Глава 4

Садовый район назывался так потому, что до Гражданской войны там были разбиты огороды. Десятилетия с 1830 по 1860 год в Новом Орлеане стали периодом процветания, и многие из быстро обогатившихся начали строить дома в Садовом районе.

Даже с учетом того, что их возводили рабы, они были непомерно дорогими для своего времени.

Садовый район оставался, вероятно, последним оплотом довоенной аристократии. Дома на участках гигантских размеров почти все были сооружены в стиле неоклассицизма, с греческими портиками на фасаде — по одному на каждый этаж. Чаще всего они были двухэтажными; большинство из них насчитывало как минимум тридцать огромных комнат, с высоченными потолками (во многих случаях высотой восемнадцать футов), с окнами от пола до потолка (их делали такими в поисках спасения от влажной, как в бане, жары новоорлеанского лета).

Случаи, когда один из таких древних домов сносился под новое строительство, были редчайшим исключением.

Кто-то однажды сказал, что эти довоенные особняки похожи на загримированные трупы. Содержание их обходится чрезвычайно дорого, требует огромного штата прислуги: живущие в них люди должны — обязаны! — быть богатыми. И все же Садовый район до сих пор любят и заботливо за ним ухаживают, он представляет собой самый престижный и фешенебельный жилой район Нового Орлеана, где все дышит напоминанием об изысканной роскошной жизни, которую вели давние предки в самом автократическом обществе, которое когда-либо знал мир.

Френсис Эндоу был плохо знаком с историей Садового района. Стоя на тротуаре у резиденции Рексфорда Фейна и наблюдая за тем, как к нему на бал съезжается чуть ли не все высшее общество Нового Орлеана, никакого дыхания истории он не ощущал.

Этот бал был не единственным. В последние дни масленицы ночные балы происходят в самых разных частях города, и обыватели собираются возле наиболее изысканных домов, как кинофанаты в день премьеры, чтобы поглазеть на знаменитостей.

Большинство гостей прибыло в наемных лимузинах. Взору зевак предстали наряды как по последней моде, так и самые старинные. Поскольку в приглашениях выбор был оставлен на усмотрение гостей, только половина их была в маскарадных костюмах и масках.

Пожилая пара неподалеку от Эндоу заинтересованно обсуждала это обстоятельство.

— Говорят, Фейн нарочно пошел против традиций. Считает, что маскарады вышли из моды, поэтому разрешил гостям самим решать насчет костюмов.

— Рексфорд Фейн всю жизнь воротит нос от наших традиций: что угодно, лишь бы не как у людей.

— Ну, мистер Рексфорд Фейн может себе это позволить. Кто, по-твоему, с него спросит с таким-то положением?

Эндоу такие детали бала Фейна не интересовали.

Он покинул словоохотливую парочку, протискиваясь поближе к открытым воротам, где два охранника не без труда сдерживали толпу любопытствующих.

Ассортимент маскарадных костюмов отличался разнообразием, а те приглашенные, что предпочли обойтись без них, были одеты элегантно и стильно: мужчины по большей части в смокингах, дамы — в вечерних платьях. Несколько дам появились в современных брючных костюмах, и почти все женщины обилием драгоценностей, которыми они были увешаны, напоминали сверкающие люстры.

Эти гости для Эндоу интереса тоже не представляли. Его интересовал лишь один из них — сенатор США Мартин Сент-Клауд.

После девяти часов, когда поток гостей почти иссяк, Эндоу заволновался, что как-то пропустил его незамеченным.

Но ровно в девять тридцать подкатило такси, шофер выскочил и открыл заднюю дверцу, и сенатор Сент-Клауд явил себя взорам собравшихся. Он обернулся и протянул руку кому-то, остававшемуся внутри автомобиля.

Женщине, которой Мартин Сент-Клауд помог выбраться из такси, было около тридцати пяти; туалет и прическа, в которую были затейливо уложены ее длинные светлые волосы, поражали воображение.

Невысокая, ниже ста шестидесяти, она, взяв под руку долговязого сенатора, стала еще миниатюрнее.

Пока они шли к воротам, зеваки любовались этой очаровательной парой: высокий смуглый красавец сенатор с властной осанкой и его кроха жена, несущая свою чарующую красоту с царственной величественностью.

Ничего из этого Эндоу почти не заметил. Он сфокусировал взгляд, как объектив фотокамеры, на худощавом лице сенатора, стараясь как можно лучше запомнить его черты в отведенное ему столь короткое время.

Но когда пара исчезла из виду, он удовлетворенно отметил про себя, что теперь при следующей встрече узнает сенатора США Мартина Сент-Клауда с первого взгляда.

Дело сделано, и Эндоу направился прочь от особняка. Лишь сейчас он позволил себе подумать о жене сенатора, . Как может человек, имеющий такую обворожительную жену, мелькнуло у него в голове, путаться с другими бабами?

Шагая по дорожке к особняку Фейна, Мартин Сент-Клауд сказал:

— У старины Рекса сегодня, похоже, большой наплыв.

— Как всегда, — отвечала Ракель. — Кто же в Новом Орлеане посмеет не принять приглашение на бал Рексфорда Фейна?

— Ты, например. Ты ведь не хотела идти, — парировал Мартин, и в тоне его прозвучали нотки раздражения — отголоски их недавней ссоры.

— Ну, у меня-то есть уважительная причина. А что, если мы сегодня здесь встретим одну из твоих девиц? — медовым голосом пропела Ракель. — Только представь себе, как ей будет неловко… да и тебе тоже. Я ведь только пекусь о твоем благополучии, милый.

Господи, если бы она только знала! Мартин внутренне съежился, представив, что всего через считанные минуты они лицом к лицу столкнутся с Одри Фейн. А вслух произнес:

— Иногда, особенно в последнее время, я начинаю задумываться, насколько ты действительно заботишься о моем благополучии, Ракель. Из-за чего мы недавно, например, ссорились: подумаешь, прокачусь на платформе на параде Рекса! Боже мой, что тут такого, проще не бывает!

— Действительно, проще не бывает. И глупее! Ты в сенате почти заканчиваешь второй срок, Мартин.

Думаю, тебе пора прекратить выставлять себя напоказ, как какому-то киноактеру.

— В том-то весь и смысл, Ракель! Сама говоришь:

«Почти заканчиваешь второй срок». В этом году собираюсь переизбираться. И в тот самый момент, когда я перестану выставлять себя напоказ, мне как сенатору придет конец А ты разве не слышала? Политика нынче превратилась в шоу-бизнес.

— Возможно, поэтому я ее так и ненавижу, — тихим злым голосом проговорила Ракель. — Это всего одна из многих причин.

— Хорошо, хватит, твое мнение о политике мне прекрасно известно, бог — свидетель, уже наслышан, сколько можно! — огрызнулся Мартин и тут же прошипел сквозь стиснутые зубы; — Да улыбайся же… на нас смотрят.

Они шли через просторную веранду к широко распахнутым дверям, Рексфорд Фейн спешил им навстречу с протянутой рукой, его привлекательное аристократическое лицо сияло гостеприимной улыбкой. Льющийся из особняка свет создавал для него весьма выгодный фон.

И Ракель тоже улыбалась ослепительно. Здесь Мартин отдавал ей должное. Наедине с ним она как могла поносила тот образ жизни, на который он их обрек, но на людях скрывала все это за совершенно непроницаемым фасадом — всегда улыбающаяся, обаятельная, приветливая, всем довольная супруга преуспевающего политика. Она даже вступалась за него, особенно в жарких политических спорах, а Мартин прекрасно знал, как ей претят политические дискуссии любого рода.

Рукопожатие Рексфорда Фейна было крепким, говорил он с типичным для южанина акцентом.

— Клянусь Богом, Мартин, я думал, вы вообще не придете. — Он склонился поцеловать Ракель в щеку. — Все краше и краше с каждым днем, прелесть моя.

— Ты ведь знаешь нас, политиков, Рекс, — решил свести все к шутке Мартин. — Всегда опаздываем, чтобы превратить наше появление в грандиозное событие…

Рексфорд Фейн производил внушительное впечатление. Мартин знал, что ему уже шестьдесят, но на вид не дал бы и пятидесяти. Он оставался бодрым и сильным человеком, обладающим энергией и неутомимостью динамо-машины, острым умом и широкими знаниями. Познав нищету, он нажил огромное состояние. Сейчас, пользуясь своим богатством и влиянием в Новом Орлеане, он добивался еще большей власти. Рексфорд Фейн был самым могущественным в городе сторонником Мартина, источником значительной части средств на финансирование его предвыборной кампании; он откровенно признавался Мартину, что жаждет стать «творцом королей», то есть строил планы продвинуть Мартина в президенты.

Для Мартина не было секретом, что в делах Рексфорд Фейн отличается жестокой беспощадностью, но тем не менее он ему нравился. Порой лукавый внутренний голосок спрашивал его: а не проистекает ли эта приязнь из того факта, что Фейн оказывает ему щедрую поддержку и в один прекрасный день сделает из него президента Соединенных Штатов? И Мартин неизменно отвечал, как он надеялся, вполне искренне, что дело совсем не в этом.

Была, правда, у Фейна одна черта, от которой Мартина слегка коробило. Он прикидывался этаким аристократом-плантатором, джентльменом из сельской глубинки Юга, хотя Мартину было доподлинно известно, что Фейн родом из северного штата США Нью-Джерси. Фейн освоил протяжный медлительный говор и одевался, как плантатор. Вот и сейчас на нем были сапоги ручной работы, сорочку его вместо галстука украшал черный шнурок. Курил он весьма вонючие сигары, скрученные из очень темного табака, и не снимал широкополой плантаторской шляпы, которую ему изготовили за бешеные деньги во время одной из поездок по его обширным сельским владениям.

Однако, полагал Мартин, любому человеку свойственны некоторые причуды.

Фейн тем временем протиснулся между ними, обхватил их за плечи и повел в дом.

— Заходите, заходите! И поторопитесь добыть чего-нибудь освежиться, пока тут все бочки не опустошили.

Прямо у порога их встретил чернокожий официант с подносом, уставленным разнообразными напитками, самое видное место среди которых занимал пунш «Плантаторский». Мартин выбрал себе шотландское виски с содовой. Ракель подняла с подноса бокал с коктейлем «Том Коллинз», после чего Фейн увлек ее в сторонку и принялся энергично нашептывать что-то на ухо. Ракель прислушивалась, старательно храня на лице дежурную улыбку.

Мартин поспешил воспользоваться короткой передышкой, радуясь тому, что можно оттянуть момент, когда придется окунуться в шумную суету бала. Он поставил стакан на столик слева от двери, достал и закурил сигару, обводя помещение одобрительным взглядом.

Он бывал здесь нечетное множество раз, и всегда этот дом производил на него такое сильное впечатление, словно он видел его впервые. Возможно, он переносил на него чувства, которые испытывал к самому Фейну.

Фейн купил дом несколько лет назад, содрав внутри буквально все, оставив одни голые стены, и, не останавливаясь перед расходами, заново восстановил интерьер столетней давности в первоначальном виде, добавив лишь современные удобства: электрическое освещение, кондиционеры, новейшую сантехнику и так далее.

Интерьер изобиловал лепниной, напоминающей свадебный торт, и сверкающими люстрами. Мраморные камины были практически в каждой комнате. Расположенное во дворе старинное жилье для рабов после ремонта было превращено в гостевые комнаты.

Мартина изумляла роскошная винтовая лестница, ведущая из прихожей на второй этаж. Она представляла собой как бы центральную ось всего здания, и Мартин частенько воображал, что само здание сооружали вокруг лестницы таким образом, чтобы она представала взору в наивыгоднейшем ракурсе.

Но как бы ни нравился дом Мартину, жить в нем он бы не хотел. На одно его содержание ушло бы целое состояние. У Фейна постоянно работало не менее десяти человек прислуги, да и гости у него не переводились. Попробуй пожить в таком доме на сенаторское жалованье — не успеешь глазом моргнуть, как пойдешь по миру.

Однако экстравагантность и кричащая роскошь этого жилища идеально дополняли личность его хозяина. Фейн чувствовал себя здесь в своей тарелке.

Несомненно, ему помогало то, что он-то, такой дом себе вполне мог позволить.

Мартин, смакуя глоток виски, увидел направляющегося к нему Фейна. Оставшаяся за его спиной Ракель, как успел заметить Мартин, как раз в этот момент здоровалась с Одри Фейн. Жена Фейна умерла много лет назад, и Одри, его единственное дитя, во время многих светских мероприятий в особняке Фейна исполняла роль хозяйки дома.

Мартин смотрел, как Одри — высокая, уверенная, элегантная, в ниспадающем до пола платье цвета шампанского, почти такого же оттенка, как ее длинные волосы, — радостно улыбается Ракель. Сейчас в ней нельзя было угадать ни малейших признаков вулканических плотских страстей, полыхавших под безупречной оболочкой. В таком одеянии, необыкновенно сдержанная, она казалась Мартину девственницей, возможно, фригидной, и столь же бездушной и безжизненной, как статуя. Ничто, конечно, не могло быть дальше от истины, нежели этот образ.

Внезапно до Мартина дошло, что Одри уставилась прямо ему в глаза. Перехватив его взгляд, она подмигнула ему, нарочито медленно и непристойно.

Выходка эта никак не вязалась с ее обликом.

Мартин стоически смотрел в сторону, делая вид, что ничего не заметил. Черт бы ее побрал, это же совсем рехнуться надо, чтобы рисковать подобными проделками на глазах у его жены и своего отца!

Хотя Рексфорд Фейн скорее всего и не стал бы обращать никакого внимания — по крайней мере до тех пор, пока ничто не угрожает политической карьере Мартина. Мартин был почти уверен, что старик знает о его романе с Одри. Во взаимоотношениях полов Фейн не очень чтил моральные ограничения. Однажды кто-то сказал, что в этом плане у него мораль товарного вагона, спаривающегося со всем, что подгонят. При этом он не особенно и старался держать свои похождения в тайне. По правде говоря, для него в этом и не было необходимости; он не боялся потерять голоса избирателей, если вдруг выплывет, что он волокита, прелюбодей, неверный супруг.

«А ты зачем так рискуешь, Мартин? — спросил его ехидный внутренний голосок. — Ведь вся твоя карьера может пойти прахом…»

Этот вопрос голосок задавал ему и раньше. Он никогда на него не отвечал, не стал отвечать и сейчас. На такой вопрос ответа не существует.

Фейн приблизился к Мартину и обнял его за плечи.

— Пойдем-ка ко мне в кабинет, сенатор. Поболтаем, пока не набрались. Да не переживай, твоего отсутствия здесь никто не заметит. Клянусь Богом, мы же с тобой с глазу на глаз словечком не перемолвились, с тех пор как ты вернулся из Вашингтона.

Кабинет Фейна был устроен в сугубо мужском духе и сочетал в себе бар, бильярдную и помещение для работы. Огромных размеров, он был обставлен просторными удобными креслами и короткой дубовой стойкой с медным поручнем, рядом с которой красовалась медная же плевательница. В одном углу стояло шведское бюро, бумаги торчали из всех щелей. В другом углу под подвешенным на шнуре зеленым абажуром раскинулся большой бильярдный стол.

На полу повсюду были беспорядочно брошены медвежьи шкуры, стены украшали портреты дородных обнаженных натур вперемежку с охотничьими трофеями. В свое время Фейн был заядлым охотником — каждый год выезжал на сафари в Африку и тому подобное. Теперь же охотился совсем мало.

Разве что за дородными обнаженными натурами и неосторожными политиками, мелькнуло в голове у Мартина.

Книг в кабинете не было: чтением Фейн не увлекался.

Обитель сибарита — что, по мнению Мартина, было для Фейна исключительно точной характеристикой.

Как он и ожидал, Фейн предложил:

— Сыграем, сенатор?

Размахивать кием Мартину совсем не хотелось, но обсуждением у себя в кабинете вопросов политического свойства Фейн занимался только за бильярдом, это был освященный традицией ритуал.

— Можно, — согласился поэтому Мартин.

Фейн установил шары и жестом предложил Мартину разбить пирамиду. А сам принялся неторопливо водить мелком по кончику кия.

— Как по-твоему, Мартин, придется попотеть на предварительных выборах?

Мартин положил первый шар в боковую лузу. Подумав, уклончиво произнес:

— Трудно сказать. Джейсон Кларк, конечно, боец и оратор искусный, да и для здешних свой, как раковый пирог.

— Да, он уж такой, наш старина Джейс, тютелька в тютельку, — хохотнул Фейн. — Вообще-то мужик он ничего, но ему бы лучше оставаться в палате представителей. Там ему самое место. В сенате он нам не нужен.

— Мне, во всяком случае, он нам точно не нужен. Ни под каким видом.

— Не боись, дружище. Мы его уделаем, клянусь Богом, уделаем. А тебе добрая драчка на предварительных выборах будет только полезна. Адреналин так и попрет!

«У тебя попрет, хочешь сказать», — подумал про себя Мартин, но вслух вместо этого возразил:

— Победить на предварительных — только полдела. Мне ведь еще осенью придется схватиться на выборах с тем, кого выдвинут республиканцы.

Фейн пренебрежительно отмахнулся:

— Когда это у республиканца был хоть какой-то шанс на избрание в сенат от суверенного штата Луизиана? Ты, главное, не суй член куда не надо, и все будет в порядке!

Четвертый шар Мартин промазал и отошел, уступая место Фейну. Кий свой он поставил в стойку — это тоже было частью ритуала. Фейн всегда уступал первый удар сопернику, дожидался его промаха, а после этого безошибочно заканчивал игру.

Мартин закурил сигару и направился к стойке бара налить себе чего-нибудь выпить.

Было ли язвительное предупреждение Фейна прозрачным намеком на то, чтобы Мартин был поосторожнее с Одри? Или просто соленая мужская шутка за бильярдом?

Видимо, все-таки и то и другое, решил Мартин.

Фейн есть Фейн.

Когда он вернулся к бильярдному столу, Фейну оставалось положить три шара. Мартин наблюдал, как он готовит очередной удар, которым опять положил шар в лузу, казалось бы, без всяких усилий.

— Больше не думал «ад тем, о чем мы говорили в Новый год? — поинтересовался Фейн, не поднимая глаз от зеленого сукна.

— Имеешь в виду, чтобы баллотироваться в президенты?

— Сдается, именно это я и имею в виду.

— Каждый политик думает об этом месте на Пенсильвания-авеню в городе Вашингтоне. Но до выборов еще два года, Рекс.

— Поэтому-то сейчас самое время серьезно над этим задуматься. Для того чтобы все устроить, требуется время, Мартин. Делегатов-выборщиков нужно обхаживать, укрепить свои политические позиции, поездить по стране, повыступать, чтобы тебя все узнали… Да тебе и так все известно.

— Известно. Меня другое тревожит. Жена моя, например: Ракель сыта политикой по горло. Если узнает, что я собираюсь баллотироваться в президенты, в ладоши хлопать от счастья не станет.

Фейн выпрямился, взгляд его вдруг стал жестким и колючим.

— Ты позволяешь жене командовать собой, Мартин? Она до сих пор меняет тебе пеленки?

— Конечно, нет! — обиженно воскликнул Мартин. — Но человек должен думать о своей семье.. Это же часть моей жизни.

Фейн несколько секунд сверлил его раздраженным взглядом. Затем вдруг ласково улыбнулся и похлопал Мартина по плечу.

— Не заводись, старина. Как только она начнет хозяйничать в Белом доме, сразу придет в норму.

— Далеко в этом не уверен.

— Фейн его возражение оставил без внимания и быстро положил в лузу оставшиеся два шара. Поставил кии в стойку и принялся стряхивать мел с ладоней.

— Может, пойдем на бал? Полночь скоро, время снимать маски. В них, правда, не больше половины гостей, и кто под ними скрывается, мне известно, только я всегда делаю вид, что жду сюрпризов.

Пока они находились в кабинете, шум набиравшего обороты веселья возрос на несколько децибелов. Фейн провел его в бальный зал, просторное помещение в самом центре дома, которое в обычное время оставалось под замком и открывалось лишь по таким, как сегодня, особым случаям. Под потомком слегка покачивались массивные люстры. В движение их явно привело столпотворение в зале. Они излучали праздничное сияние на головы двухсот или около того гостей, заполнивших эти стены до отказа. Мебели здесь не было. Инструментальный квинтет расположился на возвышении у задней стены, чернокожие музыканты исполняли настоящий новоорлеанский джаз. Все стояли, весело болтая, смеясь, перекликаясь, взвизгивая, поглощая напитки с подносов, которые разносили обливающиеся потом официанты. Перед возвышением оставался свободный пятачок, где танцевали — или, скорее, пытались танцевать — несколько пар.

— Боже милостивый, это еще что за мать твою… — возбужденно прошептал на ухо Мартину Фейн. — Ты только посмотри, а! Ну и наглец же этот сукин сын черномазый!