- Зачем?! Отец здесь жил, да не по доброй воле! - Но вдруг начинает откровенничать: - Я даже золото здесь нашел! Шаман богу душу отдавал, тайну открыл, теперь я знаю, но шиш кому скажу. Когда-нибудь, может, Сашке скажу. Сашке сейчас пять годков, пусть разбогатеет. - И уже он торопится дальше, могучий и жалкий в своем уродливом мире.
      - Спросите у него,- советует мне девчушка, показывая на юношу в оранжевом джемпере, который, прислонившись к косяку двери, безучастно слушал исповедь Бибикова.
      - Скажите, "Брат мой, враг мой" написан в ваших краях? - спрашивает он меня с ходу.
      Без особого сожаления объясняю, как обстоит дело.
      - Ах, значит, неподалеку отсюда? Заходи!
      Комната с нишей, плита, за перегородкой кровать, перед кроватью оленья шкура. Парень берет с полки бутылку одеколона и обрызгивает пол, кровать, табуретку.
      - От плиты воняет.
      Запас одеколона у него, видимо, изрядный. {219}
      Появляется дряхлый старик, по-русски он говорит с трудом. Парень переводит. Вместо барабана дед приносит роскошную шапку из лосенка малахай.
      - Старик согласен отдать.
      - Сколько он за нее хочет?
      - За деньги не продает.
      - А водки у меня нет.
      - Так чего ты ходишь? Будь здоров.
      Может быть, это след, оставленный Бибиковым?
      Едва успеваем вернуться на корабль, как Юрий Иванович отдает приказ сняться с якоря. Вечером, в половине одиннадцатого, проходим маяк Биллингса. Берег здесь круто поворачивает на юго-восток, и перед нами оказывается лед.
      ВРАНГЕЛЬ ВЫНУЖДЕН ПОКОРИТЬСЯ
      В четверг, когда разразился шторм, Врангель находился на широте своего острова, но на сто двадцать пять километров западнее его. Он слишком рано покинул материк и продвигался прямо на север, вместо того чтобы держаться северо-востока. Если бы ему удалось углубиться в избранном направлении, то в районе Абердина он достиг бы Шотландского побережья. Но это известно нам. Врангель же знал только, что проник в Ледовитый океан на нартах дальше, чем кто-либо до него.
      Ледовое поле трещало и крошилось, ветер, как щепку, швырял пятидесятисаженную льдину по вьюжному и штормовому морю. Вместе со штурманом Врангель вскарабкался на самый высокий торос: "Величественно-ужасный и грустный для нас вид!" На пенных гребнях дыбящихся волн с грохотом сшибались и разбивались огромные льдины, открытая вода разлилась от горизонта до горизонта. К тому времени они собрали у чукчей такое количество достоверных, совпадающих доказательств о земле, которая будто бы расположена против мыса Биллингса, на языке чукчей - мыса Яккан, что у Врангеля уже не было никаких сомнений в ее существовании. Земля должна была находиться совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, по ту сторону непроницаемой завесы из пурги и дождя.
      Врангель держался до последней возможности и - покорился. Это произошло 23 марта 1823 года. "В мучительном бездействии смотрели мы на борьбу стихий, еже-{220}минутно ожидая гибели", - сообщает нам 302-я страница дневника. Означает ли это, что он покорно сложил оружие? Бесстрастно перечисляет Врангель причины, вынудившие экспедицию повернуть обратно. Мы можем лишь догадываться о том, как умел владеть своими чувствами и страстями этот малорослый человек, и только на миг из-под забрала мелькнуло его подлинное лицо, лицо ранимого человека: "С горестным удостоверением в невозможности преодолеть поставленные природой препятствия исчезла и последняя надежда открыть предполагаемую нами землю, в существовании которой мы уже не могли сомневаться. Должно было отказаться от цели, достигнуть которой постоянно стремились мы в течение трех лет, презирая все лишения, трудности и опасности. Мы сделали все, чего требовали от нас долг и честь. Бороться с силой стихии и явной невозможностью было безрассудно и еще более - бесполезно. Я решился возвратиться.
      Положение места, откуда принуждены мы были возвратиться, было под 70° 51? северной широты и 175°27? восточной долготы, в 150 верстах по прямой линии от берега, скрытого от нас туманом. Глубина моря была 22,5 сажени на илистом грунте".
      История открытия Ледовитого океана - трагические экспедиции Де-Лонга, В. Русанова и многих других - дает достаточно примеров безрассудной смелости, романтического склада ума, способности идти ва-банк, обаяния риска, манящего и смертоносного. Этих людей, чья личная храбрость может служить примером, окружают восхищение и сочувствие, и это последнее берет верх. Но всегда где-то есть грань, за которой храбрость предводителя может обернуться эгоизмом, а средство превратиться в цель. Можно подумать, что этот рубеж возникает перед человеком неожиданно. Но это не так. Он подстерегает каждого изо дня в день, и только среди тех, кто выдержит это испытание, судьба избирает кандидатов в герои, ниспровергатели и первооткрыватели. Экзаменом служит решение этой дилеммы в чрезвычайных обстоятельствах и в полном одиночестве - на плавучей льдине, на баррикадах или в тиши кабинета. Ничто не требует такой моральной закалки, как необходимость отличать цель от средства. Врангель покорился обстоятельствам - это была победа героя трагедии над самим собой.
      Как видим, шторм разразился вовремя: он спас Врангеля и миф о существовании неизвестного острова. {221}
      ПОЛЮС ИСТОРИИ
      К Северному полюсу, полюсу холода и к магнитному полюсу я имею здесь честь добавить полюс истории с координатами 71°12? северной широты и 179°20?55? западной долготы. Приблизительно в этой точке находится центр острова Врангеля. На протяжении ста лет он был средоточием силовых линий исследования Ледовитого океана, дал беспримерные доказательства человеческой верности и преемственности процесса познания.
      Девятнадцатого мая 1845 года "Эребус" и "Террор" снялись с якоря в Саутгемптоне и под руководством Джона Франклина отправились в знаменитую экспедицию на поиски Северо-Западного прохода. Все сто шестьдесят человек, участвовавших в походе, исчезли бесследно. Их стали искать. Одно из пятнадцати спасательных судов, отправившихся на поиски, патрульная шхуна Соединенных Штатов "Геральд" под управлением капитана Келлетта достигла места, где 17 августа 1849 года члены спасательной экспедиции обнаружили маленький скалистый остров (71°17?45? северной широты, 175°24? западной долготы), а несколько позже увидели на юго-западе мощное нагорье. Скалистый островок был назван по имени шхуны островом Геральд, а нагорье - по имени другого спасательного судна - землей Плоуэра. На самом деле это был остров Врангеля. Восемнадцать лет спустя это доказал капитан китобоя "Ниле" Т. Лонг: "Я дал острову имя Врангеля потому, что хотел отдать должное человеку, который сорок пять лет назад доказал, что Северное море открытое море". Человек, считающий себя носителем прогресса, в каждом открытии умеет найти подтверждение всем своим предубеждениям и заблуждениям. В следующем, 1868 году заслуженный немецкий географ А. Петерманн настойчиво требовал, чтобы остров назвали именем Андреева или Келлетта, поскольку Врангель якобы сделал все возможное, чтобы вызвать сомнения в его существовании. И не кто иной, как сам Бэр, должен был из города Тарту бросить на чашу весов свое веское слово. Врангель в то время жил на мызе Йоозу. Когда через несколько лет он умер в Тарту, у своего брата, на косе Яккан стоял уже другой уроженец этого города - будущий куратор Кундаской учительской семинарии Герхард Майдель, но и он не остался последним.
      Потом бесследно исчезла "Вега" Норденшельда, и {222} владелец газеты "Нью-Йорк геральд" Дж. Беннетт, за несколько лет до этого посылавший своего репортера Стэнли в Центральную Африку на сенсационные поиски пропавшего Ливингстона, почуял, что спасение Норденшельда может оказаться сенсацией ничуть не меньшей. С этой целью он завербовал молодого полярного исследователя Джорджа Вашингтона Де-Лонга и приобрел плохонькую парусно-паровую шхуну "Жаннетта", которую приказал снабдить очень эффектной по тем временам телефонной связью. В Беринговом проливе Де-Лонг услышал о счастливом освобождении Норденшельда из ледового плена, но решил продолжать путь, перезимовать поблизости от острова Врангеля, а затем попытаться первым покорить Северный полюс со стороны Чукотского моря ("Северное море открытое море"). Его судно вмерзло в лед уже у острова Геральд и на протяжении двадцати одного месяца дрейфовало на запад; Де-Лонг с большой вероятностью доказал островной характер Земли Врангеля, открыл острова Жаннетты и Генриетты, 13 июня 1881 года потерял свое судно, во время рокового ледового перехода открыл большой остров Беннетта, который вместе с двумя предыдущими составляет теперь архипелаг его имени, и погиб в дельте Лены. Последние строки дневника Де-Лонга потрясают не меньше, чем последние слова Роберта Скотта. Как и Скотт, Де-Лонг был свидетелем агонии своих товарищей - он умер последним.
      Два из многочисленных спасательных судов, "Корвин" и "Роджерс", в 1881 году достигли острова Врангеля, и капитану Берри принадлежит первая топографическая карта острова с экзотическими названиями целого ряда точек: мыс Блоссома, залив Роджерса и пик Гилдерс Хид (1097 метров). 12 августа того же года капитан Купер, переименовав остров Врангеля в Новую Колумбию, объявил его собственностью Соединенных Штатов. К международному конфликту эти события на краю света тогда не привели, но дали возможность неплохо заработать доцентам международного права, которые с рвением, достойным лучшего применения, занимались истолкованием сущности Ледовитого океана, целыми школами блуждая в дебрях таких понятий, как материк, свободное от льдов море, покрытая морским льдом земля.
      Обломки "Жаннетты" течением прибило к берегам Гренландии, и это навело Нансена на мысль возвести неизбежность в достоинство: отдать себя вместе с "Фра-{223}мом" на волю течения и, вмерзнув в лед, дрейфовать через полярный бассейн - революционная идея, которая была высмеяна учеными авторитетами, иными - сочувственно, другими - язвительно. Однако Нансен нашел поддержку у Толля, получившего полярное крещение под руководством Бунге, а сам Толль в свою очередь помог стать полярным исследователем Т. Матисену. Бунге и Матисен в свой черед стали соавторами исследовательской программы, в соответствии с которой в 1911 году "Вайгач" взял курс на остров Врангеля, чтобы уточнить географические координаты залива Роджерса. Через два года на острове Врангеля разыгралась первая трагедия. "Карлук" знаменитого канадского полярного исследователя Вильялмура Стефансона, сжатый льдами, пошел ко дну, а большинство членов команды, перебравшихся на остров, позднее погибло от голода и холода. Наконец, в сентябре 1916 года царское правительство объявило об административной принадлежности острова Врангеля к России, но в водовороте империалистической войны этот циркуляр так и не пошел дальше Петербурга. Летом 1921 года капитан И. Хаммерс на исследовательском судне Стефансона "Сильвер Уэйв" привез на остров Врангеля новый исследовательский отряд. Канадскому правительству этого факта показалось достаточным, чтобы объявить остров принадлежащей ему территорией. Тяжелая ледовая обстановка не позволила Стефансону в ранее обусловленный срок вывезти исследователей с острова. Аугуст Маазик, с которым мы все еще не знакомы, вспоминает: "Я жил в то время на мысе Биллингса, как раз напротив острова, но, конечно, на расстоянии многих миль от него. Позднее выяснилось, что в то время, когда я сидел в своей охотничьей хижине, все трое, двинувшиеся в сторону чукотского побережья, это происходило в 1923 году - погибли во льдах. Эскимоску Аду Блэкджэк они оставили на острове Врангеля ухаживать за четвертым членом исследовательской группы - Найтом, который так тяжело болел цингой, что не мог уйти вместе с остальными. Если бы я знал, что они нуждаются в помощи, я, наверное, нашел бы какую-нибудь возможность прийти к ним на помощь, позднее же я не видел на побережье никаких следов их пребывания там, так что, пожалуй, все они погибли на морском льду". Когда Стефансон летом того же 1923 года привез новый, хорошо оснащенный отряд зимовщиков, состоявший из четырнадцати человек, {224} их встретила там только Ада Блэкджэк. Этот последний отряд Стефансона сменила канонерская лодка "Красный Октябрь", водрузившая на острове флаг Советского Союза, после чего 20 августа 1924 года последовало официальное заявление Советского правительства о причислении острова к советским полярным владениям. Постоянное поселение на острове возникло в 1926 году, когда там была построена полярная станция и обосновались эскимосские семейства. Вместе с будущим видным полярным исследователем Г. Ушаковым, который какое-то время в качестве уполномоченного исполнительного комитета Дальневосточного края носил титул "правителя островов Врангеля и Геральда", сюда прибыли летчик Отто Кальвиц и его бортмеханик Леонхард, и жизнь стала входить в обычную колею. Эдуард Лухт на своем "юнкерсе" привез с материка пятнадцать племенных оленей, тем самым была заложена основа стада, которое к настоящему времени, согласно оценке ботаника В. Мазинга, так выросло, что представляет угрозу для гнездовий пернатого мира: любимое лакомство оленей - утиные яйца. Географ Лембит Китсинг, многолетний исследователь острова Врангеля, считает, что его следует объявить заповедником. "Разве вы не знакомы с Рейном Мянником с Врангеля? - спросит меня через несколько недель мать Димы. - Его все знают, ведь он из Вильянди". - "Эта земля как белый лист бумаги. Никто не знает, что будет на ней написано". Метко сказано. Принадлежат эти слова выдающемуся эстонскому революционеру, основателю газеты "Уус ильм" в Нью-Йорке, народному комиссару водного транспорта СССР Николаю Янсону.
      ЗЛОВЕЩИЙ 180-й
      Нас ведут, словно старушку через шумную проезжую улицу. Дорогу прокладывает ледокольное транспортное судно, за ним озабоченно и настороженно следует маленький сейнер. Плавучие льды на минуту-две раздвигаются, освобождая узкий проход, в который, кряхтя, втискивается "903". Это совсем не похоже на беспечное спокойствие "Вилян".
      - Откуда он вдруг взялся?
      - По-моему, он дежурит у ледяной перемычки, проводит суда поменьше через лед, - отвечает старший помощник. {225}
      Изучаю в бинокль корму идущего впереди судна. "Сула", Таллин!
      - Да, это ваш корабль.
      - А вдруг там есть знакомые?
      - У нас нет радиосвязи.
      Жду, когда расстояние между нами сократится. Натягиваю на плечи полушубок и бегу на нос корабля. С капитанского мостика "Сулы" кто-то выходит на крыло.
      - Когда вы вышли из Таллина?
      - ...из Владивостока... - ловлю я слова сквозь свист ветра, с каждой минутой набирающего силу, и потом еще: - ...Привет Таллину...
      Вот и все. Передаю эти приветы, правда, с некоторым опозданием. Мы направляемся к северо-востоку, чтобы кратчайшим путем выбраться из льдов. Остров Врангеля всего в нескольких километрах от нас, но из-за низкой облачности его совсем не видно. Пролив, по которому мы идем, носит имя Лонга - в честь капитана "Ниле". В тринадцать часов пересекаем 180-й меридиан и переходим в Западное полушарие. Несколько раз судно с такой силой ударяется о лед, что мы задерживаем дыхание и вздыхаем только вместе с двигателем. После обеда завариваю кофе, вода оказывается соленой. В воздухе что-то чувствуется, что-то порочное и зловещее окружает 180-й меридиан, который разрезает остров Врангеля надвое и касается материка у мыса Рыркайпыян. На языке чукчей это название означает "Где-кончается-проход-моржей". Полтора века он носил имя Нордкап - мыс Северный.
      ТРУД, НАЧАТЫЙ ЛЕЙФОМ*, ЗАВЕРШЕН
      Кук:
      "29 августа (1778) мы подошли к побережью Азии, которое во всех отношениях похоже на расположенное напротив побережье Америки и представляет собой низкую, покрытую коричневым мхом сушу, отлого поднимающуюся в сторону внутренней области страны, и лишенную не только лесного, но и снежного покрова. В низине, расположенной между морем и холмами, находится озеро 1, которое, насколько различает глаз, тянется на юго-восток. Крутой скалистый мыс на этом побережье, с коорди-{226}натами 68°56? северной широты и 180° 51? восточной долготы, получил название Кап Норд"2.
      Вот эта скалистая коса и служила для моржей пограничным столбом, западнее которого они не заплывали. Так она стала пограничной вехой и для береговых чукчей, которые, в отличие от оленных, не занимаются скотоводством, а живут оседло и охотятся на морских животных. В защищенной от ветра впадине, среди высоких скал, расположилась последняя деревня охотников на моржей или, наоборот, первая, если смотреть на нее не со стороны Кука, а с противоположной - с запада. "Резолюшн" и "Дисковери" чукчи заметили издали. Извращенная фантазия современного европейца нарисует, пожалуй, эффектную картину этой встречи, полную суеверного страха, экстатических выкриков шамана, воинов, застывших, как соляной столп, и оправдание для создания подобной картины он нашел бы в предположении, что впервые увиденные парусники должны были потрясти чукчей не меньше, чем потрясло бы его, европейца, появление маленьких зеленых космических пришельцев на его обеденном столе. Но сила сопротивления неискушенной человеческой психики страху и ужасу на самом деле куда больше, чем это принято считать. У меня нет сведений о том, как вели себя жители Рыркайпыяна в тот памятный день, которым оказалась среда. Можно только предположить, что они поступили так же, как и их соплеменники несколько раньше в Беринговом проливе, - то есть хладнокровно и решительно. Огонь в очагах был погашен, чтобы дым над хижинами не выдал их присутствия, женщины и дети были отосланы в укрытия в скалах, все, кто мог держать в руках оружие, заняли линию обороны; но и в самом здоровом обществе всегда найдется белая ворона, которая со временем становится поэтом, философом или кибернетиком. Так и тогда один молодой, лет двадцати, чукча подкрался к самой кромке воды, оперся о длинный, многослойный лук, наращенный с помощью рыбьего клея, и стал внимательно следить за этими диковинными, надутыми ветром химерами, о чем он через сорок четыре года, уже дряхлым стариком, в этих суровых краях человек стареет быстро, - подробно расскажет деревенскому {227} парню из Эрла, обладателю диплома медицинского факультета Тартуского университета, Эриху Киберу, когда тот, сопровождая Врангеля, прибудет сюда 10 апреля 1823 года.
      Врангель:
      "...мы заметили на востоке скалу, далеко вдававшуюся в море. Она соединялась с берегом длинным низменным перешейком и с расстояния 14 верст казалась отдельным островом. На перешейке находилось несколько чукотских хижин.
      Не было сомнения, что мы достигли места, которое капитан Кук в 1777 году 1 назвал Кап Норд. Два холма. соединенные с запада на восток перешейком, море на юге и все другие местные признаки согласовались вполне с рассказом Кука, а определенное впоследствии положение места совершенно удостоверило нас, что мы достигли Северного мыса".
      Шрам на правой щеке Врангеля появился от секстанта. Он то и дело примерзал к щеке, и Врангель отрывал его вместе с кожей. Кук был в море уже третий год и очень тревожился за свой хронометр, который на четвертом году экспедиции в Петропавловске все-таки отказал окончательно. Тем удивительнее точность обоих моряков при определении координат Северного мыса:
      Кук, 1778: 68°56? сев. широты, 180°51?, т. е. 179°09? зап. долготы
      Врангель, 1823: 68°55?16? " 180°00? "
      В действительности 68°5б? " 179°28? "
      Десятого апреля 1823 года в этом географическом пункте круг, опоясав Азию, замкнулся, не оставив уже сомнений, что Америка - самостоятельный континент. Труд Лейфа и Колумба был завершен в том месте, "Где-кончается-проход-моржей".
      ТРЕВОГА
      За иллюминатором каюты вращается тщательно сплетенный беловолокнистый лаглинь. Последние часы волна мотает его с такой силой, как будто на лаге бьется большая рыба. Больше всего мы боимся шторма, и вот он уже на подступах. Тревога желтым туманом просачивает-{228}ся во все корабельные отсеки. Она сидит рядом со мной за обеденным столом, где сегодня царит необычная тишина, и тянет меня за руку из каюты на капитанский мостик. Среди мирно поблескивающих стрелок приборов настроение улучшается. Почему? Наверно, здесь кажется, что с помощью штурвала мы держим в руках свою судьбу. Но это штурвал речного корабля, похожий на элегантный транзисторный приемник, который висит на шее на тонком ремешке. Выходящий из коробочки привод достаточно длинен, чтобы управлять судном с крыла мостика или даже из каюты, - лежи себе на диване и знай пощелкивай: правая кнопка поворачивает корабль направо, левая - налево. Мне это красивое устройство сегодня напоминает игрушку моего сына - железную дорогу, на вид почти настоящую. "Сула" вернулась обратно на свой сторожевой пост у перемычки, и теперь рядом с нами опять только сейнер, прыгающий на волнах параллельно нашему курсу. Настороженная тишина обеденного стола просачивается и на мостик.
      Вечером уже и на мостике не становится легче. Кажется, только воля капитана и штурвального держит корабль на воде. Два темных неподвижных силуэта, но когда синеватый отблеск ночного освещения падает на лицо капитана, на нем отражается такая откровенная тревога, что я поспешно отвожу взгляд. Все чаще обтекаемый корпус рефрижератора зарывается в бурлящую воду и изгибается под ее напором, как лист жести. Обычно буйство шторма возвышает душу. Ему редко удается одолеть металл, чаще он пользуется халатностью человека, проникая в какой-нибудь неукрепленный люк, расшатавшийся уплотнитель. Теперь же я вижу, как длинный, грузный корпус корабля все время изгибается и податливость металла кажется нестерпимо противоестественной.
      Спускаюсь вниз, в машинное отделение. В его грохочущем полумраке хмурый грек, словно летучая мышь, мечется от одного агрегата к другому. Каждый раз, когда винт выскакивает из воды, двигатель резко увеличивает обороты. Старик смотрит на меня воспаленными глазами и показывает большим пальцем на обшивку. В этой железной стене, старательно выкрашенной в белый цвет, скрывается сейчас механизм жизни и смерти. Десятки тысяч швов и заклепок сварки не дают нам рассыпаться на части, для этого все они должны чуть-чуть поддаться. {229} Не слишком мало, потому что тогда стена развалится, но и не слишком много, ибо тогда "903" даст течь. Каждый лист, каждый пилерс и шпангоут играет в эту игру сам по себе и в то же время в унисон со всеми, вслепую и до предела точно, как мускулы наездника. По ту сторону пятимиллиметрового запотевшего металла - Чукотское море. Надолго ли?
      ЕЖЕМИНУТНО МЫ ОЖИДАЕМ ГИБЕЛИ
      Мыс Северный был свидетелем всех трех этапов исследования Арктики.
      На протяжении веков в поединке между человеком и природой природа оказывалась противником более сильным.
      Эпоху ничьих открыл Норденшельд, остановившийся ненадолго на Северном мысе для археологических раскопок. Ему первому удалось пройти весь Северо-Восточный проход с запада на восток. На это ушло два года. В сотне миль до Берингова пролива лед сомкнулся вокруг "Веги" и вынудил экспедицию зазимовать.
      В годы первых пятилеток перед Советским государством встал вопрос об экономической эффективности Северо-Восточного прохода. Можно ли возлагать надежды на морской путь? Или к промышленным районам Северной Сибири следует проложить железную дорогу?
      Первым кораблем, прошедшим Северо-Восточный проход за одно лето, был "Сибиряков", который вел капитан Владимир Воронин. Этот примечательный поход состоялся в 1932 году и был последней ничьей. Недалеко от места давней зимовки "Веги" "Сибиряков" обломал в тяжелых льдах лопасти винта, а потом сломался почти полуметровой толщины гребной вал (!), и "Сибиряков" вошел в Тихий океан под гигантскими черными парусами, сшитыми из брезента, которым покрывался уголь в трюме. Зато в Петропавловске-Камчатском моряков ждала правительственная телеграмма:
      "Горячий привет и поздравления участникам экспедиции, успешно разрешившим историческую задачу сквозного плавания по Ледовитому океану в одну навигацию.
      Успехи вашей экспедиции, преодолевшей неимоверные трудности, еще раз доказывают, что нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевистская, смелость и организованность. {230}
      Мы входим в ЦИК СССР с ходатайством о награждении орденами Ленина и Трудового Красного Знамени участников экспедиции".
      Среди четырех подписей этой телеграммы одна принадлежала народному комиссару водного транспорта СССР Николаю Янсону. С его именем связаны первостепенные события в исследовании Советской Арктики, включая экспедицию "Челюскина" и создание на Северном полюсе дрейфующей станции папанинцев.
      Один из самых тяжелых ответных ударов Дальний Север нанес экспедиции "Челюскина". Приобретенный в Дании новый корабль во всей своей девичьей красе почти прошел Северо-Восточный проход, но в Чукотском море попал в ледовый плен и 13 февраля 1933 года пошел ко дну. Борис Могилевич, заместитель начальника экспедиции Отто Шмидта, погиб, сто четыре человека в самый разгар зимы спаслись на неустойчивой льдине и дрейфовали на ней. Общими усилиями зимовщики добились ничьей, а затем перетянули чашу весов в сторону первой трудной победы. Все они были спасены благодаря небывалому в истории авиации воздушному мосту, одной из опорных точек которого был Северный мыс. Ровно через два месяца после катастрофы неутомимый Кренкель неутомимый потому, что конечно же он участвовал и в походе "Сибирякова", послал в эфир свою последнюю радиограмму. В лагере к тому времени оставалось шесть человек. Капитан Воронин последний раз вымыл после обеда посуду, по старой морской традиции привел лагерь в порядок. Знаменитая радиограмма гласит:
      "Ледовитый океан. Лагерь Шмидта. Только что узнали, что три самолета поднялись в воздух, последний раз зажигаем сигнальный дым. Кончаем радиосвязь. Через полчаса покидаем лагерь Шмидта, оставляя здесь Советский флаг".
      Рыркайпыян носит теперь имя Шмидта - итог долгого пути многих поколений и многих народов, на котором были произнесены и слова Врангеля: "ежеминутно ожидая гибели".
      ВСТРЕЧА С ЧИТАТЕЛЕМ
      За ужином на столе только консервы. Анна Алексеевна мучается морской болезнью, большинство ребят тоже не явились в кают-компанию. Корабль тяжело перевали-{231}вается с борта на борт, перегородки скрипят, от сотрясения распахиваются двери, все время падают какие-то предметы, при большой волне с грохотом ударяюсь о переборку. Дверь в каюту ребят оставлена открытой настежь. Они лежат одетые. Петр читает рассказ об их одноруком школьном товарище Толе, который ловит рыбу и охотится за двоих. Я догадываюсь, почему сегодня у него такое высокое изголовье, и не мешаю ему. По плану сегодня я должен был встретиться в Пеледуе с читателями и вот встречаюсь с ними: обмениваюсь с порога взглядами, ловлю в ответ бледную улыбку; все-таки встреча состоялась и, может быть, оказалась содержательнее, чем когда-нибудь прежде или позже. Начинаю верить, что в определенных условиях человеку необходима книга - хорошая или плохая, потому что когда положение еще хуже, книга служит подспорьем и твердой почвой, а под нами она с каждым часом становится все более зыбкой.
      Зажигаю свет в теплой каюте, собираюсь углубиться в чтение, завариваю кофе крепче, чем обычно, заталкиваю обрывок бумаги в щель между дверцами шкафа, чтобы дверь не бренчала. Теперь она дребезжит приглушенно, почти уютно, повторяя судорожную дрожь механизмов и стыков обшивки, как будто все нервные окончания корабля протянулись к полированной фанере шкафа.
      Волна ударяет в зеркальное стекло окна. Я задергиваю занавески - все, сколько их есть, на всякий случай.
      ШТОРМ
      Через сутки у нас становится совсем скверно. Судно явно начинает уставать. Беспорядочные волны с шумом накрывают его, и корпус колышется вместе с ними, как плохо подогнанный плот. Он уже не успевает перевести дух между атаками волн. Напряжение перешло в судорожную тряску, сквозь которую все чаще слышится захлебывающееся дыхание двигателей. Воздух насыщен микроскопическими каплями воды, нет ни неба, ни горизонта, что же до сейнера, то виден только его капитанский мостик, но он преданно остается рядом с нами, и значение его моральной поддержки растет с каждым часом. {232}
      Это случилось в полдень. Пронзительно зазвенел сигнальный звонок, и лицо капитана стало наливаться кровью.
      - Товарищ капитан, корабль не слушается руля, - послышался голос Петра раньше, чем умолк звонок.
      Стрелки медленно оседают на нуле. Юрий Иванович бросается к пульту, перебирает кнопки, как клавиши, неожиданно пронзительно зазвенел какой-то другой сигнальный звонок, стрелки же остаются неподвижными.
      - Ручное управление! - кричит капитан, но Петр уже стоит за штурвалом, за которым его почти не видно.
      - Слушаюсь.
      - Ну, Петька, теперь держись, - совершенно спокойно и не по уставу говорит вдруг капитан. - Помни - от борта до борта сто восемьдесят поворотов штурвала.
      Этим штурвалом они еще ни разу не пользовались.
      - Товарищ капитан, не вижу компаса.
      Это правда. Зачем речному кораблю столько компасов? Потому его и нет около ручного штурвала, он помещается где-то в далеком углу капитанского мостика.
      - Я позову Толю на вахту.
      Телефон молчит.
      - Я сбегаю за ним, - предлагаю я.
      Но тут дверь распахивается, и на пороге стоит Толя.
      - Нет тока, - говорит он, - генератор полетел.
      - Знаю, Толя, - говорит капитан. - Стань к компасу и сообщай Петру курс. Аварийного тока нам хватит...
      Но вдруг он начинает прислушиваться, ища подтверждения чему-то, смотрит поочередно на каждого из нас, и я замечаю, что на мостике стало тихо.
      - Левый главный двигатель.
      Мы ложимся в дрейф.
      Видимость - сто метров.
      Теперь из строя выходит радар.
      Может быть, я напрасно обижаю радиста, может быть, он вовсе не обязан знать радар, но по чутким, как воздух, радиолампам он стукнул ручкой отвертки. Это взбудоражило нас всех и не могло сказаться иначе на радаре. Мы ослепли.
      Так наступает ночь. Она не приносит облегчения. Судно сотрясается, и перо ведет по странице косую строчку, {233} как будто кто-то толкает меня под локоть. Иллюминатор на мостике распахнут настежь, капитан из-за поднятого воротника шубы смотрит вверх, в темноту, и время от времени вытирает лицо полотенцем. Ветер воет, где-то хлюпает вода, голоса природы звучат все ближе, все яснее. Еле-еле светятся в тумане кормовые огни сейнера, иногда он надолго исчезает за невидимой волной. Сейчас кажется, что кроме этого света и нет ничего, что он и есть надежда, что уже и это жизнь, если можно бесконечно долго смотреть на едва светящуюся надежду. {234}