Расстояние между нашими истребителями и "юнкерсами" сокращается. Вдруг самолет сержанта вздрагивает, и два длинных огненных вихря оставляют за собой черный след дыма. Впервые наблюдаю атаку реактивными снарядами. Хочется увидеть результат их действия. Два черных шара от взрывов снарядов повисают в воздухе. Враг увеличивает скорость, и мы теряем его в густой облачности. Слишком рано были выпущены снаряды! Неудачный расчет дистанции!
      Возвращаемся в Быково. Над аэродромом белая пелена. Видимости никакой. Наружная температура - 30 градусов ниже нуля. Открываю фонарь кабины, выпускаю шасси и ориентируюсь по дыму фабрики, которая находится вблизи аэродрома. "На ощупь" веду свой "як" на посадку, скорость 200 км/час. Чтобы убедиться в правильности ориентировки, дважды высовываюсь из кабины.
      Все идет хорошо. Вот и заснеженное поле, которое легко можно "перепутать" с небом. Когда машина остановилась, слышу встревоженный голос механика Сергея Ивановича:
      - Скорее вылезай из кабины!
      - Что случилось? Самолет горит?
      - Лицо, ты обморозил лицо!
      - Лицо? Ты шутишь! Я ничего не чувствую!
      - Бельтран! Разотри ему лицо снегом!
      Снимаю очки и шлем. Бельтран берет пригоршню снега и начинает тереть мне щеки. Я ничего не чувствую и ничего пока не понимаю.
      Нас ждут на командном пункте, чтобы разобрать полет.
      - У вас была возможность подойти к врагу ближе, - говорит капитан Сурков, - а открывать огонь или нет - это зависит от командира. Сегодняшний случай показал, что нам нужно патрулировать на большой высоте. Определить расстояние в воздухе - дело не простое, особенно когда единственный ориентир - самолеты врага, а в воздухе они всегда кажутся больше, чем на самом деле.
      Сержант слушает замечания в свой адрес, опустив голову. Мое лицо начинает отходить, и теперь я чувствую; как оно быстро опухает. Взглянул в зеркало в простенке и не узнал сам себя...
      После поражения врага под Москвой фашистские самолеты на нашем участке не появляются. Однако нервное напряжение первых месяцев войны еще сказывается. По ночам меня мучат кошмары. Вот вижу во сне, что фашисты сбросили десант в расположение нашего аэродрома. Немцы просочились через поселок, заполнили двор нашего дома и поднимаются по лестнице к комнате, где мы спим...
      Просыпаюсь и обнаруживаю, что сижу на кровати с пистолетом в руке и вот-вот начну стрелять. При этом, оказывается, кричу: "Фашисты! Стреляйте!.."
      - Где? - спрашивает Бланко, спавший на соседней койке.
      Из угла, где спят Ариас и Дуарте, слышатся крепкие словечки и нелестные замечания в мой адрес. Я прихожу в себя...
      * * *
      Обстановка окончательно прояснилась. От Быкова война уходит все дальше. Живем почти мирной жизнью, и это нас совсем не устраивает.
      - Так больше продолжаться не может, - заявил однажды Паскуаль. - На фронт, только на фронт!
      - Надо идти к полковнику!
      Однако проходит день за днем, а мы никак не можем договориться, кому идти к полковнику. От одного его грозного вида пропадает желание обращаться к нему с нашими просьбами. Дело в том, что полковник почти двухметрового роста, а плечи у него шире, чем у наших двух товарищей, вместе взятых. На голове - копна огненных волос, а глаза так и мечут молнии, когда он чем-то недоволен.
      Мы, видно, долго бы еще искали подходящую кандидатуру для разговора с полковником, если бы не случай, произошедший во время одного из обычных полетов. Зима уже кончилась, снег растаял, и мы уже давно не встречали в воздухе врага. Поле аэродрома покрылось зеленой травой.
      На этот раз в воздухе находились капитан Сурков и Бельтран. Возвращаясь, они пронеслись над аэродромом на бреющем полете. Первым пошел на посадку капитан Сурков.
      - Как хорошо его слушается "миг"! Тебе нравится? - спрашивает Ариас.
      - Это капитан Сурков отлично управляет самолетом! - отвечаю.
      И действительно, самолет плавно приземлялся на "три точки" у самого знака "Т".
      - Превосходно! Ничего не скажешь! Вот как надо приземляться! восклицает Ларио, которому почему-то нравится предвосхищать события.
      Однако в момент, когда самолет плавно и легко касается зеленого поля аэродрома, из-под его плоскостей в направлении штабных помещений вылетают два реактивных снаряда и взрываются на середине поля. А самолет от внезапного пуска ракет переворачивается вниз кабиной и в таком виде вспахивает летное поле. Летчик забыл поставить на предохранитель гашетку реактивных снарядов. В авиации небольшие погрешности чреваты грозными последствиями...
      Из-под самолета извлекают бездыханное тело капитана Суркова. На его похоронах мы, испанцы, пролили немало слез, оплакивая своего боевого товарища. И теперь мы не могли откладывать разговор с полковником. Выбор пал на Хосе Паскуаля, Антонио Кано и меня...
      - Садитесь! - сказал нам полковник, указав на стулья, стоявшие вдоль стен его кабинета, - Что вас привело ко мне?
      - Хотели бы действовать, товарищ полковник...
      - Как действовать?! Вам не нравится летать здесь?
      - Хотелось бы на фронт - воевать по-настоящему.
      - Скоро придется, - говорит полковник, поднимается из-за стола и начинает ходить по комнате. Мы тоже вскакиваем со своих мест.
      - Сидите! Это у меня такая привычка... Где бы вы хотели воевать?
      - Куда направят. Здесь мы ничего не делаем. Поднимаемся с полным боекомплектом и садимся с полным боекомплектом. Хотелось бы в воздухе встречаться с врагом и использовать боеприпасы против него, а не так, как это случилось с капитаном Сурковым.
      И хотя мы не совсем хорошо изъясняемся по-русски, полковник нас понимает.
      - Хорошо, хорошо. Я знаю, что вас готовили к выполнению заданий в тылу врага, но каких именно - мне никто не говорил. Я сообщу о вашем желании командованию.
      Из кабинета полковника мы вышли довольные. - Надо бы зайти к нему раньше, - сказал Кано. - Не так страшен черт, как его малюют!
      - Думали, он нас "съест", а как хорошо принял!..
      Проходит несколько дней. Ожидание всегда тягостно. Больше мы не летаем. Мой "як" переходит к командиру эскадрильи, а мы ждем приказа. Наконец он приходит.
      Однажды после завтрака нас вызвали к дежурному офицеру.
      - Сдайте книги в библиотеку и соберите вещи. Скоро придет автобус, и вы направитесь к новому месту службы.
      - Можно спросить, где оно? - поинтересовался Фернандо Бланко.
      - Это мне неизвестно, - ответил дежурный офицер. Быстро сдаем книги, карты, планшетки.
      - Как вы думаете, куда нас?
      - На какой фронт?
      - А на каких самолетах будем летать?
      Мы задаем вопросы друг другу, но никто из нас не может на них ответить. Полковник сдержал слово.
      Вот и автобус. Прощаемся с товарищами по бригаде, с которыми вместе провели трудные дни с 7 ноября 1941 года по 25 июля 1942 года.
      Прощаться с друзьями всегда тяжело, но мы успокаиваем себя мыслью о том, что впереди у нас настоящая, фронтовая жизнь.
      Автобус набирает скорость. По московским улицам проезжаем молча. Улицы почти пустынны. В ответ на все наши вопросы водитель автобуса лишь пожимает плечами.
      Миновав Москву, около часа едем по хорошему шоссе. Вот шофер затормозил автобус, пропуская грузовик, полный красноармейцев, и свернул на пыльную проселочную дорогу. Автобус ползет по склону холма, сворачивает направо и замирает у стены из красного, выщербленного временем и непогодой кирпича.
      - Доехали! - восклицает шофер, и это единственное слово, которое он произнес за всю дорогу.
      Здесь нас ждут. Это училище командиров-пограничников. Теперь в его учебных классах разместилось другое учебное заведение - школа по подготовке партизан. Здесь несколько отрядов разных национальностей, группа испанцев под командованием Перегрина Переса. Каждый отряд имеет свою программу военной подготовки. Почти все бойцы, за редким исключением, воевали в интернациональных бригадах в Испании.
      - Вы знаете, чем будете заниматься? - спрашивает нас майор Винаров.
      - Пока нет, - за всех отвечает Бланко.
      - Расписание занятий висит на двери каждого учебного помещения: занятия, дежурства, походы. Все это будете выполнять вместе с испанцами, которые здесь уже находятся.
      - А вам известно, что мы летчики? - спрашивает Исидоро Нахера.
      - Забудьте об этом!
      - А кто отдал такой приказ?
      - Партия.
      - Какая партия?
      - Какая? Естественно, ваша. Испанская коммунистическая партия.
      На следующий день назначен двадцатикилометровый поход. Антонио Ариас, Хосе Паскуаль и я решили самовольно не принимать в нем участия и обратиться по "личным" вопросам к начальнику местного гарнизона Орлову.
      - От кого вы получили разрешение на это посещение? - в первую очередь интересуется Орлов.
      - Ни от кого. Мы пришли без разрешения, чтобы выяснить свое положение.
      - Что, это так срочно?
      - Для нас - да!
      Кратко объясняем, что мы - военные летчики, что у нас трехлетний опыт воздушных боев в Испании и что мы тренировались летать на немецких самолетах.
      Начальник гарнизона слушает нас внимательно и, кажется, благосклонно.
      - Вы мне подали хорошую идею, - наконец говорит он. - Когда будете находиться в партизанских отрядах, то в случае захвата немецких самолетов сможете переправлять их на Большую землю. Как вам это нравится?
      - Идея неплохая, и мы готовы немедленно приступить к ее выполнению!
      Орлов пишет записку майору Винарову и провожает нас к выходу. Винаров уже ждет нас.
      - Вы что-нибудь принесли мне от Орлова?
      - Да, записку, - весело говорит Ариас, уверенный, что наконец-то вопрос наш решен.
      - А вы знаете, что здесь написано?
      - Нет, не знаем.
      - Мне делается замечание за отсутствие дисциплины в части, а на вас приказано наложить взыскание.
      Три дня проводим на гауптвахте. За это время окончательно принимаем новое решение. На четвертый день самовольно покидаем училище, не имея на руках никаких документов. На этот раз нас четверо: Фернандо Бланко, Ладислао Дуарте, Антонио Кано и я.
      До Москвы добираемся на электричке. Вместе с гражданской публикой выходим на Комсомольскую площадь. Однако нас сразу же замечает военный патруль - капитан и три красноармейца.
      - Предъявите документы, - требует капитан.
      - У нас нет с собой документов, - отвечаю я по-испански и прошу Кано: - Переведи, что мы - испанская делегация и направляемся в штаб авиации.
      Кано переводит, патруль с любопытством осматривает нас с головы до ног.
      - Куда вы сейчас направляетесь?
      - В штаб противовоздушной обороны.
      - Сначала пойдемте с нами.
      Идем до Мещанской улицы, где находилась военная комендатура.
      - Кто вы такие? - спрашивает майор, к которому приводит нас патруль.
      - Испанцы.
      - Какое у вас звание, ведь на вас форма офицеров?
      - Да, мы - капитаны.
      Майор записывает наши ответы.
      - Какое задание вы выполняете в Москве?
      - Специальное.
      - Хорошо, подождите, немного.
      Проходит час, другой. Кажется, будто о нас забыли. В здание комендатуры входят и выходят военные, куда-то отъезжают машины.
      Наконец появляется майор. Он протягивает нам бумагу и говорит:
      - Здесь адрес, который вам нужен. Вас ждет генерал. Можете идти прямо сейчас. Извините, что задержали вас столько времени.
      Ошарашенные, берем бумагу с адресом и молча выходим на улицу.
      - Что теперь будем делать?
      - Пойдем по указанному адресу, а что же еще?
      - Пошли, это недалеко!
      Спускаемся к площади. Входим в здание. В проходной дежурный спрашивает:
      - Вы - испанская делегация?
      - Да, - отвечает Кано, продолжая игру, которая неизвестно как кончится.
      - На этот раз нам тремя днями гауптвахты не отделаться, - сокрушенно констатирует Дуарте. - А мне совсем не хочется числиться в недисциплинированных.
      Говорим дежурному свои фамилии. Через десять минут нас вызывают к окошечку и выдают каждому пропуск. Входим в лифт. Бланко нажимает кнопку седьмого этажа.
      Незнакомый нам генерал-майор ждет нас у входа в кабинет. Через распахнутую дверь мы видим там еще двух генералов-авиаторов.
      При нашем появлении разговор в кабинете обрывается. Навстречу нам из-за стола поднимается генерал-лейтенант А.С. Осипенко. Тепло, по-братски обнимает нас и сразу забрасывает вопросами. Мы не знаем, на какой ответить сначала.
      - Что за форма на вас? Где вы сейчас летаете? На каких самолетах?
      Садимся. Два других генерала выходят.
      - Хорошо, рассказывайте по порядку... Что привело вас сюда?
      Кратко излагаем свою историю, которую мы хорошо подготовили на русском языке за время наших мытарств. Генерал внимательно слушает нас, но очень скоро встает и жестом руки прерывает наше повествование.
      - Для меня все ясно. Возьмите бумагу и напишите фамилии всех испанских летчиков, воинские звания, сколько налетано часов, на каких самолетах вы летали, сколько провели боев и сбили самолетов. Напишите это сейчас же, за моим столом.
      Мы с энтузиазмом взялись за работу. В кабинете Осипенко ни на минуту не смолкали телефоны. Осипенко отвечал кратко и конкретно. Затем, быстро просмотрев наши записи, сказал:
      - Завтра извещу вас обо всем. Получите назначение. Со слезами радости на глазах мы прощаемся с ним, благодарим за содействие.
      - Спасибо не нам, а вам, - заметил генерал на прощанье.
      У входа в училище нас поджидали остальные испанские летчики. Дежурный офицер получил приказ сопроводить нас сначала к майору Винарову, а затем на гауптвахту. Рассказываем обо всем случившемся с нами майору Винарову. Он искренне радуется за нас: обнимает и похлопывает по плечу.
      - От всей души рад за вас, ребята! Большой вам удачи!
      Снова авиация.
      Летчики-испанцы в глубоком тылу врага
      В то время, когда мы собирались вновь встретиться с фашистами в воздухе, другая группа испанских летчиков уже находилась в глубоком тылу врага.
      Это было после разгрома немцев под Москвой. Почти все, кто проходил подготовку в лагере для партизан под Москвой, участвовали в битве за столицу. Большинство испанцев, обучавшихся в этом лагере, также прошли суровые испытания подмосковного сражения. После разгрома немцев под Москвой испанцы, участвовавшие в этих боях, с гордостью называли себя "москвичами".
      После сражения под Москвой бойцы-испанцы настойчиво заявили о своем желании продолжать борьбу с врагом.
      Полковник Дмитрий Николаевич Медведев и его заместитель по политической части Сергей Трофимович Стехов были назначены руководителями смешанной партизанской бригады, которая находилась в процессе формирования. В нее вошли также и испанские бойцы.
      * * *
      Май 1942 года. В составе одной из партизанских групп - два испанских пилота: Альфредо Фернандес Вильялон и Хосе М. Бадия. Место выброски этой группы - Западная Украина, недалеко от города Ровно.
      Накануне группа в четырнадцать человек приходит на Красную площадь. Этой первой группой командует капитан Саша Творогов. Над площадью торжественно звучат кремлевские куранты.
      - Заметьте время, товарищи! - говорит Саша. - Завтра в это время мы будем далеко отсюда.
      - Знаем, - отвечает Вильялон, - но наши часы всегда будут показывать московское время.
      На брусчатку площади начали падать крупные капли дождя. В небе над улицей Горького ослепительно сверкнула молния.
      - Чего доброго, еще не будет летной погоды...
      Однако ночь выдалась на редкость удачной для полета через линию фронта, контролируемую немецкой зенитной артиллерией... Небо закрыто тучами, но много и "окон", через которые просматривается земля. Гроза ушла на юго-запад. Горизонт время от времени освещается длинными всполохами молний, и кажется, будто они вот-вот зацепят самолет за хвост. Неожиданно по "брюху" самолета скользнул луч прожектора. Пилот быстро изменил курс, и самолет нырнул в тучу. Стало еще темнее. Огонек лампочки не рассеивает полумрака в салоне и похож на едва различимый светлячок в ночи. Кто-то пытается шутить, но шутки не получается.
      Когда самолет выходит из облаков, пассажиры снова видят лучи прожектора, но на этот раз они уже не представляют опасности.
      - Прошли линию фронта! - сообщил голос из динамика, висящего над входом в кабину.
      Все с облегчением вздыхают. Испанцы ищут свои фляжки.
      - Выпейте глоток, - предлагают они кому-то.
      - У меня тоже есть.
      - Какая разница? Сегодня выпьем из моей фляжки, а завтра из твоей... Теперь судьба у нас общая!
      Испанцы в любом случае не подведут. Наша дружба скреплена кровью на полях сражений в Испании, а здесь станет еще крепче.
      Выпили по нескольку глотков спиртного, немного закусили, а потом тихо запели русские и испанские песни. Небо стало чистым, ярко светили звезды.
      Но вот раздалась сирена, и над дверью загорелась красная лампочка. Все разговоры мгновенно прекратились.
      - Приехали! - сообщил Саша Творогов. - Приготовиться!
      В фюзеляже открывается створка, и свежий ветер врывается внутрь. По спине побежали мурашки - то ли от холода, то ли от нервного напряжения. Однако раздумывать нет времени. Зажигается зеленая лампочка, и Саша подает команду:
      - Пошел!..
      Прыгает русский, испанец, украинец, снова испанец, русский...
      - Пошел!.. Пошел!.. - продолжает Саша.
      Высота шестьсот метров. Четырнадцать парашютов образуют как бы белые ступеньки, ведущие в небо. Земля приближается, черная, в неясных пятнах, таящая угрозу. Не слышно ни звука. Не видно ни одного ориентира. Но вот загораются звезды в больших лужах от недавнего дождя. По мере снижения парашюта кажется, будто звезды поднимаются вверх и этому их движению не будет конца. Резкий толчок - удар - земля! Какое счастье! Это же земля!
      Группа собирается в тишине. Подавая знаки фонариками, бойцы обходят лужи, осторожно перебираются через вязкие места и болотца. Ветер доносит далекий лай собак, глухой стук колес по дороге. В не видимых ночью кустах щелкает соловей. Бойцы собирают парашюты и углубляются в густой лес.
      - Проверьте оружие - и в путь! Скоро начнет светать, - говорит капитан Творогов. - Предстоит большой переход. Дороги у партизан длинные и трудные.
      Долго шагают по незнакомым местам. То минуют открытые поляны, то переходят небольшую речку. В лесу их атакуют полчища кровожадных комаров. Пока это их самые злейшие враги.
      Небо на востоке заалело. Вот-вот взойдет солнце. Оно высушит росу, разгонит туман, но может выдать противнику отряд. Уставшие люди, крепко прижав к себе автоматы, в тяжелой дремоте привалились к деревьям.
      Ворона, усевшись на вершине высокого дуба, начинает громко каркать, ей вторит другая, и вмиг вся воронья стая снимается с деревьев и второпях улетает в южном направлении.
      Бойцы, разбуженные криком ворон, открывают глаза. Кое-кто делает по глотку-другому из своей фляжки. Примерно в двух километрах от местонахождения отряда виднеется печная труба, из которой вьется дымок. Дома не видно: его скрывают высокие деревья. Хосе Бадия и Сергей Волков направляются туда, чтобы точнее разведать местность.
      Тянутся долгие-долгие минуты ожидания, наполненные тревогой за судьбу ушедших товарищей. Проходит час, другой. Наконец они возвращаются, но с противоположной стороны.
      - Что случилось? Почему так поздно? - спрашивает их командир группы.
      - Пришлось сделать большой крюк. До Ровно - двести пятьдесят километров. Недалеко отсюда находится станция железной дороги, идущей от Коростеня на Сарпы. Вся местность вокруг забита немцами и полицаями. Ищут партизан, парашютистов, выбросившихся этой ночью, короче - нас.
      - Кто вам все это рассказал?
      - Мы встретили пастушонка с двумя коровами. Он нам все и сообщил. Дали ему немного шоколаду и сухарей. Сказали, что идем на Киев.
      - Нужно срочно уходить отсюда!
      - Днем это невозможно! Местность открытая, и нас быстро обнаружат. Лучше остаться здесь до ночи...
      Говоривший еще не закончил фразы, как со стороны железной дороги послышались автоматные очереди и лай собак.
      - Приготовиться! - приказал капитан Творогов. - Открывать огонь только по моей команде.
      Воцаряется тишина. В кустах замелькали немецкие каски. Все ближе лай собак...
      Сколько здесь немцев? Сто, двести? Трудно сказать. Они приближаются, идут открыто, не предполагая засады. За их спиной примерно в двухстах метрах начинается лес. Немцы, наверное, полагают, что партизаны находятся в глубине леса, и потому так беспечны. Яростно рыча и подвывая, собаки ведут за собой солдат.
      - Сто метров! - шепчет один из бойцов рядом с Твороговым. До войны он бегал стометровку, и его наметанный глаз точно определяет расстояние, оставшееся до немцев.
      Уже слышатся гортанные голоса врагов, видны глаза разъяренных овчарок.
      - Огонь!
      Четырнадцать автоматов делают свое дело: после первых же очередей враги падают на землю. Убитым уже не встать, остальные убегают. Лая и рычания собак больше не слышно, до партизан доносятся лишь стоны раненых.
      Через некоторое время немцы начали обстрел из минометов, интенсивный и прицельный. Немцы снова пытаются атаковать группу, но получают отпор.
      Наступила небольшая пауза.
      - Я насчитал сорок пять убитых фрицев, - сказал Саша, - тех, которых видно из кустов. Наверняка есть и еще убитые. А сколько наших осталось в живых?
      - Пятеро, - ответил Вильялон. - И те почти все раненые.
      - Нужно скорее уходить отсюда, пока не началась еще одна атака!
      Оставшиеся в живых быстро собрали документы, оружие, снаряжение и по лужам и рытвинам поползли к лесу. Вслед им раздались автоматные очереди.
      Весь день и всю ночь шагали пятеро по лесу. На следующий день Творогов, Хосе Бадия, Вильялон и еще двое партизан вышли на край какой-то деревни. В ближайшей хате хозяев не оказалось. Двое партизан пошли в разведку, но быстро вернулись. В деревне вообще никого не было. Не осталось даже кошек и собак.
      - Сделаем здесь привал! - сказал Творогов. - Попробуем найти воду и что-нибудь из еды. Да и поспать надо до ночи.
      Хосе Бадия обходил дом за домом, пытаясь найти хоть что-то съестное. Он был готов в любую минуту открыть огонь. Нервы были напряжены до предела. Одолевали жажда, голод, усталость.
      У полуразрушенного дома он перелез через плетень и заметил, что из окна с разбитым стеклом за ним следят чьи-то глаза.
      Хосе подошел к окошку и увидел древнюю старуху.
      - В деревне есть немцы? - спросил он ее.
      - Были, очистили всю деревню. Взяли с собой все: коров, коз, кур, одежду. Взрослых кого постреляли, кого увели.
      - А как вы спаслись?
      - Спряталась в погреб под домом.
      - Нет ли у вас чего поесть?
      Старуха, не говоря ни слова, пошла в чулан и вынесла кусок сала и краюху ржаного хлеба.
      - Ешьте, ешьте на здоровье!
      Пятеро партизан подкрепились старушкиным угощением и забрались на чердак дома, на сено. Спали весь день.
      Их разбудили крики немцев и лай собак.
      - Рус, сдавайтесь! Вы окружены! Бросайте оружие!
      Партизаны нашли отверстие в крыше, приготовились к круговой обороне. А в это время с улицы снова донеслись крики:
      - Иван, капут!.. Выходите!..
      - Коммунисты не сдаются! - ответил Творогов и открыл огонь из своего автомата.
      Немцы, оставив у плетня двух убитых, откатились от хаты и открыли огонь из-за ближайших домов.
      - Экономить патроны, стрелять только наверняка! - приказал Творогов.
      Бой у хаты затянулся. Немцы, потеряв убитыми еще нескольких человек, открыли по хате огонь из пулемета. Первой же очередью был насмерть сражен Творогов. Еще один партизан получил смертельное ранение в голову.
      Загорелась соломенная крыша. Трое оставшихся в живых, воспользовавшись дымом, спрыгнули на землю. Это были Вильялон, Бадия и светловолосый голубоглазый белорус. Когда партизанам осталось добежать до леса всего несколько метров, немцы заметили их.
      - Скорее в лес!.. Лес - наше спасение! - шептал на бегу Вильялон, но немецкая пуля пробила ему грудь. Белорус не дал ему упасть. Он обнял его и осторожно опустил на землю. В это мгновение пулеметная очередь прошила их обоих. Вильялон успел только сказать:
      - Не оставляйте меня здесь... Не оставляйте одного!
      Раздумывать было некогда. Бадия на мгновение остановился и сделал два шага вперед. Белорус был мертв, его голубые глаза не мигая смотрели в небо. В предсмертной судороге корчился Вильялон. Жизнь покидала его.
      Бадия, отстреливаясь, опять повернул к лесу. У него кончились патроны. Стало совсем темно. В нескольких шагах от дороги он увидел большую глубокую канаву, наполненную водой. Единственное спасение от собак!
      Хосе Бадия, цепляясь за кусты, забрался в канаву, в самое темное место. Через несколько минут послышался лай собак. Все ближе и ближе. Немцы почти все уже проскочили мимо, но одна из собак резко повернула в сторону и, натянув поводок, рванулась к канаве. Немцы окружили канаву и завопили:
      - Выходи, Иван!
      - Руки вверх!
      - Не дождетесь! - крикнул Хосе, вылезая из канавы. Весь в грязи, черный, страшный, только глаза горят ненавистью к врагу. Крепко сжимая в руках партизанский нож, острый, как бритва, Бадия твердым шагом направился прямо на немца с автоматом. Прозвучала сухая автоматная очередь. Птицы, устроившиеся на ночлег на деревьях, подняли отчаянный шум. Гомон птиц вместе с эхом выстрелов далеко разнеслись вокруг. Хосе Бадия поднял руку с ножом и рухнул на землю.
      * * *
      О судьбе этой группы мы узнали значительно позже от случайно оставшегося в живых радиста Коли. Тяжело раненный в начале боя, он отполз в высокую болотную траву и стал свидетелем гибели своих товарищей. Колю подобрали партизаны. Через несколько дней у заброшенной деревни нашли трупы и пяти бойцов-десантников. Об их последних минутах рассказала партизанам чудом уцелевшая старушка.
      Прошло пятнадцать дней. К переброске готовилась новая группа. Полковник Медведев, комиссар Стехов, полковник Лукин и другие командиры с сожалением констатировали, что, видимо, ждать известий от группы Творогова больше не следует.
      Москва в то время жила нормальной жизнью. Москвичи твердо верили в разгром врага и приближали день победы своим ударным трудом.
      В новую группу тоже вошли испанские летчики Антонио Бланко, Антонио Бланч и Хесус Ривас, а также испанцы других военных специальностей.
      Май 1942 года. Самолет Ли-2 готов к отлету. Легкий ветерок от работающих моторов гуляет по летному полю аэродрома имени Чкалова. Полковник Медведев со списком в руке делает перекличку:
      - Феликс Перес!
      - Есть!
      - Хосе Ортуньо!
      - Есть!
      Те, которых вызывают, один за другим занимают места в самолете. Рядом садятся Антонио Бланко и доктор Цесарский, испанец Меса и русский Кузнецов, Картабон и комиссар Стехов, Бланко и радистка - испанка Африка Бланч, санитарка Шаталова, Корчинский, Ривас, Чернова, Струтинский, Грос, Валя Довгер. Последним поднимается в кабину полковник Медведев. Техник закрывает дверь и уходит к пилотам, а самолет словно замирает в начале взлетной полосы, готовясь взять разбег.
      Инерцией при взлете тесно прижимает десантников друг к другу.
      Чернова вопросительно и с возмущением смотрит на Хесуса Риваса. Тот извиняющимся тоном говорит:
      - Извини, но это сила инерции так подтянула меня в твою сторону!
      Грос, услышав это, громко смеется:
      - И кто тебе поверит? Тоже мне, нечаянно!
      Все с улыбками смотрят в их сторону. Лида и Хесус краснеют. Ривас по возрасту годится девушке в отцы, но от шутки краснеет, как юнец. Опустив глаза, он начинает рассматривать кончики своих пальцев.
      Все с облегчением вздыхают, когда самолет, набрав высоту, переходит в горизонтальный полет. Десантники расслабляются, достают фляжки.
      Ортуньо, сидящий рядом с полковником, спрашивает:
      - Можно сделать глоток?
      - Да, можно и попить и поесть. В нашем распоряжении почти три часа полета.
      Все следуют примеру Ортуньо.
      - Помнишь, Ривас, как мы работали на ремонте моторов? - спрашивает Грос.
      Тот, к кому обращен этот вопрос, не любит много говорить и в ответ лишь молча кивает.
      - Если мне не изменяет память, тебе очень нравилась работа. Ты уходил с работы всегда поздно, Тебя так и называли: мастер - золотые руки...
      - Я просто не люблю торопиться...
      - С немцами тебе придется поворачиваться быстрее. То ли ты будешь бежать за ними, то ли они за тобой?
      - Не будет такого, чтобы я бегал от них!
      - Ну, а если говорить серьезно: кто тебя направил в партизаны?
      - Как кто? Партия! - с гордостью отвечает Ривас.
      - И все же почему? Ведь ты со своими золотыми руками мог бы принести гораздо больше пользы, работая на заводе, чем в качестве партизана...
      - Я? Ты что?! Отказаться выполнить задание партии? Ни в коем случае!
      Он хотел еще что-то сказать, но в это время вокруг начали рваться немецкие зенитные снаряды, а лучи прожекторов - "лизать" брюхо самолета.
      И опять воцаряется тишина. Полковник поясняет!
      - Проходим линию фронта по Оке.
      Девушки смотрят на мужчин широко раскрытыми глазами, будто хотят спросить: "А что же будет дальше?"
      В этот момент пилот бросает самолет сначала на одно крыло, затем на другое и входит в затяжное пике, а у самой земли выводит его из-под обстрела. Все крепко держатся за сиденья. В самый критический момент Мария Шаталова неожиданно вскрикивает:
      - Ой, мама!
      Пилот выравнивает самолет уже вне зоны обстрела. Моторы опять ровно гудят, и машина набирает высоту над оккупированной врагом территорией. Альтиметр показывает три тысячи метров.
      Ривас задумчиво отодвигает занавеску на иллюминаторе и смотрит вниз. Затем встает и вглядывается в глубину темного леса. В ответ на свои мысли кивает головой, потом опять садится. Кажется, будто он что-то потерял и никак не может найти. Он просто не может долго сидеть без дела, его руки все время должны что-то делать, а сейчас делать нечего и он задумчив больше прежнего. Из состояния задумчивости его выводит полковник Медведев, который говорит, обращаясь к бойцам отряда: