10

Плеск воды вывел Иви из созерцательного состояния. Освоившись с темнотой, взгляд ее задержался на мужской фигуре, рассекающей гладь залитого лунным светом бассейна. Конечно, это Георгос. Иви смотрела, как он на большой скорости размашисто плавает взад-вперед, почти не поднимая головы из воды. Что же, он так и будет носиться по бассейну, пока не утонет? Словно уловив ее намерения, Георгос подплыл к бортику, рывком выпрыгнул из бассейна и стал на краю – вода струйками бежала по его блестящему телу, собираясь в лужицу у ног.

Иви не отрывала от него глаз. На нем были лишь короткие черные плавки. От этого зрелища у нее перехватило дыхание. Она трепетала перед его ростом, и величиной, и силой, даже когда он представал перед ней в одном из своих безупречных костюмов, но без одежды он казался еще крупнее.

Она и не подозревала, насколько он волосат. У Леонидаса на теле почти не было волос, но их у него не было и там, где им положено быть. Как-то он сказал ей, что лысеть начал с двадцати трех лет.

А у Георгоса были роскошные черные волосы, сейчас они густой массой облегали его хорошо вылепленный череп. Такие же влажные черные завитки курчавились почти по всей груди и черной полосой исчезали внизу, за черными плавками.

Сейчас в лунном свете, с расправленными плечами и сжатыми кулаками, с еще вздымавшейся и опадавшей после яростного заплыва грудью он представился ей вдруг первобытным человеком, только что преодолевшим бурную реку. Теперь он отправится домой, в свою пещеру, где ждет его женщина, готовя своему повелителю еду на костре.

Но этот пещерный житель не примется за нее сразу. Ведь он отсутствовал уже столько дней, высматривая новые места для охоты. Терзающий его голод был совсем иного рода. Иви так и видела его, пожирающего горящими глазами едва прикрытую одеждой подругу. Вот он подходит к ней, хватает сзади за волосы, наклоняет назад, пока не припадает к ее обнаженным грудям, словно голодный младенец, а потом потащит ее в глубину пещеры на их жесткое ложе из меховых шкур и утолит свой голод, и не единожды.

Она все еще пребывала во власти фантастических видений, когда Георгос, вдруг вскинув голову, увидел, как она смотрит на него в окно. Их взгляды встретились и сомкнулись.

У Иви перехватило дыхание от этого пристального, прикованного к ней взора. А потом он подчеркнуто целенаправленно зашагал к дому и, пока было можно, не сводил с нее глаз. Она круто повернулась, прерывисто хватая воздух мелкими глотками, и уставилась на дверь своей комнаты.

Она тут же распахнулась, и на пороге встал он, огромный, темный силуэт на фоне никогда не выключавшегося света в коридоре. Иви облизала пересохшие губы, радуясь, что в комнате нет другого освещения. Резко шагнув внутрь, он закрыл и запер за собой дверь, а она прижалась спиной к подоконнику, в животе у нее все бешено завертелось, сердце почти обрывалось в груди.

Крупными шагами он прошел по ковру, с каждым шагом становясь все больше и больше, и башней навис над ней. Она подняла свои округлившиеся глаза навстречу его вожделенному взгляду, язык у нее вдруг словно распух во рту. Внезапное волнение отозвалось дрожью где-то глубоко внутри.

Но вместе с растущим тревожным опасением росло и желание, притягивая к нему ее взгляд, все тело.

Он рванул с нее сорочку, которая разорвалась пополам, отбросил в сторону, а потом подхватил ее, трепещущую, на руки и понес в постель. Прижал на мгновение к своему влажному телу, жадно обегая горящими глазами ее наготу, потом распростер ее на одеяле и мгновенно разделся сам. Иви поразила быстрота, с которой он возник над ней, эта темная мрачная сила, которая дышит, но хранит молчание.

Она ахнула, когда он раздвинул ей ноги и уселся между ними на пятки, и ахнула еще раз, когда он, словно проникнув в ее недавнюю фантазию, наклонился, обвил ее талию рукой и посадил, запустив свободную руку ей в волосы и выгибая ее назад, пока одну ее грудь не нашел его ищущий рот. Он жадно сосал ее, терся об нее уже немного колючей щекой, лизал, играл с ней, а потом, когда она поняла, что больше не вынесет, втянул в рот весь темный кружок. Содрогнувшись от наслаждения, Иви закрыла глаза и полностью отдалась во власть неведомых ощущений.

Она не пыталась подавить стоны или быть сдержанной. Не существовало никакого завтра. Было только здесь и сейчас, с губами Георгоса на ее груди. Она не знала, что ждет ее этой ночью. Знала только, что хочет того же, чего хочет он, принадлежала ему полностью, безраздельно, выполняя его волю.

Помучив другую грудь, он опустил ее на кровать и отправил рот в неистовое, исступленное путешествие по ее телу. Ни один его кусочек не остался нецелованным или необследованным. Она никогда не думала, что в ее теле таится столько наслаждений, открытых для нее его губами и языком.

Он-то их знал. Георгос показал свою опытность в обращении с женщинами, точно зная, что именно приблизит ее к экстазу, что заставит задыхаться, стонать и извиваться под ним, что заставит ее молить его не останавливаться. – Нет, не останавливайся, – вскрикнула она, когда он прекратил свои действия.

Он не остановился, заменив рот и руки своим телом, заставив ее ахнуть, задохнуться, когда она поняла, что и там он такой же большой, как везде. В горле ее застыло рыдание, глаза плотно зажмурились под напором его гигантского желания, ищущего вход в ее почти девическое тело.

Когда он вдруг достиг, казалось, недостижимого, скользнув глубоко внутрь, глаза у нее широко распахнулись. Вся неловкость исчезла, осталось единственное ощущение глубокого, удовлетворяющего наполнения. Что чувствовал Георгос, она не знала. Он по-прежнему стоял на коленях меж ее ног, подложив ладони под ее ягодицы, сосредоточившись на том месте, где их плоть слилась в одну. Лицо его было в тени, но по его неподвижности можно было предположить, что он молчаливо наслаждается их слиянием.

Его руки взяли ее за бедра и приподняли с кровати, притягивая к себе, в то время как он снова уселся на пятки. Голова откинулась назад с низким горловым стоном, лунный свет скользнул по его лицу, осветив искаженные сладостной мукой черты. Казалось, он испытывал боль, толчками продвигаясь в глубь нее, крепко прижимая ее к себе, словно жаждал, чтобы ее плоть полностью поглотила его, а потом отстраняя, чтобы слегка из нее выйти.

Иви не испытывала боли. Она испытывала глубокое наслаждение. Ее несло в штормовое море, то вздымая на гребень волны, то швыряя обратно вниз для того лишь, чтобы вознести вновь еще выше, чем раньше, все выше и выше. Ее тихие сладостные постанывания переросли почти в мучительные стоны, бедра извивались под его безжалостной хваткой, раскрытый рот втягивал воздух, глаза крепко зажмурились, и наслаждение стало действительно похоже на боль.

Не это ли он все время чувствовал? Ох нет, конечно же, нет. Он не смог бы выносить это так долго.

– Нет, нет, – застонала она, и вдруг ее охватило ощущение столь острое, столь пронзительное и восхитительное, что она вскрикнула, вцепилась в одеяло – ее накрыли пульсирующие, казавшиеся бесконечными волны наслаждения.

Она смутно поняла, что это и есть оргазм, вершина, желанный итог любовных игр. Она подозревала теперь, что никогда бы не испытала подобного е Леонидасом. В тот единственный раз она не чувствовала ничего похожего, его поцелуи и прикосновения не пробудили даже маленькой искорки настоящего возбуждения и желания.

А Георгос вызвал сумасшедшую лихорадку и мыслей и тела с того мгновения, как поцеловал ее сегодня. И все же они не любили друг друга. Ведь не любовь же то, что он проделал с ней в постели, то, что он делал и сейчас.

С ее уст слетело его имя, потерянный крик непонимания, взывавший к нему, чтобы он объяснил, как могла она чувствовать то, что чувствовала, если в этом не было любви. Чтобы он разрешил ее сомнения, чтобы крепко держал, пока это потрясающее до самых глубин ощущение не ослабит свою цепкую хватку.

Ничего этого он не сделал. Он оставался там, где и был, пока его тело не закончило содрогаться в ней, пока она не перестала вздрагивать и не затихла, обмякшая и обессилевшая. Тогда он со стоном вышел из нее и рухнул рядом на кровать, оставив ее с чувством эмоционального одиночества и такого полного физического насыщения, что у нее едва хватало сил дышать.

Последний прерывистый вздох вылетел из ее груди, и она взглянула на него. Его глаза были закрыты, грудь еще яростно вздымалась и опадала, словно он только что долго, долго бежал.

В лунном свете, заливавшем комнату, взгляд ее проследовал от массивной груди до узких бедер и того, что лежало между ними. Не совсем лежало, поняла она, его желание еще не полностью израсходовано.

Изумление в ней быстро уступило место размышлениям. Значило ли это, что он захочет проделать все во второй раз?

От этой перспективы у нее что-то сжалось в животе. Задохнувшись, она невидящим взглядом уставилась в потолок. Вынесет ли она так скоро повторное путешествие на лезвии бритвы? Путешествие к таким сладостным мукам и ощущению, что ты просто взрываешься?

Иви ахнула, когда большая ладонь вдруг покрыла ее плоский живот и начала медленно продвигаться вверх. Он повернулся набок, прикрыв глаза тяжелыми веками, провел рукой по ее правой груди, слегка сжал ее, потер большим пальцем ее сосок, еще и еще, пока он не превратился в тугой маленький шарик. Ее дыхание вновь обрело глубину и свободу, губы мягко приоткрылись.

– Если б я только знал, – непонятно сказал он, – я бы сделал это раньше.

– Знал что? – переспросила она тягучим, как патока, голосом.

– Что Леонидас не был твоим первым возлюбленным. – Опустив голову, он лизнул ее чуткий чувственный сосок и не увидел озадаченного выражения ее лица. Она была слишком поглощена тем, что он делал, чтобы разговаривать, голова ее поплыла, она вновь оказалась на бегущей дорожке, только теперь она знала, что ее ждет, страшась и желая этого больше, чем раньше.

Когда он повернул ее спиной к себе, тесно прижавшись к ней своим гигантским телом и обвив за талию твердой рукой, она сокрушенно и протестующе застонала. Но тут же замолчала, когда он отвел назад ее ногу, положил к себе на бедро и вошел в ее тело, взяв за подбородок и целуя ее задыхающийся рот.

И снова она безраздельно принадлежала ему, постанывая под энергичными действиями его языка, извиваясь под властными движениями его тела.

Второй оргазм был не менее бурным, чем первый, и оставил ее совсем без сил. На этот раз Георгос снова притянул ее к себе, одной рукой накрыв ее грудь, другую положив ей на живот. Сделал он это по-хозяйски.

– Ты прекрасна, – пробормотал он, целуя ее ухо, волосы, шею. – Прекрасна.

Иви вздохнула, странным образом сознавая, что чувствует себя куда больше женщиной Георгоса, чем чувствовала себя женщиной его брата. Может, это чувство и было чисто сексуальным, но секс оказался явно могучей силой – в высшей степени собственнической, приносящей всепоглощающее наслаждение и потребность в удовлетворении. И хотя разум говорил, что Георгоса сегодня завлекло к ней в постель лишь плотское желание, что для этих целей ему сгодились бы другие женщины, она улыбнулась в темноте – женская интуиция подсказывала, что она доставила ему полное наслаждение.

Лежа в его объятиях – тела их так и не разомкнулись, – она вдруг вспомнила странное замечание о том, что Леонидас не первый ее возлюбленный. Иви нахмурилась и застыла.

– Что случилось? – спросил он. – Что-то не так? Скажи мне...

– Почему ты считаешь, что до Леонидаса я была с другими мужчинами?

Обнимавшая ее рука одеревенела, ласкающая ладонь застыла на животе. Тысячами нервных окончаний она почувствовала, как он внутренне напрягся.

– Ты хочешь сказать, что Леонидас и был твоим первым любовником? – звеняще спросил он.

Она кивнула.

Его молчание становилось непереносимо.

– Тебе нравилось быть с ним в постели? – наконец спросил он напряженным голосом. – Он тебя удовлетворял?

По его тону можно было предположить, что ему заранее известно, что Леонидас не был лучшим в мире любовником. Делились ли они по-братски? Или первая жена Леонидаса открыто жаловалась на отсутствие у него мастерства в постели?

Иви заскрежетала зубами от нахлынувшего на нее горького возмущения. Георгос притворялся, что не хотел брать то, что должно принадлежать его брату. Но он это сделал в конце концов. Совершенно безжалостно. А теперь хотел, чтобы она сравнила их в постели. Будь она проклята, если унизит Леонидаса, если позволит Георгосу думать, что он выиграл во всем. Он мог завоевать ее страсть, но никогда не получит ни ее любви, ни преданности.

– Конечно, нравилось, – со свирепой решимостью произнесла она. – Леонидаса я любила. Любовь – не просто техника, Георгос. Иногда это больше слияние душ, чем тел.

– Вот как? – Его рука вновь лениво задвигалась по груди, играя с ней, пока Иви не прикусила губу, чтобы сдержать стон. – Ты бы, наверное, предпочла, чтобы я почитал стихи взамен вот этого, – мягко поддел он. – Или чтобы где-нибудь там тихонько звучал Моцарт.

– Не будь жестоким, Георгос, – выдавила она, глаза ее наполнились слезами.

Он оторвался от нее так резко, что она вскрикнула.

– Но я могу быть жесток, – отрезал он, повалив ее на спину и глядя в ее расстроенное лицо. – Я – оппортунист, дорогая моя женушка. И не смотри так потрясенно. Разве ты не понимаешь, что эти маленькие упражнения в постели законно утвердили наш брак? Твое предложение, Иви, принято целиком и полностью. Сегодня вечером я понял, что буду просто идиотом, если не приму его. Ты молода, красива, сексуальна и будешь отличной матерью.

Он рассмеялся, глядя на ее ошеломленное лицо.

– Разве ты забыла о возможном последствии того, чем мы тут только что занимались?

Да уж, если ты зажглась, тебя не удержишь, а? Не надо краснеть, радость моя! Мне нравится, когда мои женщины немного теряют голову. А ты теперь – моя женщина. Не заблуждайся на этот счет. Леонидас может оставить себе твою душу и твою любовь. Я возьму то, что ему уже больше не нужно.

Он наклонился и поцеловал ее в приоткрытый рот, несколькими короткими толчками своего языка показав, что в чувственном, сексуальном смысле она действительно его. Но она знала это уже задолго до того, как он соединился с ней.

– Я думаю, ты просто несносен, – дрожащим голосом сказала она, когда он поднял голову.

– А я думаю, ты просто роскошна, – ответил он, повергнув ее в полное замешательство.

– А теперь я пойду к себе, – продолжил он с потрясающим спокойствием. – Предлагаю выбросить эту рваную рубашку и немного поспать. Завтра мы уезжаем.

– Куда? – Она потрясенно заморгала.

– Не знаю... пока. Куда-нибудь, где обслуживание в номер, большая кровать и ванна с гидромассажем.

При этих словах сердце Иви встрепенулось. Господи, мысленно она уже находилась там, в этом номере, в этой ванне и в этой кровати... с ним.

– Но... но что мы скажем твоей матери? – Краска стыда залила все ее лицо. – И Эмилии?

– Правду, конечно. Мы решили сделать наш брак настоящим, и это наш законный медовый месяц.

11

– Да это чудесно! – воскликнула Эмилия, когда Георгос выложил за завтраком новость. – Правда, Алис?

– Да... наверное, – вяло согласилась она, переводя озадаченный взгляд серых глаз с сына на покрасневшую Иви, которая надеялась, что ни та ни другая не подумают, что медовый месяц уже начался.

Она на миг прикрыла глаза. Господи, она сама с трудом в это верила. Когда утром она проснулась в своей кровати, все происшедшее казалось нереальным, пока Георгос не постучался. Он вошел, не дожидаясь ответа, подобрал с пола изодранную рубашку, которую Иви хотела поднять, но уснула.

Увидев, что она закрылась простыней, Георгос весело рассмеялся, а потом велел ей одеваться и побыстрее спускаться к завтраку. Как-то так выходило, что когда он говорил «прыгай» , она прыгала.

– Куда же вы поедете? – взволнованно спросила Эмилия.

– Кто же говорит, куда отправляется на медовый месяц, – с кривой улыбкой упрекнул он ее. – Я оставлю Рите номер телефона со строгим наказом звонить только в случае крайней необходимости. Мы с Иви хотим покоя и уединения.

– Конечно, конечно, – Эмилия широко улыбнулась. – Нам бы и в голову не пришло портить вам медовый месяц, правда, Алис?

Алис выглядела так, словно до нее вдруг дошло, что Иви отринула память о старшем сыне ради более красивого и удачливого младшего брата. С горьким возмущением смотрела она на Георгоса, а потом перевела разочарованный взгляд на Иви.

Ее тоже охватило возмущение. Если Леонидас не возражал бы, так почему против его мать? И потом, кончилась ее власть над собой. Георгос околдовал ее такими чувственными чарами, против которых не устояла бы ни одна женщина. Даже сидеть сейчас напротив него за завтраком было сущей мукой. Она удерживала себя от того, чтобы не глазеть на него, чтобы притормозить рвущиеся воспоминания. Георгос... его губы на ее груди... его ладони под ее ягодицами... тело, идеально слитое с ней...

Она вздрогнула, сдавшись, и посмотрела на него. Лицо было непроницаемо спокойным, не напоминая тот искаженный страстью образ, который предстал перед ней при лунном свете. Господи, да она отдаст что угодно, лишь бы снова увидеть его таким.

– Ешь, ешь, Иви, – ровным голосом велел он. – Тебе еще собираться.

Она укладывала вещи, когда в комнату заглянула Алис, неуверенность ее шагов говорила, что, может быть, впервые в жизни она собралась побороться с чем то, а не просто пожаловаться или спрятать голову в песок, как страус.

– Иви, дорогая, – осторожно начала она.

– Да? – Подавив раздражение, Иви улыбнулась и подняла на нее глаза.

– Ты... ты ведь понимаешь, что делаешь, да? Я хочу сказать... Георгос – это совсем не то, что его брат. Леонидас был нежной романтической душой, а этот весь в отца. Очень земной, плотский человек, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Иви очень хорошо поняла, что имела в виду Алис.

Та положила ей руку на плечо.

– Ты ведь не ради Леонидаса это делаешь, да?

– Ради него? – непонимающе переспросила Иви.

Алис вспыхнула.

– Ну это он ведь заставил дать обещание, что вы с Георгосом поженитесь. Может, ты думаешь, что таким образом будешь ближе к Леонидасу, оставшись рядом с его братом? Но они совсем разные, Иви, – предупредила она с панической ноткой в голосе. – Георгос не такой, он похож на отца.