Ахилл (тоже подходит к кровати). А меня ты узнаешь, тётушка? Я — Ахилл, твой племянник Ахилл.

Старая дама. А меня, тётушка? Я твоя племянница Леонтина.

Молодая девушка. А меня, тётушка? Я твоя маленькая Валентина, которой ты отказала все серебро.

Густав. Смотрите: улыбается.

Ахилл. Нет, как будто чем-то недовольна.

Густав. Всех нас узнала.

Ахилл (видя, что тётка открывает рот и шевелит губами). Тише!.. Она хочет говорить.

Виргиния. Отец небесный!.. Она видела бога… Она расскажет нам о райском блаженстве… На колени!.. На колени!..

Ахилл. Слушайте, слушайте!

Гортензия (смотрит на св. Антония с презрением и гневом; сердито и резко). Это ещё что за тип? Кто пустил ко мне в комнату нищего? Все ковры запачкал… Вон, вон! Тебе что было сказано, Виргиния? Нищих…

Св. Антоний (властно протягивает руку). Молчи!

Гортензия замолкает на полуслове и, не в силах произнести ни единого звука, так и остаётся с открытым ртом.

Густав (св. Антонию). Вы уж её извините! Она не знает, чем она вам обязана. Но мы-то знаем! Тут уж ничего не скажешь. То, что вы сделали, не всякому по силам. Может быть, это случайность или что-нибудь ещё… Не знаю, не знаю… Во всяком случае, я счастлив и горжусь тем, что могу пожать вашу руку…

Св. Антоний. Мне пора идти. У меня дела.

Густав. Ну нет, чёрт возьми! Так не годится. С пустыми руками вы отсюда не уйдёте. Не знаю, что вам даст тётушка, — это её дело, я за неё не отвечаю, а я переговорю с моим двоюродным братом, и пусть даже это чистая случайность или же ещё что-нибудь, мы вам заплатим не торгуясь, так что вы не пожалеете. Правда, Ахилл?

Ахилл. Само собой. Не только не пожалеете, а наоборот…

Густав. Мы не очень богаты, у нас дети, надежды на наследство лопнули, но за услугу мы отблагодарить должны — к этому нас обязывает семейная честь. Пусть потом не говорят, что чужой, незнакомый человек — всё равно, богатый или бедный, — оказал нам услугу и не получил вознаграждения, — разумеется, не превышающего наших возможностей, а они у нас, как я уже сказал, ограничены. Но в пределах наших возможностей вы будете удовлетворены. О, я знаю, есть услуги неоценимые и неоплатные! Мне вы об этом можете не говорить… Знаю; знаю, не прерывайте меня… Но всё-таки что-нибудь дать нужно… Назовите сумму… Сколько, по-вашему, мы вам должны? Конечно, вы не потребуете от нас золотых гор… Их у нас нет… Но любое ваше благоразумное требование будет удовлетворено.

Ахилл. Мой кузен прав. А пока мы сговоримся, я предлагаю тут же устроить маленькую подписку. Она вас ни к чему не обязывает, а вместе с тем даст возможность удовлетворить самые насущные ваши потребности.

Св. Антоний. Мне пора идти. У меня дела.

Густав. "Дела, «дела»… Какие там у вас могут быть дела! Нет, так не полагается… Это даже невежливо! Что скажут о нас люди, когда узнают, что вы нам вернули нашу дорогую усопшую и ушли от нас с пустыми руками? Если вы не хотите денег — я понимаю и ценю вашу щепетильность, — то, может быть, вы доставите нам удовольствие и примете от нас что-нибудь на память?.. О, ничего особенного, не бойтесь!.. Портсигар, булавку для галстука или же настоящую пенковую трубку… Мы бы вырезали на ней ваше имя, адрес, день рождения…

Св. Антоний. Благодарю вас… Не могу…

Густав. Наотрез отказываетесь?

Св. Антоний. Наотрез.

Ахилл (вынимает портсигар). Ну, так доставьте мне удовольствие — выкурите со мной сигару! Уж от этого-то вы, надеюсь, не откажетесь?

Св. Антоний. Благодарю вас. Я не курю.

Густав. Беда мне с вами!.. Короче говоря, чего же вы хотите? Есть же у вас какое-нибудь желание? Вам стоит только слово сказать… Вы внесли радость в наш дом, и здесь все к вашим услугам… Все к вашим услугам… К этому я ничего не могу прибавить… Во всяком случае, в пределах благоразумия… Но так уйти — значит оскорбить нас.

Ахилл. Постой! У меня мелькнула мысль, и, кажется, счастливая… Поскольку он ничего не хочет взять, — а я, как и ты, понимаю и одобряю такую щепетильность, потому что за жизнь платить нельзя, жизнь не имеет рыночной цены, — так вот подобное бескорыстие поднимает его до нас; следовательно, почему бы ему не оказать нам честь и не принять участие в нашем завтраке, который он так удачно прервал?.. Все с этим согласны?

Шёпот одобрения.

Густав. Да, это самое лучшее. Так все уладится. Ты отлично придумал. (Св. Антонию.) Вы ничего не имеете против? Мы потеснимся и освободим для вас место. Слышите? Почётное место! Жаль, конечно, что рябчики остыли, но если вы проголодались, то и так съедите. Идёмте, идёмте! Без церемоний! Как видите, мы люди радушные и не гордые.

Св. Антоний. Нет, право… Увольте… Мне очень жаль, но я не могу… Меня ждут.

Густав. Не откажетесь же вы позавтракать с нами! Да кто там ждёт вас?

Св. Антоний. Ещё есть покойник…

Густав. Покойник! Ещё покойник! Не убежит ваш покойник. Полагаю, что с нами вам будет интереснее. Не предпочтёте же вы наше общество покойнику.

Ахилл. Постойте, я понял, в чём дело. Вам, может быть, приятнее поесть на кухне? Там уютнее, не правда ли?

Густав. А кофе он мог бы выпить с нами.

Ахилл. Хе-хе!.. Не отказывается… Так ему больше по душе… Понимаю… Виргиния, оставь барыню, ты ей больше не нужна. Проводи этого господина в своё царство и угости на славу. Дай ему всего попробовать… Xa-xa! В обществе Виргинии вы, надеюсь, не соскучитесь. (Подходит к святому и покровительственно хлопает его по животу.) Ну что, угадал я? Не так ли, старый греховодник? Старый плут, ха-ха, старый плут ты этакий!..

Виргиния (тревожно). Барин…

Густав. Что такое?

Виргиния. Не знаю отчего, но только барыня не может больше говорить…

Густав. Как так — не может говорить?..

Виргиния. Посмотрите сами, барин. Они раскрывают рот, шевелят губами, машут руками, но не могут подать голос.

Густав. Тётушка, что с тобой? Хочешь сказать что-нибудь?

Гортензия утвердительно кивает головой.

И не можешь? Постарайся, сделай усилие! Ты устала. Это скоро пройдёт.

Гортензия жестами показывает, что не может говорить.

Что с тобой? Ты чего-нибудь хочешь? (Св. Антонию.) Что это значит?

Св. Антоний. Она больше не будет говорить.

Густав. Не будет говорить? Но ведь она только что разговаривала. Вы сами слышали. Она даже обругала вас.

Св. Антоний. Это было моё упущение. Теперь у неё отнялся язык навсегда.

Густав. И вы не можете вернуть ей дар слова?

Св. Антоний. Нет,

Густав. Когда же к ней опять вернётся голос?

Св. Антоний. Больше никогда.

Густав. Как? Она на всю жизнь останется немою?

Св. Антоний. Да.

Густав. Но почему?

Св. Антоний. Ей открылись тайны, которые она никому не смеет поведать.

Густав. Тайны? Какие тайны?

Св. Антоний. Тайны мира усопших.

Густав. Мира усопших? Это что ещё за новости? За кого вы нас принимаете? Нет, чёрт возьми, это уже слишком! Она разговаривала — мы все слышали, мы свидетели. Вы её лишили голоса, и я начинаю догадываться, с каким намерением. Сию же минуту верните ей голос, или…

Ахилл. Раз вы оставляете её в таком состоянии, тогда, значит, не стоило возвращать ей жизнь.

Густав. Если вы не можете вернуть её нам такою, какою она была до вашего настойчивого и нелепого вмешательства, то зачем вы её воскрешали?

Ахилл. Это низость.

Густав. Это злоупотребление нашим доверием.

Ахилл. Вот-вот, злоупотребление доверием. Возмутительно!

Густав. Вы что же это, шантажировали нас?

Ахилл. Нашли дураков!

Густав. Кто вас сюда звал? Как ни больно сознаться, но я должен сказать, что мне легче было бы видеть её мёртвой, чем в таком состоянии. Это слишком мучительное зрелище для её близких. Кто вам позволил якобы для того, чтобы сотворить чудо, врываться к мирным людям, которые ничего плохого вам не сделали, и причинять им горе? Но мы этого так не оставим.

Доктор. Полно, успокойтесь! Этот человек поступил, вне всякого сомнения, дурно, но он явно невменяем. (Подходит к святому.) Покажите-ка, друг мой, ваши глаза. Так и есть, так я и знал. Пока вы торжественно выражали ему свою признательность за чудесное воскрешение из мёртвых, я не считал себя вправе вмешиваться. Меня это, в сущности, не касается, но я с самого начала прекрасно понимал, в чём дело, и теперь вы видите, что я был прав: она не умирала. Тут нет ничего ни сверхъестественного, ни таинственного. Этот человек обладает лишь незаурядной нервной энергией и злоупотребляет ею. Вытворяет же он эти штуки, видимо, с какой-то целью. Как бы то ни было, это недопустимо. Он только вовремя подоспел, а если б он не явился, то я, да и каждый из вас, по всей вероятности, совершил бы такое же чудо, — я говорю «чудо», так как элемент чудесного здесь несомненно присутствует.

Густав. Как же нам быть?

Доктор. Поскольку он представляет опасность для общества, то его необходимо обезвредить, упрятать как можно дальше.

Густав. Так ему и надо! И вообще пора покончить с этой историей, — она у меня вот где сидит! Иосиф!

Иосиф. Что прикажете?

Густав. Сбегай в участок и приведи двух полицейских. Пусть захватят с собой наручники. Скажи, что речь идёт об опасном для общества субъекте, который, как мы видели, готов на все.

Иосиф. Иду, барин. (Убегает.)

Св. Антоний. Позвольте мне уйти.

Густав. Ну, старичок, продолжайте валять дурака. Подождите, вы скоро отсюда уйдёте. Даже с прекрасными и благородными провожатыми. Потерпите немного,

Ахилл. Да, друг мой, там вы не соскучитесь. Вы сможете показывать свои фокусы и проявлять свои таланты в более приятном и достойном вас обществе, а именно — в участке. Слыхали вы о чистке табаком?

Св. Антоний. Табаком? Благодарю вас, я не курю.

Ахилл. Ну, там вас научат. И ещё один совет. Когда явится за вами почётный караул, поговорите с ним о египетских фараонах. Они этим очень интересуются, вы им доставите большое удовольствие. Но, кажется, я уже слышу музыкальный звук их лёгких шагов. Да, вот и они.

Входят Иосиф, сержант и полицейский.

Сержант (указывая на св. Антония). Вот этого надо арестовать?

Густав. Его, его.

Сержант (кладёт св. Антонию руку на плечо). Паспорт!

Св. Антоний. Какой паспорт?

Сержант. Без паспорта? Так я и знал. Имя и звание!

Св. Антоний. Преподобный Антоний.

Сержант. Что значит «преподобный»? Мне собачьих кличек не надо. Как ваша фамилия?

Св. Антоний. Фамилии у меня нет.

Сержант. Говорите без утайки. Где вы украли халат?

Св. Антоний. Я ничего не крал. Это мой собственный.

Сержант. Значит, я солгал? Так, что ли? Повторите, не стесняйтесь.

Св. Антоний. Не знаю… Я полагаю… Вероятно, вы ошибаетесь.

Сержант. Запомним ваши дерзости. Откуда вы родом?

Св. Антоний. Из Падуи.

Сержант. Падуя? Это где? В каком департаменте?

Густав. Это в Италии.

Сержант. Я знаю, я хочу, чтобы он сам сказал. Значит, вы итальянец? Ага… Я так и думал. Откуда прибыли к нам?

Св. Антоний. Из рая.

Сержант. Из какого рая? Это ещё что за вздор? Где ваше постоянное местожительство?

Св. Антоний. Там, куда возносятся после смерти души праведных.

Сержант. Так-так, понимаю. Хитрить вздумал. Меня в дураках оставить. Сперва дерзить, а потом хитрить. Дело ясное. Валандаться не будем. Так что же он натворил? Украл что?

Густав. Я не беру на себя смелость утверждать, украл он что-нибудь или нет. У меня не было времени проверить, а я враг необоснованных обвинений. Справедливость — прежде всего. Но то, что он сделал, гораздо хуже воровства.

Сержант. Так я и знал.

Густав. Вам известно, какое несчастье постигло нас. Покуда мы оплакивали нашу дорогую усопшую и сидели за поминальным завтраком, этот субъект под каким-то предлогом проник в наш дом. О намерениях его догадаться нетрудно. Он воспользовался доверчивостью нашей простоватой старой служанки и добился того, что ему отворили дверь в комнату, где лежала усопшая. Вероятно, он рассчитывал на беспорядок в доме и на наш траур, чтобы наловить рыбы в мутной воде, и рыбы довольно крупной. Может быть, через разведчика он узнал, что на камине лежали все драгоценности и все серебро умершей. На его беду, наша тётушка не была мертва. И, когда она вдруг увидела в своей комнате эту подозрительную личность, она вскочила и стала гнать его прочь. Раздосадованный своей неудачей, он в отместку — уж не знаю, каким способом, это вам объяснит доктор, — лишил её дара речи и, несмотря на все наши просьбы, отказывается вернуть: очевидно, это с его стороны шантаж. Прошу, однако, иметь в виду, что я не жалуюсь, а только констатирую факт. Об остальном спросите доктора.

Доктор. Я дам все нужные объяснения в присутствии господина пристава. Если угодно, могу даже представить письменный доклад.

Ахилл. Ошибка тут невозможна. Он либо преступник, либо сумасшедший, а может быть, и то и другое. Во всяком случае, опасный для общества субъект, и его нужно посадить в тюрьму.

Сержант. Дело ясное, мы избавим вас от этого молодца. Рабюто!

Полицейский. Что прикажете?

Сержант. Давай наручники.

Густав. Мы вас потревожили, господа. Сделайте милость, выпейте по стаканчику на дорожку!

Сержант. Что ж, Рабюто, отказываться не след. Тем более что уж очень скучный арестант нам попался.

Густав. Иосиф! Бутылку и стаканы!

Иосиф уходит.

Выпьем за выздоровление нашей тётушки!

Сержант. В такую погоду стаканчик не повредит.

Густав. Дождь все идёт?

Сержант. Настоящий потоп. Я только улицу перешёл — полюбуйтесь на мой плащ.

Полицейский. Не то дождь, не то снег — не разберёшь.

Иосиф возвращается с подносом и всех обносит вином.

Сержант. Ваше здоровье, честная компания!

Густав (чокается с ним). Ваше здоровье, господин сержант!

Все чокаются с полицейскими.

Ещё по стаканчику!

Сержант. Не откажусь. (Щёлкает языком.) Славное винцо!

Св. Антоний. Я пить хочу. Дайте мне стакан воды.

Сержант (презрительно). «Стакан воды»! Вы видите, что на дворе? Там будет вам воды вдоволь. Дайте только выйти. Сама в рот будет течь… Ну, довольно канителиться! Рабюто, наручники! А вы подставьте руки.

Св. Антоний. Да я ничего.

Сержант. Что? Сопротивляться? Этого недоставало! Все вы на одну стать.

Раздаётся звонок.

Густав. Звонок!

Иосиф идёт отворять.

Который теперь час? Неужели это уже на вынос?

Ахилл. Нет. Ведь только ещё три часа.

Входит пристав.

Пристав. Милостивые государи и милостивые государыни, моё почтение! Мне уже обо всём рассказали. (Взглянув на св. Антония.) Да, я так и думал. Святой Антоний собственной персоной, преподобный Антоний Падуанский.

Густав. Разве вы его знаете?

Пристав. Как же мне его не знать? Он уже третий раз бежит из больницы. Понимаете, он — того. (Стучит пальцем по лбу.) И каждый раз, когда он вырывается на свободу, выкидывает одни и те же штуки: лечит больных, выпрямляет горбатых, — отнимает хлеб у докторов. Словом, совершает уйму противозаконных поступков. (Подходит к святому и внимательно его разглядывает.) Да, это он… Или, во всяком случае… Он как будто изменился с прошлого раза… Ну, если не он, так его брат… Что-то во всей этой истории мне кажется подозрительным… Ну, да там разберём… в участке… А теперь марш! Сейчас нам некогда… Марш, ребята! В участок, в участок, в участок!

Густав. Проведите его через сад. Не надо привлекать к себе внимание.

Дверь в сад открывается настежь. В комнату врывается снег, дождь и ветер.

Ахилл. Собачья погода! Снег, дождь, крупа!

Полицейские тащат св. Антония к двери.

Виргиния (бросается к св. Антонию). Барин, посмотрите! Ведь он, бедняга, босой!

Густав. Ну так что же? Карету ему, что ли, купить? Или устроить для него нишу?

Виргиния. Я дам ему свои башмаки. Возьмите, святой Антоний, — у меня ещё есть пара.

Св. Антоний (надевает башмаки). Благодарю. (Вокруг его головы зажигается ореол.)

Виргиния. Наденьте что-нибудь на голову, а то простудитесь.

Св. Антоний. У меня ничего нет.

Виргиния. Возьмите мой платок. Сейчас принесу зонтик. (Убегает.)

Ахилл. Старая дура!

Густав. В дверь отчаянно дует… Ступайте в участок — и дело с концом.

Виргиния (является с огромным зонтиком и протягивает его святому). Возьмите мой зонтик.

Св. Антоний (показывает на свои руки). Они сковали мне руки.

Виргиния. Я понесу. (Раскрывает на пороге зонтик и держит его над головой святого.)

Святого Антония ведут двое полицейских. Сзади идёт пристав. Под зонтиком у святого сияет ореол. В саду их сразу окутывает метель — и они скрываются из виду.

Густав (затворяет дверь). Наконец-то!

Ахилл. Уф! Насилу справились! Ну и шельма!

Густав (подходит к кровати). Как вы себя чувствуете, тётушка?

Ахилл. Что с нею? Она лишилась чувств, она падает…

Доктор (подбежав). Непонятно… Я думаю…

Густав (нагнувшись над кроватью). Тётушка!.. Тётушка!.. Что с вами?

Доктор. На этот раз она скончалась. Я вам говорил!..

Густав. Не может быть!

Ахилл. Нельзя ли её спасти, доктор?

Доктор. К сожалению, нельзя.

Молчание. Все столпились около кровати.

Густав (первый приходит в себя). Ну и денёк!

Ахилл. На дворе вьюга…

Густав. По правде сказать, мы довольно жестоко поступили с бедным стариком. В сущности, он нам ничего плохого не сделал.

Занавес.