– Но ты же ей служишь. И честно служишь, – возразил Уфимцев. – Прости, не усматриваю в твоих словах логики.

– Никакой логики. Одна практическая жизнь. Игорь. Меня так воспитали. Я могу только честно служить. Можно, конечно, уволиться, и в России бананами или прокладками торговать. Но чтобы это сделать, нужно изменить свой генетический код, суть свою, понимаешь? А это уже буду не я. Валера Витьковский умрет, а вместо него будет барыга по фамилии Витьковский. И эта фамилия не будет ничего значить…

Уфимцев щурил от сигаретного дыма карие глаза и вспоминал встречу двухмесячной давности в университетской общаге, куда он забрел для встречи с одной симпатичной особой. Тогда в коридоре Игорь нос к носу столкнулся со своим бывшим однокашником.

Сережа Малинин, истонченный юноша, падавший во время сессии в обмороки, когда появлялась угроза получить плохую отметку, взирал на Игоря сверху вниз и с барским снисхождением изрекал:

– Кому сейчас нужны твои командировки, Уфимцев! Кому?! Сейчас все делают деньги, карьеру, бизнес, а ты все в солдатики играешь…

Игорь взглядом окинул с головы до ног фигуру Малинина.

Зачесанные назад длинные волосы блестели от геля. Из-под длинного зеленого пальто натуральной шерсти, сшитого по последней моде «нью рашенз», выглядывал серый пиджак в продольную светлую полоску. На белой рубашке пылал яркий галстук. Узконосые туфли отражали тусклый свет ламп коридора общаги журфака МГУ.

– Где ты работаешь, Малина? – поинтересовался он.

– В российском представительстве международной компании, – ответил Малинин, – Старшим менеджером по рекламе.

– И что рекламируешь?

– А какая разница? – несколько смутился Малинин.

… – Куриные кубики, – ответил за него старый приятель и однокурсник Уфимцева Ленька, знавший про всех все, – А фирма твоя, Сергей, называется «Пи-Пи-Си-Пи».

– Чего-чего? – улыбнулся во весь рот Уфимцев, – Ты чего, в пипиське работаешь?!

– Это аббревиатура английская, – смутившись еще больше, но все же продолжая сохранять манеры лорда, парировал Малинин.

… – Так вот, Сергей, – заключил Уфимцев, переставший вдруг комплексовать по поводу своих потертых джинсов и такой же кожаной куртки, – Иди-ка ты со своими советами туда, где работаешь! Понял?!…

Игорь скупо улыбнулся, вспомнив эту встречу, и перебил Витьковского:

– Я вот у себя в редакции с одним чуваком поспорил. Говорю: ребята, не надо так борзеть! А то ведь народ обидится, танки развернет и…

– Не развернет, – плеснул еще водки в кружки лейтенант, – Далеко слишком переть. Да и не кому. В танковом батальоне Кулябского полка недокомплект личного состава восемьдесят процентов! Командиры взводов на границу выезжают в качестве простых наводчиков. Ты танк Оловаренко видел?

Игорь, вспомнив раскуроченную «восьмидесятку» на одной из застав, кивнул головой.

– Он недалеко от нас подорвался, прошлой весной, – начал рассказывать Валерка, – Тогда еще мы на другом месте стояли. Место, скажу тебе, еще более жопное, чем это. За спиной – гора, на горе – площадка, на площадке – застава, впереди – ущелье с Пянджем и «духи»…

…Мы у них как на ладони были. Тогда начальником заставы Олежка Воронов был. Отмороженный парень! Про таких говорят: «Нам женщин не надо – патронов давай!» В общем, зажали крепко, и «кулябцы» колонну сформировали, чтоб помочь. В танковом батальоне тогда бойцов вообще не было, одни офицеры. И за командира головного танка комбат сел, за наводчика – замполит, а вместо механика-водителя мой тезка, лейтенант Оловаренко…

Уфимцев, уставившись неподвижным взглядом в стену, слушал. Перед его глазами вновь и вновь всплывала картинка: Т-80, с уже снятыми кубиками активной брони[21] стоял, опустив долу длинный ствол пушки. Траков на нем не было – только один кусок гусеницы, словно последний след танка на этой земле, тянулся за кормой. Люки на башне, как уши слона, были нелепо откинуты.

… – До заставы они не дошли, – продолжал говорить Валера, – Наскочили на радиоуправляемый фугас…

От мощного взрыва под катком многотонную тушу танка развернуло на вторую мину. И взрыв прогремел под днищем…

Башенные люки открылись не скоро – лишь тогда, когда контуженные комбат со своим заместителем смогли осознать, что с ними произошло. Выбрались наверх, скатились под прикрытие катков, ожидая обстрела.

Но обстрела не было. Была тишина, которую они, размазывая кровь из ушей, уже не слышали. Офицеры сидели на обочине, видя как в тумане бегущих к ним контрактников мотострелкового батальона. И только сейчас осознали, что их должно было быть больше. На одного. На лейтенанта Валеру Оловаренко.

«Духи» рассчитали правильно: фугас, расположенный под днищем танка, должен был заставить сдетонировать боекомплект. И тогда от бронированного слона остался бы закопченный корпус и отброшенная на тридцать метров башня. Экипаж же в полном составе превратился бы в пыль. Но лейтенант сумел остановить подорванный танк на полметра раньше. И принял фугас, направленный под башню с БК, на нос танка, на себя…

Офицеры так и не смогли его достать через люк механика-водителя, который намертво заклинило взрывом. Разобрав боеукладку, танкисты вытащили тело лейтенанта через башню. Вернее, его верхнюю часть. Нижняя, размолотая в кашу, так и осталась в танке…

Валерий Оловаренко получил посмертно звание Героя России – одним из первых в новой стране, оставив одинокую старуху-мать. Впрочем, ей выплатили единовременное пособие…

И Уфимцев, вспомнив, что его месячная зарплата в том 1993-м году была больше того пособия, хлобыстнул вторую чарку, не чокаясь,. И тут же налил по – новой.

– Давай третий тост… – выдавил он.

…Ушедший за закуской Валера вернулся не скоро. Он посмотрел на ополовиненную бутылку водки и предложил:

– Может, Игорь, перерывчик сделаем, а? Свежим воздухом подышим…

Уфимцев снова прислушался к вою ветра за стенами вагончика и произнес:

– Погода, вообще-то, не подходящая для прогулки.

– А ля герр комм а ля герр, – ответил лейтенант, – Надо посты проверить. Если пойдешь, бери автомат.

Натянув поверх бушлата «лифчик» с магазинами и гранатами, припасенный старшиной, и закинув на плечо АК-74, Уфимцев нырнул в непроглядную темноту вслед за лейтенантом. Спустившись в черноту траншеи, он не видел перед собой ничего, пару раз оступился и измазал колено липкой глиной. После чего приноровился ориентироваться по огоньку сигареты впереди идущего Валеры. Вот красная точка поползла вверх – значит, впереди бугор со ступеньками, влево – траншея будет заворачивать…

Точка остановилась, и Уфимцев налетел на спину лейтенанта. Тот уже распекал часового.

– Опять, урод, спишь на посту?! – послышался звук смачной затрещины, – Хочешь, чтобы из-за тебя вся застава пропала, гондон!

Солдат, невидимый в ночи, что-то бубнил в свое оправдание.

– Что ты мне рассказываешь! – повысил голос Витьковский, – Если бы нас заметил, то остановил бы и пароль спросил! Давай сюда автомат! Дай, я сказал!!! Опять нечищеный – затвор не передернешь!

Валерка поставил автомат прикладом на землю и несколько раз ударил по затвору ногой. Нагнулся, подобрал вылетевший патрон. После чего произнес:

– Вот тебе, бача, наказание. Принять положение лежа!

Боец, что-то буркнув себе под нос, шлепнулся на дно грязной траншеи.

Лейтенант, размахнувшись, швырнул патрон вперед:

– Даю тебе ровно две минуты, чтобы нашел его. Время пошло!

Солдат, прерывисто сопя, пополз по извилистому ходу траншеи, обшаривая ее грязное дно.

– «Неуставняком» развлекаешься? – проговорил Игорь, наблюдая за представлением.

Валера повернулся к нему:

– У меня, Гоша, «кичи» здесь нет. И народа, который будет заменять этого урода, пока он картошку чистит на кухне в нарядах – тоже! Поэтому воспитываю, не отходя от рабочего места!

Из-за поворота послышалось сопение и позвякивание каски о стенки траншеи.

– Обратно ползет, – изрек лейтенант и посмотрел на светящийся циферблат командирских часов, – Смотри-ка, успевает. Успехи делает: в прошлый раз в норматив он только с третьего раза уложился!

Лейтенант Витьковский сунул автомат в руки вытянувшемуся по стойке «смирно» бойцу (на измазанном грязью его лице поблескивали одни глаза) и, обращаясь к солдату, заключил:

– Автомат почистить и о выполнении доложить сержанту Рязанову! Еще раз поймаю – отправлю в Хорог. Там тебе быстро местные очко отполируют!

И офицер с корреспондентом двинулись дальше.

Через десяток метров ход сообщения расширился до размеров довольно обширной площадки, на середине которой воинственно задрал нос к небу 82-миллиметровый миномет. В тот же момент навстречу им шагнула фигура. Щелчок снимаемого предохранителя слился с окриком:

– Стой, пароль!

– Сто двадцать шесть! – ответил лейтенант.

– Сто шесть, – помедлив, ответил часовой и добавил, – Проходите, товарищ лейтенант!

– Здесь у меня минометчики – контрактники, – вполголоса пояснил Уфимцеву Витьковский, – Эти ребята взрослые, знают: если службу тащишь – выживешь. Стреляют, кстати, хорошо. С первого залпа на Трехглавую гору мины кладут.

Он повысил голос:

– Кухмарев, ты?

– Я, – ответил фигура, приближаясь. – Наши все в блинде, отдыхают по третьей форме одежды, как положено…

– Объявляй боевую тревогу! – тут же скомандовал лейтенант. И добавил уже тише, обращаясь уже к корреспонденту, – За три минуты будут здесь и готовы к стрельбе. Первым же залпом Трехглавую накроют.

– Так по сопределке же стрелять нельзя! – хмыкнул Уфимцев.

– А Трехглавая на нашей стороне находится, – невозмутимо ответил Велерка, – Просто здесь Пяндж сильно петляет, поэтому кажется, что она на той стороне…

Игорь скептически хмыкнул и засек время. За спиной раздался дружный топот и лязг оружия. Лейтенант крикнул в темноту:

– Цель: Трехглавая! Два залпа из обоих стволов! Беглым…

В темноте вокруг минометов суетились фигуры, щелкая замками зарядных ящиков и вполголоса перекидываясь словами:

– Стели брезент у станины. Димка, тащи сразу две мины, чтобы не бегать. И усиленный заряд неси. Обычным не достанешь – до нее три километра.

…Первое орудие к стрельбе готово!… Второе…. – донеслось из другого капонира, – …тово…!

– Огонь! – скомандовал Витьковский.

Ночь перечеркнули полосы огня, вырвавшиеся из невидимых глазу стволов. Игорь успел вытащить из пачки сигарету, прикурить – и только после этого в далеких горах несколько раз блеснуло пламя разрывов. Минометчики дали еще один залп.

– Отбой! – скомандовал начальник заставы и повернулся к военному корреспонденту, – Видал?

– Чего я видал? – удивленно переспросил Уфимцев, – То, что твои ребята куда-то пальнули. Где-то что-то рвануло. Почем я знаю, что они на Трехглавую попали? Не видно же не хера!

– Я отвечаю! – важно парировал Витьковский. – Ты чего, мне не веришь?

– Знаешь, как во времена моего детства говорили? – усмехнулся Игорь, – «Наколка – друг чекиста». Кто тебя знает – может, ты меня разводишь!

… – Товарищ лейтенант! – прервал их спор подошедший контрактник Кухмарев, – В районе Трехглавой горы две зеленые ракеты взлетели!

Витьковский мгновенно повернулся в его сторону:

– Где?

После чего схватил висевший на груди бинокль и несколько долгих минут всматривался в ночь. Потом произнес:

– Ничего не вижу! Ты, Кухмарев, не ошибся?

– Нет, товарищ лейтенант, отвечаю! – несколько даже обиженно сказал солдат.

Начальник заставы обратился к корреспонденту:

– На Трехглавой «духов» быть не должно. Да и если бы мы их накрыли, они не стали салютовать ракетами. Значит, там наши? Та самая «детская неожиданность»? Вот что, Игорь: пойдем на третий пост. Он ближе всех к границе находится, может, там что-нибудь узнаем! Кухмарев… Передай мой приказ по «полевке»: всем постам усилить наблюдение, если кто проспит – отдам под суд, на хрен!

Офицер и журналист отмерили по узким траншеям не один десяток метров, пока добрались до заветного третьего поста. Здесь дежурило двое солдат. Старший из них – чернявый осетин с лычками ефрейтора, с едва заметным кавказским акцентом доложил, как, во сколько и в каком районе заметил взлетавшие зеленые ракеты.

Витьковский, навалившись грудью на бруствер, долго шарил окулярами бинокля по темному горизонту. Уфимцев подумал, что результат действий Валеры будет такой же, как и в предыдущий раз (то есть никакой). Поэтому, не дожидаясь результатов наблюдения, он присел на пустой патронный ящик, прячась от пронизывающего ветра. Вспомнил недавний разговор в вагончике и подумал:

«В Москве сейчас ночная жизнь в полном разгаре. Центр залит огнями, поток машин. На Пушкинской и на Тверской ночные „бабочки“ тусуются. А я здесь „играю в солдатики“…

Уже второй месяц. Весь левый фланг облазил. И кому это нужно? Читателям газеты, большинство которых составляют люди, живущие совсем другими интересами? Они прекрасно обойдутся без моих репортажей из «горячих точек». Для них они всего лишь экзотика, а экзотики не должно быть много.

Этим ребятам, что сидят на глиняной приступке в шаге от меня и смолят моршанскую «приму» в кулак, чтобы не засек снайпер? Да они мою газету в глаза не видели и не увидят. Более того, не прочитают ее и их родственники в России. Армия сейчас у нас рабоче-крестьянская, интеллигенция в солдатских погонах – нонсенс, поэтому газету в семьях этих пацанов не выписывают и не покупают.

Родине нужно? Стоп, а что такое Родина? С детства мы знали: «моя Родина – Советский Союз». Теперь его не стало. Теперь у нас Родина – Россия. Я слишком долго мотался по национальным окраинам страны, чтобы быстро привыкнуть к тому, что она сжалась, как шагреневая кожа. После августа 1991 – го прошло три с половиной года, а в Таджикистане до сих пор народ не понял, что произошло. А в России все поняли?

Нужно ли России, чтобы ее сыны умирали здесь? Как это сейчас говорится – на «южных рубежах СНГ». Блядь, слово – то какое выдумали… Почти как СПГ – станковый противотанковый гранатомет. Подавляющему большинству в стране наплевать на какие-то там «южные рубежи», у него более насущные проблемы. Государству? А есть ли оно, государство? Порой мне кажется, что многое в нем происходит просто по инерции с прошлых времен. Люди делают что-то, не задумываясь…

В центре прожигают жизнь за счет этого самого прошлого, не создавая ничего взамен. А здесь по привычке воюют и умирают. Что это – гены?

Гены народа, который не может иначе. Без государства его просто не будет, он покончит жизнь самоубийством, как человек, потерявший смысл жизнь. И это уже происходит. Безудержное пьянство, начиная с самых верхов и заканчивая низами – разве не самоубийство?

Но нас еще рано сходить с арены истории. Если нет смысла, его нужно выдумать. У нас вышибли одну опору, мы с упорством муравьев начали строить другую. И ведь построим, а? С помощью вот таких парней в погонах, о которых сейчас вытирают ноги. Гены… Сейчас, когда вокруг столько вакханалии, какая-то спайка, традиции и нежелание разлагаться остались только в армии. Как и полагается в переломные моменты истории, когда нет никаких ориентиров.

Интересно, сколько она продержится так? Группу советских войск в Германии Гельмут Коль разложил дойчмарками буквально за несколько лет…»

Уфимцев вспомнил лейтенантов, приехавших из Дрездена в 1990 году к своему бывшему солдату, учившемуся на журфаке МГУ, и угощавших их, студентов, немецким баночным пивом. Их разговоры… Господа (нет, тогда еще товарищи) офицеры предпочитали обсуждать свои новые должностные оклады после объединения Германии, возможность по – дешевке покупать машины и затариваться западными тряпками.

«А вот тебе это зачем нужно, Игорь? – прикурил от окурка новую сигарету Уфимцев, чувствуя, как никотином уже начинает царапать горло, – Имя здесь не сделаешь – для этого нужно писать либо про политиков и банкиров, либо про бандитов. А я… Такая же пехота, как все они здесь. Окопник. Но мне здесь нравится. Здесь я вижу смысл жизни. Своей жизни. Здесь я приобщаюсь к чему-то великому, пусть даже неосознанному, муравьиному. Сейчас государство строится с окраин. Только здесь понимают его смысл.

И мне здесь просто хорошо. Легко с этими ребятами, проще. И, пожалуй, единственный смысл моего пребывания здесь – демонстрация этим людям, что они делают важную работу. Корреспондент приехал – значит, о них на севере за этими горами еще не забыли. А то, что за этими горами забыли о самом корреспонденте – дело пятое…»

Витьковский положил на бруствер бинокль, потер озябшие руки и присел на корточки рядом со смолившим табак журналистом:

– Что, корреспондент, пригорюнился – замерз?

– Нет, просто думаю, – Игорь раздавил о каблук очередной окурок.

– Если замерз, – продолжал лейтенант, не слыша последней фразы собеседника, и продолжая напряженно размышлять о чем-то своем, потаенном, – Можешь опять в вагончик идти. Я тебе сопровождающего дам. А я здесь до рассвета посижу. Не нравятся мне эти ракеты, ох не нравятся…

Уфимцев представил холодную коробку временного жилища, в котором не разжигалась печка – буржуйка (труба была разбита осколком «эрэса» во время последнего артналета) и ответил:

– Нет, я тоже здесь останусь.

Офицер в ответ ободряюще хлопнул Игоря по плечу, поднялся с корточек и подошел к солдатам.

Они при виде своего начальника торопливо загасили сигареты и вытянулись перед ним настолько, насколько позволял тесный окоп. Витьковский, не обращая на них внимания, присел в самом темном закутке земляного укрытия, и, подсвечивая себе синим фонариком, наскоро начеркал в блокноте несколько слов. Потом распрямился и протянул солдату – кавказцу листок бумаги:

– Пулей на узел связи. Передашь листок радисту!

Ефрейтор, неуклюже козырнул, смахнув при этом локтем с бруствера несколько комков глины, и побежал по ходу сообщения. По звукам его быстрых шагов можно было судить, что все повороты, спуски и подъемы в траншее за долгое время он выучил наизусть и мог передвигаться по ним не только в темноте, но с завязанными глазами.

– Скоро рассвет, – подошел к Игорю начальник заставы, – Видишь, чуть светлая полоска над горами появилась? Там Памир. И Шамбала. Мы в ее предгорьях. Значит, часть великой истины распространяется и на нас. Мне здесь удивительно хорошо думается. Никогда не замечал за собой тяги к философии, а тут мысли о добре и зле появились, о смысле жизни, о будущем… Знаешь, как здесь говорят? Чем выше в горы, тем ближе к Аллаху. Не зря говорят…

Философствования пограничника прервал тонкий зуммер полевого телефона.

Витьковский откинул зеленую дощатую дверцу ящика, в котором находился аппарат, и прижал трубку к уху. Несколько секунд он напряженно слушал, затем повернулся к Уфимцеву:

– Будь здесь! Я – на узел связи. Скоро буду.

Как всегда, «скоро» лейтенанта Витьковского обернулось часовым ожиданием. Вернулся он в сопровождении трех солдат. Посматривая на стремительно светлеющее небо, окрашивающее розовым цветом склоны гор, Валерий энергично начал раздавать приказания.

– Кокоев! – обратился он к ефрейтору-осетину, вернувшемуся вместе с ним, – Пойдешь со мной! Туранджонов!

На окрик повернулся рослый таджик с ручным пулеметом.

… – Ты тоже! – заключил Валера, – И ты, Игорь! Твой автомат может пригодиться. И возьми у Вуколова рацию. Он у нас сапер, у него руки должны быть свободными.

– Да помню я этот проход, товарищ лейтенант! – с показушной обидой ответил парень с васильковыми глазами уроженца центральной России, – Без миноискателя и щупа найду!

– А ты не хвастайся, Вуколов! – оборвал его Витьковский, – Сказал взять «минник» и щуп – возьмешь!

Уфимцев с немым вопросом посмотрел Витьковскому в глаза, тот поймал взгляд и пояснил:

– На нашем участке через границу может пройти группа. Нужно ее встретить на берегу. Чтобы не перехватили. Все подходы к берегу заминированы, поэтому первым пойдет вот он, – указал лейтенант на парня.

– «Духи»? – спросил корреспондент, забрасывая автомат на плечо и чувствуя, как возбуждение начало покалывать в груди.

– В том-то и дело, что неизвестно. Могут быть люди из дружественного нам кишлака. Во всяком случае, начальник оперативной группы приказал сначала разобраться, а потом палить. Надо быстрее выдвигаться, пока совсем светло не стало…

Ночной ветер окончательно разогнал тучи, и солнце поднялось над горами на чистый бирюзовый небосвод. Тонкие полоски тумана, сползая с отрогов, собирались над водой пограничной реки, затягивая ее русло плотной пеленой.

Фигура вынырнула из него всего в нескольких шагах от берега. Это было неожиданно. Однако нервы людей, готовых к встрече с необычным и опасным, были взведены не хуже их затворов: Уфимцев мгновенно прильнул к прикладу автомата, рядом с ним защелкали предохранителями остальные.

Человек, не видя притаившихся в засаде пограничников, брел по колено в воде, воюя с желанием реки опрокинуть его навзничь. Он был поглощен этой борьбой, поэтому не смотрел ни на берег, ни по сторонам. Сидящие на берегу люди видели, что движение среди бурлящих вод дается ему с большим трудом. Лицо человека было черно от измождения.

Окрик «Стоять!» преградил путь нарушителю границы после того, как он выбрался на сухое место.

Неизвестный встал, как вкопанный, вскинул к плечу автомат и тут же опустил его…

– Русские… – прошептал он, и по измученному лицу скользнула слабая улыбка.

Уфимцев сумел разглядеть на его измятой и изорванной форме зеленую эмблему пограничных войск России и три маленькие звездочки на погоне.

– Наши?! – удивленно и одновременно радостно выкрикнул он.

– Стой, где стоишь! – обращаясь к нарушителю, вышел из засады Витьковский.

Он продолжал держать неизвестного под прицелом. Лейтенант сделал несколько шагов, и выражение его лица изменилось, подобрело…

– Саранцев?! – удивленно воскликнул он, – Ты?! Выпуск 1990 года, Голицыно?

Человек пристальнее всмотрелся в лейтенанта и, не узнавая, устало произнес:

– Ну…

– Я тогда на втором курсе был! Но я тебя помню: вы, выпускники, еще к нам в казарму заходили. Ты чего здесь делаешь?!

– Грибы собираю, – так же устало ответил человек, – Лейтенант, у тебя водка есть? Угости грибника…

Из речного тумана реки продолжали выныривать шатающиеся фигуры. Люди в изорванной военной одежде выбирались на берег и опускались на холодную гальку. Им не хотелось никуда идти.

– Дома… – счастливо прошептал белобрысый паренек с сержантскими лычками на надорванном погоне.

– Хоп, – подтвердил сержант – таджик, рухнувший на землю рядом с ним.

Четвертый странник, одетый не по-нашему, ничего не добавил к их словам, вытянул на коленях стянутые веревкой руки, искоса посматривая на окруживших его пограничников.

– Вот она – «неожиданность»! – всмотревшись в него и на секунду замерев, что-то вспоминая, произнес Витьковский и добавил, – Хош амадед, Нурулло! Добро пожаловать к гяурам!

Где-то в тылу, над горами, послышался отдаленный звук вертолета.

Витьковский поднял голову, прислушался и сказал:

– «Гиндукуш» летит! Не утерпел товарищ полковник! …Ну чего, старлей, – обратился он к покачивающемуся рядом с ним Саранцеву, – Пошли ко мне домой, в вагончик. Я тебе водки налью, пока Юрков не прилетел и не начал разные вопросы задавать. У меня осталось! Вон корреспондент о твоем подвиге напишет. А Вуколов за нами проход заминирует.

…Успеешь, сапер, пока туман не рассеялся?

Пос. Московский – города Куляб – Москва – Ярославль

1994—2004 г.г.

Примечания