21 Разбойники-комедианты

Берега Сены в ноябре отнюдь не радовали глаз – грязные, местами размытые, везде зловонные, а вокруг промозглая сырость, естественно более пронизывающая у воды, чем наверху, на набережных. Здесь хорошо были видны отбросы, которые течением сносило в море: пустые ящики, дохлые собаки и странствующие экскременты. Все знали, что порой тем же путем следовали трупы, которые – в зависимости от того, насколько они пропитались влагой, – через пару дней всплывали около Сен-Жермен, Пуасси, Боньера или дальше. Но это, казалось, нисколько не смущало рыболовов, большей частью нищих, сидевших с большой корзиной для добычи поодаль друг от друга. Впрочем, у некоторых улов был действительно знатный.

По обоим берегам кое-где горели костры, от них исходил синеватый дымок, вившийся вверх в холодном воздухе. Возле каждого такого костерка грелись двое или трое матросов-речников в широкополых шляпах. Два стражника, завершивших обход и не обнаруживших на берегу ничего предосудительного, медленно поднимались по лестнице, по которой сошли вниз Жанна и Сибуле.

На якоре стояло несколько барж. Одни размером до пяти или даже шести туазов[47], другие не более трех. Такие суда с почти плоским дном, иначе говоря – без киля, не должны быть ни слишком большими, чтобы не застрять под арками моста, особенно во время паводка, ни слишком маленькими, дабы не перевернуться при качке. Большей частью на них доставляли фураж, который везли отовсюду, где река была судоходной, но чаще всего из Мелёна; некоторые служили для перевозки камня, щебня и леса. Баржа – словно вьючная лошадь, которая вместо овса требует, чтобы ее постоянно конопатили. При слабом течении управиться с ней могли два-три человека. Откуда-то раздавались удары молотка: владелец чинил свое судно. Две баржи одна за другой медленно проплыли под мостом Менял; матросы с баграми в руках следили, чтобы судно не задело опоры.

Жанна и Сибуле непринужденно прогуливались, словно влюбленная парочка. Он даже взял ее под руку – чтобы не поскользнулась и для вящей убедительности. Головой они старались особо не вертеть, но взгляды их перебегали с баржи на баржу.

Оказавшись перед одной из них, Жанна слегка тронула Сибуле локтем. На палубе никого не было. Грубое полотнище скрывало какие-то угловатые формы, но из-под приподнятого ветром края выглядывал угол деревянного ящика. Баржа называлась "Прекрасная Катрин", свидетельством чему была красная надпись на борту.

– Пошли отсюда, – сказал Сибуле.

Они вновь оказались перед Дворцом правосудия, напротив Шатле, чей зловещий силуэт возвышался на другом берегу. Отсюда был хорошо виден болтавшийся на виселице повешенный, вокруг которого кружили вороны.

– Вы думаете, это те ящики? – спросил Сибуле.

– Почти уверена.

– Тогда возвращайтесь домой. Предоставьте действовать мне.

– Помните, что надо сказать? Вы предлагаете оплатить хранение.

Он кивнул. Домой она вернулась с бьющимся сердцем. Феррандо играл в шахматы с Жозефом перед очагом. Эта безмятежная картина поразила взволнованную Жанну.

– Я нашла оборудование! – воскликнула она, откинув капюшон.

Они прервали игру и уставились на нее. Она дрожала от холода. Жозеф поспешно подвел ее к огню и налил бокал горячего вина, потом снял с нее широкий, подбитый мехом плащ.

Согревшись и успокоившись, она спросила Феррандо:

– А что дальше? Что ты собираешься делать дальше? Ты думал об этом?

Он выглядел озадаченным.

– Вырвать груз из лап Сорбонны. Если он находится на барже, то проще всего, по-моему, будет спустить его вниз по течению до моря, а в Гавре погрузить на иностранный корабль.

– Какой корабль?

Вопрос, несомненно, пустой, ибо Феррандо вместо ответа лишь пожал плечами. Банкиры в любой момент могли без помех зафрахтовать голландское или немецкое судно.

– А потом?

– Потом высадиться в Голландии. Оттуда, получив согласие супругов Шёффер, мы сможем вступить в переговоры с Сорбонной. Или с любыми другими властями.

Они стали с лихорадочным нетерпением ждать Сибуле. Тот явился незадолго до темноты.

– Все оказалось непросто, – сказал он, усевшись. – Я расспросил речников. Естественно, они хотели знать, почему я интересуюсь этой баржой. По совету хозяйки я ответил, что пришел уладить дело с платой за хранение по поручению немецкого клиента, который не говорит по-французски. Они назвали мне имя владельца: мэтр Антуан Брико, нормандец, живет в квартале Августинцев. Когда я сказал ему, что представляю зятя его клиента, он страшно обрадовался. "Месяц задержки! – воскликнул он. – Он мне за это заплатит! Сколько выгодных дел я упустил!" По его словам, он собирался выгрузить ящики на берег и бросить там. Я предложил ему встретиться завтра на постоялом дворе "Золотое колесо" с мэтром Шёффером, который ни слова по-французски не знает, так что я буду переводить.

Он посмотрел на хозяев дома:

– Итак, кто из вас двоих, мессиры, будет немцем?

– Естественно я, – сказал Феррандо.

– Ты говоришь по-немецки? – спросил Жозеф.

– Довольно бегло. В любом случае этот Брико вряд ли что-нибудь поймет. Сибуле должен только сказать, что помимо пятидесяти ливров я предлагаю еще сто, чтобы перегнать баржу в Гавр.

– А если он откажется?

– Мы уйдем и обсудим, как быть.

– Сто ливров – сумма соблазнительная, – согласился Сибуле. – Теперь вам нужно снять комнату на постоялом дворе "Золотое колесо" под немецкой фамилией… Шёффер, так? Я провожу вас. Поторопитесь, уже темнеет.

– Сибуле, вы просто мэтррр! – вскричал Феррандо.

Он побежал, чтобы собрать дорожный саквояж, и вскоре вернулся. Оба пожелали спокойной ночи Жанне с Жозефом и тут же ушли.

Мэтр Антуан Брико был человеком лет сорока с соломенной шевелюрой. Он смерил Феррандо взглядом; тот выбрал одежду самых тусклых цветов – черную с серым. Кроме того, принял суровый и озабоченный вид. Сибуле едва не расхохотался, когда увидел его в харчевне при постоялом дворе.

Все трое уселись за стол. Сибуле заказал три стакана ипокраса.

– Бедный мэтр Фуст, – начал Брико, – кто бы мог подумать! Поскольку Сибуле уже начал испытывать явные затруднения с переводом, Феррандо перехватил инициативу:

– Ja, ja, niemand kann es glauben! Das war uberhaupt tragisch und schmerzlich![48] – Он покачал головой. – Францюзски шуть-шуть говорить, мэтр Прико. Не злишком карашо, но фее понимать! – добавил он.

Брико с облегчением кивнул. Феррандо вытащил свой кошель и отсчитал пятьдесят ливров. Глаза Брико вспыхнули.

– Да ладно! Не слишком вы и припозднились. Пятьдесят ливров! Вы щедрый человек. Вы мне должны только сорок два.

Феррандо отмахнулся, показывая, что это не имеет значения, затем притронулся к руке Сибуле, приглашая того вступить в беседу.

– Jetzt sprechen sie[49].

– Дело в том, что мэтр Шёффер хочет дать вам заработать побольше денег, – сказал Сибуле.

– Да? – отозвался Брико, которого выгодная сделка привела в превосходное расположение духа. – Надеюсь, вы не заставите меня снова стеречь эти проклятые ящики?

Сибуле покачал головой:

– Нет, он хочет, чтобы вы доставили их в Гавр.

– В Гавр? – вскричал ошарашенный Брико. – Да ведь река скоро встанет!

– Не встанет до пятнадцатого декабря, точно, а может быть, и позже, – возразил Сибуле. – Вы успеете добраться до Гавра и вернуться обратно.

– Мне нужно подумать, – сказал Брико. – Мне нужно по крайней мере два человека и…

– Nein! – отрезал Феррандо. – Heute! Сегодня! Сто лифроф, мэтр Прико! Сто лифроф!

Было видно, что сумма поразила Брико. Он вытаращил глаза и отхлебнул из своего стакана.

– Сто ливров, – подтвердил Сибуле. – Десять получите сразу.

Не всякий речник зарабатывал такие деньги за целый сезон. Брико спросил, что же хранится в ящиках.

– Ткацка машин, – ответил Феррандо, скрещивая пальцы. – Фы понимать? Ткацка!

– Ладно, тогда договоримся на завтра, – сказал Брико. – Дайте мне время найти помощников.

– Ф который час? – спросил Феррандо.

– В восемь утра, у баржи.

Феррандо кивнул и отсчитал десять ливров, затем пододвинул монеты к Брико.

– Слово чести, – сказал Брико.

– Молшание? – осведомился Феррандо.

Брико не понял. Сибуле объяснил, что об этом деле не следует распространяться. Брико кивнул и обменялся рукопожатием с обоими.

Сделка состоялась.

– Я все-таки беспокоюсь, – сказала Жанна. – А если этот человек проболтается?

– Не проболтается, – отозвался Феррандо, – но риск, конечно, есть. Однако избежать его мы не можем. В любом случае я сяду на эту баржу.

– Жозеф, – сказала Жанна, – поедем за баржей по берегу, в повозке.

Жозеф на мгновение задумался.

– Почему бы и нет? – воскликнул он.

И ушел искать повозку.

На следующий день, поцеловав Деодата и предупредив кормилицу, что уезжает на пару недель, Жанна села в повозку, нанятую Жозефом. Феррандо же отправился на мост Менял.

Баржа, особенно такая большая и тяжелая, как "Прекрасная Катрин", не могла двигаться со скоростью повозки, поэтому было решено встретиться для начала в Пуасси, где Жанна с Жозефом подождут Феррандо. Они поехали по дороге вдоль Сены. Несколько раз за день они останавливались и ждали. Жозеф выходил на берег и смотрел, как Феррандо машет им руками в знак того, что все идет хорошо. Ночью баржа пришвартовалась в Верноне. В темноте двигаться по реке было опасно: суда могли столкнуться друг с другом, хотя каждое имело большой фонарь на носу и на корме. В Верноне все и заночевали.

Феррандо продолжал ломать комедию и сохранял свой немыслимый акцент.

Жанна спала плохо. Ей не удавалось прогнать глухую тревогу. Она не верила, что никто не заметил, как увезли эти драгоценные приспособления. От Сибуле она знала, что Париж кишит шпионами.

Встала она рано, задолго до рассвета. Быстро покончив с утренним туалетом и выпив только стакан воды, поскольку харчевня постоялого двора еще не открылась, она направилась к находившемуся в отдалении берегу. День едва занимался, все вокруг выглядело серо-голубым. Было очень холодно. На краю узкого причала, где была пришвартована "Прекрасная Катрин", она заметила две фигуры. Мужчины. В черном. Неподалеку стояли две лошади, привязанные к деревьям.

Сердце ее заколотилось. Чтобы появиться здесь так рано, они должны были скакать во весь опор. Из Парижа. Должно быть, их предупредили через несколько часов после отплытия Феррандо. И они рассчитали, что баржа остановится в Верноне. Спешка была свидетельством их решимости. Судя по всему, они прикажут Брико выгрузить ящики и доставят их в Париж. Они приехали только что: наверное, ждали рассвета, чтобы призвать лучников. Наверняка они арестуют Феррандо. Самозваный немец будет разоблачен. Его сообщники тоже: Жанна де л'Эстуаль, которую уже судили по обвинению в колдовстве, и Жозеф де л'Эстуаль, крещеный еврей. Все это вызовет громадный скандал. Суд проигран, еще не начавшись: никогда судьи не осмелятся пойти против Сорбонны.

Феррандо был отныне управляющим наследством Жака. Она потеряет все: жизнь и имущество. И Жозефа вслед за Жаром.

Все.

В какую же авантюру она ввязалась!

Она не сводила глаз с фигур в черном. Один был коренастым, а второй более хилым.

Жанну охватило отчаяние. Жизнь ее может оборваться здесь и сейчас. На счету каждая минута. Каждая секунда. Но что делать?

На земле валялся багор. Вода была ледяная, это угадывалось по туману, превращавшемуся в изморось.

Подняв багор, Жанна медленно двинулась к причалу. Они ничего не услышали. Туман скрадывал звук шагов. Она стремительно бросилась вперед и столкнула коренастого в реку.

Упавший закричал. Он барахтался в воде, стараясь ухватиться за корму баржи. Второй, ошеломленный, повернулся. Женщина! Жанна столкнула в воду и его. Он тоже закричал. Его уносило течение. Внезапно первый перестал цепляться за жизнь и камнем пошел ко дну. Возможно, из-за судороги. Второй пытался выбраться на берег. Она наклонилась и оглушила его ударом багра. Он захлебнулся.

Жанна кинула багор туда, где нашла его, и стала смотреть, как два тела уплывают вниз по течению. Через час их снесет к Андели. Она вернулась на постоялый двор, в лице у нее не было ни кровинки. Харчевня по-прежнему была закрыта, огонь еще не разжигали. Бесшумно ступая, она поднялась в свою комнату.

Жозеф проснулся. Он с изумлением смотрел на нее, полностью одетую и с искаженным лицом.

– Что случилось?

Она села на кровать, не ответив.

– Жанна?

– Потом скажу.

Час спустя "Прекрасная Катрин" снялась с якоря. Феррандо в прекрасном настроении расхаживал между ящиками. Он весело помахал Жанне и Жозефу.

Жозеф с удивлением посмотрел на двух привязанных лошадей и устремил вопросительный взгляд на Жанну. Как и ранним утром, она не ответила ему. Он задумался.

3 Гавре они остановились на одном из постоялых дворов. )Канна сказала Феррандо только одно:

– Надо действовать быстро, поверь мне.

Он взглянул на нее с любопытством и исчез до вечера. Вернулся очень довольный.

– Жаль поднимать вас с петухами, но если желаете посмотреть, как ящики отправляются в Роттердам, приходите в шесть утра на Церковную набережную и отыщите голландское трехмачтовое судно "Кеес ван Дуйль".

– А ты?

– Естественно, я отправляюсь с грузом. С вами прощаюсь до моего возвращения в Париж, то есть до весны. Но напишу я вам гораздо раньше. Хочу посмотреть, каковы намерения Шёффера. И какого мастера удастся мне найти. В любом случае, где бы ни была устроена печатня, это громадное дело. В поддержке моего дяди я уверен. Мы все трое входим в долю.

Жанна настояла на том, чтобы присутствовать при погрузке. Она хотела убедиться, что ее отчаянный поступок в Верноне был совершен не напрасно. Она и Жозеф ждали до девяти часов, когда "Кеес ван Дуйль" снялся с якоря. Никто из людей в черном так и не появился.

Феррандо, облокотившись на перила, размахивал шляпой. Жанна подняла руку, а Жозеф шляпу. Они не сводили глаз с корабля, пока тот не исчез в море.

Оборудование для печатни находились отныне вне досягаемости Сорбонны.

22 Встреча в Страсбурге

Неужели всегда нужно, защищая благо, творить зло? Жанна говорила так хрипло, что сама не узнавала свой голос. Опечаленный Жозеф сидел на кровати. После возвращения из Гавра Жанна слегла. Она подхватила простуду в ледяном тумане Вернона, и обратный путь оказался для нее тяжким испытанием.

Она все рассказала Жозефу. Про Дени. Про лазутчиков Сорбонны.

– Благорожденный всегда хочет творить добро, – ответил он. – Нет ни одного человека, сколь бы порочным он ни был, который не считал бы деяния свои благими. Ибо он стремится продлить свою жизнь, а всякая жизнь есть безусловное благо. Но чем значительнее цели, тем больше препятствий на пути. И чем выше ставка, тем больше риска.

Сам того не подозревая, он нашел те же слова, что Жак после гибели Дени.

– Твой брат угрожал убить твоего сына, чтобы достичь целей, которые считал законными. Ты убила его, чтобы защитить две жизни, свою и Франсуа, поэтому деяние твое было справедливым. Лазутчики Сорбонны хотели любой ценой заполучить ящики Фуста. Они могли это сделать, только уничтожив наши жизни. Следовательно, деяние твое было справедливым. Я знаю, мои слова звучат не слишком праведно, но я глубоко убежден, что ты поступила верно. Ты спасла четыре жизни – Феррандо, мою, свою и даже Франсуа, который был бы сломлен и разорен, если бы мы все погибли.

Она со вздохом кивнула. Затем попросила сходить на кухню и принести большую чашку с отваром ивовой коры: с помощью этого отвара она когда-то вылечила Жака, сбив поднявшийся после ранения жар. А чашка горячего молока с медом поможет снять хрипоту и очистить голос.

Дальнейшее развитие истории с ящиками не способствовало успокоению Жанны. О последующих событиях ей рассказал Сибуле, который пришел ее навестить.

Примерно неделю назад, то есть дня через три после возвращения Жанны и Жозефа, ректор Сорбонны забил тревогу: люди, отправленные за оборудованием для печатни, так и не вернулись. Они имели право обратиться к стражникам, чтобы завладеть ящиками, которые мэтр Фуст оставил на барже. Ибо шпионы, как и опасалась Жанна, все пронюхали. Отплытие Антуана Брико не прошло незамеченным, тем более что владелец баржи явно получил большие деньги. Об этом известили офицера, осуществлявшего надзор за набережными, а тот вспомнил историю с ящиками и, в свою очередь, уведомил городскую управу. Так взбешенный ректор узнал, что драгоценный груз Иоганна Фуста вывезен из Парижа. Но узнал много часов спустя.

А теперь никто не мог сказать, куда исчезли его посланцы.

Сибуле смеялся.

– Растворились в природе, – сказал он. – Вы их случайно не видели?

Жанна покачала головой. Она могла доверить Сибуле многое, но не все. Значит, ни один человек не сообщил о лошадях привязанных к дереву и потерявших хозяев. Черт побери! Кто-то проявил большое проворство. Еще бы, два прекрасных коня ценой в двадцать экю каждый! Людская алчность сыграла ей на руку.

– В управе полагают, что купил их немец! – продолжал Сибуле. – Разумеется, они допросили Брико.

Жанна вздрогнула.

– И он объяснил, что некий немец, представившись зятем владельца, предложил заплатить за хранение и отвести баржу в Гавр, что и было сделано. Это его ремесло. Никто не посмеет бросить ему упрек. Его попросили описать этого немца: молодой и худощавый, одет в черное, говорил с ужасным немецким акцентом. Сейчас они опрашивают всех немцев в Париже.

Сибуле так хохотал, что и Жанна улыбнулась. Хотя он и работал на прево, ему было приятно натянуть нос этим важным господам из Сорбонны. В сущности, в первую очередь Сибуле работал на себя. Жанна хорошо платила ему, и он был ей благодарен. Состояние его настолько округлилось, что он купил дом, где некогда жил простым съемщиком.

– Брико рассказал о вас? – спросила она.

– Нет, для этого он слишком хитер.

– А о нас?

– Тоже нет. Видите ли, хозяйка, такие люди, как мы, как он и я, всегда отвечают лишь на те вопросы, которые им задают. Сами вперед не лезут.

Она подумала, что ее спасли два обстоятельства: тревожная бессонница, поднявшая ее в Верноне с постели, и тот факт, что Сорбонна не знала, на каком этапе погони исчезли ее посланцы.

Такие люди, как мы, сказал Сибуле. Он считал, что народу глубоко чужды высокомерные вельможи, занятые лишь политическими интригами и помышляющие только о выгоде. Народ был един в своем безмолвном противостоянии этим людям, которые, в конце концов, жили на налоги, собранные с истинных тружеников. Сибуле видел, как работала Жанна. Хоть и баронесса, к миру власти она не принадлежала. Она была крестьянкой, он это знал. Поэтому и защищал ее.

Она провела в постели несколько дней и немного оправилась к Рождеству, словно по заказу. Свой тридцать второй год она встретила очень усталой. Только сила воли помогала ей держаться.

– Я выздоровею, – сказала она Жозефу. – Должна выздороветь ради Деодата и тебя.

Франсуа, который приехал на каникулы, встревожился, увидев, как она похудела. Он ничего не знал о недавних событиях, которые так ее потрясли. Она постаралась его успокоить и устроила веселый праздничный ужин: пригласила даже двух менестрелей – один играл на скрипке, а второй исполнял рождественские песни.

Воспитатель Деодата, молодой францисканец, пришел в полный восторг. Потом Жанна щедро раздала снедь беднякам квартала.

Силы возвращались к ней медленно. Жозеф ни разу не дал ей повода усомниться в своей нежности и любви. Он постоянно был рядом; каждый вечер ложился с ней в постель, согревал ее, когда она дрожала в ознобе, и терпеливо сносил обильное потоотделение, вызванное отваром из ивовой коры.

Мыслимо ли, чтобы два брата так дополняли друг друга? Можно ли любить двоих мужчин в одном? В конечном счете, уступив Жозефу, она отдавалась Жаку и хранила ему верность.

Итак, Франсуа весной предстояло завершить учебу в орлеанском коллеже.

– Какое ремесло привлекает тебя? – спросила Жанна.

– Художника и иллюстратора книг, – ответил он с некоторым вызовом во взгляде.

Ответ этот удивил Жанну. Но еще больше она удивилась, когда он показал ей листок, исписанный каллиграфическим почерком и украшенный рисунками: это была строфа из "Лэ" Франсуа Вийона. От волнения у нее перехватило дух. Взгляд ее задержался на позолоченной заглавной букве, выписанной на лазурном фоне, в центре которой сверкала серебряная звезда.

– Где ты это нашел?

– Списал с твоей книжки.

Жозеф изучил листок и восхищенно поднял брови:

– Как ты научился так хорошо рисовать? Франсуа с улыбкой развел руками:

– Рассматривая. И пробуя.

Каждая буква была выведена с таким изяществом и точностью, что Жозеф задумался. Франсуа ничего не знал о печатне. И, по уверению Жанны, он пребывал в полном неведении относительно того, кто его настоящий отец. Мир и впрямь был полон совпадений: Франсуа невольно соединил две нити судьбы Жанны.

– Твое умение пригодится, ты еще даже не знаешь как, – сказал Жозеф.

И он объяснил, что такое печатня, как мастер гравирует и выплавляет литеры. Глаза Франсуа заблестели.

– Но где же все это можно делать?

– Это мы с твоей матерью и пытаемся выяснить. Юноша пришел в восторг. Но почему надо так долго ждать?

Жозеф и это ему объяснил.

В середине марта пришло письмо от Феррандо из Майнца, где он повидался с Шёффером, которого его рассказ очень удивил. Шёффер знал, что тесть увез в Париж принадлежности для печатни, но полагал, что они были конфискованы Сорбонной: именно по этой причине его жена, дочь Фуста, уехала, не сделав даже попытки забрать их, поскольку предвидела, с какими трудностями столкнется. Она не смогла бы вывезти из Парижа двенадцать тяжелых ящиков – ее сразу бы схватили агенты университета.

В заключение Феррандо предлагал устроить встречу всех заинтересованных сторон на постоялом дворе "Олень святого Губерта" в Страсбурге на Пасху.

Жанна обрадовалась. Значит, ее преступное деяние в Верноне оказалось не напрасным. А Жозеф со своей стороны обрадовался еще и выбору места, ведь Страсбург был не только центром торговли, но и городом с вольным, независимым духом.

Пасхальное воскресенье 1467 года стало одним из самых счастливых дней в жизни Жанны де л'Эстуаль, а постоялый двор "Олень святого Губерта" – одним из самых чарующих мест на большом ковре ее жизни.

Там сошлись Петер Шёффер, его жена Тина, их сын Арминий, Жанна, Жозеф, Франсуа, кормилица и Деодат, Феррандо, Анжела с дочкой и ее кормилицей, наконец, Карл Кокельман, подмастерье Шёффера. Они съели двух жареных гусей, шесть мисок разного салата и множество куличей с миндалем и изюмом, которые воодушевили Жанну новыми кулинарными идеями, а также выпили одиннадцать бутылок рейнского вина и полную фляжку кирша.