Завернувшись в мантилью и утешая себя тем, что сейчас ее черная вуаль привлечет мало внимания, Мерседес пробежала через кухонный сад, отперла ржавую калитку и выскользнула на улицу.

Девушка заметила, что дверь соседнего дома Эбро была заперта, хотя она точно знала, что ее ближайшая подруга Анна не уехала из города.

Улица Санто-Доминго казалась одновременно знакомой и совершенно чужой. Не было привычных, скрипящих фермерских повозок, доверху нагруженных товаром, не было вообще никого из торговцев. Ей встретился лишь небольшой отряд пехотинцев-самбо, которые шли по Калле дель-Обиспо.

Она заслонила глаза от непривычно яркого солнца и подумала, что резкий ветер слишком бурно развевает ее платье и нижние юбки. Вдали, за Калле дель-Обиспо, велись траншейные работы и несколько солдат стояли у большой пушки, может быть, одной из пушек ее брата. Мерседес знала, что эту пушку не придется использовать, потому что свирепых пиратов не подпустят к пригороду Маламбо.

Перед муниципальным зданием собралась большая толпа, все лица были обращены к балкону, с которого должны скоро объявить о победе; некоторые пристально наблюдали за выражениями лиц группки офицеров, которые с колокольни кафедрального собора смотрели в подзорные трубы.

К величайшему удивлению Мерседес, она не увидела во дворе тюрьмы ни одного тюремщика или солдата. На дворе было пусто, хотя большая железная связка ключей висела на своем месте. Девушка совершенно точно знала, что эти ключи открывают десять или двенадцать камер, а также карцеры и подземелья. До смерти перепуганная, она все же сняла связку с крючка и проворно метнулась к ряду камер, приоткрывая глазки и становясь на цыпочки, чтобы заглянуть в них.

Она увидела пленников разного возраста и в разном состоянии, но Давидо среди них не было. Увы! Может, Давидо перевели в маленькую каморку под помещением религиозного трибунала?

Ее внимание привлекла спускавшаяся вниз лестница.

— Давидо! — позвала она, вначале тихо, а потом громче и громче. — Давидо, ты здесь?

На ее крик откликнулся хор жалких дрожащих голосов:

— Еды, ради Бога! Воды! Я умираю от жажды! — Голоса неслись из всех камер. Похоже, тюремщики давно уже не выполняли своих обязанностей.

Внизу было так темно, что Мерседес ничего не видела, и она замерла на месте, зажав нос от ужасающей вони.

— Давидо! О Давидо! Ты можешь ответить мне? Где ты?

И ей ответил сдавленный крик из второй камеры справа от нее:

— Мерседес, я… я с ума сошел, или ты — Мерседес?

— Ах, да славится Божья Матерь! — Мерседес бросилась вперед, перепрыгивая через охапки вонючей соломы.

Наверху на Плаца Майор что-то закричала толпа, но Мерседес не обратила на это внимания, она только бормотала что-то, трясущимися руками пытаясь подобрать нужный ключ. Казалось, прошла вечность, когда раздался заветный щелчок и дверь открылась. Девушка распахнула дверь и увидела такое исхудавшее подобие Дэвида Армитеджа, что застыла в неописуемом ужасе. Потом, испустив слабый стон, Мерседес, не обращая внимания на его грязные лохмотья, косматую бороду и страшную вонь, бросилась к нему.

— Любовь моя, — тихо простонал он. — Ты подвергаешь себя такой опасности… Я должен…

— Тихо, — прервала она его, отчаянно стараясь найти ключ от цепей. — Вот он. Это шляпа и плащ одного из тюремщиков. Быстрее! Быстрее!

Дрожащий пленник хрипло рассмеялся.

— Я бы хотел, моя девочка, но у меня уже два дня ни крошки не было во рту, и я болен.

— Тогда обопрись на меня. И пойдем…

Они замерли при звуке шагов в караульной, и Дэвид застонал. Он не мог ей ничем помочь, так устало и слишком ослабло его тело. Ноги не слушались его.

— Доверься мне и жди. — Огромные голубые глаза взглянули в лицо Мерседес, которая отшатнулась назад и вытащила золото, — Эй, друг, — позвала она, стараясь говорить уверенно, но чувствуя, что ее голос предательски дрожит.

Человек, стоявший в начале лестнице, остановился.

— Да помогут мне все святые! Что женщина делает в таком ужасном месте?

Минутой позже появилась седая фигура в коричневой рясе.

— Брат Пабло! — ахнула Мерседес, — Слава Богу. Вы должны помочь мне. Дон Давидо едва может ходить.

Священник огляделся вокруг, а потом прошел туда, где Дэвид рухнул на колени в полуобморочном состоянии.

— Я тоже пришел за тобой, сын мой, — прошептал францисканец. — Я беспокоился за тебя.

Когда они втроем выбрались из зловонного мрака на солнечный свет, до их ушей донеслись протяжные стоны и вопли. Отец Пабло объяснил:

— Сражение плохо оборачивается для нас. Ходят слухи, что панамская армия отступает.

Глаза Мерседес в ужасе округлились.

— Но… но это невозможно! Там папа и Эрнандо!

— Тем не менее, — расстроенно ответил отец Пабло, — это так. Но мы надеемся, что форт Нативидад, траншеи и пушки отбросят неприятеля назад.

— А кто их ведет? — выдохнул Дэвид.

— Его зовут Морган — да будет он проклят Господом! Тот самый, который разорил Порто-Бельо.

Дэвид слабо улыбнулся. Значит, он был прав. Морган решился на это невероятное дело.

Улицы бурлили от беспокойно движущихся людей. Мимо галопом пронеслось несколько кавалеристов с безумными глазами. Они размахивали мечами и кричали:

— Все на баррикады! Скоро лютеране снова нападут на нас.

— Когда? — крикнул толстый торговец рабами, тащивший за собой шестерых закованных в цепи негров.

— Через два часа.

Из кафедрального собора выскочили служки и несколько францисканских монахов. Один пытался спрятать огромный золотой крест, который украшал алтарь, другие несли золотые чаши, канделябры, дароносицы, подносы и триптихи.

Мерседес в изумлении смотрела, как несколько маминых друзей, обычно таких важных и спокойных, неловко трусцой бежали к порту, прижимая к себе какие-то поспешно захваченные драгоценности.

Торговцы и лавочники орали, пытаясь погрузить самые ценные свои товары на осликов и мулов. Кучка солдат из гарнизона, охранявшего королевскую казну, перекрыла проход на мыс Матадеро. Только духовным лицам разрешалось проходить к воде, где стояло несколько мелких рыболовецких суденышек. Чиновников и богатых жителей с семьями тоже пропускали. Но напуганных приближением Моргана простолюдинов отталкивали кулаками, ругали и даже применяли против них пики.

С каждой минутой людей на улицах все больше охватывала паника. Некоторые жители из последних сил пытались добраться до воды — в надежде уплыть на какой-нибудь лодке или пироге, но большинство бежало в джунгли, держа за руки или неся детей и таща за собой корову или поспешно нагруженного мула.

Толпы плачущих беглецов выбегали по улице Эмпедрада на дорогу, ведущую в бедный пригород Педредевидас, или мчались по Санто-Доминго мимо дома дона Андреаса к равнинам за Королевским мостом и обителью Святой Анны. Их заветной целью был Порто-Бельо, но хорошо, если хотя бы сто человек добрались до него.

На Плаца Майор никто не обратил ни малейшего внимания на священника, девушку и шатающуюся фигуру в плаще с капюшоном. Им пришлось остановиться, чтобы пропустить вереницу осликов с пожитками дона Xосе Гутиерреса, а потом няню с пятью маленькими детьми. Вокруг в панике метались козы, свиньи, куры и собаки.

Примечательно, что почти не было видно индейцев; они просто растворились в низких зеленых холмах к западу от города. Старший сержант Хименес и огромный негритянский капитан Пардал пытались собрать людей. Им даже удалось отправить на баррикады несколько сотен солдат, и вскоре там уже начали громко рокотать пушки.

Мерседес почувствовала невыразимое облегчение, заметив, что садовая калитка все еще открыта, потому что грохот канонады становился все слышнее.

Они затащили Дэвида в калитку как раз вовремя, пока его не смял поток растрепанных кавалеристов, которые в ужасе мчались по улице, сметая всех на своем пути. Как только улеглась пыль, по улице на костлявом мерине проскакал дон Фортунато, один из богатейших торговцев золотом в королевстве. Он свирепо ругался и тащил за собой на веревке брыкающегося мула. На спине мула восседала его тучная жена, которая из последних сил пыталась удержаться и не свалиться с седла. Хотя ей пока удавалось держаться, она отчаянно вопила, что ее убивают.

— Я отведу дона Давидо в часовню, — сказал брат Пабло. — Иди к своей матери.

К величайшему изумлению Мерседес, она обошла виллу и увидела, что ее парадная дверь распахнута настежь. Там, вцепившись в дверной косяк, стоял молодой де Монтемайор, жених Инессы. На доне Карлосе отсутствовала шляпа, он был грязен, покрыт пылью и безоружен. Звякая шпорами, дон Карлос ввалился в холл и направился к донье Елене и ее дочерям.

— Любовь моя! — взвизгнула Инесса. — Ты ранен?

— Чудо, что нет, — охнул дон Карлос. — Мушкеты лютеран разили нас насмерть. Должно быть, они придумали новую, ужасную тактику ведения войны.

Донья Елена протянула к нему бледные руки.

— А что с Эрнандо?

— Я не знаю. После первой атаки кавалеристов я его не видел.

Де Монтемайор дико осмотрелся.

— Почему вы не собираете вещи? Скорее! Вы должны бежать, пока еще есть такая возможность.

— Бежать? Кто это сказал? — В открытой двери выросла фигура судьи Андреаса. — Эта семья не станет спасаться позорным бегством — как не будут и другие доблестные и законопослушные семейства. Этот город не может пасть. Нас все еще много, а врагов мало, и у них нет артиллерии. Его превосходительство губернатор приказал защищать Панаму до последней капли крови.

Дон Андреас прошел вперед и нежно поцеловал жену и дочерей.

— О Андреас, что с нашим сыном?

Судья тряхнул бородой и поднял голову.

— Я не сомневаюсь, что с ним все в порядке. Во всяком случае, дурных известий я не слышал. Оставайтесь здесь и мужайтесь, вы все. А я отправлюсь выполнять приказ капитан-генерала.

— А где сам дон Хуан?

— Пытается собрать наши войска в Капире. Вся наша армия, словно стайка зайцев, дала стрекача по северной дороге. — Старый испанец прикрыл рот рукой. — Это было позорное зрелище! Пиратов оказалось так ничтожно мало, и они были так ободраны, что совершенно не походили на солдат.

Карлос де Монтемайор подбежал и обнял свою невесту.

— Твой отец сошел с ума, — закричал он. — Не обманывайте себя! Мы не сможем удержать этих жутких дикарей. Пойдем, Инесса, у меня есть лошади, мы доскачем до Порто-Бельо; там крепкие стены и надежные войска.

В ярости дона Андреаса было нечто внушающее благоговейный трепет, когда он выхватил из ножен меч и направил его острие на горло молодого человека.

— Слава Богу, что я вовремя разглядел твое настоящее лицо, не то впервые за всю историю нашего рода мы приняли бы в свою семью дрожащего труса. Инесса, отойди в сторону, а ты, де Монтемайор, отправляйся выполнять свой долг на баррикадах, иначе я убью тебя!

Судья был преисполнен такого решительного намерения привести в исполнение свою угрозу, что Монтемайор бросил на рыдающую Инессу последний отчаянный взгляд и бросился в толпу, которая бежала по Санто-Доминго. Он вскочил на лошадь и галопом помчался, но не к баррикадам, а в сторону Порто-Бельо.

— Трусливая собака! — презрительно бросил дон Андреас. — Елена, закрой все двери и жди моего возвращения. А, брат Пабло, я рад, что вы здесь и сможете успокоить моих женщин.

Брат Пабло перекрестился.

— Идите, дон Андреас, и да охранит нас Святая Дева до конца этого дня.

Спокойно, словно приказывая дворецкому приготовить обед, донья Елена сказала:

— Мы сделаем так, как велел ваш отец, поэтому беги, Мерседес, позови Фелипе и попроси его запереть двери. А потом мы закроем железные решетки. Инесса, принеси мою вышивку.

Выполняя поручение матери, Мерседес на секунду замешкалась в кухне, чтобы отрезать кусок хлеба и захватить флягу вина. Оттуда она забежала в семейную часовню, где на груде подушек лежал что-то бормочущий, в полубессознательном состоянии, Дэвид. Грязный голубой плащ распахнулся, и шляпа свалилась с головы, обнажив костлявую грудь и изуродованные кандалами запястья.

— Давидо! Давидо!

Он уставился на нее блестящими от лихорадки глазами.

— Я уже умер? — пробормотал он. — Ты — ангел Божий?

— Ох, нет, нет. Быстрее, Давидо, выпей это. Мы в ужасной опасности, и мне надо идти.

Когда постепенно грохот защищавших Панаму пушек начал затихать и наконец совсем стих, слуги собрались в гостиной, с расширенными от ужаса глазами.

Донья Елена строго взглянула на них.

— Учитывая создавшееся положение, хорошо, что вы собрались здесь, но только прекрати реветь, Матильда, и поправь фартук. А ты, Хуанита, ради всего святого, приведи волосы в порядок. Арнальдо, — обратилась она к дворецкому, — иди, и посмотри, что видно с крыши.

Мерседес, на цыпочках вернувшаяся из часовни, испытывала некоторое облегчение оттого, что дон Давидо выпил вина и проглотил кусочек хлеба до того, как провалиться в глубокий, спокойный сон. Но святая Тереза! В каком он ужасном состоянии — ходячий скелет с бесчисленными ранами и вывернутыми руками. Что же с ним делала святая инквизиция?

С крыши раздался голос Арнальдо:

— Ай! Я вижу, как неприятель карабкается на наши укрепления. Святая Дева, пожалей нас, чудовища-лютеране атакуют госпиталь Сан-Хуан!

Инесса начала причитать:

— О мама! Мама, мы должны были послушаться Карлоса. — Она в отчаянии огляделась с полными ужаса глазами, облизала губы. — Что же нам делать? Что будет со мной?

— Конечно, Бог пошлет нам воинство ангелов. Пойдемте, дети, помолимся, — воскликнул брат Пабло. Он преклонил колена и сложил руки, а слуги и члены семьи собрались вокруг и тоже встали на колени посреди залитой солнечным светом комнаты.

— К правительственным зданиям! — раздался приказ на улице. — Держитесь вместе и перезаряжайте ружья на бегу. Демоны наступают нам на пятки.

С крыши Арнальдо крикнул:

— Несколько небольших суденышек уходит из гавани.

— Если бы волей Божьей мы были на борту! — охнула Мерседес.

Впервые за все это время она почувствовала, как панический ужас холодными пальцами сжал ее горло. Как только может мама оставаться такой спокойной, как может она молиться, словно неприятель не стоит у самой ее двери. Поблизости раздался топот бегущих ног, и мимо двери дона Андреаса пронесся последний поток беженцев, который постепенно уменьшился. На улице остались потерянные и заблудившиеся дети, испуганные домашние животные и черные рабы, которые бродили по округе в надежде найти какую-нибудь драгоценность, выроненную во время бегства.

Дэвид Армитедж смутно начал воспринимать крики, приказы и треск мушкетов и пистолетов. Шум звучал где-то рядом.

— Что со мной? — пробормотал он, стараясь подняться на ноги, но не смог, и его исхудавшее тело откинулось обратно на алые подушки. Все завертелось перед его глазами, так что он не слышал отчаянного вопля перепуганного Арнальдо: «Боже! Боже! Демоны уже на нашей улице. Они атакуют, они ворвались в дом дона Педро Альварадо».

Донья Елена вскочила с колен и выпрямилась, ее легкая фигура в голубом платье казалась прямее, чем всегда. Она мягко потрепала по плечам всхлипывающих, перепуганных служанок.

— Что бы ни случилось, — успокаивала она их, — помните, что вы были хорошими католичками и что Бог примет вас в рай.

Выглянув сквозь полосы жалюзи, Мерседес смогла увидеть солдат городской милиции, которые бежали к Плаца Майор..

Арнальдо торопливо скатился с крыши, его заплывшее жиром коричневое лицо посерело от страха.

— Спасите меня, донья Елена! — бормотал он. — Пираты уже у нашей садовой ограды, а я…

Его дрожащий голос прервался, заглушенный грохотом ружейных выстрелов со стороны хижины, в которой когда-то давно Дэвид занимался рисованием.

— Горе нам, горе. — Брат Пабло воздел руки и начал молиться. Его длинная седая борода ярко вспыхнула в свете полуденного солнца. Вбежала одна из охотничьих собак дона Эрнандо, поджав хвост и подвывая от страха.

Неожиданно Инесса вскочила и метнулась в одну сторону, а потом в другую. Даже в отчаянии она была все так же прелестна.

— О, Боже праведный, что же будет со мной? — застонала она, ломая руки. — Если бы не безумие и гордость отца, я бы уже была в безопасности вместе с Карлосом.

В первый и последний раз донья Елена дала пощечину своей дочери.

— Тихо! Ты несчастное, погибшее создание. Дон Андреас сам знает, как будет лучше для тебя и всех нас.

На улице прозвучали еще мушкетные выстрелы, а потом раздался крик такого звериного ужаса, что у Мерседес волосы встали дыбом, а руки похолодели и задрожали. «Если бы только дон Давидо мог подняться и поговорить с ними, — думала она, — может, он спас бы нас».

— О-ох! — Прямо под окнами спальни началась перестрелка. Трясясь от страха, Мерседес повернулась к зеркалу и с трудом узнала в нем свое бледное лицо и белокурые волосы. На ней было простое черное платье, украшенное только брошью с жемчугом и топазами на высоком воротнике.

И в этот момент за дверью заревел английский голос:

— Вперед, Эндрю, я прикончу этого папистского ублюдка. Перезаряжай, Джон, мы еще не взяли город.

Непреодолимое любопытство заставило Мерседес выглянуть сквозь жалюзи. Она увидела разбросанные группки пиратов, которые, визжа словно бешеные шакалы, с топотом мчались по улице, где жили ремесленники, изготовлявшие веревки. Грязные и почти обнаженные, они держали оружие наготове и тщательно осматривали все вокруг; вместо шляп у многих были повязаны платки.

Ей бросился в глаза один темноволосый демон, который держал в одной руке мушкет, а в другой палаш с медной рукояткой. На пересечении улиц Карреро и Санто-Доминго командир остановился и осмотрелся, его сильная шея и мускулистые плечи были залиты потом.

— Джекмен! Ты и твои ребята бегите туда и обезопасьте муниципалитет и таможню. Харрингтон, бери сотню людей и спускайся в порт, не дай испанским вшам разбежаться!

Он обернулся, и в ужасе обхватившая лицо руками Мерседес навсегда запомнила выражение его лица, окаймленного длинными усами и бородой.

— Коллиер, бери людей и обыщи тюрьму; а остальные за мной. — Говорящий исчез из виду, возглавив банду головорезов, которые протопали мимо под странным зелено-золотым знаменем.

Когда необычайно высокий, темноволосый и бородатый лютеранин остановил свой отряд и подозрительно посмотрел на дом ее отца, сердце Мерседес чуть не остановилось от ужаса.

— Здесь вполне могут спрятаться аркебузиры, — проревел он. — Давай, Дирк, и ты, Билли, Тод и Майк, посмотрим, что там внутри. А остальные пусть заглянут в соседний дом.

— О нет, нет, нет! — ахнула Мерседес. — Это мой дом. Вы не можете войти. Конечно, Господь Бог пошлет молнию и воспретит вам это!

На какое-то мгновение ей показалось, что ее надежды сбылись. В ушах у нее раздался громовой взрыв, и дом дона Андреаса так страшно содрогнулся, что пара хрустальных ваз и тяжелый канделябр перевернулись и упали, а с потолка посыпались пласты штукатурки. Закрыв глаза и заткнув уши, девушка покачнулась. С другого конца комнаты раздался дрожащий голос брата Пабло:

— Неприятель взорвал пороховой склад! — Потом раздались еще взрывы, вдалеке и совсем рядом.

— Это не лютеране, — очень медленно поправила его донья Елена. — Капитан-генерал поклялся дону Андреасу, что скорее уничтожит город, чем отдаст его во власть еретикам.

Но пираты опомнились достаточно быстро и снова начали бить какими-то тяжелыми предметами в дверь дона Андреаса. Инесса пронзительно взвизгнула. Все уставились на тяжелые двери красного дерева.

— О, Матерь Божья! Спаси меня — я пожертвую тебе все свои драгоценности.

Хриплый голос скомандовал:

— Открывайте, испанские крысы, или мы выкурим вас оттуда.

Кто-то забыл задвинуть тяжелые засовы после ухода дона Андреаса, и медный замок вначале прогнулся под серией тяжелых ударов, а потом двери красного дерева распахнулись, и в дом ворвались клубы пыли и запаха пороха.

— Спаси меня! Мама! Спаси меня! — Мерседес подбежала и вцепилась в голубое платье матери. Служанки пытались прикрыться фартуками или бросались к грубой коричневой рясе брата Пабло и хватались за него, бормоча неразборчивые молитвы. Расширившимися глазами дониселла Инесса смотрела, как на пороге выросла человеческая фигура. Потом в дверной проем просунулось дуло мушкета, и появились еще люди. Наконец ввалился и тот самый гигант, которого Мерседес видела на улице. К несчастью для всех домашних, это был Люк, бывший узник Порто-Бельо.

Следом за ним на пороге появился коренастый мулат в красных кожаных сапогах, которые он завоевал себе в бою, и шотландской юбочке из зеленого шелка; а потом в комнату ворвалось еще шесть или восемь ужасающего вида фигур с пистолетами наготове и обнаженными саблями, с которых на мягкие ковры закапала кровь.

Какое-то мгновение победители и побежденные молча смотрели друг на друга.

А потом Люк медленно выступил вперед, его волосатая грудь тяжело вздымалась в такт его дыханию. Внимание доньи Елены привлекла его яркая красно-желтая перевязь, и, к своему великому ужасу, она узнала в ней ту, которую сама с гордостью подарила дону Эрнандо два долгих дня назад. Она дико вскрикнула.

Пираты медленно подходили ближе, лохмотья одежды свисали с их плеч; от их босых ног на полированном паркете оставались грязные следы. Флибустьер-голландец облизал губы при виде таких роскошных ковров и полудюжины массивных серебряных светильников, которые покачивались на цепях. Никто не обращал внимания на все усиливавшийся резкий запах горящего дерева.

— Вы все одна семья? — спросил широкоплечий парень, который пригнулся, словно собираясь прыгнуть. У него был жуткий вид, потому что он по примеру мусульман-мавров обрил голову, оставив только одну прядь на макушке, и отрастил узкую восточную бородку. На загорелой груди у него была татуировка «Лучше быть мусульманином, чем папистом».

Гордо подняв голову, донья Елена выступила вперед из толпы служанок, которые распростерлись на полу и скулили, словно голодные щенки.

— Эти молодые леди — дочери его чести, судьи Андреаса де Мартинеса де Амилеты, а я его жена!

Один из мушкетеров перевел:

— Старая ведьма говорит, что они все одна семья.

— Это хорошо! — ухмыльнулся Люк, подергивая одну из мелких косичек, в которые была заплетена его борода. — Клянусь, что старый судья заплатит за них поодиночке больше, чем за всех вместе — они всегда так поступают, — так что оставим здесь старую клушу и заберем цыпляток.

Он направился к Инессе, но брат Пабло неожиданно выступил вперед и поднял распятие.

— Берегись, отродье сатаны, ты не посмеешь оскорбить священный образ.

Люк хорошо понимал испанский, поэтому выхватил палаш из ножен и на мгновение замер.

— Священный образ? Да, я помню один такой, который держали у меня перед глазами в Порто-Бельо, когда мерзкие святоши так выжгли мне спину, что я чуть не умер от боли. Так что, старый дурак, вот тебе твое пропятое идолопоклонничество!

Тяжелое оружие неожиданно описало дугу и нанесло удар. По всему дому дона Андреаса разнеслись отчаянные вопли, когда рука монаха, все еще сжимавшая распятие, словно по волшебству отделилась от запястья и с громким стуком упала к загорелым, покрытым пылью, босым ногам Люка.

— Ай! Иезус Христос! — ахнул монах, в ужасе глядя, как кровь хлынула из перерезанных артерий.

— Молчать, проклятый папист, получи по заслугам за то, что вы творили со мной и другими.

Пораженной Мерседес пришла в голову одна мысль. Только Давидо мог сказать этим еретикам, что брат Пабло — добрейший человек. Конечно, дон Давидо объяснит им, что дон Андреас де Амилета многим рисковал, спорил с архиепископом и даже оказал открытое неповиновение жестокому доминиканцу, чтобы спасти жизнь их соотечественника! Она бросилась вперед, но споткнулась о ноги распростертой на полу служанки.

— Англичане! — крикнула она, пытаясь вспомнить и подобрать немногие известные ей английские слова. — Мы друзья Давидо Армитеджа — послушайте…

— Боже мой! — ошарашенно произнес Люк. — Она говорит на человеческом языке.

— Мы друзья! Друзья! — лепетала Мерседес, умоляюще протянув вперед руки. — Не надо обижать, друзья.

Пират в лохмотьях когда-то белой в голубую полоску рубашки подошел поближе.

— Черт с ней, Люк, мне хочется изнасиловать ее прямо сейчас! Лучше этой куколки я не видел со времен Mapакайбо!

Внимание захватчиков привлек какой-то шум.

— Тише, там кто-то есть…

— Черт меня побери! — ахнул Люк, опустив саблю. — Ты призрак или кто?

Покачиваясь, в дверях стояло самое тощее и изможденное человеческое существо из всех, которым когда-либо удавалось устоять на ногах.

— Люк. — Дэвид изо всех сил старался не дать полу предательски ускользнуть из-под его ног. — По-послушай, ты… я…

— Клянусь Богом, да это доктор Армитедж, — взорвался Люк. — Ребята, да его едва можно узнать.

— Друзья… — Дэвид собирался сказать больше, сказать своим друзьям, чтобы они не причиняли вреда этим людям, но тут силы покинули его, колени у него подогнулись, и он свалился на пол.

— Кровь Христова! — ахнул один из захватчиков. — Вы только гляньте, какие раны у него на запястьях и как распухли его суставы! Его пытали, и не кто иные, как эти проклятые испанцы. Хватай их!

С горящими глазами, припомнив все, что когда-то произошло с ним, Люк медленно повернулся и махнул рукой двум мулатам. Мерседес тоненько взвизгнула и спряталась за юбками матери. Почему, ну почему дон Давидо свалился в обморок именно сейчас?

Флибустьер-португалец произнес на грубом испанском:

— Если наш доктор — пример того, как вы обращаетесь с друзьями, то, клянусь сатаной, я предпочитаю остаться вашим врагом. Черт! Из этого священника вытекло столько крови, словно из зарезанной свиньи! Смотрите, собаки! Сейчас мы ощиплем эту курочку. Иди сюда.

Рука Люка вцепилась в иссиня-черные волосы Инессы и выдернула ее из общей кучи. С ревом другие пираты сгрудились вокруг, с нетерпением ожидая продолжения.

Мгновенно, словно укус змеи, мелькнула в воздухе рука Инессы, но Люк, привыкший к такой реакции, резко отклонился в сторону, так что кинжал девушки лишь прорвал дыру на его лохмотьях.

— Тебе нужно тренироваться, маленькая кошечка, у тебя слишком медленная реакция.

Он подставил сзади колено и умелой подножкой свалил жертву и протащил по полу за волосы. Остальные пираты направили обнаженные мечи и пистолеты на других парализованных ужасом членов семьи. Люк вцепился в верхнюю часть лифа платья Инессы и рванул его, ткань надорвалась, и Инесса завизжала, но он придавил ее шею ногой и тянул до тех пор, пока не отскочили крючки и ткань не разорвалась, открывая полную грудь, которую лиф так тщательно скрывал и делал плоской. Под отчаянные вопли, раздававшиеся в гостиной, Люк, рыча от удовольствия, рывком поставил ее на ноги.

Под треск разрываемой ткани он сорвал восемь нижних юбок, огромные сборчатые рукава, рубашку и всю одежду, кроме корсета. Только корсет, украшенный кружевом на животе, прикрывал ее наготу; и еще ее длинные черные волосы, из которых посыпались на пол украшенные драгоценными камнями гребни, их немедленно подобрали проворные мулаты.

— Они тебе больше не понадобятся. — И Люк вырвал у нее из ушей серьги с жемчугом и бриллиантами.

— Ну вот теперь, клянусь Богом, мне немного полегчало после Порто-Бельо.

Мерседес не шевелилась, она была словно в каком-то оцепенении. Девушка смотрела, но отказывалась верить своим глазам. Ее строгая, любимая старшая сестра стояла голая, униженная и окровавленная? А брат Пабло с растрепавшимися седыми волосами распростерся на спине в растекающейся огромной луже крови, которая хлестала из отсеченной руки, и серыми губами бормотал молитвы.

— Дай мне веревку, — крикнул Люк, — и, черт побери, Эндрю, помни о приказе, не начинай грабеж прямо сейчас! Дайте мне вон тот шнур от колокольчика. Нет, подождите.

Флибустьер в голубой рубашке прибежал из сада и принес оттуда веревку, на которой обычно сушили белье.

— Свяжи старую клушу и девчонок, они сгодятся для выкупа, — приказал Люк, — а вы, ублюдки, позаботьтесь об этих служаночках, на которых вы так умильно глазеете. Только не забудьте связать им руки, ребята.

— А мужская прислуга?

— Адмирал приказал гнать их на мыс. Заложников запрут в таможне, а всех остальных в Генуэзском доме -он внизу, в гавани. Черт, отчего так воняет гарью? Наверное, от взрыва начался пожар.

Мерседес завизжала, когда грубая рука схватила ее; за запястье.

— Давидо! Давидо! Спаси меня!

Ей вывернули руки и крепко связали за спиной, и она, смирившись, попыталась держать себя так же, как ее мать, которая стояла с каменным лицом и стоически переносила ту же участь. Флибустьеры действовали быстро и умело и связали пленников друг с другом, накинув им петли на шею. Люк подошел туда, где стояла всхлипывающая и дрожащая Инесса, которая и в своем унижении все-таки была прекрасна. Он взял ее за плечо.

— А эту курочку я сам отведу на городской рынок -хочу показать ее ребятам.

— Нет, нет, — взмолилась донья Елена. — Бог не простит…

Жестоко ударив ее по лицу, португалец заставил жену дона Андреаса замолчать, а Люк с довольным смехом удалился, неся на плече Инессу.

Из других домов на Санто-Доминго доносился треск переворачиваемой мебели, звон бьющегося стекла и дикие крики хозяев.

Подхватив так и не пришедшего в сознание Дэвида Армитеджа на плечи, пираты погнали своих пленников к Дому генуэзцев.