Доктор Гудвин (№2) - Металлическое чудовище

Потом вернул мне.

— Смотрите!

В бинокль открывшийся огромный зал казался всего в нескольких ярдах от нас. Он был заполнен изменчивым пламенем. У остатков стен сражались толпы металлических существ. Но вокруг конусов оставалась свободная зона, и туда никто не входил.

В этом поясе, в этом сияющем святилище, были только три фигуры. Одна

— удивительный диск с огненным сердцем, который я назвал металлическим императором; вторая — мрачный огненный крест Хранителя.

А третья — Норала!

Она стояла рядом со своим сверхъестественным повелителем — а может, он был ее слугой? Между ними и плоскостями креста Хранителя размещалась гигантская Т-образная пластина с бесчисленными стержнями — клавиатура, управлявшая деятельностью конусов, поднимавшая исчезнувшие щиты; она же, вероятно, управляла энергией всего Города, тех меньших органов, один из которых поразил Вентнора.

Норала в бинокль казалась совсем рядом, так близко, что можно было протянуть руку и коснуться ее. Пламенеющие волосы развевались вокруг гордой головы, как знамя из потока расплавленного медного золота; лицо ее

— маска гнева и отчаяния; большие глаза устремлены на Хранителя; изящное тело обнажено, на нем ни обрывка шелка.

И от струящихся прядей до белых ног ее окружал светящийся овальный нимб. Юная Изида, девственная Астарта, стояла она в объятиях диска, как поруганная и преданная богиня, стремящаяся к мести.

Несмотря на всю свою неподвижность, мне показалось, что император и Хранитель сошлись в схватке, в смертельной рукопашной; я осознал это так отчетливо, словно, подобно Руфи, мыслил мозгом Норалы, смотрел ее глазами.

Мне стало также ясно, что эта схватка двоих — вершина той битвы, что кипит вокруг; что тут решается судьба, о которой говорил Вентнор; и в этом зале определяется не только будущее диска и креста, но и будущее всего человечества.

Но с помощью каких средств велась эта невидимая дуэль? Они не бросали молнии, не сражались никаким видимым оружием. Только обширные плоскости перевернутого креста дымились и тлели мрачным пламенем охры и алого; а по всей поверхности диска плясали холодные радужные огни, отбивая невероятно частый ритм; радужно светилось пламенное рубиновое сердце, сапфировые овалы превратились в огненные бассейны.

Послышался громовой разряд, заглушивший все остальные звуки, ошеломивший нас в нашем укрытии. По обе стороны кратера рухнули стены Города. Я бегло увидел множество открытых помещений, в которых светились меньшие копии горы конусов, меньшие резервуары энергии чудовища.

Ни император, ни Хранитель не шевелились, оба казались совершенно равнодушными к разворачивавшейся вокруг них катастрофе.

Я подполз к самому краю завесы. Между диском и крестом образовалось облако черного тумана Он был прозрачный, точно сотканный из светящихся черных частиц. Он висел, как черный занавес, удерживаемый невидимыми руками. Качался, дрожал, колебался — то в сторону диска, то в сторону креста.

Я чувствовал, как они напрягают силы, пытаются через этот туман добраться друг до друга.

Неожиданно император ослепительно вспыхнул. Как от удара, черный занавес отлетел к Хранителю, окутал его. И я видел, как под ним потускнели сернистые алые огни. Погасли.

Хранитель упал!

На лице Норалы вспыхнуло дикое торжество, отогнавшее отчаяние. Как в смертных муках, взметнулись плоскости креста. На мгновение сквозь черную завесу сверкнули его огни, понеслись вперед, ударились о загадочную клавиатуру, которой могли управлять только его щупальца.

Торжествующее выражение исчезло с лица Норалы. Его место занял невероятный, непередаваемый ужас.

Гора конусов содрогнулась. От нее протянулся мощный поток энергии, как продолжительное сокращение сердца. Под напором этой энергии император дрогнул, развернулся — и, разворачиваясь, подхватил Норалу, прижал ее к пламенеющей розе.

Вторая пульсация прошла через конусы, более сильная.

Диск содрогнулся в спазме.

Огни его поблекли; снова вспыхнули, неземным сиянием озарив фигуру Норалы.

Я видел, как извивалось ее тело, словно разделяя агонию диска. Голова ее повернулись. Большие глаза, полные невыразимого ужаса, смотрели на меня.

Спазматическим, бесконечно ужасающим движением диск закрылся…

И сомкнулся над ней!

Норала исчезла — была закрыта в нем. Прижата к запертым огням кристаллического сердца.

Я услышал всхлип, звуки перехваченного дыхания — понял, что всхлипнул я сам. Рядом извивалось тело Руфи, изогнулось конвульсивной дугой, застыло.

Конусы сбрасывали свои короны на дно. Гора растворялась. Под светящимися обломками неподвижно лежали распростертый крест и большой неподвижный шар, ставший гробницей женщины-богини.

Кратер заполнился бледным свечением. Все быстрее и быстрее стремилось оно вниз, в пропасть. И из всех меньших ям, от меньших конусов стремилось то же бледное свечение.

Город начал падать, чудовище рушилось.

Как воды, прорвавшиеся сквозь дамбу, сияние устремилось в долину. Над долиной нависла тишина. Молнии прекратились. Металлические орды застыли, сияющий поток ударялся в них, уровень его быстро поднимался.

В глубине тонущего города светилось множество призрачных отражений.

Они поднимались, прорывались на поверхность, проникали в каждую щель, в каждый разрыв, шары алые и сапфировые, рубиновые и радужные, веселые солнца из родового покоя и рядом с ними замерзшие бледно золотые солнца с застывшими лучами.

Многие тысячи их поднимались вверх и застывали на поверхности, пока вся пропасть не превратилась в озеро, покрытое желтой пеной солнечного пламени.

Эти загадочные шары поднимались группами, отрядами, полками. Они плавали по всей долине; разделялись и застывали неподвижно, как загадочные многочисленные души огня над умирающей оболочкой, в которой они жили.

Под ними, выступая из светящегося озера, торчали неподвижно какие-то громоздкие черные фигуры.

То, что было Городом, корпусом металлического чудовища, теперь превратилось в огромный бесформенный холм, и с него струились тысячи этих шаров, этих неведомых сущностей, которые когда-то были заключены в конусах.

Как будто чудовище истекало кровью, и кровь эта все выше поднимала уровень сверкающего озера.

Все ниже и ниже опускался гигантский корпус; было в этом беспомощном падении что-то бесконечно жалкое, что-то невероятно, космически трагичное.

Неожиданно шары дрогнули под потоком сверкающих атомов, спустившихся с неба: словно дождь прошел по светящемуся озеру. Частицы падали так густо, что шары превратились в тусклые ореолы.

Пропасть ослепительно, невыносимо сверкнула. Со всех неподвижных фигур устремились потоки огня, раскрылись горящие диски, звезды, кресты. Город превратился в холм горящих драгоценностей, разливавшийся потоком расплавленного золота.

Пропасть сверкнула.

В воздухе повисло напряжение, чувствовалось сосредоточение огромной энергии. Все гуще становились потоки падающих частиц, все выше вздымался желтый прибой.

Вентнор закричал. Я не разбирал слов, но понял его. Дрейк тоже. Он взвалил на широкие плечи Руфь, словно ребенка. И мы побежали назад, сквозь завесу.

— Назад! — кричал Вентнор. — Как можно дальше!

Мы продолжали бежать; добрались до ворот в скалах, пробежали в них, поднялись по сияющей дороге, ведущей к синему дому. Вот дом уже едва в миле от нас; мы бежали, задыхаясь, бежали, спасая жизнь.

Из пропасти донесся звук — я не могу описать его!

Невероятно одинокий, ужасный вопль отчаяния пронесся мимо нас, как стон звезды, болезненный и страшный.

Затих. И нас охватило чувство невыносимого одиночества, стремление к гибели, которое мы испытали в долине синих маков, когда впервые встретили Норалу. Но сейчас чувство было сильнее, сопротивляться ему невозможно. Мы упали; нас рвало на части стремление к быстрой смерти.

Теряя сознание, я смутно увидел, как ослепительно засверкало небо; умирающим слухом уловил громовой оглушительный рев. Нас окатила воздушная волна, плотнее воды, отбросила вперед на сотню ярдов. Уронила нас; за ней накатилась вторая волна, иссушающая, обжигающая.

Она пронеслась над нами. И хоть обжигала, но в ней таилась и какая-то бодрящая, насыщенная энергией сила; она прогнала смертоносное отчаяние и подкрепила гаснущий огонь жизни.

Я с трудом встал, оглянулся. Завеса исчезла. Ворота в скалах были полны плутоническим огнем, как будто там открывался проход к самому сердцу вулкана.

Вентнор схватил меня за плечо и повернул. Он показал на сапфировый дом, побежал к нему. Далеко впереди я видел Дрейка, он прижимал к груди Руфь. Жара стала обжигающей, невыносимой; легкие мои горели.

В небе над каньоном повисла цепь молний. Неожиданный порыв сильного ветра подхватил нас, потащил к пропасти.

Я упал, вцепился в камень. Прогремел гром, но не гром металлического чудовища или его орд; нет, грохот нашего земного неба.

И ветер холодный; он охлаждал горящую кожу; омывал больные легкие.

Небо снова раскололи молнии. И вслед за ними сплошным потоком хлынул дождь.

Из пропасти послышалось шипение, словно в ней гневалась вавилонская Тиамат, мать хаоса, змея, живущая в пустоте; змея Мидгарда древних норвежцев, держащая в своих кольцах мир.

Сбиваемые с ног ветром, затопляемые дождем, цепляясь друг за друга, как утопающие, мы с Вентнором пробивались к волшебному шару. Свет быстро гас. Но я видел, как Дрейк со своей ношей вошел в дом. Свет стал янтарным, совсем погас; нас охватила тьма. В свете молний мы добрались до двери, прошли в нее.

В электрическом свете мы увидели Дрейка, склонившегося к Руфи.

И как будто его хрустальная панель приводилась в движение невидимыми руками, вход закрылся. Буря смолкла.

Мы упали рядом с Руфью на груду шелков, пораженные, ошеломленные, дрожащие от жалости… и благодарности.

Мы знали — знали с полной уверенностью, лежа под этим куполом в черных и серебристых тенях, в свете вспышек молний, — что металлическое чудовище умерло.

Само убило себя!

30. ВЫЖЖЕНЫ!

Руфь вздохнула и пошевелилась. В блеске молний, сверкавших почти непрерывно, я увидел, что ее оцепенелость, все признаки каталепсии исчезли. Тело ее расслабилось, кожа слегка покраснела; она спала нормальным глубоким сном, и ее не тревожили непрерывные раскаты грома, от которых содрогались стены голубого дома. Вентнор прошел через завесу в центральный зал, вернулся с одним из плащей Норалы, накрыл им девушку.

Мной овладела невыносимая сонливость, невероятная усталость. Нервы, мозг, мышцы расслабились, оцепенели. Я не сопротивлялся этому оцепенению и уснул.

Открыв глаза, я увидел, что комната со стенами из лунного камня полна серебристым хрустальным светом. Я слышал журчание текущей воды и смутно осознал, что это бассейн с фонтаном.

Несколько минут я лежал, ни о чем не думая, наслаждаясь отсутствием напряжения и чувством безопасности. Потом вернулись воспоминания.

Я тихо сел; Руфь все еще спала, она спокойно дышала под плащом; одну белую руку она положила на плечо Дрейка, как будто во сне подползла к нему.

У ног ее лежал Вентнор; как и они, он крепко спал. Я встал и на цыпочках прошел к закрытой двери.

Поискав, нашел замок — чашеобразный выступ, Нажал.

Хрустальная панель скользнула в сторону; ее приводил в движение какой-то скрытый механизм с противовесом. Должно быть, колебания от ударов грома высвободили этот механизм, когда он закрыл дверь за нами. Но вспомнив это сверхъестественное, целенаправленное действие, я усомнился в том, что это результат вибраций от шторма.

Я осмотрелся. Невозможно было определить, сколько часов назад встало солнце.

Небо низкое и пепельно-серое; идет мелкий дождь. Я вышел наружу.

Сад Норалы разгромлен, деревья вывернуты с корнем, масса цветов и зелени сорвана.

Ворота, ведущие к пропасти, закрыты дождем. Я долго смотрел на каньон, смотрел с тоской; старался представить себе, что сейчас делается в пропасти; хотел разгадать загадки ночи.

Во всей долине ни звука, ни движения.

Я вернулся в голубой дом и остановился на пороге, глядя в широко раскрытые удивленные глаза Руфи. Она сидела на шелковой постели, кутаясь в плащ Норалы, как внезапно разбуженный ребенок. Увидев меня, она протянула руку. Дрейк, мгновенно проснувшийся, вскочил на ноги и схватился за пистолет.

— Дик! — позвала Руфь дрожащим милым голосом.

Он посмотрел ей в глаза, в которых — я с замирающим сердцем понял это

— был дух только Руфи; ясные глаза Руфи светились радостью и любовью.

— Дик! — прошептала она и протянула к нему мягкие руки. Плащ ее упал. Он шагнул к ней. Их губы встретились.

Их, обнявшихся, и увидел проснувшийся Вентнор; его взгляд выражал облегчение и радость.

Руфь вырвалась из объятий Дрейка, оттолкнула его, несколько мгновений стояла, прикрыв глаза.

— Руфь! — негромко позвал Вентнор.

— Ох! — воскликнула она. — О, Мартин, я забыла. — Она подбежала к нему, прижалась, спрятала лицо у него на груди. Он нежно погладил ее каштановые локоны.

— Мартин. — Она взглянула ему в лицо. — Мартин, все ушло. Я… снова я. Целиком я! Что произошло? Где Норала?

Я смотрел на нее. Неужели она не знает? Конечно, лежа в исчезнувшей завесе, она не могла видеть развернувшейся колоссальной трагедии; но ведь Вентнор говорил, что она одержима этой странной женщиной; разве не могла Руфь видеть ее глазами, думать ее мозгом?

И разве ее тело не проявляло тех же признаков мучений, что и тело Норалы? Она забыла? Я хотел заговорить, но меня остановил быстрый предупреждающий взгляд Вентнора.

— Она… в пропасти, — ответил он мягко. — Но разве ты ничего не помнишь, сестричка?

— Это в моем сознании стерто, — ответила она. — Я помню город Черкиса… и то, как тебя пытали, Мартин… и меня тоже…

Лицо ее побледнело; Вентнор беспокойно свел брови. Я знал, чего он ждет; но лицо Руфи оставалось человеческим; на нем ни следа той чуждой души, что еще несколько часов назад так пугала нас.

— Да, — кивнула она. — Это я помню. И помню, как Норала отплатила им. Помню, я радовалась, свирепо радовалась… а потом устала, так устала. А потом… потом пришла в себя здесь, — в замешательстве кончила она.

Вентнор сменил тему. Он сделал это сознательно, почти банально, но я понимал, зачем ему это. Он отвел сестру от себя на расстояние вытянутой руки.

— Руфь! — полуукоряюще, полунасмешливо воскликнул он. — Не кажется ли тебе, что твое утреннее неглиже слишком скромно даже для этого заброшенного угла земли?

Раскрыв изумленно губы, она смотрела на него. Потом опустила глаза, увидела свои голые ноги, колени с ямочками. Прижала руки к груди, покраснела.

— Ох! — выдохнула она. — Ох! — И спряталась от Дрейка и меня за широкой фигурой брата.

Я подошел к груде шелков, взял плащ и бросил ей. Вентнор указала на седельные мешки.

— Там у тебя есть смена одежды, Руфь, — сказал он. — Мы осмотрим дом. Позови нас, когда будешь готова. Поедим и пойдем посмотрим, что случилось

— там.

Она кивнула. Мы прошли через занавес и вышли из зала в бывшую комнату Норалы. Здесь мы остановились. Дрейк с замешательством смотрел на Мартина. Тот протянул ему руку.

— Знаю, Дрейк, — сказал он. — Руфь рассказала мне, когда нас захватил Черкис. Я очень рад. Ей пора заводить собственный дом, а не бегать со мной по заброшенным местам. Мне ее будет не хватать — очень, конечно. Но я рад, парень, рад!

В молчании они смотрели друг на друга. Потом Вентнор выпустил руку Дика.

— И все об этом, — сказал он. — Перед нами проблема — как мы вернемся домой?

— Это… существо… мертво. — Я говорил с убежденностью, которая поразила меня самого. Эта убежденность не была основана на осязаемой, ощутимой очевидности.

— Я тоже так думаю, — ответил он. — Нет… я это знаю. Но даже если мы переберемся через его тело, как мы выберемся из пропасти? Тот путь, которым мы прошли с Норалой, непреодолим. На стены не подняться. И еще есть пропасть… через которую она перебросила мост. Как нам пересечь ее? Туннель к развалинам закрыт. Остается путь через лес туда, где был город Черкиса. Откровенно говоря, не хочется туда идти.

— Я не уверен, что все солдаты погибли… некоторые могли спастись и скрываться там. Мы недолго проживем, если попадем им в руки.

— В этом я не уверен, — возразил Дрейк. — Если они и уцелели, то страшно напуганы. Думаю, если они нас увидят, побегут так быстро, что задымятся от трения.

— В этом что-то есть, — улыбнулся Вентнор. — Все же мне не хотелось бы рисковать. Ну, во всяком случае прежде всего нужно посмотреть, что произошло в пропасти. Может, тогда у нас возникнет какая-нибудь идея.

— Я знаю, что там произошло, — объявил, к нашему удивлению, Дрейк. — Короткое замыкание!

Мы заинтересованно смотрели на него.

— Все сгорело! — сказал Дрейк. — Все эти существа — все выгорели. В конце концов чем они были? Живыми динамомашинами. У них сгорела изоляция — какой бы она ни была.

— И все. Короткое замыкание, и все в них выгорело! Не буду делать вид, что понимаю, почему это произошло. Не знаю. Конусы — это какой-то вид концентрированной энергии — электрической, магнитной или той и другой. А может, еще какой-то. А я считаю, что они состояли из затвердевшего… корония.

— Если правы двадцать величайший ученых нашего мира, короний — это… свернувшаяся энергия. Электрический потенциал Ниагары, свернутый в булавочную головку. Ну, ладно… они или оно… утрачивает контроль. Все булавочные головки разворачиваются в Ниагары. И превращаются из контролируемой точки в неудержимый водопад… другими словами их энергия высвобождается.

— Ну, хорошо… что же из этого следует? Что должно следовать? Каждая живая батарея куба, шара, пирамиды — взорвалась. Во время короткого замыкания вся долина должна была превратиться в вулкан. Пойдемте посмотрим, что произошло с вашими непреодолимыми пропастями и неподъемными стенами, Вентнор. Я не уверен, что там не найдется выхода.

— Входите, все готово, — позвала нас Руфь. Ее слова прервали возникший было спор.

Войдя в помещение с бассейном, мы увидели не дриаду, не языческую девушку. В бриджах и короткой юбке, решительная, владеющая собой, убравшая непокорные локоны под плотно прилегающую шляпку, обутая в прочную обувь, Руфь возилась у спиртовки с закипающим котлом.

Пока мы торопливо завтракали, она молчала. И не подошла к Дрейку после завтрака. Держалась брата, когда мы двинулись по дороге под дождем к карнизу между утесами, где раньше сверкала завеса.

По мере нашего приближения становилось все жарче; воздух парил, как в турецкой бане. Туман стал так густ, что мы шли наощупь, держась друг за друга.

— Бесполезно, — выдохнул Вентнор. — Ничего не видно. Придется повернуть назад.

— Выжжено! — сказал Дик. — Я ведь вам говорил. Вся долина превратилась в вулкан. А дождь стал туманом. Придется ждать, пока он не разойдется.

Мы вернулись в голубой дом.

Весь день шел дождь. Несколько оставшихся светлых часов мы блуждали по дому Норалы, осматривая его содержимое, или сидели, рассуждая, обсуждая фазы феномена, который наблюдали.

Мы рассказали Руфи, что произошло после того, как она присоединилась к Норале. Рассказали о загадочной борьбе между великолепным диском и мрачным пламенным крестом, который я назвал Хранителем.

Рассказали о гибели Норалы.

Услышав об этом, она заплакала.

— Она была такая милая, — плакала она, — такая красивая. И она очень любила меня. Я знаю, что она меня любила. О, я знаю, что мы не могли разделить с нею ее мир. Но мне кажется, что Земля была бы не так отравлена, если бы на ней жила Норала со своим народом, а не мы.

Плача, она ушла в комнату Норалы.

Странную вещь она сказала, подумал я, глядя ей вслед. Сад мира был бы не так отравлен, если бы в нем жили эти существа из кристаллов, металла и магнитных огней, а не мы, из плоти и крови. Я подумал об их прекрасной гармонии, вспомнил о человечестве, негармоничном, нескоординированном, вечно стремящемся к самоуничтожению…

У входа раздалось жалобное ржание. На нас смотрела длинная волосатая морда с парой терпеливых глаз. Пони. Несколько мгновений он смотрел на нас, потом доверчиво вошел, подошел ко мне, прижался головой.

Это был пони одного из персов, убитых Руфью. На нем было седло. Отогнанный ночной бурей, он вернулся, привлекаемый инстинктивным стремлением оказаться под защитой человека.

— Удача! — сказал Дик.

Он занялся пони, снял седло, принялся растирать животное.

31. ШЛАК!

Ночью мы спали хорошо. Проснувшись, обнаружили, что буря еще усилилась: ветер ревел, и шел такой сильный дождь, что было невозможно идти к пропасти. Мы дважды пытались, но гладкая дорога превратилась в поток, и, промокнув, несмотря на плащи, до нитки, мы отказались от попыток. Руфь и Дрейк уединились в одной из комнат дома; они были поглощены собой, и мы им не навязывались. Весь день шел дождь.

Вечером мы доели последние припасы Вентнора. Руфь, по-видимому, забыла Норалу; она о ней больше не говорила.

— Мартин, — спросила она, — нельзя ли нам завтра выйти? Я хочу уйти отсюда. Хочу вернуться в наш мир.

— Двинемся, как только кончится буря, Руфь, — ответил он. — Сестренка, я тоже хочу, чтоб ты быстрей вернулась.

На следующее утро буря прекратилась. Мы проснулись на рассвете. Утро яркое и ясное. Молча торопливо позавтракали. Седельные мешки были упакованы и привязаны к пони. Там было и то немногое, что мы могли унести их дома Норалы: лакированные кожаные доспехи, пара плащей, сандалии, гребень с драгоценностями. Руфь и Дрейк по бокам пони, мы с Вентнором впереди — начали мы свой путь к пропасти.

— Вероятно, придется возвращаться, Уолтер, — сказал Вентнор. — Не думаю, что нам удастся пройти.

Я указал. Мы еще совсем недалеко отошли от дома. Там, где между вертикальными утесами висела завеса, теперь виднелось большое рваное отверстие.

Дорога, которая раньше вела через утесы, теперь была перегорожена тысячефутовым барьером. Над ним и за ним в хрустально чистом воздухе я ясно видел противоположную стену.

— Мы можем тут подняться, — сказал Вентнор. Мы достигли подножия барьера. Тут обрушилась лавина, баррикада из обломков скал, камней, булыжников. Мы начали подниматься, добрались до вершины, увидели долину.

Впервые мы увидели эту долину как сверкающее море, пронизанное лесом молний, усеянное гигантскими пламенными знаменами; видели ее без огненных туманов, как огромную плиту, покрытую чистописанием бога математики; видели ее полной металлическими существами с колоссальным иероглифом посреди — живым Городом; видели ее как светящееся озеро, над которым повисли загадочные солнца, озеро желтого пламени, на которое падал ливень сверкающих частиц, а в самом озере воздвигались острова-башни, выбрасывающие потоки огней; видели среди всего этого женщину-богиню, наполовину земную, наполовину из неведомого мира, погрузившуюся в живую могилу, умирающую могилу, в пламенеющую загадку; видели крестообразного металлического Сатану, мрачно пламенеющего кристаллического Иуду, предающего… самого себя.

Там, где мы видели невообразимое, бесконечно, необъяснимое… теперь там был только… шлак!

Аметистовое кольцо, от которого струилась светящаяся завеса, растрескалось и почернело; как угольная лента, как траурная корона, опоясывало оно пропасть. Завеса исчезла. Дно долины потрескалось и почернело. Рисунок, иероглифы исчезли. Сколько хватал глаз, расстилалось море шлака, черное, застывшее, мертвое.

Тут и там поднимались черные холмы, огромные столбы, наклоненные и изогнутые, словно это застыл поток лавы. Особенно тесно эти столбы теснились вокруг огромной центральной насыпи. Все, что осталось от сражающихся металлических существ. А насыпь — это само металлическое чудовище.

Где-то здесь прах Норалы, в урне металлического императора!

И от одного края пропасти до другого, на всех этих разбитых берегах, на застывших волнах и холмах, на почерневших искаженных столбах и башнях,

— всюду только шлак.

Я ожидал катастрофу, понимал, что увижу трагедию, но никогда не приходилось мне видеть картину такого опустошения и ужаса.

— Выгорело! — прошептал Дрейк. — Короткое замыкание, и все выгорело! Как динамо, как электричество!

— Судьба! — сказал Вентнор. — Судьба! Пока еще не пробил час человечества, оно еще не должно отказаться от своего мира. Судьба!

Мы начали пробираться в долину. Весь день и часть следующего мы искали выхода из пропасти.

Все стало невероятно хрупким. Поверхности гладких металлических тел, в которых когда-то светилось множество глаз, ломались при малейшем прикосновении. Очень скоро ветер и дождь превратят их в пыль и развеют.

Становилось все очевиднее, что теория катастрофы, предложенная Дрейком, справедлива. Чудовище представляло собой огромную динамомашину. Оно жило, приводилось в движение магнетизмом, электричеством.

Энергия, которой его снабжали конусы, явно родственна электромагнитной.

Высвободившись в катастрофе, эта энергия создала магнитное поле невероятной мощности, разрядилась в необыкновенно сильном электрическом разряде.

И сожгла металлическое чудовище, произошло короткое замыкание, и все перегорело.

Но что привело к катастрофе? Что заставило металлическое чудовище обратиться против себя? Какая дисгармония вкралась в этот совершенный порядок и привела в действие механизм уничтожения?

Мы можем только догадываться. Разрушительным агентом послужила фигура, которую я назвал Хранителем, в этом не было сомнения. В загадочном механизме, который, будучи многими, оставался одним и сохранял руководство всеми своими частями на протяжении многих миль, — в этом механизме у Хранителя было свое место, свои функции и обязанности.

И у удивительного диска тоже. Концентрированная сила, явное господство над другими заставило нас назвать его императором.

И разве не назвала Норала это диск правителем?

Они были очень важной частью организма металлического чудовища. Они представляли удивительный закон, которому повиновались и сами.

Что-то от того загадочного закона, который Метерлинк назвал духом улья.

Может быть, в Хранителе конусов, страже и инженере этого механизма, проявилось честолюбие?

И он захотел свергнуть диск, занять его место, место правителя?

Как иначе объяснить конфликт между ними? Мы почувствовали его, когда диск вырвал нас из тисков Хранителя в ночь накануне оргии кормления.

Как иначе объяснить поединок в зале конусов, который послужил сигналом к окончательной катастрофе?

Как объяснить борьбу кубов, подчинявшихся Хранителю, с шарами и пирамидами, оставшимися верными диску?

Мы с Вентнором обсудили это.

— Мир, — говорил он, — это сцена борьбы. Воздух, и море, и земля, и все живущее в них должны бороться за существование. Не Марс, а Земля — планета войны. Мне кажется, что магнитные течения, нервные ткани нашей планеты, служили пищей этому чудовищу.

— В этих течениях дух Земли. Они были перенасыщены борьбой, ненавистью, войной. И чудовище, питаясь, проникалось этим. Может быть, Хранитель настроился на борьбу за существование? Стал чувствителен к этим силам, стал походить на человека.

— Кто знает, Гудвин, кто может сказать?

Это чудовищное самоубийство остается загадкой. И такой же загадкой остается происхождение чудовища. У нас есть только неопределенные теории.

А ответы на эти загадки навсегда потеряны в шлаке, по которому мы шли.

В середине второго дня мы нашли расселину в почерневшей стене пропасти. Решили проверить ее. Идти по дороге, которой нас привела Норала, мы не решались.

Гигантский откос раскололся, по нему можно подняться. Но даже если цел туннель, которым мы проходили, остается еще пропасть, через которую мы не можем перебросить моста. И даже если пройдем и эту пропасть, вход Норала закрыла своими молниями.

Поэтому мы углубились в расселину.

Мне нет необходимости описывать наши дальнейшие блуждания. Из расселины мы вышли в лабиринт долин и после месяца блужданий, питаясь только дичью, вышли на дорогу к Гуанцзе.

Еще через шесть недель мы были дома в Америке.

Мой рассказ окончен.

В дикой местности Транс-Гималаев остался голубой шар, загадочный дом ведьмы с молниями. Оглядываясь назад, я не могу назвать ее вполне женщиной.

Там огромная пропасть, окруженная горными вершинами; а в нем окаменевшее потрескавшееся тело необъяснимого, невероятного существа, живого и в то же время готового уничтожить человечество. Тень, отбрасываемая им, исчезла, завеса отдернулась.

Но для меня, для всех нас четверых, видевших этот феномен, остается неискоренимым его урок; он дает нам новые силы и в то же время учит новой скромности.

Ибо в огромной тигле жизни, в котором мы лишь ничтожная часть, могут возникнуть новые формы и поглотить нас.

Какие новые тени летят нам навстречу в огромном резервуаре сил загадочной бесконечности?

Кто знает?

Примечания

1

Чарлз Протеус Стайнметц, известный американский инженер и изобретатель

2

Через Ньюкасл происходил вывоз угля из Англии

3

35 градусов по Цельсию

4

Библия. Книга «Бытие», 1:26

5

Профессор Жак Леб из Рокфеллеровского института, Нью-Йорк. «Механистическая концепция жизни"

6

Дж.В.Грегори, профессор геологии университета Глазго

7

Уильям Биб. Атлантик Мансли, октябрь 1919. — Прим. автора

8

В античной мифологии сын бога неба Урана и богини земли Геи. Чудовищное существо с пятьюдесятью головами и сотней рук

9

В греческой мифологии — богиня мести