Навстречу счастью

Наконец ему повезло.

Спустя две недели после прибытия в Панаму, 17 января 1849 года, Оуэн увидел в порту необычайное зрелище: пароход под американским флагом входил в залив, выпуская в небо клубы черного дыма. Оуэн смог прочитать название на борту – «Калифорния». Корабль шел с юга.

Тэзди знал, что конгресс по настоянию президента еще в прошлом году проголосовал за выделение более полумиллиона долларов частным компаниям на строительство кораблей, которые должны обеспечивать регулярное сообщение между Нью-Йорком и Чагресом, Панамой и Сан-Франциско, а также между другими городами западного побережья. Это был один из пароходов, который начал свои регулярные рейсы.

Оуэн был в восторге: теперь он сможет преодолеть последний этап пути!

Вскоре молодой человек понял, что сделать это не так-то просто: около полутора тысяч золотоискателей жаждали того же. А на борту уже было 70 перуанцев, также отправившихся на золотые прииски.

Когда об этом стало известно, дело дошло чуть ли не до бунта. Только после того как генерал Персифор Ф. Смит, направлявшийся в Калифорнию для наведения там порядка и также застрявший в Панаме, зачитал собравшимся американским золотоискателям письмо, напряжение несколько спало. Письмо, адресованное консулу Соединенных Штатов в Панаме, выражало требование: граждане Соединенных Штатов должны иметь приоритет в приобретении билетов на пароход.

После собрания Оуэн ухитрился поговорить с генералом Смитом.

– Генерал, меня зовут Оуэн Тэзди. Я корреспондент газеты «Филадельфия леджер» и призван освещать события на золотых приисках. Я нахожусь здесь с начала месяца, и мне крайне необходимо как можно скорее попасть в Калифорнию. Можете ли вы помочь мне?

– Думаю, ваш приоритет неоспорим, мистер Тэзди, – живо поддержал его генерал. – Ваше дело не терпит отлагательств в отличие от золотоискателей. – Он поморщился. – Грязный сброд. Я отдам распоряжение, чтобы капитан «Калифорнии» обеспечил вам место на своем корабле.

– Буду очень признателен, генерал. Благодарю вас.

«Калифорния» отошла от Панамы 1 февраля. Капитан внял пожеланиям генерала Смита и предоставил места на «Калифорнии» двумстам пятидесяти американцам. Таким образом, вместе с находившимися на нем перуанцами корабль принял почти вдвое больше пассажиров по сравнению с тем, на что был рассчитан.

Оуэн, вынужденный делить каюту с другими пассажирами, был счастлив: он находился на последнем этапе пути к цели своей командировки. Когда они отплыли, Тэзди сидел на палубе, размышляя над началом статьи, в которой намеревался описать путешествие до Сан-Франциско.

Он начал писать:

1 февраля в девять часов утра мы тронулись в путь с радостными криками, раздававшимися со всех сторон. Гвалт стоял невообразимый – к голосам людей присоединились крики петухов, кур, овей, коз, коров и поросят, которые тоже оказались на борту.

На палубе сооружены столовые, и капитан назначил норму питания. Это непростая задача – накормить всех нас, так как корабль не имеет достаточного запаса пищи…

«Калифорния» прибыла в Сан-Франциско 28 февраля, и Оуэн сделал новую запись:

Сегодня мы бросили якорь в заливе Сан-Франциско. Ваш корреспондент насчитал еще тридцать кораблей, уже пришедших туда. Многие из них, так и не разгруженные, уже начали гнить. Мне сказали: как только корабль прибывает в Сан-Франциско, все, включая команду, тотчас покидают судно и отправляются на золотые прииски.

Часто некого нанять разгрузить корабль: все устремились за золотом! В мыслях людей только золото. Это единственная тема всех разговоров. Некоторые капитаны, как только корабль встает на якорь, приковывают цепями своих матросов, дабы они не могли сбежать.

В беседе с капитаном «Калифорнии» Кливлендом Форбсом я узнал, что он обещал платить главному механику и повару пятьсот долларов в месяц, а обычным матросам – двести за то, чтобы они остались на корабле. Ежемесячный оклад самого капитана – всего двести долларов!

Что касается Сан-Франциско, численность его населения сильно увеличилась за последние два года. В 1847 году в городе проживало всего триста человек, сегодня жителей значительно больше. Строения представляют собой поспешно воздвигнутые палатки, в которых размещаются салуны, рестораны и бордели, единственная цель которых – ободрать прибывающих и уезжающих золотоискателей. Некоторые охотники за золотом бросают свое занятие, приезжают сюда. Затем те, которым посчастливилось добыть немного, пытаются отправиться домой, но спускают все свое золото, прежде чем успевают купить билет. Затем снова возвращаются на прииски в поисках богатства. Довольно мрачный замкнутый круг!

Перед тем как покинуть «Калифорнию», Оуэн передал капитану Форбсу свои заметки, чтобы тот доставил их в Панаму, на первый этап маршрута в Филадельфию. Оуэн знал, что пройдет много недель, прежде чем его репортажи попадут к Томасу Каррузерсу, но его согревала мысль, что он один из немногих корреспондентов, отважившихся отправиться в Калифорнию.

Оуэн задержался в Сан-Франциско всего на сутки, купил там лошадь, седло и прочее необходимое снаряжение, а также столько еды, сколько смог увезти. В Сан-Франциско продукты стоили дорого, но на золотых приисках, он знал, будут еще дороже.

Закончив сборы, он двинулся верхом на северо-восток вдоль реки Сакраменто. Молодой человек мог бы воспользоваться одной из лодок, постоянно курсировавших по реке, что гораздо удобнее, но необходимо было экономить средства, которые ему пригодятся на приисках.

Спешить было некуда, поэтому Оуэн двигался медленно, осматривая окрестности. Он не представлял, что климат в Калифорнии так резко отличается от филадельфийского. Хотя ночи довольно холодные, днем очень тепло. В это время года в Филадельфии уже лежит снег. Здесь же только в пасмурные дни от реки Сакраменто поднимается холодный туман, а в ясную погоду на голубом небе светит яркое солнце.

Достигнув места слияния Сакраменто с ее притоком, Оуэн взял курс на восток. После нескольких дней пути по равнине он добрался до ее края, где приток Сакраменто делал изгиб, и наконец достиг местечка Саттерс-Милл.

Оуэн спешился и подошел поближе к краю откоса, глядя вниз на реку. Вокруг лесопилки сгрудились деревянные лачуги и саманные хижины. Повсюду были раскинуты палатки.

– Можете ли вы поверить, что год назад здесь было меньше сотни людей? – раздался справа тягучий голос. – А сейчас Колома насчитывает около десяти тысяч душ.

Оуэн обернулся. Неподалеку, прислонившись спиной к стволу огромного дуба, сидел худощавый, долговязый человек с узким, костлявым лицом, обрамленным густыми рыжими волосами, ниспадающими на плечи.

– Колома? – удивился Оуэн. – А я думал, это Саттерс-Милл!

– Был когда-то, дружище. А теперь называется Колома, – поведал незнакомец. В тихом голосе мужчины чувствовался южный акцент.

Подойдя поближе, Оуэн заметил на коленях у незнакомца огромный альбом для эскизов, а в правой руке – карандаш. Рядом лежала открытая коробочка с красками и цветными карандашами.

Оуэн остановился перед сидящим мужчиной.

– Я Оуэн Тэзди.

– Джон Райли. Прошу прощения. – Бросив взгляд на долину, он сделал пару быстрых широких штрихов карандашом. Отойдя в сторону, Оуэн взглянул на эскиз. Райли рисовал янтарные и бурые холмы, возвышающиеся за рекой. Оуэн сразу понял, что этот человек – чертовски хороший художник!

Райли отложил альбом для эскизов, встал, вытянувшись во весь рост, и протянул руку.

– Добро пожаловать в Эльдорадо, Оуэн. Оуэн ответил твердым рукопожатием.

– Почему вы рисуете здесь, наверху, вместо того чтобы добывать золото там, внизу, вместе с остальными?

– Потому что я зарабатываю себе на жизнь эскизами и картинами. Порой заработок весьма скуден, но мне нравится это дело. Что касается тех, внизу, это не по мне. Удачливых золотоискателей лишь единицы. Большинству же после длительного и мучительного труда удается добыть всего несколько унций. – Его серые глаза с любопытством изучали Оуэна. – Вы тоже приехали сюда поохотиться за желтым металлом, Оуэн?

Оуэн покачал головой и слегка улыбнулся:

– Я здесь для того, чтобы описать происходящие события. Я корреспондент газеты «Филадельфия леджер».

– А… тогда понятно! Вы выглядите слишком интеллигентно для охотника за золотом. – Райли лукаво подмигнул. – Вы узнаете здесь очень многое для вашей газеты. Но некоторые рассказы будут правдивые, а больше – чистый вымысел. Например, про одного золотоискателя, который долго ничего не мог найти. И вот однажды утром он сидел, расстроенный, на скале. Со злости парень пнул ногой камень и сломал два пальца на ноге. Но от его толчка камень сдвинулся, и под ним оказался семифунтовый самородок. Кто знает, правда это или выдумка? – Он немного помолчал, затем продолжил: – А вот другая история, она произошла на самом деле, я – свидетель. Это случилось у ручья Карсон. Умер один старатель, друзья решили устроить ему приличные похороны вместо обычных быстрых погребений. Вначале все немного выпили. Я знаю об этом, потому что находился в том же салуне. Когда они отправились на кладбище, неся мертвого товарища, я последовал за ними, чтобы запечатлеть это событие на эскизе. Один из старателей был священником. Он начал читать молитвы, в то время как остальные стояли на коленях перед открытой могилой. Отпевание длилось довольно долго, и старатели, протрезвев, начали нервничать. Некоторые из них, находясь у края могилы, брали землю горстями и пропускали ее между пальцев. Неожиданно один парень закричал: «Золото!» Он обнаружил в земле крупицы драгоценного металла. Священник крикнул: «Служба закончена!» – Райли рассмеялся. – Тело быстро отнесли в сторону от могилы и на время забыли о нем, так как все начали рыть землю. И знаете, они нашли там достаточно много золота. Как вы думаете, это может заинтересовать ваших читателей в Филадельфии?

Оуэн усмехнулся. Внезапно в голову ему пришла интересная мысль.

– Вы сказали, что были на похоронах, делая там зарисовки. Может быть, эскизы все еще у вас?

– Конечно. – Мужчина потянулся к рулону бумаг, прислоненному к дереву, и достал скрученный лист.

Оуэн взял его, развернул и начал внимательно изучать. Это был комический эскиз, почти карикатура. Умерший лежал по одну сторону могилы, мирно сложив руки на груди, в то время как золотоискатели, включая священника, одетого во все черное, отчаянно копали землю по другую сторону ямы. На их лицах застыла маска неуемной жадности.

– Очень хорошо, Райли. Может быть, покажете мне еще что-нибудь?

– Конечно. У меня мало шансов продать здесь хоть что-то.

Райли порылся в рулоне и дал Оуэну еще несколько свернутых в трубочку листов. Оуэн начал разворачивать их один за другим.

Большинство зарисовок сделано карандашом или углем, но несколько рисунков выполнено акварельными красками. На одном из них изображена река, извивающаяся серебряной нитью на фоне темного леса, на другом – дубовая роща и равнина, усеянная осенними цветами. На третьей акварели виднелось стадо оленей с черными хвостами и стадо антилоп, пасущихся на низких склонах гор, с белоснежной вершиной горы Шаста в отдалении на фоне ярко-голубого неба.

Оуэн вернул рисунки Райли.

– Вы отличный художник, Райли.

– Знаю, – ответил Райли просто, без ложной скромности и добавил с кривой усмешкой: – Однако это не приносит мне денег в этих краях. Надеюсь выгодно продать их, когда наконец вернусь на восток.

– Как долго вы намерены оставаться здесь?

– Пока не кончатся деньги, – сказал Райли, пожав плечами, – а это скоро произойдет. Я в этих краях с июля прошлого года и хотел бы прожить здесь целый год. Однако скоро мне придется есть дикие ягоды или заняться поисками золота, не знаю, что хуже.

– Могу предложить вам выход из положения, если вы согласитесь.

Райли посмотрел на Оуэна пронизывающим взглядом.

– Слушаю вас.

– Думаю, что смогу убедить своего редактора использовать многие из ваших эскизов. Например, тот, что изображает сцену у могилы, просто великолепен! Вы будете делать зарисовки к каждому сюжету, который я стану посылать в редакцию. В настоящий момент, конечно, много платить не смогу, но на еду хватит обоим, пока я не договорюсь с газетой относительно вас и нам не пришлют дополнительных денег. Однако, как вы знаете, почта на восток идет медленно, хотя я и посылаю сообщения фельдъегерской почтой.

– Предложение заманчивое, – осторожно произнес художник. – Значит, большую часть времени мы будем путешествовать вместе?

– Думаю, да. Во всяком случае, я надеюсь на ваш опыт, поскольку мне мало что известно о здешних местах. – Оуэн приподнял голову и улыбнулся. – Думаете, мы сможем терпеть друг друга?

– Я всегда предпочитал одиночество, однако вы кажетесь мне вполне покладистым парнем. Но должен предупредить: я люблю выпить при каждом удобном случае.

– Я тоже не питаю отвращения к выпивке. Так что же, ударим по рукам, Джон Райли?

– Думаю, мы заключили удачную сделку, приятель.

Райли протянул руку, и они скрепили договор торжественным рукопожатием.

Глава 13

Эта зима оказалась тяжелой для Джемайны. После того как Этта покончила жизнь самоубийством и уехал Оуэн, весь мир представлялся ей в мрачном свете. Тем не менее она достаточно хорошо справилась с начатой работой, правда, не испытывала особой радости, приступив к новой статье, и находилась все это время в крайне подавленном состоянии.

Джемайна получила отпуск на время рождественских каникул и решила провести его в Бостоне.

Когда девушка приехала домой, Бесс Бенедикт тотчас начала беспокойно суетиться вокруг дочери.

– Ты похудела, Джемайна, и побледнела. Здорова ли?

– Мама, ты же знаешь, я всегда была бледной, – быстро ответила Джемайна. – А если и похудела на фунт или два, то, по-моему, это только на пользу.

– Наверное, ты плохо питаешься, – заключил отец ворчливым голосом. – Хестер всегда плохо готовила.

– Папа, я сама готовлю, и довольно неплохо. Мама научила меня. – Джемайна поцеловала мать в щеку.

– Хестер позволяет тебе заниматься приготовлением еды? – сердито спросил Генри Бенедикт. – Вероятно, она эксплуатирует тебя, заставляя готовить и убираться в доме. А ты к тому же весь день работаешь в редакции!

– Отец, – со вздохом возразила Джемайна, – тетя Хестер тоже работает в своем магазине. Мы делим с ней обязанности по дому, и это справедливо.

– Я полагал, что со временем тебе надоест твоя работа в журнале и ты вернешься в родной дом, – проговорил он с хмурым видом.

– Вряд ли это произойдет. Мне нравится мое дело.

Джемайна заставила себя придать своему голосу бодрый тон. Несмотря на чувство неудовлетворенности в последнее время, ей все-таки нравилась работа в «Бук», и девушка была уверена, что скверное настроение скоро пройдет и все будет по-прежнему.

Она надеялась расслабиться и снова обрести бодрость духа в кругу своей семьи, но по прошествии трех дней почувствовала, что настроение ее не меняется. Здесь все ей казалось серым и скучным по сравнению с Филадельфией. Джемайна вдруг поняла, что резко изменилась за прошедшие несколько месяцев. Однако она обещала провести неделю дома и понимала, что родители будут крайне обижены, если она уедет раньше времени.

На следующий день после Рождества Генри Бенедикт пригласил к себе на обед Джеймса Уортингтона с семьей. Уортингтон – ближайший друг ее отца и помощник в банке – тяжеловесный и скучный, нудный, как и подобает банкиру, а его жена, пухленькая общительная женщина, интересуется только одним: своим сыном Вильямом Уортингтоном, студентом Гарвардского университета, прибывшим домой на каникулы.

Вилли Уортингтон – симпатичный молодой человек на год старше Джемайны, без сомнения, привлекательный. Отец Джемайны еще раньше приглашал его в свой дом, представляя на суд дочери.

После обычного плотного бостонского обеда Вилли пригласил Джемайну прогуляться. Обрадовавшись возможности избавиться от тягостной атмосферы дома, Джемайна охотно согласилась. Девушка слегка повеселела, заметив, как родители обменялись самодовольными взглядами.

На улице было холодно. На Рождество выпал обильный снег, который лежал на земле толстым белым одеялом. Вечер был ясный, дул легкий ветерок, и на темном небе сияли холодные звезды.

Джемайна остановилась на дорожке перед домом. Прозрачный холодный воздух, казалось, оживил ее, и она почувствовала прилив энергии.

– Вилли, давай покатаемся на санках! – предложила девушка. При дыхании на морозном воздухе у нее изо рта вырывался пар, напоминавший клубы дыма.

Молодой человек удивленно посмотрел на нее, затем медленно расплылся в улыбке.

– Давай. – Он сделал паузу и нахмурился. – Но у нас нет санок.

– Есть одни на заднем дворе, в сарае. Я пользовалась ими, когда была маленькой.

Вилли кивнул, и Джемайна повела его на задний двор. Она чувствовала – отец вряд ли одобрил бы такое легкомыслие. В углу сарая под кучей ветоши они отыскали санки, покрытые пылью, но вполне пригодные для катания. Таща их за собой, молодые люди направились вниз по холму на ровную площадку. По-видимому, эта мысль пришла не только им – они увидели еще несколько катающихся пар.

Джемайна уселась на санки, Вилли потянул их все быстрее и быстрее. Смеясь, как Дети, они носились взад и вперед по площадке.

Через некоторое время девушка настояла на том, что теперь ее очередь возить санки. Вилли засомневался:

– Это ведь тяжело, Джемайна.

– Пустяки, – ответила она. – Я крепкая женщина, Вилли. Вот увидишь.

Полозья санок уже достаточно обледенели, и по укатанному снегу Джемайна могла легко тянуть Вилли. Это было замечательное развлечение, впервые за несколько недель Джемайна радостно смеялась, забыв обо всех проблемах и наслаждаясь моментом.

Когда они наконец покинули площадку и пошли к дому, их лица были розовыми, щеки покалывало от мороза.

– Чудесно, правда? – спросил Вилли.

– Просто изумительно, Вилли! – Джемайна засмеялась, запрокинув голову.

Вилли сменил руку, которой тянул санки, и нащупал ладонь Джемайны. Девушка вся напряглась, намереваясь отдернуть свою руку, но затем расслабилась.

Когда показался дом Бенедиктов, Вилли замедлил шаг.

– Наверное, родители удивляются, где мы пропадаем так долго. Может быть, не стоит говорить им, что мы катались на санках.

Джемайна снова рассмеялась.

– Не скажу, если ты сам не проговоришься.

– Джемайна… – Он остановился и повернулся к ней лицом, все еще держа за руку. – Ты собираешься вернуться в Филадельфию и продолжить работу в журнале?

– Конечно.

– Во время весенних каникул… – Он глубоко вздохнул и сжал ее ладонь. – Филадельфия не так далеко отсюда. Если я приеду туда на несколько дней, могу я увидеть тебя?

Джемайна невольно высвободила руку.

– О, Вилли, это очень мило с твоей стороны. Однако не надо делать этого. Я… – Она глубоко вздохнула. – Я увлечена одним человеком в Филадельфии. Ты хороший парень, Вилли, и я польщена тем, что ты готов поехать в другой город ради встречи со мной, но это бесполезно.

Выражение разочарования на его лице заставило ее отвернуться.

Вернувшись в Филадельфию и продолжив работу: Джемайна почувствовала, что энтузиазм снова покидает ее. Она считала, что достаточно успокоилась, но, по-видимому, ошиблась.

Девушка занялась своей последней статьей о знаменитых женщинах в истории Филадельфии. Через два дня ее вызвали в кабинет Сары. Стоял февраль. Джемайна была простужена и чувствовала себя неважно.

Сара, постукивая пальцами по письменному столу, внимательно изучала Джемайну.

– Ты плохо выглядишь, моя дорогая, – сказала она наконец.

– Я сильно простудилась, – ответила Джемайна и громко чихнула.

– Жаль. Наверное, тебе лучше пойти домой и лечь в постель. Укутайся теплым одеялом и постарайся пропотеть. – Сара слегка улыбнулась. – Знаю, дамы не любят потеть, но это лучшее средство в твоем состоянии. Однако сначала мы должны обсудить кое-что…

Сара снова начала постукивать пальцами, и Джемайна вдруг заметила на столе рукопись и ощутила страх, узнав свою статью.

– Приношу свои извинения за то, что затеяла этот разговор сейчас, когда ты в таком состоянии, дорогая, – продолжила Сара, – но это необходимо сделать. Твоя последняя статья никуда не годится.

– Что там неверно, Сара? Я тщательно изучила жизнь этой женщины. – Джемайна действительно много работала над статьей. После отъезда Оуэна она не могла пользоваться его книгами и вынуждена была подолгу просиживать в библиотеках и рыться в частных собраниях в поисках необходимого материала.

– О, что касается фактов, то здесь все в порядке но статья, к сожалению, является всего лишь голым их перечислением. Фактический материал, безусловно, должен иметь место, но мы все-таки публикуем в «Ледиз бук» не просто историю. – Сара внимательно посмотрела на девушку. – В твоей статье о Блэквел женщина предстает перед читателями живой. И в материалах о сельских женщинах ты уловила самую их суть. За годы работы редактором я поняла, что многие авторы могут хорошо писать о современниках, но терпят неудачу, когда пытаются создать образы давно умерших людей, исторических личностей. Я бы решила, что ты относишься к этой категории журналистов, если бы не первая статья из этой серии – о Бетси Росс. Тебе удалось убедить меня вопреки всем слухам, что именно она изготовила первый американский флаг. Но это, Джемайна… – Сара взяла со стола рукопись и помахала ею. – Должна признаться, ты разочаровала меня. Я понимаю, что предъявляю довольно высокие требования, но я жду от своих людей только отличной работы.

Джемайна подумала, не собирается ли Сара уволить ее, и разволновалась, хотя в глубине души была уверена, что до этого не дойдет.

От мрачных мыслей ее отвлек голос Сары:

– Часто в таких случаях, как этот, Джемайна, я поручаю статью другому автору. Однако, поскольку я верю в тебя… Словом, постарайся сама переделать ее заново.

Она продолжала держать рукопись, и Джемайна протянула руку через стол, чтобы взять ее.

– Я постараюсь, Сара, – проговорила девушка глухим голосом. – Сожалею, но я неважно чувствую себя последнее время. – Она беспомощно развела руками.

– Это очевидно, моя дорогая, – подтвердила Сара сухим тоном.

Джемайна встала и пошла к выходу. Открыв дверь кабинета, она увидела Уоррена Баррикона.

– А, Джемайна, привет.

– Привет, Уоррен. – ответила она и прошла мимо.

Глядя ей вслед, Уоррен медленно закрыл дверь и сел на место, которое только что освободила Джемайна.

– Я хотел поговорить с тобой о гравюре, иллюстрирующей рассказ, Сара, но… – Он хмуро посмотрел на дверь. – Я заметил, что Джемайна не в себе последнее время, еще до Рождества.

Сара откинулась назад.

– Это произошло после того, как повесилась Этта Логан.

– Разве Джемайна имела к этому какое-то отношение?

– Некоторым образом. По крайней мере она интересовалась этим делом, и трагическая смерть женщины повергла ее в депрессию. Но мне кажется, есть еще что-то… Думаю, Джемайна увлеклась Оуэном Тэзди…

– Этим негодяем! – Уоррен подался вперед, сжав кулаки. – Если он обидит ее!..

– Уоррен, вы удивляете меня, – насмешливо сказала Сара. – Что вы можете сделать, вызвать его на дуэль? Едва ли вы способны на это. Кроме того, вы немного опоздали. Оуэн на золотых приисках в Калифорнии. Он вернется только в декабре. Именно с декабря прошлого года Джемайна все время находится в удрученном состоянии.

– Но ведь она не знает, что он собой представляет!

– А в самом деле – что он собой представляет, Уоррен? Тэзди из тех, кто привлекает таких молодых женщин, как Джемайна. Я предупреждала ее и не думала, что она проигнорирует мои слова. Мне неизвестно, что произошло, да это меня и не касается. Так же как и тебя, Уоррен. Но мне больно видеть, как страдает этот ребенок.

– Полагаю, это влияет на ее работу? Сара кивнула в ответ.

Уоррен поразмыслил несколько секунд, затем с улыбкой поднял голову:

– У меня есть предложение, Сара. Оно может показаться тебе очень необычным, однако смена обстановки часто оказывает положительное влияние…

В конце рабочего дня Джемайне передали, что Сара хочет видеть ее. Девушка не ушла домой днем, как предлагала Сара, и начала переделывать статью, правда, пока безуспешно. Решив, что Сара уже хочет обсудить ее работу, Джемайна возмутилась и в таком состоянии вышла в холл. Входя в кабинет Сары, она вся кипела от гнева.

Уже с порога Джемайна не выдержала:

– Сара, я только начала работать над статьей! Как можно ожидать, что я закончу ее так скоро!

Сара удивленно посмотрела на нее:

– Дитя мое, конечно, я не ждала этого, а хотела поговорить с тобой совсем о другом. Сядь и послушай.

Немного успокоившись, Джемайна села. Сара сложила руки на столе.

– Как ты знаешь, мы обычно каждую весну посылаем двух-трех человек в Париж на просмотр новых мод.

Джемайна удивленно взглянула на Сару, и сердце ее неистово забилось.

– В этом году мы решили послать тебя, Джемайна. Я только что обсудила этот вопрос с мистером Гоуди, и он согласился.

В Париж? Джемайна испытала одновременно восторг и страх. Она никогда не выезжала из страны, а теперь вот поедет в Париж с заданием!

– Но я ничего не знаю о модах, Сара, – сказала она нерешительно.

– Так это еще лучше, у тебя свежий взгляд. Ты ведь ничего не знала о сельской жизни, однако написала серию прекрасных статей. Кроме того… – Сара замолчала, собираясь с мыслями и глядя в широко раскрытые глаза молодой женщины.

Сказать Джемайне, что предложение поступило от Уоррена Баррикона? На мгновение она засомневалась: вдруг Уоррен преследует какую-то тайную цель? Но тут же отбросила эту мысль, Уоррен Баррикон – честный и порядочный человек.

– Ты можешь отправиться пораньше, если согласна, – продолжила Сара. – Уоррен не сможет поехать в Париж до конца марта, но прибудет туда к началу демонстрации весенних мод. Однако мне хотелось, чтобы ты поехала сейчас. Я ожидаю от тебя хороших материалов, Джемайна. Впечатления о Париже и о его жителях. Мы время от времени печатаем подобные статьи. Недавно были опубликованы «Впечатления о Риме» и даже «Впечатления о России». К тому же я хотела бы, чтобы ты сделала серию очерков о женщинах, известных в истории Франции, наподобие тех, что ты недавно опубликовала здесь, в Филадельфии. – Сара улыбнулась. – Как тебе это нравится?

Джемайна едва дышала.

– Не знаю, что и сказать, Сара. Это превосходный случай. Я и раньше мечтала, что когда-нибудь меня пошлют в Париж, но это произошло так неожиданно!

– Вполне тебя понимаю. Но нельзя терять время. Мы должны составить планы, хотя бы в общих чертах расписать твое пребывание в Париже, заказать билеты. – Сара сделала паузу, внимательно изучая Джемайну. – Только вот что беспокоит меня. Ты молода и не привыкла к путешествиям. Женщина в твоем возрасте, одна в чужом городе…

Это не было сомнением, но Джемайна восприняла эти слова именно так. Она внутренне собралась и ответила, даже привстав в гордом порыве:

– Мне уже двадцать три года, и я вполне могу постоять за себя!

– Ты уверена? – спросила Сара, и губы ее тронула улыбка. – Вероятно, ты права. Посмотрим. Значит, я могу считать, что ты согласна?

– О да! – воскликнула Джемайна. Затем внезапная мысль отрезвила ее. – А как же быть с последней статьей, которую я начала переделывать?

– Возможно, ты найдешь время до отъезда закончить ее. А если нет, ничего страшного. Закончишь, когда вернешься. – Сара улыбнулась. – Может, тогда у тебя будет более хорошее настроение.

Джемайна внимательно посмотрела на главного редактора.

– Сара, ты делаешь это ради меня? Я имею в виду мое состояние…

– Да, думаю, поездка пойдет тебе на пользу. – Сара почувствовала некоторое смущение и на мгновение отвела глаза. Затем снова посмотрела на Джемайну и твердо сказала: – Не пойми меня неправильно, дорогая. Если бы я не была уверена, что ты справишься с этим заданием, я бы не послала тебя. Я также твердо верю: смена обстановки поможет тебе.

Джемайна задумалась над тем, что известно Саре и что она подозревает относительно ее отношений с Оуэном. Конечно, Сара неглупая женщина, она, должно быть, сразу связала подавленность Джемайны с отъездом Оуэна. Даже если она и догадалась об их романе, склонна ли осуждать ее? Джемайна хорошо знала глубоко религиозные убеждения пожилой женщины и ее строгое отношение к морали.

Поднявшись, Джемайна сказала:

– Какова бы ни была причина, Сара, я хочу, чтобы ты знала, как я благодарна за предоставленную возможность. Обещаю, ты никогда не пожалеешь об этом.

– Не сомневаюсь, – тепло улыбнулась Сара. Вернувшись на свое рабочее место, Джемайна взяла рукопись, которую Сара вернула ей, и быстро прочитала от начала до конца. Теперь она совсем по-другому осмыслила ее содержание и быстро уловила то, чем была недовольна Сара. Статья выглядела скучной и производила впечатление сухой компиляции.

Хотя уже пора было идти домой, она углубилась в работу. Даже симптомы простуды стали слабее. Через некоторое время Джемайна перестала писать. Держа перо на весу, она улыбнулась, что-то напевая себе под нос.

Нью-Йорк кишел людьми, ревел и грохотал. По мнению Джемайны, жизнь в Филадельфии более спокойная. Впервые она побывала в Нью-Йорке, когда направлялась в Джениву взять интервью у Элизабет Блэквел, и пробыла там ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы пересесть на другой поезд.

Сара разрешила Джемайне уехать из Филадельфии за десять дней до отплытия корабля во Францию, так чтобы она провела некоторое время с родителями в Бостоне. Однако Джемайна не выдержала дома более четырех дней.

Ее родители были в ужасе, оттого что она отправлялась во Францию одна.