Сара сглотнула.

— А где… где вы будете спать?

— А тебе не все равно? — усмехнулся он. — Во всяком случае, не здесь.

Оставляю тебя наедине с привидениями.

Сара беспомощно развела руками.

— Господин Трегоуэр…

— Ложись спать! — сказал он и вышел из комнаты.

Глухо стукнула дверь, и она услышала, как удаляются его шаги. Только теперь она поняла, в каком жутком напряжении была все это время, и вдруг почувствовала неимоверную тяжесть, давившую ей на плечи, и страшную слабость.

Это был невероятный вечер, и теперь, когда он был позади, ею сразу овладело уныние. Последние несколько часов она жила в таком нервном напряжении, которое совершенно изнурило ее, тем более что она испытала его впервые в жизни. Опьяняющая игра, которую она вела с Майклом Трегоуэром, отняла все силы и опустошила ее.

Оглядев еще раз комнату, Сара с ужасом вспомнила, что оставила внизу свою сумку. В сумке был пузырек с таблетками, которые она должна была принимать. При одной мысли, что ей предстоит пойти вниз и навлечь на себя гнев и насмешки Майкла, ей стало жутко. Придется дождаться, пока он ляжет спать, как бы долго ни пришлось ждать.

Ванная комната, примыкавшая к спальне, была не менее шикарной: кафель кремового цвета с желтыми розами, хромированные краны, металлическая кабина с душем. За дверью висели пушистые желтые махровые полотенца и темно-голубой халат. Сара разделась, приняла душ, стараясь не намочить волосы, насухо вытерлась полотенцем и, воспользовавшись тальком с резким мужским запахом, который она нашла на стеклянной полке, висевшей над раковиной, залезла в халат. Он был огромный, явно мужской, и она какое-то время сомневалась, чей он. Может быть, Адама? Вряд ли. От него чуть-чуть пахло кремом для бритья и еще чем-то незнакомым, наверное потом Майкла, подумала она нервно, значит, им недавно пользовались. Эта мысль взволновала ее, и, вернувшись в спальню, она встала перед зеркалом шкафа и долго смущенно смотрела на свое отражение.

Ее прямые волосы (завивать их было бесполезно) спадали на плечи; укутывавший ее халат скрывал стройность фигуры. Он доходил ей почти до щиколоток; она была чуть выше среднего роста, а Майкл Трегоуэр был не ниже шести футов. Она потуже затянула пояс на тонкой талии, чтобы не вывалиться из халата, и спрятала пальцы ног в длинном ворсе кремово-зеленого паласа. Видели бы ее сейчас друзья, вдруг подумала она и нахмурилась, вспомнив про Диану.

Где она? Вот что сейчас важно. Как она могла так поступить с девушкой, к которой хорошо относилась (во всяком случае, делала вид)? У Дианы было мало подруг: она была слишком себялюбива и самоуверенна для такого рода привязанностей, но Сара никогда бы не поверила, что она сможет так бессердечно поступить с ней. Диана, как никто другой, знала о ее болезни. И все же она, без всякого предупреждения, устроила ей это приключение, хотя вполне могла предположить, что оно плохо кончится.

Сара покачала головой. Конечно, Диана не знала, что Адам умер, но, когда она получила записку Майкла, что бы в ней ни было, ей понадобился козел отпущения. Ее расстроила записка? Или она решила, что Сара справится со слепым человеком? Во всяком случае, она не появилась в театре и предоставила Саре разбираться во всем самой. Это непростительно. Вздохнув, Сара взяла с туалетного столика мужскую щетку для волос и стала расчесывать волосы. Завтра, подумала она и состроила себе рожицу перед зеркалом, завтра ей придется во всем признаться Майклу Трегоуэру. Конечно, приятно делать вид, что ты такой же полноценный, здоровый человек, как все, но больше так продолжаться не может. Впредь ни один мужчина не поступит с ней так, как Тони. Завтра она покажет Майклу свои лекарства, и все встанет на место, с грустью думала она.

Положив щетку на столик, Сара медленно пошла к кровати. Простыни были шелковые, мягкие, гладкие и очень дорогие. Наволочки, как и тяжелое покрывало, были отделаны кружевом; покрывало расшито шелком.

Сара не решилась лечь и села на край кровати, теребя концы пояса халата. Она впервые услышала вдали шум прибоя и заметила, какая жуткая тишина вокруг. Может, Майкл Трегоуэр уже лег спать? Она вздохнула. В ее квартире в Лондоне было всегда шумно из-за транспорта, кругом люди, а здесь, в Равенс-Милле, в этой глуши, ей при любых обстоятельствах было бы не по себе. Ну а после такого вечера — тем более, а тут еще ветер завывает и из-под двери несет холодом, разве успокоишься?

Значит, вот здесь Диана жила с Адамом? Похоже, что так. Спальня такая огромная, что, хотя и горит полдюжины ламп, в углах таятся тени.

Сара погладила подушки. Что Майкл имел в виду, когда сказал, что его дед придет свершить свою месть? Неужели в доме привидения? Диана ничего не говорила об этом… Впрочем, разве бы она сказала? Не сказала же она, что это не дом, а целый мавзолей.

Сара вздохнула, встала и опять обошла комнату, выключила четыре лампы и оставила зажженными только две, у кровати. Она побоялась выключить все: в комнате тогда стало бы совсем темно.

Стоя у кровати, она опять оглядела халат. Ей не было холодно, и она не собиралась опять одеваться, чтобы спуститься вниз за лекарством. Душ плюс богатая фантазия так разгорячили ее, что она могла бы даже голой спуститься вниз и не почувствовать холода.

Она забралась с ногами на край огромной кровати и руками обхватила колени. Все-таки удивительно, думала она. Утром она выехала из Лондона, чтобы спрятаться здесь на пару недель от трудностей жизни. Нечего сказать, спряталась!

Она почувствовала тянущую боль в груди. Болело не сильно. Может, это несварение в результате нервного напряжения, которое она испытала за сегодняшний вечер, подумала она и вспомнила о таблетках в сумке и о том, что ей надо за ними спуститься. Наверное, Майкл Трегоуэр уже лег. Ей показалось, что дверь, когда она ее открывала, ужасно скрипит, но потом поняла, что это всего лишь игра ее воображения и обостренных чувств. Она быстро пересекла площадку и уверенно спустилась по лестнице в холл, где довольно легко при свете остывающего камина нашла открытую дверь в библиотеку.

Ее сумка лежала на стуле, где она ее оставила, и Сара быстро достала из нее пузырек с таблетками. Потом она подошла к подносу с напитками, налила себе немного содовой воды и быстро проглотила лекарство. Она подумала, опять убрала пузырек в сумку и, чтобы не вызывать подозрений, положила сумку на то же место.

Сара уже выходила из библиотеки, как вдруг зажегся свет, и, подняв голову, она увидела наверху у лестницы Майкла. Нет, это было уже слишком — опять с ним столкнуться! — и она судорожно схватилась за перила, чувствуя, что у нее нет сил передвигать ноги.

С проклятием он спустился к ней и, прежде чем она успела возразить, поднял ее на руки и понес на второй этаж.

— Что… Что вы делаете? — пробормотала она, пытаясь вернуть присутствие духа, а он легко нес ее сильными руками и насмешливо улыбался. — А я у тебя хотел об этом спросить, — сказал он. — Я услышал шум и подумал, надо пойти посмотреть, вдруг старик Адам пришел тебя попугать. — Майкл смотрел на нее, явно издеваясь. — Однако ты совсем тут освоилась, — заметят он, входя в спальню и спуская ее на пол у кровати. — Это не ради меня?

Сара вспыхнула, залившись румянцем от корней светлых волос до шеи в вырезе халата, что очень шло ей.

— Если… если вы имеете в виду это, — она указала на халат, — то… мне просто нечего было надеть.

— Разве я против? — спросил он, — Я думаю, ты также сможешь объяснить, зачем ты рыскала по моему дому.

— Я не рыскала. — Сара подняла голову. — Мне… мне был нужен… аспирин.

— Ах, аспирин, испытанное средство. Как прозаично! Неужели ты ничего лучше не придумала, Диана? Все двери заперты, ключи у меня.

Сара чуть не задохнулась.

— Вы действительно думаете, что я хотела сбежать в халате?

Он прищурил глаза.

— Ну что мне на это сказать? Я так понимаю, ты решила, что тебе здесь все-таки нравится?

— Понимайте как хотите. — Она сердито посмотрела на него. — А сейчас, если вы не возражаете, я бы хотела лечь спать.

— Ничуть не возражаю, — подтвердил он и насмешливо указал на кровать.

— Если можно, я… я только возьму свой халат. В отчаянии она приоткрыла рот.

— Вы… вы не посмеете!

— Почему же? Ведь он мой, не так ли? — Он моргнул. — Но если ты не хочешь мне его отдать…

Сара сразу поняла намек и трясущимися пальцами начала развязывать узел. Раз он думает, что она не хочет отдать халат, он отнимет его силой. Развязав узел, она повернулась к нему спиной и, сбросив халат, не слишком грациозно залезла под одеяло.

— Спасибо. — Он наклонился, поднял халат, но не отходил от кровати, и она с решительным видом держала одеяло под самым подбородком, чувствуя, что ею снова овладевает губительное возбуждение. — Ну, тогда спокойной ночи.

Она кивнула, боясь открыть рот.

— Спокойной ночи, — с трудом выдавила она наконец, и в его глазах мелькнуло любопытство.

— Что, испугалась? — холодно осведомился он, положив руку на стойку у изголовья кровати. — Похоже, ты нервничаешь. Кому я этим обязан, старику Адаму?

Сара закрыла глаза, надеясь на чудо: вдруг он уйдет? Но он не уходил. Она почувствовала, как прогнулись пружины, и поняла: он лег на кровать и ждет, что она будет делать.

Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями. Воспоминание о том, что между ними произошло внизу, накатило на нее горячей волной, но она вспомнила, как он повел себя. Пока он думает, что она его хочет, он ее не тронет. Вот если он поймет, что она его боится, тогда другое дело. Сара открыла глаза, посмотрела ему в лицо и с изумлением увидела в его глазах невыразимую муку. Решив, что он, наверное, думает о брате, она облокотилась на руку и, придерживая простыню этой рукой, другой коснулась его лица. Он резко отодвинулся, но не встал, и тогда она, набравшись решимости, тихо спросила:

— Я на самом деле вам нравлюсь, Майкл?

У него затвердел подбородок. Все его лицо, складки горько сжатого рта красноречивее слов говорили о его презрении к ней, но он все не уходил. — Такая невинная, — сказал он, словно самому себе, потом добавил: — А ты не боишься, что я захочу переспать с тобой?

— Я не могу остановить вас, — честно призналась Сара и удивилась, неужели он не слышит, как бешено колотится у нее сердце.

— Да, не можешь, — процедил он сквозь сжатые зубы, и в его глазах она увидела неистовую страсть.

Словно против воли, он пододвинулся и низко склонился над ней так, что она отпустила руку и откинулась на подушки. Она прерывисто дышала, воздух с трудом выходил из легких, а он касался пальцами ее губ, лаская, раздвигая их и все смотрел, не отрываясь, в расширенные зрачки ее глаз. — Ну что, кажется, мы уже наигрались? — поддразнил он ее хрипловатым голосом, наклонил голову и коснулся ее губ языком. — Ты боишься, Диана, я чувствую. У тебя сердце бьется, как птичка в силках. Так оно и есть, Диана. Птичка попалась в когти ястребу. И что бы ты ни говорила, тебе ничто не поможет.

— Вы… вы сумасшедший, — выдохнула она, а его губы, ласкавшие ее плечо, возбуждали ее, и она чувствовала, что слабеет.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но они лишь скользнули по его шелковой рубашке, и он тихо хрипловато рассмеялся.

— Вот так, — насмешливо похвалил он ее. — Попробуй останови меня.

Тогда посмотрим, кто кого.

Сара крутила головой из стороны в сторону, пытаясь как-нибудь освободиться, осознавая в то же время, что каждым движением тела выдает себя. Он расстегнул рубашку, и от прикосновения волос на его груди у нее сладко заныло сердце и кровь еще быстрее побежала по жилам.

Сама того не желая, она возбуждала его. Глаза, только что смотревшие на нее с презрением, зажглись страстью, и его движения стали более резкими: он постепенно терял контроль над собой.

— Ты… ты сука… — бормотал он, будто слова могли сделать чудо и вызвать к ней отвращение. Но он был уже совсем рядом с ней, отбросил ногами покрывало и придавил ее своим телом. Он властно прижался губами к ее губам, и ее голова в изнеможении провалилась в подушки.

Ее руки против воли нашли его плечи и трогали и ласкали их гладкую кожу с чувственным наслаждением. Она испытывала чисто физическое удовольствие от прикосновения его напряженного тела, гладила пальцами его сильные, твердые мышцы на спине и бедрах. Она ощущала каждый его мускул и как он отзывается в ней и от осознания этого полностью утратила чувство реальности. Ей вдруг стало все совершенно безразлично: пусть он думает, что она Диана!.. От него исходили такое тепло и такая мужская сила, он так властно держал ее в своих объятиях, что у нее не было ни сил, ни воли противиться ему. Она доверилась желаниям своего тела, лишь бы он продолжал обнимать, ласкать и целовать ее, делать с ней все, что захочет.

И когда она уже начала думать — и с надеждой, и со страхом, — что он действительно хочет взять ее, по его телу вдруг пробежала судорога отвращения, и он оторвался от нее. Он весь дрожал. Она чувствовала, как протестует его измученное тело, но он с усилием поднялся с кровати.

— Ну конечно, — невнятно говорил он, засовывая дрожащими пальцами рубашку в брюки, — конечно, тебе бы очень хотелось, чтобы я забылся, верно, Диана? Как бы ты ликовала, если бы тебе удалось соблазнить меня, как и брата!

— Вы сумасшедший!

Теперь возмущалась Сара; она приподнялась на локтях, совершенно не думая о том, как это выглядит. Почему он не считается с ее чувствами? Она же с его считается. Что бы он ни говорил сейчас, как бы ни вел себя, она знала: когда он только что целовал и ласкал ее, он делал это со страстью, а не с холодной враждебностью, и то, что он вот так ее бросил, отзывается в нем, как и в ней, болью.

— Нет, я не сумасшедший, Диана, — сказал он, отворачиваясь. — Завтра утром ты убедишься в том, что я абсолютно нормален. Просто в разных ситуациях нужны разные меры, вот и все. Ты умнее, чем я думал. А это еще раз доказывает, что никогда не следует недооценивать противника.

За ним с шумом захлопнулась дверь, и этот стук и пробежавший по телу холодок сквозняка словно отрезвили ее. Она оглядела свою грудь, набухшую и затвердевшую от желания, которое он в ней вызвал, и ей опять показалось, что это все не наяву. Неужели все это происходит с ней?

Неужели это она лежит в чужой кровати, голая, как в день появления на свет, и жалеет о том, что посторонний мужчина, которого она впервые увидела всего несколько часов назад, отказался переспать с ней?!

Да, он прав. Это не он, а она сумасшедшая. Он не сделал ничего такого, чего можно стыдиться. Он действительно думает, что она Диана, а она ведет себя так, что у него не возникает в этом никаких сомнений.

С отвращением она натянула на себя простыни, чтобы спрятать от себя самой свою наготу. Неужели она такая распутная, тревожно думала она. Или, может быть, ее поведение можно оправдать? Поймут ли, поймет ли он, когда все выяснится, почему она так себя вела? Может, утром, думала она, утыкаясь головой в подушки, может, утром она сможет все объяснить… Простит ли он ее?