- Во-первых, - сказал я, - давайте проанализируем эти восемь случаев. Брейл, у вас есть ли какие-нибудь соображения?
      - Да, - ответил Брейл, - я считаю, что все восемь были убиты.
      3. СМЕРТЬ СЕСТРЫ УОЛТЕРС
      Брейл высказал то, что все время находилось у меня в подсознании, хотя и не имело никаких доказательств, и это привело меня в раздражение.
      - Ого! Я вижу, лавры Шерлока Холмса не дают вам покоя, - сказал я иронически.
      Брейл покраснел, но упрямо повторил:
      - Они убиты...
      - Sanctus! - снова прошептал Рикори.
      Я повернулся к нему, но он больше ничего не сказал.
      - Бросьте биться головой об стену, Брейл. Какие у вас доказательства?
      - Вы отходили от Питерса почти на два часа, а я был с ним от начала до конца. Пока я изучал его, у меня все время было ощущение, что причина его гибели в уме, а не в теле, нервах, мозгу, которые не отказывались функционировать. Отказала воля. Конечно не совсем так. Я хочу сказать, что его воля перестала управлять функциями организма, а как бы сконцентрировалась, чтобы убить его.
      - Но то, что вы сейчас говорите, - самоубийство, а не убийство. Так или иначе, он погиб. Мне приходилось наблюдать, как люди умирали только потому, что потеряли волю жить.
      - Я подразумеваю другое, - перебил он меня. - То было пассивно. Это было активно.
      - Боже мой, Брейл! - я был шокирован. - Значит, все восемь отправились к праотцам потому, что они этого активно захотели... И среди них одиннадцатилетний ребенок!
      - Sanctus! - снова прошептал Рикори.
      Я сдержал раздражение, так как уважал Брейла. Он был слишком умный, хороший, здравомыслящий человек, чтобы можно было легко отмахнуться от него.
      - Как же, по-вашему, были совершены эти убийства? - по возможности вежливо спросил я.
      - Не знаю, - просто ответил Брейл.
      - Ну что ж, рассмотрим вашу теорию. Рикори, по этой части у вас опыта больше, чем у нас, поэтому слушайте внимательно и забудьте о вашей ведьме, - я говорил довольно грубо. - В каждом убийстве есть три фактора: метод, возможность, мотив.
      Рассмотрим по порядку. Метод. Имеется три пути, которыми можно отравить человека: через нос, рот и кожу. Отец Гамлета, например, был отравлен через ухо, хотя я всегда в этом сомневался. Я думаю, что в нашем случае этот способ можно откинуть. Остаются только первые три. Были ли какие-нибудь признаки того, что Питерс был отравлен через кожу, нос или рот? Наблюдали ли вы, Брейл, какие-нибудь следы на коже, дыхательных путях, в горле, на слизистой оболочке, в желудке, крови, нервах, мозгу хоть что-нибудь?
      - Вы знаете, что нет, - ответил Брейл.
      - Знаю. Таким образом, кроме проблематичного шарика в крови нет никакого признака метода. Давайте рассмотрим второй фактор - возможность. У нас имеются: сомнительная дама, бандит, уважаемая пожилая девица, каменщик, одиннадцатилетняя школьница, банкир, акробат, гимнаст. Самая разношерстная компания. Никто из них, кроме трех, не имеет ничего общего. Кто мог войти в одинаково тесный контакт с бандитом Питерсом и девицей из Социальной регистратуры Руфью Вейли? Как мог человек, связанный с банкиром Маршаллом, иметь связь с акробатом? И так далее. Надеюсь, трудность положения вам ясна? Если все это убийства, нужно наличие отношений между всеми этими людьми. Вы с этим согласны?
      - Частично.
      - Хорошо, продолжаю. Если бы они все были соседями, мы могли бы предположить, что они находились в сфере деятельности гипотетического убийцы. Но они...
      - Простите меня, доктор, - перебил Рикори. - Но представьте себе, что у них мог быть какой-то общий интерес, который ввел их в эту сферу?
      - Какой же общий интерес может быть у столь разных людей?
      - Он ясно указан в этих письмах и в рассказе Мак-Кенна.
      - О чем вы говорите, Рикори?
      - Дети, - ответил он.
      Брейл кивнул.
      - Я тоже заметил это.
      - Посмотрите письма, - продолжал Рикори, - мисс Вейли описана как дама добрая и любящая детей. Ее доброта как раз и выливалась в то, что она помогала им. Маршалл, банкир, тоже интересовался детскими приютами. Каменщик, гимнаст и акробат имели своих детей. Анита сама ребенок. Питерс и Дарили, по словам Мак-Кенна, сходили с ума по ребенку.
      - Но если это убийства, то все они сделаны одной и той же рукой. Не может быть, чтобы все восемь интересовались одним ребенком?
      - Правильно, - заметил Брейл. - Все они могли интересоваться какой-нибудь особой вещью, которая нужна ребенку для развлечения или еще чего-нибудь и которую можно достать в одном месте. А исследовав это место...
      - Над этим стоит подумать, - сказал я. - Но мне кажется, здесь дело проще. Дома, в которых жили эти люди, мог посещать один какой-то человек, например, радиомеханик, страховой агент, сборщик податей...
      Брейл пожал плечами. Рикори не ответил. Он глубоко задумался и, кажется, даже не слыхал моих слов.
      - Послушайте, Рикори, - сказал я. - Мы зашли слишком далеко. Метод убийства - если это убийство - неизвестен. Возможность убийства надо определить, найдя особу, профессия которой представляла интерес для всех восьми и которая посещала их или они посещали ее, например, особо, имеющая отношение к детям. Теперь о мотивах. Месть, выгода, любовь, ревность, самозащита? Ни один не может быть избран, так как мы снова упремся в социальные мотивы - положение людей в обществе и т.д.
      - А что, если это будет удовлетворение, которое чувствует субъект, удовлетворяя страсть к убийству, к смерти, это не может быть мотивом? спросил как-то странно Брейл.
      Рикори приподнялся, внимательно и удивленно посмотрел на него и снова опустился в кресло. Чувствовалось, что он теперь живо заинтересован.
      - Я как раз и хотел рассмотреть возможность появления такого убийцы, - сказал я сердито.
      - Это совсем не то, - уверенно произнес Брейл. - Помните у Лонгфелло: "Я пускаю стрелу на воздух, она падает на землю, не знаю куда". Я никогда не соглашался с тем, что автор подразумевал в этих строках отправку корабля в неизвестные порты и его возвращение с грузом слоновой кости, павлинами, обезьянами и драгоценными камнями. Есть люди, которые не могут стоять у окна над шумной улицей или на вершине небоскреба, чтобы не чувствовать в глубине души желание бросить вниз что-нибудь тяжелое. Они чувствуют приметное волнение, стараясь угадать, кто был бы убит. Это чувство силы. Как-будто он становится Богом и может наслать чуму на людей. В душе ему хотелось и выпустить стрелу и представить в своем воображении, попала ли она кому-нибудь в глаз, в сердце или убила бродячую собаку.
      Теперь продолжим начатое рассуждение. Дайте одному из таких людей силу и возможность выпустить в мир смерть, причину которой невозможно обнаружить. Он в безопасности - бог смерти. Не имея никакой особой ненависти к кому-либо персонально, он просто выпускает свои стрелы в воздух, как стрелок Лонгфелло, ради удовольствия.
      - И вы не назовете такого человека убийцей-маньяком? - спросил я сухо.
      - Не обязательно. Просто лишенным обычных взглядов на убийство. Может быть, он не знает, что поступает плохо. Каждый из нас приходит в мир со смертным приговором, причем метод его выполнения и время неизвестны. Ну, убийца может рассматривать себя самого таким же естественным фактором, как сама смерть. Ни один человек не верит в то, что он и все на земле управляется мудрым и всесильным Богом, не считает его убийцей-маньяком. А он напускает на человечество войны, чуму, голод, потопы, болезни, землетрясения - на верующих и неверующих одинаково.
      Если вы верите в то, что все находится в руках того, кого неопределенно называют судьбой, назовете вы судьбу маньяком-убийцей?
      - Ваш гипотетический стрелок, - сказал я, - выпустил исключительно неприятную стрелу, Брейл. Дискуссия наша приняла слишком метафизический характер для такого простого научного работника, как я. Рикори, я не могу доложить все это полиции. Они вежливо выслушают и от всей души посмеются после моего ухода. Если я расскажу все, что было, медицинским авторитетам, они сочтут меня ненормальным. И мне не хотелось бы привлекать к делу частных сыщиков.
      - Что вы хотите от меня? - спросил Рикори.
      - Вы обладаете необыкновенными связями, Рикори. Я хочу, чтобы вы восстановили все передвижение Питерса и Гортензии Дарили за последние два месяца. Я хочу, чтобы вы, по возможности, проверили и других. Я хочу, чтобы вы нашли то место, в котором скрестились пути этих бедняг. И хотя ум говорит мне, что вы с Брейлом несете чушь, чувства говорят, что вы в чем-то правы.
      - Вы прогрессируете, доктор, - вежливо сказал Рикори. - Я предсказываю, что скоро вы признаете существование моей ведьмы.
      - Я до такой степени выбит из колеи, что могу признать даже это.
      Рикори рассмеялся и занялся выпиской сведений из писем.
      Пробило 10. Появился Мак-Кенн и сказал, что машина подана. Мы проводили Рикори и тут мне в голову пришла одна идея.
      - С чего вы хотите начать, Рикори?
      - Я съезжу к сестре Питерса.
      - Она знает, что он умер?
      - Нет, - ответил он неохотно. - Она думает, что он уехал. Он часто подолгу отсутствовал и при этом ничего не сообщал ей о себе. Связь с ней обычно держал я. Я не сказал ей о его смерти, потому что она очень любила его. Известие причинит ей огромное горе, а... через месяц у нее будет ребенок.
      - А про Гортензию она знает?
      - Не знаю. Наверное.
      - Ну, хорошо, - сказал я, - не знаю, удастся ли теперь скрыть от нее его смерть, но это ваше дело.
      - Точно, - ответил он и пошел к машине.
      Мы с Брейлом не успели войти в мою библиотеку, как раздался звонок телефона. Брейл ответил. Я услышал, как он выругался. Рука его, державшая трубку, задрожала. Лицо исказилось.
      - Сестра Уолтерс, - сказал он, - заразилась от Питерса.
      Я вздрогнул. Уолтерс была наша лучшая сестра и кроме того, чудная и красивая девушка. Чистый галльский тип - синевато-черные волосы, голубые глаза с удивительно длинными ресницами, молочно-белая кожа. Да, это была удивительно привлекательная девушка.
      Минуту промолчав, я сказал:
      - Ну, вот, Брейл. Все ваши догадки летят к черту. И ваша теория убийств. От Дарили к Питерсу, затем к Уолтерс. Нет сомнения, что это инфекционная болезнь.
      - Разве? - сказал он угрюмо. - Я что-то не очень готов согласиться с этим. Случайно я знаю, что Уолтерс большую часть денег тратит на маленькую больную племянницу, которая живет вместе с ней, девочке восемь лет. Мысль Рикори подходит и к этому случаю.
      - Тем не менее, - мрачно сказал я, - я приму все меры против заражения.
      Разговаривая, мы одевались; мы сели в мою машину. Госпиталь был в двух шагах, но нам не хотелось терять ни минуты.
      Осматривая Уолтерс, я обнаружил ту же пластичность тела, что и у Питерса. Но ужаса на лице не было, хотя страх был, страх и отвращение. Но никакой паники. Опять у меня было впечатление, что она смотрит и вовнутрь и наружу. Когда я осматривал ее, я ясно видел, что на несколько мгновений она узнала меня и глаза приняли умоляющее выражение. Я посмотрел на Брейла, он кивнул. Он тоже заметил это. Дюйм за дюймом я осмотрел ее тело. Оно было совершенно чисто, за исключением розовой полоски на правой ноге. Это был какой-то легкий ожог, совершенно заживший, а в остальном все было, как у Питерса.
      Она потеряла сознание, когда собралась уходить домой. Мои вопросы ее подругам были прерваны восклицанием Брейла. Я повернулся к постели и увидел, что рука Уолтерс слегка приподнята и дрожит, как если бы действие стоило ей огромного напряжения воли. Палец указывал на розовую полоску. На эту же полоску указывали ее глаза. Напряжение было слишком велико, рука упала, глаза снова наполнились страхом. Но нам было ясно, что она хотела что-то сообщить нам, что-то, связанное с зажившим ожогом на ноге.
      Я стал спрашивать сестер, но никто об этом ничего не слышал. Сестра Роббинс, однако, сообщила, что у Уолтерс была маленькая племянница по имени Диана. Я попросил Роббинс, собравшуюся уходить, сразу же зайти ко мне, как только она вернется.
      Хоскинс взял кровь на анализ. Я попросил его быть внимательным и сообщить мне сейчас же, если он найдет светящиеся корпускулы. Случайно в госпитале был Бартане, прекрасный эксперт по тропическим болезням, и Соммерс, специалист по мозговым заболеваниям, пользовавшийся моим большим доверием. Я привлек их к наблюдениям, ничего не говоря о предыдущих случаях.
      Они вернулись очень взволнованные. Хоскинс, говорила она, выделил светящийся лейкоцит. Они посмотрели в микроскоп, но ничего не увидели. Соммерс серьезно посоветовал мне проверить зрение у Хоскинса. Бартане сказал ехидно, что он удивился бы меньше, увидев миниатюрную русалку, плавающую в артерии. По этим замечаниям я еще раз понял, как умно я сделал, что молчал. Ожидаемая смена выражения лица не появилась. Продолжало держаться выражение страха и отвращения. Бартане и Соммерс оба заявили, что выражение "необычно", и оба согласились с тем, что состояние больной вызвано каким-то повреждением мозга. Они не нашли никаких признаков инфекции, яда или наркотиков. Согласившись с тем, что случай очень интересный, и, попросив меня сообщить о дальнейшем течении болезни, оба ушли.
      В начале четвертого часа появились признаки в выражении лица, но не те, которые мы с таким страхом ждали. На лице появилось только отвращение. Один раз мне показалось, что по лицу пробежало и моментально исчезло дьявольское злобное выражение. В половине четвертого глаза ее снова увидели нас. Сердце стало работать медленнее, но я чувствовал какую-то концентрацию нервных сил.
      А затем ресницы начали подыматься и падать медленно-медленно, как-будто огромными усилиями, причем равномерно, похоже, целеустремленно. Четыре раза они подымались и опускались, затем пауза, затем они закрылись и снова открылись. Она повторила это дважды.
      - Она пытается что-то просигналить, - прошептал Брейл, - но что?
      Снова длинные ресницы опустились и поднялись. Четыре раза... пауза... девять раз... пауза... один раз...
      - Она умирает, - шепнул Брейл.
      Я опустился на колени рядом с ней, ожидая последней ужасной спазмы. Но ее не было. На лице держалось выражение отвращения... Никакой дьявольской радости. Никаких звуков. Под моей рукой быстро затвердела ее рука. Неизвестная смерть погубила сестру Уолтерс. Но каким-то подсознательным чутьем я чувствовал, что она не победила ее.
      Тело ее - да, но не ее волю.
      4. СЛУЧАЙ В МАШИНЕ РИКОРИ
      Я вернулся домой вместе с Брейлом, глубоко потрясенный. Все время я чувствовал себя так, как будто находился в тени чего-то неизвестного, неизведанного, нервы мои были напряжены, как будто кто-то следил за мной, невидимый, находящийся вне нашей жизни. Подсознание мое словно билось в дверь сознания, призывая быть настороже каждую секунду. Странные фразы для медика? Пусть. Брейл был жалок и совершенно измучен. Я задумался о том, испытывал ли он только профессиональный интерес к умершей девушке. Если между ними что-то было, он не сказал бы мне об этом.
      Мы приехали ко мне домой около четырех утра. Я настоял, чтобы Брейл остался со мной. Потом позвонил в госпиталь. Сестра Роббинс еще не появлялась, и я заснул на несколько часов беспокойным нервным сном. Около девяти позвонила Роббинс. Она была в истерике от неожиданного горя.
      Я попросил ее прийти, и когда она явилась, мы с Брейлом задали ей ряд вопросов.
      Вот ее рассказ. "Около трех недель назад Харриет принесла домой для Дианы прелестную куклу (я живу вместе с ними). Я спросила ее, где она ее достала, и она ответила, что в маленькой странной лавочке на окраине города. Ребенок был в восторге. "Джоб, - сказала Харриет (меня зовут Джобина), - там сидит странная женщина. Я, кажется, боюсь ее, Джоб". Я не обратила на нее внимания. Харриет вообще была не очень разговорчива. Мне кажется, что она пожалела сразу же, что сказала это.
      И когда я сейчас все это вспоминаю, мне кажется, что она себя как-то странно после этого вела. То она была весела, то... ну, как сказать... задумчива, что ли...
      Около 10 дней назад она вернулась домой с завязанной ногой. Правой? Да. Она сказала, что пила чай с этой странной женщиной и случайно опрокинула чайник. Горячий чай пролился на ногу. Женщина смазала ногу какой-то мазью, и теперь она нисколько не болит. "Но я думаю, что нужно смазать ногу чем-нибудь своим", - сказала мне Харриет. Затем она спустила чулок и начала развязывать бинт. "Странно, - сказала она, - смотри, Джоб, здесь был ужасный ожог, и уже зажил. А ведь не прошло и часа, как она смазала мне его мазью".
      Я посмотрела на ее ногу. На ней была большая красная полоска, но совершенно зажившая. Я сказала, что по-видимому, чай был не очень горячий. "Но ведь это был ожог, Джоб, - сказала она, - я хочу сказать, сплошной пузырь". Я осмотрела повязку. Мазь была голубоватая и как-то странно блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не было. Свет мази странно мерцал, то есть не горел, а померцал некоторое время и исчез. Харриет побледнела. Потом снова поглядела на свою ногу. "Джоб, - сказала она, - я никогда не видела, чтобы что-нибудь заживало так быстро, как моя нога. Она, должно быть, ведьма". "Господи, о чем ты говоришь, Харриет?" - спросила я. "О, ничего. Только мне хотелось бы разрезать это место на ноге и втереть что-нибудь противодействующее этой мази".
      Затем она засмеялась, и я решила, что это шутка. Но она смазала место ожога йодом и завязала чистым бинтом. На утро она разбудила меня и сказала: "Посмотри теперь. Вчера на ногу был вылит чайник кипятка, а сегодня кожа уже загрубела, хотя должна быть очень нежной. Джоб, я хотела бы, чтобы ожог существовал".
      Во и все, доктор. Больше она ничего не говорила. Казалось, она все позабыла. Я как-то спросила у нее, где находится эта маленькая лавочка и кто была эта женщина, но она не сказала, не знаю почему. Но после этого она никогда уже не была веселой и беспечной. Никогда. О, почему она должна была умереть? Почему?
      Брейл спросил:
      - Послушайте, Роббинс, а номер 491 вам что-нибудь говорит? О каком-нибудь адресе, например?
      Она покачала головой.
      Я рассказал ей о движении ресниц Харриет.
      - Она явно хотела передать нам что-то этими цифрами. Подумайте, что.
      Вдруг она выпрямилась, стала что-то считать на пальцах, потом кивнула.
      - А не могла ли она передать слово? Может это буквы "Д", "И" и "А". Это первые три буквы имени "Диана".
      - Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить нас позаботиться о ребенке.
      Я взглянул на Брейла. Он отрицательно покачала головой.
      - Она знала и так, что я это сделаю. Нет, это что-то другое.
      Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом вскрытием тела. Результаты были те же - ничего такого, от чего девушка могла бы умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил по телефону.
      - Будете дома между шестью и девятью часами, доктор?
      В его голосе слышалось сдерживаемое волнение.
      - Конечно, если это нужно, - ответил я, - вы нашли что-нибудь, Рикори?
      Он помолчал, раздумывая.
      - Не знаю. Может быть - да.
      - Вы подразумеваете то предполагаемое место, о котором вы говорили?
      Я даже не пытался скрыть свое волнение.
      - Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.
      - Скажите, Рикори, что вы предполагаете там найти?
      - Кукол, - ответил он. И, словно избегая дальнейших разговоров, повесил трубку.
      Кукол! Я сидел, задумавшись. Уолтерс купила куклу и в том самом месте получила этот странный ожог. У меня не было сомнения, что именно через него получила она эту болезнь, через него и через мазь. И она давала нам это понять. Впрочем, может быть, она и ошибалась. Но Уолтерс любила детей, как и те восемь. И, конечно, дети больше всего любят кукол.
      Что же обнаружил Рикори? Я позвонил Роббинс и попросил привезти куклу, что она и сделала. Кукла была исключительно хороша. Она была вырезана из дерева и затем покрыта гипсом. Она была поразительно похожа на живого ребенка - ребенка с маленьким личиком Эльфа. Ее платье было покрыто изысканной вышивкой - нарядное платье какой-то страны, которую я не мог определить. Эта вышивка была просто музейной вещью и стоила, конечно, куда дороже, чем сестра Уолтерс могла себе позволить. Никакой марки с указанием фирмы или хозяина магазина не было.
      Осмотрев внимательно, я спрятал куклу в ящик стола, и с нетерпением стал ждать звонка Рикори.
      В семь часов раздался звонок у дверей. Я услышал голос Мак-Кенна. Увидев его, я сразу понял, что что-то неблагополучно. Его загорелое лицо побледнело, глаза смотрели изумленно.
      - Пойдемте к машине, док. Хозяин, кажется, умер.
      - Умер? - воскликнул я и бросился вниз к машине. Шофер открыл дверцу, и я увидел Рикори, сжавшегося в углу заднего сиденья. Я не услышал пульса, а когда поднял ему веки, на меня уставились невидящие глаза. Но он был еще теплым. Я приказал внести его. Мак-Кенн и шофер положили его на кушетку в моем кабинете. Я нагнулся над ним со стетоскопом. Сердце не билось, дыхания не было. По всей видимости, Рикори был мертв. И все-таки я не мог успокоиться. Я проделал все, что делается в сомнительных случаях безрезультатно. Мак-Кенн и шофер стояли рядом. Они прочли приговор на моем лице и переглянулись; лицо каждого из них сдерживало страх, и шофер был напуган больше, чем Мак-Кенн. Последний спросил меня монотонным голосом:
      - Может быть, это отравление?
      - Да, может...
      Я остановился. Яд! И этот страшный визит, о котором он говорил по телефону! А возможность отравления в других случаях! Но эта смерть была не такой - я чувствовал это - как те...
      - Мак-Кенн, - обратился я к телохранителю, - когда и где вы заметили, что с хозяином не все в порядке?
      Он ответил также монотонно.
      - Около шести кварталов от вас. Хозяин сидел близко, неожиданно он сказал: "Иисус!", как будто испугался. Прижимая руки к груди, застонал и словно окаменел. Я сказал ему: "Что с вами, босс? Вам больно?" Он не ответил, затем свалился в мою сторону, а глаза его были широко открыты. Он показался мне мертвым. Тогда я крикнул Полю, чтобы он остановил машину, и мы осмотрели его. А затем на всех парах прилетели сюда...
      Я прошел в кабинет и налил им по стаканчику спирта с бренди - они явно нуждались в этом. Потом покрыл тело простыней.
      - Сядьте, ребята. Итак, Мак-Кенн, расскажи мне все, что случилось с того момента, как вы выехали из дома. Не упускай ни малейших деталей.
      Он начала:
      - Около двух часов босс поехал к Молли, это сестра Питерса, оставался у нее час, вышел, поехал домой и приказал Полю вернуться за ним в четыре. Но он много говорил по телефону, поэтому мы выехали только в пять. Он приказал Полю ехать на одну маленькую улицу за Баттери-парком. Он сказал Полю, чтобы тот ехал по улице, а машину остановил бы около парка. А мне он сказал: "Мак-Кенн, я пойду туда один. Я хочу, чтобы они знали, что я пришел один. - И добавил, - у меня есть на то причины. А ты будь поблизости, но не заходи, пока я не позову тебя". Я сказал: "Босс, вы думаете, что это благоразумно?" "Я знаю, что делаю. Выполняй то, что я приказал", - ответил он. Поэтому я замолчал.
      Мы приехали, и Поль сделал, как было приказано, а босс пошел по улице и остановился у маленькой лавочки с куклами на окне, я разглядел лавчонку, когда проходил мимо. Она плохо освещена, но я заметил внутри массу кукол и худую девушку за кассой. Она показалась мне бледнее рыбьего брюха. Босс постоял у окна, а затем быстро вошел. Я опять прошел мимо и мне показалось, что девица стала еще бледнее. Я еще думал, что никогда не видел человека с таким цветом лица.
      Босс поговорил с девушкой, и она показала ему несколько кукол. А когда я опять проходил, я заметил в лавке женщину. Она была очень крупная. Я постоял у окна минуты две, так она меня удивила. Лицо у нее коричневое, похожее на лошадиное, над губами усы, много больших родинок или бородавок, и она как-то странно смотрела на девицу. Большая и толстая. Но как щурились ее глаза! Бог мой, какие глаза! Большие и черные, и блестящие, и они мне особенно не понравились, впрочем, как и она сама.
      В следующий раз, когда я проходил мимо, босс стоял у прилавка и разговаривал с большой женщиной. В руках у него была пачка чеков, а девушка смотрела совсем испуганно. В следующий раз я испугался. Я не увидел ни хозяина, ни дамы. Поэтому я встал у окна и стал смотреть, так как очень не любил терять босса из виду. Затем босс вышел из двери, находящейся внутри лавки. Он был рассержен, вероятно, и нес сверток, а женщина шла позади, и глаза ее метали молнии. Босс что-то говорил, дама тоже и делала какие-то странные движения руками. Какие? Ну, какие-то нелепые. Но босс не обращал внимания на нее, пошел к двери и сунул при этом сверток под пальто, а пуговицы застегнул. Это была кукла. Я видел ее ноги, болтавшиеся в воздухе, когда он запихивал ее под пальто. Большая кукла, очень большая...
      Мак-Кенн остановился и начал механически разминать сигарету, затем взглянул на тело, покрытое простыней и отшвырнул ее в сторону.
      - Я никогда раньше не видел босса таким сердитым. Он бормотал что-то себе по-итальянски, повторяя часто слово "Иисус!", я видел, что говорить пока не следует и молча шел за ним. Один раз он сказал громко: "В Библии сказано, что нельзя позволять жить на свете ведьмам". Так он продолжал бормотать, крепко прижимая к себе под пальто куклу.
      Мы пришли к машине, и он сказал Полю ехать скорее к вам, и к черту правила движения, так ведь, Поль? Когда мы сели в машину, он перестал бормотать и сидел спокойно до тех пор, пока я не услышал "Иисус", об этом я уже рассказывал. И это все, не правда ли, Поль?
      Шофер не ответил. Он сидел, глядя на Мак-Кенна умоляющим взглядом. Я ясно видел, как Мак-Кенн отрицательно качнул головой. Шофер сказал с сильным итальянским акцентом:
      - Я не видел лавку, но все остальное правильно.
      Я встал и подошел к телу Рикори. На простыне расплылось красное пятнышко величиной с монету, как раз напротив сердца Рикори. Я взял одну из моих самых сильных луп и вынул самый тонкий из зондов. Под лупой я увидел на груди Рикори крохотный укол, не больше чем от тончайшей иглы. Осторожно я вставил туда зонд. Он легко скользнул вниз, пока не дотронулся до стенки сердца. Дальше он не пошел. Какая-то острая, исключительно тонкая игла вошла через грудь Рикори прямо к сердцу. Я посмотрел на него с сомнением. Не было причины умирать от такого укола. Если, конечно, орудие не было отравлено, или если укол не сопровождался каким-нибудь неожиданным шоком. Но вряд ли шок мог убить Рикори - человека, ко всему привыкшего в жизни. Нет, я, несмотря ни на что, не был уверен в смерти Рикори. Но я не сказал об этом. Живой он или мертвый, Мак-Кенн должен объяснить ужасный факт. Я повернулся к паре, внимательно следившей за каждым моим движением.
      - Вы говорили, вас в машине было всего трое?
      Снова я увидел, как они переглянулись.
      - Была еще кукла, - сказал Мак-Кенн, как-то вызывающе.
      Но я нетерпеливо отмахнулся.
      - Я повторяю вопрос: вас было только трое в машине?
      - Трое людей. Да.
      - Тогда, - сказал я угрюмо, - следует много объяснить. Рикори был убит. Заколот. Я должен вызвать полицию.
      Мак-Кенн встал и подошел к телу. Он поднял лупу и долго смотрел на маленькое пятнышко укола. Затем он повернулся к шоферу.
      - Я сказал тебе, Поль, что это сделала кукла!
      5. ВЕРСИЯ МАК-КЕННА
      Я сказал недоверчиво:
      - Мак-Кенн, ты, конечно, не думаешь, что я этому поверю?
      Он не ответил, размял вторую сигарету между пальцами и закурил. Шофер приблизился к телу, опустился на колени и начал молиться. Мак-Кенн, к моему удивлению, совершенно успокоился. Было похоже, что установление причины смерти Рикори восстановило его обычное хладнокровие. Он сказал почти весело:
      - Я должен вас заставить поверить.
      Я подошел к телефону. Мак-Кенн прыгнул к телефону и загородил его спиной.
      - Подождите минутку, док. Если я принадлежу к тому типу крыс, которые могут вонзить иглу в сердце человека, который нанял охранять его, не кажется ли вам мое поведение непонятным? Как вы думаете, что в этом случае помешало нам с Полем убежать?
      Откровенно говоря, я об этом не подумал. Теперь только мне стало понятно, в какое опасное положение попал я сам. Я взглянул на шофера. Он поднялся с колен и стоял, глядя на Мак-Кенна.
      - Я вижу, вы все поняли.
      Мак-Кенн невесело улыбнулся. Он подошел к итальянцу.
      - Дай-ка твои игрушки, Поль.
      Шофер молча погрузил руки в карманы и передал ему пару автоматических пистолетов. Мак-Кенн положил их на стол и добавил к ним свои два.
      - Сядьте, док, - сказал он, указывая на мой стул у стола. - Это вся наша артиллерия. Пусть она будет у вас под руками. Если мы пошевелимся, стреляйте. Все, о чем я прошу вас, - не звоните никому, пока не выслушаете меня.
      Я сел, положил перед собой оружие, проверил его. Пистолеты были заряжены.
      - Я хочу, чтобы вы подумали над тремя вещами, док, - сказал Мак-Кенн. - Первая, если бы я был хоть как-нибудь виноват в смерти босса, разве я так вел бы себя? Вторая - я сидел с правой стороны. На нем было толстое пальто. Как бы я мог проткнуть его такой тончайшей иглой через одежду и через куклу? Да еще сделать это так, чтобы он не заметил? Рикори был сильным человеком. И Поль заметил бы что-нибудь.
      - Какая в этом разница, если Поль сообщник?
      - Верно, - согласился он. - Поль сидит в той же луже, что и я. Не так ли, Поль?
      Шофер молча кивнул.
      - Ладно, оставим это с вопросительным знаком. Возьмем третью версию если бы я убил босса этим путем, а Поль был со мной, неужели бы мы привезли его к единственному человеку, который может понять, как он убит? А когда вы определили причину смерти, как мы и ожидали, рассказать вам все как было - значит погубить себя. Иисус, док, я не такой идиот, чтобы так поступить. - Лицо его исказилось. - И зачем мне убивать его? Я бы прошел через ад для него, и он знал это. И Поль тоже...