- Отдаю тебе его на время, до тех пор пока ты сам не раздобудешь себе оружие.
      - Теперь у нас есть чем защищаться, - сказал Браво.
      - Имей в виду: мы будем не только защищаться, но и нападать, если представится случай, - ответил ему Фьерро.
      - По-моему, ситуация ясна каждому, - вступил в разговор Рафаэль. Немцы нас жалеть не будут, если схватят. Расстреляют всех... Или передадут Франко, а тот тоже прикажет нас повесить...
      - Это уж точно! - засмеялся Чико, очищая пыль со своей одежды, как будто собирался на танцы.
      - Живыми мы им в руки не дадимся, правда? - уточнил Эрминио Кано.
      Остальные лишь одобрительно кивнули. Несколько минут все молчали. Они уже знали, что такое война с фашистами. Они испытали ее в Испании, и им было о чем подумать сейчас.
      Погасли последние лучи заходящего солнца. Один за другим испанцы докинули укрытие. Взглянув, как солнце окрасило в рыжие тона вершины деревьев, тронулись в путь. Шли быстро, насколько им позволяли силы. Они уже немало прошагали по этой разоренной и выжженной земле. Им не приходилось особенно полагаться на местное население: плохое произношение не раз вызывало подозрение, поэтому они старались не приближаться к населенным пунктам.
      Поставили три последние мины: одну - на мосту через реку, две другие на полотне железной дороги. Тщательно их замаскировали. И снова в путь...
      Испанцы все же решили зайти в деревню: из продуктов у них ничего не было. В деревню пошли двое - Андрее Фьерро и Эрминио Кано.
      Из жителей остались лишь старики, женщины и дети. Все, кто мог держать в руках оружие, ушли в Красную Армию. Жители сначала с недоверием встретили пришельцев: испанцы оборваны, лица заросли бородами. На ломаном русском языке с трудом объяснили, что они испанцы и что они воюют против немцев. Лица жителей сразу светлеют. Испанцам несут воду, делятся с ними последним куском хлеба. И все это от чистого сердца!
      Покидая гостеприимную деревню, они увидели шедших им навстречу по дороге немецких солдат. Немцев было около дюжины. Испанцы попрыгали в кювет.
      - Прижимайтесь к земле! - крикнул Фьерро, Бельда и Отеро приготовили свои трофейные автоматы. Браво дослал патрон в патронник пистолета. Альберкас, Эстрела и Кано вынули ножи.
      Фашисты приближались, уже доносились отдельные слова из их разговора.
      - О чем они говорят? - шепотом спросил Бельда у Браво, который немного знал немецкий язык.
      - Рассказывают анекдоты! Тсс!
      - Сейчас мы им расскажем анекдотец!
      Вот до врага осталось сто метров, пятьдесят, двадцать. Отеро перестал грызть пуговицу на воротнике своей рубашки и открыл огонь - две длинные очереди из автомата. Несколько убитых фашистов упали на дорогу, остальные, выпустив с испугу несколько очередей в воздух, начали стремительно удирать в обратную сторону. Однако очереди из автоматов Бельды и Отеро уложили всех фашистов - никому из них не удалось уйти.
      - Послушай, начальник, мне кажется, это был настоящий бой? - обратился Бельда к Отеро. Бельда отличался оригинальной манерой разговаривать: не сразу поймешь, шутит он или говорит всерьез.
      - Думаю, что да, - сухо ответил Хуан и слегка похлопал его по плечу. Лицо Хуана побледнело, и он поморщился от боли.
      - Ты ранен? - спросил Бельда и увидел, что на левом плече Хуана расплылось красное пятно.
      - По-моему, слегка. Когда пуля меня задела, показалось, будто что-то сильно ударило. Сейчас плечо горит.
      Прислушались к далекому шуму боя, выпили по глотку трофейного коньяка. Рана у Отеро оказалась пустячная. Среди трофеев нашли две винтовки с оптическим прицелом. Бельда взял одну из них себе и стал внимательно ее рассматривать. Что он думал в этот момент, трудно было понять.
      - Отсюда надо немедленно убираться! - предложил Фьерро - В любую минуту могут прибыть немцы.
      - Куда пойдем дальше?
      - Параллельно дороге. Разве не видишь - указатель! До Москвы - семьсот километров!
      - Тогда пошли!
      Все теперь были хорошо вооружены. Захватив с собой как можно больше патронов и гранат, они снова пустились в путь по украинской земле, используя любые складки местности для скрытного передвижения.
      Утренний туман стал рассеиваться. Путники нашли глубокую яму подальше от дороги и, наскоро закусив, завалились спать в обнимку с оружием. Через мгновение все уже храпели. Эрминио Кано и Мариано Чико остались на посту. Они выкурили по сигарете из тех трофеев, что захватили у немцев. Через два часа их сменили.
      К вечеру они снова собрались в путь. Бельда горел желанием испробовать немецкую винтовку с оптическим прицелом. Прижимаясь к земле, Бельда и Отеро подползли ближе к шоссе.
      По шоссе в обоих направлениях сновали машины. Бельда стал наблюдать. Вот он выбрал место, откуда удобнее стрелять, и тщательно замаскировался. Затем взял на прицел водителя огромного бензовоза. Звук выстрела смешался с шумом идущих по шоссе машин. Грузовик метнулся в сторону, врезался в идущую навстречу машину и завалился на обочину. Раздался сильный взрыв. Со всех сторон к бензовозу бежали немцы, выпрыгнувшие из других машин. Бельда и Отеро сияли от счастья. Однако надо было поскорее уходить, пока немцы не опомнились. Шоссе находилось слишком близко!
      Так маленькая группа испанцев-антифашистов продолжала шагать по оккупированной немецкими захватчиками территории. Сколько людей, столько и характеров. Браво всегда нравилось быть впереди, быть первым, а вот Эрминио отличался предельной скромностью. Альберкас любил говорить обо всем и когда угодно, а из Устарроса, бывало, не вытянешь и слова. Эстрела любил посмеяться, а Чико был молчалив. Фьерро нравилось командовать, отдавать приказы. Не в пример ему Бельда был образцовым подчиненным: выполнял приказы без единой жалобы, и все, что говорил ему командир, было для него законом. Отеро был уравновешен и спокоен, умел и посмеяться, и быть серьезным.
      Несмотря на такую несхожесть характеров, все они были коммунистами и вели себя как коммунисты: упорно пробивались к своим, не раз вступали в схватки с врагом, подчас сталкиваясь с фашистами лицом к лицу. Сражаясь с фашистами, испанцы считали, что выполняют свой интернациональный долг перед советским народом, который оказал огромную помощь испанским республиканцам в борьбе против франкистов в Испании, и свято верили в победу ленинских идей пролетарского интернационализма, в победу советского народа над фашизмом.
      Однажды недалеко от дороги они увидели небольшой обгоревший дом. Стены обуглились, окна были выбиты, дверь сорвана. Рядом с домом, на сосне, висели трупы: старик, молодая женщина и мальчик лет десяти. На груди у повешенных были дощечки с надписями "Партизанен"...
      Прошло еще немало дней, когда они наконец пересекли линию фронта и на небольшой железнодорожной станции вместе с толпой беженцев сели в товарный поезд, состоявший из полуразбитых вагонов и открытых платформ, на которых вывозилось какое-то оборудование. Так в конце ноября 1941 года группа испанских летчиков после многих дней блужданий по вражескому тылу прибыли в город Энгельс, расположенный на Волге недалеко от Саратова.
      'Там в военкомате; куда они зашли в первую очередь, неожиданно встретились со своим старым знакомым.
      - А!.. Вы те самые испанцы, которые еще в Харькове обращались ко мне с просьбой направить на фронт? - спросил их полковник Старинов, с удивлением рассматривая оборванных, изможденных, почерневших от солнца людей, крепко сжимавших в руках немецкие автоматы.
      - Да, товарищ полковник! Они самые!
      - И как же вы выполнили поставленную перед вами задачу?
      - Мы сделали все возможное. Сделали бы и больше, но не хватило взрывчатки и мин.
      - Объяснять долго не нужно. Один ваш вид говорит сам за себя... И это трофейное оружие. Вы зачислены в 5-ю инженерную бригаду. Там получите новое задание.
      По льду залива
      Стояли холодные дни. Над заснеженными полями дули сильные ветры. Никогда раньше в этих местах не было такого холодного ноября. Это подтверждали и местные жители. Немцы и итальянцы находились уже по ту сторону Таганрогского залива и продвигались к Ростову-на-Дону. Советские войска расположились по другую сторону залива, в Ейске и Азове. Берега и сам залив были покрыты снегом. Замерзли пресные воды залива; как камень, застыли песчаные пляжи. Мороз до 35 градусов ниже нуля и холодные ветры сковали землю, и на этом белом фоне выделялись лишь участки леса, издали похожие на острова в снежном океане.
      Испанские летчики теперь находились в 5-й инженерной бригаде, которой командовал полковник И.Г. Старинов. Это были Хосе Мария Браво, Андрео Фьерро, Эрминио Кано, Хуан Отеро, Мариано Чико, Рафаэль Эстрела, Анхель Альберкас, Бенито Устаррос, Бельда. Раньше они были авиаторами, теперь же им предстояло на санях совершить бросок в тыл врага.
      Сильные кони быстро помчали сани по заснеженному льду. Определяя путь по компасу, испанцы устремились к противоположному берегу бухты. Бешеный ветер бросает в лицо пригоршни колючего снега. То на несколько секунд вдруг наступает затишье, то вдруг снова налетает сильный порыв ветра со снегом. Ночь накрыла все вокруг черным покрывалом, и лишь смутно темнеют на снегу летящие вперед сани.
      - В такие ночи даже волки, наверное, не выходят на охоту, - поеживаясь от холода, говорит Бельда.
      Ему никто не отвечает. Отеро высовывает голову из воротника полушубка, окидывает взглядом клубящиеся вихри снега и вновь кутается.
      Лошади легко везут сани. Полозья оставляют неглубокую колею в снегу.
      - Кажется, будто едем назад! - восклицает Рафаэль и смахивает с лица слезинки, выкатившиеся из глаз от сильного ветра.
      - Мы уже на месте, - сообщает капитан Игнатюк и начинает ругать лошадь, которая, поскользнувшись, упала на передние ноги и теперь то ли не хочет, то ли не может подняться.
      - Рафаэль, Мариано! - подзывает товарищей Хуан Отеро.
      Все собираются вместе. В кромешной тьме трудно узнать друг друга. Лишь сверкают глаза из-под шапок, обсыпанных снегом.
      - Подготовить оружие и взрывчатку! - приказывает капитан.
      Бойцы выполняют приказ быстро, сосредоточенно и молча. Двое из них остаются с лошадьми. Все остальные уходят в ночную темноту. Дозорные из группы осторожно пробираются к берегу и там по характерным расщелинам в скалах узнают место прежних вылазок.
      - Это здесь, - шепчет Браво.
      - Мадре миа, как холодно! - тихо отзывается Бельда.
      Трудно взбираться по скользким скалам. Снег с них сдуло ветром, и они стали гладкими как лед. Случается, что не можешь двинуться ни назад, ни вперед. Наконец все наверху.
      - Внимание! - говорит капитан Игнатюк. - Повторяю задачи. Шоссе - для Эрминио. Тебе, Фьерро, - мост. Петренко, Отеро, Альберкас - штаб. Остальные будут прикрывать отход. Итальянцы этой ночью не высунут и носа на улицу! Бельда и Рафаэль пойдут со мной. Будем минировать все что можно: вагоны на станции, цистерны с горючим, паровозы. Ровно в пять сбор здесь: будем возвращаться.
      22 человека приступают к выполнению задания. Ямы в снегу роют кто черенком ножа, кто лопаткой, а кто просто руками, затем устанавливают мины. Ветер свистит в ушах, унося прямо из-под рук частицы льдистого снега.
      Время тянется медленно - минуты кажутся часами. Один за другим возвращаются бойцы. Глоток чистого спирта немного согревает. Наконец вернулись все.
      - Пошли, ребята! Итальянцам, которые подорвутся на минах, придется позавтракать у святого Петра!
      Так в течение нескольких месяцев группы подрывников наносили ощутимые удары по тылам итальянской дивизии, которая пыталась прорваться к Ростову-на-Дону.
      Последнюю такую вылазку они осуществили, когда уже начал таять снег и по-весеннему стало пригревать солнце. В ту ночь Бельда шел впереди группы и пробовал лед штыком, чтобы не провалиться в прорубь. Неожиданно раздался треск ломающегося льда и всплеск воды. Мгновенно Бельда оказался в воде и теперь барахтался, пытаясь выбраться. Однако лед ломался, и полынья затягивала его все глубже и глубже.
      - Андре!.. Эрминио!..
      - Ты где?
      - Здесь! Здесь!
      Когда наконец его обнаружили в ночной темноте, над прорубью уже торчали только руки с ружьем. Двое вытащили товарища из проруби и положили его на снег. Одни быстро стащили с него мокрую одежду, другие разделись, чтобы своей одеждой согреть спасенного из ледяной купели. В рот ему влили несколько глотков спирта. Бельда поперхнулся, но открыл глаза. Зубы его застучали от холода.
      - Вставай! Нужно двигаться!
      Бельду подхватили под руки и стали водить, подталкивая сзади.
      Противник с берега, услышав шум на льду, открыл огонь из минометов и орудий. Неприцельный огонь не причинил группе никакого вреда, однако от взрывов снарядов стал лопаться лед, заплескалась вокруг вода, по льду поползли длинные, коварные трещины.
      Противник вел беглый огонь, но спускаться с берега не решался. Одна из лошадей испуганно шарахнулась в сторону. Хуан Отеро схватил вожжи, пытаясь сдержать лошадь, но та встала на дыбы и упала на колени. Под ней проломился лед. Мгновенно и сани и лошадь провалились в образовавшуюся трещину, послышался треск ломающихся оглобель. Подрывники бросились спасать лошадь. Полынья увеличивалась. В это время противник усилил артобстрел. Возня на льду в темноте явно вызывала у него беспокойство.
      Когда лошадь перестала биться в ледяной воде и присмирела, ее удалось опутать веревками и дружными усилиями вытащить на лед. Тело ее била дрожь, а глаза, устремленные на людей, сверкали, как два фонарика. Ее подняли на ноги и привязали к другим саням. Копыта лошадей дружно застучали по льду: скорее прочь от этого проклятого места! Отряд все дальше удалялся от вражеского берега. Выстрелы итальянцев стихали. Оказавшись на своей стороне, все облегченно вздохнули и на радостях обнялись: уже никто из них не думал выйти "сухим из воды".
      И только теперь заметили, что снег вокруг Анхеля Альберкаса порозовел, окрасившись кровью, которая текла из разорванного рукава полушубка.
      - Ты ранен? Что с тобой?
      - Ничего страшного, пустяк! Царапнуло осколком снаряда...
      В небе Сталинграда
      Хосе Паскуаль Сантамария
      Только что прошел дождь. Тяжелые капли еще гулко барабанили по железным крышам, когда мы оказались на одной из известных в Москве улиц Сретенке. Мы пришли сюда, чтобы купить знаки различия для своей военной формы. Не выходя из магазина, прикрепили "кубики" и "шпалы" к воротникам гимнастерок. Вошли в магазин в форме солдат, а вышли офицерами: Хосе Паскуаль и Висенте Бельтран - лейтенантами, Фернандо Бланко - капитаном, а я - старшим лейтенантом.
      На улице уже начало темнеть: лишь изредка отражались в лужах тоненькие лучики от затемненных фар автомобилей. Идем к станции метро "Кировская". Оттуда каждый из нас направится на указанные в предписаниях железнодорожные станции. Хосе Паскуаль договорился встретиться на перроне с Доминго Бонильей: они вместе уезжают в Воронеж. Паскуаль немного нервничает.
      На улицах все меньше прохожих. Ускоряем шаг. У входа в метро останавливаемся и, не говоря ни слова, все четверо крепко обнимаемся. Паскуаль уходит один. Он делает несколько неуверенных шагов, будто на его плечи навалилась невероятная тяжесть. У самого входа в метро он останавливается, оборачивается и кричит:
      - Пако!.. Пако!
      Это он обращается ко мне: по-испански уменьшительное от Франсиско Пако.
      Мы смотрим в его сторону. Паскуаль уже стоит у входа. Еще один шаг и...
      "До свидания, а может быть, прощай, дорогой друг!.." Наверное, он думает то же самое.
      - Когда мы еще увидимся?
      - Кто знает? Война! Ты что-нибудь забыл?..
      - Ничего. Хотел только тебе сказать... Если мы вернемся в Мадрид, запомни мой адрес: Франко-Родригес 47, район Колония Виста 37, Мадрид. Конечно, вернемся после победы над фашизмом!
      - Этот путь и долог и труден! - кричит ему Бельтран. - Но не будем терять надежды!
      - И не забывайте об этом, - говорит Паскуаль, прикладывая руку к груди.
      Сжав кулак, поднимаем руку в приветствии, и Паскуаль уходит, теряясь в толпе людей, входящих в метро.
      Мы шагаем по Сретенке, выходим на Садовое кольцо и направляемся к Курскому вокзалу. На одной из улиц бойцы ПВО поднимают в воздух "колбасы" воздушное заграждение, на другой - снимают чехлы с зенитных орудий. На небе загораются звезды.
      - Не нравятся мне расставания, - нарушает молчание Бланко.
      Я тоже подумал об этом, а потом в голову пришла мысль: "Почему нас, испанских летчиков, распределяют по двое, по трое в разные части? Почему бы не образовать из нас одну часть, например, полк испанских республиканских летчиков? Трудно сказать, почему... Много есть тому причин, и не последняя из них - международное положение. Это тоже нужно учитывать..."
      Приходим на Курский вокзал. Смотрю на часы над Центральным входом: уже два часа ночи. Последняя ночь в Москве. Легкий ветерок играет зеленой листвой деревьев на привокзальной площади. С трудом нашел свой поезд на затемненном перроне. Большинство пассажиров - военные.
      Свисток паровоза, длинный и пронзительный, нарушает ночную тишину. Поезд трогается. Завернувшись плащ-палатки, устраиваемся спать на лавках вагона.
      Долго не могу уснуть, вспоминаю Хосе Паскуаль. Среднего роста, плотный, крутоголовый, светлый шатен небольшой шевелюрой, энергичный, решительный. Хороший друг, он всегда первым приходил на помощь. Вспоминаю, как мы прощались у метро, как вместе работали; на заводе. Вспоминаю тот день, когда мы снова надели форму летчиков, - на этот раз летчиков славной Красной Армии.
      Вспоминаю и другие дни. Кажется, будто в руках у меня свежая пунцовая роза и каждый ее лепесток - еще одно воспоминание о прежней жизни. Напрягаю память, перед мысленным взором возникают другие картины - моя роза становится пышнее, к ней прибавляются все новые и новые лепестки.
      От толчка открываю глаза. Поезд резко сбавил ход.
      В это время Хосе Паскуаль тоже качается в вагоне! Рядом с ним спит Доминго Бонилья. Они едут с ним в одну часть. Хосе Паскуалю тоже не спится. Он вспоминает свое детство. Сколько ему тогда было, когда он принес домой первые заработанные гроши? Семь или восемь лет? Не больше. Учение? В Испании в те времена школы в основном были частными, а плата за обучение высокая. Бесплатные государственные школы принимал ограниченное число учеников, и не все туда попадали, а кому это удавалось, едва доучивались до шестого класса" Бедным родителям приходилось идти на всевозможные жертвы. К несчастью, Хосе остался без отца с раннего детства. Это было огромным бедствием для любой трудовой испанской семьи. Хосе всегда ясно понимал, за что борется и почему так ненавидит фашизм.
      Хосе Паскуаль и Доминго Бонилья прибывают в Воронеж в штаб 788-го полка 102-й дивизии истребительной! авиации.
      - Испанцы?
      - Да, испанцы!
      - Но пасаран! - восклицает командир эскадрильи капитан Козлов, поднимая сжатый кулак.
      - Этот призыв будет грозным предупреждением до тех пор, пока существует фашизм, - отвечает Бонилья, - Если там, у нас, им удалось пройти, то здесь им этого не добиться!
      - Вы прибыли вовремя, в самое трудное время, - поясняет им обстановку комиссар эскадрильи Вячеслав Башкиров. - Завтра включим вас в работу. Не хватает самолетов, но скоро получим новые, Каждый из вас должен драться за десятерых. Знаете Як-1?
      - Летали на нем.
      Положение на фронте, действительно, чрезвычайно сложное. Враг пытается перейти Волгу, преодолеть последнюю естественную преграду. На том берегу Волги - бескрайние степи, и фашисты рассчитывают развернуть там свои танковые и моторизованные части. У фашистов численное превосходство, но у них нет такой моральной силы, какой располагает Красная Армия. Ее части упорно контратакуют наседающего врага, нанося ему ощутимые потери на земле и в воздухе. Гитлеровские армии у ворот Сталинграда. На своих оперативных картах фашистские генералы уже перечеркнули этот легендарный город. Они мысленно уже торжествовали победу.
      Вот в такое тревожное время и прибыли два испанца в эскадрилью капитана Козлова. В ее состав входили летчики: Гуляев, Смирнов, Паскуаль, Столяров, Бонилья, Башкиров, Иванов. У каждого пилота этой эскадрильи на счету было по нескольку сбитых самолетов противника. Были и потери. Каждый глубоко в сердце хранил память о тех, кто героически погиб в борьбе за справедливое дело, за Родину.
      И снова в бой
      - Сегодня вечером у нас митинг на тракторном заводе. Там теперь ремонтируют танки. Кто из вас сможет там выступить? - обратился к летчикам эскадрильи капитан Башкиров.
      - Мы с большим удовольствием выступили бы, но нас плохо поймут, ответил Бонилья. - По-русски мы говорим еще не очень хорошо.
      - Почему не поймут?.. Там, где не хватит слов, поможешь жестами... Вспомни Испанию. Ты ведь сам рассказывал, что с нашими летчиками вы частенько объяснялись жестами... Переводчиков на каждого не было.
      - Да... С летчиками мы еще сможем потолковать, с населением... Там будут рабочие...
      - Ладно, Паскуаль! Выступишь, только подготовься? Скоро мы выезжаем на митинг, а пока идите все в столовую и подкрепитесь. Уверен, вы давно ничего не ели.
      Услышав про еду, Паскуаль и Бонилья переглянулись и улыбнулись. Вот уже три дня, как они выехали из Москвы и за это время действительно почти ничего не ели. Вместе с другими документами им выдали аттестат на довольствие, но они не знали, как им воспользоваться. Денег у них почти не было: десять рублей - у Паскуаля и пять - у Бонильи. Когда они с поезда пересаживались на пароход, чтобы добраться до Сталинграда, то увидели на пристани старушку, торгующую жареными семечками. За их рубли она отсыпала им в карманы несколько стаканов семечек, которыми они и питались всю дорогу.
      Придя в столовую, они буквально с волчьим аппетитом набросилась на борщ и жареную картошку с мясом.
      Шел август 1942 года. Враг находился в тридцати - сорока километрах от города, и его авиация, используя свое превосходство в воздухе, преследовала все, что летало в воздухе, двигалось по земле или плыло по воде. "Юнкерсы" то и дело атаковали советские наземные части, которые отважно отстаивали каждую пядь земли. "Хейнкели" бомбили все пути, ведущие к Сталинграду: железную дорогу и сообщение по воде, а "мессершмитты" преследовали наши немногочисленные самолеты, появлявшиеся в воздухе. Повсюду - разрушенные здания, пожары, много убитых и раненых, а также оставшихся без крова людей.
      Паскуаль и Бонилья вместе с майором Капустиным и капитанами Козловым и Башкировым отправились в город, чтобы принять участие в митинге на тракторном заводе. Вдруг они увидели на дороге грузовик. Неподалеку еще дымились воронки от бомб. В одной воронке плакали дети. Паскуаль, стиснув зубы, тихо проговорил: "Сволочи фашисты!"
      - И куда же вы направлялись? - громко спросил он детей.
      - Мы не знаем... Выехали из детского дома на машине, нас разбомбили немцы, и нашего воспитателя убило, - Кто был у вас воспитателем?
      - Феликс Альенде{1}... Там он лежит, мертвый...
      - А вы что, испанцы?!
      - Да, да, мы испанцы!
      У Паскуаля и Доминго от волнения перехватило дыхание. Ведь сначала они подумали, что перед ними грузинские дети: черноволосые, черноглазые и хорошо говорят по-русски. Узнав, что эти ребятишки испанцы, Паскуаль и Доминго обратились к ним на родном языке.
      - Как случилось, что его убили?
      Дети заговорили все сразу, дополняя и перебивая друг друга. Вот что они рассказали:
      - Он увидел... он увидел, что... фашистские самолеты близко, и начал всех нас прятать в эту воронку... На грузовике оставалось только двое ребят... Да, да!.. Карменсита и Пепито!.. Когда фашисты сбросили первые бомбы... Феликс Альенде побежал туда... к грузовику, но в этот момент недалеко от него разорвалась бомба и грузовик перевернулся... Карменсита и Пепито до сих пор не могут говорить от страха... Их только немного поцарапало, а бедный Альенде заплатил своей жизнью, чтобы спасти их...
      Машина не получила существенных повреждений. Ее лишь опрокинуло взрывной волной.
      С большим трудом удалось перевернуть грузовик. Пришел в себя чудом оставшийся в живых водитель. Дети, прощаясь, бросились на шею взрослым испанцам, плакали, крепко прижимались к ним. Многие из них были сиротами, а если у кого и остались родители, то сейчас их разделяли тысячи и тысячи километров.
      До самого поворота дороги сквозь облака пыли и дыма Паскуаль и Доминго видели, как малыши, усевшись в грузовик, все махали и махали им вслед своими ручонками.
      Послышались взрывы.
      - Похоже, что бомбят наш аэродром, - проговорил капитан Башкиров, тревожно вглядываясь в небо.
      - Надо торопиться, - заметил майор Капустин. - Мы потеряли много времени и можем опоздать на митинг.
      Когда они подъехали к проходной завода, их остановил рабочий с винтовкой в руках.
      - Кто вы такие?
      - Летчики из семьсот восемьдесят восьмого полка.
      - У вас есть пропуск для входа на завод?
      - Только устное приглашение секретаря партийного комитета.
      - Подождите здесь.
      Дежурный снял трубку одного из телефонных аппаратов, висевших на стене, набрал номер из трех цифр, и слушал, набрал номер еще раз, но никто не отвечал.
      - Наверняка опять повредили провод... Только что бомбили, - сказал дежурный, ни к кому не обращаясь.
      - Попробуйте позвонить по другому, - посоветовал Башкиров.
      - Ничего не выйдет. Эти не работают со вчерашнего дня. Сейчас налаживаем аварийную связь, но она еще не готова.
      В это время мимо проходил какой-то рабочий.
      - Послушай, Антонов!.. Проводи этих товарищей в клуб к секретарю партийного комитета.
      Рабочий вел их молча. Он хорошо ориентировался в лабиринте из обрушившихся от бомбежки стен и среди куч искореженного железа. Только иногда он предупреждал:
      - Осторожно, здесь яма!.. Нагните голову. Это - труба с горячей водой.
      У сопровождавшего летчиков рабочего был очень усталый вид, изможденное лицо, запавшие щеки, но взгляд оставался уверенным. По его виду трудно было определить, сколько ему лет. Скорее всего, это был человек пожилого возраста. Сказывалась также работа и днем и ночью под непрерывной бомбежкой. На нем были промасленный до блеска ватник, черная рубашка и запыленные темные брюки, когда-то защитного цвета, заправленные в стоптанные сапоги. На ватнике - большое, затертое пятно крови: видимо, он вынимал из-под развалин цеха раненого товарища...
      Вдруг он остановился и прислушался. Митинг уже начался, и все услышали слова оратора, приглушенные расстоянием:
      - ...Сейчас мы не можем, несмотря на огромное желание всех собравшихся, пойти на передовую... Наш передний край сегодня, да, именно сегодня и завтра, - это наши рабочие места. Если кто из нас будет убит или ранен, его место должен занять другой. Каждый отремонтированный нами танк это наш вклад в победу над заклятым врагом, который стоит у ворот нашего города...
      Когда летчики дошли наконец до того места, где проходил митинг, раздались аплодисменты. Это очередной оратор закончил выступление. Летчиков встретил человек в военной гимнастерке и галифе, без знаков различия, но с орденом Красного Знамени на груди. Небольшой фонарь освещал лица людей, сидевших в президиуме митинга. Лица остальных были скрыты полутьмой, но по едва уловимым признакам и негромкому покашливанию чувствовалось присутствие многих людей. Речь очередного оратора заглушили близкие разрывы бомб и снарядов: враг нащупывал завод. Прожекторы освещали небо, пытаясь в темноте найти фашистский самолет. Когда луч прожектора скользнул совсем близко, то за какую-то долю секунды летчики увидели, что митинг проходил в здании с сорванной крышей, а его участники кто сидел на полу, а кто стоял у стены, устало привалившись к ней.
      - Товарищ секретарь парткома, - сказал майор Капустин, комиссар полка. - Здесь с нами испанские летчики - Паскуаль и Доминго...
      - А-а, антифашисты!.. - заметил тот и обменялся с прибывшими крепкими рукопожатиями. Над головой послышались завывания фашистского самолета. От близкого взрыва вздрогнули стены здания, а взрывной волной, проникшей сквозь бреши в стенах, взметнуло вверх вихрь пыли и клочья бумаг.
      - Уже несколько дней мы это переживаем, - сказал секретарь парткома. Прошлой ночью проклятые фашисты бомбили без передышки... У нас тоже были потери, но никто не покинул своих рабочих мест: одни работали при свете пожарищ, другие тушили огонь. Вместо мужчин, ушедших на передовую, на завод пришли женщины и подростки... А кто из вас будет выступать?
      - Сначала наш комиссар - капитан Башкиров, - ответил майор Капустин.
      - Дай я скажу несколько слов, а затем выступит Хосе Паскуаль. Он испанец, коммунист, боролся с фашистами еще у себя на родине.
      На трибуну поднялся Вячеслав Филиппович. Его слушают, затаив дыхание. Тишину нарушает лишь артиллерийская канонада. Башкиров говорит о том, как важно задержать врага, не пустить его на тот берег Волги, напоминает о героической защите города в гражданскую войну.
      Паскуаль и Бонилья, пристально вглядываясь в лица участников митинга, видят в них непоколебимую решимость бороться до конца. Раздаются аплодисменты. Паскуаль знает, что сейчас предоставят слово ему. В помещении опять все затихают. Сердце Паскуаля готово выпрыгнуть из груди. Заметно волнуясь, он обводит взглядом полутемный зал, смотрит на стол президиума, за которым сидят четверо мужчин и одна женщина, и слышит слова председательствующего:
      - А теперь имеет слово испанский летчик-истребитель, коммунист Хосе Паскуаль!
      Снова аплодисменты, и опять тишина. Паскуаль, как всегда решительный в ответственный момент, быстро поднимается на трибуну, вытирает холодный пот со лба и начинает говорить:
      - Товарищи!.. - Он набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: Все мы хорошо знаем, что борьба против фашизма началась в Испании. Мы, испанцы, и советские добровольцы вместе несколько лет шли дорогами войны... Там, на нашей испанской земле, навечно остались замечательные советские люди.