Все миновало, как дурной сон. Такой конец наверняка не удовлетворил бы социолога. Ведь это было пусть микроскопическое, но все-таки отступление, бегство. Куда? На лоно природы. Я убежден, что большинство людей, которые бегут с Севера, бегут не от природы, а от самих себя. Я лег на землю, ощутил ее влажность, коснулся пальцами травинки. Это была красная, фиолетовая и желтая медовая трава, Pedicularis, если вам угодно, а чуть поодаль плотным ковром росли небесно-голубые незабудки. Эти прозрачные краски действуют, как родниковая вода на истомленного жаждой, ведь северные поселки похожи на серую пустыню, где единственная зелень - осколки разбитых бутылок из-под шампанского. Защита природы на Севере в самом прямом смысле слова означает защиту человека, и нигде эта проблема не является такой вопиюще социальной, как в этом краю самого зыбкого экологического равновесия, где жизнь достигла крайнего предела своих возможностей, пустив в ход последние резервы. Наверно, было бы проще вырвать из дневника эту страницу, разорвать ее в клочья, а обрывки сунуть в нору лемминга, где эти строки, а вместе с ними и свидетельство моего малодушия исчезли бы навеки. Симпатич-{160}ный грызун переварил бы их и приумножил кучу в своем отхожем месте, на будущий год она послужила бы удобрением для тундровых шампиньонов, а перед читателем предстал бы путешественник без страха и сомнений, который в таком виде больше нравился бы не только другим, но и себе самому. Ну, а что дальше? Как быть с жизнью? И с моими друзьями здесь, которые не сбегают, а остаются и выстроят до конца свой Северо-Восточный проход? "Арктику нельзя покорить лобовым ударом",- сказал несколько дней тому назад капитан Доценко. Постепенно я начинаю понимать глубокий смысл, скрытый в этих словах.
      РУССО НА ЧУКОТКЕ
      До Врангеля здесь побывала экспедиция Биллингса. Русские авторы назвали ее несчастливой, таковой она и была на самом деле. "По всей видимости, дух Кука не витал над его давним спутником", - записал в своей книге секретарь экспедиции Мартин Сауэр. В свое время Иосиф Биллингс служил у Джемса Кука судовым офицером и астрономом, дважды побывал в Беринговом проливе и в Чукотском море; это Екатерина II призвала его на службу Российскому государству и, как только до Петербурга дошла весть, что Лаперуз отправился к Тихому океану, тут же спровадила на Дальний Восток. Биллингсу было поручено определить точное местоположение Колымы, открыть земли, которые, как предполагалось, расположены против ее устья, исследовать северное побережье Чукотки, а затем, проплыв через Охотск в Тихий океан, посетить Алеутские острова, Америку и Японию. Дел, как видим, было предостаточно. Корабли, необходимые для такого похода, должен был построить он сам. Экспедиция выполнила лишь мизерную часть возложенных на нее задач и закончилась бы еще более плачевно, если бы в ее составе не было молодого Сарычева, первоклассного моряка, будущего адмирала, однако и он не сумел побороть мрачную самоуверенность англичанина. Астроном Биллингс оказался бездарным руководителем, но человек он был не робкого десятка. Вместе с обозом кочевых чукчей он совершил исключительное для своего времени путешествие от Берингова пролива на побережье Колымы. Никто этого от него не ожидал и ожидать не мог. Географическая ценность этого опасного для жизни {161} марафона была незначительна. Но участники экспедиции привезли богатый этнографический материал и зарисовки, которые в большинстве своем позднее, увы, таинственным образом исчезли. Вообще будто какой-то злой рок преследует документы, рассказывающие об открытии Сибири: то они сгорают, то их теряют или забывают под банками с вареньем, откуда их извлекают только через несколько сотен лет, и когда они наконец попадают в печать, то в блеске их неожиданного появления на свет божий стушевывается само географическое открытие, поблекнув за давностью лет.
      Но у капитана Биллингса был секретарь по имени Мартин Сауэр. Подобно тому как Кук оправдал свое имя в роли кока, так Сауэр оправдал свое имя в роли секретаря, а еще больше - в качестве автора книги путешествий, которая и в самом деле написана с кислой миной и весьма ироническим пером. Этот невысокого роста, апоплексического вида господин с красным носом легко и бурно обижался и так же быстро отходил, но, в отличие от большинства путешественников, его чувства так же откровенно и с такой же скоростью, как в жизни, пылали и охлаждались на страницах дневника. Малоизвестное сочинение Сауэра во многом является незаменимым источником. Например, большинство составителей энциклопедий с удивительной точностью называют 1768 год, когда была убита последняя стеллерова морская корова. Эта дата названа господином Сауэром в его книге. Может быть, его следовало бы считать основоположником науки об охране природы в ее современном виде. А какая великолепная деловитость скрыта в нижеследующем описании деловитость, убедительнее всяких восклицательных знаков дающая представление о невероятных трудностях и испытаниях, которым подвергались первопроходцы, и о тех, кто эти трудности преодолевал. Кроме древесины, все строительные материалы для кораблей Биллингса везли из Иркутска. До Охотска это примерно 3200 километров, до Нижнеколымска - 3900. А помимо строительных материалов - пятилетний запас продовольствия, свечей, мыла и водки на триста человек. Все это упаковывали в Иркутске в ящики по сорок килограммов каждый, зашивали их в полотно, которое потом смолили, чтобы оно стало водонепроницаемым, после чего ящики зашивали еще раз, только теперь уже в юфть, из которой на месте назначения шили сапоги для команды... Чтобы перевезти {162} полуторагодовую норму припасов на сто человек, находящихся в Нижнеколымске, понадобилось две тысячи возов, а в Охотске людей было в два с половиной раза больше. Но это еще не все. Дорога была, мягко говоря, трудной. Нередко лошадь выдерживала только один конец. Поэтому у каждого ямщика кроме шести лошадей в упряжке было еще по две запасных, сверх того верховой конь. Семь тысяч возов - это значит: больше десяти тысяч лошадей! "Лошадь в один конец" - для эстонского крестьянина такое звучит невероятно, и Сауэр беспокоится, что больше двух тысяч лошадей нет уже ни у кого. Как известно, якуты всегда были (а отчасти остались и сейчас) коневодами, представителями далекой степной культуры в Ближней Арктике, и конный обоз, растянувшийся без конца и края, для этих широт так же типичен, как верблюжий караван в Аравийской пустыне. Несмотря на это, исследовательские экспедиции явились для якутов обузой непосильной. Добавим, что одно из самых ярких описаний гужевой повинности времен Витуса Беринга более полувека провалялось в Пылтсамааском дворце и было опубликовано в Тарту только в 1930 году.
      Из Охотска в Нижнеколымск - около тысячи пятисот километров - Сауэр проехал верхом на северном олене, в сопровождении корабельного плотника и тунгусов, которых мы теперь называем эвенками. У тунгусского седла нет стремян, и помещается оно между лопатками оленя. Тунгус перекидывает левую ногу через седло, одновременно опираясь правой рукой на луку и с размаху вскакивает в седло. Во время езды тунгусы подбирают скрюченные ноги под себя - фокус, которому корабельный плотник так и не сумел научиться, в результате чего большую часть пути ему пришлось бежать за оленем. Поводья заменял длинный ремень, один конец которого был привязан к оленю, а другой - к господину Сауэру: иначе стоило только седоку упасть, олень тотчас просто-напросто убежал бы. А господин Сауэр падал! "За время трехчасовой езды по меньшей мере раз двадцать..." - писал он. Тем более неожиданно звучит признание Сауэра: этому смешному, сентиментальному человечку, у которого под полосатым жилетом и цепочкой от часов билось справедливое сердце, жалко расставаться с эвенками! "Я был очарован мужеством, деловитой расторопностью и внутренней уравновешенностью наших проводников, той достойной восхищения стойкостью, которая питает самые {163} светлые чувства души и помогает людям преодолеть трудности, пока они не достигнут цели своих устремлений; эти вольные дети природы пробудили во мне горячее желание делить с ними опасности и радости их жизни. Первозданное романтическое уединение, столь часто окружавшее нас в сиих местах, возвысило мою душу постижением и непреклонным убеждением, что человек венец природы. Жители же больших городов, от всего зависимые и вынужденные служить роскоши и комфорту аристократов и богачей, унизившихся до еще большей зависимости, казалось, томятся в самом низменном и унизительном рабстве, в которое культура может ввергнуть человека, в рабстве, которое задушило доброту сердца и погребло вместе с ней все источники социального удовлетворения".
      Оставим же этого мечтателя-руссоиста нежиться в оленьем седле, мы встретимся с ним снова на восточном побережье Азии, на берегу залива Св. Лаврентия, где 7 августа 1791 года он одержит победу над чукчами в беге на сто метров и таким образом восстановит свою пошатнувшуюся было репутацию. Этот день был примечателен во всех отношениях не только на Чукотке, но и на другом конце света, - например, в Эстонии, где крестьян поместий Халлику и Рава впервые заставили поклясться в верности частному праву мызы, или в Париже, где гражданин Людовик Капет* вынужден был дать клятву верности будущей французской конституции; ликующим праздником стал этот день для архиепископа Эрталя, курфюрста Майнцского, по настоянию которого коронованные монархи приняли на своем рейхстаге решение о совместной интервенции против Франции, что, кстати сказать, сыграло роковую роль в судьбе этого князька-интригана. Разве мог Эрталь в тот день предположить, что исполнителем своих законов история назначит его главного библиотекаря, который в этом же немецком провинциальном Версале будет избран президентом первого в Германии клуба якобинцев? Имя этого человека Георг Форстер*. Для нас же он представляет интерес главным образом потому, что был спутником Джемса Кука. Круг замкнулся. Мастерское перо Форстера не обошло побережья Чукотки. То, что Руссо приходилось выдумывать, этот восемнадцатилетний естествоиспытатель, любимец Бюффона, Гёте и Гумбольдта, видел собственными глазами. В преддверии революции его путевые записки оказались не только иллю-{164}страцией мыслей Руссо, но и блестящим подтверждением самой идеи равноправия людей и суверенитета народов. Вольные дети природы? Оказывается, они существуют! Это было открытием. И Энгельс поставил Георга Форстера в один ряд с "лучшими патриотами" Германии.
      Сауэр бежит, крестьяне клянутся, король заламывает руки, Эрталь торжествует, Форстер оттачивает перо, и Радищев тоже уже отправился в путь. Царица с отвращением отбросила "Путешествие из Петербурга в Москву". "Сие, думать можно, что целит на французский развратный нынешний пример", начертала Екатерина II на полях книги, а несколькими днями позже вывела своей великодержавной дланью: "Запрещается впускать в порты наши на разных морях находящиеся суда под флагом национальным французским". 7 августа писатель был уже арестован, признан Сенатом России виновным в государственной измене и под конвоем отправлен в мрачную Илимскую долину, на берег Лены, словно для того, чтобы и в Сибири проросли тайные семена свободы и равенства. А облаченный в полосатый жилет господин Сауэр засвидетельствует неподкупность истории, общность исторического процесса, перед которым окажется бессильной даже самодержавная царица: вернувшись на Камчатку, в живописном заливе Петропавловска, окруженного с трех сторон белозубыми вулканами, он увидит снаряженную на поиски Лаперуза "Ла Флавию". "Корабль шел под флагом новой Франции, и офицеры, носили на шляпах трехцветные кокарды".
      Если бы мы могли оглянуться вокруг - в пространстве и во времени, нам открылась бы необычайная картина: вдоль речных долин, по берегам морей, сквозь густые леса и через океаны движется сюда, в край ветров и бурь, непрерывный и безостановочный поток бородатых людей. Он устремляется из трех стран света. Вместо четвертой страны - белая стена, конец света, зияющая пустота, Север, а может быть, Земля Санникова, Земля Андреева, Земля Святого Носа, вольный океан с шумящими пальмовыми островами, мечта о тропическом шлеме? Они наступали бы друг другу на пятки, все эти путешественники, если бы их не разделяла четвертая преграда природы, четвертое измерение - время. Годы и века. Здесь, на бумаге, мы разрушили эту стену, и рядом с Сауэром 1791 года встает Кокрен 1820-го. В апреле его шаги еще гремели в Эстонии по булыжной мостовой {165} города Тарту, напомнившего ему родной Нанси, а сейчас он стремительным шагом приближается к северо-восточной оконечности Азии. Иногда он перебирается через рухнувшие деревья и небольшие речушки. Рыжая шапка волос, если она достаточно буйная, прекрасно защищает от морозов на полюсе холода. Правда, пройдет еще немало времени, прежде чем Миддендорф и Фурман откроют полюс холода, но неведение порой согревает больше, чем знание. Кокрен отводит в сторону звенящие ветви кислицы, семена которой давно повыклевывали птицы, и смотрит поверх сверкающего снега в широкую долину, откуда несется жалобный вой собачьего хора. Над низкими, плоскими крышами серым восклицательным знаком повисла неподвижная кудель дыма. Неужели эта кротовая нора и есть Зашиверск? "Кровь застыла в моих жилах, когда я увидел наконец это место. Я странствовал в скалистых и снежных сиеррах Испании, в Андах Америки, в Пиренеях, в первобытных лесах Канады, но нигде не видел такой бесконечно печальной картины... Поселение состояло из семи жалких жилищ... Находясь на службе во флоте во времена, когда бывало трудно завербовать матросов, я встречал шестнадцатипушечные торговые корабли, команда которых состояла из пятнадцати человек, но еще ни разу не попадал в город, население которого составляет всего семь человек!" Эти строки написаны на берегу Индигирки, и до поймы Колымы оставалось совсем немного. Шестьдесят дней шел Кокрен из Якутска к Врангелю, двадцать раз без шапки и шубы ночевал в снегу у костра. "Я благодарил судьбу за то, что в это угрюмое, студеное время года не отморозил ничего жизненно более существенного, чем переносица", - записывал он. В какой-то юрте Кокрен повесил сушиться свои варежки на деревяшку, оказавшуюся идолом, и ему здорово попало от хозяйки. Служивый казак поспешил восстановить мир: разве женщина не видит, какие у пришельца волосы? Человек этот имеет полное право сушить варежки на истукане - ведь он английский поп! Прозвище пристало и, к немалому удовольствию и потехе путешественника, облегчало ему дорогу, пока в Среднеколымске он не дошел, наконец, до большой реки. А в ее устье, на берегу все еще далекого Ледовитого океана, ни о чем не догадывающиеся Врангель и Матюшкин, ставший совсем неразговорчивым в его обществе, скупали в астрономическом количестве селедку для ездовых собак своей экспедиции. {166} Среднеколымск был тоже крохотной деревушкой, и новость о пришельце быстро распространилась. Поп, настоящий, пришел засвидетельствовать ему свое почтение; осенив себя крестным знамением и не обращая внимания на протянутую руку, он благословил путешественника. Кокрен был не из тех, кто лезет за словом в карман, к тому же за время путешествия он научился русскому языку и в свою очередь тоже благословил опешившего попа. Ведь он тоже был учеником Руссо и, кроме того, умел ценить хорошую шутку.
      ПОПЫ И ШАМАНЫ
      Якуту, разговор с которым Врангель записал в свой дневник, было восемьдесят два года, он был здоров, бодр и полон сил. Вот что писал Врангель:
      "По его мнению, якуты утратили искусство писания, а вместе с тем и средства к дальнейшему образованию своему, при разлучении от единоплеменных им татарских орд. Также утверждал он, что якуты обитали некогда в странах, далеко отсюда на юг лежащих, и доказывал свое мнение тем, что в древних народных песнях и преданиях упоминается о золоте и драгоценных камнях, о львах, тиграх и других предметах, совершенно не известных нынешним якутам, жителям полярных стран. Подробностей о прежнем состоянии и древней отчизне своего народа старик не знал оттого, что они сохранились только в преданиях, которые исчезли вместе с шаманством при введении христианской религии".
      Теперь мы знаем, что заключение это было слишком пессимистическим, но в том-то и заключается ценность приведенного отрывка. Пройдет всего двадцать лет, и Миддендорф - опять Миддендорф! - опубликует первый отрывок из якутского героического сказания. Сейчас их записано около восьмидесяти, и объем каждого не уступает "Калевале". Эпос "Нюргун Боотур" стал литературной основой якутской национальной оперы, которая с успехом была показана и на московской сцене. У старика якута, однако, есть оправдание он не мог предвидеть социалистического возрождения якутской культуры. Но дело не в этом. В его лице мы встретили достаточно образованного для своего времени человека, интеллигента, в словах которого звучит забота о будущем своего народа. Его пессимизм далек от безнадежности. Прос-{167} то он не доверяет Врангелю, он запутывает следы, стараясь утаить от него огромное богатство якутского фольклора, которое к тому времени конечно же не могло исчезнуть. Трагично, пожалуй, только то, что он таился именно от Врангеля, не распознав в этом двадцатипятилетнем молодом человеке... А впрочем, кого? Ученика Руссо? Или лейтенанта флота? Представителя царя? Может быть, как раз своим молчанием он и способствовал возрождению якутской культуры! Православие, как и повсюду, распространялось в Якутии туго и носило формальный характер. Попы ревниво обвиняли в этом своих соперников, создав легенду о всемогущем шамане, связанном с злыми духами, и сами первыми попадались в собственную ловушку. Для старика шаманы - это прежде всего сказители, хранители древних преданий, это они из поколения в поколение передавали песни и легенды. Наряду с другими достоинствами фольклор содержит в себе определенную этическую систему. Вытекающая из жизненного опыта местного населения, она была проще и убедительнее догматического учения церкви о добре и зле и уже поэтому оказывалась достаточно стойкой, во всяком случае, способной выдержать соперничество христианства. Именно по этой причине острие церковной пропаганды, а заодно и административные репрессии были направлены преимущественно против сказителей, которые неожиданно были повышены в сане и приравнены к служителям культа. Как известно, исторический образ мышления никогда не был сильной стороной миссионеров. Так что у нашего старика якута было достаточно причин, чтобы не слишком откровенничать с Врангелем.
      Теперь, спустя столько времени, трудно с достаточной степенью точности оценить роль миссионеров православия в создании того романтического флёра, который окружает шаманизм. На протяжении двухсот лет попы должны были как-то оправдывать свой хлеб. Еще до Октябрьской революции стало очевидным, что шаманизм стал жертвой несостоятельных социологических схем, импортированных из Европы. Так как шамана изображали соперником попа, то заведомо предполагалось, что он должен соперничать с ним по зажиточности и социальному положению, должен быть таким же нетерпимым. Историю легко сконструировать из типовых деталей, такая постройка окажется вполне удобной - ведь в ней заранее все известно. Согласно этой схеме шаман - тунеядец, {168} вот почему в первые годы советской власти он был лишен гражданских прав. А совсем недавно, в 1969 году, этнограф В. Туголуков отметил, что шаманы, наоборот, в подавляющем большинстве принадлежали к самым бедным слоям населения. В первобытном обществе отношение человека к богу было по-домашнему простым и доверительным, в нем присутствовал даже оттенок добродушного подшучивания, которое сопровождалось сознанием того, что речь идет об обряде или роли, и в зависимости от обстоятельств человек исполняет или разыгрывает ее. Конечно, игра легко могла перейти в реальность и наоборот. Кук пишет, что индейцы Аляски держали идолов на почетном месте и только после серьезного размышления разрешали их срисовывать. В то же время любой из них готов был обменять своего божка на медные пуговицы. "Я думаю, что мог бы вывезти всех местных богов за самое минимальное количество железа или меди", - замечает он. А Богораз был свидетелем того, как после неудачной охоты или рыбной ловли чукчи лупили своих божков - хранителей домашнего очага. Нетерпимость и животная тупость родились в лоне католической, православной, магометанской церкви после того, как патеры, попы и муллы узурпировали церковные обряды, монополизировав духовное общение человека с "иным миром", и стали взимать деньги за посредничество в надеждах, горе, мечтах и отчаянии.
      Образованный и мужественный капитан-гидрограф Н. Калинников весьма скептически описывает знаменитого чукотского шамана, которого он посетил во время своего путешествия в 1909 году. Когда путешественники попросили шамана поворожить, он стал петь о приезде Калинникова, о блестящем примусе Калинникова, о шумящем синем пламени, и так как во время этого представления ничего сверхъестественного не произошло, а жаждущий мистики европеец надеялся увидеть спиритический сеанс, Калинников, нимало не смущаясь, назвал шамана обманщиком. А между тем импровизация, свидетелем которой он стал, является одной из самых трудных форм духовного творчества и требует от автора огромной сосредоточенности, острого внимания, быстрой реакции, исключительной памяти и психологической проницательности. Все эти качества можно развить - до известного предела, конечно. Один врач - если не ошибаюсь, это был знаменитый Н. В. Склифосовский - {169} ставил диагноз с первого взгляда. Пациент, только что закрыв за собой дверь, усаживался у стола, а диагноз был уже готов. Врач не делал из своего метода тайны. Его взгляд регистрировал цвет лица, глаз и губ, особенности дыхания и интонаций голоса, а во время рукопожатия температуру, влажность и эластичность кожи и еще с десяток разных других симптомов. Подсознание сопоставляло и варьировало все эти сведения, отбрасывая маловероятные предположения, пока круг не замыкался на одном-единственном решении. Справочник по ремонту радиоприемника составлен по такому же принципу. Конечно, интуиция такого рода предполагает многолетний опыт, тренированность мозга и целенаправленное развитие проницательности. Профессионализм Склифосовского не вызывает у нас недоверия и желания искать какие-то мистические объяснения его метода, как мы это делаем в случае с шаманом. Высокий профессионализм наших современников мы считаем таким же само собой разумеющимся, как и его отсутствие у наших предшественников. Ошибка здесь коренится конечно же в нас самих: мы путаем технологию и культуру.
      Лично для меня грань между сказителем и шаманом не очень ясна.
      Шаман в первобытном обществе выполнял немаловажную функцию: он был посредником между прошлым и будущим. Разрушение барьера времени - один из основных признаков человека, оно возводит его в иную категорию, из биологической особи превращает в социальное существо. Шаман прежде всего сказитель и хранитель преданий, живой мост в прошлое, которое он своими импровизациями все время развивает в направлении будущего. Отсюда вытекает одно его побочное занятие, имевшее большое практическое значение: умение лечить. Согласно анималистическим представлениям тех времен возбудители болезней приходили из вневременного мира. Это были духи, на языке чукчей келет: оскорбленные души предков, завистливые души соседей, мстительные души врагов, - одним словом, прошлое, которое так или иначе проникало в настоящее, в тело живого человека, вызывая болезнь или смерть. Подобный взгляд на мир не мешал, однако, шаманам брать на вооружение целый ряд весьма эффективных приемов лечения (вспомним высказывание Вирхова*!), особенно в тех случаях, когда психотерапия, самовнушение или гипноз мог-{170}ли оказать на больного решающее воздействие. Возможно, нам следует рассуждать таким образом: никто не отрицает великолепного профессионализма первобытных охотников, мы восхищаемся тем, как хорошо они знали природу, привычки животных и птиц, как безошибочно предсказывали их поведение в той или иной ситуации. Было бы странно предположить, что человек человека знал в ту пору меньше, чем животных. Наоборот, он знал его лучше: ведь специализация шамана была yже и ответственнее, чем специализация охотника, а ценность человека для него выше любой другой ценности. Речь идет не о гуманистической, а об экономической концепции, заставлявшей изучать человека доскональнее, чем поведение северного оленя или утиной стаи. Часто шаманы достигали удивительнейших результатов. В конце двадцатых годов, на съезде медицинских работников Хабаровска, врач Белявский признал, что многие из них прекрасно излечивают нервные болезни, и шаману, принимавшему участие в съезде, пожал руку как своему коллеге.
      Шаман умел предсказать будущее. И в этом его действии можно до известной степени усмотреть реалистическую основу. Являясь хранителем преданий, шаман выступал примерно в такой же роли, какую в предсказании погоды выполняет в наше время архив метеостанции. Рациональной основой предсказания служил прежде всего личный опыт, вобравший в себя опыт многих поколений, куда более древний, чем опыт охотника. Нельзя сбрасывать со счетов и психологическую подоплеку. Охота на зверя или рыбная ловля, начало военных действий или переход на новые места являлись центральными событиями, которые на год или даже на несколько лет определяли жизнь общины. Ритуал прорицания освобождал людей от стресса, вселял в них уверенность, давал оптимистический заряд, и все это независимо от результата предсказания. Собираясь в далекий путь, чукчи приносили в жертву оленя и внимательно следили за тем, на какой бок он упадет. Конечно, они прекрасно знали, что у оленя всего два бока, и вероятность исхода гадания распределяется поровну. Истолковывали его всегда одинаково: поход может оказаться удачным, и это хорошо, но он может быть опасным, в таком случае еще лучше, что это известно наперед!
      Шаманство давно привлекало к себе пристальное внимание исследователей, оценки, которые давались ему в {171} книгах, и записках путешественников, в беллетристике и научных статьях, прямо противоположны. Одни считали шамана шарлатаном, которого надо не изучать, а перевоспитывать. Другие видели в нем личность, обладающую парапсихологическими способностями, оккультное икусство которого толстокожий европеец не может постигнуть. При ближайшем рассмотрении оказывается, что оба эти агностицистские истолкования вовсе не противоречат друг другу, они не полярны, а идентичны, как это чаще всего и бывает с крайностями. И еще я хотел бы напомнить о лесной тишине, которая так легко забывается за письменным столом. Ведь все высказанное касается только внешней стороны явления. Причины же шаманства, его предпосылки сокрыты в другом - в тишине лесов и повышенной впечатлительности человека. Это легко сказать и трудно объяснить. Плотность населения Эстонии или, например, Бельгии была в десятки, сотни, в тысячи раз больше, чем плотность населения Сибири, но, несмотря на это, человек жил там, кочевал и, не в пример нашему знакомому старику якуту, ведать не ведал, что кроме лесов существует еще страна львов, а помимо его племени - иные племена. Его жизнь была похожа на парение в разреженной космической бескрайности, которую не оживляет ни столб дыма, ни хотя бы невидимая вибрация радиоволн. Нам трудно измерить и оценить глубину влияния этого застывшего безмолвия на психику человека. Влияние человека на человека возрастало пропорционально разреженности населения. Что же таится в словах - быть в тысячи раз впечатлительнее? Ответа на это нет и не будет, ибо никогда не сможем мы воссоздать условий той давней поры. Приходится принять на веру: житель лесной и тундровой полосы в отношении социальных контактов был гораздо более чуток, чем мы. Один только вид другого человека, его прикосновение, самое обычное его слово - особенно слово! - могли травмировать, вызвать состояние шока или транса. Врангель и другие первопроходцы были свидетелями так называемой арктической истерии, патологической сверхчувствительности, которую в наше время иногда пытаются объяснить нехваткой определенных витаминов. Объяснение не слишком убедительное. Такие же явления сверхвпечатлительности отмечались и на далеких островах Южного океана, где условия жизни иные, чем в Арктике, кроме одного - крайней малочисленности населения. {172}
      В этой восприимчивой среде выдвинулись наиболее одаренные и впечатлительные натуры, они целенаправленно развивали названные выше свойства духа: способность повышенной концентрации, внимание, память, психологические навыки. Для обострения восприимчивости они пользовались простейшими возбудителями, такими, как настой мухоморов, гипнотический ритм барабана, настраивающий на определенный лад полусвет и хитроумные инсценировочные приемы. Но первопричина кроется все же в импровизационных способностях сказителя, в его власти над слушателями, в могуществе слова над человеком.
      Собеседник Врангеля проникал взглядом в далекое прошлое якутов, скрытое во мраке времени, и в их полное тревог будущее. Он был посредником между прошлым и будущим. Его сведения оказались предательски точными: существование древней письменности у якутов, о которой он говорил, нашло подтверждение сто лет спустя, уже в советское время (археолог Э. Петри*), в ее основе лежала орхонская азбука. Именно поэтому вызывает сомнение искренность утверждения старика якута, будто шаманы давно исчезли. Вот его собирательный портрет, созданный польским революционером В. А. Серошевским, который в конце прошлого века был сослан в Якутию на поселение:
      "Вообще в фигуре шамана есть что-то особенное, что позволяло мне, после небольшой практики, отличать их среди присутствовавших почти безошибочно: они отличаются некоторой энергией и подвижностью лицевых мускулов... Во время чарования глаза шамана приобретают какой-то особый неприятный, тусклый блеск и выражение безумия, и их упорный взгляд, как я заметил, волнует и смущает тех, на кого он направлен... Обязательства, которые берет на себя шаман, не легки, борьба, которую он ведет, - опасна. Чародей, решающийся на эту борьбу не из-за одних только материальных выгод, но и для облегчения страданий ближнего, чародей по призванию, верующий и убежденный, - такой чародей производит всегда на слушателей громадное впечатление".
      Шаман умер, чтобы дать свободу таившимся в нем противоречиям и возродиться в двух ипостасях - поэта и ученого. {173}
      НА БЕРЕГУ ЭМАЙЫГИ - МАТУШКИ-РЕКИ
      Мы перелетели широкую реку, а потом еще канаву. Самолет идет на снижение. В канаве стоят белые корабли, мелкие щепки оказываются плотами, мох - лиственным лесом, а широкая река - это Колыма, служившая некогда рубежом.