Глава 10

Одри Фейн в девятнадцать лет уже раз выходила замуж против воли отца. За человека, который ему был не по душе. Замужество ее длилось двенадцать месяцев, что, как впоследствии решила Одри, было на одиннадцать месяцев и двадцать девять дней дольше, чем следовало бы.

В первую брачную ночь она обнаружила, что ее муженек гомосексуалист. Женился он на ней исключительно потому, что Рексфорд Фейн был состоятельным человеком — еще богаче, чем он сам, а сам он был далеко не бедным. А также для того, чтобы использовать Одри как прикрытие. Беря в жены привлекательную девушку, он стремился даже не столько заполучить деньги ее папаши, сколько скрыть свои сексуальные наклонности.

Подобно множеству женщин до нее, Одри была уверена, что сможет преобразовать супруга-гомосексуалиста в гетеросексуала. Однако понадобилось не более двух недель, чтобы осознать, как она ошибалась. Но продолжала оставаться с мужем, поскольку была дочерью своего отца. Такой же несгибаемо упрямой, как Рексфорд Фейн: перспектива возвращения домой к папочке и признания своей ошибки ей просто претила.

В конце концов, однако, она вернулась домой, а в первую годовщину их свадьбы ее супруг покончил жизнь самоубийством. Многим в Новом Орлеане вообще осталось неизвестным, что она была замужем, а многие предпочитали об этом не вспоминать. В присутствии Фейна, во всяком случае.

Но сам папаша об этом не забывал никогда. И всякий раз, когда дочь выходила из повиновения, попрекал ее неудачным замужеством.

Со времени этого закончившегося катастрофой брака Одри встречалась со множеством мужчин, с некоторыми из них была близка. Но до тех пор пока не появился Мартин Сент-Клауд, в мужья ни одного из них не хотела. В постели Мартин о себе не забывал, но одновременно был очень чуток к ее потребностям и желаниям. Но что не менее приятно, он был на взлете — важная особа, которой уготовано еще более видное положение.

Тот факт, что Мартин женат, особого беспокойства у Одри не вызывал. Она знала, что в браке он не очень-то счастлив. Иначе зачем ему проводить все свое время в ее постели? К Ракель Сент-Клауд Одри не испытывала ничего, кроме презрения. Ее муж может стать президентом Соединенных Штатов, а она пытается вынудить его оставить политику и вернуться к добыванию хлеба насущного в качестве жалкого адвокатишки!

Развод им можно организовать запросто, Одри ничуть в этом не сомневалась. Тем более что сегодня развод уже не так пачкает биографию политика, как прежде.

После бала Одри проспала чуть ли не до полудня. Проснулась в хорошем настроении. Бал удался на славу. А днем у нее свидание с Мартином.

Она приняла душ, облачилась в розовый брючный костюм и пошла обедать с отцом, поджидавшим ее в солярии, выходящем во внутренний дворик.

Рексфорд Фейн начал с разбавленного водой бербона, Одри — с «Кровавой Мэри». Она подняла стакан и предложила:

— Давай за вчерашний роскошный бал, пап.

Фейн улыбнулся ей через стол и поднял свой стакан.

— Бал был что надо, клянусь Богом.

— А еще давай за такой же успех завтрашнего парада!

— За это грех не выпить. — Фейн одним глотком осушил стакан и озабоченно добавил:

— Правда, тут все не так просто.

— А что случилось?

За обедом из холодных блюд Фейн подробно рассказал ей о предстоящей лежачей демонстрации и о дневнике, содержащем угрозы убить Мартина.

Поначалу Одри встревожилась за Мартина. Поразмыслив, решила, что покушение на его жизнь — если оно не удастся, конечно, — может здорово поспособствовать политической карьере сенатора.

— Большинство из этих угроз никогда не приводятся в исполнение, — рассуждал в это время Фейн. — А если и предпринимается такая попытка, то это обычно какой-нибудь псих, который собственный палец от задницы отличить не может.

— Значит, ты считаешь, что для Мартина реальной опасности нет?

— Думаю, нет. Его же будет охранять куча полицейских. — Фейн пожал плечами и устремил на дочь пронзительный взгляд. — Знаю, знаю, о чем думаешь. Если случится покушение, но попытка эта сорвется, то такое событие привлечет всеобщее внимание и акции Мартина поднимутся, так?

— Просто не хочу, чтобы Мартин пострадал.

— А я хочу? Если он не споткнется, далеко пойдет. В связи с чем, кстати… Как там у тебя с ним?

— Не знаю, о чем ты, папа, — заносчиво ответила Одри.

— Черта с два ты не знаешь! Думаешь, мне не известно о вашем гнездышке во Французском квартале? Не возражаю, чтобы вы там лепили куличики на матрасе. Лишь бы не попались. Чтобы кандидата в президенты застукали в постели с другой женщиной — это уж никуда не годится, клянусь Богом! Полагаю, ты знаешь, что старушка Ракель пытается вынудить его оставить политику?

— Да, Мартин мне говорил.

Одри не особенно потрясло отцовское разоблачение их тайного места свиданий. Она всегда подозревала, не испытывая, впрочем, никакой при этом тревоги, что он знает о квартире во Французском квартале. Если от Рексфорда Фейна и можно было что-либо скрыть, то совсем ненадолго.

— Пап, а развод может погубить кандидата в президенты? В наше время, сегодня? — поинтересовалась она. , — Зависит от обстоятельств. Разведенного у нас еще никогда не избирали, но времена меняются. — Он уставился на дочь блестящими, как у птицы, глазами. — По-моему, прежде всего надо решить один вопрос… нет, скорее, два. Получит ли Мартин развод? Если получит, то женится ли на тебе?

— На второй вопрос ответ утвердительный, — без всяких колебаний заверила его Одри. — Что касается первого.

Думаю, получит… Правда, потребуется предпринять кое-какие ходы.

— А тут тебе и карты в руки, клянусь Богом! — хмыкнул Фейн.

Одри уставилась на него, задумчиво покусывая нижнюю губу.

— Пап, а что ты имел в виду, что многое будет зависеть… ну в смысле, повредит ли развод карьере Мартина?

— Все будет зависеть от того, как это будет обставлено, — объяснил Фейн. — Если вина за развод, ну хотя бы большая ее часть, ляжет на его жену, думаю, для него все обойдется.

— То есть если Ракель застукают с другим и представят неопровержимые улики?

— Можно и так. Но как тебе это удастся? Не слышал, чтобы Ракель с кем-нибудь путалась…

— А по-моему, это можно устроить. Она ведь приглашена к нам завтра на прием после парада Рекса, она и Мартин, так?

— Да. Они приглашены. Вместе с дюжиной других гостей.

— Уверена, что Ракель подозревает насчет Мартина и меня. Но точно ничего не знает. Теперь давай предположим, что завтра вечером я не оставлю у нее никаких по этому поводу сомнений. Как женщина, думается, могу предсказать ее реакцию. Она будет оскорблена, она выйдет из себя, она захочет отплатить ему той же монетой. Другими словами, будет готова броситься на первого же попавшегося мужика. А мы ей такого мужика подставим и позаботимся о том, чтобы заполучить доказательства ее… супружеской неверности.

— Может получиться, по-моему. Будет очень глупо с ее стороны, но я поверю тебе на слово, что она поведет себя имен но так. А мужик для нее у меня есть. Лофтин. Смотрится не хуже других, трахать готов все, что движется, а главное, беспрекословно сделает, что прикажут. Теперь надо подумать, как застукать их так, чтобы Мартину было с чем идти в суд. Если же он этого не захочет, а, зная Мартина, могу предположить и такой вариант, мы подкинем наш материальчик в газеты. Некоторые из этих нынешних листков напечатают что угодно.

— Ну, пап, эта-то часть, по-моему, самая простая. — Она подмигнула ему. — Запиши их на магнитофон, и все дела.

Лицо Фейна приняло такое выражение, что Одри не удержалась от самодовольного смеха.

— А ты считал меня совсем дурочкой, пап? Думал, я не знаю, что ты прослушиваешь все комнаты в доме? И те, что на заднем дворе, тоже?

Лофтин не стал буквально следовать полученным от Фейна инструкциям. У него уже был некоторый опыт общения с газетчиками. Тот, кто все время на виду у людей, никогда не станет обсуждать свои личные дела в присутствии репортера. Кроме того, до полудня оставалось еще два часа.

Поэтому Лофтин побрился, принял душ, оделся в течение пятнадцати минут и отправился в гостиницу «Рузвельт» на своем «фольксвагене». Этого «клопа» он терпеть не мог и предпочел бы более классную машину — что-нибудь обтекаемое с низкой посадкой и иностранного производства, но нынешнее состояние его финансов ограничивало его возможности «фольксвагеном».

Ему повезло. Кружа по кварталу в поисках свободного места для парковки, он заметил, как сенатор Сент-Клауд выскользнул из боковой двери гостиницы и остановил такси.

Лофтин последовал за ним, пропустив впереди себя два автомобиля. На протяжении своей пестрой карьеры ему как-то довелось работать властном сыскном агентстве. Девяносто процентов дел, которым оно занималось, было связано с добыванием улик для получения развода, что означало практически постоянную слежку за неверными мужьями и женами, так что Лофтин успел овладеть всеми тонкостями этого искусства. Уволили его из агентства после того, как застукали в постели с одной из неверных жен, за которой ему было поручено следить.

Лофтин преследовал такси вплоть до временного командного пункта капитана Джима Боба Форбса, где сенатор Сент-Клауд вышел и отпустил такси. Лофтин поставил «фольксваген» на противоположной стороне улицы и стал ждать, куря одну сигарету за другой.

Когда сенатор Сент-Клауд вновь появился на улице, Лофтин собрался было перехватить его прямо здесь и сейчас. Но пока он раздумывал, Сент-Клауд вошел в будку телефона-автомата на углу улицы.

Когда сенатор, быстро переговорив, вышел из будки и остановился на тротуаре, озираясь в поисках свободного такси, какое-то внутреннее чувство приказало Лофтину оставаться в машине. Сент-Клауд остановил проходящее такси, и Лофтин вновь сел ему на хвост.

Через некоторое время он начал подозревать, что интуиция его на этот раз подвела. Такси везло сенатора к Французскому кварталу, где находился ресторан Бреннана. Хотя для делового завтрака еще слишком рано…

Когда такси остановилось у старой-старой гостиницы, у Лофтина вырвался вздох облегчения. Сенатор вышел из машины и скрылся в ветхом здании.

Лофтин опять приготовился ждать.

Сенатор Сент-Клауд находился в гостинице около получаса. Покинув ее, он не стал искать такси, а пошел пешком.

Лофтин уже решил, как будет действовать дальше. Он был уверен, что на этот раз сенатор направляется на намеченную встречу за завтраком, поэтому преследовать его не стал. Он продолжал сидеть в машине и ждать, не спуская глаз с двери гостиницы.

Через несколько минут еще одна догадка заставила его тревожно заерзать на сиденье. Он включил двигатель и медленно тронул «фольксваген» с места. Догадка оказалась правильной. Он только успел въехать в узкий переулок, как из гостиницы черным ходом вышел высоченный бритоголовый негр и торопливо зашагал прочь. Вчера на балу Лофтин видел Эбона лишь мельком, но все же у него не было никаких сомнений, что сейчас перед ним тот, кто ему нужен.

Лофтин ехал за ним на приличном расстоянии, чтобы только не потерять Эбона из виду. Пройдя несколько кварталов, Эбон зашел в ресторан Холмса на Берганди-стрит. И вновь Лофтин решил ждать.

Он понимал, что переполненный народом ресторан не лучшее место для беседы с Эбоном.

Выйдя из ресторана, Эбон направился обратно в свою гостиницу. За два квартала до нее Лофтин резко прибавил скорость, нашел место, где оставить «фольксваген», и поспешил в гостиницу. В холле обнаружилась небольшая стойка, за которой, однако, никого не оказалось. Это Лофтина даже устраивало, поскольку он был убежден, что номер комнаты Эбона ему бы все равно не сообщили ни под каким видом. Гостиница была двухэтажной, без лифта.

Прикинувшись постояльцем, Лофтин поднялся наверх и пошел по безлюдному коридору. Тут он услышал, как кто-то поднимается по черной лестнице.

Лофтин пошел навстречу. С Эбоном их не знакомили, и тот в лицо его не знал. Они встретились посередине коридора, Эбон прошел мимо него с ничего не выражающим лицом, даже не удостоив белого взглядом. Лофтин замедлил шаг и навострил уши. Заслышав звук поворачиваемого в замочной скважине ключа, он украдкой оглянулся через плечо, чтобы увидеть, в какой номер вошел Эбон.

Лофтин осмотрелся, убедился, что коридор пуст, и прокрался к двери в номер Эбона. Она заперта на замок, в этом он был абсолютно уверен. Даже если и нет, вломиться сейчас к Эбону будет последней ошибкой в его жизни.

Лофтин ломал голову над тем, как ему поступить, чтобы дать знать Эбону: он ищет с ним встречи. И так на этом сосредоточился, что не услышал приближающихся по коридору шагов. Опомнился он лишь тогда, когда почувствовал боль в заломленных за спину руках.

Сдавленно вскрикнув, он в страхе посмотрел налево, направо. Два негра держали его мертвой хваткой.

Тот, что справа, поинтересовался:

— Случайно не знаешь, что этот прилипала долбаный делает у двери Эбона, Эмбер?

— Понятия не имею, — ответил тот, что слева. — Давай пригласим его к Эбону и попробуем выяснить.

Эбон частенько обедал в ресторане Бастера Холмса. Он любил красные бобы с рисом, считая это блюдо лучшим в своем роде во всем Новом Орлеане.

Вообще-то южную кухню он не жаловал, но красные бобы с рисом были исключением.

Вернувшись в гостиницу, он не пробыл у себя в номере и нескольких минут, как за дверью послышались какая-то возня, сердитый голос, показавшийся ему знакомым. Эбон прижался ухом к двери и прислушался. И тут раздался тихий стук… две секунды пауза, громкий стук.

Через тонкую филенку донесся голос:

— Эбон, это я, Эмбер. Мы тут с Грином.

Эбон открыл дверь, зло сощурил глаза, увидев перед собой Эмбера и Грина, в объятиях которых слабо барахтался белый мужик, тот самый клейстер, что встретился в коридоре несколько минут назад.

Он захлопнул дверь, запер ее на замок и обернулся к странной троице.

— Это еще зачем вы притащили его в мой номер?

— Подожди, Эбон, это не мы, — заторопился с объяснениями Эмбер. — Он сам пришел. А мы-то заметили его, когда он уже сшивался у твоей двери, и прихватили. Ты его знаешь?

— Никогда в жизни не видел. — Эбон пристально разглядывал незваного гостя. — А ну выкладывай, в чем дело, да побыстрее!

— Мы с вами не знакомы, я Джеральд Лофтин.

Работаю у Рексфорда Фейна. — Он судорожно сглотнул. — Отвечаю за освещение в прессе парада Рекса и за обеспечение его безопасности.

— Безопасности! Это же легавый, Эбон! — рыкнул Грин и еще сильнее заломил руку Лофтина.

Тот застонал и поспешно продолжал:

— Да нет же! Нет! Не полицейский я вовсе. Просто должен позаботиться, чтобы парад прошел гладко.

— Кто сообщил, где меня искать? — зловеще спросил Эбон.

— Я не могу раскрывать свои источники! — с неожиданной смелостью заявил Лофтин.

Эбон отвесил ему звучную оплеуху. На посеревшем лице Лофтина вспыхнула багровая отметина.

— А это только для пробы, липучка, — пообещал Эбон. — Говори, кто?

— Сенатор Мартин Сент-Клауд, — тут же выпалил Лофтин.

— Врешь. Мартин не мог тебе этого сказать. — Эбон нанес еще один удар, на этот раз куда более чувствительный. — Вторая попытка.

Лофтин попробовал было вырваться, но Эмбер и Грин держали его мертвой хваткой.

— А он и не говорил ничего, — сдался Лофтин. — Я его выследил.

— А вот это возможно, — задумчиво кивнул Эбон. — Мартину и в голову бы не пришло, что за ним могут следить. Теперь главный вопрос… зачем? Что нужно?

— Насчет завтрашнего парада и лежачей демонстрации… Ой, вы не могли бы сказать своим людям, чтобы меня отпустили? Мне больно.

— Отпустите его.

— Но, Эбон…

— Отпусти его, Грин.

Эмбер и Грин выпустили Лофтина, и тот принялся энергично растирать запястья.

— Ну? Я жду, — поторопил его Эбон.

— Что? А… ну, я уже сказал, что должен обеспечить, чтобы парад Рекса прошел без запинки, вот я и пришел попросить вас отложить демонстрацию или… — Лицо Лофтина внезапно засветилось. — Слушайте, а почему бы вам не провести демонстрацию во время парада Комуса» а? Ведь это же кульминация всего праздника!

Грин угрожающе шевельнул плечами и пробормотал:

— Ну ты, мужик, даешь…

Однако хватило лишь едва заметного жеста Эбона, чтобы Грин смолк. Эбон бесстрастно поинтересовался:

— А если не отложу?

Лофтин, похоже, пришел в замешательство.

— Ну, тогда я… Мистер Фейн, знаете ли, очень большой человек в Новом Орлеане. У него много влиятельных друзей.

— Это ты мне угрожаешь, что ли, клейстер?

— Угрожаю? Я? — Лофтин попятился, лицо, по которому катились крупные капли пота, задергалось от страха. — Просто хотел сказать… Мистер Фейн еще и очень богатый человек к тому же.

— Ага, значит, это ты мне взятку предлагаешь.

Сколько?

— Сколько?

— У моей мамули когда-то был попугай. Потеха!

Что ни скажешь, а этот попугай все за тобой повторяет. Ты попугай, Лофтин?

— Не могу же я назвать сумму, не переговорив с мистером Фейном, — заторопился Лофтин. — Но он, знаете ли, очень щедрый человек, очень. Останетесь довольны!

— Как насчет миллиона долларов? — ровным голосом произнес Эбон. — Настолько его щедрость потянет, как считаешь?

Лофтин растерянно заморгал. Потом понял.

— Вы просто надо мной издеваетесь!

— Давай замочим этого сучьего сына, Эбон, — предложил Грин. — Башку я ему откручу одной левой. Бросим в речку, труп унесет в море. Его никто и не хватится.

Лофтин побелел, глаза его метались по сторонам.

Внезапно он рванулся к двери, но Эмбер и Грин перехватили его на первом же прыжке. Грин опять резким движением заломил ему руку за спину, и Лофтин издал пронзительный вопль.

— Вышвырните его вон из гостиницы, — распорядился Эбон и полным угрозы голосом добавил:

— Если еще раз попадешься мне на глаза, Лофтин, шею я тебе сам сломаю. Без помощи Грина. И передай то же самое мистеру Рексфорду Фейну.

Когда Эмбер и Грин поволокли Лофтина к двери, Эбон тихо окликнул:

— Эмбер?

Тот оставил Лофтина на попечение Грина, закрыл за ними дверь и обернулся.

— Найди мне сенатора Сент-Клауда, Эмбер. У нас есть на него досье. Там должно быть отмечено, где он обычно останавливается. Хочу с ним поговорить.

— Есть, Эбон, сделаю.

— И не забудь, что днем у нас встреча с вожаками длинноволосых.

Оставшись в номере один, Эбон вскипел от ярости. Придется снова переезжать, вертелось у него в голове, нельзя же здесь оставаться, ведь липучка поганая разнюхал этот адрес.

Лофтин, конечно, не раз слышал, как мужики говорят, что испугались до того, что в штаны наложили, но всегда считал это преувеличением — так, присказка, чтобы приукрасить очередную байку.

Теперь он понял, как сильно ошибался. Еще никогда в жизни ему не было так страшно, как в том гостиничном номере. Дрожа всем телом, он уже готовился распрощаться там с жизнью. Каждый из троих чернокожих мог запросто пришибить его как муху, но один, тот, что стоял справа — Эбон называл его Грином, — на вид был смертоноснее шипящей гранаты. Лофтину даже показалось, что и пахнет-то от него, как от трепа недельной давности.

Изнемогая от охватившего его ужаса, Лофтин лишь огромным усилием воли сдержал себя, чтобы не обмараться.

Когда же он пришел в себя на улице у жалкой гостиницы, каким-то невообразимым чудом свободный и невредимый, его охватило такое чувство облегчения, что он едва не потерял сознание. Затем на смену чувству облегчения пришло ощущение беспокойства и острого физического неуюта. Туалет найти необходимо сию же минуту. Он чуть ли не бегом припустился к ближайшей заправочной станции. Но если там туалет на замке, если ему придется искать ключ…

Дверь в туалет была приоткрыта. Лофтин ворвался в него, задвинул щеколду и содрал брюки. Извержение было вулканическим.

Покидать туалет Лофтин не торопился. По всему телу растекался холодный пот, сердце отчаянно колотилось в грудную клетку. Дважды кто-то стучал в дверь;

Лофтин оставил стук без внимания. Наконец он кое-как взял себя в руки. Привел в порядок одежду, плеснул в лицо холодной водой. В дверь теперь стучали беспрерывно, снаружи доносились жалобные стенания.

Лофтин, однако, не спешил. Насухо вытер щеки, посмотрелся в мутное зеркало. Цвет лица вроде нормальный. В нем всколыхнулась злость; пережитое унижение опалило все тело. Этот подонок Эбон еще ему заплатит! Никто, слышите, никто еще никогда так не унижал Джеральда Лофтина!

В дверь теперь стучали, похоже, ногами. Лофтин шагнул от умывальника, отодвинул щеколду и вышел из туалета.

Тщедушный человечек, на несколько дюймов ниже Лофтина, приплясывал, вцепившись в дверную ручку. Плачущим голосом он пропищал:

— О других думать же надо!

Лофтин скривил лицо в угрожающей гримасе» и рявкнул:

— Отвали, придурок!

Человечек испуганно отпрянул, обежал Лофтина, юркнул в туалет и захлопнул за собой дверь.

Чувствуя себя сейчас гораздо лучше, Лофтин бодро зашагал прочь. Взглянув на часы, решил, что сенатор Сент-Клауд в данный момент все еще завтракает, так что у него в запасе есть несколько свободных минут.

Лофтин зашел в будку телефона-автомата и набрал номер капитана Форбса. Он был уверен, что капитан будет рад узнать, где искать Эбона.

Капитан Форбс был и в самом деле очень рад. Он попросил Лофтина повторить адрес и сказал:

— Спасибо вам, мистер Лофтин. Нам действительно очень нужно потолковать с Эбоном. Сейчас пошлю кого-нибудь за ним. А кстати, как вы его нашли?

На мгновение Лофтин замялся в нерешительности, потом признался:

— Следил за сенатором Сент-Кдаудом, он и привел меня туда.

— Сенатор Сент-Клауд? — переспросил капитан Джим Форбс. — Ну, политики! А меня он уверял, что не знает, где Эбон.

Лофтин повесил трубку, в душе весьма и весьма довольный собой. Теперь этот Эбон вонючий будет знать, что с Джеральдом Лофтином лучше не связываться!

Выйдя из будки, он сел в «фольксваген» и направился в ресторан Бреннана. Сейчас его уже не волновало, что там себе подумает какой-то репортеришка.

Сенатор Сент-Клауд сидел в ресторане с репортером из новоорлеанской «Стейтс-айтем». С завтраком они покончили и пили кофе; сенатор курил сигару, а репортер усердно строчил в своем блокноте.

Лофтин подошел к ним и бесстрашно обратился к Сент-Клауду:

— Сенатор, не мог бы я с вами переговорить?

Всего несколько минут.

Сенатор уставился на него неузнавающим взглядом, потом с видимым усилием сложил губы в улыбку.

Наспех познакомил Лофтина и репортера, извинился перед последним и отвел Лофтина в сторону.

— Слушайте, Лофтин, — сердито начал Сент-Клауд, — какого черта? Вы же знаете журналистов. У этого репортера уже ноздри дрожат от запаха жареного. Он из меня все жилы вытянет, чтобы узнать, зачем вы приходили.

— Все понимаю, сенатор, — ответил Лофтин. — Но идея не моя, а мистера Фейна. Он распорядился, чтобы я поговорил с вами.

— О чем?

— Насчет этой угрозы. Ему звонил капитан Форбс, рассказал о дневнике. Вот мистер Фейн и захотел узнать, что вы собираетесь предпринять.

— Предпринять? А какого черта я могу предпринять? — фыркнул Сент-Клауд. — Буду участвовать в параде, если Рекса именно это интересует. Если я стану играть в прятки каждый раз, как получу угрозу… И передайте Рексу, что не дело подсылать ко мне холуев, когда я завтракаю с журналистом.

На сегодня с Лофгина было довольно. Никто, пусть даже такая шишка, как этот сенатор, не смеет подобным образом обращаться с Джеральдом Лофтином! Охватившая его злость заставила забыть об осторожности.

— Можете считать меня холуем, но этот холуй побеседовал-таки сегодня с вашим дружком Эбоном насчет завтрашней демонстрации! — горделиво выпалил Лофтин.

— Как же это вам удалось? — искренне изумился Сенатор. — Как вы его нашли?

— Выследи-'! вас до его явки сегодня утром, — похвастался Лофтин.

— Выследили? Вы за мной следили?» Господи Боже ты мой, подумать только… — Сент-Клауд внезапно осекся, глаза его гневно сузились. — Какое, к чертовой матери, вы имеете право… Так теперь Эбон решит, что это я навел вас! Башку бы расшибить вам на куски, как гнилую дыню, Лофтин!

Глава 11

Исполнение одной очень важной части своего плана Эндоу слишком затянул.

— Что же вы так поздно? — упрекнул его продавец. — На сегодня все уже запаслись нарядами.

Слово «все» он выделил, прихлопнув ладонями по прилавку.

Эндоу взглянул на продавца с нескрываемым недоверием. Он был убежден, что перед ним самый что ни на есть отъявленный гомик. Новый Орлеан, этот Вавилон двадцатого века, просто кишел сексуальными извращенцами — они, здесь повсюду, куда ни плюнь. Эндоу хотел было пойти в какой-нибудь другой магазин, но заявление продавца по поводу дефицита костюмов его насторожило и встревожило. Без костюма и маски ему не обойтись.

— Ну что-то же у вас осталось? — настаивал он. — Не могли же, на самом деле, разобрать все костюмы.

— Ничего стоящего, — разочаровал его продавец. — Пойдемте, покажу, если хотите.

Виляя пышным задом, продавец повел его в глубь магазина к вешалкам. Эндоу следовал за ним на безопасном расстоянии, чтобы ненароком не соприкоснуться с пороком.

Продавец брезгливо показал на несколько костюмов, сиротливо висевших на вешалках.

— Видите? Все, что осталось. Одна мура, никакого шика.

При чем тут шик, возмутился про себя Эндоу, он что, за бабу его принимает? Или за одного из тех, кому неймется разгуливать в бабьих тряпках?

И тут Эндоу высмотрел как раз то, что хотел. Он указал на одну из вешалок:

— А как насчет этого?

У продавца даже глаза на лоб полезли.

— Костюм Санта-Клауса? На масленицу?! Бог с вами, это же неслыханно! Не знаю даже, как он вообще здесь оказался в такое-то время года!

— Но он ведь сдается напрокат?

— Конечно, все, что есть у нас в магазине, сдается напрокат. А знаете… — Продавец склонил голову к плечу и жеманно приложил палец к губам. — Хотя на моей памяти никто не наряжался Санта-Клаусом на масленицу, в этом что-то есть… Потрясающе!

Пусть-ка поломают голову, что это может значить.

Правда, дружище, если хотите хотя бы отдаленно смахивать на Санта-Клауса, вам придется подвязать не одну подушку!

Продавец пронзительно захихикал, без стеснения тыча пальцем в тощую фигуру клиента. Эндоу в нетерпении повысил голос:

— Я страшно спешу! Не могли бы мы…

— Хорошо, хорошо, — тряхнул головой продавец. — Не будем так волноваться!

Он сдернул с вешалки костюм и краснощекую маску с, белой бородой и понес их к кассе у входной двери. Из-под прилавка он достал большую картонную коробку и принялся укладывать в нее костюм.