Арлетт недоуменно взглянула на нее.

— О, я хорошо знаю, вы сейчас будете приводить мне библейские примеры, скажете, что в пятьдесят лет и вы уже будете не слишком молодой и что женщина, между прочим, стареет быстрее мужчины, однако с арифметикой ничего не поделаешь. Арлетт, столь колоссальная разница в возрасте заранее обрекает эту затею на неудачу. Выслушайте меня, Арлетт, прошу вас, ведь все-таки это неприлично, он мог бы быть вашим отцом. Вы можете ответить на это, что он все-таки вам не отец, но скандальный характер вашей связи от того не меняется. Извините меня, я не ханжа, но это просто отвратительно. Нет, Арлетт, вы ни за что не убедите меня, будто вы любите мужчину его возраста, или же вы не знаете, что такое любовь. Напрасно вы улыбаетесь, Арлетт, вы не знаете любви, вы не можете ее знать. Поверьте мне, вот уже две недели, днем и ночью, я мучаюсь, из-за вас я глаз не могу сомкнуть. У меня сердце разрывается, когда я вижу, как вы зря отдаете лучшее, что у вас есть, — вашу молодость; вы себя растрачиваете — вот в чем правда, а он играет вашей жизнью. Если бы еще речь шла о серьезном человеке, но ведь он католик, бабник, страдает комплексом сексуальной неустойчивости, его интерес к женщине длится не дольше нескольких недель. Вспомните, пожалуйста, миссис Фергюсон, как он без памяти влюбился в нее и как грубо затем порвал с ней. Несчастная звонила каждый день. Вас ждет та же участь, Арлетт, это же ясно. Вы сами должны понимать, что для него вы всегда будете просто одной из многих. Арлетт, заклинаю вас, возьмите себя в руки, откройте глаза и поймите, что для него вы всего лишь игрушка. Он сломает вас и выбросит; насладившись вашей свежестью, он будет искать себе другие игрушки, чтобы усиливать, как он выражается, свои творческие порывы. Не говорите мне, что вы уважаете этого человека, я никогда не поверю, что вы, такая изысканная девушка, можете восхищаться легкомысленным, слабым, ленивым мужчиной, даже если ему и удается скрывать свои недостатки за броской внешностью.

Арлетт взглянула на часы, посмотрела на Лизбет и, поднимаясь, спокойно сказала:

— Уже почти восемь, извините, мне пора одеваться к ужину.

— Вы меня не слушали! — сдавленным голосом вскрикнула Лизбет.

— Наоборот, — ответила Арлетт, — я вас выслушала очень внимательно. Чтобы меня убедить, вы использовали два взаимоуничтожающих аргумента.

— Что значит «взаимоуничтожающих»?

— А то и значит, — отчетливо продолжала Арлетт, — что если я должна через несколько месяцев, даже несколько недель, быть выброшена, как сломанная игрушка, то вы, конечно, согласитесь, что проблема старости вовсе не возникнет. Если, напротив, сегодняшняя ситуация сохранится и тогда, когда мне будет пятьдесят, то о сексуальной неустойчивости и речи быть не может.

— Ах, вы уже рассуждаете как он! — воскликнула Лизбет, бросаясь из комнаты Арлетт с выражением отчаяния в глазах.

ОПЫТ 5 ИЮНЯ 1970 ГОДА

(Отчет, продиктованный профессором Севиллой)

Иван и Бесси не получили рыбы ни в 11, ни в 18 часов и на весь день подвергнуты домашнему аресту: никто не должен попадаться на глаза дельфинам. Однако с помощью заранее установленного на иллюминаторе зеркала без амальгамы наблюдение за парой продолжается, а дельфины не имеют возможности видеть наблюдателя. Причем различные издаваемые ими как под водой, так и на воздухе звуки записываются.

В полдень Иван и Бесси проявляют признаки волнения. В 12.10 Иван высовывает из воды голову и несколько раз настойчиво зовет: «Па». В 12.30 почти все его тело появляется над водой, и он, удерживаясь в этой позе сильными движениями хвоста и пятясь назад, оглядывается во все стороны, явно в надежде заметить возле бассейна кого-нибудь из сотрудников. Я в бинокль наблюдаю за ним из-за пластинчатой шторы своего кабинета. Он пять раз громко кричит: «Fish!»9 В 13 часов он в той же позе снова появляется. Но, оглядевшись, без крика исчезает под водой. Несомненно, он считает, что кричать не стоит, раз никого нет.

С 11 до 13 Бесси обменивается с Иваном серией крайне оживленных свистов, но над водой ни разу не показывается. В этой супружеской паре именно на Ивана возложена обязанность общаться с людьми. Бесси настроена не враждебно, но очень сдержанно, и за три недели мы ни на шаг не продвинулись в наших стараниях сделать ее общительнее.

С 13 до 18 часов Иван и Бесси снова предаются своим привычным играм.

В 18 часов (время второй выдачи корма) беспокойство возобновляется. Трижды, в 18.11, 18.26 и 18.45, Иван, как и в первый раз, высовывается из воды, оглядывается, но ничего не говорит. В 18.52 он опять показывается над водой и очень резким, пронзительным голосом кричит: «Па!»

Я решаю появиться. Он замечает меня прежде, чем я подхожу к бассейну, и крнчит: « Fish!». Подхожу ближе. Вот наш разговор:

Севилла: Фа, что ты хочешь?10

Иван: ’ба!

Севилла: Послушай!

Иван: Шай!

Севилла: Па даст рыбу вечером.

Иван: ’ром!

Севилла: Да. Па даст рыбу вечером.

Иван: ’кэй (вместо о’кэй).

Тут я пытаюсь начать с ним игру. Бросаю ему мяч и прошу:

— Фа, принеси мяч!

Но он тотчас исчезает под водой и подплывает к Бесси. У него есть мое обещание, и ему этого достаточно. Зато между Бесси и Иваном происходит ожив ленный обмен свистами. Бесспорно, он сообщает ей. что они получат еду вечером.

С наступлением темноты я появляюсь с ведром рыбы и располагаюсь на одном из плотов. Сразу же подплывает Иван. Восторженные свисты и разные звуки. Бесси тоже подплывает, но держится поодаль, метрах в двух. Я беру рыбину и говорю:

— Фа дает рыбу Би!

Он говорит «Би», хватает рыбину и несет ее Бесси. Беру другую рыбину и показываю ему:

— Рыба для Фа!

Он повторяет «Фа», хватает и проглатывает рыбину.

Так я продолжаю, чередуя рыбину для Би и рыбину для Фа, затем нарочно ошибаюсь и даю ему подряд две рыбы. Он тут же очень энергично исправляет меня, крича «Би», и отдает рыбу Бесси.

Закончив кормление, я прошу Арлетт дать мне ее транзистор, показываю его Ивану и спрашиваю:

— Фа хочет музыки?

(До 6 мая он, едва завидев кого-нибудь из нас с транзистором в руках, кричал «’ка!».)

Однако он отказывается от этого соблазна, погружается в воду и снова начинает играть с Бесси. Она не съела свою последнюю рыбину, и они делают вид, будто вырывают ее друг у друга. Несколько раз я его зову — безуспешно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Голодовка, как и было предусмотрено, вызвала необходимость контакта. Первый обнадеживающий вывод, опыта: Иван не забыл свой английский. Он понял все мои фразы, произнес семь слов: «Па, рыба11, ’шай (вместо «послушай»), ’ром (вместо «вечером»), ’нэп (вместо «о’кэй»), Би (вместо «Бесси»), Фа (вместо «Иван»). Зато с очевидностью обнаруживался фат гораздо менее удовлетворительный. Иван сознательна ограничил контакт с нами лишь самым необходимым, Наверное, он догадался, что голодовка была своеобразным шантажом, чтобы вынудить его возобновить диалог. Если так, то он «надул» нас: он добился своей рыбы с помощью минимума слов. Может быть, нам следовало бы изменить наши умственные стереотипы в отношении Ивана, стараться обращаться с ним как с личностью и пытаться убедить его разговаривать с нами, вместо того чтобы принуждать его к этому механическими способами.

Опыт надо будет повторить для подтверждения или опровержения изложенных выше наблюдений. Но я жду от него лишь незначительных результатов.

— Не заблуждайся на этот счет, — сказал Майкл, — я отказываюсь идти на военную службу не по религиозным мотивам.

Он лежал на животе на раскаленном песке, положив голову на руку и повернув лицо к Питеру. Сюзи сидела по другую сторону Питера и не отрывала глаз от моря. Прибой был слабый, океан от берега до горизонта заполняли три параллельные полосы — белесая, иссиня-черная и цвета бордо. Было очень жарко, сквозь легкую светло-серую дымку сильно припекали лучи солнца. Даже в воде не возникало никакого ощущения свежести. Но так приятно было сидеть здесь, с Питером и Майком, слушать, как Майк рассказывает о своих проблемах. Через голову Питера Сюзи мельком взглянула на него: «Майк красив, он так верит во все, о чем говорит, он пылает, живет лишь ради своих идей. И по сути дела, наверное, именно поэтому я в него не влюблена, ведь я не нужна ему». Она посмотрела на огромные розовые облака, застывшие на горизонте не в горизонтальном положении, а вертикально, ярусами, словно вздутия атомного гриба: «Если Майк не ошибается, будущее не слишком успокоительно».

Питер лежал на спине между Сюзи и Майклом, ладонью левой руки защищая глаза от белесого марева, а правую положив Сюзи на руку, трепетавшую под его ладонью, как теплый зверек. Он пытался прислушиваться к тому, что говорил Майкл, но время от времени поворачивал голову вправо и смотрел на Сюзи. Она сидела лицом к морю, и он видел ее красивый профиль; черты ее лица были безукоризненно правильны, и эта правильность успокаивала. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы сразу почувствовать, что она не смогла бы предать друга, лгать о своих чувствах или не сдержать слово. Всякий раз, когда он чуть настойчивее смотрел на нее, он был уверен, что их взгляды встретятся. Она совсем не похожа на других девушек, не ищет никаких выгод; она всегда все ему простит, умная и спокойная, она будет вместе с ним всегда, до последнего дня вселенской катастрофы, а она наступит не завтра. «Бедняга Майк, вечно пророчит катастрофы. А я в них абсолютно не верю. Мы слишком богаты, сильны и счастливы, чтобы объявить войну кому бы то ни было, а кто же осмелится объявить ее нам? Боже мой! — он взглянул на Сюзи и вдруг изумился. — Она настолько меньше, легче и слабее меня, и, несмотря на это, ее ручка, накрытая моей лапой, придает мне необыкновенную уверенность».

— К тому же я не сторонник непротивлении злу, — тихо сказал Майкл, нахмурив брови и задумчиво склонив на плечо черноволосую голову.

«У него вдохновенные глаза, — подумала Сюзи, — и вид архангела, всегда готового обнажить меч и пострадать за правое дело».

— Непротивленец, — продолжал Майкл, — совсем не приемлет войну, а я ее приемлю: во время второй мировой войны я бы с радостью пошел в солдаты. Тогда агрессорами были Япония и нацистская Германия.

Питер приподнялся на локте, он смотрел, как набегающая волна закруглилась, а возвратная с каким-то всхлипом откатилась по отлогому песчаному скату. Отступая, она натолкнулась на встречную волну, та вздыбилась, поглотила ее, образовала гребень и с силой обрушилась на берег, белая сверху, сине-зеленая внизу. «Он совсем спятил, старик Майк, война во Вьетнаме его доконала, он уже не может думать ни о чем другом». Питер оперся руками на бедра, небрежно вытянул длинные ноги.

— Во всяком случае. — добродушно заметил он, — перед тобой эта проблема не стоит, ты работаешь в лаборатории, субсидируемой государственным ведомством.

Помолчав немного, Майкл ответил:

— Я думаю уйти из лаборатории и открыто поставить проблему, отказавшись принять повестку.

Питер живо повернулся к нему:

— Уйти из лаборатории! Но это же глупо! Ведь мы занимаемся интереснейшими вещами!

Майкл кивнул:

— Все, что мы делаем, захватывающе интересно, но мы работаем на войну.

— На войну? — удивилась Сюзи.

Майкл взглянул на нее и улыбнулся.

— Дельфинов, — сказала Сюзи, — можно использовать в мирных целях.

Майкл покачал головой:

— Да, можно и в мирных. Сюзи, — продолжал он, — я понимаю, что ты не сопоставляла эксперименты, о которых тебе тем не менее так же хорошо известно как и мне. В Пойнт-Мугу на дельфина надевают упряжь, после чего его тренируют: отпускают в открытое море и учат возвращаться к дрессировщикам. В Чайна-Лэйк дельфина учат отличать на корпусе корабля медную пластинку от алюминиевой. Мы же — гвоздь всей этой программы — пытаемся научить Фа говорить. Предположим, нам это удалось, к чему это приведет? К тому, что Фа отправят стажироваться сперва в Пойнт-Мугу, а потом для завершения образования з Чайна-Лэйк. После чего на него надевают упряжь, а это, Сюзи, солдатский ранец.

— И что же? — спросил Питер. — Что в этом плохого?

Майкл промолчал.

— В этом ничего плохого нет, — медленно ответил Майкл, — если война, в которой мы намереваемся их использовать, будет справедливой.

— А она таковой не будет? — с улыбкой спросил Питер. — Что же тебя заставляет так думать?

— Современное положение.

— Какое положение?

— Питер, — сказал Майкл, серьезно глядя на него, — просто невероятно, до какой степени ты невежда в современной политике! Ты все еще веришь в образ благородной Америки, побеждающей злобных нацисте а и громящей японских милитаристов.

Он помолчал и, сдерживая презрение, сказал:

— Теперь агрессоры — мы. Когда я говорю «теперь», — продолжал он через некоторое время, — не понимай это буквально. Американский экспансионизм, по сути, возник в начале века; мне нет нужды напоминать тебе о наших агрессивных войнах против Мексики и Испании.

— Слушай, Майк, — раздраженно перебил его Питер, — я, может быть, не такой уж невежда, как ты думаешь, в современной политике. И я готов согласиться с тобой: вероятно, наша экспансия и в самом деле одна из форм колонизации, но и в этом случае она, во-первых, неизбежна, а во-вторых, лучше, если это будем делать мы, чем русские или китайцы.

— Все это, — заметил Майк, — называется «политическим реализмом», и как раз во имя этого реализма Гитлер пытался покорить Европу.

— Ты сравниваешь нас с Гитлером! Ты отдаешь себе отчет в своих словах?

— Отдаю. То, что Гитлер, с его не такими уж большими возможностями, делал с откровенным цинизмом, мы, обладая колоссальными средствами, осуществляем во имя морали.

— Это неизбежно, — сказал Питер, схватив горсть песку и просеивая его меж пальцев. — Мы — самый богатый, самый сильный, лучше всех вооруженный, технически самый развитый народ.

— Это не аргумент, — твердо возразила Сюит.

Наступило молчание. Питер посмотрел на Сюзи, помедлил в нерешительности и продолжал:

— В конце концов мы несем цивилизацию народам, ответственность за судьбы которых мы берем на себя.

— Ничего подобного мы не делаем, — возмутился Майкл. — Мы ставим над ними кровавых диктаторов и держим эти народы в нищете.

— В нищете? — с иронией переспросил Питер. — А по-моему, мы их просто пичкаем долларами.

Майкл пожал плечами:

— Доллары идут правителям, а уделом народа остается нищета. Взгляни, что происходит в странах Латинской Америки. Наложив лапу на их сырье и наводняя их рынки нашими товарами, мы обрекаем народы этих стран на жалкое существование.

После довольно долгого молчания Питер насмешливо заметил:

— Майк, ты рассуждаешь как коммунист.

Майкл развел руками и брезгливо поморщился:

— И ты туда же.

Сюзи взглянула на Питера, затем вынула свою руку из его рук и встала на колени.

— Ты не имеешь права говорить так, — сердито сказала она.

Питер насупился и отвернулся.

— Да ведь я пошутил, — ответил он смущенно и раздосадованно.

— В том-то и дело, — укоризненно заметила Сюзи. — Разве нельзя поговорить серьезно?

— Прекрасно! — обиженным тоном воскликнул Питер. — Поговорим серьезно. Кто начнет?

— Я, — ответила Сюзи.

Наступило молчание. Потом Сюзи села между молодыми людьми, охватив руками колени. Питер, сжав губы, неотрывно смотрел на море.

— Майкл, — начала Сюзи, — предположим, ты не явишься на призывной пункт. Чем ты рискуешь?

— Пятью годами тюрьмы и десятью тысячами долларов штрафа.

— Практически ты жертвуешь карьерой ученого.

— Да.

— Какая от этого польза?

— Я доказываю, что война во Вьетнаме несправедлива.

— По-твоему, такое доказательство имеет значение?

— Думаю, что имеет. На людей всегда производит впечатление, когда они видят человека, готового пойти в тюрьму ради идеи.

— Ты не находишь, что все это несколько театрально? — спросил Питер.

— Театральность лишь усиливает впечатление.

Сюзи раздраженно покачала головой.

— Хватит об этом. Во всяком случае, театральность — мелочи, не главное. Майкл, — спросила она, — ты твердо решил?

— В принципе, да, но вот когда, еще не решил.

— Почему?

— Будет страшный скандал, а мне не хотелось бы причинять Севилле неприятности. Нужно, чтоб он успешно завершил эксперимент с Иваном, так как после этого он станет таким знаменитым и влиятельным, что я смогу делать все, что захочу, и скандал его не коснется.

— Ты говорил Севилле о своих планах?

— Нет. Севилла не чувствует, что Вьетнам и к нему имеет отношение. Но я убежден, что, как только я сяду в тюрьму, он задумается о вьетнамской проблеме.

— И станет сторонником твоих взглядов?

— Надеюсь. Понятно, если я выбираю тюрьму, то лишь затем, чтобы доказать, убедить. И не только Севиллу. Однако я должен тебе сказать, никого мне не хотелось бы до такой степени убедить, как его.

— Почему именно его?

— Да потому, что он — человек, который полон внутреннего света… И еще потому, что я его очень люблю, — как-то робко, вполголоса прибавил Майкл.

— Как по-твоему, — спросила Сюзи, — почему Севиллу не волнуют эти проблемы?

— Он не знает о них.

— Я полагаю, — вмешался Питер. — что он полный невежда в современной политике.

— Замолчи, пожалуйста, Питер, — попросила Сюзи.

— Я цитировал Майка. Я хорошо усвоил его лекцию.

— Я тебе лекции не читал.

— Нет, читал! В трех частях. С моралью в заключение.

— Питер! — крикнула Сюзи.

— О’кэй! — отвернулся Питер. — Раз я вам больше не нравлюсь, — равнодушно прибавил он, — пойду купаться.

Он вскочил, в несколько прыжков преодолел отделявшее его от воды расстояние и яростно нырнул з волну.

Через секунду он вынырнул и кролем поплыл в открытое море. Плыть, плыть до изнеможения, потом, открыв рот, пойти ко дну, короткое мгновенье агонии — и все будет кончено. Несколькими минутами ранее он был так счастлив, и вдруг — мгновение, несколько слов, и все потеряно. Нет, ему больше не хотелось думать; его тело скользило в воде, он отрегулировал дыхание и плыл кролем с какой-то механической размеренностью, но движение нисколько не облегчало мучительные боли в голове. Он потерял, потерял все, теперь он так же одинок и заброшен, как бездомный пес. Он снова увидел устремленные на него глаза Сюзи: «Замолчи, Питер!» Как будто она дала ему пощечину. Он чувствовал силу своих мышц и быстроту своего кроля, но, несмотря на здоровое тело, ощущал себя слабым, безвольным. Стыдясь, он подавил неудержимое желание заплакать. Неожиданно он с бешенством подумал: «Ну на кой черт мне этот Вьетнам и война! И кому нужно, если и я заставлю посадить себя в тюрьму? Что значу я, один против Соединенных Штатов и тех, кто ими руководит? Щенок, мнения которого не спросят, если захотят утопить. Я потерял ее, — думал он, — она меня презирает». Казалось, что голова вдруг раскололась надвое, боль отняла у него способность чувствовать, словно его оглушили. Он перестал плыть и повернулся лицом к пляжу. Майкл и Сюзи стояли, рядом с ними — Севилла, они махали ему руками. Увидев Севиллу, Питер почувствовал необыкновенное облегчение. Изо всех пи он поплыл к берегу. Прошли секунды, кто-то схватил его за руку, потом за шею. Это была Сюзи, ее лицо, покрытое искрящимися капельками, показалось над водой, и он, стоя в волнах, метрах в двадцати от берега, едва доставая ногами до дна, держал ее на руках, с тревогой вглядываясь в черты ее лица.

— Севилла пришел за нами, — сказала Сюзи, — ему кажется, что он нашел решение. Мы ему нужны, чтобы сделать одно приспособление.

Она смотрела на него, улыбалась ему нежно, по-матерински. Он прижался своей большой белокурой головой к ее голове и закрыл глаза.

Придуманное профессором Севиллой приспособление предназначалось для того, чтобы разгородить бассейн, где находились Фа и Би. Севилла хотел построить его из дерева, сделать его очень прочным и оставить сбоку довольно широкое отверстие, закрываемое скользящей по вертикали дверью, которую могла опускать и поднимать лебедка. Концы толстых деревянных балок, составляющих остов перегородки, были залиты бетоном, а сама она была изготовлена из 35-миллиметровой морской фанеры, привинченной и прибитой к балкам. Так как и речи не могло быть о том, чтобы на время строительства перегородки спустить воду из бассейна, Петер для работы под водой надел скафандр. Фа это послужило поводом для множества шуток, из которых чаще всего повторялась следующая: Фа подплывал сзади и головой слегка толкал Питера в спину, отчего тот терял равновесие и падал на дно. Иногда же Фа, увидев, что Питер привинчивает планку, хватал ртом ею руку с отверткой и не отпускал ее, затем делал вид, будто разжимает челюсти, но едва Питер пытался высвободить руку, сразу же снова их сжимал. Поигран так минут десять, Фа отплывал в сторону, красовался перед Бесси и обменивался с ней веселыми свистами Сама Бесси не принимала никакого участия в этих проделках, но они, казалось, забавляли ее. Ее поведение, по мнению Сюзи, напоминало поведение мате ре, гордо и снисходительно смотрящей на шалости сына.

После целого дня этих утомительных шуток в воду, наконец, бросили сеть, которой Боб и Майкл, держа ее за концы, маневрировали, чтобы отделить Фа от Питера. Фа сразу же вошел в игру и испробовал все свои трюки, стремясь преодолеть препятствие, либо снизу, не обращая внимания на мешавшие ему грузила, либо прыгая вверх. Он, бесспорно, вышел бы победителем из этого состязания, если бы Бесси, едва завидев сеть, не укрылась на другом конце бассейна, испуская такие частые сигналы бедствия, что Фа в конце концов вынужден был поспешить к ней, чтобы ее утешить. Бесси словно парализовало, она склоняла голову налево, потом направо, едва двигая хвостом и испуская невероятно резкие свисты. Сеть, несомненно, напомнила Бесси об обстоятельствах, при которых ее поймали, и, судя по волнению дельфинки, поимка эта, должно быть, протекала крайне тяжело. С этой минуты стала понятнее неестественная робость дельфинки в отношениях с людьми.

Когда перегородка была готова, дверь вставили в пазы; лебедка удерживала дверь в верхнем положении, не давая ей соскользнуть вниз. Севилла знал, что дельфин неохотно проплывает в узкие проходы, поскольку дельфин помнит о естественных ловушках между скалами или о неудачных драках на ограниченном пространстве. Он учел эту неприязнь дельфинов, сделав отверстие больших размеров. Он также велел тщательно обложить с обеих сторон перегородку и дверь стеклянной ватой, обив ее сверху пластиком. Севилла предвидел, что Фа попытается разрушить перегородку ударами головы или, точнее, подбородка. Он решил сделать ее достаточно прочной для того, чтобы она выдержала чудовищные таранные удары дельфина — ведь одним таким ударом он может прикончить акулу, — однако при этом Севилла не хотел, чтобы разъяренный Фа разбился. Поэтому и обивка верхней части, которая возвышалась над водой на добрых два метра, чтобы не дать Фа возможности перепрыгнуть ее, была толще. Севилла полагал, что в своих отчаянных попытках перебраться на ту сторону Фа наверняка будет ударяться об эту надстройку.

Севилла переоценил недоверчивость Фа. Не прошло и часа после установки перегородки, как Фа проплыл в оставленное для него отверстие, сделал круг по второй половине бассейна и вернулся к Бесси. После этого между ними состоялся бурный обмен свистами, словно она отвергла его приглашение последовать за ним и своим отказом его рассердила. Он снова проплыл в отверстие, затем обернулся и позвал ее, но безуспешно. Тогда он, кажется, решил на нее рассердиться и сделал несколько кругов на своей половине бассейна, не возвращаясь на ее половину. Этот маневр взволновал Бесси — послышались ее жалобные призывы. Но даже и тут она не смогла победить свою робость.

Так как плохое настроение Фа не проходило, Севилла решил воспользоваться им и сразу же начать опыт. Он дал знак Майклу, тот пустил в ход лебедку, дверь плавно скользнула вниз и закрыла отверстие: Фа и Бесси были разлучены. Севилла взглянул на часы и громко сказал:

— 14 часов 16 минут. — Затем с некоторой торжественностью повторил: — 12 июня 1970 года, 14 часов 16 минут.

Он оглядел своих сотрудников, взволнованные л молчаливые, они стояли по обе стороны бассейна.

Фа находился к отверстию хвостом, когда опустилась дверь. Так как ее нижняя часть уже была погружена в воду, всплеска не последовало, дверь соскользнула неслышно, лишь глухо стукнувшись о паз на дне. Фа не заметил, как упала дверь, и, только обернувшись, увидел, что отверстие, через которое он приплыл, закрыто стеной, совершенно неотличимой от остальной перегородки. Он замер, в нерешительности поводя головой из стороны в сторону, чтобы лучше оглядеться, потом медленно приблизился к двери и снизу доверху тщательно ее обследовал. Он не произнес ни звука. Закончив осмотр, он с той же тщательностью исследовал все препятствие справа налево. Затем он отплыл назад, высунув почти все свое тело из воды, и, удерживаясь движениями хвоста в таком положении, оценил высоту перегородки над уровнем бассейна. После чего он сделал несколько кругов по своей части бассейна. Ни на секунду спокойствие и уверенность в себе не изменили ему. Просто перед ним возникла новая проблема, и он размышлял, стараясь ее решить.

Бесси сразу же реагировала совсем иначе. Она смотрела на угрожающую дыру, где исчез Фа, и видела, как опускалась дверь, которая отделила его от нее. В ту же секунду она сочла его погибшим и, не скрывая своего отчаяния, заметалась на своей половине бассейна, жалобно зовя на помощь.

Ее призывы немедленно подействовали на Фа. Он издал несколько успокаивающих свистов, несколько раз подряд выскакивал из воды, пытаясь увидеть Бесси, и, не преуспев в этом, решил перейти к действиям. Он сосредоточил все свои усилия именно на двери, то ли потому, что увидел в ней слабейший участок, то ли потому, что, выломав ее, хотел снова отыскать проход, через который он попал сюда. Он расположился в конце бассейна, выгнул спину, набирая воздух, замер и, с ошеломляющей скоростью сорвавшись с места, бросился на препятствие, выставив вперед подбородок. Этот таранный удар был настолько силен, что дверь ходуном заходила в пазах, но сами пазы, широкие и крепко привинченные к раме медными болтами, не поддались.

— Сейчас он начнет все сначала, — сдавленным голосом проговорил Севилла.

Майкл взглянул на Севиллу и заметил, как мучительно исказились черты его лица.

— Я рад, что мы обили дверь, — сказал Севилла.

Он заметил, что его руки дрожат, и сунул их в карманы.

— Но все равно боюсь, как бы он не разбился.

Арлетт не отрывала глаз от Севиллы, она прекрасно понимала, что он сейчас переживает, и в тот момент, когда он спрятал руки в карманы, ей захотелось обнять и прижать к груди его голову.

— Надеюсь, — с сомнением спросила Сюзи, — Иван в состоянии регулировать силу своих ударов?

— Конечно, — ответил Севилла. — Но скоро для него наступит очень опасный момент. Когда он убедится, что ему ничего не сделать с этой перегородкой.

Питер заморгал, посмотрел на Сюзи и спросил:

— Вы хотите сказать, что он может покончить с собой, не вынеся потери Сюзи?

— Вы хотите сказать — Бесси? — улыбнулась Арлетт.

— Да, конечно, Бесси. Ну и дурак же я.

— Боюсь, что я не смогу помешать ему разбиться, — признался Севилла. — Мне кажется, я играю его жизнью.

— И вас это смущает — играть его жизнью? — неожиданно спросила Лизбет с такой злостью в голосе, что Севилла вздрогнул.

Он хотел что-то сказать, но передумал, промолчал и продолжал стоять неподвижно, держа руки в карманах, не отрывая глаз от Ивана.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мне не нравится ваш тон, — спокойно сказал Севилла, по-прежнему неотрывно глядя на Ивана, — поэтому я вам и не ответил. А сейчас, — усталым голосом продолжал он и слабо махнул рукой, словно отгоняя муху, — я был бы вам признателен, если бы вы помолчали; мне необходимо сосредоточиться, чтобы следить за опытом.

— Вы приказываете мне молчать?! — возмутилась Лизбет.

— Я выразился иначе, но если вы так хотите, это почти одно и то же.

Наступило молчание.

— В таком случае мне больше нечего здесь делать, — сказала Лизбет, резко повернувшись.

— Вы находитесь на работе, — заметил Севилла.

Он произнес эту фразу совершенно спокойно, не повышая тона, но в голосе его прозвучало что-то резкое.

— Я уже не на работе, — не оборачиваясь, ответила Лизбет. — Я ухожу из лаборатории.

— Пока я не дал на это согласия, вы должны исполнять свои обязанности.

— А вы согласитесь? — спросила Лизбет, останавливаясь и с ненавистью глядя на Севиллу.

— Подайте мне письменное заявление, — ледяным тоном ответил Севилла, — я вам сообщу о своем решении.

— Какое лицемерие! — воскликнула Лизбет.

Она повернулась к нему спиной и ушла, Севилла проводил глазами ее мощные плечи и вздохнул. С Лизбет покончено. Это произошло слишком быстро и слишком рано, однако теперь, когда дело было сделано, он почувствовал облегчение.

Фа перестал кружить на своей половине бассейна, набрал воздуху, замер и снова как снаряд бросился на дверь. Она лишь слегка вздрогнула. Тогда Фа опять закружился по бассейну. Прошло несколько секунд, и из-за перегородки вновь послышались жалобные призывы Бесси. Фа тут же принял вертикальное положение и в такой позе дошел до края бассейна, однако он, должно быть, подумал, что прыжок через эту преграду невозможен, так как рухнул в воду и, выставив подбородок, снова кинулся на дверь. Вслед на этим он долго пересвистывался с Бесси и после некоторого затишья, которое могло показаться отдыхом, в третий раз нанес по двери мощный удар. На десятый раз, стало ясно, что он уже не надеялся высадить дверь одним махом, а решил взять ее длительной осадой. Видно было, что он действовал по определенному плану, ни на секунду не теряя поразительнейшего хладнокровия.