены скрываться, уже разрешена?

Дупта снова улыбнулся, но на этот раз только слегка скривив губы.

– Увы, нет, сэр. Проблема не изменилась, изменился я. Это моя судьба – возвратиться и искупить свою вину. И совершенно не важно, что со мной будет после возвращения. Самое главное – город Хаши, что в переводе означает «город света», будет спасением моей души.

– Спасением вашей души? – спросил Жак.

– Да. Понимаете, мы, индусы, верим, что человек, умерший в городе Хаши, или Варанаси, достигает освобождения и заканчивает цикл реинкарнации путем соединения с вечным. Смерть в Варанаси означает достижение абсолюта. Я возвращусь, чтобы совершить погружение в воды Ганга, нашей святой реки. Затем я безропотно приму судьбу, какую для меня уготовил Шива. Имя Бога – правда.

– Но надеюсь, вы еще какое-то время пробудете у нас, чтобы мы могли найти человека на место управляющего? – спросил Жак. – Боюсь, мама некоторое время вообще будет не в состоянии заниматься хозяйством.

Дупта поклонился, сложив руки:

– Не стоит говорить об этом, сэр. Я останусь здесь столько, сколько потребуется. Мать Индия очень терпелива.

Глава 15

Проходили дни, недели, и постепенно жизнь в «Доме мечты» начала возвращаться к заведенному порядку. Никто, конечно, не забыл об ужасной смерти Эдуарда, но, как обычно бывает в подобных случаях, благодаря привычной рутине повседневности незаметно все вернулось на круги своя.

Первые дни Фелис не выходила из спальни, затем начала спускаться для трапезы, с каждым днем становясь все веселее и разговорчивее, напоминая ту милую Фелис, какую Ребекка и Маргарет встретили в первый день пребывания на Берегу Пиратов.

Жак целыми днями просиживал в кабинете отца (теперь уже его кабинете), разбирая бумаги. И хорошо, что у него было такое занятие.

Еще не полностью оправившись от потрясения страшной ночи, Ребекка чувствовала слабость, похожую на ту, которую испытывают, выздоравливая после тяжелой болезни. На данный момент в какой-то мере она примирилась со своим браком. Разумеется, он не был настоящим и никогда им не станет, но все же в нем было много доброго. Благодаря ровному характеру Жака, его тихой любви и неизменной предупредительности Ребекка чувствовала себя совершенно защищенной.

Но острая ненависть никуда не исчезла. Она таилась где-то в глубине, временами прорываясь наружу. Особенно по ночам, когда, лежа рядом с ним в постели, Ребекка вдруг чувствовала, как ее против воли начинает переполнять болезненное желание.

Обычно Жак спал крепко, и в такие моменты она начинала ласкать себя сама – свою грудь, свое тело, – воображая, что это делает Жак, но вскоре обнаружила, к своему стыду, что образ Жака постепенно растворяется, замещаясь Арманом.

Иногда это приносило ей некоторое облегчение, но было похоже на утоление голода хлебом, наполовину состоящим из опилок. Она нуждалась в познании истинного содержания любви, ей нужен был мужчина, настоящий мужчина.

Но бывали моменты, когда Ребекка чувствовала себя почти удовлетворенной. О будущем она старалась не думать; что будет через год или два, ее перестало интересовать. Они жила одним днем. Вот так и жила: день прошел – и ладно.

Арман все еще оставался в «Доме мечты». Он был по-прежнему неразговорчив, но в целом более спокоен и менее угрюм.

Основной причиной, почему Арман все еще оставался на острове, была необходимость помочь брату разобраться с делами. Теперь они много времени проводили вместе и стали, по мнению Ребекки, много ближе друг другу, чем когда-либо прежде.

В одном из разговоров Арман обронил, что скоро возвращается в Ле-Шен, но, похоже, их с Жаком дела заставляли его провести на острове гораздо больше времени, чем он намеревался. Неожиданно для себя Ребекка обнаружила, что слишком часто думает об этом. Она понимала – встречи с Арманом для нее опасны, потому что, находясь рядом с ним, она невольно возвращалась в памяти к тому случаю на холме, хуже того, вдруг вспоминала свои ночные фантазии. Видеть его было одновременно больно и сладостно.

А как же Маргарет? Та, на удивление всем, вдруг начала расцветать. Казалось, смерть Эдуарда мало ее опечалила. Действительно, как-то Маргарет сказала Ребекке, что считает его смерть Божьей карой.

С утратой отца она тоже сумела смириться, ее перестали мучить опасения за мать и родителей Ребекки. Откуда-то взялась уверенность, что с ними все хорошо. Казалось, у Маргарет появились новые цели и силы для их достижения. Ребекка все еще не отошла от потрясения, и теперь Маргарет поддерживала ее, а не наоборот, как это было раньше. «Пора уж и мне почувствовать себя сильной, – думала Маргарет. – Не все же одной Ребекке. Она всегда была так уверена в себе. Теперь пришел мой черед».

Фелис тоже искала общества Маргарет, нередко обращаясь к ней за советом относительно ведения хозяйства, хотя по-прежнему всем в этом большом доме руководил Дупта.

Относительно событий, происшедших в семье Молино, Маргарет пришла к твердому выводу: Эдуард был слугой дьявола, возможно, и самим дьяволом, он отравлял жизнь всем окружающим, и поэтому смерть его – благо. Теперь, когда его нет, они наконец заживут нормальной человеческой жизнью.

– Вы полагаете, она справится? – произнесла Фелис с сомнением. – Я знаю, что она много лет вела хозяйство в Ле-Шене, но ведь там дом совсем маленький по сравнению с «Домом мечты».

– Я считаю, мадам, она прекрасно подойдет для этой цели, – возразил Дупта. – Господин Жак сообщил мне, что детство и отрочество она провела здесь и хорошо знакома с домом. Вы сами говорили, что ее мать была умной и трудолюбивой женщиной.

– Право, не знаю. Я никогда не думала о ней в этом смысле. Жак, каково твое мнение?

Семья собралась в малом салоне. Обсуждался вопрос замены Дупты. Он предлагал на должность управляющего «Дома мечты» экономку Армана, Люти.

– Я считаю это предложение превосходным, мама, – отозвался Жак. – Люти исключительная женщина, очень исполнительная и умелая. И для нас это лучше, чем брать кого-то постороннего. Она уже знакома с домом и прислугой. Правда, Арману придется искать ей в Ле-Шене замену. – Жак вопросительно посмотрел на брата.

Арман безразлично пожал плечами.

– Я буду скучать по Люти, это естественно. С тех пор как я начал заниматься плантацией, мы с ней практически не расставались, но стать управляющей «Дома мечты» – это прекрасный шанс для нее. И разумеется, мешать я не намерен. Кроме того, мы все знаем, с каким нетерпением Дупта ждет момента, когда сможет отплыть на родину, и поэтому я считаю, что мы обязаны как можно скорее подыскать ему замену. А лучше Люти ничего и не придумаешь.

– Я согласен с тобой, – сказал Жак. – Дупта, вы можете начать готовиться к отъезду. А ты, Арман, сможешь организовать, чтобы в ближайшее время Люти переехала сюда?

Арман кивнул:

– Я сегодня же пошлю за ней кого-нибудь из домашних слуг.

Ребекка сидела тихо, сосредоточив взгляд на чашке чая в руке. Люти будет здесь? С того самого дня, когда она увидела ее в Ле-Шене, эта красивая светлокожая негритянка не выходила у нее из головы. Она не могла избавиться от мысли, что Арман и Люти – любовники, и эта нелогичная ревность приводила ее в смущение.

Сейчас она с удовлетворением отметила, что к отъезду Люти Арман отнесся довольно спокойно. Значит ли это, что между ними нет интимных отношений? Однако, возможно, интимные отношения между ними все-таки были, но он просто хочет, чтобы ей стало лучше, вот и соглашается на ее переезд в «Дом мечты». Ведь назначение управляющей – большая честь. Кроме того, Арман проводит здесь довольно много времени. Он вполне может и здесь с ней…

Ребекка разозлилась на себя: «Господи, ну откуда у меня такие мысли? Какое я имею право ревновать Армана?»

– Итак, Ребекка, похоже, проблема разрешена. Она испуганно вскинула голову:

– Что? Извини, Жак, я прослушала, о чем вы говорили.

Жак мягко улыбнулся:

– Вопрос о замене Дупты решен. Мы собираемся вызвать сюда Люти, а Дупта сможет возвратиться домой. Видишь, как все удачно разрешилось.

Люти прибыла через два дня. Она выглядела как африканская королева, несмотря на то что проехала большое расстояние в деревянном фургоне, окруженная сундуками и ящиками. Ее царственная осанка ничуть не изменилась.

День был теплый, и вся троица, Ребекка, Маргарет и Фелис, сидели на террасе за своим рукоделием.

Ребекка внимательно следила за тем, как разгружали багаж Люти. Для рабыни вещей было слишком много. Хотя если она любовница Армана, то в этом нет ничего странного. Люти вылезла из фургона и начала подниматься по ступеням на террасу. Ребекка неохотно признала, что грации, с какой двигалась эта новая управляющая, вполне можно позавидовать.

– Вам не кажется, что она привезла с собой слишком много вещей? – спросила Ребекка, наклонившись к Фелис. – Мне казалось, что рабы у вас большой собственностью не владеют. – Уже произнеся эти слова, Ребекка почувствовала, что они звучат как-то зло, и ей тут же захотелось взять их обратно.

Фелис улыбнулась:

– Вы правы, моя дорогая. В целом это действительно так, особенно если речь идет о рабочих на плантациях. Но домашняя прислуга имеет определенные привилегии, а некоторые, как, например, Люти, рабами считаются чисто формально. В определенном смысле она член нашей семьи.

Времени ответить у Ребекки не было, потому что женщина уже была рядом. Она остановилась перед Фелис и сделала легкий реверанс.

– Я очень рада встретиться с вами, госпожа Молино. Мы так давно не виделись.

Голос у нее, отметила Ребекка без всякого восторга, был глубоким и довольно приятным. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще красивее, чем Ребекка ее запомнила. Нос с небольшой горбинкой, нетолстые, хорошо очерченные губы, чудесные черные волосы, упрятанные сзади в некоторое подобие широкого узорчатого тюрбана.

Фелис встала и положила руки на плечи Люти.

– Мне тоже приятно тебя видеть, Люти. С тех пор как ты уехала в Ле-Шен, я все время скучала по тебе.

– Я вместе с вами скорблю о потере хозяина. На мгновение лицо Фелис стало неподвижным.

– Спасибо, Люти. На то была Божья воля.

– Теперь я буду жить с вами и попытаюсь сделать так, чтобы вам было легче.

– Кажется, ты уже встречалась с этими двумя молодыми дамами из Индии. По-моему, Ле-Шен они посещали. Маргарет Даунинг и Ребекка Трентон-Молино, молодая жена Жака.

Ребекка встретилась с умным, понимающим взглядом Люти. Где-то там, в самой глубине ее глаз, мелькнула озорная искорка. «Нет, наверное, это мне показалось». Ребекке вдруг стало любопытно, какой ее представляет себе эта женщина.

– Добрый день, леди. Поздравляю вас с замужеством, мадам Молино. До меня дошло сообщение об этом замечательном событии, и я очень рада за господина Жака.

Глаза Ребекки сузились: «Могу поспорить, что ты была действительно рада, поскольку это означало, что я не отберу у тебя Армана!»

– Ну, и с Дуптой ты, конечно, знакома, – сказала Фелис.

На террасе появился Дупта и поклонился черной красавице.

– Добро пожаловать, мисс Люти. Комнаты для вас приготовлены. – Он сделал жест в сторону молодого слуги, который был занят разгрузкой багажа Люти. – Отнеси эти вещи в мои комнаты. – И повернулся к Люти: – Я их уже освободил, поэтому вы смело можете их занимать. А на то время, что мне осталось провести здесь, я поселился в одной из небольших комнат в правом крыле.

– Вам не следовало этого делать. – Люти встряхнула головой.

Тут неожиданно Дупта улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и Ребекка отметила со злым удивлением, что Люти действительно незаурядная личность, если смогла очаровать даже непроницаемого Дупту, который никогда не улыбался. «Но может быть, я не права? Может. Дупта улыбается потому, что счастлив возможности скоро отбыть домой?»

– Нет, мисс Люти, я сделал правильно, – произнес он. – Я все равно скоро уезжаю, а вам нет нужды устраиваться дважды.

– Итак, все складывается замечательно, – проговорила Фелис, когда Дупта проводил Люти в дом. – Я очень опасалась отъезда Дупты, потому что привыкла во всем полагаться на него. А теперь мне больше не о чем беспокоиться. Уверена, Люти все сделает здесь как надо.

– Чувствуется, что она очень опытная, – заметила Маргарет. – Здесь, в Джорджии, я видела очень много чернокожих, но она на них не похожа. И к тому же очень красивая.

– Да, красивая, – согласилась Фелис. – Ее мать, Бесс, тоже была необычной женщиной. Очень мудрой. – Она на мгновение задумалась. – Не могу сказать, что ее мать мне очень нравилась – она часто забывала свое место, – но Люти я всегда любила. И это очень хорошо, что Дупта вспомнил о ней. Теперь за хозяйство я могу быть спокойна.

Ребекке вдруг стало грустно. «Да, все постепенно налаживается, все становится на свои места, но только не для меня. И какая мне разница, будет здесь жить Люти или нет? Любовница она Армана или нет? Меня это совершенно не касается».

Она резко отложила свое рукоделие и поднялась. Какое-то время ей нужно было побыть одной.

– Пойду прогуляюсь немножко.

Маргарет подняла на нее свои внимательные глаза.

– Хочешь, чтобы я пошла с тобой? Это, – она показала на вышивание, – я могу отложить.

Ребекка изобразила на лице беспечную улыбку:

– Нет, нет, пожалуйста, продолжай. Я просто чуть-чуть прогуляюсь и вернусь. Решила выучить на память несколько стихотворений, хочу во время прогулки их повторить.

Маргарет посмотрела на нее с сомнением:

– Ну, если ты уверена…

– Уверена. – Ребекка весело улыбнулась. – Увидимся за чаем.

– Возьмите с собой зонтик, – крикнула ей вслед Фелис. – А то испортите свой чудесный цвет лица.

Ребекка кивнула и направилась к огромной, в виде слоновой ноги, подставке для зонтиков. Выбрав один, который подходил к ее голубому платью, она прошла через террасу и, приняв озабоченный вид, начала спускаться по ступенькам.

Двигаясь быстрым шагом, она повернула направо и скрылась в тени крытой колоннады, которая вела к парку.

Убедившись, что с террасы ее не видно, Ребекка замедлила шаг. Это место ей всегда очень нравилось. Мягкий солнечный свет, брезживший сквозь плотное переплетение виноградных лоз, приятный аромат цветов – все это действовало успокаивающе. Желая побыть в одиночестве, Ребекка часто приходила сюда посидеть на скамейках, установленных через равные интервалы по всей галерее. Однако сегодня она чувствовала потребность зайти подальше.

Дойдя до конца портика, она подняла зонт и вышла на теплое весеннее солнце. Может быть, если погулять подольше, это солнечное тепло проникнет ей внутрь, где постоянно царил холод.

Арман вышел на террасу как раз в тот момент, когда Ребекка свернула в направлении крытой галереи. Он остановился и внимательно смотрел ей вслед до тех пор, пока ее стройная фигурка не скрылась за зеленью.

Ему хотелось спросить, куда это она пошла, но очень трудно так вот просто взять и спросить, поэтому он произнес совсем другое:

– Я видел, что Люти благополучно прибыла и Дупта уже знакомит ее с хозяйством.

– Да, – отозвалась Фелис. – Я только что сказала Ребекке и Маргарет, что чувствую огромное облегчение. Люти позволит мне сбросить с себя огромную ношу.

– А вы как себя сегодня чувствуете, Маргарет? Маргарет подняла на него удивленные глаза:

– Как всегда, прекрасно, Арман. Очень любезно с вашей стороны, что вы беспокоитесь о моем самочувствии. Но я действительно уже окрепла.

– Замечательно. – Арман слегка покачнулся на каблуках и небрежно заметил: – Я сейчас видел, как кто-то прошел на галерею. Это была Ребекка?

– Да, – ответила Фелис. – Ей захотелось немного прогуляться.

– Понятно. А я, пожалуй, вернусь к работе. Мне нужно сделать кое-какие расчеты для Жака. Хочу закончить до его приезда из Бофора. Увидимся за чаем.

Арман вошел в дом и едва слышно рассмеялся хриплым горьким смехом: «Господи, какой же я лицемер! Крутился вокруг матери, задавал шпионские вопросы – так хотелось знать, куда пошла Ребекка. Городил всякую чушь, а сам только и думал, чтобы побежать вслед за ней. Спрашивается, куда все это меня заведет?»

Однако с каким бы презрением ни относился он к своим намерениям, это не помешало ему ринуться через весь дом к задней двери, чтобы сократить путь, и дальше, через прилегающий к кухне сад, к выходу из крытой галереи. «В конце концов, мне ничего особенного не надо – только посмотреть, по какой аллее она пошла. Если я не успею, потом найти ее в парке будет невозможно», – думал он.

Арману повезло. Очевидно, Ребекка пошла медленнее, поскольку, достигнув конца галереи, он заметил на центральной аллее мелькание ее зонтика.

Почувствовав невероятное облегчение, он замедлил шаг и, стараясь оставаться незамеченным, последовал за ней.

Глядя на ее зонтик, как он подпрыгивает вверх и вниз, Арман старался не думать о том, что делает. Однако краем сознания он все понимал. Арман шел и вел мучительный диалог с самим собой:

– Ведь Жак твой брат, а Ребекка его жена.

– Да, но она жена ему только на словах.

– Это не имеет значения. По закону, она его жена, и он ее любит. Я знаю, чего ты хочешь. Если ты это сделаешь, то нанесешь ему ужасную рану.

– Я не хочу причинять ему боль! С тех пор как умер отец, мы стали намного ближе, чем когда-либо прежде. Я знаю, если это случится сейчас, ему будет больно вдвойне. Но как быть с Ребеккой? Она несчастна. Это видно любому.

– Не твое дело.

– Нет, это мое дело. Она неравнодушна ко мне. Я знаю. Это можно прочитать в ее глазах. Я ощущаю теплую, сладостную волну, которая омывает ее и меня.

– При чем тут волна, спрашивается, когда то, что ты задумал, подло. Ты всегда считал себя человеком чести и гордился этим. А разве это дело чести – гоняясь по парку, подсматривать за женой брата, как заурядный волокита?

– Неправда! Я старался избегать ее. Старался. Ты знаешь, сколько я положил на это сил, но, черт побери, я ничего не могу с собой поделать!

Арман со всей силы ударил себя кулаком по бедру, надеясь, что боль наконец отгонит этот надоедливый голос, не дававший ему покоя, и на мгновение потерял ее из виду. Но потом за деревьями голубым пламенем снова вспыхнул ее зонтик, и он увидел, что Ребекка повернула к одному из старых павильонов, совершенно не заметному со стороны аллеи, поскольку весь он был увит диким виноградом и окружен разросшимся кустарником. От мысли, что сейчас, через несколько минут, он окажется наедине с ней в первый раз с того самого случая на холме у разрушенного дома, его сердце застучало от немыслимого восторга.

Глава 16

На вид павильон казался хрупким. Войдя в него, Ребекка оперлась спиной на одну из угловых колонн.

Было видно, что за ним уже давно перестали следить – дерево во многих местах подгнило, – но этот павильон был самый уединенный из всех, какие знала Ребекка. Кроме того, она считала его очень красивым.

Со стен уже давно осыпалась белая краска. Омытое дождями, выжженное солнцем дерево, из которого он был построен, приобрело мягкий серый оттенок, благодаря чему павильон сливался с окружающими деревьями и растениями и казался частью природы, как будто он не был построен, а вырос здесь.

Окруженный деревьями и кустами, скрытый за высокой травой, он казался зеленой пещерой. Сверху через густой навес листьев и остатки тонкой штукатурки проникало солнце, так что внутри он весь был испещрен крапинками бледного света.

Ребекка закрыла глаза и постаралась расслабиться, прислушиваясь к звукам: шелесту листьев, вскрикам белок и щебетанию птиц. О, дивные переливчатые весенние мелодии, сливающиеся в веселый хор! Какая это прелесть! Но странно, птичьи рулады навевали на Ребекку грусть. Да, пришла весна, да, вся природа пробуждается к жизни, но внутри у нее была поздняя осень.

Видимо, Ребекка действительно расслабилась, потому что из-под прикрытых век начали медленно скатываться слезы.

Треснуло дерево, как будто сломался сучок, скрипнула половица, и она открыла глаза. Перед ней стоял Арман. Он просто стоял и смотрел на нее, не делая никакого движения, чтобы подойти ближе. Его взгляд был прикован к ней.

Эти глаза… в них было что-то особое, интимное, настолько важное для нее, что Ребекка не могла оторваться от них. Внутри начал подниматься пенящийся восторг. Ребекка часто задышала, но все равно воздуха не хватало.

– Ребекка! – Он сделал к ней шаг.

Слово это было одновременно и мольбой, и приказанием. Ребекка поняла, что не станет его останавливать. Пусть подходит ближе. Он может даже прикоснуться к ней. Он может даже…

Продолжая смотреть ей прямо в глаза, Арман сделал еще один шаг, затем другой. Теперь он стоял уже совсем рядом, возвышаясь над ней, и все смотрел и смотрел. А она молчала, не в силах произнести ни слова, способная только неотрывно глядеть на него, сознавая, что если он сейчас ее поцелует, то все кончится (а может быть, только начнется?). И она хотела этого. Теперь ничто не имело значения – ни Жак, ни Маргарет, ни Фелис, ни даже ее родители. Наступил момент, когда исчезла грань между правильным и неправильным, эти понятия вообще перестали для нее существовать. Остаюсь только одно переполняющее ее всю желание.

Он медленно наклонился, а она так же медленно и бездумно, как подсолнух, который поворачивает свою голову к солнцу, опрокинула к нему свое лицо.

Его губы коснулись ее губ; в этот момент в нее проник обжигающий поток наслаждения, который мгновенно распространился по всему телу.

Не отпуская рта Ребекки, Арман обхватил ее руками, слегка приподнял, и она оказалась прижатой к нему всем телом. Его объятие было страстным, почти болезненным. А руки – одна на спине, другая пониже – обняли ее так, что она почувствовала себя его частью.

А затем они оказались на ее волосах – его руки, – на груди, в это время язык раскрыл ее губы и коснулся языка. И тут она подпрыгнула, потому что его язык коснулся самой ее женской сущности, наполнив почти непереносимой жаждой.

Оторвав свои губы от его губ, она громко всхлипнула, и он тут же прижал свою щеку к ее щеке.

Нижней частью своего тела она могла ощущать, как к ней прижимается что-то твердое, прижимается и трепещет от желания. Сознание того, как сильно он ее хочет, еще увеличило ее восторг.

Он взял ее за подбородок и опрокинул лицо, ища рот, чтобы снова соединить его со своим. Руки теперь работали над пуговицами платья; но они были маленькими, эти пуговки, и отказывались починяться его пальцам, потому что сейчас эти пальцы были очень неловкими.

Он издал стон отчаяния и отпустил ее на мгновение, чтобы наклониться и поднять юбку. Затем его руки, такие восхитительные, такие ищущие, скользнули по талии, захватили край панталон и сдернули их. А она, w> думая ни о чем, переступила через них и отшвырнула в сторону ногой. В это время его руки уже начали ласкать ее ягодицы и бедра.

Затем он поверг ее на покрытый листьями пол павильона. Его пальцы, крепкие, но очень нежные, ласкали ее тело, а рот и язык теперь уже полностью овладели ее ртом.

Возбуждение Ребекки достигло того предела, за которым невозможно сдержать себя. Она протянула руки и начала его ласкать, ласкать везде.

Арман несколько мгновений повозился со своей одеждой, а затем встал на колени. Ребекка лежала перед ним, часто дыша. Еще одно его горячее касание, всего только одно, и она с радостью открылась. Открылась без малейших колебаний.

Ребекка находилась в таком состоянии возбуждения и восторга, что едва заметила короткую боль, сопроводившую его первое вторжение. А когда он начал свои ритмичные движения, она стала двигаться тоже, инстинктивно приспосабливаясь к нему. Ребекку наполнял мощный прилив любви и ощущение близости с этим человеком, чье тело было теперь частью ее тела.

Ребекка не представляла, сколько прошло времени. По-видимому, она заснула, потому что ее разбудил какой-то звук, раздававшийся за стенами павильона.

Она вздрогнула, открыла глаза и испуганно оглянулась. Вдруг сейчас здесь появится кто-то и…

Но никого не было видно, и никаких звуков, кроме лесных, больше не раздавалось.

Арман лежал рядом, перебросив левую руку через ее тело, а правую подложив под голову. Дышал он ровно и тихо; она даже подумала, что он спит, но когда посмотрела, то увидела, что он смотрит на нее во все глаза, а его лицо, которое она привыкла видеть таким мрачным, светилось счастливой улыбкой. Ей показалось, что он выглядит сейчас почти как мальчик.

– Ребекка, – произнес он нежно. – Моя милая, прекрасная Ребекка.

Она улыбнулась ему. О, как это дивно – чувствовать себя рядом с любимым! Как дивно ощутить себя наконец женщиной, полноценной женщиной, переполненной его жизненным соком.

– Я не стану говорить, что сожалею о случившемся, – медленно проговорил он. – Это было бы ложью. И никогда не буду сожалеть о том, что между нами произошло. Но я хочу, чтобы ты знала: ничего заранее я не замышлял. Соблазнять тебя у меня не было намерения. Просто я не смог совладать собой.

– Похоже, то же самое можно сказать и обо мне, – отозвалась Ребекка, иронически улыбаясь.

Внезапно он сильно прижал ее к себе.

– О, Ребекка! Как же я тебя хотел, и как долго. Господь знает, что я старался держаться от тебя подальше, но выдержать такое может только святой, да и то не каждый. Ребекка…

Тронутая его словами и страстью, в них заключенной, она наклонилась и поцеловала его в губы.

– Да, Арман.

– Давай уедем отсюда. Оставь Жака, и мы уедем вместе. Найдем место, где нас никто не знает. Это большая страна, места здесь много.

Ребекка спрятала голову на его груди. У нее перехватило дыхание. О таком она даже и не помышляла! Такое ей даже в голову не приходило! У нее вообще из головы вылетели все мысли с того момента, как он появился в павильоне. И хотя теперь она понимала, насколько сильно любит Армана, все равно то, что случилось, произошло как бы помимо ее воли. Оставить Жака? Да возможно ли такое? Ведь будет ужаснейший скандал!

– Ребекка! – Откинув голову назад, он посмотрел ей в глаза.

Она покачала головой:

– Арман, прошу тебя! Не надо. Сейчас я просто не могу ни о чем думать.

Он смотрел на нее пристально и внимательно, изучая ее лицо, словно собирался его запомнить.

– Но по крайней мере ты примешь это во внимание? Я имею в виду то, что я сказал.

Получив передышку и чувствуя от этого облегчение, она быстро кивнула:

– Конечно! Я подумаю об этом. Обещаю.

Он широко улыбнулся, и в уголках его глаз появились морщинки. Он выглядел почти мальчишкой и в то же время был необыкновенно красив. Ребекка почувствовала, как внутри ее что-то всколыхнулось. Она снова наклонилась и поцеловала его в губы. Это было так сладостно, так восхитительно и… Именно сейчас первый раз в жизни Ребекка ощутила себя по-настоящему счастливой. Как она могла считать его грубым? Теперь это казалось ей просто невероятным.

Арман прижал ее к себе, да так сильно, что она даже немножко испугалась, что у нее треснут ребра, и со страстной требовательностью отыскал ее рот. Она отдалась ему снова: на сей раз их соединение было более спокойным и нежным.

Ребекка притянула его голову и покрыла лицо поцелуями. Теперь, когда она наконец нашла свою любовь, как же можно от нее отказаться?

Домой они возвратились разными путями и в разное время. Ребекка прокралась в дом осторожно, чтобы никто не видел. Ее платье все было в пыли, а без зеркала и расчески привести волосы в порядок она не могла.

Чувствуя себя виноватой и в то же время светясь от счастья, она прошла в дом через боковой вход и, пробравшись к себе, быстро сбросила грязное платье.

Затем она посмотрела на себя в зеркало, висевшее над умывальником, и не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться своему отражению. Она снова ожила, но теперь была более живой, чем когда-либо в своей жизни. Даже вина, которую она, несомненно, чувствовала за собой, только добавляла ее восторгу остроты. Ребекка начала быстро смывать следы своего греха. Нельзя, чтобы Жак, вернувшись, застал ее в таком виде. Ей казалось, что все, испытанное сегодня, написано у нее на лбу большими печатными буквами и видно каждому.

Закончив мыться и надев чистое белье, она уселась в кресло и начала поспешно приводить в порядок волосы. Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть от неожиданности. Ребекка оглянулась, ее пульс участился. Жак? Нет, это не он. Жак бы просто вошел в комнату. Зачем ему стучать? Кроме того, для его возвращения из Бофора было еще слишком рано.

– Кто там? – крикнула Ребекка, с удивлением отметив, что ее голос звучит совершенно естественно.

– Это я, Маргарет. Можно войти?

Ребекка колебалась. Честно говоря, сейчас встречаться с кузиной ей не хотелось. И хотя она знала, что Маргарет очень легко одурачить, все же выдумывать какие-то причины не желала. Слишком сильно она любила свою подругу-кузину. Как жаль, что Маргарет не принадлежит к тому типу людей, с которыми можно поделиться подобными секретами! Как это было бы прекрасно! Но она настолько невинна и чиста, что не только разговоры были невозможны, а даже само ее присутствие сейчас будет Ребекке немым укором. И тем не менее сказать, чтобы она ушла, было нельзя.

– Конечно, Маргарет. Входи, – проговорила она как можно дружелюбнее.

Дверь отворилась, и Маргарет вошла в комнату. Она показалась сейчас Ребекке даже серьезнее и задумчивее, чем обычно.

– Ну как, хорошо прогулялась? – спросила она, усевшись в кресло в ногах кровати.

Ребекка, притворяясь сильно запятой расчесыванием волос, повернулась и одарила кузину солнечной улыбкой.

– О да. Прогулку можно считать вполне приятной. В парке, наверное, сейчас миллион птиц, а может быть, и больше. Я чувствую себя обновленной.

– Но мы не видели, чтобы ты входила в дом, – сказала Маргарет, – и Фелис послала меня поискать тебя. Сейчас время пить чай.

Ребекка решила не хитрить – в конце концов, ведь это была ее подруга Маргарет – и весело проговорила:

– Я вошла через черный ход. Там на дорожке я попала в грязь. Понимаешь, заслушалась, как поют птички, и ступила в лужу, а в таком виде через гостиную мне проходить не хотелось. Что сегодня к чаю?

Маргарет внимательно ее рассматривала.

– Свежий хлеб с маслом, бисквиты из сладкого картофеля, домашний пирог с джемом и ранние ягоды со сметаной.

Ребекка вздохнула:

– Звучит божественно. Готова съесть все, что ты перечислила, и попросить еще. От этой прогулки у меня разыгрался сильный аппетит.

Она потянулась за розовым платьем из тонкого батиста, которое перед умыванием положила на кровать, и, натягивая его, вдруг почувствовала на своем теле руки Армана. Ее тотчас же охватил сильнейший жар желания. Это было похоже на настоящее половодье. Ребекка, надев платье на голову, несколько секунд оставалась в таком положении, чтобы Маргарет не могла видеть ее лицо. «Боже, что за развратные чувства! Куда подевался стыд? Ведь мне должно быть сейчас ужасно стыдно. Надо сделать усилие и взять себя в руки».

Она повернула к Маргарет спокойное лицо.

– Я готова. Пошли скорее вниз, а то чай остынет.

Вначале Ребекка очень переживала, не зная, как вести себя в присутствии Армана. Однако он был отчужденным и вежливым, как всегда, остальные тоже вели себя как обычно, и вскоре она почувствовала себя совсем легко.

Через некоторое время появился Жак – ему удалось закончить свои дела в Бофоре несколько раньше.

– Сегодня я видел Джошуа Стерлинга, – проговорил он, садясь за стол.

– А, этого дурака, – пробормотал Арман, не глядя на брата. – Надо думать, ваша беседа была очень содержательной. У мистера Стерлинга, как всегда, было много чего сказать.

Жак усмехнулся.

– Конечно. А когда у него не было? Но на сей раз он сообщил настоящие новости, их потом подтвердили и другие, с кем я встречался в поселке.

Он повернулся к Фелис:

– Можно мне еще одну чашечку, мама? Похоже, генерал Джэксон закончил строительство форта Гадсден и собирается продвинуться во внутреннюю часть Флориды. Кажется, то, что говорил тогда отец, правда. Джэксон намеревается использовать семинолов как повод, чтобы выдворить испанцев из Флориды.

– Значит, снова война! – вздохнула Фелис, осторожно наполняя чашку Жака.

– Мама, пока испанцы удерживают Флориду, мира там никогда не будет. Так сказал сам генерал Джэксон. Это слишком близко от наших границ. Стабильность в этом районе наступит только тогда, когда мы возьмем Флориду. Войны вообще никто никогда не хочет, но иногда она становится просто необходимой.

Фелис нахмурилась и посмотрела на Ребекку и Маргарет.

– Вот вы, мужчины, именно так всегда и говорите. Однако верно ли это на самом деле? Я не меньше патриотка, чем другие, но у меня нет никакого желания приносить в жертву своих сыновей. Полагаю, что большинство женщин чувствуют то же самое.

– Но существует такое понятие, как честь, мама, – усмехнулся Жак.

Из-под полуопущенных ресниц Ребекка посмотрела на Армана и увидела, что он насупился и отвернулся. «Понятно, произнесено слово «честь», и он сразу же почувствовал себя виноватым. Мужчины перебрасываются этим словом так же легко, как мячом. Непонятно только, что они под ним подразумевают. Например, Арман вполне мог спасти меня от этого брака, но считал делом чести держать данное брату слово. И что в результате? Я несчастна, и, как выяснилось, он тоже. Или вот Жак: рассуждает сейчас о чести, а разве его женитьба на мне не бесчестный поступок? Кажется, для них это слово означает именно то, что им хотелось, чтобы оно означало».

– Надеюсь, Жак, ты не собираешься вернуться к генералу Джэксону? – настороженно поинтересовалась Фелис. – У тебя есть о ком заботиться. Я имею в виду Ребекку, да и «Дом мечты» тоже на тебе.

Жак быстро посмотрел на Ребекку:

– Не надо ничего бояться, мама. У меня нет намерения снова идти на войну. Полагаю, для своей страны я и без того сделал достаточно.

Ночью, перед тем как заснуть, и в течение всего следующего дня Ребекка думала об Армане, снова и снова мысленно возвращаясь к тому, что произошло между ними в павильоне. И всякий раз ее до краев переполняло желание. Однако она понимала: такого больше случиться не должно. То, чем они занимались, было плохо, хотя все вышло непроизвольно, ненамеренно. Если же это повторится, то уже будет намеренно. Следует помнить, что подобные приключения таят в себе опасность. Остров небольшой, кругом полно слуг, моментально расползутся слухи, стоит им только что-то заподозрить. Она жаждала Армана, но страсть все же не полностью лишила ее способности здраво мыслить.

Предложение Армана поначалу показалось Ребекке вполне реальным. Но чем дольше она над ним размышляла, тем больше осознавала, что оно неосуществимо. Ребекка была дерзка, своевольна, порой даже безрассудна, тем не менее все же оставалась женщиной своего времени. Ее пугала мысль о скандале, который последует за их бегством. А что будет с родителями? Она не сможет их больше увидеть. Ведь этим поступком они с Арманом навсегда отрежут себя от всех, кого любили, – от ее родителей, Фелис, Маргарет.

А Жак? Конечно, он поступил с ней ужасно, но все же он любил ее. Она же, сбежав с Арманом, обесчестит его на всю жизнь.

В своих размышлениях молодая женщина неизменно возвращалась к разговору с Фелис, вспоминая причины, по которым та отказывалась оставлять Эдуарда. Ребекка очень хорошо запомнила, что сказала тогда Фелис: у нее нет денег, кроме тех, которыми ее обеспечивает муж. Насколько Ребекке было известно, Арман не располагал собственными средствами. Если же он ее увезет, то навсегда потеряет права на какую-либо часть состояния семьи Молино. Сама она, после того как покинет мужа, сбежав с его братом, просить деньги у родителей, конечно, тоже не сможет. И что же тогда будет? А то, что они с Арманом станут изгоями. Без средств к существованию они скатятся на самый низ социальной лестницы. По силам ли ей такая жизнь? Несмотря на любовь к Арману, какой бы огромной она ни была, Ребекка все же думала, что нет. От одной мысли об этом ей становилось страшно.

Прошло два дня, которые она прожила, вернее просуществовала, как в тумане, дрейфуя между желаемым и возможным. Ей очень хотелось видеть Армана – ив то же время не хотелось. Ребекка жаждала снова заняться с ним любовью – и понимала, что об этом нельзя даже думать. Она чувствовала себя ярмарочным канатоходцем, балансирующим на тонкой проволоке.

Появление Армана захватило Ребекку врасплох. Утром, когда она проснулась, было еще не жарко, и день обещал быть чудесным. Необыкновенно голубое небо покрывали мелкие кучевые облака, такие белые и совершенные по форме, будто только что вышли из-под кисти художника. В воздухе было разлито сияние, отчего краски весенних цветов казались почти нереальными.

Ребекка посмотрела на небо и вспомнила, что давно уже не рисовала. Раньше ей очень нравилось работать над акварелями, но последний раз она брала в руки кисть год назад. «Погода стоит чудная, надо обязательно возобновить занятия живописью, тем более что так много свободного времени», – подумала Ребекка.

И вот пришел вечер. Она стояла на террасе, наблюдая буйство красок на небосводе. Это было так прекрасно, что у нее на глаза навернулись слезы. Как бы хотелось, чтобы рядом сейчас был Арман, и чтобы вместе с ним смотреть на это небо, и чтобы можно было заниматься любовью, не ощущая вины и стыда.

– Ребекка.

Она резко повернулась и, увидев Армана, на миг почувствовала, что у нее останавливается сердце. По его лицу и волосам скользили последние лучи заходящего солнца.

– Арман, – прошептала она и замолкла, не имея сил продолжать.

– Сейчас у нас появилась возможность несколько минут побыть вдвоем, – спокойно произнес он. – Фелис и Маргарет одеваются к ужину, а Жак в кабинете, работает с книгами.

Посмотрев ему в глаза, Ребекка почувствовала, что теряет волю. Может быть, удастся вот так встречаться с ним тайком? И он как раз пришел об этом ей сказать?

– Ребекка. – Он подошел немного ближе, но к ней не прикоснулся. – Наконец-то мне удалось застать тебя одну. Ты обдумала то, что я сказал?

Ребекка почувствовала, как ее горло перехватывает тугая лента.

– Так ты обдумала?

Она быстро кивнула:

– Все это время я ничем больше не занималась, а только думала. Мне показалось даже, что я начинаю сходить с ума.

– Ну так что? – В его голосе чувствовалось нетерпение. – Ты уедешь со мной? Если да, я немедленно начну готовиться.

Что ей было ответить? И как она могла вообще что-то ответить? Она желала сказать «да», желала всем сердцем, всем своим существом и все же знала, что не может этого сделать.

– Ребекка. – Пристально глядя ей в глаза, он протянул руку и коснулся ее щеки. – Какой твой ответ?

Она медленно покачала головой:

– О, Арман! Как бы мне хотелось, чтобы я смогла! Кажется, все так просто. Но я не могу пойти на это, Арман. Можешь себе представить, что будет чувствовать твоя мать? Маргарет? А у меня ведь еще есть родители. Это будет бесчестьем для всех, не только для них – для всех наших родственников. А что будет с Жаком? Ведь он и без того… – Ее голос замер, когда она увидела боль в его глазах.

– Да! – бросил он резко. – Насчет Жака я все знаю. Мне известно, что он был тяжело ранен и в результате лишился мужского достоинства. Но я также знаю, что он не мог и никогда не сможет быть тебе настоящим мужем. Зачем же в таком случае он женился? Он поступил нечестно и очень жестоко. Разве ты этого не видишь? И как можно продолжать жить в такой лжи? А со временем все станет еще хуже. Когда-нибудь ты захочешь детей. Может быть, уже хочешь. Что тогда?

У Ребекки все болело, так ей хотелось прикоснуться к нему, хотелось, чтобы он ее обнял и прижал к себе. Но она не осмеливалась пошевельнуться. В любой момент на террасе мог кто-то появиться.

– Да, он поступил со мной плохо, это верно. И все же… Жак мой муж, законный муж. К тому же он всегда был ко мне добр. Ну хорошо, допустим, мы убежим с тобой. Но куда? И на что будем жить? Ведь к простой жизни я не привыкла, ты это знаешь. Я… я люблю тебя, Арман, но… может быть, это эгоистично с моей стороны, но то, что ты предлагаешь, я просто не могу сделать. Во всяком случае, не сейчас!

Губы Армана напряглись.

– Да, – проговорил он тихо, – это правда, у меня нет денег. Но в конце концов, деньги – это не так уж важно. Жизнь будет тяжелой, однако ради тебя я готов к любым трудностям. – Он повысил голос. – Руки у меня крепкие, и голова на плечах есть. Я уверен, что смогу найти работу. Конечно, шикарной жизни не обещаю, но в любом случае нуждаться ты не будешь.

Ребекка почувствовала, как глаза начали жечь слезы.

Глядя на него с мольбой, она покачала головой:

– Я сожалею, Арман. Очень сожалею!

В этот момент резная дверь отворилась и в полосе света показался Жак. Он остановился на пороге и начал вглядываться в темноту террасы.

– О, вот ты где, дорогая. А я ищу тебя повсюду.

Заставив себя улыбнуться, Ребекка поспешила к нему.

– Я стояла здесь и любовалась закатом. Это было так великолепно. Жаль, что тебя здесь не было, мы могли бы полюбоваться вместе. Заперся там в мрачном кабинете со своими расчетами. – Она понимала, что говорит слишком много, но не могла остановиться. – Арман тоже пропустил самый интересный момент, потому что пришел слишком поздно. Конечно, вы двое выросли здесь, среди этой красоты, поэтому избаловались и не обращаете на нее внимания.

Жак посмотрел на нее с обожанием, как если бы она была милым ребенком.

– Может быть, ты права. Брат, слышишь, нам с тобой следует менять свои привычки.

Арман ступил в поток света, который падал из дверного проема.

– Мне кажется, что я уже изменил. Хорошо, что ты пришел. Я как раз хотел с тобой поговорить. Понимаешь, у меня все не идет из головы эта новость о походе на Флориду, затеваемом генералом Джэксоном. И знаешь, что я надумал? Вступить в его ополчение…

– Арман! – прервал его потрясенный Жак. – Зачем тебе это? Неужели ты хочешь отправиться на войну?

– Но ведь ему нужны люди, а эта война так важна для нас, живущих в Джорджии. Мы сможем спокойно заниматься нашим бизнесом только тогда, когда Флорида будет под американским флагом. А сейчас ведь как – никто не знает, что в очередной раз предпримут испанцы или семинолы. Конечно, это будет означать, что, пока я не вернусь, плантацией в Ле-Шене и всем остальным придется заниматься тебе. Но у меня там очень хороший управляющий, поэтому Ле-Шен не потребует от тебя много внимания.

Ребекка сильно сжала руку Жака, чтобы удержаться на ногах и не упасть. Слова Армана были для нее сильнейшим ударом. «Видимо, он такого эффекта и добивался, иначе зачем ему было заговаривать об этом в моем присутствии? Почему не подождал, пока они с Жаком останутся одни?»

Арман уходит на войну! Это невозможно было даже представить.

Жак покачал головой в оцепенении.

– Ты очень удивил меня, Арман. Признаюсь, я просто потрясен. Ты ведь знаешь, в вопросах хозяйства я не очень силен. Вся надежда была на тебя. – Он тяжело вздохнул. – Дай мне подумать немного. Поговорим после ужина.

– Конечно, мы можем поговорить после ужина, но моего решения это не изменит, – бесстрастно проговорил Арман. – Завтра на рассвете я уезжаю.

Не глядя на Ребекку, он быстро удалился.

– Ну что тут скажешь! – Жак тяжело вздохнул и посмотрел вслед брату. – Должен сказать, это явилось для меня огромным сюрпризом. Так неожиданно, не правда ли?

Ребекка чувствовала, как внутри у нее все постепенно умирает.

– Да. Действительно, это совершенно неожиданно, – бесстрастно произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Глава 17

Ребекка сидела на высоком стуле и наблюдала за действиями Дарси, главной поварихи в доме Молино, которая месила тесто на деревянной доске. Здесь же присутствовала и Люти.

Ребекка пришла на кухню под предлогом научиться готовить понравившееся ей блюдо – тушеную белку с овощами и соусом, – но в действительности ей хотелось поближе познакомиться с Люти. С тех пор как уехал Арман, ее желание сблизиться с этой женщиной постоянно росло.

Арман ушел на войну, оставив Ребекку в состоянии глубокой тоски и полного опустошения. Эти чувства обострились еще сильнее из-за того, что всех остальных обитателей «Дома мечты», казалось, не огорчил отъезд Армана.

Конечно, Жаку не хватало брата, он скучал по нему, но управление двумя плантациями и множество других дел для раздумий оставляли мало времени.

Маргарет же, которой Арман никогда не нравился, даже не скрывала, что рада его отсутствию. Все свое время она теперь отдавала чтению Библии и рукоделию, лишь изредка выезжая верхом и гуляя по парку.

А Фелис… Ребекка обнаружила, что свекровь почти не вспоминает о младшем сыне. Очень странно, но ее, казалось, совсем не заботило, что сын сражается с семинолами и подвергается риску быть убитым или изувеченным. Вынужденная жить в постоянном напряжении и подавленности, теперь, после смерти мужа, она расцветала, как поздний весенний цветок. Если бы не траур, Ребекка была уверена, Фелис давно бы уже устроила в доме какой-нибудь праздник – в таком приподнятом настроении она пребывала. Не далее как прошлым вечером у Фелис вырвалось сожаление о том, чтс пока еще нельзя как следует развлечься.

В общем, обитатели дома чувствовали себя совсем неплохо. Все, кроме Ребекки. Ей же было скучно и тоскливо до полной безысходности. Она ни на секунду не переставала тревожиться за Армана, а поделиться своими чувствами, рассказать о них было некому. Ребекка отчаянно искала, чем бы заняться. Ей казалось, что еще немного, и она просто потеряет рассудок. Молодая женщина возобновила свои занятия акварелью, часто ездила верхом по аллеям парка с той же стремительностью, как когда-то Арман, сознавая при этом, что от своей судьбы ускакать невозможно.

А кроме того, была еще Люти. Дупта уехал в свой родной Бенарес, и она приняла на себя управление огромным домом. Все получалось у нее без напряжения, изящно, легко и свободно. Ребекка ничего не могла с собой поделать; смотрела на нее и все время мысленно задавала себе один и тот же надоевший вопрос: что у них было с Арманом? Почему ее это мучило? Ну конечно же, от ревности. Нет, это было больше чем ревность. Здесь присутствовало также и восхищение этой черной красавицей. Ребекка чувствовала, в этой женщине заключена какая-то тайна, ее связывает что-то необычное с семьей Молино и «Домом мечты». Она была дочерью рабыни Бесс, няньки загадочной Элисы Хантун, приемной сестры Эдуарда. Люти старше Жака, поэтому наверняка была знакома с Элисой. Судьба Элисы Ребекку заинтриговала с того самого дня, когда Жак рассказал о ней и о трагической гибели ее родителей, и она сама не понимала толком почему. Ребекку не оставлял в покое и другой вопрос: почему никто из тех, к кому она обращалась, не пожелал рассказать ей, что произошло с этой девушкой?

Ребекка жаждала поговорить с Люти, расспросить ее обо всем, но до сих пор никак не могла решиться. И дело было не в том, что она боялась этой женщины. Прежде для Ребекки никто, с кем бы она ни встречалась, не представлял собой загадки – она читала в душе человека, как в книге. А вот в душе Люти, она понимала, так же просто прочитать ей не удастся. И Ребекка боялась потерпеть фиаско. Люти была первым человеком в жизни Ребекки, который смотрел на нее с каким-то веселым пониманием. Казалось, где-то внутри она смеется; это раздражало и обижало Ребекку.

Теперь, сидя на кухне и изображая повышенный интерес, она с улыбкой, чуть подавшись вперед, следила за тем, как Дарси умело укладывает тесто в глубокий чугунный противень.

– Вот так, мисси. – Повариха улыбнулась, показав белые зубы, казавшиеся очень яркими на ее темном морщинистом лице. – Затем вы ставите это на медленный огонь и следите за корочкой. Ждите, когда она станет чуть-чуть коричневой. Помните, огонь в печи должен быть постоянный и не слишком сильный, иначе корочка подгорит раньше, чем дозреет начинка пирога. Ребекка кивнула:

– Я постараюсь запомнить, Дарси. И спасибо вам, Люти, что позволили мне посмотреть.

Темные глаза Люти весело вспыхнули.

– Это вам спасибо, мадам Молино, – нашли время посетить кухню. Приятно видеть, что вы проявляете такой интерес к местным блюдам.

Ребекку покоробила манера, с какой это было сказано, но она не подала виду, что, впрочем, стоило ей усилий.

– А как же иначе, Люти? Меня вообще все интересует в вашей прекрасной Джорджии. В конце концов, теперь это мой дом.

– Своим интересом, мадам, – произнесла Люти без улыбки, – вы оказываете Джорджии честь.

Этот странный комплимент полностью вывел Ребекку из равновесия. Она резко вскинула голову и пристально посмотрела на женщину. «Она что, издевается надо мной? Кажется, нет». Темные глаза Люти встретили ее взгляд открыто, спокойно, и в них не было видно и тени иронии. На этот раз в ее словах отсутствовали привычные нотки смеха. И Ребекка вдруг поняла, впервые за все время знакомства, что они могут подружиться с этой женщиной.

С этого дня уроки кулинарии стали регулярными; Ребекка использовала любую возможность увидеться с Люти и переброситься с ней парой слов. Это не всегда было просто из-за постоянной занятости Люти – как-никак на ней лежало все хозяйство. Вначале их беседы были не более чем простым обменом любезностями. Однако со временем она заметила, что Люти тоже ищет ее общества, охотно разговаривая на любые темы. Познакомившись поближе, Ребекка была удивлена, обнаружив у Люти разносторонние знания, которых рабыня, казалось, иметь не должна. Она поняла, что и Люти здесь очень одинока, поэтому так же, как и Ребекка, получает удовольствие от их разговоров. Здесь, на острове, она занимала промежуточное положение – рабыней уже не была, но и полноправным членом семьи тоже. Ребекка понимала, что это, должно быть, очень трудно.

И чем больше Ребекка сближалась с управляющей «Дома мечты», тем меньше она общалась с Маргарет. О, это совсем не означало охлаждения отношений – Маргарет по-прежнему ставила свои желания на второе место после желаний кузины. Тем не менее Ребекка видела, что Маргарет все больше и больше замыкается в себе. Болтливой она никогда не была, а теперь стала совершенно замкнутой. Казалась, жизнь на острове ее абсолютно устраивала. Маргарет вдруг начала полнеть, что было ей совсем не к лицу, и, видимо, не испытывала потребности ни в каких разговорах. Читала свою Библию, вышивала и была этим счастлива.

По вечерам, когда собиралась вся семья, Маргарет молча слушала остальных, особенно внимательно – Жака. Каждое его слово она ловила с видимым наслаждением, однако свои комментарии вставляла крайне редко.

Ребекка уже давно осознала, что Маргарет питает к Жаку какие-то особые чувства. Непонятно, была ли это любовь, но Маргарет относилась к нему со всей теплотой, на какую только была способна ее натура. Ребекка находила это трогательным и очень грустным. Конечно, на самом деле Жаку следовало жениться на Маргарет. Вот это была бы пара. Они так прекрасно подходили друг другу. Он не мог исполнять супружеские обязанности, а Маргарет это и не было нужно. Не то что Ребекке… Тут же перед ее глазами встал Арман. Ребекка скучала по кузине. По сути, она была единственной ее подругой, кому можно было доверить самое сокровенное. Теперь, подружившись с Люти и получая удовольствие от этих отношений, Ребекка с нетерпением ждала момента, когда можно будет задать самые важные для нее вопросы.

Впрочем, она нашла себе еще одно дело: поиски «потайного кабинета» Эдуарда. Думая, чем бы заняться, Ребекка вспомнила рассказ Дупты о том, как Эдуард периодически исчезал в своем «потайном кабинете», откуда возвращался в сильном душевном смятении.

Ребекка всегда любила загадки. Разгадывать их доставляло ей большое удовольствие. «Дом мечты» представлялся ей одной гигантской загадкой. Он весь был окружен тайнами, множеством тайн: странное поведение Эдуарда, явное нежелание домашних рассказывать об Элисе Хантун, тайна событий, произошедших в «Доме мечты» в те времена, когда здесь жили Жан и Миньон Молино, и, наконец, тайна, окружавшая их смерть. В «потайном кабинете» Эдуарда должно находиться действительно что-то важное, вероятно, оно могло бы пролить свет на все остальные тайны. В любом случае эти поиски как-то отвлекали Ребекку, помогали хотя бы на время забыть об Армане и о той безысходности, которая ее окружала.

Когда Ребекку впервые посетила эта идея, она решила поговорить с Маргарет, по опыту зная, что кузину вначале надо немножко поуговаривать, если хочешь от нее чего-нибудь добиться, но потом в конце концов она все равно согласится. Однако на этот раз, выложив перед Маргарет свой план во время послеобеденной прогулки в парке, Ребекка неожиданно получила решительный отказ.

– Не понимаю, Ребекка, как ты можешь такое предлагать? Нет, действительно, иногда я просто не могу тебя понять! И это вместо того, чтобы радоваться, что ужасы, связанные с Эдуардом, уже позади! Почему тебе хочется снова копаться в этой грязи?

Страстная горячность кузины Ребекку настолько испугала, что она на некоторое время потеряла дар речи. Это было не привычное вялое, лишенное всякого энтузиазма, формальное возражение, которое, к чему Маргарет была готова, немедленно разбивалось убедительными аргументами Ребекки. На этот раз Маргарет произносила слова без малейших колебаний, а в ее глазах была твердость и даже злость.

Ребекка почувствовала себя неуютно. Прежде ей приходилось очень редко оправдываться перед кузиной.

– Я не желаю ничего ворошить, – проговорила она, стараясь держаться спокойно. – Просто мне хочется найти ответы на некоторые вопросы. Что в этом плохого?

Губы Маргарет вытянулись в ниточку.

– Ты спрашиваешь, что здесь плохого? А то, что все это не твое дело. Эдуард умер. Какая разница, что там было в его комнате? Даже если она действительно существует, разве это может что-нибудь изменить? Или чем-нибудь помочь?

Ребекка пожала плечами. Она не была готова к ответам на такие вопросы. Да и как можно объяснить причины мучающего любопытства человеку, который этого любопытства вовсе не испытывает? Одно было ясно: уговорить Маргарет на этот раз не удастся, и она прекратила обсуждать с ней эту тему.

О том, чтобы предлагать поиски Жаку или Фелис, не могло быть и речи. Фелис и слышать не хотела ничего неприятного, касающегося Эдуарда, а Жак, чувствовала Ребекка, старался как можно скорее забыть о прошлом.

Одной начинать поиски тоже было нельзя. В тайной галерее царил полный мрак, а кроме того, она боялась заблудиться в этом лабиринте или натолкнуться на что-нибудь неожиданное. Ей нужен был кто-то в помощь.

После долгих раздумий она наконец остановила свой выбор на чернокожем подростке, которого звали Джереми; он помогал ухаживать за лошадьми. Это был живой, смышленый мальчик лет двенадцати, для своего возраста невысокий, но жилистый и крепкий.

Главный конюх, добродушный человек по имени Семпсон, наверное, удивлялся тому, что молодая хозяйка так часто вызывает в дом помощника конюха. Правда, бывали случаи, когда нужно было перенести что-нибудь тяжелое. Тогда в дом отовсюду собирали мужчин.

Ребекка сказала, что собирается сделать Джереми домашним слугой и теперь проверяет, годится ли он для этого. Впрочем, так оно и было – она действительно хотела перевести мальчика из конюшни в дом. Джереми ей нравился. Смышленый, работящий и добрый, он, по ее мнению, заслуживал лучшего, нежели выносить навоз из конюшни.

– Мы здесь уже были, мисс Ребекка. – Высокий мальчишеский голос Джереми эхом отозвался во внутренней деревянной галерее.

Там было очень тесно и жарко. Ребекка остановилась. Впереди в желтом свете фонаря, заправленного китовым жиром, были видны балки, подпорки, паутина и пыль.

– Ты уверен? Мальчик быстро кивнул:

– Конечно. Посмотрите, вот знак, который вы поставили.

Ребекка вздохнула. И верно, они возвратились опять к тому же самому месту за библиотекой. Она увидела пометку, которую сделала на стене рядом с дверью. Придуманная ею система пометок, которые она оставляла в тех местах, где они проходили, включающая буквы и цифры, работала хорошо. Во всяком случае, они в любой момент могли знать, в какой части дома находятся. Но лабиринт этот был сконструирован очень хитро: они все время ходили по кругу. Ребекке никак не удавалось составить полную схему лабиринта.

– Ладно, – в очередной раз вздохнула Ребекка, – сделай еще одну отметку, чтобы знать, что мы здесь снова проходили. Знаешь, Джереми, я чувствую, тут должно быть какое-то ответвление, которое мой супруг тогда так и не нашел. Если моя схема верна, то осталась еще часть дома, в которую мы никак не можем попасть. Эта галерея охватывает весь дом, следовательно, туда тоже должен быть проход. Ты устал, или походим еще немного?

В темноте вспыхнула белозубая улыбка Джереми.

– Что вы, мисс Ребекка, я вовсе не устал. Я вообще никогда не устаю. Мама говорит, что я крепкий, как конь.

Ребекка не смогла удержаться от смеха.

– Ладно, если ты такой крепкий, то пошли дальше. А когда мы вернемся, я прослежу, чтобы тебя как следует накормили и еще дали с собой пирогов, печенья и фруктов, чтобы ты отнес маме. Я тебе и шоколад приготовила.

Улыбка Джереми стала еще шире.

– Вы очень добры ко мне, мисс Ребекка. Моя мама говорит, что вы добрая леди и мне повезло, что я понравился вам.

Ребекка протянула руку и коснулась его небольшой круглой головы.

– А как же, ведь искатели сокровищ должны получить какое-то вознаграждение.

Он поднял к ней свои блестящие глаза, похожие на маслины.

– Значит, вот что мы ищем, мисс Ребекка? Это, наверное, те сокровища, которые, как люди рассказывают, давным-давно спрятали на этом острове пираты?

Ребекка засмеялась:

– Ну, не совсем так, но в общем, наверное, похоже. – Однако подумав, что мальчик может ее неправильно понять, добавила: – Просто давай условимся называть сокровищами то, что мы с тобой сейчас ищем. Согласен?

Джереми смешно затряс головой.

– Конечно, мисс Ребекка. Пусть будет так, как вы говорите.

Это были редкие моменты, когда, несмотря на духоту и грязь этой темной галереи, она могла отвлечься от своих проблем. Поиски были утомительными, но в то же время и увлекательными. Обнаруживая очередную потайную дверь, они как бы делали еще один шаг к раскрытию тайны, и каждый раз им казалось, что эта дверь ведет в святая святых Эдуарда, в его «потайной кабинет».

Находясь в галерее, большую часть дверей отыскать было не так уж сложно, потому что везде имелись смотровые отверстия, сквозь которые пробивался луч света. С противоположной стороны они были скрыты среди орнамента или резьбы и поэтому совершенно незаметны из комнаты.

Ребекка заглядывала в эти отверстия, чтобы определить комнату и ее место в лабиринте. Делая это, она все время думала, что тот, кто наблюдал отсюда за обитателями комнат, когда они об этом не подозревали, наверное, чувствовал себя могущественным и сильным.

Каждую новую комнату Ребекка отмечала на своей схеме, а рядом, на стене галереи, ставила ее номер.

Они двинулись дальше. Джереми впереди, держа высоко фонарь, Ребекка следом. Было очень тихо, только мерно поскрипывал под ногами обшарпанный деревянный пол. Неожиданно Джереми остановился и приблизил фонарь к стене справа.

– Что там, Джереми? Ты что-то нашел?

– Я еще не уверен, мисс Ребекка, – восторженно прошептал мальчик, – но мне кажется, что да.

Ребекка стала рядом с ним и начала изучать часть стены, которая была освещена фонарем. В этом месте от пола к потолку проходила прямая не очень глубокая вмятина.

– Передвинь фонарь влево, Джереми, – сказала она, чувствуя прилив возбуждения.

Мальчик повиновался, и слева, примерно в метре от первой вмятины, она увидела вторую.

– Джереми, мне кажется, это кое-что новое! Дайка я подержу фонарь, а ты надави на стену вот здесь.

Джереми протянул ей фонарь и нажал, где она указала. Сначала откололся и с шумом упал кусок пыльной штукатурки, затем скрипнула и застонала стена, но больше ничего не произошло.

– Теперь попытайся с другой стороны, – сказала Ребекка, поднимая фонарь выше.

Джереми нажал снова, и на этот раз был вознагражден громким скрипом. Стена под его руками слегка покачнулась.

Ребекка поставила фонарь на пол и присоединила к усилиям Джереми свои. Они вместе надавили на стену между двумя вмятинами, и она вдруг начала поворачиваться, вначале медленно, а затем быстрее, пока не открылся проход.

Ребекка наклонилась и высоко подняла фонарь. Желтый свет проник на небольшое расстояние вперед.

Они увидели галерею, которая ничем не отличалась от других, кроме одного: Ребекка была уверена, что здесь им бывать еще не приходилось.

Джереми посмотрел на нее и широко улыбнулся.

– Это новый проход, мисс Ребекка. Здесь мы еще не были.

Она вгляделась в темноту и кивнула:

– Думаю, ты прав, Джереми.

– Войдем?

Ребекка колебалась. Ей не терпелось исследовать новый участок галереи, но они находились здесь уже довольно долго, да и масло в фонаре было на исходе. Если задержаться еще, у Жака и Фелис могут возникнуть ненужные вопросы: где она была и прочее. Придется как-то выкручиваться. Врать же ей не хотелось, а раскрывать свой секрет тем более.

– Я думаю, отложим на следующий раз, – медленно проговорила она. – В фонаре осталось мало масла, да и есть что-то захотелось. Ты, наверное, тоже проголодался, Джереми. Мы отметим этот вход и оставим его слегка приоткрытым, чтобы в следующий раз его можно было легко найти.

На другой день Джереми понадобился для работы на конюшне, и Ребекка, чтобы не привлекать внимания, решила его не вызывать.

Утром они с Жаком поехали кататься верхом, а после обеда, когда он засел в своем кабинете, Ребекка отправилась искать Люти и наконец нашла в садике перед кухней.

Люти беседовала с главным садовником. Разговор был серьезный, поэтому Ребекка решила не вмешиваться. Она направилась к цветнику, за которым рядом с садом росла небольшая ива. Под ней стояла каменная скамья.

Во влажном воздухе, густо напоенном цветочным ароматом, мерно гудели пчелы. Ребекка села на скамью, прислонившись к стволу дерева. Покрывало из листьев заставило ее вспомнить деревянный заброшенный павильон и… Армана.

Из глаз невольно потекли слезы. Где он теперь? Даже из Флориды сообщения приходили с большим опозданием. Что с ним? Мысль о том, что с Арманом может случиться то же, что и с Жаком в Новом Орлеане, заставила ее содрогнуться.

«Думает ли он обо мне и о том, что было тогда… в павильоне? Как же мне его сейчас не хватает!»

– Мисс Ребекка.

Ребекка вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стояла Люти.

– Решили отдохнуть в тени?

Поспешно смахнув слезы, Ребекка улыбнулась:

– Я не отдыхала, Люти, а ждала вас.

– Это просто чудесно! В таком случае, я думаю, мне тоже можно немного посидеть с вами рядом. Сегодня был очень хлопотный день. Мадам Молино устраивает званый ужин. Правда, гостей приглашено немного, ведь это первый званый вечер после смерти господина Эдуарда.

Ребекка посмотрела на нее с некоторым удивлением.

– Я не знала о ее планах. Правда, утром за завтраком мы не виделись. Думаю, неплохо ради разнообразия увидеть свежие лица.

Люти кивнула:

– Мне тоже кажется, что это желательно. Я ведь вижу, как вам здесь одиноко. Вы ждали меня, чтобы что-то сказать или просто так?

– Да пожалуй, первое. Мне не хочется быть бестактной, Люти, вторгаться в вашу личную жизнь, но у меня есть несколько вопросов, которые хотелось бы вам задать.

Люти улыбнулась, и в глубине ее прекрасных глаз опять мелькнули веселые искорки.

– Нет.

– Нет? – Ребекка вдруг испугалась и даже немного отпрянула назад. Она не ожидала такого прямого отказа.

Люти улыбнулась еще шире, и ее темные глаза заблестели.

– Вы подумали, что я не хочу отвечать на ваши вопросы? Нет, мисс Ребекка, я имела в виду совсем другое. Просто я сразу ответила на то, что, по-видимому, вас больше всего волнует. Нет, с господином Арманом мы любовниками не были. Ведь вас интересовало именно это, не так ли?

Ребекка застыла с открытым ртом. Еще никогда в жизни она не была так удивлена.

– О, вам бы следовало посмотреть сейчас на себя в зеркало, мисс Ребекка, – засмеялась Люти. – Извините, если я вас чем-то обидела, но ведь вы действительно именно это хотели узнать?

Ребекка судорожно соображала, что ей сейчас ответить. Но ничего подходящего не приходило на ум. Внезапно она тоже рассмеялась. Женщины долго вместе хохотали, пока не потекли слезы из глаз. Для радости у Ребекки были две причины: во-первых, Люти оказалась еще интереснее, чем она предполагала, а во-вторых, и это главное, ее подозрения не оправдались. Сегодня Ребекка не собиралась задавать этот вопрос, но он постоянно вертелся у нее на языке. Интересно, как же Люти догадалась?

– Люти, вы действительно необыкновенная женщина, – сказала наконец Ребекка, качая головой. – И как давно вы поняли?

Выражение лица Люти стало серьезным.

– С того самого вашего визита в Ле-Шен. Вопрос этот стоял тогда в ваших глазах.

– Вы не ошиблись. Я всегда была очень любопытной. Впрочем, такой вопрос мог возникнуть у кого угодно, потому что вы очень красивая женщина, Люти. И вы, конечно, об этом знаете.

– Да, знаю. – Люти задумчиво посмотрела перед собой. – Но могу вас уверить, что рабыне быть красивой плохо.

– Почему? Любая женщина хочет быть красивой. Люти пожала плечами:

– Любая, но не черная. Для черной женщины быть красивой означает служить забавой для белого мужчины. Мне повезло. В молодости меня защищала мама, а после ее смерти господин Арман перевез меня в Ле-Шен, так что господин Эдуард… Я полагаю, вам хорошо известно, каким он был. Господин Арман спас меня. Он был готов убить господина Эдуарда, если бы тот снова решился приставать ко мне. Отец ненавидел сына и по этой причине тоже.

Ребекку охватил трепет, она почувствовала, что сейчас перед ней раскроется одна из тайн «Дома мечты». Она предполагала, что тайна эта как-то связана с темной натурой Эдуарда Молино.

Люти, поколебавшись, положила свою изящную кисть с длинными сильными пальцами на руку Ребекки. Ребекке было приятно это прикосновение.

– Мисс Ребекка, я на добрый десяток лет старше господина Армана, но он все эти годы считал меня своим самым близким другом. Моя мама, ее звали Бесс, была ему вроде матери, поэтому можно сказать, что я для него как старшая сестра. Не знаю, что бы со мной сейчас было, если бы не господин Арман. Все могло кончиться… хм… очень даже плохо. Впрочем, господин Эдуард теперь умер, и о некоторых вещах лучше забыть, если это, конечно, возможно.

Она поднялась на ноги:

– Мы хорошо посидели с вами, мисс Ребекка, но мне надо возвращаться к работе…

– Люти, вы знали о существовании тайной галереи а большом доме? – быстро проговорила Ребекка.

– Я узнала об этом от мамы, – сдержанно отозвалась Люти. – Перед тем как умереть, она долго болела и успела рассказать мне о том, что было здесь в прежние времена. Она упоминала и о тайной галерее, но я никогда не осмеливалась туда заглядывать.

– А ваша мать когда-нибудь упоминала о секретной комнате Эдуарда, о месте, которое он имел обыкновение тайком посещать?

Лицо Люти стало тревожным, она отвела взгляд:

– Нет. Что-то не припоминаю, чтобы она говорила об этом. А почему вы решили, что должна существовать такая комната?

Ребекка смотрела на Люти, и у нее было чувство, что эта женщина по какой-то причине уклоняется от разговора.

– Об этом рассказал Дупта. После похорон Эдуарда. Он сказал, что была какая-то секретная комната, «потайной кабинет», куда Эдуард ходил время от времени. Мне хотелось бы знать, что это такое.

– Мисс Ребекка, зачем это вам? – отрывисто проговорила Люти. – Нужно смотреть вперед, а не в прошлое. Кроме того, если даже такая комната и существует, все равно найти ее вам не удастся. Никому не удастся.

Надо же, она цитирует Маргарет, почти слово в слово. Но в отличие от Маргарет Люти что-то знает, но не хочет говорить. Не хочет – ну что ж, спешить не будем.

– Мне надо пойти на кухню, посмотреть, все ли готово к вечеру. Извините меня, мисс Ребекка.

Ребекка кивнула и потом долго смотрела ей вслед, пока та грациозной походкой шла по дорожке к кухонному флигелю. Итак, Арман и Люти любовниками не были. Ребекке показалось, что у нее с плеч свалился тяжелый груз. «Интересно, подозревает ли она о моих чувствах к Арману?» Поразмышляв немного, Ребекка решила, что такая проницательная женщина, как Люти, наверняка обо всем догадывается. Но знание это она будет держать при себе. Это уж совершенно точно.

В приподнятом настроении, какого у нее не было уже много дней, Ребекка вернулась в дом, намереваясь пройти к себе и заняться выбором наряда для сегодняшнего ужина. Траур еще длился, поэтому платье должно быть темным. Но она так давно не была в обществе… Ей хотелось подобрать что-нибудь не очень мрачное.

У подножия главной лестницы Ребекка увидела Маргарет, которая стояла без движения, как заколдованная, со странным выражением на лице.

Ребекка подошла ближе и, заметив, что Маргарет даже не шелохнулась, почувствовала некоторую тревогу. Что с ней?

– Маргарет! – Она взяла руку кузины. Та оставалась неподвижной. – Маргарет! Тебе нехорошо?

Маргарет вздрогнула. Моргнув несколько раз, она медленно повернула голову и удивленно посмотрела на Ребекку.

– Ребекка?

– Конечно, Ребекка, а кто же еще! Не смотри на меня так, ради Бога. Что с тобой, Маргарет? Ты стояла здесь застывшая, как статуя.

Похоже, Маргарет действительно была не в себе.

– Я что, в самом деле вела себя так? – спросила она каким-то сонным голосом. – Как странно. Я собиралась подняться наверх и вдруг… понимаешь, у меня еще такого никогда не было.

Ребекка с тревогой смотрела на кузину.

– Чего с тобой никогда раньше не было?

– Ну, такого… чтобы меня наяву посещали видения.

Ребекка почувствовала, что ее начинает бить дрожь.

– У тебя было видение?

Маргарет кивнула.

– Да. Обычно это бывает в виде намека, что должно случиться что-то плохое, а на этот раз все было так, словно я там присутствовала! Сон наяву. Да нет же, впечатление было гораздо сильнее, чем во сне, – как будто все действительно происходило перед моими глазами.

– Маргарет, что это было? Что ты видела? Выражение лица Маргарет продолжало оставаться странным.

– Я видела войну, – прошептала она. – Солдаты и индейцы. Они сражались друг с другом!

Теперь уже похолодела Ребекка.

– И что? – проговорила он нетерпеливо. – Продолжай же!

– Я видела Армана. Он упал. Это было далеко, хорошо рассмотреть не удалось, но я видела: он упал. И я знала: он умирает!

Глава 18

Мрачно глядя перед собой, Арман держал путь на юг от Саванны.

Решение присоединиться к ополчению Эндрю Джэксона было принято внезапно, после того как Ребекка отказалась уехать с ним. Оно было результатом отчаяния: Арман испытывал такую боль, что готов был бежать от Ребекки куда угодно.

Он и прежде страдал, видя Ребекку рядом с Жаком и сознавая, что никогда не сможет к ней прикоснуться. Но после того, как он обладал ею и узнал, что она его тоже любит, жить как прежде стало совершенно невыносимо. Ни о чем другом он не мог думать, только о ней. Днем и ночью его терзали сладостные образы ее глаз, се рук, ее нежнейшего белого тела. Можно ли вынести близость и недоступность любимой?

Известие о его отъезде в лагерь Эндрю Джэксона Жак и Фелис восприняли довольно сдержанно. Ребекка, конечно, расстроилась, но Арману как раз и хотелось, чтобы ей тоже стало больно. Не только ему.

«Конечно, если бы она согласилась бежать со мной, нам бы пришлось несладко. Все аргументы, которые она высказала, были справедливы, по все же… Если я ей действительно нужен, какое это имеет значение. И вот она, эта женщина, обладающая таким огненным темпераментом, такая страстная, самим Богом созданная для любви, соглашается остаток жизни провести с человеком, который в лучшем случае будет для нее просто любящим братом. Она говорит, что любит меня, и все же решает остаться. Если так, значит, уехать должен я. Третьего не дано. Поеду на войну, и будь что будет. Погибну – так это даже к лучшему. Все проблемы сразу решатся. Может быть, война – именно то, что мне сейчас нужно. Здесь мой гнев и отчаяние найдут хорошее применение».

Арман пришпорил коня. Собственная судьба ему теперь была совершенно безразлична.

Он достиг форта Негро на реке Апалачикола в последнюю неделю марта. Генерал Джэксон находился там с средины марта. Под его командованием было почти две тысячи человек. Он перестроил старый форт и переименовал его в форт Гадсден.

Весна выдалась сырой, реки разлились рано, была непролазная грязь, немногим лучше, чем болото.

Джэксон приветливо встретил Армана в своей палатке.

– Итак, под мое командование поступает еще один Молино. Прекрасно! Надеюсь, Арман, ты будешь сражаться не хуже своего старшего брата. Твой отец…

– Мой отец умер, – сдержанно произнес Арман.

– В таком случае прими мои соболезнования, Арман. Твой отец был забавный малый. Я никогда его толком не понимал, но все же…

«А был ли кто на свете, способный понять Эдуарда Молино?» – подумал Арман, на несколько секунд отвлекшись от того, что говорил генерал.

– …боюсь только, что я не могу предложить тебе офицерское звание, как это было в случае с твоим братом. Обстоятельства сейчас совсем другие. Господи, иногда мне кажется, что офицеров у меня в армии больше, чем солдат.

– Все в порядке, сэр. Я прошу только дать мне возможность служить под вашим началом.

– Ну, это вполне возможно, сочту за честь принять тебя в свою армию. Получи у интенданта пистолет, ружье и амуницию. С питанием у нас плоховато, а когда было лучше? Сейчас мы сидим на половинном рационе, но скоро выступаем. Опять семинолы. На враждебные действия их подстрекают братья Маккуины, которые, после того как я их разбил – твой брат тогда еще служил у меня, – скрылись во Флориде.

Джэксон открыл полог палатки и выглянул наружу, сложив за спиной сплетенные руки.

– Есть еще и другие подстрекатели. Например, английский офицер Вудбайн и шотландец Арбатнот, оба негодяи и преступники. Но мы победим, с Божьей помощью! – Генерал развернулся и ударил кулаком в ладонь.

– Уверен, что победим, генерал, – тихо отозвался Арман. Кроме братьев Маккуинов, остальные имена ему были незнакомы.

– Как можем мы потерпеть поражение, – генерал улыбнулся (надо заметить, что делал он это не часто). – если под моим началом такие парни, как ты?

На следующий день после прибытия Армана в форт Гадсден генерал Джэксон получил сообщение, что семинолы потребовали у испанского командования в Сент-Марксе оружия. Отсюда следовал вывод, что индейцы скорее всего контролируют город. Генерал сразу же двинул свои силы, одновременно послав несколько канонерских лодок с приказанием блокировать западный берег Флориды, чтобы предотвратить возможность кому бы то ни было уйти по воде.

В Сент-Маркс войска вошли почти без боя, так что Арману не пришлось сделать ни одного выстрела. На крепостной башне форта был спущен испанский флаг, а большинство семинолов отошли на юг полуострова Флорида.

В штабе испанцев удалось захватить в плен весьма важную персону – шотландского торговца Александра Арбатнота, одного из главных подстрекателей семинолов. Арман был удивлен, увидев, что это довольно пожилой человек, лет семидесяти, с длинными седыми волосами и аристократическими манерами.

Арман наблюдал встречу генерала Джэксона с Арбатнотом.

– Отлично, сэр! – воскликнул Джэксон. – Наконец-то мне удалось загнать енота в нору. Вы знаете, какая, по мнению балтиморских «Ведомостей», вам уготована судьба? Там буквально сказано, что вас ожидает участь бешеного пса.

– Я не чувствую за собой никакой вины, сэр, – произнес он мягким голосом. – Да, я защищал индейцев, потому что они мои друзья. Единственные друзья в этом мире, сэр. Англичане с ними обращались очень плохо, и испанцы не лучше. А американцы их бессовестно грабят.

– Не буду вступать с вами в дискуссию по этому вопросу, сэр. Только замечу, очевидным фактом является то, что семинолы наши враги. Вы будете судимы по обвинению в подстрекательстве, шпионаже и пособничестве врагам. И Бог даст, сэр, я увижу вас на виселице.

На следующее утро, второго апреля, Джэксок вывел свои войска из Септ-Маркса. Его целью было захватить Большого Болека, вождя индейцев, имевшего кличку Билли Кривоногий. По сведениям разведки, его лагерь был расположен в деревне у реки Суони, в 170 милях отсюда.

Никогда еще в жизни Арману не было так трудно. Шагавший рядом с ним костлявый Рэт Карпентер из Теннесси усмехнулся:

– Уверен, в этих местах еще ни разу не ступала нога белого человека. Крепкий Орешек – он такой: всегда стремится вести армию тем путем, где до него еще никто не ходил.

Арман этому охотно верил. Здесь не было никакого намека на дорогу или даже тропу – сплошной непроходимый лес и болота. Аллигаторы буквально хватали солдат за ноги, тучами клубились насекомые, среди которых преобладали москиты, делающие ночной сон практически невозможным.

Генерал выжимал из своих людей все соки и себя при этом тоже не жалел. Расстояние до деревни они покрыли за восемь дней. В пути им дважды пришлось столкнуться с группами индейцев, тогда Арман и сделал свои первые боевые выстрелы. Эти короткие стычки не долго задерживали продвижение войск.

В деревне их ждало большое разочарование: она была пуста. Билли Кривоногий со своими людьми ушел в болота. В эту же ночь на лагерь американцев случайно натолкнулись, видимо заблудившись, два англичанина. Их немедленно взяли в плен. Один из них оказался известным авантюристом, лейтенантом королевского колониального флота Робертом Амбристером, второй, которого звали Питер Кук, был неизвестен.

Однако именно среди вещей Кука было обнаружено письмо Александра Арбатнота своему другу Билли Кривоногому, в котором он предупреждал вождя о нападении главных сил генерала Джэксона.

Прочитав это письмо, генерал пришел в бешенство. Теперь было ясно, почему этот тяжелейший поход оказался напрасным. Джэксон немедленно повернул назад, в Сент-Маркс. На сей раз, чтобы достичь его, потребовалось всего пять дней. Генералу не терпелось предать суду Арбатнота и Амбристера.

Причина спешки стала понятна Арману на второй день похода. Она шагали по непролазной грязи, с трудом вытаскивая ноги, утопающие в ней по лодыжки.

– Не понимаю, почему Джэксон так торопится. Мы же все равно с индейцами разминулись, – проворчал он, отгоняя москитов.

– Генералу не терпится увидеть, как на шеи этих двух пленников, которых мы с собой ведем, и на этого скотину, что сидит в Сент-Марксе, наденут веревки, – отозвался солдат из Теннесси и, запрокинув голову, издал неприятный звук, похожий на смех. Арману он больше напомнил рев осла.

– А за что, собственно, вешать лейтенанта Амбристера? Ведь он человек военный.

– Военный, говоришь? – фыркнул Карпентер. – Нет, приятель, в первую очередь он наш враг..

– Но он военный, такой же как и мы, – возразил Арман. – Значит, ты считаешь, что если мы вдруг попадем в плен и нас повесят, это будет правильно?

– Мы сражаемся за свою страну, а этот парень – за деньги. Вот и вся разница. Я слышал, что о нем рассказывают. Говорят, он воевал при Ватерлоо против Наполеона, затем отправился на Восток и был отстранен от командования. Почему – не знаю. Приплыл сюда и присоединился к капитану Вудбайну. По моему мнению, причина всех здешних заварух – этот капитан Вудбайн. В его интересах держать индейцев все время в состоянии войны. Он надеется, что они не пустят нас во Флориду. А этот парень Амбристер – его правая рука.

– Ну хорошо, а Арбатнот? Ведь он даже не военный. Он торговец, и к тому же старый человек.

– Не забывай, еще шпион и подстрекатель, а таких генерал ненавидит больше всего. Не беспокойся, Крепкий Орешек сделает так, чтобы они болтались на веревках. – И снова последовал взрыв смеха, похожий на ослиный рев.

– Но вначале должен быть суд, – сказал Арман. – Может, их признают невиновными.

– Ты говоришь, их признают невиновными? – Карпентер уставился на него, вытаращив глаза. Его внезапно посетило подозрение. – Похоже на то, приятель, что ты сочувствуешь нашим врагам. Лучше бы генералу этих твоих слов не слышать. У тебя, кажется, французское имя, и фамилия тоже какая-то странная – Молино. Может, тебе лучше воевать на другой стороне?

Ничего не ответив, Арман сделал вид, что не может вытащить ногу из трясины, и под этим предлогом отстал. Зачем, спрашивается, надо было вступать в спор с этим парнем? Противный тип. Солдат хороший, но человек грубый и неграмотный. Генерал Джэксон, конечно, личность, но и у великих людей есть свои недостатки.

Сразу же по возвращении в Сент-Маркс генерал Джэксон предал Амбристера и Арбатнота военному суду, состоящему из тринадцати офицеров.

Против Арбатнота были выдвинуты очень серьезные обвинения, подкрепленные свидетельствами большого количества людей, включая и захваченного вместе с Амбристером Питера Кука, которому взамен на чистосердечное признание было гарантировано помилование. Суду были представлены также документы: личные письма шотландца, в которых он обращался к английскому губернатору в Нассау за помощью войсками и оружием для Билли Кривоногого, а также к английскому министру в Вашингтоне и губернатору Гаваны, которых он умолял помочь индейцам. Были другие подобные документы.

Будучи рядовым солдатом, Арман не мог присутствовать на процессе, который проходил в старой крепости, тем не менее ему стало известно все, что там говорилось.

Арбатнот вел себя достойно, но большую часть выдвинутых против него обвинений опровергнуть не смог. В заключительном слове он выразил надежду на помилование, сказав, что рассчитывает на «милосердие своих судей». Его признали виновным и приговорили к повешению.

Часом спустя перед судом предстал Роберт Амбристер. Это был незаурядный человек, опытный солдат, речистый, обладавший огромным обаянием человек. Даже за то короткое время, что он был узником в лагере Джэксона, ему удалось завоевать симпатию многих офицеров. Перед военным судом он выступил с проникновенной речью и также просил о милосердии. Просьбу о помиловании вначале отклонили.

Для того чтобы приговор военного суда вступил в силу, необходимо было, чтобы за него проголосовало не менее двух третей списка. Так оно вначале и случилось – за смертный приговор проголосовало ровно две трети членов суда. Амбристер был признан виновным и приговорен к расстрелу, но затем один из членов суда изменил свое решение. В результате приговор гласил: пятьдесят ударов плетью и год тюрьмы.

Когда бумаги подали на подпись Эндрю Джэксону, он утвердил только приговор Арбатноту. Что же касается Амбристера, то его Джэксон просто приказал расстрелять.

Экзекуция была проведена утром двадцать девятого апреля, когда войска готовились к маршу в форт Гадсден.

Услышав залп мушкетов, означавший смерть Роберта Амбристера, Арман вздрогнул; сзади же раздался знакомый смех, похожий на ослиный рев. Он обернулся и увидел Рэта Карпентера, который, ухмыляясь, смотрел на него.

– Что, французик, неприятно? – произнес теннессиец глумливым голосом. – Разве я тебе не говорил, что у нашего генерала шпионы получат по заслугам? Для твоей нежной души такое пережить, конечно, трудно. Если тебе не по себе из-за казни двух мерзавцев, этих кастратов, то ты вообще зря здесь ошиваешься.

Это было уже слишком. Сразу же дали о себе знать и раздирающее его на части отчаяние от потери Ребекки, и невероятная усталость от двух походов, и казнь этих двух людей, которых он считал невиновными. Но в настоящее бешенство – это он понял позднее – его привело слово «кастраты», которое напомнило ему о Жаке.

Он отложил в сторону свой мушкет и сделал два шага к теннессийцу.

– Все, Карпентер! – произнес он хрипло. – С меня достаточно!

– Достаточно? – насмешливо проговорил тот. – Да что ты говоришь? И что же ты решил предпринять, французик?

Арман подался вперед. Глаза Рэта расширились, он поднял свой мушкет и замахнулся им, как дубиной. Арман увернулся и поймал обеими руками ствол мушкета. Удар, очень сильный, пришелся на ладони, но Арман сумел выдернуть мушкет из рук теннессийца и отбросил его в сторону.

В этот момент Рэт успел его ударить по голове двумя кулаками, сложенными вместе. Арман покачнулся, в голове загудело. Он почти потерял равновесие, но все же устоял на ногах и в этот момент встретил второй удар. Рэт был выше его сантиметров на десять – пятнадцать, и руки у него были длиннее, но Арман – проворнее. Он пропустил еще два довольно чувствительных удара по корпусу, от нескольких увернулся и затем нанес свой первый удар, который пришелся теннессийцу в челюсть. Тот отлетел назад.

Разнимать их никто не собирался. Наоборот, солдаты образовали круг и начали подзадоривать дерущихся криками. Большинство было на стороне Карпентера, что вполне понятно, поскольку Арман для них был чужим.

Его противник остервенело бросился вперед, дико вытаращив глаза и отчаянно молотя руками воздух. Арман опустил плечи и умело увернулся от нескольких выпадов, а затем сильным ударом по корпусу отбросил Рэта.

Тот снова ринулся в атаку и через некоторое время сумел нанести Арману удар сцепленными кулаками сзади по шее. Этого было достаточно, чтобы оглушить быка. Арман упал на колени и, с трудом двигая руками и ногами, начал подниматься. Почти добившись успеха, он получил еще один очень сильный удар, но на этот раз устоял. Уворачиваясь от града ударов, Арман лихорадочно соображал, как лишить Карпентера его преимущества. Дело в том, что длинные руки теннессийца не позволяли Арману дотянуться до его лица, а удары по корпусу оказывались не слишком эффективными. Приняв наконец решение, он пригнулся и, выбрав момент, схватил противника за талию, стараясь свалить его с ног. Они вместе упали на вытоптанную землю плаца.

После нескольких переворотов Рэт оказался сверху и начал молотить Армана по голове и плечам, но тот закрывался руками, так что удары теннессийца не достигали цели. Тогда Карпентер изловчился и, найдя глаза Армана, попытался надавить на них своими сильными пальцами.

Резко рванувшись, Арман оказался сверху и оседлал противника, прижимая его к земле своими бедрами. Теперь преимущество было на его стороне. Теннессиец в таком положении ничего серьезного предпринять не мог. Он, конечно, пытался достать Армана, но безрезультатно.

И тогда Арман начал его бить. По лицу, справа и слева, методичными короткими ударами, изо всей силы, какую сохранил. Лицо Карпентера стало превращаться в кровавое месиво, он захрипел, делая отчаянные попытки сбросить Армана, но успеха не достиг. Потом он обмяк и прикрылся руками, пытаясь хоть как-то защитить лицо; его голова безвольно болталась из стороны в сторону.

А Арман продолжал, вкладывая в свои удары все накопившееся отчаяние, весь свой гнев.

– Это что такое? – прогремел над его головой сильный, властный голос. – Не могу поверить, неужели мои люди дерутся друг с другом? Боже милостивый, разве это можно допустить!

Крепкие руки схватили Армана под мышки и поставили на ноги. Он не сопротивлялся. Тяжело дыша, он смотрел на человека, распластавшегося на земле. Куда девался весь его кураж? Рэт скорчился, свернувшись клубком и закрыв лицо руками.

– Тебе что, краснокожих мало? – прогудел Джэксон в ухо Арману.

Тот повернулся и встретился взглядом с генералом.

– Молино! – удивленно воскликнул Джэксон. – Я был о тебе лучшего мнения!

Арман молчал.

– Пошли, Арман, – Джэксон взял его за руку и отвел в сторону, чтобы не слышали остальные. – А теперь, сэр, прошу изложить мне причину ссоры.

Говорить Арману не хотелось. Да и что говорить? Ведь, выяснив причину драки, генерал, чего доброго, рассердится еще сильнее. А впрочем, гори все синим пламенем!

– Мы разошлись в оценке приговора, сэр.

– Вот как? – Густые брови генерала резко поднялись вверх. – Твоего противника я, кажется, узнал. Это доброволец из Теннесси; сомневаюсь, чтобы он был не согласен с приговором.

Арман сглотнул.

– Да, сэр. Не согласен был я.

– Можно поинтересоваться, по какой причине?

– Амбристер такой же военный, как и мы, – произнес Арман, удивленный спокойной реакцией Джэксона. – Мы что, тоже должны ожидать, что нас повесят, если попадем в плен?

– Лейтенант Амбристер – авантюрист, – сурово бросил Джэксон. – Он вместе с Джорджем Вудбайном поднимал против нас краснокожих. По-твоему, так должен действовать офицер?

– А Арбатнот? Он же просто торговец, бизнесмен.

– Нет, дружок, он был шпионом и подстрекателем! – Джэксон вздохнул, проведя рукой по волосам. – Арман, у тебя ведь не так уж много боевого опыта?

Арман кивнул:

– Да, генерал.

– Так вот что я тебе скажу, только не обижайся: ты очень наивный. Мы с тобой на войне! А на войне как на войне – или ты убьешь, или убьют тебя. Первое, сам понимаешь, предпочтительнее. Ты что думаешь, Амбристер, если бы мы попали к нему, нас бы пощадил? Вспомни, что краснокожие сделали в форте Микс. Так что все свои действия я считаю оправданными. Кроме того, я это делаю не ради себя, а на благо Соединенных Штатов!

Мысли Армана внезапно вернулись в прошлое, в «Дом мечты», к тому дню, когда Жак возвратился из Бофора с новостью о начале новой военной кампании во Флориде. Он вспомнил, как при словах Жака о чести и благе отечества по лицу Ребекки пробежала тень. Он знал, что в тот момент она думала о Жаке, лишившемся мужского достоинства в Битве при Новом Орлеане, защищая эту честь.

– Война – очень жестокая вещь, Арман, – продолжил генерал Джэксон. – Неужели ты думаешь, что приказать казнить этих людей мне доставило удовольствие? Но подумай хорошенько. Что было бы, если бы я отпустил их на свободу, здесь, во Флориде? Они бы снова связались с семинолами и подняли их на войну, в этом нет никаких сомнений. И сколько бы при этом погибло наших солдат?

Он обнял Армана за плечи.

– Скоро все кончится. Только надо взять Пенсаколу. А потом ты сможешь возвратиться домой и все забыть, счастливый сознанием выполненного долга. Теперь же мне пора идти готовиться к переходу назад, в форт Гадсден.

Арман смотрел вслед генералу. Внезапно ему захотелось послать все к чертям и уйти. Немедленно. В конце концов, он здесь доброволец.

Но если уходить, то куда? Домой? К Ребекке и Жаку, чтобы снова, с еще большей остротой, почувствовать, что она для него навеки потеряна?

А кроме того, это будет выглядеть так, будто он струсил и сбежал.

Поход к форту Гадсден занял четыре дня. Арман избегал встречаться с Рэтом Карпентером. Правда, тот избегал его еще усерднее. Но, находясь поблизости, Арман всегда ловил на себе его тяжелый, злобный взгляд из-под припухших век.

Генерал оказался верен своему слову. Через несколько дней, а именно седьмого мая, он повел свои войска на запад. Это был самый напряженный переход из всех. Путь до Пенсаколы они проделали, находясь по колено в грязи и воде. Проехать верхом было невозможно, поэтому офицеры тоже были вынуждены двигаться пешком. Обувь скоро развалилась, и каждый второй солдат большую часть пути шел босиком.

Двадцать пятого они штурмовали Пенсаколу и, не встретив значительного сопротивления, вошли в город. Начались уличные бои.

Это случилось на второй день, когда Арман вступил в перестрелку с вражеским солдатом, засевшим в нише одного из домов. Арман подбирался все ближе и ближе, совершая короткие перебежки, падая при каждом выстреле на землю и слыша, как совсем рядом со свистом пролетают мушкетные пули. Недалеко от дома валялась перевернутая повозка, и ему удалось спрятаться за нее.

Осторожно выставив поверх укрытия дуло мушкета, он стал выжидать. Через несколько минут противник выглянул. По форме было видно, что это испанец. Арман тщательно прицелился и выстрелил. Пуля ударила солдату в грудь и отшвырнула на стену дома, по которой он медленно сполз на землю и затих.

Арман опустил ствол, чтобы перезарядить мушкет, и тут грянул еще один выстрел, но на этот раз сзади. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить – стреляют в спину.

Арман метнулся в сторону и посмотрел через плечо. Примерно в тридцати метрах сзади он увидел человека в форме добровольца из Теннесси. Лица ему разглядеть не удалось, потому что тот поспешно скрылся за углом.

Вначале Арман хотел броситься в погоню, но быстро передумал. Кто бы он ни был, этот человек, след его уже давно простыл. Что это было: шальная пуля, намеренный выстрел в спину? Если намеренный, то, несомненно, Рэта Карпентера.

И что же, снова начинать с ним разборку? По крайней мере не сейчас, когда идут бои. Однако теперь надо быть очень осторожным.

Остаток дня и весь следующий у Армана Совершенно не было времени подумать о Карпентере. Кроме того, с теннессийцем он больше не сталкивался.

А двадцать восьмого все было кончено – Пенсаколу взяли. В городе обнаружили ценный трофей – архивы. На следующий день Джэксон назначил одного из своих офицеров военным и гражданским губернатором штата Флорида и издал декрет, объявляющий таможенные законы Соединенных Штатов действующими на всей этой территории.

Тридцатого мая, оставив в Пенсаколе гарнизон, Эндрю Джэксон триумфально покинул город, направляясь в Теннесси, к своей жене Рейчел.

Казалось, теперь Армана в армии ничего не держало, можно было с чувством выполненного долга отправляться домой. Однако это его совсем не радовало. В надежде как-то собраться с мыслями он взобрался на крышу одного из самых высоких зданий в Пенсаколе и стал наблюдать, как выходят из города войска генерала Джэксона.

Теперь Арман уже понимал, что его протесты против казни тех двух людей действительно были наивными и что генерал Джэксон, наверное, поступил правильно.

Захваченный красочным зрелищем отъезда генерала, Арман слишком поздно услышал позади себя какие-то звуки, похожие на шаркающие шаги. Нисколько не встревожившись, он начал медленно поворачиваться. Но не успел он повернуться, как чьи-то сильные руки грубо схватили его сзади и швырнули к краю крыши. Потеряв равновесие, Арман покатился вниз.

Последнее, что он услышал, падая на булыжную мостовую, был смех, знакомый смех, похожий на рев осла.

Глава 19

– Моя дорогая Фелис, – разливался соловьем Джошуа Стерлинг, – не могу вам передать всю меру своего восторга. Вы оказали мне большую честь, включив в число приглашенных на этот чудесный вечер. В Бофоре все скорбят по поводу безвременной кончины Эдуарда, и, когда стало известно, что я приглашен, многие просили передать вам привет и искренние соболезнования. Понимаю, какое горе вам пришлось пережить, поэтому я особенно рад видеть вас уже достаточно оправившейся, чтобы принимать друзей.

– Спасибо, сэр, – кивнула Фелис, улыбаясь. – Это время действительно было для меня крайне тяжелым. Слава Богу, теперь все позади.

«Какая у этого Стерлинга глупая улыбка, и как он демонстративно счастлив, что оказался в числе немногих гостей на сегодняшнем ужине, – подумала Ребекка. – Сейчас он похож на старую клячу больше, чем когда-либо. Того и гляди раскроет пасть, обнажит свои желтые зубы и заржет!»

Фелис сидела по правую руку от Стерлинга, а Ребекка, к своей досаде, – по левую. Всего гостей было восемь. Они приехали либо из Бофора, либо с других островов в районе Порт-Ройал. Ребекка со всеми была более или менее знакома и считала их довольно приятными людьми, хотя и несколько скучноватыми. Это были скорее друзья Фелис, чем Эдуарда, и не случайно. Приятели Эдуарда, яркие и фривольные, сейчас, когда Фелис лишь пытается снова вернуться к светской жизни, были бы совершенно не к месту.

– А вы, Ребекка, прекрасны, как всегда! – Стерлинг повернулся к ней, одарив «счастьем» полюбоваться его лошадиной улыбкой. – Должен сказать, замужество вам к лицу! – Он округлил глаза и по своей давней привычке, от которой, видимо, не собирался отказываться, устремил неподвижный взгляд на грудь чуть выше выреза. Ребекка находила эту привычку исключительно неприятной. Обычно в таких случаях Стерлинг продолжал что-то говорить, и казалось, что он обращается не к ней, а к ее груди. Ребекке вдруг очень захотелось сделать так, чтобы он сидел и ждал, пока «она», то есть грудь, ему ответит.

Ребекка радовалась, ожидая этот вечер и надеясь хотя бы на время развеять невыразимую скуку своего существования, но недавний разговор с Маргарет полностью испортил праздничное настроение. Как можно вести какие-либо приятные беседы, когда все мысли сосредоточены на Армане? Она представляла его раненного, истекающего кровью, и ее сердце разрывалось на части!

В первый раз ей захотелось, чтобы Маргарет держала при себе свои предчувствия и видения. Ребекка посмотрела в противоположный конец стола, где сидела кузина, и, увидев, что Маргарет оживленно беседует с джентльменом слева, почувствовала укол обиды.

Надо же, обычно после неприятных предчувствий она неизменно становилась печальной, но на этот раз, кажется, они ее не очень огорчили. Ребекка знала, что судьба Армана кузину не интересует, что он ей откровенно не нравится, и все же чувствовать к нему серьезную антипатию никаких причин у нее не было. В общем, Ребекку это странное поведение кузины весьма озадачило.

Весь вечер Ребекка пыталась успокоить себя мыслями, что предсказания Маргарет не всегда подтверждаются, но облегчения это не принесло, поскольку семена тревоги уже проросли. К тому же надо было делать вид, что у нее хорошее настроение, чтобы у Фелис или Жака не возникло никаких вопросов. О видении Маргарет они ничего не должны знать. Им сейчас только не хватает второй трагедии. Нет, свою боль она должна держать при себе. Только бы пережить этот вечер.

К большому облегчению Ребекки, Джошуа Стерлинг снова повернулся к Фелис, и ей вдруг пришла в голову мысль, что этот старый ловелас совершенно не случайно так обхаживает свекровь. Невероятно, но все же у Ребекки возникло подозрение, что Джошуа Стерлинг пробует себя на роль претендента на руку вдовы. Фелис была еще очень привлекательной женщиной, и к тому же богатой. Не важно, что наследником всего состояния был Жак, уж он-то матери никогда перечить не станет. Для джентльмена со скромными доходами лучшей доли и не придумаешь. Если ему все же удастся жениться на Фелис – ох, только бы этого не произошло! – у него появится прекрасный дом и все его желания будут немедленно исполняться.

Сделав это открытие, Ребекка не знала, что ей предпринять. Конечно, Стерлинг глупый, напыщенный и самодовольный, порой даже неприятный человек, но нельзя не восхищаться его способностью использовать любую представляющуюся возможность. Разумеется, Фелис одной будет много лучше, чем вместе с этим господином. Во всяком случае, он ее существования не скрасит. Остается надеяться, что Фелис не тронет внимание этого престарелого фавна! В его повадках она должна разглядеть нечто, напоминающее похотливость Эдуарда.

Ребекка изучала лица людей, сидящих за столом. Приятные, но пустые лица.

«Вот с такими скучными приятными людьми мне предстоит провести остаток своей жизни. О, Арман, может, мне следовало решиться на то, что ты предлагал? – пронзило Ребекку. – Может, надо было бросить все и уехать с тобой? И ты не ушел бы на войну, и мы были бы сейчас вместе, и…»

Ночью Ребекка спала неспокойно и проснулась утром в состоянии подавленности и какого-то необычного напряжения. «Нужно что-то делать, чем-то себя занять, иначе я сойду с ума».

После завтрака она сразу послала горничную на конюшню за Джереми.

Вскоре он предстал перед ней, весь светясь от радости.

– Снова отправляемся на охоту, мисс Ребекка? Сегодня пойдем по новому пути?

– Да, Джереми, именно так. Он улыбнулся еще шире:

– Моя мама просила, чтобы я поблагодарил вас за фрукты, пирог и печенье.

– Передай, что я всегда рада сделать вам приятное. Сегодня, я думаю, надо взять два фонаря. От одного света не достаточно. Мы отправимся сейчас прямо в библиотеку и оттуда по новому проходу. Посмотрим, удастся ли найти что-нибудь новенькое.

– Может быть, сегодня мы найдем сокровища? Присутствие веселого мальчика немного улучшило ей настроение, хотя ничто, кроме возвращения Армана целым и невредимым, не могло сделать для нее этот черно-белый мир цветным.

Она погладила его курчавую голову.

– Может быть. Но вначале мне нужно поговорить с супругом. Вот здесь Дарси прислала для тебя молоко и пирожки. Поешь, я вернусь через несколько минут.

Джереми не заставил себя уговаривать. Как всякий подросток, он был постоянно голоден и поэтому жадно набросился на пирожки и молоко, а Ребекка прошла через холл в кабинет Жака. Тот уже был на месте и работал. Перед каждой своей экспедицией в тайную галерею она обычно проверяла, занят ли он и надолго ли.

– А, Ребекка. – Жак вскинул голову. – Чем ты собираешься сейчас заняться?

– О, даже не знаю, – проговорила она как можно беззаботнее. – Может, немного повышиваю. Или порисую. Ты выглядишь очень озабоченным, Жак. Что-то случилось?

Он устало улыбнулся:

– Кажется, нет. По крайней мере пока ничего серьезного. Мне очень не хватает Армана… хм, я даже не подозревал, как много он делал в Ле-Шене и какую значительную помощь оказывал мне уже после смерти отца. У него талант к таким делам, а у меня, с прискорбием должен признаться, он полностью отсутствует. И все же, мне кажется, до сих пор я управлялся довольно прилично. Но эта работа отнимает огромное количество времени.

Ребекка наклонилась к нему и поцеловала в лоб.

– Единственное утешение для меня – это ты, Ребекка. – Жак благодарно улыбнулся. – Надеюсь, ты это понимаешь?

Она кивнула:

– Да, мой дорогой, понимаю. Хорошо, я оставляю тебя с твоей работой. Увидимся за обедом.

Он повернулся к своим бумагам, а она покинула комнату, чувствуя себя маленькой девочкой, перехитрившей родителей. Жак будет находиться в своем кабинете до обеда, и они с Джереми могут спокойно отправиться в путешествие по тайной галерее.

– Итак, Джереми, ты готов? Пошли. – Высоко держа фонарь, Ребекка юркнула за ним в черноту прохода.

– Здесь все так же, как ив других местах, где мы бывали, – весело проговорил мальчик, оглядывая стены. В их походах по тайной галерее он всегда следовал первым, поскольку был подвижнее Ребекки и, главное, не обременен юбками.

Опыт научил их двигаться медленно, поскольку на полу очень часто валялись доски, куски штукатурки и прочий мусор, о который при таком слабом свете можно было легко споткнуться. Кроме того, они все время не переставали высматривать маленькие точечки света, обозначавшие потайные двери.

– Мисс Ребекка! – негромко вскрикнул Джереми. – Посмотрите сюда. Похоже, тут какая-то лестница.

Ребекка посмотрела через плечо мальчика: действительно, проход впереди резко обрывался у подножия очень узкой лестницы.

– В темноте по этой лестнице не так-то легко будет взобраться, – проговорил Джереми с сомнением. – Она ужасно узкая, и ступеньки тоже не очень широкие.

Ребекка коснулась его плеча.

– Ты прав, это будет нелегко, но ведь останавливаться мы не станем, не правда ли?

– Не станем, мисс Ребекка. Я-то лазить могу очень здорово, это вам надо быть осторожной.

Поскольку перила отсутствовали, преодолеть эти ступеньки действительно оказалось нелегко. Идти пришлось долго; казалось, лестница никогда не кончится. Одной рукой Ребекка все время держалась за стену, стараясь не потерять равновесие.

Наконец они добрались до верха, где вновь открылась галерея.

Постепенно Ребекку начал охватывать страх. Она окончательно потеряла ориентацию. Где они сейчас находятся, куда заведет их эта дорога? А главное, что их ждет там, впереди?

Пройдя небольшое расстояние, они подошли к двери. Открыв ее, Ребекка вначале не узнала комнату. Только после осмотра платяного шкафа, где она обнаружила одежду Эдуарда, женщина поняла, что это его спальня.

Ей стало не по себе. Быстро сделав свои обычные отметки, она поспешила возвратиться в галерею.

В течение следующего получаса они обнаружили двери, ведущие в несколько других спален, включая спальню Маргарет и ту, в которой Ребекка обитала до замужества, а также в гостиную, расположенную между этими двумя спальнями.

Через некоторое время Джереми снова остановился.

– Мне кажется, мисс Ребекка, здесь еще одна дверь. Похожая на ту, что внизу.

Чувствуя нарастающее волнение, Ребекка подошла к нему и осветила стену. Да, это была еще одна вращающаяся панель, подобная той, что вела в новую секцию галереи. Сердце забилось быстрее – кажется, поиски подходят к концу.

Она поставила фонарь на пол, Джереми сделал то же самое. Когда они вместе надавили на панель, она, не издав ни малейшего звука, легко повернулась вокруг своей оси.

– Должно быть, этим входом регулярно пользовались, – заметила Ребекка. – Посмотрим, куда он нас приведет.

Джереми вошел первым и сразу же остановился, да так резко, что Ребекка едва на него не наткнулась.

– Джереми! Что там?

Джереми повернулся к ней с вытаращенными глазами.

– Вы только посмотрите сюда, мисс Ребекка. Здесь как в сказке.

Ребекка посмотрела вперед, в освещенный проход, и ахнула. Джереми был прав – эта секция галереи коренным образом отличалась от тех, которые они исследовали прежде. Никаких голых досок, никакой пыльной штукатурки, никаких пауков.

Стены и потолок здесь были обиты дорогим красным бархатом с золотой каймой по краям, а под ногами лежала персидская ковровая дорожка, которая кончалась у темно-красной бархатной портьеры, похожей на занавес.

На стенах висело шесть золотых светильников, по три с каждой стороны, стилизованных под ветви с листьями. Подняв фонарь, Ребекка увидела, что в них вставлены свечи, прикрытые рубиново-красными хрустальными ламповыми стеклами.

Между светильниками располагалось шесть небольших картин, примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров, в резных рамах из золоченой бронзы.

Подняв фонарь еще выше, она, затаив дыхание, внимательно изучала картины. Они не были похожи ни на что, виденное ею прежде. На той, что висела в центре на правой стене, на черном фоне был изображен золотой круг, а в нем пятиконечная звезда. Внутри звезды – фигура обнаженного мужчины. Его половой член был вздыблен, а руки и ноги раскинуты так, что вместе с головой располагались напротив пяти концов звезды.

Этот человек смотрел прямо па нее, и его глаза, написанные красным, казались светящимися.

Ребекка поспешно опустила фонарь, надеясь, что Джереми ничего не видел, но, обернувшись на мальчика, обнаружила, что тот с разинутым ртом рассматривает другую картину.

На этой картине Ребекке удалось узнать стиль Полидоро. Здесь был изображен огромный черный козел, который стоял на задних ногах в человеческой позе. Своим острым копытом он держал кривую дубину, вокруг которой обвилась огромная зеленая змея. На картине доминировал его тщательно выписанный половой орган гипертрофированных размеров.

Почувствовав легкую тошноту, она взяла Джереми за руку и поволокла прочь. Не было никаких сомнений, что этот проход вел к «потайному кабинету» Эдуарда, который располагался за бархатным занавесом. Ее лицо горело. Картины, конечно, были отвратительными, но тем не менее обладали какой-то притягательной магией запретного. Несомненно, они должны были что-то означать. Но что? Предчувствие встречи с чем-то дурным смешивалось в ней с острым любопытством. Если проход, ведущий к тайному убежищу Эдуарда, так роскошно украшен, то что же в таком случае должна представлять собой сама комната? Не надо только, чтобы мальчик туда входил.

– Вы думаете, там еще одна дверь, мисс Ребекка? – Джереми показал на занавес.

Его голос звучал приглушенно, и Ребекка поняла, что мальчик сильно напуган. Она знала, насколько суеверны рабы, поэтому могла представить, какое впечатление произвели на ребенка эти картины. Может, вернуться назад, в дом, и отослать его на конюшню, а потом вернуться сюда одной.

Она колебалась, сознавая, что чувствует себя лишь немногим лучше, чем Джереми. Нет, одна она сюда приходить не будет, и сопровождающих тоже брать с собой нельзя. Как же быть?

Она наклонилась к мальчику и мягко тронула его за плечо.

– Не бойся, Джереми. Это всего лишь картины. Страшные, но картины. Мы не станем больше на них смотреть, и на другие тоже, если они нам встретятся. Хорошо? А насчет двери, я думаю, ты прав. За этим занавесом должна быть дверь. Я пойду сейчас и посмотрю. А ты оставайся здесь, с этой стороны двери. Я хочу, чтобы ты был смелым, Джереми, потому что мне не на кого рассчитывать, кроме как на тебя. Ты не переживай, я там пробуду не очень долго – всего несколько минут, обещаю. И хочу, чтобы ты тоже мне кое-что пообещал: не смотреть на эти картины, а только на ковер или на занавес. Ведь ты храбрый мальчик, Джереми, правда? И сможешь это сделать.

Джереми кивнул, но в его глазах застыл страх.

Вдруг неожиданно для самой себя Ребекка сняла свой серебряный кулон в форме сердечка и повесила на шею мальчика.

– Вот! Это талисман. Он будет тебя защищать. Если вдруг испугаешься, только коснись его, и снова станешь храбрым.

Джереми тяжело вздохнул и немедленно ухватился за кулон.

– Уже помогает, мисс Ребекка. Я это чувствую. Она погладила его по плечу:

– Вот и хорошо. Меня не будет только несколько минут.

Ребекка распрямилась, взяла в правую руку фонарь и, высоко его подняв, левой начала отодвигать занавес. За ним открылась еще одна картина. Она поспешно опустила драпировку и повернулась к Джереми, который напряженно следил за ней.

– Джереми, прошу тебя еще об одном. Закрой, пожалуйста, глаза и сосчитай до двадцати. Только очень медленно. Ты умеешь считать до двадцати?

Джереми кивнул и зажмурился. Ребекка снова отодвинула портьеру и обнаружила, что там не картина, а дверь. Очень небольшая – примерно полтора метра высотой и метр шириной. Сюжет, изображенный на двери, производил впечатление еще более ужасающее, чем картины на стенах в проходе.

Фигуры на переднем плане были не написаны, а выложены мозаикой. Главной здесь также была фигура козла, стоящего на задних ногах. На этот раз он держал за руку обнаженную женщину с бледной кожей и длинными черными волосами. Очень выразительно были выполнены розовые соски. В качестве зрачков в человеческие глаза козла были вставлены рубины, которые при свете фонаря зловеще поблескивали, а его мужской орган был вырезан из какого-то темного дерева – вероятно, черного или эбенового, – и на конце его сиял еще один рубин. С ужасом и отвращением Ребекка поняла, что этот торчащий орган служил ручкой двери.

Для изображения грудей женщины художник использовал яркие кораллы, а ее глаза – холодные голубые сапфиры, – казалось, смотрели на Ребекку с жестоким пониманием.

Фоном для этих двух фигур служил написанный маслом лес, а между ними и лесом двигалась длинная процессия из неясных, едва различимых силуэтов, внушавших отвращение и одновременно притягивавших своей непонятной холодной красотой. Сверху на эти фигуры испускал свой бледный свет плавающий в темном небе рожок луны.

Некоторое время Ребекка стояла неподвижно, не в силах оторвать взгляд от двери, хотя она не переставала думать о Джереми, опасаясь, что он может открыть глаза и тоже увидеть это.

Что же там, за дверью?

Обмирая от страха, она протянула руку и, ухватившись за непристойную ручку, нерешительно потянула ее на себя.

Комната, в которой она оказалась через секунду, была довольно просторной, потолок и стены задрапированы тем же самым красным бархатом, что и проход. Дверей, кажется, больше не было.

Первое, что ее поразило, были вещи, много вещей: статуи, картины, золотые кубки, канделябры. Над всем этим возвышалось некое сооружение, напоминавшее алтарь, позади которого было видно изображение рогатого человека-козла. В воздухе висел густой запах ладана и неизвестных ей благовоний.

Сердце Ребекки бешено колотилось.

Борясь с головокружением, она открыла фонарь и зажгла в комнате свечи. Картина за алтарем оказалась теперь полностью освещенной. Она как будто задвигалась, и Ребекка на мгновение оцепенела от ужаса.

Справившись со своим страхом, женщина внимательно рассмотрела картину. На ней был изображен сидящий на троне человек-козел. Его правая рука была поднята, а в левой он сжимал пылающий факел. Над его волосатыми плечами вздымались два огромных массивных крыла, напоминающих крылья летучей мыши, а на лбу сиял тот же самый символ, что и на картинах в проходе, – пятиконечная звезда в круге. У подножия трона стояли две рогатые человеческие фигуры, одна мужская, другая женская.

Вот он, «потайной кабинет» Эдуарда, откуда он возвращался таким возбужденным. В мозгу Ребекки вихрем пронеслись вопросы. С какой целью построена эта комната? Что все это означает?

Сегодня ей не удастся все здесь осмотреть, поскольку она обещала Джереми, что пробудет в комнате только несколько минут. А кроме того, у нее самой от увиденного появились головокружение и тошнота.

Осмотревшись, Ребекка заметила, что справа от канделябра, который она только что зажгла, лежат две массивные книги в черных кожаных переплетах с тем же самым символом на обложках – звезда в круге. Может быть, взять их с собой? Она решила взять. Правда, Джереми в этом случае придется нести оба фонаря.

Ребекка подняла верхнюю книгу и вместе с фонарем вынесла за дверь и положила рядом с Джереми. Тот сидел прислонившись к стене, съежившийся, как будто ожидал нападения. При виде Ребекки его лицо осветилось радостью.

Он быстро вскочил на ноги.

– Уходим отсюда, мисс Ребекка:

– Да. Еще только одну минуту. Там есть другая книга, которую я хочу взять с собой. Эту не надо открывать, Джереми. Подожди, я сейчас вернусь.

Она поспешила в комнату, взяла вторую книгу, загасила свечи и вернулась в коридор, закрыв за собой дверь и осторожно задвинув занавес.

– Вот теперь мы можем идти, – сказала она, протягивая фонарь Джереми. – Тебе придется нести оба фонаря, а я понесу книги. Назад мы пойдем по другому пути, хорошо? И выйдем в малую гостиную.

– Да, мисс Ребекка! – Джереми согласно закивал и быстро зашагал впереди, почти побежал. Ребекка следовала за ним, чувствуя себя виноватой, что так напугала мальчика.

Но он вел себя очень храбро. А не подарить ли ему этот кулон? Ну конечно! Пусть он навсегда останется его талисманом.

Глава 20

Хотя Ребекка сгорала от желания поскорее добраться до своей комнаты, где можно было бы в одиночестве изучить книги, она, как обычно, приняла все меры предосторожности, чтобы никто не увидел их выходящими из потайной двери.

Прежде чем открыть дверь в гостиную, располагавшуюся между бывшими спальнями, ее и Маргарет, она долго смотрела в глазок, чтобы удостовериться, что в комнате никого нет. А перед тем как покинуть гостиную, вышла в коридор и проверила, пусто ли там.

Если бы ее увидел кто-нибудь из слуг, в этом не было бы ничего особенного, поскольку слуги не давали себе труда задумываться над действиями хозяев. Другое дело, если бы ей встретился Жак. Или Маргарет с Фелис. Объяснять, что это за фонари и откуда книги, у Ребекки желания не было. О том, что она обнаружила «потайной кабинет» Эдуарда, никто из них знать не должен. Единственный человек, которому она могла бы об этом сказать, был Арман. Но его-то здесь и не было…

«Но что я делаю? Сейчас не должно быть никаких посторонних мыслей. Самое главное – дойти до своих комнат никем не замеченной».

– Вы, наверное, нашли то, что искали, мисс Ребекка? – произнес Джереми с надеждой в голосе, ставя фонари в шкаф, стоявший в коридоре. – Значит, нам больше ничего искать не надо?

От нее не укрылся скрытый смысл этого вопроса, и она снова почувствовала себя виноватой.

– Да, Джереми. Я нашла, что искала, хотя совсем не то, на что рассчитывала. Только очень жаль, что ты гак напугался.

– О, я вовсе не напугался, мисс Ребекка, – решительно возразил Джереми. – Просто старик Семпсон постоянно ворчит, когда я отлучаюсь с конюшни.

Ребекка улыбнулась. Бедный ребенок! Он не хочет признаться, что пережил ужас.

– Послушай, Джереми. Помнишь, я обещала, что, после того как мы закончим поиски, постараюсь найти для тебя место в большом доме? Я уже говорила с Люти, и она согласилась взять такого способного мальчика, как ты.

Он недоверчиво смотрел на нее.

– Тебе не придется снова ходить в тайную галерею. Я обещаю. Ты можешь забыть обо всем этом.

Джереми инстинктивно коснулся серебряного сердечка.

– А маленький талисман можешь оставить у себя. Он будет защищать тебя от всего плохого. Ну, что ты на это скажешь?

Лицо Джереми расплылось в улыбке.

– Если вы хотите, чтобы я работал в доме, мисс Ребекка, это очень хорошо. А моя мама, когда узнает, будет по-настоящему счастлива. Она говорит, что если повезет, то, может быть, из меня получится что-нибудь путное.

Ребекка сжала его плечи.

– Из тебя уже кое-что получилось, Джереми. И ты мне очень помог. Теперь иди на кухню и скажи Дарси, чтобы она дала тебе сверток, который я велела ей приготовить. А завтра приходи к Люти.

Джереми ушел, и Ребекка поспешила в их с Жаком комнаты, где спрятала книги в своем платяном шкафу. Затем бросилась на постель и вытянулась. Книги были очень тяжелые, она еле их донесла. Спина болела, но, несмотря на это, Ребекку наполняло нездоровое возбуждение. Ей не терпелось увидеть, что в этих книгах.

Она закрыла глаза, и на мгновение перед ней вспыхнула картина: человек-козел и его супруга. Супруга? Ребекка вспомнила алтарь. Возможно, «потайной кабинет» Эдуарда являлся не чем иным, как дьявольской часовней, сооруженной для поклонения рогатому богу. Выходит, Эдуард поклонялся дьяволу?

О дьявольщине Ребекке было известно очень мало. Она слышала о дьявольском оке и подобных вещах, но эта странная комната с ужасными изображениями и всей атмосферой дьявольщины была полностью за пределами ее понимания. Она изо всех сил старалась вытеснить из своего сознания картины, но они то и дело возникали перед ней, как будто завораживая. Казалось, теперь можно торжествовать – она нашло то, что искала, «потайной кабинет» Эдуарда. Но, найдя его, Ребекка обнаружила всего лишь еще одну загадку.

Правда, есть надежда – эти книги. Может, в них она найдет ответы на мучающие ее вопросы?

Поднявшись с постели, Ребекка подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Лицо все пылало, а платье было в пыли.

Часы в оправе из золоченой бронзы показывали обеденное время. Ребекка вспомнила, что обещала Фелис и Маргарет поиграть с ними после обеда в карты. Значит, сегодня времени посмотреть книги не будет, потому что вечером рисковать нельзя, вечером в любой момент может появиться Жак. Ничего не поделаешь, придется ждать до завтра.

Пройдя в туалетную комнату, она взяла большой кувшин, налила в раковину воды и снова посмотрела з зеркало на свое раскрасневшееся лицо. Возможно ли одновременно испытывать столь противоречивые чувства?

Заняться книгами она смогла только на следующее утро. Жак, как всегда, удалился в кабинет, Фелис была в саду, а Маргарет с рукоделием устроилась в оранжерее. В распоряжении у Ребекки было от силы часа два.

Она сказала Маргарет, что хочет разобраться в своем гардеробе, и поспешила наверх.

Достав из платяного шкафа книги, Ребекка положила их на небольшой столик у окна. С виду это были обычные книги. Массивные, в кожаных переплетах, они ничем не выделялись, кроме тисненного золотом странного знака на обложке. Если бы она сама не побывала в «потайном кабинете», то вполне могла бы подумать, что это обыкновенные книги, каких десятки в библиотеке Жака. Даже чем-то симпатичные. Но Ребекка знала, откуда они, и совсем другими глазами смотрела на этот знак. Знание наполняло ее чувством восторга, смешанного с отвращением.

Обведя кончиком пальца контуры звезды, она почувствовала внутреннюю дрожь и подумала, что любопытство, которое ее сейчас охватывает, очень странное, в каком-то смысле похожее на этот знак. Бывают вещи, на которые не следовало бы смотреть и все же смотришь. Однажды в Лондоне она стала свидетельницей, как конный экипаж наехал на старуху. Вокруг женщины, распростершейся на булыжной мостовой в луже крови, собрались люди. Остановилась и она, не в силах противостоять желанию посмотреть. Она знала, что этого делать не следует, и все же смотрела. Правда, недолго, но смотрела и потом, конечно, сожалела.

В Индии тоже было много вещей, на которые бы лучше не смотреть, – безносые прокаженные, ужасные калеки, особенно женщины, умирающие от голода дети. Большинство людей избегало смотреть на них, делая вид, что такого просто не существует, но Ребекка никогда не отворачивала лица, а после страдала. Такая уж у нее была натура.

На этот раз с книгами было то же самое. Только увидев «потайной кабинет» Эдуарда, она поняла, что содержание этих книг никак не может быть для нее приятным, и все же чувствовала, что непременно с ними ознакомится.

Устроившись в удобном плетеном кресле, Ребекка потянула к себе первую книгу – она была немного шире и тяжелее второй – и осторожно раскрыла.

На титульном листе из толстого дорогого пергамента красной тушью было выведено имя автора. Затейливые буквы обвивали виноградные лозы, диковинные цветы, а сверху и снизу, как бы застыв в изумлении, на Ребекку смотрели небольшие рогатые существа с дьявольскими лицами, этакая жуткая смесь ужасного и прекрасного. И имя это было – Полидоро.

Ребекка быстро пролистала книгу и обнаружила, что текста в ней нет. Это был альбом гравюр. Она вернулась к первой странице, на которой воспроизводилась знакомая сцена, виденная в «потайном кабинете» за алтарем.

Фигуры были настолько живые, что казалось, вот-вот начнут двигаться. На переднем плане на тронах восседали мужчина и женщина. Сзади темный фон со знакомым символом, пятиконечной звездой в круге. На мужчине был темно-красный плащ, на его голове – рогатая корона, сплетенная из золотых листьев. На женщине – похожий плащ и корона, образующая над бровями полумесяц. Их окружали мужчины и женщины, одетые в такие же красные плащи, а впереди сидели два ребенка, мальчик и девочка. Их обнаженные тела неприятно люминесцировали.

Ребекка склонилась над книгой и внимательно изучила лица сидящих на тронах. В том, что это Жан и Миньон Молино, сомнений не было. Лица были точь-в-точь те же, что и на парадных портретах у лестницы.

Она принялась рассматривать лица детей. Мальчик был стройный, с оливковой кожей, похожий на Миньон.

Ребекка шумно вздохнула. Не иначе как Эдуард. А девочка – прелестное тоненькое создание в ореоле пышных золотистых волос.

Все лица, изображенные на гравюре, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. У всех одинаковое выражение – уверенно-радостное. Чувствовалось, что их объединяет некая тайна. На лицах застыла печать удовлетворенности этим темным знанием. Ребекка вздрогнула: и на лице мальчика тоже. Вот только девочка выглядела совсем иначе, и от этого порочность другого ребенка казалась еще более ужасающей. Девочка, как любой другой подросток этого возраста, глядела трогательно и невинно, но в то же время ее лицо выражало совсем не детскую печаль, слишком острую и глубокую для ребенка. Вот этот контраст образа девочки с другими персонажами делал картину очень яркой и запоминающейся. Ребекка смотрела на нее долго, не отрывая взгляда. Было понятно, что на гравюре изображены Жан и Миньон в окружении друзей во время одной из их «игр». Причем в том, что слово «игра» тут совершенно неуместно, Ребекка теперь была уверена. Это были не игры, а мрачные и зловещие ритуалы. И что внушало подлинный ужас, так это присутствие детей. На самом ли деле дети принимали участие в отправлении этих ритуалов или Полидоро просто пририсовал их здесь для создания художественного контраста?

Она перевернула страницу и тут же нашла исчерпывающий ответ.

Вторая гравюра изображала стилизованный циферблат часов, где вместо цифр были помещены двенадцать лиц. Стрелки в виде мужских половых органов показывали двенадцать часов. Центр циферблата украшал орнамент, сходный с тем, каким было разрисовано имя Полидоро на титульном листе, – те же демоны, те же странные, буйно разросшиеся виноградные лозы, а также змеи и жабы.

Сверху, на месте цифры двенадцать, было изображено лицо Жана Молино, напротив него, там, где цифра шесть, – лицо Миньон.

Три часа и девять часов обозначали лица детей. Остальные были Ребекке незнакомы, но она обратила внимание, что следующую цифру за той, на месте которой был портрет Жана, то есть час, обозначало лицо очень красивой женщины. В ее глазах и линии рта было что-то необычное; что именно, Ребекка так и не смогла понять. У женщины были такие же золотистые волосы и голубые глаза, как и у девочки, и Ребекка решила, что это ее мать.

Но если это так – Ребекка содрогнулась от отвращения, – если женщина была ее матерью, как она могла допустить, чтобы ее ребенок стал участником подобного разврата? Трудно было даже вообразить, что женщина может оказаться способной на такое.

Напротив блондинки был изображен черноволосый мужчина со злыми глазами и ртом. Поскольку они были изображены с обеих сторон от Жана, Ребекка предположила, что эти двое пользовались особым расположением Молимо.

Ребекка почувствовала некоторое облегчение. Эти две гравюры были, конечно, неприятными, но все же не такими ужасными, как те, что она видела в «потайном кабинете». Кроме того, в них содержалась полезная информация. Может быть, просмотрев альбом до конца, она выяснит, для каких целей предназначался «потайной кабинет».

Но, перелистнув страницу, она в ужасе отшатнулась, почувствовав спазмы в горле. Превозмогая себя, Ребекка посмотрела снова. Обитый красным бархатом салон с удобными диванами и разбросанными в художественном беспорядке яркими подушками. На одном из диванов два тщательно выписанных обнаженных тела. Они сплелись в акте любви. Мужчина, без сомнения, был Жаном Молино, а вот второй персонаж – девочка с золотистыми волосами. Полидоро очень точно удалось схватить выражения их лиц – темную восторженную удовлетворенность Жана и стыдливую растерянность девочки.

Ребекка чувствовала, как к ее горлу подкатывает тошнота. Она медленно перевернула страницу, затем другую. На каждой следующей гравюре было изображено совокупление – Жак и блондинка, темноволосый и Миньон, и остальные: двое на двое, трое на трое и так далее, а потом все двенадцать вместе.

Ребекка оцепенела от потрясения, но она знала, что должна просмотреть все до конца. Казалось, ничего худшего увидеть уже нельзя. Но вот еще одна гравюра, на этот раз изображающая одних детей, мальчика и девочку, таких свежих, невинных и… в тех же позах!

Наконец осталась только одна страница. Ребекка перевернула ее и увидела, что здесь изображена квинтэссенция всего этого ужасного альбома, да и всей дьявольской практики Жана и Миньон.

На той же красной бархатной софе возлежала Миньон со своим любовником, которым был… ее собственный сын. В глазах Эдуарда застыл дикий ужас.

Ребекка захлопнула книгу и оттолкнула ее от себя. «Маргарет и Люти правы: я нашла эту жуткую комнату, и что мне это дало, кроме ужаса и отвращения? А самое главное, того, что мне хотелось узнать, я так и не узнала».

Чувствуя себя совершенно больной, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. В темноте перед ней сразу начали возникать ужасные картины. Одна за другой. Этот бедный искалеченный мальчик! Какое будущее ему уготовано? С таким воспитанием мудрено было вырасти нормальным. А девочка? Кто она? Где сейчас?

– Ребекка! Что с тобой? Ты заболела? Ребекка вскочила. Жак! О Господи! Книги! Он не должен ничего узнать! Увидев, что Жак направляется к ней, она встала спиной к столу в надежде, что он их не заметит.

– Чем ты занимаешься, дорогая? Маргарет сказала, что ты поднялась наверх разбираться со своими вещами или что-то в этом роде. Ты выглядишь бледной.

Ребекка нервно улыбнулась:

– Да, я наводила порядок в своем гардеробе и, видно, немножко утомилась. Вот и решила посидеть несколько минут. Но теперь я чувствую себя хорошо. А ты что, решил оторваться от своих расчетов?

– О, я подумал, что на сегодня достаточно. Надо немножко развеяться. Может, покатаемся верхом? Поедем на берег и устроим там пикник? Я сказал об этом Маргарет, ей идея понравилась.

– Мне тоже кажется, что это замечательно. Я только переоденусь. На это уйдет не больше нескольких минут.

Жак смотрел на нее слегка озадаченный, поскольку она оставалась неподвижно стоять у стола.

Он медленно направился к ней, и ее сердце гулко застучало. «Сейчас он увидит книги, и я ничего не могу сделать!»

– Что это за странные книги, Ребекка? – Жак смотрел через ее плечо на стол. – Я никогда их у нас не видел. Ты взяла их в библиотеке?

Потерявшая на несколько секунд дар речи, Ребекка поспешно проговорила:

– Разумеется. Где же еще? Это старые книги, они стояли в самом темном углу. Я их просмотрела – так, ничего интересного.

– Понимаю. Но тебе все же лучше переодеться. Этот наряд, в котором ты сейчас, совсем не для пикника в дюнах.

– Да, Жак, конечно. – Стоять на одном месте больше было нельзя. Это только усиливало его подозрения.

Все время оборачиваясь, она двинулась к платяному шкафу, со смятением наблюдая, как он тянет руку и берет книгу. Слава Богу, вторую, которую она еще не открывала. Если Бог будет милостив, есть надежда, что там нет ничего ужасного.

Затем она увидела, как он открыл книгу и нахмурился.

– Ребекка, ты читаешь по латыни?

– Хм… в общем, да, хотя не очень хорошо.

– Ты знаешь, что это за книга?

– Ну, не совсем. – Это была не совсем ложь, поскольку она и понятия не имела, о чем эта книга.

Жак взял книгу в руки и прочитал вслух. Голос его дрожал от напряжения.

– Либер Спиритум. Книга слов, книга деяний, благословенная книга искусства! Ребекка, так ведь это же Книга Теней. Колдовская библия! И ты говоришь, что нашла ее у нас в библиотеке?!

Он смотрел на нее с недоверием В жутком замешательстве Ребекка не знала что и ответить.

– Я… на… нашла ее случайно. Мне она показалось любопытной. Обложка какая-то странная, вот я и решила взять посмотреть, что это такое. Я ее даже еще не открывала. Если бы я знала, что…

Жак раздраженно покачал головой, положил книгу на стол и взял другую.

Ребекке часто приходилось слышать фразу «у нее упало сердце». И вот сейчас в первый раз она полностью постигла, что это значит, поскольку почувствовала, как ее сердце опускается прямо в желудок, а сама она становится слабее и слабее. Ужасно неприятное состояние.

Жак взял книгу с рисунками Полидоро и открыл первую страницу. Кровь отлила от его лица, рот болезненно искривился. Жак пытался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова, он не мог даже поднять глаз. А Ребекка стояла в холодном поту и дрожала, следя, как он переворачивает страницу за страницей, пока наконец не дошел до самой ужасной, последней, где были изображены его отец с бабушкой. Эту гравюру он разглядывал дольше всего, а затем медленно положил книгу на стол. Слегка покачнувшись, он схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Когда Жак наконец повернулся к Ребекке, на него было страшно смотреть.

– Где ты нашла эту грязь, Ребекка? Но только не говори, что в нашей библиотеке. Там этих книг не могло быть, это точно. Потому что я знаю все книги, которые стоят на полках, все до последнего тома. Этих я никогда там не видел. Скажи мне, откуда они у тебя?

Ребекка хотела сглотнуть, но во рту все пересохло. Ей было трудно на него смотреть, поэтому она стояла не поднимая глаз.

– Скажи мне! – произнес он страшным шепотом. – Я требую, чтобы ты мне сказала!

К ней наконец вернулся голос:

– Я нашла их в «потайном кабинете» Эдуарда, о котором говорил тогда Дупта. Я нашла эти книги там. А с собой я их взяла, потому что думала, они могут что-то объяснить… О, я очень сожалею об этом, Жак! Я знаю, что он был твоим отцом и что ты его любил. Должно быть, для тебя ужасно узнать…

– Отведи меня туда, – прервал он ее тем же страшным шепотом.

Ребекка наконец подняла глаза.

– Нет, Жак! Я не хочу, чтобы ты туда ходил. Там… там все как на этих рисунках. Нет, еще кошмарнее.

– И тем не менее ты туда ходила.

Она подняла руки и с мольбой посмотрела на него.

– Да, ходила. Но я и представления не имела, с чем могу там встретиться. В самом деле. Поиски этой комнаты были для меня чем-то вроде игры. Я занималась этим из любопытства, просто чтобы убить время. Теперь я жалею об этом. Лучше бы мне заниматься своими делами и не любопытствовать. Я бы многое отдала, лишь бы не обнаруживать все это и не видеть… эти картины.

Лицо Жака стало чужим.

– Веди меня в эту комнату, Ребекка, – проговорил он холодным хриплым голосом.

– Но Маргарет ждет нас, чтобы ехать на пикник…

– Я спущусь и скажу, что ты плохо себя чувствуешь и что пикник откладывается. К моему приходу прошу быть готовой.

Он повернулся и покинул комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Ребекка осталась стоять без движения там, где стояла. «Боже, что же я натворила?» Она чувствовала себя Пандорой из греческого мифа: ее любопытство привело к тому, что она впустила в этот мир призрак дьявола. Но назад уже ничего не вернешь: ей придется сделать то, что требовал Жак.

Прогулка по потайной галерее на этот раз нисколько не взволновала Ребекку. А лицо Жака, когда он изучал хитроумный вход, расписанную дверь и интерьер комнаты, напротив, было искажено страданием. Он все методически осмотрел, словно это было для него какой-то неприятной обязанностью, которую непременно нужно выполнить. Казалось, ему было важно вникнуть в каждую деталь, свидетельствовавшую о деградации и падении отца и деда.

Наконец он кивнул, подавая знак, что готов уходить. С тех пор как они покинули свою комнату и спустились в галерею, он не произнес ни слова.

– Жак, пожалуйста, поговори со мной! – взмолилась Ребекка, когда они наконец снова оказались у себя. – Я знаю, все это тебя ранило, мучительно, жестоко, что очень виновата. Но поверь, у меня не было намерения причинить тебе страдание. Я понятия не имела, что могу найти в этом «потайном кабинете».

Она подняла глаза и встретилась с ледяным пристальным взглядом мужа.

– Я не желаю говорить об этом, Ребекка. И никогда не стану обсуждать это снова, тебе понятно? Обещай никому не говорить о том, что ты обнаружила, особенно матери, потому что это убьет ее.

Ребекка похолодела. Хотя она знала доброту Жака, его враждебный тон ее испугал. Но в конце концов, ведь этими ужасными вещами занималась не она, а его отец. Единственное, что она сделала, – так это вытащила все на белый свет!

– Жак, как ты только мог подумать, что я способна рассказать об этом кому-нибудь? Что же, по-твоему, я за человек?

Его мрачный вид говорил ей, что в данный момент никакими увещеваниями его не проймешь. Ребекка вспомнила, что в старину властители часто убивали тех, кто приносил плохие вести. Вряд ли, конечно, можно считать справедливым того, кто вымещает свой гнев таким способом, но понять его можно. Пусть Жак сейчас сердится, но он скоро отойдет от потрясения, и все снова станет на свои места.

– Оставайся здесь, пока я не возвращусь, – произнес он тем же враждебным тоном.

Она ничего не ответила, только смотрела, как он повернулся к столу, осторожно взял книги, как будто они были отравленными – а они такими и были, – и покинул комнату.

Чувствуя себя совершенно опустошенной и униженной, Ребекка упала поперек кровати, слезы обиды и отчаяния обожгли глаза. На нее накатила волна тоски по Арману, превратив эти слезы в безудержные рыдания, страшный вой одиночества.

Когда плакать уже не осталось сил, она задремала с мыслями об Армане. И они поплыли в ее снах, как легкие облака.

Глава 21

После полудня, как всегда, было тепло и влажно. Ребекка сидела на каменной скамье в задней части сада под ивой, надеясь перехватить Люти, когда та выйдет из дома по каким-нибудь делам.

Настроение было мрачное, так по крайней мере казалось самой Ребекке, хотя в ее грустных размышлениях можно было отыскать и кое-что забавное.

Прошло уже немало дней с того утра, когда Жак застал ее с книгами Эдуарда, но надежды, что он снова вернется к своему обычному состоянию, не оправдались. Шли дни, а Жак становился угрюмее, все больше времени проводя в своем кабинете. Ребекка подозревала, что это не только из-за дел.

Не раз и не два она замечала, что от него пахнет вином. Когда семья собиралась вместе, он был хмур и замкнут.

Удивляло также поведение Маргарет. Казалось, она чутко следила за настроением Жака. Ребекка часто ловила на себе ее осуждающий взгляд и находила это довольно досадным. Наверное, Маргарет считала ее ответственной за его состояние. «Даже если бы это было из-за меня, спрашивается, какое Маргарет до этого дело? Интересно, что бы она сказала, узнай, что Жак сделал со мной?»

Но Ребекка была уверена: расскажи она Маргарет о своем несчастье, у той все равно не появилось бы никаких оснований думать, что Жак причинил Ребекке какое-то страдание. Вероятно, она как считала их брак идеальным, так бы и продолжала считать. С ее точки зрения, идеальный брак – это тот, который основан на общности духа, а неприличные плотские желания, по ее мнению, только пачкают высокий дух.

Последние несколько дней Ребекка очень много думала об этом. Ведь когда Жак вошел в комнату с предложением организовать пикник в дюнах, прежде он уже обсудил это с Маргарет. Сначала он спросил у кузины, хочет ли она пойти, а не у жены. Были и другие моменты, привлекшие внимание Ребекки, например, то, как чутко Маргарет внимала каждому слову, сказанному Жаком. Опытная кокетка, Ребекка хорошо знала, что мужчину легко можно купить, если внимательно его слушать. И вот бескровная Маргарет соблазняла Жака своим особым способом; на него же, с учетом его несчастья, такого рода приемы действовали гораздо сильнее, чем на нормального мужчину.

Эти размышления привели Ребекку к неожиданным выводам. Итак, Маргарет в известной степени ее соперница. Что за чушь! Пусть берет Жака, если ей так хочется. Странно, хотя Ребекке Жак был совсем не нужен, она все равно почувствовала себя уязвленной. А ведь она ему изменила. И к тому же между Жаком и Маргарет могли быть только платонические отношения, и никакие больше. Тем не менее у Ребекки возникло ощущение, что ее предали.

Ребекка горько улыбнулась. «Как удивительно устроены человеческие существа, какие мы странные и противоречивые!»

Казалось, Фелис единственная в доме пребывала эти дни в неизменно солнечном настроении. Она устроила еще несколько небольших званых вечеров, и, хотя состав гостей постоянно менялся, Джошуа Стерлинг неизменно присутствовал. Это было не случайно, напротив – по решению самой Фелис, поскольку список гостей составляла она. С одной стороны, Ребекку радовало, что Фелис забыла о своем горе, но с другой – ее беспокоил этот ухажер. Впрочем, может быть, следовало просто порадоваться за Фелис. В конце концов, хорошо, что хотя бы кто-то в этом доме получает удовольствие. Во всяком случае, своими страданиями Фелис это заслужила.

Новостей из Флориды никаких не было. Ребекка встречала все пакетботы на пристани, но Арман не писал никому. Даже матери. Иногда Ребекка думала, что ее сердце от тоски разорвется на части.

В довершение ко всему не далее как вчера Маргарет прочла ей очередную лекцию.

Это было утром в саду. Они срезали цветы для дома. Маргарет, которая до сих пор молчала, вдруг повернулась к Ребекке:

– Ребекка, я знаю, что ты на меня рассердишься, но я просто обязана сказать тебе это.

Захваченная врасплох, Ребекка осторожно поставила только что срезанную розу себе в корзину и хмуро посмотрела на Маргарет.

– Вот что, Маргарет: если это очередная проповедь, то прошу тебя, оставь ее при себе. Я не желаю ничего слышать, я не в настроении. У меня сейчас просто нет сил на это. И без того тошно.

– Но есть вещи более важные, чем твое настроение, Ребекка. – Губы Маргарет вытянулись в тонкую ниточку. – Такие как долг и честь!

Ребекка даже не пыталась сдержать стон. Снова честь!

Она не успела сказать и слова, как Маргарет ринулась в атаку.

– Разве ты не замечаешь, как несчастлив бедный Жак? Тебе что, безразличны все его дела?

– О каких делах ты говоришь, Маргарет? – удивленно посмотрела на нее Ребекка. – Насколько мне известно, бизнес у него идет прекрасно. Во всяком случае, ничего другого он мне не говорил.

Маргарет неодобрительно хмыкнула:

– Может быть, потому, что он видит, что ты не проявляешь к нему никакого интереса. Ведь тебя в нем все раздражает. Разве не так? Может, если бы ты…

У Ребекки не было настроения выслушивать советы кузины, как она должна вести себя с мужем.

– Мне кажется, – бросила она, – что ты зря тратишь столько энергии на лекции о том, как должна вести себя жена. Откуда, спрашивается, у тебя такой опыт?

Маргарет покраснела и упрямо сжала губы.

– Возможно, такого опыта у меня и нет, но это не мешает мне видеть, как несчастлив бедный Жак!

– Жак! Жак! – Ребекка начала выходить из себя. – Только об этом ты и можешь говорить? Ты бы хоть раз обратила внимание, как несчастлива я! Справедливости ради. Почему всегда только Жак?

– А почему, собственно говоря, ты должна быть несчастлива? – возразила Маргарет. – Ведь в ту ночь Эдуарду довести до конца свое черное дело не дали, не так ли? А теперь его и вовсе нет. Чего тебе бояться? Ты замужем за человеком, за которого хотела выйти. То есть заполучила мужа, о котором можно только мечтать. Ты хозяйка прекрасного дома и многих владений. Последние новости из Индии тоже хорошие: твои родители в полном порядке. Я повторяю: из-за чего тебе быть несчастной? Ребекка, да за такую счастливую судьбу ты должна пасть на колени и каждый день по нескольку раз благодарить Господа.

Маргарет произнесла свою тираду с такой добродетельной праведностью и таким пафосом, что Ребекка впервые в жизни спасовала перед кузиной. Что она могла ей ответить? Рассказать правду о Жаке и своих отношениях с Арманом? Поступи она так, это стало бы катастрофой для всех. Нет, возразить было абсолютно нечего.

Ребекка вздохнула:

– Маргарет, я не понимаю, это ссора? Зачем? Мы всегда были с тобой так близки. Хватит, пожалуйста, успокойся. Я даже обещаю, что попробую как-то поднять настроение Жака, если это сделает тебя счастливой.

– Вопрос не в моем счастье. – Маргарет слегка расслабилась, но не улыбнулась. – Конечно, очень жаль, Ребекка, если ты несчастлива, но, возможно, тебе следует в этом винить самое себя. А что касается меня, то я по-прежнему твоя преданная подруга. И всегда ею буду. Поэтому мне нужно было сказать тебе все это: ведь я вижу, что ты неправильно себя ведешь. Ты невнимательна к Жаку и его делам, будто они тебя вовсе не интересуют. Неужели не понятно?

– Понятно, понятно, – натянуто кивнула Ребекка. «А не догадывается ли она о нашей любви с Арманом? – вдруг мелькнуло у нее в голове. – Кажется, не должна. Во всяком случае, Маргарет никогда не проявляла особой проницательности в том, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. И все же что она имела в виду, говоря, что если я считаю себя несчастливой, то это только по собственной вине? Насчет «потайного кабинета» Эдуарда знать она никак не может, это уж определенно. Жак, я уверена, никогда никому не скажет и…»

Задняя дверь дома внезапно скрипнула, прервав размышления Ребекки. Она подняла голову и увидела Люти, спускавшуюся по ступенькам. Очевидно, та направлялась в сад. Они разминулись с Маргарет, которая, видимо, шла к себе, и Люти быстрой походкой двинулась дальше.

Ребекка поспешила ее окликнуть.

Люти остановилась и прикрыла ладонью глаза от солнца.

– Ребекка, это вы?

– Да, Люти. Я пришла поговорить с вами. Всего несколько минут.

Люти направилась к ней, и Ребекку снова восхитила ее гибкая грация и гордая осанка.

– Я думаю, хозяйка дома может рассчитывать больше чем на несколько минут, – улыбаясь, проговорила Люти, садясь на каменную скамью рядом.

Некоторое время Ребекка сидела молча, не решаясь начать. Она свято верила в то, что обещания надо выполнять, но в этот момент ощущала невероятную потребность выговориться. Кроме того, разговор с Люти можно было не считать нарушением обещания, поскольку этой женщине она доверяла абсолютно.

– Люти, в наших прежних разговорах, когда я упоминала о существовании в доме потайной галереи, всегда чувствовалось, что вам об этом известно много больше, чем вы говорите.

Люти промолчала, только глаза сузила.

– Я уже упоминала о рассказе Дупты, – быстро продолжила Ребекка. – Помните, я говорила о «потайном кабинете», который Эдуард имел обыкновение посещать? Сейчас я заговорила об этом снова, потому что вы единственная, кому я могу довериться.

Люти положила свою дивную коричневую руку на руку Ребекки.

– А вы уверены, что это необходимо?

– Уверена. Мне нужно просто посоветоваться, услышать другое мнение, отличное от моего. Вы согласны слушать?

Люти вздохнула:

– У меня ощущение, Ребекка, что вы поступаете безрассудно, но знайте: чтобы вам помочь, я сделаю все, что в моих силах.

Ребекка слабо улыбнулась;

– Спасибо, Люти. Понимаете, я нашла эту комнату, этот «потайной кабинет». Но там все оказалось таким ужасным. Я вам даже не могу это описать!

– Мне кажется, я в состоянии это представить, – задумчиво произнесла Люти. – Я вам говорила, когда моя мама была больна, как раз перед самой смертью, она рассказала мне много ужасного. Кое-что, самое отвратительное, она поведала, уже находясь в бреду. Во всяком случае, у меня сложилось достаточно четкое представление о том, чем увлекался господин Жан Молино.

Ребекка облегченно вздохнула:

– Господи! Значит, мне не нужно вам описывать все, что я там видела. Могу только сказать, неудивительно, почему Эдуард был таким. В этом виноваты его родители, Люти. Они заставляли его заниматься страшными вещами… Впрочем, вы сказали, что имеете об этом представление. Чтобы сделать такое с ребенком, надо быть настоящими чудовищами. А ведь он их единственный сын. Там была еще девочка, тоненькая, со светлыми волосами. Ее лицо всюду преследует меня, я думаю, оно будет преследовать меня до конца жизни. Кто это, Люти?

Люти сцепила пальцы на коленях.

– Эта девочка – Элиса Хантун. Ее родители были близкими друзьями господ Жана и Миньон Молино, они проводили много времени в «Доме мечты».

Моя мама в бреду называла их не иначе, как «левая и правая руки дьявола».

– Да, да, – возбужденно закивала Ребекка. – Там есть рисунок, на котором они изображены по правую и левую руку от Жана Молино. Видимо, ваша мама имела в виду это.

– Ребекка, поскольку вы уже так много знаете, наверное, вам должно быть известно про семейство Хантун. Дело в том, что господин Жан Молино пылал большой страстью к Элизабет Хантун, матери Элисы. Впрочем, он имел физическую близость со всеми женщинами их круга. Кстати, он называл свой круг «шабашем». Но благоволил Жан Молино больше всего к Элизабет, больше даже, чем к своей собственной жене Миньон.

А потом случилось вот что: через два или три года Элизабет опротивел тот образ жизни, какой вели она, ее муж и дочь. Моя мама говорила, что мадам Хантун неожиданно стала религиозной и задумалась о спасении души.

Мама знала, что в «Доме мечты» творится что-то неладное. Кое-что рассказывали слуги Молино, но самое главное, она видела, в каком состоянии каждый раз после визитов к Молино приводили родители маленькую Элису домой, как девочка плакала и причитала, когда они снова хотели взять ее туда.

Мама понимала, что с ребенком, которого она любила как своего собственного, во время посещений «Дома мечты» происходит что-то дурное, но спросить об этом мадам Хантун не решалась. Хозяйка к ней относилась довольно хорошо, но переходить границу дозволенного все равно не следовало.

Наконец мадам Хантун прямо заявила Жану Молино, что больше не желает принимать участие в его «играх». Как реагировал на это господин Хантун, я не знаю, мама не рассказывала. Но Жан Молино пришел в ярость. Это был богатый избалованный самодур, который не выносил, когда ему перечили. Мама говорила, что даже так называемые друзья, и те все его побаивались, потому что он был богатым и влиятельным, а кроме того, было известно, и не только на острове, но даже в Саванне, что он сумасшедший. Большую часть времени он вел себя совершенно нормально, но наступали моменты, когда Жан Молино впадал в настоящее бешенство и мог совершить чудовищные вещи. Мама знала по крайней мере два случая, когда он лично забил рабов до смерти. И даже не за то, что они пытались бежать или что-то в этом роде, а только потому, что они не угодили ему в какой-то мелочи.

Она рассказывала, что это был жестокий и глубоко порочный человек. Особняк в Ле-Шене поджег именно он, и это стало причиной гибели Элизабет и Ричарда Хантун. Мама говорила, что видела его в окно, когда он быстро удалялся от дома, а через некоторое время занялся огонь. Им повезло, что Элиса в эту ночь плохо спала и часто просыпалась, иначе бы они тоже непременно погибли в огне.

– Но когда мы были в Ле-Шене, – проговорила Ребекка, – Арман рассказывал, что той же самой ночью умерли Жан и Миньон!

Люти печально кивнула:

– Это правда. Маме рассказали потом об этом слуги Молино. Вскоре после полуночи весь дом был разбужен криками хозяйки. Горничная говорила, что эти крики были ужасными, и она, чтобы не слышать их, спрятала голову под подушку.

– Но почему она не пошла посмотреть, в чем дело? Люти покачала головой:

– Такого рода крики они не раз слышали прежде и знали, что им лучше оставаться в своих комнатах и не совать нос куда не следует. Вероятно, Ребекка, вы все еще не до конца понимаете, что это такое – быть рабом. Ведь у нас нет никаких прав, и хозяин может сделать с нами все, что захочет. Мы его собственность, понимаете? Как скот, как лошади. Если бы кто-нибудь из них в ту ночь попытался вмешаться, можно не сомневаться, ему бы за такую дерзость пришлось жестоко поплатиться. Во всяком случае, вскоре крики прекратились, и слуги снова заснули. А на следующее утро молодой Эдуард обнаружил тела родителей. Вначале мать в самой верхней комнате на башне – с распущенными волосами, всю обложенную цветами, ну прямо как на картинке, а потом отца – он висел в охотничьей комнате на длинном черном кожаном ремне. Лицо Миньон Молино было искажено страхом и болью. Видимо, умирала она тяжело. Мама говорила, что среди слуг ходили разговоры, будто ее отравили, но доктора так ничего и не обнаружили. Семейство Молино было одним из самых богатых и влиятельных, поэтому власти постарались, чтобы никакой огласки это дело не получило.

– Судя по тому, что вы рассказали, события тогда развивались следующим образом: Элизабет Хантун заявляет Жану Молино, что не желает иметь с ним ничего общего, он приходит от этого в бешенство и поджигает их дом, а затем возвращается к себе и вначале убивает жену, а затем себя.

– Обо всем этом мне поведала мама. В те времена так думали почти все слуги Молино.

Несмотря на жару, Ребекка почувствовала, что ее пробирает легкая дрожь.

– Какая ужасная история! Однако, хотя рассказанное вами полностью согласуется со всем остальным, что мне удалось узнать ранее, в него трудно поверить. Это даже хуже, чем в романе ужасов Хораса Уолпола[13] «Замок Отранто». – Она покраснела. – Я никогда никому не говорила, что читала его. Моих родителей хватил бы удар, я в этом уверена. То, что вы рассказали, просто невероятно. Мне сейчас кажется, что я сплю и все это кошмарный сон.

– Боюсь, что это не сон, – вздохнула Люти – Я не знакома с книгой, о которой вы говорите, но думаю, в реальной жизни человек способен совершить такие ужасные вещи, какие недоступны никакому воображению. Относясь с большим уважением к вам, я все же полагаю, что вы в своей жизни видели не так уж много жестокого и порочного.

– Это сущая правда, Люти, – слабо улыбнулась Ребекка. – Но здесь, на этом острове, я, кажется, наверстываю упущенное.

Обе женщины замолкли, погрузившись каждая в свои мысли.

– А Элисе очень повезло, – неожиданно произнесла Ребекка, – что рядом с ней была ваша мама. Они, наверное, были очень близки.

– Да. Моя мама была единственным человеком, которому доверяла Элиса. О родителях говорить не стоит, вы сами знаете, как они с ней поступили. Так что Бесс была единственной, на кого Элиса могла рассчитывать.

– Они ведь потом переехали в «Дом мечты». Элису не угнетало, что ей пришлось жить в доме, где творились такие мерзости?

Люти пожала плечами:

– Это не имело уже никакого значения, потому что у них не было выбора. Опекуны Эдуарда решили купить плантацию Хантун, деньги за которую Элиса должна была получить после достижения совершеннолетия. Разумеется, покупка плантации включала также приобретение всех рабов, включая мою маму. У Хантунов не оказалось никаких родственников, поэтому идти Элисе было совершенно некуда.

– Но все-таки как получилось, что дядя и тетя Эдуарда решили взять Элису к себе?

– Я понимаю, таково было желание Эдуарда. Они с Элисой – друзья с самого детства, и поскольку он был будущим хозяином, дядя и тетя согласились. Кроме того, они, видимо, думали, что присутствие в доме сверстницы поможет Эдуарду быстрее оправиться от потрясения, вызванного смертью родителей.

Ребекка вспомнила, в каких позах были изображены дети на гравюрах, и невольно вздрогнула, что не укрылось от внимания Люти.

– Теперь-то мне известно, – проговорила она, – какими были отношения между Эдуардом и Элисой, особенно какими они стали впоследствии, но моя мама об этом не знала. Тогда вообще никто не знал, что именно происходило во время «игр» Жана Молино. Ходили неясные слухи, но не больше. Только потом, увидев, каким стал Эдуард, когда вырос, мама наконец осознала, какое влияние он оказывает на Элису. Она, конечно, старалась беречь девушку, насколько возможно, но к тому времени предпринимать что-то серьезное было слишком поздно. И я не думаю, что мама действительно представляла всю глубину порочности господина Эдуарда. А может, она, как и госпожа Фелис, просто не хотела знать.

– А что стало с Элисой? Меня удивляет, что об этом никто не хочет говорить. Почему? Кто-то, кажется Фелис, говорил, что она умерла молодой, но это все, что мне известно.

Люти посмотрела вниз, на свои руки, покоящиеся на коленях.

– Очень сожалею, Ребекка, но я сказала все, что могла. Не хочу вам лгать и говорить, что не знаю больше, но основная часть этой истории теперь вам известна. И вам придется довольствоваться тем, что я рассказала, потому что остальное касается людей, которые еще живы.

Ребекка пристально посмотрела на Люти, всего одно мгновение, а затем легко коснулась ее руки.

– Я очень благодарна вам за то, что вы рассказали. Мое любопытство и так завело меня в такие дебри, из которых неизвестно, как и выбраться. Но по крайней мере теперь у меня ясное представление о том, каким был Эдуард и почему он так себя вел. Можно понять и причину его смерти. То, что вы рассказали, конечно, неприятно, но принесло мне известное облегчение.

– Я рада. Но вы сказали, что хотите моего совета.

– Да, Люти. Понимаете, свои поиски я пыталась держать в секрете от Жака и Фелис, сознавая, что это может их огорчить. К сожалению, Жак увидел у меня книги, которые я принесла из «потайного кабинета» Эдуарда, и заставил отвести его туда…

– И там он в первый раз понял, кем в действительности был его отец?

Ребекка печально кивнула:

– С тех пор он ведет себя очень странно. Боюсь, что это знание подействовало на него сильнее, чем я ожидала. Теперь почти все свое время Жак проводит в библиотеке, и я уверена, он сильно пьет.

Люти нахмурилась:

– Да, очень плохо, что он увидел комнату. Но теперь с этим уже ничего не поделаешь. Он ходил туда еще?

Ребекка вздрогнула. Почему-то ей даже в голову не приходило, что Жак может возвратиться в «потайной кабинет».

– Не знаю. Честно говоря, я не думала, что такое возможно. Эта комната и книги очень угнетающе на него подействовали. Он попросил меня никогда больше не заводить с ним разговоры на эту тему и, разумеется, ни с кем другим. Я полагала, единственное, что он сделает, – так это заколотит ее досками. А о том, чтобы он мог возвратиться туда, даже и не думала. Но зачем ему это?

– Ребекка, постарайтесь меня понять. Дело в том, что его отец был сумасшедшим. В этом нет никаких сомнений.

Ребекка в ужасе отшатнулась:

– Но ведь говорят, что сумасшествие передается по наследству. О нет! Я не могу поверить, что Жак…

Люти твердо посмотрела ей в глаза:

– Я думаю, вы должны внимательно к нему присмотреться и попытаться успокоить. Если сможете, постарайтесь его убедить показаться доктору. Может быть, доктор пропишет что-нибудь успокаивающее. И еще. На вашем месте я попыталась бы выяснить, посещает ли он «потайной кабинет». Эта комната, я не сомневаюсь, является центром всей дьявольщины, которую затеял здесь господин Жан, а потом передал по наследству своему сыну. Она должна быть разрушена. Если господин Жак туда ходит, ничего хорошего ждать не стоит.

Глава 22

После разговора с Люти Ребекка возвратилась в дом с твердым намерением поговорить с Жаком. Если он будет отказываться от разговора, то в конце концов придется его принудить. Дальше так продолжаться не может!

Мысль Люти о том, что он мог посещать «потайной кабинет», показалась Ребекке заслуживающей внимания. Правда, его поведение свидетельствовало об обратном: после просмотра книги и посещения комнаты Жак демонстративно выказал отвращение, отказываясь что-либо говорить. Но все равно зов крови, наследственная инстинктивная тяга к этому могли превозмочь любое отвращение. Он мог опять туда пойти. Мог!

И была еще одна мысль, которая привела ее в ужас. А как же Арман? Сумасшествие деда и отца передалось Жаку, в таком случае как же Арман? Ребекка вспомнила его неизменно мрачное настроение и угрюмость. Не являются ли они свидетельствами фамильного недуга?

«Если Арман тоже окажется сумасшедшим, я этого не перенесу!»

На мгновение у нее мелькнула мысль: бросить все и с первым же кораблем отправиться в Индию.

«В этом нет ничего невозможного. Родители моему приезду, несомненно, будут рады. Ну не получилось с замужеством, так с кем не бывает? Я не первая, кто возвращается домой в таком положении. Нет! Я не первая, но я не такая. У меня был огромный выбор женихов, я была знаменита своей красотой, воспитанием, образованностью. После моего приезда обязательно начнутся сплетни, и мне придется пережить такое унижение… Нет! Лучше бороться со своим несчастьем здесь, чем с позором возвращаться домой».

А кроме того, как можно уехать, не повидав Армана? Ребекка теперь знала, что, если он возвратится и повторит свое предложение, она уедет с ним без всяких колебаний. Куда глаза глядят. Она начала понимать, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее попусту: жить с тем, кого не любишь, жить вдали от любимого. И все это ради каких-то условностей. Бедность тоже теперь ее не пугала. Конечно, ничего приятного в ней нет, но лучше бедность, чем мучения, которые приходится испытывать сейчас.

Подойдя к кабинету Жака, она приложила ухо к двери и, не услышав ни звука, заглянула. Комната была пуста.

Ребекка ринулась искать его по всему дому.

Она встретилась с Маргарет в музыкальном салоне – та играла на фортепиано – и с Фелис, которая читала книгу в малой гостиной. Ни та ни другая после завтрака Жака не видели и понятия не имели, где он может находиться.

Тогда Ребекка направилась к себе – и там мужа не было. Ее начало одолевать беспокойство: хотелось бы надеяться, что он где-то за пределами дома. Может быть, решил проехаться верхом или просто прогуляться?

В конце концов Ребекка созналась себе: ведь она с самого начала знала, где он. Что же делать? Пойти туда и убедиться? Это был единственный путь достоверно выяснить, справедливы ли ее подозрения. Но незаметно подойти к «потайному кабинету» не удастся при всем желании, и, кроме того, неизвестно, как он себя поведет. Нет, разговор должен состояться в любом другом месте; только не там.

Ребекка беспокойно мерила шагами спальню. Стоит или не стоит отправляться на поиски? Либо просто набраться терпения и подождать?

Она металась по комнате, как тигрица в клетке, и вдруг остановилась на несколько секунд перед зеркалом, которое стояло на резном сундучке Жака, где хранилось кое-что из его вещей. Она была бледнее, чем обычно, глаза очерчивали темные круги, похожие на синяки. «Этот проклятый остров измотал меня вконец, высосал все мои силы, отобрал всю энергию, – подумала Ребекка. – Он меня постепенно убивает. Нет, надо за собой следить. А то Арман возвратится и, чего доброго, не узнает меня».

Взгляд Ребекки переместился ниже и упал на сундучок. Повинуясь какому-то внезапному импульсу, она попыталась приподнять крышку. К ее большому удивлению, сундучок оказался заперт. До сих пор никаких секретов от нее у Жака не было. Она хорошо знала и то, что привычки запирать свои шкафы, сундучки, конторки, шкатулки и прочее у него тоже никогда не было. Так почему же тогда этот сундучок заперт?

Ее следующей мыслью было: где ключ? Он мог взять его с собой, но это маловероятно, поскольку ключ от этого сундучка слишком большой и тяжелый. Обычно он всегда торчал в замочной скважине.

Ребекка заперла дверь, а затем начала поиски, заглядывая всюду – в небольшие шкатулки, ящики стола и шкафов. Не поленилась даже и встряхнула по очереди все вазы на каминной доске, но никакого звона не услышала.

Уже потеряв надежду найти, Ребекка подошла к платяному шкафу Жака и принялась рыться в карманах его фраков и брюк. Ключ оказался запрятанным в глубоком кармане зимнего костюма.

Боясь, что в любой момент в дверь может постучать Жак, она поспешила к сундучку и вставила ключ. Он повернулся с трудом – сундучок был довольно старым; наконец замок щелкнул и открылся.

Сгорая от нетерпения, Ребекка подняла крышку и заглянула внутрь. К своему большому разочарованию, она увидела только аккуратно сложенную одежду. Ей тут же пришла мысль: если Жак решил здесь что-то спрятать, вряд ли он стал бы оставлять это на видном месте. Она начала вытаскивать вещи, одну за другой, пока почти в самом низу не обнаружила книгу – еще одну книгу, немного меньше размером, чем две предыдущие, которые она нашла в «святилище» Эдуарда, но тоже в черном кожаном переплете и со знакомым символом.

Она вытащила ее дрожащими руками, понимая, что получила неопровержимое доказательство того, что Жак посещал «потайной кабинет». Нигде больше он эту книгу найти не мог. Но почему он принес ее сюда и спрятал?

Удостоверившись снова, что дверь в спальню закрыта на запор, Ребекка села с книгой в кресло у окна и со страхом ее открыла.

На титульном листе было четко выведено по-французски: «Жан Винсент Молино. Дневник». Быстро пролистав его от начала до конца – французский она знала довольно сносно, – Ребекка обнаружила, что записи в свой дневник Жан Молино делал не каждый день, а только когда считал, что произошло что-то значительное. Затем, возвратившись к первой странице, она начала читать:

Ребекка на несколько секунд оторвалась от чтения и задумалась. Пока не так уж плохо. Ничего шокирующего, что могло бы расстроить Жака. Видно, что пишет молодой человек, вполне нормальный, может быть, слегка тщеславный, но уж никак не монстр.

Она продолжила чтение.

Ребекка посмотрела на часы и пролистала несколько страниц, где описывались скучные детали, касающиеся строительства дома. Следующая запись, которую она стала читать, была сделана два года спустя.

Ребекка бросила взгляд на каминную полку, где стояли часы, и закрыла дневник.

Значит, интерес к дьявольщине у Жана Молино был давним, он привез его с собой из Франции.

А это предупреждение отца не иметь детей? Означало ли оно, что он знал о безумии Жана? И не было ли это одной из причин, по которой он выгнал его из дому? Очевидно, чтобы заслужить изгнание, Жан должен был совершить что-то действительно ужасное. Правда, сейчас это уже не имеет большого значения. Важно другое: он привез сюда с собой дьявола, которому и поклонялся.

Ребекка решила больше не рисковать: приближалось время чая, и в любой момент мог прийти Жак. Она торопливо положила дневник в сундучок, а ключ – в карман зимнего фрака. Затем сама переоделась к чаю.

Они уже сидели за столом все трое – Ребекка, Маргарет и Фелис, – когда появился Жак. Выглядел он ужасно. Он походил на затравленного зверя: пустые глаза, очерченные темными кругами, плотно сжатые губы. В Ребекке даже всколыхнулось что-то похожее на сочувствие.

Фелис продолжала болтать как ни в чем не бывало. Жак сел за стол между Маргарет и Ребеккой. Маргарет тут же бросила на Ребекку свой обычный осуждающий взгляд.

Ребекка почувствовала, как в ней закипает злость. Что она возомнила о себе, спрашивается? Это просто смехотворно. Она что, назначила себя ангелом-хранителем Жака? Глупости! Жак – взрослый человек и вполне способен отвечать за свои поступки.

– Дорогой, я уже налила тебе чай, – сказала Фелис. – И попробуй, пожалуйста, эти маленькие тартинки. Они со свежей клубникой. Дарси испекла их сегодня утром. Ты что-то осунулся, мой дорогой. Опять много работы? Ребекка, вам не кажется, что он выглядит немного бледным?

Жак принужденно улыбнулся:

– Просто я немного устал, мама. Но чувствую себя нормально, так что беспокоиться не стоит.

Маргарет продолжала сердито смотреть на Ребекку, и та вся напряглась. Ко всему прочему еще и Маргарет, этого только не хватало.

– Ты действительно выглядишь бледным, Жак, – проговорила она, чтобы поддержать Фелис. – Может, тебе не следует так много работать? Надо находить время и для отдыха.

– А работу кто будет делать? – скованно возразил он, не встречаясь с ней взглядом.

– Но, кузен Жак, о себе тоже надо подумать, – произнесла Маргарет, вложив в свои слова максимальную искренность. Она даже подалась вперед, так что он вынужден был посмотреть ей в глаза.

Жак улыбнулся устало, но вполне искренне.

– Спасибо за заботу, Маргарет. Я учту ваш совет Фелис продолжала болтать что-то о саде и о последнем званом ужине – Ребекка заметила, что имя Джошуа Стерлинга повторялось с вызывающей тревогу частотой. Остальные больше не проронили ни звука. Ребекка была вне себя. Она знала, что после чая ее ждет очередная проповедь Маргарет, и боялась, что на этот раз может не сдержаться.

Глава 23

Ребекка и Маргарет допивали последнюю чашку чая.

Фелис поднялась и сказала, что уходит к себе. Вслед за ней сразу же встал Жак.

И Ребекка сделала попытку удалиться вместе с ними в надежде избавиться от ворчания Маргарет, но та удержала ее, быстро схватив за руку.

– Ребекка, мне надо обсудить с тобой кое-что.

Ребекка устало посмотрела на удаляющиеся спины мужа и свекрови.

– Вот что, Маргарет, я полагаю, ты намереваешься прочитать очередное наставление по поводу того, как мне следует ухаживать за Жаком. Думаю, пришло время и мне высказать по этому поводу кое-какие соображения, поскольку эти лекции у нас становятся ежедневными.

Маргарет решительно взмахнула рукой:

– Разве ты не видишь, как он выглядит? Ты должна что-то сделать, Ребекка. Ты его жена! Хороший он или плохой, здоровый или больной, но ты вышла за него замуж, причем по своей воле. В Библии сказано…

– Вот ты и должна себе почаще напоминать, что его женой являюсь я! – резко оборвала ее Ребекка. Нервы у нее были на пределе, и она боялась сорваться. – Понимаешь, я! Маргарет, ради всего святого, почему бы тебе не заниматься своими делами, а? Ты что, полагаешь, я сама не вижу, что он не в порядке?

Маргарет залилась густой краской, которая захватила не только лицо, но и шею.

– В таком случае почему же ты ничего не предпринимаешь?

Ребекка раздраженно вздохнула.

– Маргарет, ты просто понятия не имеешь, что происходит. Дело в том, что Жак, по-видимому, болен, и с этой болезнью я сделать ничего не могу.

– Ладно, тогда скажи мне, что происходит, – произнесла Маргарет с вызовом. – Может быть, это поможет мне понять жену, которая знает о болезни мужа и не желает ударить палец о палец!

Ребекка поставила чашку на блюдце с такой силой, что чуть не раздавила хрупкий фарфор. Ей вдруг очень захотелось рассказать Маргарет всю правду.

– Маргарет, я не могу тебе рассказать всего, что происходило и происходит в этом доме, потому что ты этого просто не перенесешь. Скажу лишь одно: у меня имеются… серьезные подозрения, что Жак страдает той же самой душевной болезнью, какой страдали его отец и дед!

– Душевная болезнь? – проговорила Маргарет, с трудом ловя воздух. – Ты что, хочешь сказать, что Жак сумасшедший?

Ребекка отвернулась.

– Возможно, пока еще нет, но состояние его духа определенно внушает мне опасения. Причину этого я объяснить тебе не могу. Думаю, самое лучшее для него сейчас – уехать из этого дома! Я попытаюсь уговорить его вернуться со мной в Саванну хотя бы на время и там показаться доктору.

– Ты говоришь, дом? – Маргарет недоуменно посмотрела на Ребекку. – А какие проблемы могут возникнуть с этим домом? Он его любит. Ты это прекрасно знаешь.

Впервые в жизни Ребекке захотелось ударить кузину. Как можно быть такой тупой и так упорствовать в своих заблуждениях? Как можно не желать видеть ничего вокруг, что может войти в противоречие с ее представлением о том, как все должно быть?

– Да, мне известно, он любит этот дом, но здесь находится то, из-за чего с каждым днем будет ухудшаться его состояние. Оно же оказывало подобное действие и на его отца.

Маргарет нахмурилась.

– Как ты можешь так говорить? Ведь Жак ни в малейшей степени не напоминает своего отца. Его отец был… он был дьяволом! А Жак хороший!

– Да, Жак хороший, по-своему. Но в нем течет кровь отца. Поверь мне, имеются все свидетельства, что Жан Молино был сумасшедшим, и Эдуард тоже. Если я не увезу отсюда Жака, он может повторить их судьбу. – Ребекка резко поднялась на ноги. – Что касается Жака, я сказала все, что могла!

Ребекка повернулась и направилась к двери. Она была решительно настроена как можно скорее поговорить с Жаком по поводу отъезда в Саванну. Эта идея пришла ей в голову только сейчас, во время разговора с Маргарет. Она сразу поняла, что это было бы возможным решением проблемы. Жака следует увезти. Прочь от влияния этой комнаты, прочь от воспоминаний и образов, которые она пробуждает.

Поскольку Жак сказал, что идет в свой кабинет, Ребекка проследовала туда, где его и нашла.

С улыбкой приблизившись к мужу, она наклонилась поцеловать его в лоб, но он уклонился от ее ласки и угрюмо сгорбился над столом.

– Жак, я пришла обсудить с тобой одно предложение, – весело произнесла Ребекка, сделав вид, что ничего не заметила. – Твоя мама права, ты действительно выглядишь слишком усталым. А все потому, что изводишь себя работой. Давай съездим в Саванну на несколько недель. Я знаю, это не принято делать летом, но мне кажется, тебе будет полезно уехать отсюда хотя бы ненадолго. Тут так много напоминает…

Увидев выражение его лица, она замолкла.

– Ты знаешь, что сейчас я уехать отсюда не могу, – отрезал Жак. – Я говорил тебе, и не раз, что у меня проблемы с бизнесом, они остались еще от отца. Почему тебе вдруг вздумалось предлагать такое?

– Потому что твое здоровье важнее бизнеса, – ответила Ребекка, стараясь говорить спокойно. – Потому что я не хочу видеть, как ты таешь на глазах.

Мрачно насупившись, Жак нервно забарабанил пальцами по столу. Всегда такой доброжелательный, такой спокойный, теперь он казался Ребекке совершенно чужим.

– Отчего ты решила, что я больной? – требовательно поинтересовался он.

– Да ты посмотри на себя в зеркало. Только внимательно посмотри, вспомни, каким ты был несколько дней назад, – и какой ты сейчас! Если мы переедем в Саванну, ты сможешь отдохнуть, проконсультироваться с доктором…

– А может, сейчас я именно такой, какой есть. Настоящий. – Жак криво усмехнулся, и от этой перекошенной улыбки у Ребекки похолодела кровь.

Борясь с нарастающим страхом и дурными предчувствиями, она тронула ладонью его плечо, почувствовав, как сразу же напряглись его мускулы.

– Нет, Жак, ты не прав. Настоящий ты – нежный, добрый человек, и все мы, кто тебя любит, желаем только одного: чтобы ты стал снова таким.

На его лице вновь появилась ужасная улыбка.

– Вот как? Забавно. Значит, дамы собираются в гостиной и обсуждают меня.

– Совсем не так, Жак. Если бы ты был таким, как прежде, ты бы понял. Просто нам ясно, что с тобой творится что-то неладное, и мы хотим тебе помочь.

– Ты действительно думаешь, что можешь мне помочь? – В его глазах блеснула горькая усмешка.

– Да. По крайней мере я надеюсь на это и считаю, что первым делом нужно уехать как можно дальше от этой комнаты и всего, связанного с нею. Послушай, Жак, это бесполезно отрицать: я знаю, что ты туда ходишь, и прекрасно вижу, что при этом с тобой творится.

Он с силой оперся о стол и резко встал. Увидев его глаза, Ребекка вздрогнула.

– В самом деле?

С лихорадочным блеском в глазах он сделал в направлении ее жест, который иначе как угрожающим назвать было нельзя.

– Я говорил тебе, Ребекка, чтобы ты забыла об этой комнате. Если ты упомянешь о ней снова… если ты хотя бы еще раз заговоришь об этом, помни – за последствия я не отвечаю. Ты поняла?

У нее хватило ума промолчать. Хотя на языке вертелось много всего, инстинкт подсказывал, что говорить это сейчас опасно. В первый раз она осознала, что боится Жака, боится по-настоящему.

– А теперь сделай одолжение, оставь меня одного. Я буду тебе за это весьма признателен. Мне нужно работать. – Он повернулся к ней спиной.

Не произнеся больше ни слова, Ребекка поспешила прочь. Она вышла в парк и долго ходила по аллее взад-вперед, пытаясь вытравить из себя холод, который, несмотря на жаркий день, казалось, пронимал ее до самых костей.

Через некоторое время, успокоившись, она прошла в дом и снова направилась к кабинету. Осторожно подергав дверь, Ребекка убедилась, что она заперта и оттуда не доносится ни звука. Без сомнения, Жак снова удалился в комнату Эдуарда.

Она прошла наверх, в их комнату, и сразу же бросилась к платяному шкафу. И вот уже ключ в замке. Через несколько секунд она сидела у окна с дневником Жана Молино в руках. Не имея представления, сколько в ее распоряжении времени, она открыла последние страницы.

Ребекка оторвала взгляд от дневника. Вот, значит, как начинались отношения между Хантунами и Молино! Она полистала дневник, там было еще несколько записей, но фамилия Хантун больше нигде не упоминалась, так же как и тайные обряды.

Ребекка закрыла дневник и отложила в сторону. Тут же ей пришла в голову мысль, что должны быть еще дневники. Жан Молино вряд ли остановился на этом. Она тщательно перерыла весь сундучок Жака, постаравшись все уложить на свое место. Никаких книг больше не было.

Наверное, Жак читает их в «потайном кабинете». В течение нескольких мгновений она обсуждала сама с собой возможность отправиться за книгами, но затем, почувствовав к себе отвращение, остановилась. «Откуда у меня такое маниакальное стремление узнать как можно больше? – подумала она. – Я и так знаю все, что нужно. Сейчас не дневники следует читать, а принимать какое-то решение. Что делать?»

Разговор с Жаком не оставлял сомнений в том, что добровольно «Дом мечты» он не покинет. По-видимому, в нем пробудилось наследственное сумасшествие, которое передавалось в семье Молино от деда к отцу и от отца к сыну. Толчком к этому, видимо, послужило посещение проклятой комнаты и знакомство с действительной жизнью деда и отца. Теперь прошлое, витающее в этой комнате, цепко схватило Жака за горло и не отпускает. Ребекка понимала, что разжать этот захват ей одной не под силу.

Что же остается? Возможность возвращения к родителям в Индию она уже отвергла. Что еще?

О, если бы только здесь был Арман! Пусть бы он скорее возвратился! Маргарет больше ни разу не упоминала о нем, но те ее слова темным облаком висели в сознании Ребекки. И все же, если Арман погиб, неужели его семье ничего бы не сообщили? Вывод один: надо ждать. Ждать и одновременно что-то предпринимать. Но что?

Взяв дневник, она встала, чтобы положить обратно в сундучок, и… застыла на месте. В груди перехватило дыхание. Потайная панель позади камина медленно двинулась в сторону.

Ребекка стиснула переплет так сильно, что заболели пальцы. Ее всю наполнил суеверный страх, как сосуд наполняет ледяная вода. Ей казалось, вот-вот из темноты покажется фигура Эдуарда: он сейчас выйдет в своих погребальных одеждах, бледный и злобно улыбающийся.

Но вместо отца появился сын, почти такой же страшный, каким в своем воображении Ребекка нарисовала Эдуарда.

Он не отрывал взгляда от дневника, прижатого к ее груди. Ребекка догадалась, что он наблюдал за ней в глазок. Интересно, как долго?

Жак медленно направился к ней, а она начала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. Ребекка тихо вскрикнула, когда он протянул руку и выхватил дневник.

– Ты, я вижу, все никак не угомонишься? – произнес он свирепым голосом. – Я говорил тебе несколько раз: забудь эту комнату, забудь, что ты увидела и узнала. Забудь! Но тебе все мало. Ты даже осмелилась рыться в моих личных вещах! – Он потряс книгой перед ее лицом. – Это написано не для твоих глаз. Это для моего отца и для меня, полноправного наследника Жана Молино. Как ты осмелилась раскрыть этот дневник?! Как ты осмелилась его читать?!

Теперь он уже кричал. Ребекка вжалась в стену от страха.

– Я только хотела знать… понять!

Неожиданно он ударил ее по лицу. Не в полную силу, но все же ощутимо. Голова Ребекки дернулась от удара, и все тело, не только щеку, пронзила острая, жгучая боль.

– Ну, теперь поняла?! А впрочем, возможно ли, чтобы ты что-нибудь поняла? – зло прошептал он. – Ты всего лишь женщина, и к тому же не из рода Молино. Как ты можешь понять силу и мощь, какой обладали мои дед и отец? Ее темное сияние? Тебе бы, конечно, хотелось, чтобы у меня не было этой силы, не правда ли? Тебе бы хотелось держать меня на привязи! Ты все еще не можешь успокоиться, не можешь перестать возмущаться тем, что я не в состоянии совершить с тобой акт плотского соединения. По-твоему, я неполноценный человек, и ты презираешь меня за это. Не хочется тебе, чтобы я обладал полной мощью, какую знали дед и отец. Но я раскусил тебя, женщина, и ты мне уже не помешаешь. Клянусь моим темным богом, не помешаешь!

Оцепенев от страха, Ребекка смотрела на него во все глаза, не веря, что этот буйный маньяк и есть тот самый Жак, которого она знала. Было ясно, что сейчас его покинули остатки разума и она находится в смертельной опасности.

Когда он потянулся к ней, она сделала обманное движение вправо, затем метнулась в противоположную сторону и нырнула под его руку. Сделав отчаянный рывок, она достигла двери, откинула засов и, прежде чем он успел ее схватить, оказалась в коридоре.

Ребекка бежала не чуя под собой ног. Сзади были слышны его тяжелые шаги. Жак шел за ней. Она добежала до лестницы и быстро спустилась вниз, даже не глядя на ступеньки.

В какой момент Жак прекратил свое преследование, Ребекка не заметила, но, когда она оглянулась, ворвавшись в кухню, полную людей, – она специально туда стремилась, – сзади его уже не было. Ребекка резко остановилась, увидев, что Дарси и кухонная прислуга ошеломленно смотрят на нее.

– Он очень опасен, Маргарет. Это правда, поверь мне, ради Бога! Я пыталась уговорить его поехать со мной в Саванну, но он отказался. Я просила его показаться доктору, он тоже отказался. Теперь он мне угрожает! Я приняла решение. Я отправляюсь в Саванну и хочу, чтобы ты поехала со мной.

Разговор происходил в малой гостиной рядом со спальней Маргарет. Ребекка возбужденно металась по комнате, а Маргарет стояла у окна и глядела в парк.

– Ты просто все неправильно поняла, Ребекка, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Ведь Жак такой мягкий, он вовсе не жестокий, и ты это знаешь не хуже меня. Если он потерял над собой контроль и тебе угрожал, так это, должно быть, потому, что ты его раздосадовала.

На мгновение Ребекка испугалась. Ей показалось, что она сама начинает сходить с ума. Она схватила Маргарет за плечи и повернула к себе.

– Послушай меня! Жак уже не тот человек, которого мы с тобой знали. Посмотри сюда. Видишь след на моей щеке? Это он ударил меня!

Губы Маргарет скривились, и это привело Ребекку в ужас.

– Должно быть, ты сама спровоцировала его. Уж мне-то хорошо известно, какой ты можешь быть. Так вот, представь себе, не каждый мужчина станет спокойно сносить твои выходки.

Ребекка встряхнула кузину что есть силы.

– Маргарет, опомнись! Я начинаю думать, что ты такая же сумасшедшая, как и он. Неужели ты совсем ослепла? Нам опасно здесь оставаться. Слышишь? Ему будет все хуже и хуже, с каждым днем. Никто не может сказать, что он вытворит в следующий раз.

С силой, которая поразила Ребекку, Маргарет схватила ее запястья и сбросила руки со своих плеч. Отойдя на шаг, она спокойно оправила платье. Ребекка растерянно смотрела на кузину, не зная, что предпринять.

– Мать Жака, Фелис, его психическим состоянием ничуть не обеспокоена; ее только тревожит, что он плохо выглядит. Ты абсолютно неправильно все понимаешь, Ребекка. Впрочем, ты всегда была такой. Когда же ты поймешь наконец, что твоя обязанность как жены оставаться здесь и быть рядом с ним?

Отчаявшись преодолеть безмятежный идиотизм кузины, Ребекка потеряла терпение.

– Маргарет, я жена ему только на словах. Он никогда не был со мной близок.

– Я не хочу ничего об этом слышать…

Не обращая на нее внимания, Ребекка ринулась дальше:

– Маргарет, пойми наконец, он неспособен быть настоящим мужем никому. Он был ранен на войне. Понимаешь? На самом деле мы не настоящие муж и жена!

Маргарет отвернулась.

– Я отказываюсь слушать эту грязь! Ты венчалась в церкви. Ты жена ему перед Господом!

– Он обманул меня, скрыв свой недуг, и поэтому даже Бог не станет считать наш брак законным. Я покидаю Жака. А что намереваешься делать ты? Останешься здесь, рядом с ним? О, не надо только думать, что я не замечала, как ты по нему страдаешь! Наверное, в этом кроется причина того, что ты постоянно повторяешь мне, что я его жена. Видимо, хочешь напомнить себе об этом факте? Если так, тебе не придется больше терзаться, я отпускаю его на свободу. Для тебя он будет идеальным супругом!

Голова Маргарет дернулась.

– Я не отрицаю, что люблю Жака! – выкрикнула она восторженным голосом. – Но это такая любовь, которую ты никогда понять не сможешь. Это любовь души!

Внезапно вся злость Ребекки пропала, ее сменила усталая покорность судьбе. Маргарет, по-видимому, тоже рехнулась.

– Маргарет, – с горечью произнесла она, – в физической любви между мужчиной и женщиной нет ничего плохого или позорного. Такова Божья воля. Это Он повелел нам делить друг с другом наши тела, так же как и наши души, это Он приказал нам производить на свет детей. Духовная любовь – это очень хорошо, но людям нужно большее. Разве ты этого не понимаешь? У меня вовсе не было намерения унизить Жака или как-то оскорбить. Он несчастный человек, и очень хорошо, что ты его любишь. Люби себе на здоровье, но не надо его обожествлять и поклоняться ему, как идолу! И пожалуйста, едем со мной в Саванну. Я не буду знать покоя, если ты останешься здесь.

– И все же я остаюсь, – Маргарет холодно смотрела на нее в упор, – потому что нужна Жаку. И Фелис тоже. А ты поступай как знаешь. Ты же всегда делала все по-своему.

Эту ночь Ребекка провела в своей старой спальне, которая примыкала к небольшой гостиной.

Ужин прошел тягостно. Жак, правда, отсутствовал, прислав сообщение, что будет ужинать у себя в кабинете. Насупившаяся Маргарет обиженно молчала.

Только одна Фелис, по-видимому, не замечала ничего вокруг и болтала без умолку.

Впервые в жизни у Ребекки полностью отсутствовал аппетит. Она сидела, ковыряя ножом в тарелке, и все обдумывала, как сказать Фелис, что хочет уехать в Саванну. Это будет не просто, но надо как-то исхитриться, потому что настоящую причину выдать ни в коем случае нельзя. Кроме того, она была уверена, что Фелис поведет себя примерно так же, как Маргарет. Их объединяло одно счастливое качество – они были способны полностью игнорировать то, чего не желали замечать.

Мучаясь угрызениями совести, Ребекка глядела через стол на Фелис: «Что с ними станет, с ней и Маргарет, если они останутся здесь одни с Жаком? А может, все как раз успокоится? Может, только я так сильно раздражаю Жака, потому что единственная знаю о существовании комнаты и его теперешнем психическом состоянии? Эти два факта в его сознании каким-то образом повернулись так, что полностью восстановили его против меня. Стоит вспомнить, что даже Эдуард, уж на что дурно обращался со своей женой, но все же никогда серьезно ей не угрожал. Нет, пожалуй, Маргарет и Фелис можно не бояться Жака. Но мне нужно уезжать, и поскорее, потому что мое присутствие здесь только ухудшает его состояние. Надо срочно придумать какой-нибудь предлог, чтобы у Фелис не возникло никаких подозрений.

Пожалуй, самое лучшее – это сказать ей, что я хочу сделать некоторые покупки и вообще немного развлечься. Ну а то, что Жак остается здесь, так он сам говорит, что много работы. Вот Маргарет не едет – это, конечно, плохо. А может, предложить Фелис поехать со мной? Отличная мысль. После смерти Эдуарда она ни разу не покидала остров. Возможно, удастся ее уговорить совершить короткий визит в Саванну?»

Ребекка беззаботно улыбнулась:

– Фелис, я тут подумала, ведь мы так давно никуда не выезжали. Дело в том, что мне надо сделать кое-какие покупки в Саванне. Как вы считаете, будет ли это удобно, если я открою дом на некоторое время? Большой штат прислуги мне не понадобится, пожалуй, только Джереми, Гектор и Молли. – Гектор и Молли были супруги, которые работали всегда вместе. Молли была отличной поварихой.

Фелис удивленно посмотрела на нее и задумалась.

– Я полагаю, все будет в порядке. Вы уже говорили с Жаком? У него есть сейчас возможность покинуть остров?

Ребекка покачала головой:

– О, Жак не поедет. Говорит, что очень занят, но мне разрешил. Поезжай, говорит, и развлекись немного. Вы же знаете, в последние две недели он не может найти для меня времени даже здесь.

Ложь легко слетала с ее языка. Ребекка игнорировала мрачные взгляды Маргарет. Она специально ничего не сказала про Маргарет, пусть сама выкручивается. Так даже лучше.

– В таком случае поедемте все трое, – сказала Фелис, как будто колеблясь. – Должна признаться, мне тоже хотелось бы походить по магазинам. И вам, таким молоденьким, наверное, здесь, на острове, очень скучно. – Она вопросительно посмотрела на Маргарет.

– Мне здесь вовсе не скучно, тетя Фелис, – натянуто проговорила Маргарет. – Что касается меня, то я бы предпочла остаться.

Взгляд Фелис снова переместился на Ребекку, и она вдруг ослепительно улыбнулась.

– В таком случае, Ребекка, мы едем вдвоем! Замечательно! Я никогда не жила в Саванне в это время года, но раз вы предложили… я с радостью отправлюсь в эту поездку.

Она повернулась к Маргарет:

– А вы уверены, что вам не будет одиноко? Конечно, здесь остается Люти, но у вас не будет компании.

Маргарет густо покраснела.

– У меня есть компания, тетя Фелис. Вам не нужно беспокоиться об этом.

– Не нужно – значит, не нужно, – отозвалась Фелис, сияя улыбкой.

У Ребекки были все основания радоваться. Получилось! Будь на месте Фелис кто-то более внимательный, не избежать бы Ребекке трудных вопросов. Чудесно иметь такую спутницу, как Фелис. Ребекка лишь недавно с грустью размышляла, как ей будет трудно жить одной в большом доме в Саванне, потому что мысли, которыми полна ее голова, были слишком мрачными и унылыми.

Глава 24

– Мы очень мило провели время, не правда ли? – Фелис ласково улыбнулась Ребекке и стала снимать шляпку.

Ребекка улыбалась в ответ, радуясь, что свекровь довольна их пребыванием в Саванне. Они только что вернулись из гостей. Чай у Элвины Тревор, старой приятельницы Фелис, прошел просто замечательно. Наговорились вдоволь: Элвина, очень милая женщина, выдала им полный набор местных сплетен.

Время с момента их прибытия в Саванну, казалось, потекло много быстрее. На острове дни тянулись мучительно медленно, а здесь в приятных хлопотах пробегали незаметно. Фелис была похожа на узника, который провел в заключении много лет и вот сейчас только вышел на свободу. Она повсюду таскала за собой Ребекку – по магазинам, на концерты, в гости. Она возобновила связи со всеми приятелями семьи. И Ребекка порой даже забывала свои треволнения и страхи.

В Саванне они наконец узнали новости о кампании генерала Джэксона во Флориде. Последние сообщения гласили, что Джэксон обратил семинолов в бегство и казнил двух английских предателей, которые помогали врагам. Они также узнали, что он овладел Пенсаколой, взял форт Барранкас, и теперь Флорида находится под военным контролем Соединенных Штатов.

Возвратившиеся домой ополченцы генерала Джэксона рассказывали о походах через топкие малярийные болота, о полуголодном существовании и других тяготах, которые им пришлось пережить.

Об Армане никто ничего не знал, и Ребекка уже почти потеряла надежду увидеть его живым. Видение Маргарет никак не выходило у нее из головы. И все же она не решалась обсуждать этот вопрос с Фелис. Ей были непонятны причины явного безразличия матери к судьбе своего сына, от которого не было вестей с самого его отъезда. Это было очень странно, даже противоестественно. Может, такова ее натура: просто забывать все неприятное и горестное?

Живя в городе, Ребекка окончательно уверилась, что приняла правильное решение уехать в Саванну. Однако, несмотря на приятное времяпрепровождение, ее не оставляли тревоги, причин для которых было предостаточно. Прежде всего, конечно, Арман. Но кроме того, ее волновало, что происходит сейчас там, в «Доме мечты». Что с Жаком? Стал ли он хуже или лучше? Помог ли ее отъезд ему успокоиться? И что с Маргарет? С Люти? По Люти она особенно скучала.

Перед отъездом у них был длинный разговор. Ребекка рассказала ей, почему уезжает, и просила проследить за Жаком и Маргарет. Для Ребекки Люти была единственным источником порядка в этом странном и запутанном мире семьи Молино.

– Надо взять у Элвины рецепт пирожных с кремом, которыми она нас угощала, – проговорила Фелис, расправляя волосы перед зеркалом, висевшим над камином в гостиной. – Это просто объедение. Скажите какой сюрприз – увидеть у нее мистера Стерлинга!

Ребекка встретилась с нею взглядом в зеркале и увидела в глазах Фелис настойчивую просьбу, почти мольбу.

У самой Ребекки ни известие, что Джошуа Стерлинг в Саванне, ни его появление за чаем у Элвины Тревор особого восторга не вызвали, но под умоляющим взглядом Фелис она была вынуждена произнести:

– О да, Фелис, это было настоящим сюрпризом. Фелис слегка покраснела, и Ребекку вдруг осенило, что все это не случайно: неожиданное появление Стерлинга в Саванне, его приход к Элвине Тревор именно тогда, когда там была Фелис. Наверное, Фелис ему сообщила, что собирается в Саванну.

Ребекка неожиданно улыбнулась. Вот хитрецы! Кто бы мог подумать, что Фелис способна на такую смелость!

Еще не полностью уверенная, Ребекка решила за-. пустить пробный шар.

– Рискуя быть дерзкой, Фелис, должна заметить: мне показалось, что мистер Стерлинг вами увлечен.

Краска на лице Фелис стала гуще, и она распрямила локон, который только что упорно завивала.

– О, вы действительно так думаете? Это для меня очень лестно. Не забывайте про мой возраст. В таком возрасте рассчитывать на поклонников по крайней мере наивно.

Ребекка расслабилась, заметив, что Фелис самой не терпится поговорить на эту тему.

А с кем еще она могла поделиться мыслями о Джошуа Стерлинге, как не с ней? Ведь ни Жаку, ни Маргарет о таком не скажешь, а Фелис остро нуждалась в одобрении своих действий.

– Это пустяки, Фелис, сущие пустяки, – быстро проговорила Ребекка. – Вы очень красивая женщина, я уже не говорю о характере. Такая спокойная, добрая. Меня удивляет, почему вас до сих пор не осаждают поклонники?

Фелис хохотнула, и этот наивный, почти девичий смех тронул Ребекку до глубины души.

– О, Ребекка, вы невыносимы! Это уж слишком. Конечно, поскольку не кончился мой траур, я не могу часто встречаться с Джошуа, но должна признаться, он заставил мою душу снова смеяться. Понимаете, он такой забавный. – Она сделала паузу, разглядывая свои руки. – По-видимому, мне не следует вам это говорить, по крайней мере сейчас, но Джошуа оказал мне честь, предложив руку и сердце. – Она повернулась к Ребекке, ее глаза горели. – Естественно, нам придется подождать, пока кончится мой траур, но я сказала ему «да»! О, Ребекка, только не молчите, скажите что-нибудь! Я ужасная, отвратительная? Я знаю, что сейчас мне нельзя было даже вести разговоры на эту тему, но он все сделал так мило, так деликатно…

Ребекка с нежностью смотрела на эту женщину, как будто в первый раз ее увидела. «Она нуждается в моем одобрении… А почему бы и нет? Только потому, что нахожу Стерлинга скучным и немного противным? Но это вовсе не исключает того, что ей он кажется приятным и романтичным. Да наверняка у него есть свои достоинства. По крайней мере он никогда не поднимет на нее руку. И разве не прекрасно то, что она получит немного счастья впервые в жизни? Пусть в этой семье будет счастлив хоть кто-нибудь».

Она подошла к Фелис и взяла ее руки в свои.

– Фелис, я не вижу в этом ничего плохого. В конце концов, после всего пережитого вы заслуживаете счастья. И если его вам может дать Джошуа Стерлинг, то пусть так и будет. Вам не следует стыдиться и беспокоиться насчет приличий. Ведь, кроме вас, его и меня, никто не знает, что предложение было сделано немножко поспешно, а уж я никому не скажу, можете не сомневаться. Я поздравляю вас обоих.

Фелис просияла:

– Я так рада вашим словам, вы не можете представить! Кстати, Джошуа пригласил нас завтра на прогулку в экипаже.

– Отлично, – добродушно отозвалась Ребекка, сразу решив, что завтра перед самым уходом она пожалуется на головную боль и останется дома, позволив двум влюбленным побыть некоторое время одним. Фелис, возможно, для приличия тоже сделает вид, что хочет остаться, но поскольку у ворот будет стоять экипаж, а в нем Джошуа Стерлинг, то скорее всего она даст себя уговорить и поедет.

Ребекка стояла наверху лестницы у окна и смотрела на Фелис и Джошуа Стерлинга, как они отъезжали в открытом экипаже. Фелис вела себя как молодая девушка, встречающая жениха, а Стерлинг, надо отдать ему справедливость, был безукоризнен. Глядя им вслед, Ребекка подумала, что этот старый ловелас, каким она его всегда считала, наверное, и вправду увлечен Фелис, а его ухаживания действуют на нее, как сильное тонизирующее средство.

Когда Ребекка объявила о своей ужасной головной боли, сильного замешательства у них это на вызвало.

Теперь, впервые после приезда оставшись дома одна, она не знала, куда себя девать. Мягкий влажный ветерок покачивал шторы и ласкал лицо, как дыхание возлюбленного, и ее мысли непроизвольно обратились к Арману. Она в подробностях вспомнила ту встречу с ним в павильоне. Это был ее первый опыт физической любви, и память о нем продолжала преследовать ее, доставляя одновременно боль и непередаваемое наслаждение, заставляя пылать длинными одинокими ночами. Но ее утешало то, что по крайней мере один раз она познала, что такое настоящая любовь.

Ярко синее небо за окном, мягкий ветерок, воздух, напоенный ароматом цветов, – все это манило, звало прогуляться, но она по опыту знала, что через несколько часов жара станет непереносимой.

Тоскующая и подавленная, Ребекка придвинула кресло к окну и принялась разглядывать улицу и прохожих.

«Куда они идут, все эти люди, погруженные в свои заботы? Что у них за жизнь? Наверняка каждый несет в себе какую-нибудь тайну, как и я. Трудно сказать, что скрывается там, под панцирем спокойствия, который они на себя надели. Эти мужчины и женщины, двигающиеся по улице туда-сюда, кажущиеся такими нормальными, такими обычными, могут переживать ужасные трагедии и хранить в душе неведомый другим позор».

Неожиданно она выделила в уличной толпе высокую фигуру женщины в черном платье с желтой повязкой на голове. Она была так похожа на Люти, что это показалось Ребекке даже забавным. Внезапно взволновавшись, Ребекка подалась вперед.

Это была Люти! Такую дивную осанку и изящную посадку головы спутать было невозможно. Внутри Ребекки зазвенела, как колокол, тревога. Она быстро поднялась с кресла и поспешила вниз. Что Люти делает в Саванне? На это был только один ответ: в «Доме мечты» что-то стряслось.

Она слетела вниз по лестнице и подошла к передней двери как раз в тот момент, когда постучала Люти.

– Джереми, я открою, – крикнула она, увидев его небольшую ладную фигурку в новой униформе, появившуюся в арочном проходе гостиной. – Возвращайся назад и помоги Молли на кухне.

Джереми, конечно, было любопытно узнать, кто пришел, – это было написано на его подвижном лице, – но он послушно кивнул и отправился назад.

Ребекка открыла дверь и впилась глазами в лицо Люти.

– Люти! Что случилось?

Люти прислонилась к двери, и только теперь, с опозданием, Ребекка заметила, что та смертельно устала. Она немедленно ввела Люти в гостиную.

– Извините, Люти, входите. Садитесь. Вы выглядите очень измотанной. Я позову Джереми, чтобы он принес чай.

Люти благодарно кивнула и вошла в прохладу дома.

– Да, я устала. Не спала всю ночь. А где госпожа Фелис?

– Она отправилась на прогулку с Джошуа Стерлингом. Они вернутся через несколько часов.

На пару секунд Люти закрыла глаза.

– Господи! Не знаю как и быть. Надо ли ей слышать все то, что я сейчас расскажу?

Ребекка позвонила в колокольчик. Когда явился Джереми с глазами, круглыми от любопытства, она велела ему принести чаю, бутербродов и бутылку бренди.

Со вздохом облегчения Люти опустилась на диван, а Ребекка пристроилась рядом.

– Что-то случилось? С Маргарет? Жак с ней…

– Нет. Насколько мне известно, нет. По крайней мере пока.

– Так что же там произошло?

Люти молча разглядывала свои руки, сцепленные на коленях.

– Извините, Ребекка, что я принесла вам плохие известия, но ничего не поделаешь.

– Говорите, Люти, прошу вас! – прошептала Ребекка, готовя себя к самому худшему.

– Так вот, слушайте. После вашего отъезда все было спокойно. Как вы меня просили, я старалась следить за господином Жаком и мисс Маргарет, и, должна сказать, господин Жак вел себя довольно уравновешенно. Он приходил поесть, разговаривал с мисс Маргарет. А затем, спустя три дня, вдруг начал совершать странные поступки. Ночью я слышала его голос, он ходил по потайной галерее и громко разговаривал сам с собой. Вы же понимаете, это было слышно во всех комнатах. А рабы очень суеверны, и среди слуг немедленно пошли разговоры о духах, которые завелись в стенах. Они бы все сбежали из дома, если бы осмелились.

Появился Джереми, толкая перед собой сервировочный столик. Он подкатил его к Ребекке и с видимой неохотой, оглядываясь через плечо, покинул комнату.

Ребекка наполнила чашку и, добавив туда много бренди и сахара, протянула Люти. Та с благодарностью ее приняла, сделала большой глоток и расслабленно откинулась на спинку дивана.

– Так что же было дальше? Как Маргарет?

– Мисс Маргарет тоже вела себя очень странно. Меня, например, поведение господина Жака очень напугало, она же оставалась абсолютно невозмутимой. Прошлой ночью она сообщила мне, что намеревается ему помочь, поскольку Господь возложил на нее эту миссию. Я предупредила, что в теперешнем состоянии господин Жак может быть опасен, но она только улыбнулась. Это была очень странная улыбка. А потом, как будто не слыша моих слов, она произнесла примерно следующее: «Ему будет хорошо. Он снова станет таким, каким был прежде. Это сделаю я. На то Божья воля». И затем во время нашего разговора в комнату вошел господин Жак. Легко было заметить, что он не в себе.

Его глаза лихорадочно блестели, он был сильно возбужден. Я заметила, что он уже давно не умывается и не меняет одежду. Он долго смотрел на нас обеих, а затем подошел к мисс Маргарет и пристально посмотрел ей в глаза. – Люти сделала паузу. – Нельзя ли еще чашечку?

Ребекка кивнула и быстро налила ей чая, снова добавив бренди.

– А затем, – продолжила Люти, – он сказал ей – наверное, для мисс Маргарет это значило совсем не то, что для меня, – чтобы она пошла с ним, куда он ее поведет, и стала его королевой. Потом добавил: «Пора начинать собирать новый «шабаш». Я не сомневаюсь, что он имел в виду «игры», которыми увлекался его дед, но мисс Маргарет, конечно, и понятия об этом не имела.

Ребекка почувствовала, как ее охватывает озноб.

– И что потом?

– «Не ходите, мисс Маргарет», – прошептала я ей на ухо, но она снова загадочно улыбнулась своей необыкновенной улыбкой и сказала: «Я же говорила вам, Люти, что иду ему помогать!» Я даже осмелилась схватить ее за руку и снова прошептала: «Мисс Маргарет, не надо этого делать. Есть вещи, которых вы не знаете. Пожалуйста, доверьтесь мне и не ходите с ним!» Но она вырвала свою руку и протянула ее господину Жаку. И тогда я решила, что нужно ехать за вами. Не знаю, что в голове у господина Жака, но что бы там ни было, ничего хорошего ждать не следует. Единственное, что я могла сделать, – это приехать сюда.

– Вы правильно поступили, Люти. – Ребекка погладила ее руку и закрыла глаза.

Надо что-то делать. Единственный выход – немедленно отправляться на Берег Пиратов. Но следует ли взять с собой еще кого-нибудь? Доктора? Представителей власти?

Если сообщить хотя бы одному человеку, новость о недуге Жака в мгновение ока распространится по всему городу. И это будет большой позор для семьи. Все бы ничего, да Фелис жалко. К тому же есть вероятность, правда небольшая, что Жак как раз к их приезду уже успокоится. Однако если он в буйном состоянии, то две женщины вряд ли смогут с ним справиться.

Наконец Ребекка приняла решение. Она и Люти возвращаются на остров вдвоем и, если ситуация там тревожная, пошлют кого-нибудь из слуг за помощью. Больше всего Ребекка переживала за Маргарет. Если та будет упорствовать в своем стремлении остаться рядом с Жаком, то придется применить силу.

Ребекка открыла глаза.

– Люти, прилягте на диван и постарайтесь хоть немного отдохнуть, а я пойду соберу кое-что из вещей и напишу записку Фелис. Мне очень не хочется, чтобы вы сразу же пускались в обратный путь, но, сами понимаете, чем быстрее мы там окажемся, тем лучше.

– Не беспокойтесь, Ребекка, я очень выносливая, – устало улыбнулась Люти. – А поспать я могу и на корабле. Что вы собираетесь написать госпоже Фелис?

– Пока не знаю. Но разумеется, не правду. – Внезапно Ребекку охватила дрожь, с головы до ног. – Что-то меня озноб пробирает, – с трудом выдавила она и слабо улыбнулась.

Люти наклонилась и обняла ее за плечи.

– Не беспокойтесь, Ребекка. Еще рано печалиться, давайте подождем возвращения, а там посмотрим. Из тех книг, что давал мне читать господин Арман, да и из своего жизненного опыта я усвоила одно: никогда не следует терять способности трезво мыслить, надо всегда стараться отыскать в любой ситуации, пусть даже самой безвыходной, хоть какое-то преимущество. – Она быстро кивнула. – Если вы будете трезво мыслить, легче найти выход.

Глотая слезы, Ребекка надолго приникла к ее груди.

– Я попытаюсь, Люти, но в нашей с вами ситуации ужасно трудно найти хоть какой-нибудь выход.

Глава 25

Во второй половине дня ветер стал усиливаться, и, когда небольшое суденышко подходило с подветренной стороны к Берегу Пиратов, темные облака, которые роились в западной части, начали закрывать все небо.

Поднялась качка, судно трещало и постанывало, а посвежевший ветер туго натягивал паруса.

Ребекка стояла повернувшись к ветру, чувствуя на лице ожоги соли.

– Я говорил вам, что будет шторм! – проворчал капитан, с трудом удерживая штурвал. – На вашем острове хоть есть нормальная бухта, куда бы я мог поставить свой корабль, пока не стихнет ветер?

Шлюп сильно накренило, и Ребекка, которая было двинулась к капитану, схватилась за канат и крикнула, стараясь, чтобы он ее услышал:

– Да, бухта есть, на южной оконечности острова! Все наши суда стоят там!

Лицо капитана просветлело. Сегодня после полудня судов, отплывающих из Саванны на север, не было. Ребекке и Люти пришлось долго побегать по пристани, прежде чем они нашли капитана, который согласился на рейс. Им оказался владелец этого небольшого шлюпа. Ребекка пообещала большую сумму за то, что он доставит их на Берег Пиратов.

Люти завернулась в свой плащ и, несмотря на ветер, брызги и качку, кажется, спала. Посмотрев на нее, Ребекка вдруг осознала: Люти – первая в ее жизни настоящая подруга, какой у нее никогда не было, первая женщина, которой она могла доверить все самое заветное.

С Маргарет они были сестры. Они вместе росли, казалось, все знали друг о друге, и тем не менее общего у них было очень мало. Их вкусы, взгляды на жизнь, надежды на будущее были абсолютно разными.

А вот с Люти совсем другое дело. Несмотря на различие в возрасте, положении и воспитании, Ребекка даже за такое сравнительно короткое знакомство успела поделиться с ней столькими мыслями и чувствами, сколькими с Маргарет – за всю жизнь.

Бедная Маргарет! Если бы только можно было все это предвидеть! Но кто мог догадаться, что их путешествие в Америку обернется такой катастрофой?

Как ни странно, но относительно себя Ребекка никаких сожалений не испытывала. А вот Маргарет было жалко.

Несмотря на все, что с ней здесь приключилось, Ребекка знала, что выживет, и не сожалела, что приехала в Соединенные Штаты. Она чувствовала, что впереди ее ждет другая жизнь и что там будет не только плохое, но и хорошее, а может быть, даже восхитительное. Она это знала.

С Маргарет получилось гораздо хуже. Даже трудно представить, что с нею здесь произошло. Кажется, все, случившееся на этом острове, потрясло ее так сильно, что будто бы остановило движение ее жизни. Ребекке казалось, что даже в старости Маргарет останется такой, какая она сейчас. Пожалуй только, становясь старше, она будет все более малоподвижной, напряженной, чопорной и замкнутой. Почему? Такая у нее судьба или это влияние «Дома мечты» и ужасных событий, что здесь произошли? Перед их путешествием в Америку и первое время после прибытия в Маргарет чувствовалась какая-то открытость, готовность жить. Ребекке казалось, что они друг друга прекрасно понимают. Теперь же все круто изменилось. Впрочем, не это сейчас важно. Лишь бы она была в порядке, лишь бы с ней ничего не случилось непоправимого, а там, наверное, можно будет найти способ заставить ее покинуть этот остров.

Пристать к берегу оказалось трудной задачей, но капитан с ней блестяще справился. Правда, к тому времени, когда Ребекка и Люти сошли на пристань, они обе промокли до нитки.

Естественно, их никто не встречал. Ребекка расплатилась с капитаном, и обе женщины быстро двинулись по дороге, ведущей к «Дому мечты», в надежде успеть добраться до него, прежде чем огромные облака, подбитые снизу черным, не выльют на них свой водяной груз.

Идти было трудно. Ветер трепал волосы, рвал одежду, но Ребекка едва это замечала. Они шли молча, а ветер сильно раскачивал деревья, поднимал с дороги пыль и бросал ее им в лицо.

Они подошли к дому как раз в тот момент, когда по мощенной камнем подъездной дорожке начали постукивать первые капли дождя.

Ребекка подняла глаза и, увидев на фоне темного грозового неба спадающие скаты восточной крыши большого дома, вспомнила тот день, когда он впервые предстал перед ней. Каким ласковым и гостеприимным он ей тогда показался! Теперь же дом выглядел чужим и зловещим. И не светилось ни единого окна, отчего дом казался пустым и покинутым. Почему не зажжены лампы? Обменявшись озабоченными взглядами с Люти, Ребекка ускорила шаг, порою переходя на бег.

Люти толкнула переднюю дверь, и та оказалась незапертой. Они вошли в темный холл, куда попадал свет только из большого окна над лестницей.

– Сейчас я найду лампу, – хрипло проговорила Люти, сбрасывая свой мокрый плащ.

Ребекка кивнула и начала снимать шляпу. К тому времени, когда ей удалось освободиться от плаща, Люти уже возвратилась из гостиной, неся в руках лампу.

Свет обозначил по углам причудливые тени. Было не холодно, но Ребекку всю лихорадило. За окном свистел ветер, по крыше и окнам шумно барабанил дождь, а здесь внутри царило запустение и пугающая зловещая тишина.

В этом доме всегда слышались какие-то звуки, теперь же он казался совершенно вымершим, как будто обитатели покинули его уже много лет назад.

Ребекка обхватила себя руками за плечи и посмотрела на Люти.

– Я не слышу ни звука. А вы? Где все?

Люти пожала плечами. При свете фонаря ее прекрасное лицо выглядело будто отлитым из бронзы.

– Давайте начнем поиски. Поднимемся наверх и будем двигаться вниз. Лучше, если мы будем держаться вместе. Согласны?

Ребекка нервно засмеялась.

– Разумеется. – Она оглядела прихожую. – Может, нам запастись каким-нибудь оружием? Ведь если Жак…

Держа в левой руке фонарь, Люти правой обняла Ребекку за плечи.

– Не надо стесняться того, что вы предлагаете. Я тоже думала об этом. Не исключено, что Жак может быть очень опасен. Так что оружие в нашем положении было бы совсем не лишним.

– Но какое?

– Я думаю, кочерга из камина – это лучше, чем ничего.

Ребекка быстро кивнула:

– Да! Я возьму в гостиной.

Через несколько минут они уже поднимались по лестнице. За стеной пронзительно завывал и стонал ветер, гром гремел так, что весь дом содрогался, как от взрывов.

Они начали с верхнего этажа и прошли все комнаты, включая помещения для слуг. Никогда прежде Ребекка не задумывалась, какой это огромный дом. Комнаты, казалось, тянулись бесконечно, и все были пустые. Страх и напряжение у Ребекки усиливались с каждой минутой.

Они побывали в их с Жаком комнатах. Там все было в беспорядке, постель не убрана, пол грязный. Похоже, сюда никто не заходил уже несколько дней.

У Маргарет, напротив, было чисто и чрезвычайно опрятно. Однако и здесь чувствовалось какое-то непонятное запустение.

Они покинули последнюю комнату на втором этаже, и Ребекка грустно покачала головой:

– О, Люти, я в ужасе. Боюсь, что и внизу тоже окажется все пусто. Если мы никого не найдем и там, то единственное место, где они могут быть, – это…

Люти напряженно кивнула:

– Знаю. В «потайном кабинете». Ребекка издала слабый звук, похожий на стон.

– Я уверена, Маргарет по своей воле никогда бы в такое место не пошла. Не могу себе даже представить, что с ней может произойти, если она увидит эту комнату, эти картины… Она вполне может помутиться рассудком. Если Жак заставил ее пойти туда, не сомневаюсь, это будет для нее катастрофой.

– Ладно, может, мы найдем их внизу. Это вполне вероятно.

Но выражение лица Люти говорило, что сама она не очень в это верит. Тем не менее не оставалось ничего другого, как продолжить поиски.

Когда они достигли площадки между первым и вторым этажом, небо расколола гигантская вспышка молнии, и на мгновение вся лестница осветилась бриллиантовым светом.

Почти сразу же следом грянул гром. Им показалось, что прямо над их головами. Ребекка не смогла сдержать дрожи, увидев, что канделябр на площадке медленно покачнулся. Ледяное звяканье хрустальных подвесок отозвалось холодным эхом, втыкая в ее мозг острые занозы страха.

А затем, как только затих раскат грома, Ребекка услышала еще один звук, который вначале тоже приняла за гром, настолько невероятным он ей показался. Она остановилась, словно примерзнув к месту, и увидела, что Люти была так же потрясена, как и она.

Звучал рояль. Кто-то играл мощными, сокрушительными аккордами, и эта дикая музыка точно соответствовала буйству грозы за окном.

Женщины обменялись взглядами.

– Идемте в музыкальную гостиную, – прошептала Ребекка. – Наверное, это Жак, хотя я никогда не слышала, чтобы он когда-нибудь так играл.

Зажав в руках железную кочергу и приобретя от этого немного уверенности, Ребекка бок о бок с Люти начала медленно двигаться вниз на звуки музыки.

Дверь в музыкальную гостиную была закрыта, но под ней виднелась тонкая полоска света. Теперь, когда они были совсем рядом, музыка и вправду казалась не менее сокрушительной, чем гром. Дикие, яростные звуки проникали Ребекке в самую душу.

Высоко подняв лампу, Люти потрогала ручку и прошептала:

– Она не заперта. Открывать?

Ребекка кивнула, хотя страх крепко держал ее за горло. Не было никакого смысла ждать. Надо войти и встретиться с Жаком, в каком бы состоянии он ни находился. А может быть, там с ним и Маргарет? Господи, только бы она была цела и невредима!

Ребекка подала Люти знак открывать. Та тронула резную металлическую ручку, а Ребекка высоко подняла кочергу. Ручка бесшумно повернулась, и дверь медленно подалась внутрь.

Играли на большем из двух роялей. На том, что у окна.

В комнате был зажжен единственный канделябр над роялем, в нем торчали огрызки трех свечей. Когда дверь открылась, движение воздуха заставило пламя свечей дрогнуть, и они почти погасли.

В этом неустойчивом, колеблющемся свете Ребекка увидела человека, сидящего за роялем. Его взгляд был прикован к клавиатуре, а голова опущена так, что лица его видеть она не могла. Но даже при таком плохом освещении Ребекке было ясно: это не Жак.

На ее лице быстро сменилось множество чувств – страх и внезапная надежда, боязнь разочарования и предвкушение чуда.

Сильно сжав свободную руку Люти, Ребекка повела ее дальше в комнату, пока фигура за роялем не стала отчетливо видна.

Поглощенный музыкой, человек продолжал сидеть не поднимая головы. И тут свет упал на его лицо; в этот момент он почувствовал, что не один в комнате.

– Арман! – закричала Ребекка, и ее звонкий голос перекрыл музыку и шум грозы. – Господи, это ты, Арман!

Возвращение домой было долгим и мучительным. Все это время Армана одолевали смешанные чувства.

Он решил возвратиться, поскольку в его теперешнем состоянии, с еще не зажившей ногой, ему нужно было место, где он мог отдохнуть и восстановить силы. Но настоящая причина его возвращения была другая, ее можно было выразить одним словом: Ребекка!

После того как Карпентер столкнул его с крыши в Пенсаколе, Арман долго находился в беспамятстве. Иногда к нему возвращалось сознание; тогда он страдал от сильной боли и перед глазами мелькали картинки, отчасти реальные, отчасти воображаемые, но столь же невразумительные и непостижимые, как дурной сон.

Когда же он окончательно вынырнул из беспамятства, то обнаружил себя лежащим на твердой узкой постели, которая находилась в маленькой комнате. Над ним, прищурив глаза, склонился высокий мужчина с бакенбардами и клинообразным носом.

– Отлично! – прохрипел человек. Он говорил с отчетливым английским акцентом. – Значит, все-таки решили наконец прийти в себя? А я, признаться, не был уверен, что вы выкарабкаетесь.

Ощущая тупую боль в правой ноге, Арман посмотрел вниз и увидел, что она забинтована.

– У вас сложный перелом, – кивнул человек. – Открытый. Я уже начал было подумывать об ампутации. Короче говоря, молодой человек, вы счастливчик.

Арман с опаской посмотрел на него:

– Кто вы, сэр? И где я нахожусь?

– Ну конечно, вы по-прежнему в Пенсаколе, мой друг. И вы здесь уже больше недели. Что же касается меня, то я доктор Генри Беллер, и это мой дом. Я был врачом в английском гарнизоне. И вот они ушли, а я решил остаться. Надоело, знаете ли, переезжать с места на место.

– А генерал Джэксон?

– Я полагаю, он теперь у себя, в Теннесси. Генерал и войска ушли из города как раз в тот день, когда вас принесли ко мне. Решили оставить здесь, потому что переезд в медицинском фургоне за несколько сотен миль, да еще без настоящего доктора, вам бы не выдержать. Не хвастаясь, могу сказать, что лучше меня залечить перелом здесь никто не в состоянии.

– Знаете, а ведь я не просто сорвался с крыши… – Арман попытался подняться с постели, но боль пронзила ногу с такой силой, что он сразу же упал на спину. – Меня столкнули.

– О, я знаю. К счастью, оказался свидетель, который видел, как все это происходило. Человека, совершившего это злодейство, задержали, и он скоро предстанет перед военным судом. Отъявленный мерзавец! Для него оказалось недостаточно убийств на войне. Ему понадобилось лишить жизни кого-то из своих. Чертовски странный вы народ, американцы.

Единственное, на что Арман был сейчас способен, – так это устало кивнуть. На большее сил у него не хватало.

Доктор Беллер посмотрел на него сверху вниз:

– Вам сейчас нужно отдыхать. Ведь сегодня первый день, когда вы, если можно так выразиться, решили возвратиться к нам. Моя жена, ее зовут Сара, принесет вам немного бульона и заварного крема из яиц и молока. Вам нужно набрать несколько килограммов веса.

Доктор Беллер коротко кивнул и покинул комнату, а Арман благодарно закрыл глаза. «Значит, вот каким образом закончилась моя военная карьера!»

Он коснулся ноги и пощупал наложенную шину. «Забыл спросить, смогу ли я когда-нибудь нормально ходить. Доктор, кажется, настроен вполне оптимистически. Во всяком случае, надо радоваться, что нога цела, ее не ампутировали и что мне не надо отправляться на поиски Карпентера».

С этой мыслью он задремал и проснулся примерно через час. У постели стояла супруга доктора, пухленькая симпатичная женщина, в руках у нее был поднос с бульоном, свежеиспеченным хлебом и кремом. Пахло все это замечательно. И все же в первый раз Арману удалось съесть очень немного.

В течение следующих нескольких недель странный брюзга-доктор и его веселая жена окончательно очаровали Армана. Им обоим было лет под пятьдесят, и они относились к Арману как к сыну. Своих детей у них не было. Миссис Беллер хлопотала над ним, готовила всякие деликатесы, стараясь пробудить аппетит, а с доктором Беллером он играл по вечерам в шахматы, и они разговаривали о жизни.

Было странно сознавать, но, несмотря на боль в ноге и прочие неприятности, сопровождающие такого рода болезни, Арман был здесь почти счастлив. От него ничего не требовали, ничего не ожидали, он должен был только есть, спать и выздоравливать.

Беспокойство пришло позже, когда с ногой стало лучше и вообще он начал чувствовать былую силу в теле. Приближалось время покинуть этот гостеприимный дом. Нельзя же вечно сидеть на шее у Беллеров. Пора было отправляться своей дорогой.

От денег они категорически отказались, и Арман решил, что, вернувшись в Саванну, купит там что-нибудь приятное для них и пришлет с кораблем.

Саванна! Ле-Шен, «Дом мечты», Ребекка! О чем бы он ни думал, его мысли неизменно в конце концов возвращались к Ребекке.

Он, разумеется, пытался о ней не думать – правда, безуспешно. Ребекка оставалась с ним, где бы он ни находился. Она была с ним в тяжелых походах, в наполненной москитами палатке, когда он пытался уснуть, лежа на твердой земле, она была с ним даже в бою. Никакие зароки, никакие доводы не могли помочь ему изгнать ее из своих мыслей. Он должен был увидеть ее снова. Встретившись и разминувшись со смертью, он еще острее осознал, что сдаваться рано, что в жизни еще не все потеряно, что счастье возможно. И чтобы его достигнуть, надо предпринять еще одну попытку убедить Ребекку, что, если они будут вместе, для них не будет ничего невозможного. Он был уверен, что в «Доме мечты» она никогда не будет счастлива.

«А может быть, – вдруг пронзило его, – счастье вообще недостижимо? А что, если в этом доме поселился дьявол, проник во все его поры, пропитал собой каждую доску, каждое бревно, каждую картину, каждую панель? Он живет там, но его не видно. Может быть, именно это случилось с «Домом мечты»? Но я должен туда возвратиться, по крайней мере в последний раз».

Поскольку нога у него еще не окончательно зажила и немного побаливала, доктор Беллер строго-настрого запретил ему поездки верхом. Он заказал для Армана билет на пакетбот, который ходил вдоль берега до Чарлстона. И вот с большой корзиной, нагруженной провизией и несколькими бутылками домашнего вина, сердечно распрощавшись с Беллерами, Арман пустился в путь домой, совершенно не ведая, что его там ждет. Плавание предстояло долгое. Пакетбот обогнул южную оконечность Флориды и направился вдоль берега на север.

Раннее утро было ясным и безоблачным, но к полудню, когда вдали показался Берег Пиратов, на горизонте начали собираться облака, и вскоре стало очевидно, что во второй половине дня обязательно будет гроза.

И вот появился сам остров, зеленый и сверкающий, как драгоценный камень. Арман невольно восхитился его красотой, но его мысли были сосредоточены на Ребекке. Что за встреча будет у них?

Сойдя на берег, он с удивлением обнаружил, что пристань безлюдна. А ведь прибытия пакетбота здесь всегда в нетерпением ждали. Приближающийся к острову корабль виден издалека, поэтому к моменту его прибытия на пристани всегда толпились люди – получить почту, грузы или просто узнать последние новости.

Но сегодня здесь не было ни души, и Арман понял, что ему придется идти пешком. Расстояние не такое уж большое, если бы не больная нога.

В тому времени, когда Арман достиг дома, он уже сильно хромал. Его поразило безлюдье: обычно в это время повсюду сновали слуги – кто-то ухаживал за деревьями, кто-то чинил дорогу, кто-то просто слонялся без дела. Его уже давно начали одолевать дурные предчувствия, но он от них отмахивался. Теперь пришло время посмотреть правде в глаза. Здесь что-то не так. И главное, тихо вокруг, очень тихо. Как будто остров внезапно покинуло все живое.

Он ускорил шаг и, несмотря на боль в ноге, быстро поднялся по ступенькам к дому и остановился перед большой резной дверью. У него было странное чувство – все, так хорошо знакомое с детства, внезапно стало совершенно чужим и враждебным.

Арман, будто он и вправду был здесь чужим, ударил тяжелым дверным молотком. Раздавшийся звук был поразительно громким. Только спустя несколько мгновений Арман сообразил, что его стук в дверь совпал с ударом грома. В небе быстро собиралась гроза.

Он подождал немного, давая отдохнуть больной ноге, но на его стук никто в доме не отозвался. Тогда он нажал ручку и толкнул огромную дверь.

В вестибюле пахло плесенью. Он двинулся дальше, и под ногами у него что-то захрустело. Листья.

Арман остановился и огляделся вокруг, не веря своим глазам. Весь пол был покрыт пылью и листьями, очевидно налетевшими сюда, когда дверь была открыта. Но это невозможно! Ни Фелис, ни Люти такого безобразия не могли допустить. Что здесь происходит?

В доме стояла тишина, как в гробнице. Единственное, что он слышал, был звук его собственных шагов. Господи, куда все подевались? Допустим, они решили уехать на несколько дней в Саванну, но и в этом случае в доме должны были остаться слуги. Без этого никак нельзя.

Боль в ноге усилилась, Арман понимал, что надо присесть, но знал, что не сможет отдыхать, пока не выяснит, почему дом пустой.

Сильно хромая, он переходил из одной комнаты в другую и нигде никого не находил. Добравшись наконец до кабинета Жака, он устало опустился в его кресло за столом.

В голове был полнейший сумбур. Арман взял расчетные книги, лежавшие на столе, и начал рассеяно листать. Было ясно, что дом пуст уже несколько дней. Неужели все до единого покинули остров? Что же здесь случилось? И главное, где Ребекка?

Он бросил взгляд на раскрытую страницу в расчетной книге. Что за чертовщина? Как это все понимать? Бессмыслица какая-то! Вся страница была исписана цифрами, следующими без всякого порядка, а между ними иногда были вставлены какие-то непонятные слова.

Арман придвинул книгу ближе и начал ее внимательно изучать, листая назад, а через несколько минут, потрясенный, закрыл. Записи свидетельствовали о развитии болезни у Жака, о его сумасшествии.

Вначале он вел достаточно ясные и логичные расчеты, но чем дальше, тем они становились все более и более бессвязными, пока не превратились в записки сумасшедшего. Господи! Что случилось с Жаком? Неужели его увезли в больницу? Но если даже и так, то все равно это не объясняет отсутствие в доме прислуги.

Арман поднялся из-за стола и принялся обходить нижний этаж, громко выкрикивая имя Ребекки, пока не охрип. Отклика не было. Тогда он прошел в музыкальную гостиную и прилег на большой диван, чтобы дать ноге отдохнуть.

Лежал он долго, прикрыв рукой глаза, а за окном жутко свистел ветер, небо потемнело, и день почти превратился в ночь.

Ему стало страшно.

Арман медленно поднялся и проковылял к роялю. Музыка всегда давала ему успокоение, а рояль часто служил средством, чтобы излить свои чувства. Однако он очень не любил играть для публики, только для себя.

Подняв крышку, Арман коснулся бледных костяшек клавиш и вдруг отчетливо представил, что ласкает Ребекку. Неужели он пришел слишком поздно и Ребекка уехала домой, в Индию?

Гроза теперь бушевала над островом в полную силу, и в комнате стало почти темно. Он встал, потянулся к канделябру, который стоял на рояле, и зажег три свечных огарка.

А затем поднял руки и обрушил их на клавиши. В этот же момент дом сотрясся от ужасного удара грома, так что в окнах зазвенели стекла.

Полностью погруженный в музыку, изливая свое отчаяние, свою безысходность, он уже не обращал внимания ни на грозу, ни на что вокруг. Арман очнулся лишь тогда, когда свет ударил ему в лицо и он услышал свое имя. Только тогда он поднял голову и оглянулся, не видя ничего, а только слыша свое имя, которое повторял голос… он был уверен, что это сон, потому что это был единственный в мире голос, это был… И тут он наконец увидел в круге света…

– Ребекка!

И все. А уже в следующее мгновение она была в его объятиях, живая, теплая, нежная, окруженная своим неповторимым ароматом, и ее губы касались его везде – его щек, подбородка, шеи – и вот наконец добрались до его рта. Его пронзила огромная, невероятная радость. Нет, это был не сон. Это была Ребекка, живая, настоящая, любимая!

Глава 26

Ребекка припала к Арману и почувствовала исходящие от него силу и нежность. Всю ее переполнило огромное, ни с чем не сравнимое счастье. Страхи, тревоги – все это внезапно исчезло. «Он живой, здоровый и по-прежнему меня любит!» В данный момент этого было более чем достаточно.

Наконец он отстранил ее от себя и заглянул в глаза, как бы восстанавливая в памяти ее черты.

– Ребекка, радость моя! Ребекка! Где же ты была? Я боялся, что ты уехала или с тобой случилось что-то страшное. Где все остальные? Дом совершенно пустой!

– О, Арман! Боюсь, случилось действительно что-то ужасное. Пойдем присядем. Я так много должна тебе рассказать, и, к сожалению, все неприятное. Тебя, наверное, послал нам сейчас сам Бог!

– Люти! – Арман посмотрел за плечо Ребекки, – Здравствуй, Люти! Извини, я только сейчас тебя увидел.

– Я понимаю, господин Арман, – улыбнулась Люти. – Такая встреча. И вам есть что сказать друг другу. Пока Ребекка расскажет, что здесь происходит, я пойду на кухню, приготовлю поесть. Нам обязательно надо поесть, выпить чего-нибудь и немного отдохнуть перед… В общем, Ребекка расскажет вам об этом. Я ненадолго.

Люти исчезла в темноте, а Ребекка взяла его за руку и повела к дивану. Арман сделал несколько шагов, и она заметила, что он сильно хромает.

– О дорогой мой! Ты был ранен?

– Ш-ш-ш, – он приложил палец к губам. – Все теперь позади, и скоро я стану как новенький. В этом меня заверил очень хороший доктор и очень хороший человек. Я расскажу тебе о нем позднее.

Стоило им опуститься на диван, в то же мгновение он притянул ее к себе и они слились в долгом страстном поцелуе. В Ребекке все всколыхнулось, ей хотелось, чтобы поцелуй этот не кончался никогда, но все же она мягко отстранилась.

– Арман… я хочу, чтобы так продолжалось вечно, но вначале нам нужно серьезно обсудить ситуацию в доме. Это очень важно.

Он вздохнул и коснулся пальцем ее щеки.

– Понимаю, здесь, по-видимому, стряслось что-то ужасное. Но я так по тебе соскучился. Когда я пришел сюда и обнаружил, что дом пустой, я чуть с ума не сошел. Я думал…

Она схватила обеими руками его ладонь и прижала к щеке.

– Я знаю, милый. Потому что чувствовала то же самое. Прежде чем начать рассказ, я хочу сказать одну только фразу: я была не права. Мне нужно было уехать с тобой. И если ты еще любишь меня, я с радостью с тобой уеду, когда все это закончится. Хоть на край света.

– Ребекка, Ребекка, моя любимая Ребекка. – Арман снова обнял ее. – Ведь я возвращался сюда в твердым намерением умолять тебя изменить свое решение и уехать со мной. Видимо, здесь действительно произошли какие-то страшные события. Но я счастлив бесконечно! И что бы ни случилось, сейчас или в будущем, я смогу это перенести, зная, что рядом ты, любимая. А теперь расскажи все по порядку, потому что, как я понимаю, время не терпит.

Ребекка коротко рассказала ему, что происходило здесь после его отъезда, чувствуя по мере изложения все большее и большее облегчение.

– Вот, видимо, почему мы нашли дом пустым, – закончила она, и в этот момент появилась Люти, толкая перед собой большой, уставленный тарелками столик.

– Вся домашняя прислуга разбежалась по своим домам. Они ужасно перепуганы.

Арман взял большой бутерброд и начал жадно есть, запивая вином.

– Спасибо, Люти. Я только сейчас понял, насколько голоден. Пожалуйста, налей мне чаю и добавь побольше молока и сахара.

Люти начала разливать по чашкам дымящийся чай.

– Надо опросить слуг, – проговорил Арман, проглотив очередной кусок. – Может быть, кто-нибудь из них видел Жака и Маргарет, когда они выходили.

– В том-то и дело, что они, кажется, никуда не выходили, – произнесла Люти, подавая ему чашку.

Арман посмотрел на Ребекку, а затем снова на Люти.

– Что ты имеешь в виду?

– Она хочет сказать, – вмешалась Ребекка, – что скорее всего Жак и Маргарет находятся в доме. Было бы гораздо лучше, если бы они куда-нибудь ушли.

Глаза Армана потемнели.

– То есть ты считаешь, что они находятся в том самом «потайном кабинете»? Ты думаешь, это возможно, что он привел ее туда?

Ребекка кивнула:

– Да. И если Маргарет побывала там… я уже говорила тебе, какая она чувствительная к такого рода вещам. Так вот, если она увидела эту комнату… я просто не представляю, как это могло на нее подействовать. С той самой ночи, когда твой отец… она сильно изменилась. Она всегда была слишком правильной, но с той ночи это качество развилось в ней до невозможных пределов. К тому же она вообразила Жака почти святым. Так что, если он отвел ее в эту комнату, последствия предсказать невозможно.

– Да, ты права, – кивнул Арман и, немного подумав, добавил: – Ну а если мы их там не найдем?

– Тогда я просто не знаю что и делать. – Ребекка взяла его руку.

Арман вопросительно посмотрел на Люти. Та молча кивнула.

– Что, есть еще что-то, чего я не знаю? – спросила Ребекка, заметив, что они как-то странно переглядываются.

– Да, Ребекка, боюсь, что есть, – отозвался Арман, а Люти только грустно улыбнулась. – Мне нужно было рассказать об этом еще тогда, когда я просил тебя уехать со мной. Ты имеешь право это знать, если собираешься стать моей женой.

Ребекка вскинула руки:

– Я не хочу ничего знать. Я люблю тебя, и ты любишь меня. Все остальное не имеет значения. Если в твоем прошлом есть что-то неприятное, я не хочу о нем знать!

И тут Люти вдруг начала смеяться. Через секунду к ней присоединилась Ребекка, и они зашлись смехом до слез. Ничего не понимая, Арман смотрел на них с испуганным удивлением, боясь, по-видимому, что они внезапно рехнулись.

Наконец Ребекке удалось подавить смех.

– Извини, дорогой. Я понимаю, что это совсем не смешно, особенно с учетом той ситуации, в какой мы сейчас находимся, но, глядя на Люти, меня вдруг тоже разобрал смех. Дело в том, что Люти прекрасно известно, насколько я любопытна, и поэтому ее, видимо, рассмешили мои восклицания, что я не хочу ничего знать. Это действительно смехотворно. Но если серьезно, то ты совсем не обязан ничего мне рассказывать. Если это касается женщины…

– Нет, Ребекка, совсем не то, – прервал ее Арман, сильно покраснев.

– Ив этом нет ничего такого, чего можно было бы стыдиться. Вы просто должны знать… – добавила Люти, а затем обратилась к Арману: – Может быть, расскажу я?

– Это было бы лучше всего, – кивнул он. – В конце концов, мне рассказала именно ты.

Люти подвинула свое кресло ближе к дивану, где сидела Ребекка.

– Видите ли, Ребекка, Арман не сын Эдуарда и Фелис. Об этом во всем свете знают только пятеро, причем двоих уже нет в живых. Даже Арман узнал это только после того, как я ему рассказала.

Теперь для Ребекки стали ясными несколько моментов, которых она никак до сих пор не понимала.

– Так вот, значит, почему Фелис относится к Арману совсем иначе, чем к Жаку! Вот чем объяснялось грубое обращение Эдуарда! Но вы-то как об этом узнали, Люти?

– Как я уже сказала, правду знали пятеро. Одной из них была моя мама, Бесс. Перед смертью она поведала мне эту печальную историю, взяв обещание, что со временем я все расскажу Арману, если у него будут неприятности в семье Молино.

– Вы сказали, что правду знали всего пять человек. Кто же пятый?

– Пятый? Вы помните, Ребекка, тот день, когда мы беседовали с вами в саду и я еще тогда сказала вам, что не могу больше ничего рассказать об Элисе Хантун, потому что здесь замешаны другие люди? Так вот, теперь, поскольку господин Арман хочет, чтобы вы знали' правду, я могу рассказать остальное.

Ребекка вопросительно посмотрела на Армана.

– Да, Ребекка, – кивнул он. – Элиса Хантун была моей матерью, хотя я ее никогда не видел. Она умерла при родах.

– Нет, Арман, она не просто умерла, – хрипло проговорила Люти, – ее убили.

– Убили? Во время родов? Не понимаю! – воскликнула Ребекка.

– Расскажи ей, Люти, – попросил Арман. Люти наклонилась вперед и посмотрела в глаза Ребекке.

– Что собой представляли «игры» господина Жана, вам известно. И вы также знаете, что в них принимали участие дети. Так вот, Эдуард питал к Элисе такого же рода чувства, какие отец питал к ее матери. Он рассматривал ее как свою собственность и, возможно, даже по-своему любил. Если подобное извращение можно назвать любовью. Общеизвестно, что она росла с Эдуардом и была ему как сестра. В определенном смысле это правда. Но их отношения не были нормальными, такими как у брата с сестрой, если вы понимаете, что я имею в виду.

Ребекка кивнула, вспомнив рисунки.

– Мама изо всех сил старалась, чтобы он держался подальше от Элисы, но она была всего лишь рабыня и возможностей у нее было не очень много. А кроме того, Элиса была влюблена в Эдуарда. Понимаете, она с самого детства не знала никого другого.

Но Эдуард женился не на Элисе. Он женился на Фелис Хемсворт, поскольку ее отец дал за ней большое приданое. А Эдуарду что – Элиса у него уже была, а брак с Фелис предоставлял в его распоряжение еще одну красивую молодую женщину и приличную сумму денег в придачу.

– А что Элиса? Она с этим примирилась?

– Да, пришлось. Впрочем, она мирилась со всем, что исходило от Эдуарда. Правда об истинных отношениях между Эдуардом и его «сестрой» открылась Фелис вскоре после свадьбы. Можете себе представить, как она была поражена. Моей маме молодая госпожа Молино нравилась, она ее жалела, но помочь ничем не могла. Она мне рассказывала, что Фелис удалось выжить только потому, что с самого начала она убедила себя, что ничего этого не существует.

Люти сделала паузу и глотнула чаю.

– Потом госпожа Фелис родила ребенка, Жака. Я помню это, потому что мне тогда было уже шесть лет. И вот появление на свет Жака как будто что-то пробудило в Элисе. Мама говорила, что Элиса тоже очень хотела ребенка. Она любила детей и предложила ухаживать за маленьким Жаком, но Фелис не позволяла ей даже находиться рядом.

Моей бедной маме было жалко их обеих. Госпожа Фелис ревниво охраняла свое дитя, а мисс Элиса томилась и страдала.

Единственным человеком, которому она доверяла, была моя мама. Я вспоминаю их беседы, когда они сидели рядом – мисс Элиса, стройная, белокурая, и моя мама, темнокожая и крепкая. Элиса говорила, что Эдуард не хочет, чтобы у нее был ребенок, потому что не желает ее ни с кем делить. Так вот, Элиса томилась, тосковала, буквально чахла, и вдруг через два года после рождения Жака выяснилось, что она беременна. Узнав об этом, мама была счастлива за Элису, несмотря на то что ребенок, как она предполагала, был от Эдуарда. Но вскоре Элиса ей призналась, что отец ребенка – молодой немец, содержавший аптеку в Бофоре, с которым она тайно встречалась. Они познакомились, когда она однажды поехала в город за покупками, и вскоре стали любовниками. Этот молодой человек хотел на ней жениться, и Элиса была, конечно, согласна, потому что наконец поняла, что в мире существует жизнь, отличная от той, какую предлагал ей Эдуард.

Услышав об этом, мама пришла в ужас. Ей стало страшно за Элису. Мама знала, на что способен Эдуард, и знала, что он никогда не позволит Элисе уйти. Она посоветовала ей сбежать с этим молодым человеком куда-нибудь подальше, в такое место, где Эдуард никогда не смог бы их найти. А Элиса все твердила, что ее жених не может бросить свою аптеку и что Эдуард должен все понять и согласиться.

Но конечно же, он ничего не понял. Вернее, не захотел. Когда Элиса рассказала ему, что собирается выйти замуж, он пришел в неописуемую ярость. Он ударил ее и выбежал из дома, а вернулся только через три дня, веселый и вальяжный, как ни в чем не бывало. Он даже купил Элисе подарок, новое платье, и был с ней ласков, как всегда.

Элисе показалось, что Эдуард смирился и решил позволить ей уйти. Но очень скоро она поняла, что это совсем не так. Дело в том, что ее жених пропал. Просто взял и исчез. Элиса пыталась узнать, где ее возлюбленный, но абсолютно никто не знал, куда он подевался. Однажды утром он не открыл свою аптеку. Вот и все. Все его вещи, включая одежду, остались нетронуты. Мама рассказывала, что мисс Элиса плакала больше недели не переставая, а затем будто бы успокоилась.

Узнав, что она беременна, Эдуард начал систематически жестоко ее избивать, видимо добиваясь, чтобы у нее случился выкидыш. Непонятно, как это получилось, но она все же родила. Ребенок был недоношенным, но выжил. А вот Элиса нет. Может быть, если бы у нее было стремление к жизни, она могла бы выжить даже после всех этих зверских избиений, но она, видимо, просто решила сдаться. Ей не хотелось жить.

– И этим ребенком был Арман?

– Да, Ребекка. У меня нет сомнений, что Эдуард хотел убить и его, но, видимо, рука дрогнула лишить жизни невинное дитя, или еще что-то ему помешало. Но так или иначе, ребенок остался жить. Всю заботу о нем взяла на себя моя мама. Она нашла для него среди рабынь подходящую кормилицу.

– Но если Эдуард его ненавидел, то почему он растил его как своего сына?

– Для соблюдения приличий! – Арман хрипло рассмеялся. – Дело в том, что Эдуард очень заботился о своей репутации, чтобы она ни в коем случае не оказалась запятнанной. Признав же меня своим сыном, он снимал все вопросы. Не надо было ничего объяснять. Вот так у Жака появился младший брат.

Тон Армана стал более злым.

– А через несколько лет об этом забыли, кажется, даже сами Эдуард и Фелис. Но, в глубине души они всегда помнили. Маленьким я все время удивлялся, почему родители так меня не любят. Такие вещи дети чувствуют более остро, чем полагают взрослые.

– Но ты все же ничего не знал?

– Нет, до тех пор, пока Люти мне не рассказала. Это случилось сравнительно недавно. Я был уже совсем взрослым.

Ребекка рванулась и припала к его груди.

– О, бедный мой Арман! Я восполню тебе все. Я так тебя люблю, что ты забудешь все плохое, что тебе пришлось пережить!

Услышав бой часов, Люти резко встала.

– Время идет. Если мы собираемся в «потайной кабинет», то следует поторопиться. Со всем остальным можно подождать.

Внутри потайной галереи звуки грозы были приглушены, но весь дом скрипел и стонал. Ребекка съежилась, чувствуя, что ее тело протестует и не желает двигаться вперед.

Но поскольку путь знала только Ребекка, то возглавлять процессию пришлось именно ей. Она шла первой, держа в руке фонарь, следом за ней Арман, опираясь на крепкую палку с набалдашником. В другой руке он нес веревку. Ребекка чувствовала на своей шее его дыхание. Последней шла Люти и несла еще один фонарь.

Через некоторое время Ребекка остановилась.

– Это здесь. Панель нужно повернуть, и откроется короткий проход. В самом его конце находится «потайной кабинет» Эдуарда.

Пропустив Армана вперед, она молча наблюдала, как панель медленно поворачивается под его крепкими руками. Ребекка оглянулась на Люти, и та ободряюще прошептала:

– Крепитесь, Ребекка, мы все равно должны там побывать.

Ребекка взяла ее за руку.

– Я знаю. Лишь бы там не было…

Теперь проход открылся полностью. Арман взял у Ребекки фонарь и пошел вперед.

– Господи, кто бы мог догадаться, что в этом доме существует такое!

– Сам проход – это не страшно, – мягко проговорила Ребекка. – Вон видишь драпировку в конце? Так вот, за ней дверь, а за дверью – комната. Впрочем, уже недолго.

Арман двинулся дальше, Ребекка и Люти за ним. И тут они услышали какие-то неясные звуки, которые становились все отчетливее. Ребекке показалось, что кто-то поет.

Арман резко остановился:

– Что это?

Они застыли, едва дыша, а звуки становились все яснее и яснее. Теперь Ребекка узнала голос Маргарет. Та пела старинный псалом, тот, что они пели, когда были детьми. Но здесь, в непосредственном соседстве с этой дьявольской мерзостью, от этих чистых звуков Ребекку охватила дрожь.

– Это Маргарет! – прошептала она. – Она там, в комнате! – Ребекка облегченно вздохнула. Хорошо, что Маргарет хотя бы жива!

– Если там с ней Жак, то лучше бы застать их врасплох, – произнес Арман приглушенным голосом. – Я считаю, что самым правильным будет, если вы подождете здесь.

– Нет! – твердо сказала Ребекка. – Я пойду с тобой. Там Маргарет. Возможно, я ей нужна.

– Ладно, – согласился Арман, – но в таком случае не отходи от меня. Люти, раздвинь шторы.

Люти раздвинула шторы, и открылась причудливая дверь.

Арман смотрел на нее некоторое время, пока Ребекка не тронула его за руку, показав на дверную ручку. Он мрачно усмехнулся и взялся за нее, а затем, приложив палец к губам, осторожно потянул на себя.

Маргарет неожиданно замолкла. В комнате было совершенно темно, и потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть то, что высветил фонарь Армана.

Из-за его спины Ребекка увидела, что все непристойные картины повернуты к стене. На полу перед алтарем было что-то навалено, кажется, одежда и ковры.

Арман прошел дальше, и Ребекка, негромко вскрикнув, прижала ладонь ко рту. То, что вначале она приняла за ворох одежды, была Маргарет. Маргарет сидела, скорчившись на полу, завернутая в красную бархатную накидку, и что-то баюкала. Когда же свет упал на ее лицо, то Ребекка увидела, что оно неестественно бледное, а глаза ясные и пустые, как у слепого ребенка.

Даже не сощурившись от света, она снова начала петь, и голос ее звучал мягко и мелодично.

Арман придвинулся ближе, его фонарь осветил хрупкую фигуру Маргарет и то, что она так нежно держала. Что-то покрытое тем же самым красным бархатом.

Арман осторожно наклонился и протянул руку.

– Нет! – неистово закричала она, прижавшись к свертку.

Арман оглянулся на Ребекку, и та встала на колени рядом с кузиной.

– Маргарет, дорогая, успокойся. Все в порядке.

Я с тобой, Маргарет. Дай нам только посмотреть, что у тебя там. Мы не заберем, а только посмотрим, я обещаю.

– Это ты, Ребекка? – спросила Маргарет туманным голосом. – Это ты?

Чувствуя, как у нее от слез сжимается горло, Ребекка нежно погладила плечо кузины. Боже мой, как она похудела!

– Да, дорогая. Это я, Ребекка. Теперь позволь нам посмотреть, что это у тебя. Будь умницей.

Вздохнув, Маргарет ослабила захват и позволила Ребекке приподнять бархатное покрывало. Ребекка жутко вскрикнула, а Маргарет смотрела прямо перед собой и невозмутимо улыбалась.

Обернутое в кроваво-красный ба" рхат, открылось мраморно-белое лицо Жака.

– Я помогла ему, – произнесла Маргарет неестественно спокойным голосом. – Он теперь рядом с Богом.

Ребекка с ужасом смотрела, как Арман наклонился и полностью сбросил покрывало, обнажив тело Жака. Он лежал, скорчившись, на боку, как бы оберегая кинжал, золотая ручка которого торчала из его груди.

– Жак! – вскричал Арман.

– Маргарет… что это? – Ребекка не могла найти в себе силы оторвать взгляд от рукоятки кинжала и пятен крови на груди Жака.

– Видишь, какое у него мирное, спокойное лицо? – улыбнулась Маргарет и продолжила, как будто речь шла о чем-то обыденном: – Понимаешь, я помогла ему уйти к Богу. Для меня было важно, чтобы он снова обрел счастье. Бедный Жак, ему было так больно. Он так страдал, и ничто из того, что я делала, не могло облегчить его существования. А затем он привел меня сюда, в этот вертеп, и я поняла, что это нужно остановить. Я должна была его спасти от дьявола, который забрал его отца и брата. Они теперь все ушли к Богу, и Он будет их судить. Он простит им их грехи.

Ребекка почувствовала, что ее трясет. Арман тоже опустился на колени и положил ей руку на плечо.

– Маргарет, – спросил он мягко, – что значит «все они ушли к Богу»?

– Как что? А то, что Эдуард, Арман и вот теперь Жак – они все теперь предстали перед Богом.

– Но ведь вот он я, Арман. Она лукаво улыбнулась:

– О нет, ты не Арман. Очень жаль, но Арману я помочь не смогла, как Эдуарду и Жаку. Должна была, но не успела. Он погиб на войне, я это знаю точно. У меня было видение.

Она с улыбкой повернулась к Ребекке:

– Они все ушли, Ребекка, и теперь мы с тобой снова можем быть счастливыми. Больше никто из них не прикоснется к тебе своими грешными руками. Я позаботилась об этом!

– Маргарет, ты… – Ребекке казалось, что она потеряла голос. – Ты сказала, что помогла Эдуарду. Что это значит?

Маргарет хмуро посмотрела на нее, как если бы та была непонятливым ребенком.

– А мне всегда казалось, Ребекка, что ты не такая уж глупая. В чем дело, дорогая? Это же очень просто. После того случая с Эдуардом я сразу поняла, кто тогда ночами приходил к нам в комнаты. – Она брезгливо фыркнула. – Он был злобный, порочный, безнравственный человек, отвратительный и грязный, сущий дьявол!

– Но как ты…

– Я же сказала тебе, что это очень просто, – раздраженно оборвала ее Маргарет. – Я пригласила Эдуарда на свидание после ужина, в павильон. И он, конечно, пришел, потому что хотел сделать со мной то, что обычно делал со всеми женщинами – я это знаю, – но с Божьей помощью рука у меня оказалась твердой.

– А Арман? Почему ты хотела с… – Ребекка откашлялась. – Почему ты хотела помочь Арману?

Маргарет нахмурилась:

– Потому что он тоже дьявол, такой же как и его отец. Я видела, что он с тобой сделал тогда в павильоне. Я все видела.

Издав слабый стон, Ребекка тихо заплакала.

– О, Маргарет! Что ты наделала!

– Ты не должна плакать, дорогая. – Маргарет нежно погладила волосы Ребекки. – Теперь все будет в порядке. Увидишь.

– Маргарет, – тихо сказал Арман, – теперь вы должны оставить Жака. Ребекка проводит вас в дом, где вы сможете отдохнуть. Я позабочусь о Жаке.

– О нет! – хитро улыбнулась Маргарет. – Его отсюда уносить не нужно. Разве вы не видите – он же теперь хороший. Все дьявольское из него ушло. И я тоже не могу покинуть это место. Во-первых, я должна разрушить эту комнату, это логово дьявола. Вон, полюбуйтесь на эти картины! – Она вскинула руку и показала обратные стороны картин над алтарем.

– Мы позаботимся об этой комнате, Маргарет. – Арман мягко погладил ее плечо. – Мы вынесем все отсюда и сожжем в лесу. Я обещаю вам. А вы отправляйтесь с Ребеккой.

Маргарет упрямо покачала головой:

– Нет! Я должна это сделать сама. Это Божья воля.

Арман взял ее под мышки, пытаясь поднять, но она оттолкнула его с пугающей силой и вскочила на ноги.

– Нет! Оставьте меня!

И прежде чем кто-либо из них смог сделать какое-то движение, Маргарет схватила фонарь, который Люти поставила на алтарь, и подняла над головой.

– Это все должно быть очищено! Очищено огнем! – произнесла она нараспев и швырнула фонарь. Он полетел на пол, разбрызгивая повсюду горящее масло.

– Ребекка, Люти, быстро уходите отсюда! – крикнул Арман. – Поспешите! Я приведу Маргарет. Люти, возьми другой фонарь!

Закрываясь левой рукой от огня, он правой дотянулся до Маргарет. Ребекка выскочила из комнаты вслед за Люти.

Он вытащил Маргарет, ставшую внезапно покорной, за дверь, а за их спинами уже стояла сплошная стена огня.

Ребекка побежала за Люти, которая кричала ей, чтобы она торопилась, но у самого прохода оглянулась, Как раз в этот момент Маргарет, только что безвольно висевшая на руке Армана, вдруг резко вырвалась и, издав пронзительный торжествующий вопль, ринулась назад в комнату и исчезла в огне.

– О нет! Маргарет! Нет! – хрипло крикнула Ребекка.

Она бросилась назад, но ее задержал Арман и притянул к себе.

– Не надо, Ребекка. Это бесполезно. Ей ты уже ничем не поможешь, только зря погибнешь. Единственное, что нам остается, – так это спасаться самим.

Они бежали по потайной галерее, и огонь бежал за ними следом. Ребекке казалось, что они убегают из преисподней.

Прожорливое пламя распространялось по дому с невероятной быстротой. Проход моментально наполнился клубами тяжелого густого дыма, и стало жарко, как в горниле. Наконец, едва дыша, они выбежали за парадную дверь, но Арман теснил их дальше, к началу подъездной дорожки. Только там они остановились и приникли друг к другу.

Ребекка заметила, что гроза кончилась и неожиданно стало тихо. На фоне этой зловещей тишины были отчетливо слышны треск пламени и грохот падающих балок. Темный небосвод озаряло желтое и оранжевое пламя. Оно охватило весь дом, трепетало и танцевало, описывая ритуальные круги. Ребекка на мгновение оглянулась и увидела, что вокруг них собрались все слуги. С серьезными лицами они молча глядели на пламя, пожиравшее «Дом мечты».

– Бедная, потерявшая разум Маргарет, – прошептала Ребекка.

Арман нежно обнял ее за плечи.

– Наверное, для нее так даже лучше. Потому что сумасшедший дом, поверь мне, – это ужасное место.

Ребекка почувствовала, как по ее щекам текут слезы.

– В конце концов, она теперь с Жаком. Знаешь, она ведь любила его, своей особой любовью.

Ребекка потянулась к Люти и привлекла ее к себе.

И они застыли все трое, обнявшись, каждый погруженный в свои мысли, а огонь разрушал «Дом мечты», уничтожая, стирая с лица земли прошлое, очищая ее для новой жизни, которая ждала их впереди.

1

Пуна – город в Индии, юго-западнее Бомбея.

2

Ост-Индия – название территории Индии и некоторых других стран Южной и Юго-Восточной Азии. – Здесь и далее примеч. пер.

3

Шератон – стиль мебели XVIII века.

4

Чиппендейл – стиль мебели XVIII века.

5

Чиназери – китайский стиль в европейском искусстве, распространенный в XVIII веке.

6

Война за независимость – освободительная война 1775—1783 гг., в результате которой тринадцать английских колоний в Северной Америке образовали новое государство, США.

7

Битва при Новом Орлеане произошла в конце англо-американской войны (1812—1814 гг.). Англичане силами армии в 5000 человек атаковали гарнизон под командованием генерала Э. Джэксона, но были отброшены, потеряв 289 человек убитыми. Победа сделала Э. Джэксона национальным героем, позднее (1829 г.) он стал седьмым президентом США.

8

Брахманы – высшая каста в Индии. Источники существования большинства из них – землевладение, государственная служба и т. п.

9

Стюарт, Гилберт Чарльз(1755—1828) – известный американский художник. Написал ряд портретов видных политических деятелей. Портрет Дж. Вашингтона его работы воспроизведен на стодолларовой банкноте.

10

Крепкий Орешек – прозвище, которое получил генерал Эндрю Джэксон, будущий седьмой президент США, за победу при Новом Орлеане.

11

Имеется в виду Мексиканский залив.

12

Гадсден Джеймс, (1788—1858) – военный бизнесмен и дипломат, участник войны 1812 г. и войны с племенами индейуев-семинолов.

13

Хорас Уолпол (1717—1797) – автор готического романа «Замок Отранто», построенного на идее возмездия за преступления предков. Роман поразил воображение современников и оказал огромное влияние на литературу, породив большое количество подражаний.