В тот момент, когда я вышел на улицу, ко мне вернулась подвижность, энергия и сила. Но, повернувшись, чтобы вернуться в лавку, я в метре от двери натолкнулся на что-то, похожее на невидимую стену. Я не мог сделать и шага, не мог даже протянуть руку, чтобы дотронуться до дверей. Как будто в этом месте воля переставала функционировать, а руки и ноги отказывались слушаться меня. Я понял, что это было так называемое постгипнотическое внушение, часть того же явления, которое держало меня в неподвижности перед мастерицей и отправило, как робота, вон из лавки.
      Я увидел подходящего ко мне Мак-Кенна, и на секунду мне в голову пришла сумасшедшая идея приказать ему войти и прикончить мадам Менделип. Здравый смысл немедленно сказал мне, что мы не сможем дать правдоподобного объяснения этому буйству и попадем на тот самый электрический стул, которым я только что грозился ей.
      Мак-Кенн сказал:
      – Я уже начал беспокоиться, док. Хотел уже вломиться сюда.
      – Пойдем, Мак-Кенн. Я хочу как можно скорее попасть домой.
      Он посмотрел мне в лицо и свистнул.
      – Вы выглядите так, словно выдержали битву.
      – Да, Мак-Кенн. И победа пока на ее стороне.
      – Вы вышли оттуда довольно спокойно. Не так, как босс, который словно сбежал из ада. Что случилось?
      – Я скажу тебе позже. Дай мне успокоиться. Я хочу подумать.
      На самом деле мне хотелось вернуть себе самообладание. Мой мозг, казалось, был полуслепым, как будто я попал в какую-то исключительно неприятную паутину и, хотя и вырвался, куски ее все еще цеплялись за меня.
      Несколько минут мы шли молча, потом сели в машину и поехали. Затем любопытство Мак-Кенна взяло верх.
      – Что вы все-таки думаете о ней? – спросил он меня.
      К этому времени я уже пришел к определенному решению. Никогда в жизни я не испытывал такой гадливости, такой холодной ненависти, такого неудержимого желания убить, какое возбуждала во мне эта женщина. И не только потому, что пострадало мое самолюбие. Нет, я был убежден в том, что в задней комнате лавки жило чернейшее зло. Зло настолько нечеловеческое и неизвестное, словно мастерица кукол действительно явилась прямо из ада, в который верил Рикори. Не может быть компромисса с этим злом, а также с мастерицей, в которой оно концентрируется.
      Я сказал:
      – Мак-Кенн, во всем свете нет ничего более злого, чем эта женщина. Не позволяйте девушке снова проскользнуть сквозь ваши пальцы. Как ты думаешь, она вчера заметила, что вы выследили ее?
      – Не думаю.
      – Увеличьте количество людей против фасада дома и позади его. Сделайте это открыто, чтобы они думали (если, конечно, девушка не заметила, что за ней следили), что мы не подозреваем о другом выходе. Они решат, что мы верим в то, что они выходят невидимыми через переднюю и заднюю двери. Поставьте наготове две машины в начале и в конце той улицы, на которой они держат гараж. Будьте осторожны. Если появится девица, следуйте за ней…
      Я остановился.
      – А дальше что? – спросил Мак-Кенн.
      – Я хочу, чтобы вы взяли ее, увезли, украли – как это там называется. Это должно быть сделано совершенно тихо. Я полагаюсь на вас. Сделайте это быстро и спокойно. Вы знаете, как это делается, лучше, чем я. Но не очень близко от лавки, если можно. Засуньте девице в рот кляп, свяжите ее, если нужно. Затем хорошо обыщите машину. Привезите девушку в мой дом, со всем, что у нее найдете. Понимаешь?
      – Вы хотите ее допросить?
      – Да. Кое о чем. И еще. Я хочу посмотреть, что может сделать старуха. Я хочу довести ее до какого-нибудь действия, которое даст нам возможность официально наложить на нее руки. Приведем ее в границы законности. Она хочет иметь и невидимых слуг. Но я хочу пока отнять у нее всех кукол. Это поможет выявить остальных. По меньшей мере это обезвредит ее.
      Мак-Кенн посмотрел на меня с любопытством.
      – Она стукнула вас весьма чувствительно, док.
      – Да, Мак-Кенн.
      – Вы расскажете об этом боссу?
      – Может да, а может – пока нет. Зависит от его состояния. А что?
      – Дело в том, что если мы будет провертывать такое дельце, как похищение девицы, он должен об этом знать.
      Я резко сказал:
      – Мак-Кенн, я сказал тебе, что Рикори приказал безусловно повиноваться мне. Я дал тебе приказание. Всю ответственность я беру на себя.
      – Ладно,– сказал он, но я видел, что он еще сомневается.
      А почему бы в самом деле не рассказать все Рикори, если он хорошо себя чувствует? Другое дело – Брейл. Зная его чувства к Уолтерс (я не мог заставить себя думать о ней, как о кукле), я не мог рассказать ему о распятой Уолтерс. Ничто не удержит его тогда от нападения на мастерицу кукол.
      Я не хотел этого. Но я чувствовал ничем необъяснимое желание рассказать о деталях своего визита как Рикори, так и Мак-Кенну. Я отнес это за счет нежелания показать себя в смешном виде.
      Около шести мы остановились возле моего дома. Перед тем, как выйти из машины, я повторил свои распоряжения. Мак-Кенн кивнул.
      Дома я нашел записку Брейла о том, что он придет после обеда. Я был рад этому. Я боялся вопросов. Рикори спал. Мне сказали, что он поправляется с неслыханной быстротой. Я пообещал зайти к нему после обеда. Потом я лег вздремнуть. Но спать я не мог. Как только я начинал дремать, передо мной возникало лицо старухи, я вздрагивал и просыпался.
      В семь я встал, съел хороший сытный обед, выпил нарочно вдвое больше вина, чем обычно позволял себе, закончил все чашкой крепкого кофе. После обеда я почувствовал себя много лучше, энергичнее и самостоятельнее – или мне так показалось.
      Я решил рассказать Рикори о моих распоряжениях Мак-Кенну. Историю своего визита в лавку я уже сформулировал в уме. И вдруг я с неожиданным ужасом почувствовал, что не могу передать другим то, что мне… не разрешено. И это все по приказу старухи – постгипнотическое внушение, часть того запрета, сделавшего меня бессильным, выведшего меня, как робота, из лавки и отшвырнувшего меня от двери, когда я хотел вернуться.
      Во время моего короткого сна она внушила мне: “Этого и этого не должен говорить. Это и это – ты можешь”.
      Я не мог рассказать о кукле с иглой, проткнувшей мозжечок Джилмора. Я не мог говорить о кукле Уолтерс и ее распятии. Я не мог говорить о старухином признании в том, что она отвечает за смерти, приведшие нас к ней. Однако, осознав это, я почувствовал себя лучше. Тут, по крайней мере, было что-то понятное – реальность, о которой я тосковал, что-то, что объяснялось без привлечения колдовства или каких-то других темных сил; что-то находящееся всецело в сфере моих знаний. Я делал то же с моими пациентами и возвращал умы в нормальное состояние таким же постгипнотическим внушением. Кроме того, я мог избавиться от всех внушений этой женщины по моему собственному внушению. Но опять что-то останавливало меня. Быть может, я боялся мадам Менделип? Я ненавидел ее – да, но не боялся. Зная ее технику, я не мог допустить такую глупость – отказаться от наблюдения за самим собой, как за лабораторным опытом. Я говорил себе, что в любой момент сниму внушение. Она не успела внушить мне всего, что хотела, так как мое внезапное пробуждение вспугнуло ее.
      Боже мой, как она была права, называя меня глупым и самоуверенным ослом!!!
      Когда появился Брейл, я уже был в состоянии спокойно его встретить. Едва я успел с ним поздороваться, как позвонила сиделка. Рикори просил зайти к нему.
      Я сказал Брейлу:
      – Это кстати. Идемте. Это избавит меня от повторения одной и той же истории.
      – Какой истории?
      – Моего интервью с мадам Менделип.
      – Вы видели ее? – спросил он недоверчиво.
      – Я провел с ней все время до обеда. Она весьма… интересная особа. Пойдемте, я расскажу об этом.
      Я быстро пошел к Рикори, не отвечая на его вопросы.
      Рикори сидел. Я осмотрел его. Он был еще слаб, но уже вполне здоров. Я поздравил его с удивительно быстрой поправкой.
      Я прошептал ему:
      – Я видел вашу ведьму и говорил с ней. Мне нужно много сказать вам. Попросите ваших телохранителей выйти.
      Когда ребята и сиделка ушли, я рассказал о событиях дня, начиная с вызова Мак-Кенна к Джилморам.
      Рикори с мрачным лицом выслушал рассказ о Молли.
      – Брат, а теперь муж! Бедная Молли! Но теперь она будет отомщена. Да! И здорово,– сказал он.
      Я рассказал свою весьма неполную версию встречи с мастерицей кукол и о своих распоряжениях Мак-Кенну. Я закончил свой рассказ следующими словами:
      – Таким образом, сегодня ночью мы, наконец, сможем спать спокойно. Потому что Мак-Кенн перехватит девицу с куклами. А без нее мастерица кукол не сможет ничего сделать. Вы согласны со мной?
      Рикори внимательно посмотрел на меня.
      – Я согласен, доктор. Вы поступили так, как и я поступил бы на вашем месте. Но… мне кажется, что вы не сказали нам всего, что произошло между вами и ведьмой.
      – То же и я думаю,– сказал Брейл.
      Я встал.
      – Во всяком случае, я сказал вам основное. И я смертельно устал. Я приму ванну и лягу спать. Сейчас 9.30. Девушка выходит около 11, даже позже. Я собираюсь поспать, пока Мак-Кенн не поймает ее. Если этого не случится, я буду спать всю ночь. Это конец. Отложит вопросы до утра.
      Ищущий взгляд Рикори ни на минуту не оставлял меня. Он сказал:
      – Почему не лечь спать здесь? Это было бы безопаснее… для вас.
      Я почувствовал раздражение. Моя гордость и без того была задета тем, что старуха перехитрила меня. И предложение спрятаться за спину ребят Рикори показалось мне оскорбительным.
      – Я не ребенок,– сердито возразил я. – Я могу побеспокоиться о себе сам. Я не собираюсь жить под охраной вооруженных людей.
      Я остановился, сожалея о сказанном. Но Рикори не обиделся. Он кивнул и облокотился на подушку.
      – Вы сказали то, что я хотел знать. Ваши дела плохи, Лоуэлл. И вы не сказали нам… главного.
      – Мне очень жаль, Рикори… но…
      – Не надо,– улыбнулся он,– я прекрасно понимаю. Я тоже немного психолог. И я скажу вам следующее: неважно, приведет сегодня или нет девушку Мак-Кенн. Завтра ведьма умрет, и девушка вместе с ней.
      Я не ответил. Я приказал сиделке и телохранителям быть в комнате. Что бы я ни чувствовал относительно себя, я не имел права подвергать опасности Рикори. Я не сказал ему об угрозе старухи на его счет, но я не забыл ее.
      Брейл проводил меня в кабинет. Он сказал извиняющимся тоном:
      – Я знаю, что вы чертовски устали, Лоуэлл, и не хочу надоедать вам. Но, может быть, вы разрешите мне посидеть у вас в комнате, пока вы будете спать?
      Я ответил ему с той же упрямой раздражительностью.
      – Ради бога, Брейл, разве вы не слышали, что я сказал Рикори? Я вам очень обязан, но это относится и к вам.
      Он ответил спокойно:
      – Я останусь здесь в кабинете и не буду спать, пока Мак-Кенн не приведет девицу, или пока не рассветет. Если я услышу какой-нибудь шум из вашей комнаты, я войду. Когда мне захочется посмотреть, все ли в порядке с вами, я войду. Не запирайте дверь, иначе я ее сломаю. Вам ясно?
      Я еще более рассердился.
      – Ладно, черт с вами, делайте как хотите.
      Я зашел в спальню и захлопнул за собой дверь, но не запер ее. Я очень устал, в этом не было сомнения. Даже час сна был бы для меня большим подкреплением. Я решил не купаться и стал раздеваться. Я снимал рубаху, когда заметил крошечную булавочку на ней, слева против сердца. Я вывернул рубашку – на обратной стороне была приколота веревочка с узелками. Я сделал шаг к двери, открыл рот, чтобы позвать Брейла. И вдруг остановился. Я не покажу ее Брейлу. Это приведет к бесконечным вопросам, а мне хотелось спать. Лучше сжечь ее. Я нашел спички и только хотел зажечь, как услышал шаги Брейла и сунул веревочку в карманы брюк.
      – Чего вам надо? – спросил я.
      – Просто хотел взглянуть, легли ли вы.
      Он немного приоткрыл дверь. Он, конечно, просто хотел выяснить, не запер ли я дверь.
      Я ничего не сказал и продолжал раздеваться.
      Моя спальня – большая комната с высоким потолком на втором этаже моего дома. Она выходит окнами в садик и является смежной с кабинетом. Два окна обвиты снаружи плющом. В комнате стоит массивный старинный канделябр с люстрой из хрустальных призм, кажется, они называются подвесками. Это длинные висюльки, расположенные на шести кругах, из середины которых поднимается стержень с подставками для свечей. Это одна из копий прелестных канделябров колониальных времен из зала Независимости в Филадельфии и, когда я купил дом, я не позволил вынести канделябр или заменить свечи лампочками.
      Моя кровать стоит в конце комнаты, и когда я поворачивался на левый бок, я видел слабо освещенное окно. Тот же слабый свет, установленный призмами, превращается в маленькое мерцающее облачко. Это успокаивает, навевает сон. В саду имеется старое грушевое дерево – остатки сада. Канделябр стоит в ногах кровати. Выключатель находится в головах ее. Сбоку стоит старинный камин, отделанный по бокам мрамором, с широкой полкой сверху. Чтобы хорошо понять, что потом произошло, нужно иметь в виду это расположение.
      К тому времени, как я разделся, Брейл, видимо, уверившись в моей честности, закрыл дверь и ушел в кабинет. Я взял веревочку, “лестницу ведьмы”, и бросил на стол. Я думал, что в этом был какой-то вызов, хвастовство. Если бы я не был так уверен в Мак-Кенне, я сжег бы веревочку. Я выпил снотворное, потушил свет и лег. Снотворное быстро подействовало. Я все глубже погружался в море сна…
      Я проснулся. Огляделся. Что за странное место? Я стоял в мелкой круглой яме, оконтуренной зеленью. Край ямы достигал моих колен. Яма была центром круглого ровного луга, примерно в четверть мили диаметром. Он был покрыт травой, странной травой с пурпурными цветами. Вокруг травянистого круга росли незнакомые деревья: деревья с изумрудно-зеленой листвой и ярко-красные деревья с опущенными ветвями, покрытыми папоротниковидными листьями и обвитыми тонкими лозами, похожими на змей.
      Деревья окружали луг, как сторожа… наблюдали за мной, ожидали моего движения… Нет, не деревья! Кто-то прятался среди деревьев… Какие-то злые созданья… злобные существа. Это они наблюдали за мной, ожидая, пока я двинусь. Но как я попал сюда?
      Я был одет в голубую пижаму, в которой я лег спать в своем доме.
      Как я попал сюда? Я, видимо, не спал… Теперь я видел, что из ямы вели три тропинки. Они выходили на край и протягивались, каждая в своем направлении, в сторону леса. Я чувствовал, что для меня жизненно важно выбрать одну из этих тропинок, единственную, которая пересечет местность безопасно… что две другие отдадут меня во власть этих злобных существ. Яма начинала сжиматься. Я чувствовал, как ее дно поднимается под моими ногами – оно как бы выбрасывало меня наружу.
      Я прыгнул на тропинку вправо и побежал в сторону леса. Ее окаймляли деревья и она исчезла в туманной зеленоватой дали. Я бежал по лесу, а невидимые существа собирались на деревьях, окаймляющих тропинку, толпились на ее краях, безмолвно сбегались со всего леса. Что они собой представляют, что они могли мне сделать, я не знал. Я знал только, то никакая агония не могла сравниться с тем, что я испытаю, если они поймают меня. Я все бежал и бежал, и каждый шаг был кошмаром. Я чувствовал, что руки протягиваются, чтобы схватить меня, слышал топот… Весь потный, дрожащий, я вырвался из леса и помчался по обширной равнине, протягивающейся из дальнего горизонта. Равнина была покрыта коричневой высокой травой.
      Неважно. Это было лучше, чем полный привидений лес. Я чувствовал на себе мириады злых глаз. Небо было туманно-зеленое. Высоко вверху засветились два туманных круга… черные солнца… это были глаза… глаза мастерицы кукол! Это они смотрели на меня с туманного зеленого неба. Над горизонтом этого странного мира начали подниматься две гигантские руки. Они тянулись ко мне, чтобы поймать меня, швырнуть обратно в лес… белые руки с длинными пальцами… и каждый палец живое существо. Руки мастерицы кукол! Все ближе спускались глаза, все ближе тянулись руки. С неба послышался взрыв смеха. Смеха мастерицы кукол! Этот смех еще звучал в моих ушах, когда я проснулся – или мне показалось, что я проснулся.
      Я сидел, выпрямившись на постели в своей комнате. Сердце билось так, что все тело вздрагивало, липкий пот покрывал тело. Подвески канделябра слабо светились, создавая впечатление небесной туманности. Окна тоже слабо светились. Было очень тихо.
      Что-то зашевелилось на окне. Я хотел подойти, но почувствовал, что не могу двигаться. В комнате появился слабый зеленый свет. Сначала он был похож на едва мерцающую флюоресценцию гнилого пня. Он то угасал, то разгорался, но все время усиливался. Комната осветилась. Канделябр сиял, как россыпь изумрудов. На подоконнике появилось маленькое лицо. Лицо куклы! Сердце мое подпрыгнуло и остановилось в отчаянии. Я подумал: “Мак-Кенн подвел. Это конец”.
      Кукла смотрела на меня с усмешкой. Лицо, гладко выбритое, принадлежало человеку лет сорока. Нос длинный, большой рот с тонкими губами. Глаза глубоко посажены, лохматые брови. Глаза сверкали, красные, как рубины.
      Кукла влезла на подоконник. Она соскользнула головой вперед в комнату, стояла минуту на голове, болтая в воздухе ногами, затем ловко сделала в воздухе двойное сальто, стала на ноги и, уперев руки в бока, посмотрела мне прямо в глаза, как будто ожидая аплодисментов. На ней были рейтузы и жакет циркового акробата. Она поклонилась мне. Затем показала рукой на окно.
      Там появилось другое маленькое лицо. Оно было важное, холодное – лицо человека лет 60 с меланхолическими бакенбардами. Он смотрел на меня с таким выражением, с каким банкир смотрит на неведомого ему человека, который пришел получать заем. Мысль показалась мне забавной. И вдруг я испугался.
      Кукла банкира. Кукла акробата. Куклы тех двух, умерших от неизвестных болезней!
      Кукла-банкир с достоинством спустилась с подоконника. Она была в вечернем костюме, во фраке и накрахмаленной манишке. Банкир остановился и с достоинством поднял руку к окну.
      Там стояла третья кукла – женщина такого же возраста, как и банкир, в приличном вечернем туалете. Старая дева! Это она спрыгнула на пол.
      На окно взобралась четвертая кукла, в темном блестящем трико. Она спрыгнула с окна и стала рядом с акробатом. Она посмотрела на меня, усмехаясь, и поклонилась.
      Четыре куклы начали маршировать в мою сторону. Впереди акробат, затем важно и неторопливо банкир под руку со старой девой. Гротескные, фантастические, но вовсе не смешные. Боже мой, нет! А если и было что-то смешное, то такого характера, что над ним мог смеяться только дьявол.
      Я подумал с отчаянием: “Брейл рядом, по другую сторону двери. Если бы я мог произвести хоть какой-нибудь звук!”
      Четыре куклы остановились, как бы для консультации. Акробаты сделали легкие пируэты, доставая из-за шеи длинные иглы-кинжалы. В руках других кукол появились такие же иглы. Красные глаза второго акробата-гимнаста (я узнал его) остановились на канделябре. Он остановился, изучая его, сунул иглу-кинжал обратно в “ножны”, позади шеи. Потом опустился на колени, сложив ладошки чашечкой. Первая кукла кивнула, затем откинула голову назад, явно измеряя высоту канделябра от пола. Потом указала на полку камина и они полезли туда. Пожилая пара с интересом наблюдала за ними. Гимнаст поставил маленькую ногу на сложенные чашечкой руки акробата, тот выпрямился; гимнаст пролетел через пустоту между полкой камина и канделябром, ухватился за один из кругов, увешанных подвесками, и закачался. Сейчас же другая кукла прыгнула, поймала круг и закачалась с первой.
      Старый тяжелый круг закачался и задрожал. Призмочки-подвески посыпались на пол. В мертвой тишине это напоминало взрыв.
      Я услышал, как Брейл подбежал к двери, распахнул ее и остановился на пороге. Я хорошо видел его в зеленом свете, но знал, что для него комната погружена во мрак.
      Он закричал:
      – Лоуэлл, что с вами? Зажгите свет!
      Я попытался ответить, предупредить его. Напрасные усилия!
      Он бросился к выключателю и в этот момент увидел кукол. Он остановился как раз позади канделябра, глядя вверх. И в этот момент кукла, висящая над ним, повисла на одной руке, вытащила иглу-кинжал и прыгнула на плечо Брейла, бешено ударяя иглой в его горло. Брейл вскрикнул – всего один раз. Крик перешел в ужасный хлюпающий звук…
      И тут я увидел, как канделябр закачался и упал со своего старинного фундамента. Упал прямо на Брейла, и куклу, все еще бьющую иглой в его горло. Неожиданно зеленый свет исчез. По полу раздались мелкие быстрые шаги, как будто бежала большая крыса.
      Мой паралич прошел. Я повернул выключатель и вскочил на ноги. Маленькие фигурки лезли на окно – четыре проворных легких человечка спешили убежать.
      Я увидел в дверях Рикори. По бокам его стояли телохранители, с автоматическими пистолетами и стреляли в окно. Я нагнулся над Брейлом. Он был мертв. Упавший канделябр разбил ему череп. Но… Брейл умер до того, как упал канделябр. Его горло было проткнуто, артерия порвана. Кукла, убившая его, исчезла!

      Я выпрямился и сказал с горечью:
      – Вы были правы, Рикори, ее слуги лучше наших.
      Он не ответил, глядя на Брейла полными жалости глазами.
      – Если все ваши люди исполняют свои обязанности так же, как Мак-Кенн, я считаю чудом, что вы до сих пор живы.
      – Что касается Мак-Кенна,– он печально глянул на меня,– он умен и предан. Я не стал бы обвинять его, не выслушав. И если бы вы, доктор, были откровеннее с нами вечером, Брейл был бы жив.
      Я съежился, в этом было слишком много правды. Я весь дрожал от сожаления, горя в бессильной ярости. Я не должен был этой проклятой гордости давать руководить мною. Если бы я сказал им все, что я испытал и видел в лавке, объяснил бы все детали, попросил бы Брейла снять с меня постгипнотическое внушение, если бы принял предложение Рикори охранять меня, ничего бы не случилось.
      В кабинет собрались люди, привлеченные шумом падения канделябра.
      Я спокойно сказал сиделке:
      – Когда доктор Брейл стоял у моей кровати, упал канделябр и убил его. Работникам госпиталя скажите, что Брейл тяжело ранен и будет отправлен в большой госпиталь. Затем вернитесь с санитаром и вытрите кровь. Канделябр не трогайте.
      – Что вы видели, когда стреляли? – обратился я к людям, когда все ушли.
      Один сказал:
      – Мне показалось, какие-то обезьяны.
      – Или карлики,– добавил второй.
      По лицу Рикори я понял, что он видел.
      По моей просьбе люди Рикори отнесли Брейла в соседнюю комнату и положили на койку. Его лицо и руки были порезаны стеклами, и случайно одна такая рана замаскировала то место, в которое была воткнута игла куклы. Рана была глубока, и, возможно, вызвала вторичный разрыв артерии.
      Я последовал за Рикори в маленькую комнату. Люди положили тело на койку и вернулись в спальню.
      – Что вы намерены делать, доктор? – обратился ко мне Рикори.
      Мне хотелось просто заплакать, но я ответил:
      – Этой случай для следователей. Я должен тотчас же заявить в полицию.
      – Что же вы скажете?
      – Вы видели кукол?
      – Да.
      – И я. Но куклам не поверят. Я скажу, что упал канделябр и стекло проткнуло ему горло. И этому охотно поверят…
      И тут самообладание покинуло меня, и впервые за много лет я заплакал.
      – Рикори, вы были правы, не Мак-Кенн виноват в этом, а я – старческое тщеславие… если бы я рассказал вам все полностью, Брейл был бы жив. Но я этого не сделал… Я убил его.
      Рикори утешал меня, спокойно, как женщина.
      – Это не ваша вина. Вы и не могли поступить иначе, будучи самим собой, имея взгляды, которых вы придерживались всю жизнь. Вашим вполне естественным неверием она и воспользовалась… Но теперь она ничем не воспользуется. Чаша переполнилась.
      Он положил руку мне на плечо.
      – Не говорите ничего полиции, пока мы не получим вестей от Мак-Кенна. Сейчас около четырех. Он должен позвонить.
      – Что вы хотите делать, Рикори?
      – Я убью ведьму,– спокойно сказал он. – Убью ее и девушку. До утра. Я слишком долго ждал. Она больше не будет убивать.
      Я почувствовал слабость и опустился на стул. Рикори дал мне стакан с водой, и я жадно выпил.
      Сквозь шум в ушах я услышал стук в дверь и голос одного из ребят Рикори.
      – Мак-Кенн здесь, босс.
      – Пусть войдет.
      Дверь отворилась, на пороге стоял Мак-Кенн.
      – Я захватил ее.
      Он замолчал, глядя на нас. Глаза его остановились на покрытом простыней теле. Лицо его помрачнело.
      – Что случилось?
      – Куклы убили Брейла,– глухо ответил Рикори. – Ты слишком поздно захватил ее. Почему?
      – Убили Брейла! Боже мой!
      Голос его звучал так, словно ему сжали горло.
      – Где девушка?
      – Внизу в машине, с кляпом во рту.
      – Сядь, Мак-Кенн, в случившемся виноват больше я, чем ты,– сказал я.
      – Разрешите мне судить об этом – ответил Рикори сдержанно. – Мак-Кенн, ты блокировал улицу, как велел доктор?
      – Да, босс.
      – Тогда начни свой рассказ с этого момента.
      Мак-Кенн начал:
      – Она вышла на улицу около 11. Я стоял на восточном конце. Поль – на западном. Я сказал Тони: “Ну, девочка попала в мешок”. Она несла два чемодана. Осмотрелась и пошла к тому месту, где стояла ее машина. Она выехала и направилась в сторону Поля. Я предупредил Поля, чтобы он не хватал ее близко от лавки.
      Поль последовал за ней. Я бросился за ним. Она повернула на Бродвей. Там была пробка, и Поль столкнулся с неудачно подвернувшимся “фордом”. Когда мы выбрались из каши, девка исчезла. Я позвонил Рэду и сказал, чтобы он хватал девку, как только она появится, даже если ее придется схватить на пороге кукольной лавки.
      Нам повезло. Она не сопротивлялась, но мы все-таки связали ее и сунули в рот кляп. В машине было два пустых чемодана. Девка здесь.
      – Давно это было? – спросил я.
      – 10-15 минут назад.
      Я посмотрел на Рикори.
      – Мак-Кенн наткнулся на девку, как раз тогда, когда умер Брейл.
      Рикори кивнул.
      – Что с ней делать? – спросил Мак-Кенн.
      Он смотрел на Рикори, не на меня.
      Рикори молча сжал левую руку, резко раскрыл ее, расставив пальцы.
      – Ладно, босс,– сказал Мак-Кенн и пошел к выходу.