10 Голос крови

Жак поехал в Лион, чтобы оценить суконную мануфактуру. Вернулся ошеломленный. – Эта женщина делает нам поистине королевский подарок. Мануфактура по-настоящему стоит шестьдесят тысяч ливров!

Он поспешил нанести визит госпоже Контривель. Та встретила его прищурившись.

– Вы выглядите прямо как волхв, – сказала она.

– А вы сами разве не царица Савская? – парировал он. После полудня они пошли к нотариусу.

Так госпожа Контривель вошла в их семью.

Почти каждый вечер она ужинала на улице Бюшри, и в доме ей отвели комнату. Она давала Жаку множество советов относительно тонкостей ремесла, включая сведения о рынках, где совершались самые выгодные сделки: ярмарки в Лионе, в Шалон-сюр-Сон и в Дижоне.

Франсуа и Жозеф вернулись из Орлеана.

Жанна вопросительно посмотрела на сына.

Чему он научился? Переводить с греческого и латинского сообщил он. Он учился фехтовать, петь и играть на виоле. Наставники были добры, пища скудна. Завел ли он друзей? Да, во время стрельбы из лука. Он оказался лучшим в классе, хотя был самым младшим.

Она осведомилась об однокашниках: дети аристократов и богатых горожан.

А Жозеф на расспросы Жака и Анжелы отвечал шутливо:

– Чему я научился? По правде говоря, ничему, если не считать греческого и латыни. Христианские школы ничуть не лучше еврейских. Везде толкут воду в ступе. По философии вдалбливают какие-то постулаты, нарочно забывая сказать, что все они созданы человеческим разумом. Уверяют, будто само понятие Бога является доказательством его существования: Si Deus est Deus, Deus est[17]. Но, допустим, я измыслю женское божество – как с этим быть? Si Dea est Dea, Dea est[18]. Ax нет, я кончу на костре!

Анжела корчилась от смеха, а Жанна с тревогой слушала этого юношу, которого находила опасно одаренным.

– Надеюсь, ты держишь язык за зубами, – заметил Жак.

– Ах нет, дорогой брат, держу я разум и приучаю язык точно повторять все глупости, какие слышу. Ты послал меня маскироваться в коллеж францисканцев, чтобы я чувствовал себя уверенно в христианском мире. Как младший брат, признательный и послушный, я подчинился твоему желанию cum propria ratione creata[19]. В доме отца я был лицемером смиренным, здесь я лицемер честолюбивый.

– Куда тебя это заведет? – спросил восхищенный Жак.

– На престол святого Петра или в ад. Ты даешь мне инструменты власти, следовательно, когда-нибудь я должен буду пустить их в ход.

В июле жара стала удушающей.

Зной взывал к грозам, как больной в горячке жаждет пропотеть. Но стоило грозе прогреметь, как парижане вновь начинали хватать ртом воздух. Гийоме придумал охлаждать несколько фляг с вином в колодце – покупатели повалили валом.

Жозеф с Франсуа уходили купаться на озеро недалеко от Парижа.

Окна держали открытыми в ожидании ветерка. Но в комнаты врывались лишь миазмы уличных сточных канав.

– Жара вредна для младенца, – сказала однажды утром кормилица. – Поверьте, в деревне ему будет лучше, да и нам тоже.

Жанна обсудила это с мужем. Решили ехать.

На сей раз понадобилась не одна, а две повозки. В путь с ними отправились и госпожа Контривель, и Гийоме, которому Жанна разрешила на неделю закрыть лавку и взять с собой невесту. В Ла-Дульсаде было десять спален со всей необходимой обстановкой.

Госпожа Контривель едва не умерла от страха при виде волков, которые выбежали встречать их вместе с собаками. Волчата действительно очень выросли. И она с большой неохотой позволила Батисту положить ее руку им на загривок.

– У них такая жесткая шкура! – отбивалась она.

Им дали обнюхать и Деодата. Никто не понял, почему они заскулили и завиляли хвостом.

Донельзя испуганные Гийоме и его нареченная также подверглись протокольной процедуре. Анжела с изумлением смотрела, как хищники с бурной радостью приветствуют Жака и, завывая, прыгают вокруг него.

Жанна попросила Батиста днем все-таки посадить волков на цепь, поскольку они, при всей привязанности к людям, могут своими ласками сбить с ног кормилицу или госпожу Контривель.

На следующий день все нашли себе приятное занятие. Жозеф и Франсуа пошли купаться на реку Крёз. Жак поехал в Ле-Пальстель, чтобы обсудить с Итье обустройство двух оставшихся ферм. Анжела и госпожа Контривель отправились в Ла-Шатр за покупками. Жанна осталась одна с кормилицей и маленьким Деодатом.

Около полудня она смотрела в окно, радуясь, что через него все видно и можно любоваться природой, не открывая его. Тут она заметила всадника, проезжавшего через подъемный мост.

Она узнала его издалека. В сущности, она его ждала.

Подъехав к крыльцу, он спешился и, медленно поднявшись по ступенькам, позвонил у двери в колокольчик.

Через несколько секунд Батист поднялся к Жанне с известием, что ее желает видеть брат. Она велела отвести его в нижнюю залу, служившую местом сбора для всего семейства. Батист предупредил, что уйдет за покупками на ферму Гран-Палю, а Мари будет прибирать подвал. Она кивнула.

– Здравствуй, сестренка, – бросил Дени, слегка покачиваясь на каблуках и помахивая хлыстиком, – я счастлив наконец-то повидаться с тобой в твоем замке. Но ты, кажется, не слишком обрадована моим визитом. Ты меня не обнимешь?

Жанна посмотрела на него угрюмо.

– Я не жду ничего хорошего от твоих визитов, Дени, – спокойно ответила она. – Что тебе нужно?

– Приехал полюбоваться твоим богатством, – сказал он с деланной непринужденностью. – Ты теперь владелица бывших королевских доменов, местные люди рассказывают, что они процветают благодаря твоим вложениям. Тысяча пятьсот арпанов, так мне сказали. Черт возьми, твой король Карл сделал тебе роскошный подарок! Сильно же он тебя любит!

– Земли подарены моему супругу, Жаку де л'Эстуалю, а вовсе не мне, – возразила Жанна. – И все это не объясняет Причины твоего появления.

– Ну, подарок вполне прозрачен. Мужа осыпают дарами, чтобы помалкивал. И земли поднимаешь ты, все здешнее простонародье только о тебе и говорит.

Он сел, не дожидаясь ее приглашения. Она осталась стоять.

– Итак, ты богата, Жанна. Очень богата. Для маленькой крестьяночки ты славно потрудилась. Я оцениваю твое состояние в пятьсот тысяч ливров. По меньшей мере.

– Если ты пришел просить денег, я тебе их не дам. У меня нет таких сумм, о которых ты говоришь. Эти земли едва начали приносить доход, стоят они недорого. И в любом случае я не обязана перед тобой отчитываться.

– Напротив, Жанна, напротив! Я спас тебе жизнь, не забывай.

Он осмотрелся.

– А замок-то! Стеклянные окна, подумать только! Поистине королевское жилище! Карл собирается навестить тебя?

Он мерзко ухмыльнулся.

– Я приехал просить денег не для себя, – продолжал он. – Этой просьбой я даже некоторым образом оказываю тебе услугу, ибо очень скоро у Франции будет новый король, наш возлюбленный дофин. Тебе лучше быть в милости у него, когда он взойдет на трон. Добиться этого нелегко, согласен, ведь он возненавидит тебя как бывшую фаворитку своего отца!

Она сумела сохранить хладнокровие:

– Я не фаворитка короля! Запрещаю тебе так говорить!

– Ты ничего не можешь мне запретить. Я знаю о тебе многое. Меня хорошо принимают при дворе дофина. Кажется, муж твой – банкир. Значит, ты должна тоже стать банкиршей и одолжить дофину сто тысяч ливров. Таким образом ты заранее сотрешь дурное впечатление, которое у него о тебе сложится. В ее душе презрение боролось с гневом.

– Я не вмешиваюсь в дела престолонаследия. И у меня нет ста тысяч ливров, которые я могла бы дать взаймы, – ответила она.

Она пожалела, что король пощадил этого опасного интригана из-за хорошего отношения к ней, как сам сказал ей во время их последней встречи.

– Жанна, сегодня или завтра король может умереть. Мне достаточно будет сказать, что твой сын Франсуа – бастард бастарда, и с тобой будет покончено, как и с ним. Ничего не останется от твоих земель, от этой усадьбы, в которую ты вложила столько денег и трудов. И все из-за твоей скупости, из-за отказа поделиться частью своих богатств с дофином, которого несправедливо преследует отец! Знаешь, Жанна, это очень неразумно!

И тон и содержание этой тирады были невыносимы. Жанна обхватила руками спинку кресла, перед которым стояла. Пальцы ее сжимали дерево.

– Дени, каждый раз, видя тебя, я убеждаюсь, что ты все глубже увязаешь в мерзости. Немедленно оставь этот дом и никогда больше здесь не показывайся!

Он встал.

– Я вернусь, Жанна, я вернусь, но уже как владелец, дорогая сестренка.

Он наклонился к ней.

– Как владелец! – злобно повторил он. – Ибо бывшую хозяйку замка выкинут на улицу, а ее драгоценного сынка швырнут собакам!

Она указала пальцем на дверь:

– Вон!

Дени направился к выходу, небрежно помахивая хлыстиком. Внезапно он повернулся, и Жанна угадала его намерение: он решил отстегать ее. Она выхватила уже занесенный хлыст и ударила его по лицу.

Он поднес руку к щеке, на которой осталась багровая полоса.

– Ты мне заплатишь за это, Жанна, – прорычал он. – Клянусь, ты мне за это заплатишь.

Он вышел.

Жанна бросилась на конюшню, в тот отсек, где были привязаны волки. И отвязала веревки от кольца в стене. Они радостно запрыгали. Жанна вновь вернулась в залу и посмотрела в окно.

Волки учуяли всадника, который стоял возле крыльца, потирая щеку, перед тем как вскочить в седло. Принюхиваясь, они подступали к нему все ближе. Дени испугался и сделал попытку их отогнать. Один укусил его. Он закричал. И тут волки на него набросились. Дени упал. Они стали рвать его зубами. Он отбивался. Один из волков впился ему в горло. Из сонной артерии брызнула кровь.

Жанна молча наблюдала.

Это был ее брат. Брат, которого она любила, о котором бесконечно тревожилась и горевала, когда он исчез после гибели родителей.

И вот она убила его. Если он забыл голос крови и посмел угрожать смертью Франсуа, она тоже забудет.

Ее била дрожь.

Тело Дени Пэрриша, самозваного графа д'Аржанси, содрогнулось в последней конвульсии. Он плавал в собственной крови. Жанна вышла с хлыстом в руке и схватила хищников за веревки. Они упирались.

В этот момент Мари поднялась из погреба и замерла от ужаса, увидев эту сцену. Батист возвращался с покупками. Он взглянул на тело и на Жанну, которая тянула волков за веревки.

– Господи, хозяйка! Что случилось?

– Они сорвались с привязи и убили человека! Я немедля отправляюсь в Ла-Шатр известить капитана Гонтара.

Она оттащила волков назад в конюшню и привязала. Потом вскочила в седло и пустила лошадь галопом.

Гонтар выслушал ее задумчиво. Затем позвал двух стражников и вместе с ними поехал вслед за Жанной в Ла-Дульсад.

Он осмотрел труп.

– Он весь искромсан. Эти волки раньше на кого-нибудь нападали?

– Нет. Ни на кого из тех, кого знали или уже хоть раз обнюхали.

Гонтран пошел взглянуть на волков и покачал головой.

– Теперь, когда они попробовали человечьей крови, их придется убить.

По правде говоря, она никогда не чувствовала себя спокойно с этими хищниками в усадьбе.

Он повернулся к ней и сказал, посверкивая глазами:

– Глубоко вам сочувствую. Ужасное несчастье! Ведь вы потеряли любимого брата! Не сомневаюсь, что для вас это большое горе.

Она смотрела на него с немым вопросом. Не смеется ли он над ней?

– С вашего позволения, я заберу тело, его похоронят на кладбище в Ла-Шатре. Я извещу вас о времени погребальной службы, чтобы вы могли на ней присутствовать. Примите мои соболезнования.

Поскольку было очевидно, что Дени д'Аржанси погиб от волчьих зубов, капитан Гонтар принял решение считать это несчастным случаем. Свидетелей не имелось. Он даже не пытался скрывать свое отвращение к погибшему, который был не только презренным мошенником, но и врагом короля.

Жак появился в тот момент, когда стражники по приказу Гонтара укладывали тело на одну из лошадей. Он тут же спешился и устремился к Жанне. Она была мертвенно бледна.

Мари смывала кровь, выплескивая из ведер воду и вороша землю граблями.

– Что случилось?

Она повлекла его в спальню на втором этаже и бросилась на постель.

– Это был мой брат, – сказала она хриплым голосом. – Он угрожал убить Франсуа, если я не дам ему сто тысяч ливров. Я спустила на него волков, и они загрызли его.

Он ее обнял.

– Почему, почему, Господи, – вскричала она, – я всегда должна проливать кровь, чтобы защитить тех, кого люблю?

Дабы соблюсти приличия, она присутствовала на отпевании в Ла-Шатре.

С соседней скамьи на нее злобно смотрел торговец Докье.

11 Конец эпохи

В Ла-Дульсаде никогда больше не будет ручных волков. Жанна с громадным трудом подавила желание вернуться в Париж. Она знала, что если уедет из усадьбы сейчас, то больше не вернется. Это стало бы посмертной победой Дени. Она не позволит ему торжествовать даже на том свете. Она будет защищать Ла-Дульсад как львица. И все остальное тоже.

За ужином она держалась прямо и твердо, с подобающим случаю выражением лица. Заставила себя есть и пить.

Ее засыпали вопросами, и она представила вполне убедительную картину случившегося. Брат приехал повидаться с ней, в момент его отъезда волки сорвались с привязи и напали на него. Она подоспела слишком поздно.

Лишь один человек сумел разгадать тайну, которую Жанна скрывала с таким искусством: госпожа Контривель.

Жозеф и Франсуа играли в шахматы перед камином в гостиной.

Жак изучал счета, полученные от Итье.

Анжела задумчиво смотрела на огонь.

Гийоме и его нареченная, держась за руки, сидели рядом с ней.

Батист и Мари разбирали закупленное в Гран-Палю и готовили муку для завтрашнего хлеба. Жанна отмывала большой котел в кухне и не сразу заметила, что вдова суконщика стоит рядом.

– Это гораздо лучше чистится песком и уксусной водой, – сказала она. – Дайте-ка мне.

Жанна внимательно посмотрела на нее.

– Я вас считала за дочь, – сказала госпожа Контривель. – И от своего не отступлюсь: я вами восхищаюсь. Вам следовало быть советницей при дворе. Вы лжете бесподобно.

Она повернулась к ошеломленной Жанне.

– Он был мерзавцем, верно?

Впервые после случившейся драмы Жанна едва не рассмеялась.

– Вы спустили с привязи волков. Значит, он гнусно повел себя? Помните, я говорила вам о различии между капустой и детьми? Я вас знаю, вы не убили бы его, если бы он не был подонком. Ничего не отвечайте, мною движет не любопытство.

Тщательно отдраив котел, она протянула его Жанне:

– Вот, поставьте сушиться, я не знаю, где его место.

– Он угрожал убить моего сына.

– Значит, он пытался шантажировать вас.

– Как вы догадались?

– Я знаю таких зубастых юнцов. Племянник моего мужа явился к нему однажды с угрозами разоблачить будто бы совершенное им мошенничество. Муж нанял адвоката и добился, чтобы того осудили за злокозненные махинации. Этот ваш братец… я удивляюсь, каким образом он стал графом д'Аржанси.

Она пришла к тем же выводам, что Гонтар. В сущности, мир был более прозрачен, чем казалось.

– Вы ведь не были графиней д'Аржанси при рождении. Стало быть, его имя и титул фальшивые. Он хотел денег, да? Много денег. Не отвечайте, это очевидно. Жанна…

Жанна ждала вопроса.

– Жанна, вы оставили в усадьбе волков потому, что ожидали его визита?

Она онемела от изумления. Неужели она действительно, не отдавая себе отчета, думала именно об этом? Ведь она панически боялась волков с той ночи в Гран-Бюссаре.

– Вот что, налейте мне винца с пряностями. А потом идите спать. Вы чертовски хорошая женщина, Жанна.

Они прожили в Ла-Дульсаде до сентября.

Единственно по желанию Жанны.

Она была их Полярной звездой. Они ловили ее взгляд утром, встав с постели, и вечером, после ужина. Существовал ли еще мир вокруг них? Они проверяли его наличие по тембру ее голоса, улыбке, цвету глаз.

Все попробовали первое вино с виноградников, которые Журде завел на холмах Гран-Палю.

– Незрелое еще, – сказала Жанна. – Кислятина. Уток в нем будем тушить.

Все засмеялись.

Жозеф и Франсуа вернулись во францисканский коллеж, остальные – в Париж.

Жак приступил к продаже сукна на ярмарках.

– Хотите, я поеду с вами? – предложила госпожа Контривель. – Начнем с Шалон-сюр-Сон.

Жанна обрадовалась, что вдова суконщика решила передать свой опыт Жаку. Анжела тоже выразила желание сопровождать их. Итак, Жанна осталась в Париже одна, с кормилицей и Деодатом, а также с Гийоме – в дневные часы. Большой дом на улице Бюшри казался непривычно пустым. Но госпожа Контривель вскоре вернулась, и пока на четвертом этаже никто не жил, она предпочитала ночевать там, борясь с холодом, лишь бы не возвращаться к себе на улицу Монтань-Сент-Женевьев. Темнело уже в пять часов. Конечно, улицы стали безопаснее вследствие прошлогодних лютых морозов и рвения стражников, почти покончивших с бродягами и ворами. Но вдова суконщика боялась не столько их, сколько одиночества.

– Когда я прихожу к себе, мне кажется, будто я спускаюсь в могилу, маленькая моя Жанна, – объяснила она.

Жанна пылко сжала ей руку.

– Ваше присутствие согревает нас, – ответила она.

Госпожа Контривель и в самом деле заменила ей мать. Она стирала пеленки Деодата и все время пропадала на кухне. Она знала множество кулинарных секретов и превращала обычные блюда в праздничные: скромный пастернак, нарезанный ломтиками и обжаренный в гусином жиру с чесноком, становился изысканным блюдом; безвкусная дичь, часто отдававшая к тому же тиной, могла бы украсить королевский стол – следовало только нафаршировать ее полбой с луком и потушить в вине с перцем и гвоздикой.

Недели бежали, складываясь в месяцы.

Жанну посетил нотариус из Рамбуйе и сладким голосом сообщил, что после смерти брата она унаследовала имение в окрестностях этого города, ферму и двести арпанов земли. И титул графа д'Аржанси, который, впрочем, никому не могла передать.

Она подписала бумаги и заплатила нотариусу положенное по обычаю. И подумала об иронии судьбы. Дени хотел завладеть Ла-Дульсадом, а в результате его наследницей стала она, Жанна!

В промежутке между двумя торговыми путешествиями Жак посетил имение в Рамбуйе.

– Вполне сносное место, но там живут двое молодых людей, которые показались мне странными. Они со мной кокетничали, – сказал он, смеясь. – Потом спросили, можно ли им и дальше там жить. Решать тебе.

Она пожала плечами. Все, что касалось Дени, вызывало у нее глухую тоску. Она тоже съездит посмотреть имение, когда появится время и желание.

Жак торговал сукном в Туре, в Бурже, в Труа и, главным образом, в Лионе. Но из каждой поездки возвращался все более и более задумчивым.

– О чем таком ты думаешь, когда возвращаешься после поездок? – спросила Жанна.

– О нашем будущем, – ответил он.

Ответ был загадочным. Он продолжал:

– Когда ты одновременно и сукнодел и торговец, это дает громадное преимущество. У торговцев головокружительные льготы, а с иностранцев не требуют даже пошлины. Каждый делает то, что считает нужным. В банковском деле куда больше риска. Один крупный должник не заплатит – и банкир может потерять годовую прибыль. А торговец ничем таким не рискует.

– Так что же тебя тревожит?

– Меня пугает иностранная конкуренция. Через несколько лет мне, как и другим французам, будут угрожать генуэзцы, флорентийцы, миланцы и даже голландцы. Я думаю, как это предотвратить. Возможно, мне следует вступить в союз с ними.

– А как Анжела?

Она всегда сопровождала брата в этих непрерывных поездках. Жак слегка улыбнулся.

– Она наблюдает. Ее взгляд становится глубже.

– Значит, никто ее сердце не пленил?

– Самым дерзновенным ее поступком была просьба пригласить на ужин одного флорентийского торговца. – Жак на мгновение сотрясся от беззвучного смеха. – Очень был красивый молодой человек. Глаз не сводил с Анжелы. Потом на его шелковый жилет попала капелька соуса, и он устроил из этого целое представление, требуя на затирку белого вина, потом хлебного мякиша, потом что-то еще. Анжела сочла его пустым существом. Она сказала: "Я не пава, чтобы выходить замуж за павлина".

– Ей уже двадцать лет, – заметила Жанна. – Было бы безумием, если бы она, такая красивая и богатая, кончила свои дни старой девой.

– Иногда деньги становятся панцирем против мира, – сказал Жак тем тихим голосом, который всегда появлялся у него, когда он делился самым сокровенным.

А деньги продолжали прибывать. У Деодата прорезались зубки. Зима была зябкой. Гийоме придумал продавать горячее вино с пряностями. Это приносило больше прибыли, чем пирожки. Сидони, а потом и Сибуле последовали его примеру. Наступил Рождественский пост. Жанне исполнилось двадцать три года.

Перед Рождеством скончался отец Мартино. Внезапно – как все, кого любит Господь. Он унес в могилу много постыдных тайн, ибо в жизни каждого человека есть то, о чем можно рассказать только священнику. Преемником его стал молодой человек, более склонный к битвам, чем к созерцанию и терпимости. С длинным, как шпага, носом, лающим голосом и воинственным духом, отец Карлезак яростно атаковал дьявола, маловерных, равнодушных, скупых, праздных, похотливых, пытливых и унылых. Громил с кафедры восторжествовавшее в Париже безбожие. Скамьи наполовину опустели.

Прихожан становилось все меньше. Доходы церкви Сен-Северен стремительно таяли.

Словно пристав с жезлом, пришедший реквизировать имущество, он нанес визит Жанне, одной из самых богатых женщин среди своей паствы, надеясь склонить ее к дополнительным пожертвованиям.

– Отец мой, я свой взнос сделала, – спокойно ответила Жанна, – и, как мне кажется, сообразно моему состоянию. Кроме того, хочу напомнить вам, что мух уксусом не приманивают.

– Христиане не мухи!

Весной братья нашли ему замену в лице не столь сварливого отца Фабра. Оказалось, что этот славный человек всюду таскает с собой расторопную "прислугу за все", – пошли толки, что она делает для него действительно все. Отца Фабра тихо убрали, и на его месте появился более скромный настоятель, отец Лебретон.

Нужно сказать, что в этом милостью Божией 1460 году Париж был занят пересудами об Иоанне V, графе Арманьяке, которого парламент[20] только что осудил за прегрешения нравственные и политические, причем первые послужили скорее предлогом для осуждения вторых.

Эти Арманьяки были мятежным родом. Кроме того, подобно многим другим феодалам, они редко покидали свои владения, где были королями. А тут они вознамерились взять власть над миром.

Уже отец, Иоанн IV, доставил много хлопот короне, отказавшись признать себя вассалом и вознамерившись захватить Комменж. Карл тогда еще не разорвал отношения с сыром Людовиком и послал его устанавливать порядок. Что и было сделано. Но Иоанн V, не слыша хода великих часов Истории, подхватил знамя своего покойного отца: забыв, что само их графство уцелело только благодаря французскому королю Карлу V, Арманьяки объявили, что не станут подчиняться никому. И не остановятся перед тем, чтобы призвать на помощь англичан, для которых этот мятеж был просто подарком, или же Филиппа Доброго, герцога Бургундского – "Великого герцога Запада", – считавшего Дижон центром Франции.

Вновь возникла угроза бунта, подобного Прагерии[21] 1440 года. Действительно, еще несколько сеньоров бросили вызов гегемонии короны. Но Карл мешкать не стал. Парламент возбудил дело и постановил, что Иоанн V Арманьяк являет собой дурной пример для народа: он сделал троих детей собственной сестре. Добро бы одного, это еще куда ни шло, но троих! Его приговорили к отсечению головы за безнравственность и измену; он бежал, спасаясь от плахи, но имущество его было конфисковано.

Ногаро, главный город графства Арманьяк, был далеко, но восшествие на престол дофина Людовика, союзника Иоанна V, близко. Ибо король, хоть и сохранял твердость руки, здоровьем похвастаться не мог. Он страдал от болей в изъязвленных ногах. На людях его не видели уже давно. Все гадали, будет или не будет сводить счеты Людовик, когда сменит на троне отца, и Сибуле зашел предупредить Жанну, чтобы та держала язык за зубами в нынешние тяжелые времена:

– Париж всегда кишел шпионами, хозяйка, но сейчас они стали двойными агентами.

Она поехала вместе с Жаком и Анжелой на одну из лионских ярмарок, чего прежде сделать не могла из-за материнских забот. Для нее это была первая ярмарка после Аржантана, но теперь взгляд у нее был наметанный.

Повсюду были одни только менялы да банкиры – два ремесла, которые часто соединялись в одно. Жанна была потрясена количеством денег, переходивших из рук в руки на площадке чуть больше двух арпанов. Правда, капиталы эти были представлены не в виде монет, а в виде кредитных бумаг. Улавливая обрывки разговоров, она слышала баснословные цифры: тридцать пять тысяч ливров, десять тысяч, пятьдесят тысяч…

– Великий Боже, Жак! – воскликнула она за ужином. – Здесь больше денег, чем нужно королевству на целый год! Ничего не изменилось со времен Жака Кёра! Но тогда у нас было три банкира, а сейчас я насчитала десятка два!

– Ну да, деньги порождают деньги, – согласился Жак.

– Почему это тебя тревожит? – спросила Анжела.

– Потому что деньги порождают только деньги, а страна нуждается в самом необходимом, наши деревни ужасающе обезлюдели. Прекрасное занятие – торговать сукном, но его покупают только богачи, а что делать с деньгами и сукном, если пропадет хлеб? Раньше или позже все это пробудит алчность короля.

Жак задумчиво кивал головой.

– Понимаешь, – заметил он, – в Лионе невероятные налоговые льготы, чем он и отличается от других ярмарок. Кроме того, именно король Карл освободил от пошлины иностранных банкиров и торговцев. Да и сами деньги – такая крепость, которую короли остерегаются разрушать, если только она им не угрожает, подобно богатству Жака Кёра. Но ты права, эта прорва денег в конечном счете пробудит алчность короля.

Спустя неделю, когда Жак, Жанна и Анжела готовились к трехдневному пути домой в Париж, всю ярмарку облетела печальная весть: