Это редко бывает прямая. Овраг можно перейти быстрее, если идти по диагонали. Сделав в степи крюк, так чтобы в полдень можно было отдохнуть в тенистой дубраве, тоже дойдешь скорее, чем по прямой. Иногда полезно даже остановиться и понаблюдать за пролетающей птицей. Итак, подсознание первопроходца все время решает сложнейшие уравнения и сообщает свое решение ногам, которые делают то, что им и положено делать. Тропа, которая остается после того, кто шел первым, это его характер. Пейзаж, который он впитывает в себя, - созданная им картина, его творение.
      А потом появляется второй; он видит след, оставленный предшественником, и доверяется рождающейся дороге. То тут, то там срезает он ее напрямик, но в душе его сразу начинает звенеть сигнал тревоги, напоминаю-{190}щий, что лучше вернуться на тропу. В конце концов тропу протаптывают так глубоко, что она становится похожа скорее на траншею, чем на дорогу, и вместо синеющего горизонта путник видит обтрепанные корни растений, бурые полоски гравия и бесплодного песка. Он идет вперед не оглядываясь, вслепую - это не лень, так предопределено традицией. В его памяти всплывают обрывки рассказов первопроходца, он знает, что где-то здесь шумит тенистая дубрава, рокочет река, и рано или поздно оказывается возле дерева, о котором так много слышал, за это время под ним появился пивной ларек. Но когда он вернется домой, он расскажет детям, что видел такие-то края и места.
      Это вовсе не рассуждение о технике путешествия. Так развивается и наука, а если взять шире, так совершается процесс познания вообще. Детский сад, средняя школа, университет - все они увлекают человека на проторенный, проверенный опытом путь, отдельные отрезки которого на протяжении тысячелетий протоптаны в земной тверди так глубоко, что от того, кто на них ступит, будет скрыто все, кроме узкой щели неба над головой, а по ночам Полярная звезда видна оттуда, как со дна ущелья, Это не хорошо, но, к сожалению, и не плохо, а просто неизбежно. Правда, там, в глубине, темно и душно, и это вызывает чувство недовольства. Жаждущие справедливости в знак протеста шагают задом наперед или ложатся на землю, и действительно в таком положении Полярную звезду они, пожалуй, видят даже лучше. Иногда первопроходец ошибался - это его святое право. Но разве не печально, что ложную информацию, какой-нибудь скороспелый вывод или просто ошибку вычисления потомки передают из рук в руки благоговейно и многозначительно, как святые мощи? В половодье вода вырвала с корнем дерево и бросила его на дороге путника, который шагнул в сторону, чтобы обойти его. Дерево давно превратилось в каменный уголь, но люди по-прежнему совершают этот крюк вокруг несуществующего воспоминания о нем, совершают хмуро и глубокомысленно, как будто выполняют тяжелую работу. Потому-то мы и должны беречь в себе светлую память о первопроходце, что она в свою очередь пробуждает воспоминания о синеющем горизонте, который, когда-то распахнулся перед его взором, о широком и приветливом просторе, от которого он отрезал себе столько, сколько ему было по силам, оставив нам весь остальной {191} мир - чтобы мы сами его измерили шагами и сами открыли. Но хватит ли еще у нас желания встать на цыпочки?
      И ОПЯТЬ ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ СНАЧАЛА
      Вылезаю из самолета, взваливаю на спину рюкзак и поправляю планшетку, где все еще ждут своего великого часа поставленный на предохранитель компас, штормовые спички и остро наточенный нож. Уже совсем темно, и становится еще темнее, когда на посадочной полосе один за другим гаснут сигнальные огни. В воздухе чувствуется близость моря, соль предштормового моря, которую ветер высасывает из темноты. И никаких следов поселка. Переступая через спящих, прохожу полутемный зал ожидания и оказываюсь на шоссе. Шоссе! Это приятное открытие. Но где же Певек?
      "Где же город?" На аэродроме Певека этот вопрос звучит так же глуповато, как и в Юлемисте. Пассажиры играют в карты и, к счастью, не обращают на меня никакого внимания. Мои попутчики исчезли быстро и незаметно, будто растворились в темноте, я остался один. Один, но зато на Чукотке. Так это началось. Чем кончится?
      На столе шумит электрический чайник, на зеленом горошке в консервной банке тает кусок масла. Слава крошит туда еще и колбасу. Наше соревнование в приготовлении завтрака закончится, пожалуй, вничью. Это происходит уже на следующее утро. Мой адрес - улица Попова, 10, комната номер 19.
      КАК РОЖДАЮТСЯ ГОРОДА НА БЕРЕГАХ СЕВЕРО
      ВОСТОЧНОГО ПРОХОДА
      Чтобы узнать, сколько камней на одном гектаре земли, не обязательно пересчитывать их все до одного, достаточно провести стометровую полосу и сосчитать только те камни, которые на ней лежат. Это довольно точный способ при условии, что полоса проведена совершенно непроизвольно. Итак, я протянул руку к полке, где хранится архив редакции, ткнул пальцем в стопки газет и попал на 1956 год.
      18 янв. 1956 г. Связь налажена! Как красив поселок Красноармейский ночью, когда сияет в электрических ог-{192}нях, словно оазис на темном силуэте гор. Издалека слышится грохот бульдозеров, и неожиданно, преодолевая огромное расстояние, разносится: "Говорит Москва!" И ты чувствуешь, что этот затерявшийся в горах поселок живет одной жизнью с Родиной.
      4 янв. 1956 г. Хотя на нужды красных яранг было отпущено 400 000 рублей, улучшения в культурно-массовой и воспитательной работе среди оленеводов не было достигнуто, слабо ведется работа и по ликвидации неграмотности и малограмотности среди местного населения.
      В тот же день: некоторые колхозы и многие бригады успешно выполнили государственный план заготовок.
      15 февр. 1956 г. В колхоз "Теркипхат" привезли первый дом. Трое суток чукчи жгли в горах костры, указывая тракторам путь. (Я хочу обратить особое внимание на это сообщение!)
      5 февр. 1956 г. Заголовок на странице газеты: "Где купить соль?" Ее нет в деревне, нет и в Певеке. Неделю спустя, 12 февр. 1956 г.: в айонском магазине нет керосина, нет хлеба; работникам почтового узла, когда они хотели купить свечи, нагрубили. Завмаг Губанов открывает магазин всего на два часа, а товары у этого разгильдяя лежат под снегом.
      13 апр. 1956 г. Командировочные, живущие в гостинице, вынуждены сами ходить на озеро и колоть лед, чтобы достать воды. И еще о гостинице 16 мая 1956 г.: командировочные спят по двое на кровати.
      10 февр. 1956 г. Оленеводы колхоза "Теркипхат" съехались на годовое отчетно-выборное собрание. Им были показаны фильмы "Счастье Андруса", в главной роли Энн Адуссон, и "Тень и свет", в главной роли Симона Синьоре.
      20 марта 1956 г. Привлечь нарушителей санитарных норм к уголовной ответственности. Взимать плату за санитарную очистку со всех жителей поровну, включая домашних хозяек и детей. Через месяц, 25 апреля 1956 года, это противозаконное постановление было отменено.
      25 мая 1956 г. Устанавливается административная ответственность за галдеж, драки, непристойные хороводы, сквернословие, за настырное приставание к гражданам, за организацию азартных игр и гадание на картах.
      Постановление поселкового Совета за номером 27, от {193} 22 июня 1956 года, пункт третий: запретить в поселке Певек останавливаться машинам перед домами, магазинами и учреждениями, за исключением погрузочно-разгрузочных работ. Пункт пятый того же постановления: определить скорость передвижения машин и мотоциклов в поселке Певек не более 15-ти километров в час.
      Так рождаются на берегу Северного Ледовитого океана первые города.
      ОТКРЫТИЕ ПЕВЕКА
      Возвращаясь 8 марта 1821 года из первой поездки по льду вдоль берега моря, предпринятой на нартах с целью изучения местности, Врангель попал в живописнейший край. В этом месте ширина Чаунской губы достигала почти ста километров, примерно на такое же расстояние она простиралась на юг. Со скалистого восточного берега в западном направлении тянулся каменистый полуостров с крутыми отрогами горы Раутан. Врангель направился на оконечность полуострова. И был приятно удивлен, обнаружив там маленький заливчик с устьем на северо-запад, защищенным, однако, от штормов островом Раутан. Врангель определил координаты мыса - 69°43?50? северной широты, 170°47? восточной долготы - и присел отдохнуть. Он вспомнил Матюшкина, который сейчас невесть где, за какими горами и долами, вместе со странным англичанином улаживает дела на анюйской ярмарке. Врангель снова открыл дневник, зарисовал местоположение полуострова и дал мысу имя Матюшкина. Повернув голову влево, он еще раз оглядел укрытую от ветра бухту, на берегу которой через сто двадцать лет будет построен Певек.
      14 августа 1936 года на пароходе "Свердловск" сюда прибыл первый Чаунский геологоразведочный отряд Всесоюзного института Арктики во главе с Н. И. Сафроновым, чтобы проверить наличие донной горной породы темно-коричневого цвета, которую обнаружил годом раньше академик С. В. Обручев. Эта горная порода оказалась касситеритом - основной рудой, содержащей олово, - крайне необходимым народному хозяйству сырьем, отсутствие которого ставило советскую промышленность в зависимость от мирового капиталистического рынка. Геолог М. И. Рехлин обнаружил необычайно богатые валкумейские залежи, что и решило судьбу этого района. {194}
      КАК В СТУДЕНЧЕСКОМ ОБЩЕЖИТИИ В ТАРТУ
      Стучусь в дверь, за которой, по моим расчетам, должен проживать Виктор Купецкий. На нем мягкие фланелевые брюки, блуза в красную клетку, на ногах комнатные тапочки. Он среднего роста, с зачесанными назад волосами, с веселыми глазами. Виктор вытирает полотенцем тарелку.
      - Меня прислал к вам Володя.
      - Какой Володя?
      - С Диксона.
      - Вы что, с Диксона?
      - Нет, из Таллина.
      - Шутите?!
      - Не шучу.
      - Присаживайтесь. Завтракали? Где вы остановились?
      - Напротив, у Славы.
      - Не знаю его.
      - Я тоже. Он инженер с вашей радиостанции. Мы вместе прилетели.
      - Что вас сюда загнало?
      - В общем, хотел бы немного посмотреть здесь, а потом ехать дальше. Хочу попасть к Берингову проливу.
      - В таком случае вы выбрали неправильный маршрут.
      - Почему?
      - Вам нужно было лететь в Анадырь, а оттуда уже добираться на каком-нибудь судне или случайным самолетом дальше. Певек ведь расположен в тупике.
      - Там видно будет. Я надеюсь на Немчинова.
      - Вы с ним знакомы?
      - Пока нет.
      - Он довольно суровый начальник. Суров, но справедлив, как поется в одной песне. Попытаться можно. А что вас еще интересует?
      - Например, погода. Ведь это ваша профессия? Как люди переносят здесь зиму?
      Он уступает мне стул, наполняет алюминиевый чайник водой, ставит его на электроплитку, заговорщически подмигивает мне и, как это делают во всех общежитиях, заталкивает плитку под кровать. Я сижу за четырёхугольным столом, покрытым белой клеенкой, она вся в зарубках и порезах от ножа. Стол, полка, крышка чемодана, {195} табуретка у стены и ночной шкафчик гнутся под грудами книг. Установить профессию или сферу интересов хозяина по ним невозможно, но они делают комнату уютнее и действуют подбадривающе.
      - Ах, погода? - ухмыляется он мне в лицо, как будто мы с ним невесть какие старые знакомые, а к вечеру мы такими уже и стали.- Ах, погода? Ну, так запишите в свою тетрадь, что годовой перепад температуры в Певеке - 80 градусов, а в Эстонии - 70. В июне в Чаунском заливе 25 процентов ясных дней, и на Чудском озере столько же, в июле у нас 20 процентов, на Сааремаа - 30. Абсолютный минимум у нас минус 50, а у вас минус 35. В Вилсанди...
      - Да вы знаете об Эстонии куда больше, чем эстонцы о Чукотке!
      - А вам известно, что в Тагамыйза, на мысе Кийпсааре, есть поющие пески?
      - Черт побери, этого не знает даже Юхан Пеэгель*!
      Он роется в груде книг около кровати, вытаскивает какой-то журнал и бросает его на стол.
      - Я работал в Эстонии в гидрографической экспедиции. Тут моя статья о поющих песках Кийпсаареского мыса. Хотите почитать?
      - Конечно, хочу, почему же не хотеть? Разрешите, я заварю вам теперь кофе?
      Попиваем кофе и жмуримся от удовольствия.
      - Почти как в старом "Фейшнере", - говорит Виктор лукаво. Он коренной ленинградец, как и большинство людей, работающих на этом побережье.
      БЫТ
      Улица Попова расположена на краю поселка. Сам дом похож на барак посредине длинный коридор, хоть на тракторе по нему езди, двери в обоих концах открыты настежь днем и ночью, потому что сейчас в общем-то лето. Уборная находится в конце дома, рядом с умывалкой. Где-то среди старых построек я увидел будку, поднятую на высокие столбы, которую в силу своей извращенной фантазии принял за что-то вроде сторожевой башни хлебозавода. Но это была всего-навсего уборная. Певек расположен на скале в зоне вечной мерзлоты, и уборную здесь делают так: между высокими столбами кладут же-{196}лезную плиту шириной в два метра, снабженную петлями. Весной этот замерзший до состояния полной стерильности монумент трактором отволакивают в залив, где он во время таяния льдов вместе с плитой погружается на дно. Такое на первый взгляд примитивное решение вопроса на самом деле очень даже рационально, во всяком случае до тех пор, пока отсутствует теплоцентраль. Но постепенно морская вода все же загрязняется. На Дальнем Севере равновесие в природе зыбкое, как у одра умирающего, достаточно небольшого толчка, чтобы нарушить его непоправимо. Снег смягчает, а мороз упрощает многие проблемы благоустройства - не на деле, конечно, а в воображении обитателей. Если в наших краях зима с ее белоснежным покровом в круговороте природы явление довольно кратковременное, грань между двумя циклами жизни, то здесь столь же временным воспринимается короткое лето. Под снежным покровом поселки Дальнего Севера кажутся идеально чистыми: все, что падает на землю, через несколько дней покрывается белым снегом. В начале же лета всего, что падало, оказывается так много, что уборка становится немыслимым делом, таким же, как борьба с самим временем года. И вот в дверь санинспектора уже стучится спасительная зима.
      Я рад, что в Певеке и - в конце моего путешествия - в Анадыре увидел устремленный в будущее взгляд, который не обволакивали пустые слова, а сопровождали и подкрепляли дела и первые очертания нового Дальнего Севера. В Анадыре я прошелся по отрезку улицы длиной в триста метров, покрытому бетоном. Это было приятное новшество. Когда человек по дороге на работу и с работы домой месит изо дня в день грязь, он убежден, что делает это временно. Так он может жить долго, может быть, даже всю жизнь, находя иллюзорную опору в сознании, что эта жизнь - временная. Он может посеять за домом редиску, которая созреет к будущей осени, но никогда не посадит перед домом для своих детей кедр или карликовую иву. Все это - социальные проблемы нашего Дальнего Севера, трудные и оптимистичные.
      Певек отмечен суровой романтикой импровизаций, и современные четырехэтажные каменные дома в центре поселка предъявляют уже серьезные претензии на титул города. В то же время в нем сохранились и приметы первых лет заселения "дикого севера", когда загорелые каюры оставляли перед рестораном свои нарты. По улице {197} мчится такси, его водитель, судя по всему, ничего не знает об истории поселка и о скорости пятнадцать километров в час, которая так трогательно напоминает времена паровоза Стефенсона и машиниста во фраке. Почти безветренный залив жонглирует расплывчатыми отражениями белых кораблей, в порту краны день и ночь с грохотом заполняют каменным углем зияющие пустотой бункера пароходов. Поселок невелик, и отовсюду все видно и слышно, ночное зарево портовых прожекторов и нервозное бренчанье звонков на кранах достигают улицы Попова, которая находится на другом берегу полуострова, если не ошибаюсь, на его южной стороне. Моря здесь вдосталь и рыбы тоже, - если верить Виктору, очень вкусной и невероятно голодной рыбы: стоит насадить на крючок красную тряпицу - и она клюет! В продмаге рыба наличествует уже, конечно, в виде консервов, иными словами - позади у нее путь примерно такой же длины, как и у меня. Магазинный ассортимент вполне удовлетворял мои холостяцкие запросы, но оценка хозяек, думается мне, была бы критичнее и конкретней. Я хотел купить яйца, но их распределяют только по детским садам. Летом здесь можно купить молоко, у поселка свое стадо в восемьдесят голов, это немного, но сколько-то молока дают детям и зимой. Магазин большой, модный и опрятный, единственная очередь стояла за вином. "Вася, заплати за восемь ящиков!" эти слова я услышал не в магазине, а в редакции газеты. "Ощущение ценности денег атрофировалось", - сказали мне там же; кстати, это же самое явление поднимает сейчас голову и в Эстонии. "Тебя будут считать белой вороной, если вернешься из Магадана без пива". Расположенный на тысячу четыреста километров к юго-западу Магадан является областным центром, которому подчинен и Анадырь - столица Чукотского национального округа. Недалеко от редакции я видел землянку. Ее покинули совсем недавно, но тем красноречивее свидетельствует она о темпах роста Певека. Посреди поселка, напротив книжного магазина, на заборе стадиона, я заметил объявление о футбольном матче. Мне казалось, что я сумел по достоинству оценить значение этого факта, но я ошибся. Даже самые сдержанные из моих собеседников строили разговор так, чтобы хоть мимоходом упомянуть о стадионе, делая при этом паузу, достаточно длинную, чтобы я мог вставить несколько похвальных слов. Стадион был гордостью поселка и его любовью. {198} На каждом шагу чувствовалось, что он уже успел оздоровить здесь социальную атмосферу. На Дальнем Севере люди и города кажутся прозрачными, социальные процессы словно на ладони, активность реагентов можно увидеть и измерить, как в пробирке. Директора одного рудника характеризовали так: трудяга, ростом великан и капитан футбольной команды. Наверное, следует добавить, что из-за вечной мерзлоты в тундре разбить футбольное поле очень нелегко, а на этом узком и скалистом полуострове места было совсем не много.
      В штабе морских операций, в комнате Купецкого, передо мной разложили газету и попросили выписать один абзац. Вот он. Семья московского инженера "решила провести отпуск на Чукотке, в местечке, именуемом Певеком. Москвичи обосновались на берегу небольшого озера, поставили палатку. Вокруг расстилалась пустынная тундра. Однажды днем они увидели на берегу озера медвежонка. Побежали к нему...". Коллеги Купецкого водили пальцем по строчкам и смеялись. Кое-кто, может быть, и обиделся за свой город, которого не заметили ни инженер, ни медвежонок. За окном штаба, под ногами возвращающихся с работы жителей, громыхал деревянный тротуар, по улице мчался автобус - точно такой же, как в Таллине или Сочи. Это последнее уточнение я сделал с умыслом, потому что если курсирование самого обыкновенного автобуса и характеризует Певек с положительной стороны, то в глазах специалистов он должен показаться кирпичом, брошенным в окно министра автомобильной промышленности. Действительно, трудно понять, почему до сих пор не создан автобус, приспособленный для полярных условий. Неужели только потому, что Север далеко, а люди там живут уравновешенные и терпеливые? Суровость чукотского климата колеблется от 5,2 до 6,9 балла, а это значит, что условия здесь такие же или даже еще более тяжелые, чем в овеянном легендами Мирном, где суровость климата характеризуется числом 5,7. В этих условиях срок жизни машин сокращается наполовину, потребление топлива увеличивается на 24 процента, а расходы на эксплуатацию в два с половиной раза больше. За год Магаданской области в целом это нанесло убыток в 10 миллионов рублей.
      Мне захотелось поговорить с руководителями этого симпатичного города.
      - Расскажи тогда и о моих заботах, - сказал Слава. {199}
      - Могу рассказать, но вряд ли из этого выйдет какой-нибудь толк.
      А со Славой дело было вот как. Он внезапно вырос передо мной из темноты аэродрома, и я сунул руку в карман. Это всегда производит впечатление, будто, кроме носового платка, там может быть еще кое-что. Он не спускал глаз с меня, а я с него. И вдруг я заметил, что на нем точно такое же пальто, какое я ношу у себя дома.
      - Откуда у вас это пальто?
      Вопрос испугал меня самого.
      - Купил, - ответил он удивленно, - в Вильянди.
      На краю поселка мы вылезли из кузова грузовика. Певек уже приготовился ко сну. Слава показал мне гостиницу и исчез в направлении своего общежития.
      - Я дам вам ключ, - сказала женщина, оценивая меня пронзительным взглядом, - дома у меня свободная кровать.
      Спертый воздух коридора был насыщен запахом щей, который исходил, казалось, от бриллиантов этой дамы. Тут дверь с грохотом распахнулась и на пороге появился все тот же Слава. Он с первого взгляда оценил ситуацию.
      - Пошли, - сказал он, - переночуешь у меня в общежитии.
      Его фельдфебельские окрики начинали мне нравиться. Он колотил в дверь, пока не разбудил коменданта и не получил от него раскладушку и матрац. В Вильянди живет его мать, но сам он ленинградец.
      В Певеке сейчас 10 тысяч 270 жителей, сказали мне в исполкоме. Рабочей силы в поселке достаточно, но в большинстве своем она низкой квалификации, к тому же очень велика текучесть кадров. Как везде, причина в жилищных условиях. Жилой площади приходится всего по 4,7 квадратных метра на человека, и стоимость одного квадратного метра доходит до 600-800 рублей, что все-таки ниже магаданской. Нет соответствующих условиям проектов, строительством культурно-просветительных учреждений занимались пока недостаточно. Растет в Певеке только порт. Поселок, в котором живут в основном холостяки, за счет появления второго члена семьи превратится в город с населением 17-25 тысяч человек. Грузооборот порта, составляющий сейчас 420 тысяч тонн, за пять лет удвоится. Объекты обычные - больница, столовая, гостиница. Как и везде на берегу Ледовитого океана, одна из самых трудных проблем - проблема воды. В Певеке {200} ее решат, построив запруду на озере. Другая сложность- энергетическое хозяйство. Затраты на электричество составляют от одной четверти до двух пятых себестоимости металлов, которые тут добываются. Электростанция работает на каменном угле. Нефть? Если бы тут была своя нефть! В Анадыре, говорят, уже нашли. Новичкам труднее всего привыкнуть к резким перепадам температуры: в понедельник минус двадцать, во вторник - минус пятьдесят. Трудно привыкнуть и к обилию мучных блюд, а весной недостаток витаминов вызывает головокружение и кровотечение из носа. Как с этим борются? Делают населению витаминные инъекции. И вот что еще; приказ о начале и об окончании отопительного сезона спускают из Магадана.
      Я говорю о Славиных заботах. Он недавно женился и хочет привезти сюда жену. Она окончила в Ленинграде текстильный институт.
      - К сожалению, жены молодых специалистов часто не находят у нас работы по специальности. Жена одного врача авиаинженер, а работает в отдела геологии. Без работы жена вашего друга, конечно, не останется, но скорее всего ей придется преподавать в школе.
      - А в школе обучают чукотскому языку?
      - Знаете, время ушло вперед, теперь в этом нет уже надобности. Чукчи переняли очень много слов из русского.
      - Когда здесь были созданы колхозы?
      - В 1948 году.
      - Какое место занимает Чукотка в народном хозяйстве Советского Союза?
      - Мы помогаем в решении трех государственных проблем: золото, олово, ртуть. Зазвонил телефон.
      - Это вас.
      - Давай сюда, бегом! - слышу я голос Виктора Купецкого. - У нас начинается диспетчерское совещание, пойдет разговор и о тебе.
      ХОЗЯЕВА СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО ПРОХОДА
      Пройдя между рядами стульев, Купецкий подходит к карте, берет указку и начинает давать пояснения. Взгляды всех обращаются к двухметровой карте, занимающей весь простенок. К ней кнопками прикреплены вычерченные карандашом схемы разных размеров - оперативные {201} карты ледовой обстановки; они рождались на моих глазах в соседней комнате, где мне читали историю о московском инженере и о медвежонке. За столом и у стены сидят капитаны в форменных куртках с погонами. Последний ряд стульев странным образом пустует. Забираюсь в угол и раскрываю на коленях дневник. В конце длинного стола сидит Немчинов.
      - Здесь наш прогноз подтверждается, - объясняет Купецкий будничным голосом, как будто говорит не о завтрашнем, а о вчерашнем дне, - мы предсказали, что на Биллингсе будет на два градуса ниже нормы, так оно и есть.
      Капитаны кивают головами - они понимают, что это означает дополнительное топливо, замедленный ход судна, трудную вахту.
      - У Северной Земли мы предсказывали один градус ниже нормы и ошиблись - там все в норме.
      Я начинаю понимать, насколько точно подходит к Арктическому флоту термин штаб морских операций. Это самое настоящее штабное совещание, где Немчинов - командующий фронтом, Виктор - начальник штаба, а командиры разных родов войск - эти серьезные, молчаливые, застывшие в неудобном полуобороте капитаны, ни один из которых не делает пометок, потому что это только отвлекло бы внимание от карты, куда устремлены их взгляды. Сейчас перед ними раскрывается обстановка завтрашнего поля боя, составленная из объединенных данных и донесений ледовой разведки, десятка метеостанций, показателей воздушных зондов, измерителей водных потоков и аналогичных материалов соседних штабов. Картина завтрашнего поля боя, на котором они один на один встретятся со своим извечным врагом. Этот неутомимый противник сегодня так же грозен, как десять и сто лет назад, но он повторяется. И повторяет он не незначительные тактические атаки, а стратегические решения, которые здесь, в этой комнате, становятся известны раньше, чем враг успеет привести свои силы в боевую готовность.
      - Каковы перспективы в западном районе? - прорезает тишину голос Немчинова. - Прошу вас хорошенько подумать об этом, задержка с приходом западных кораблей вызывает серьезную тревогу. - Он не смотрит на Виктора, его взгляд прикован к карте, как будто он ведет с ней безмолвный разговор.
      - Придется вывезти,- глухо отвечает Виктор, испод-{202}лобья глядя на начальника, как провинившийся школьник.
      Здесь скрывается какой-то подтекст, смысл которого мне не очень ясен, но он заставляет капитанов рассмеяться, громче и раскатистей всех самого Немчинова. Ему свойственны молниеносные, резкие переходы, собранию он навязывает быстрый бодрящий темп. Его сжатые в кулаки руки опираются на голый стол, в его невозмутимости - ощущение собственного превосходства над создавшимся положением. Он младше многих собравшихся здесь капитанов, но не надо быть психологом, чтобы заметить: он пользуется у них авторитетом, даже популярностью. "Разыщите Немчинова", - посоветовал мне на Диксоне Валерий Лосев. Если бы я держал путь в обратном направлении. Купецкий, вероятно, посоветовал бы мне разыскать на Диксоне Майнагашева. Теперь наступает очередь докладывать помощнику по перевозке грузов. Немчинов о чем-то спрашивает его и слышит в ответ длинный ряд чисел. Кто-то из капитанов уточняет тонны и мили. Цифры, цифры, цифры. Единственная бумага - карты, висящие на стене. На совещании нет ни одной женщины.
      - Я серьезно прошу вас говорить короче, - произносит Немчинов, и теперь уже никто не смеется.
      Совещание он ведет как-то по-своему - взглядами, движением бровей, точной интонацией, можно подумать, будто с присутствующими его соединяют раскаленные ниточки нервов и уверенность заговорщиков, твердо знающих, что остались считанные минуты до того момента, когда царский поезд взлетит на воздух. Неужели надо было отправиться в Певек, чтобы понять: в мире нет ни одного вопроса, который нельзя было бы решить на сорокаминутном совещании? Правда, время капитана - это время корабля, а оно точно исчисляется в рублях и копейках, которые платят из собственного кармана. Может быть, имеет смысл и на суше измерять не только пользу, но и издержки каждого собрания - в рублях, в сотнях, тысячах рублей? Здесь подстегивает рубль, подстегивает характер. Я испытывал все бoльшую симпатию к этому человеку. Теперь поднялся молодой кудрявый капитан. Темпераментно жестикулируя, он запальчиво доказывает, свое право двигаться быстрее каравана: судя по всему, неиспользованных прав у него не меньше, чем у его судна неиспользованной скорости, заранее обдуманные сравнения взрываются эффектно и убедительно. {203}
      - Прошу точнее, - говорит Немчинов.
      - За последние сутки мы сделали двести реверсов. Шли самым малым ходом, а караван все равно отстал. Этак я, чего доброго, угроблю машину. Ни один двигатель не выдержит такого режима...
      Он улыбается, ища сочувствия, а рука делает округлый жест, будто приглашая к танцу.
      - Нет, капитан N безусловно ошибается, - говорит Немчинов, обращаясь ко всем присутствующим. Ему уже ясно, что причины выступления скорее психологические, чем технические. Он мог бы улыбнуться, как это позволил себе кое-кто из пожилых капитанов во время зажигательной речи кудрявого, но он этого не делает. В зале воцаряется неловкая тишина, когда Немчинов повторяет бесстрастным голосом: - Капитан N безусловно ошибается. По авторитетному мнению механиков, ваша машина может выдержать двести реверсов даже в течение одной вахты. Порядок передвижения остается прежним, товарищ капитан, ибо ваша крайняя недисциплинированность не гарантирует, что вы явитесь на рандеву вовремя.
      Я успеваю записать это высказывание слово в слово и опять восхищаюсь тем точным, несколько старомодным русским языком, которым пользуются на флоте. Кудрявый ошарашенно опускается на стул, и вид у него такой, будто на деревенской вечеринке при всем честном народе он получил пощечину, глаза на его растерянной физиономии беспомощно моргают.
      И тут я чувствую на себе ехидный взгляд и слышу слова начальника:
      - Ну, так что мы будет делать с этим эстонцем?
      БЕЗ РЮКЗАКА
      - Я уже все знаю, - говорит Слава, едва я успеваю войти в комнату. Сколько у тебя времени?
      - Пятьдесят минут. Хватит, чтобы написать письмо и уложить рюкзак.
      - Успеется, - решает Слава.
      Но к письмам это отношения не имеет. Финкой он вскрывает консервные банки в таком количестве, будто собирается заняться сравнительным анализом их содержимого. Сковорода начинает потрескивать и шипеть. Я сижу за столом и пишу письмо. Непонятное кряхтенье заставляет меня обернуться. Впервые в жизни вижу, как {204} упаковывают мой заплечный мешок. Кажется, я не успел еще сказать, что мы довольно уютно обжили эту комнату: на окнах появились занавески, на столе клеенка, кофейник, обросли мы и кое-какими привычками.