Глава четвертая

Номер 107.

Мать Холли Роден была в восторге. Узнав, что дочь обратилась в веру, которая не предполагает свиданий с представителями национальных меньшинств, она все стала видеть в розовом свете. Холли вступила в религиозную общину, но могла не жить там все время, а только наезжать изредка, когда совершались торжественные службы и обряды, вроде того, что состоится сегодня, когда Холли примут в члены братства. Через несколько дней Холли вернется домой.

— А тебе не нужно особое платье как при конфирмации или еще чего-нибудь? — спрашивала мать.

— Нет, — отвечала Холли.

— Вижу, у тебя авиабилет. Значит, твоя церковь находится далеко отсюда?

— Мама, я наконец обрела достойную цель. Неужели ты опять хочешь все испортить?

— Нет, ни в коем случае. Мы с отцом так рады за тебя. Просто я хотела тебе помочь. В конце концов мы можем себе это позволить. И будем счастливы оплатить тебе полную стоимость билета на приличной авиалинии. Надеюсь, твоя вера не обрекает тебя на нищенское существование?

Холли была хорошенькой блондинкой с лицом херувима, невинными голубыми глазами и зрелыми формами фермерской дочки.

— Господи, ну, оставишь ты меня, наконец, в покое? — сказала она.

— Да, да, дорогая. Прости.

— Я обрела свое место в этом мире.

— Конечно, дорогая.

— Несмотря на гнет вашего богатства...

— Да, Холли.

— ...и семейное окружение, лишенное подлинной духовности...

— Да, дорогая.

— ...и родителей, которые всегда были ярмом на моей шее. И все же, несмотря на это, я нашла свое пристанище...

— Да, дорогая.

— ...где я чувствую себя нужной.

— Конечно, дорогая.

— Ну, тогда и отвяжись, старая стерва, — сказала Холли.

— Конечно, дорогая. Не поешь ли чего-нибудь на дорогу?

— Разве что паштет из твоего сердца.

— Да хранит тебя Бог, — сказала на прощанье мать.

— Меня хранит богиня, — уточнила Холли.

Она не попрощалась с матерью и не дала на чай таксисту, доставившему ее в аэропорт. Там она показала свой картонный билет в окне регистрации, где сотрудница аэропорта нашла ее фамилию в составленном от руки списке пассажиров и поставила резиновой печатью штамп на тыльной стороне ее кисти. Затем Холли направили в зал ожидания, где некоторые пассажиры за дополнительные деньги заказали себе стулья.

Холли взяла себя в руки, вспомнив молитвы, которым ее научили. Она пропела их про себя, и тут ей открылось, что человек, которого она изберет, — демон, заслуживающий смерти в Ее честь. Ведь именно Она, мать разрушения и гибели, повелевает, чтобы демонов убивали, дабы другие люди могли жить спокойно. Нужно убивать, решила Холли. Вот и убивай, продолжала она. Убивай. Убивай для Кали.

Она расхаживала по залу ожидания, подыскивая подходящую жертву.

— Привет, — обратилась Холли к женщине с бумажным свертком. — Давайте я вам помогу.

Женщина отрицательно покачала головой. Она явно не хотела вступать в разговор с незнакомыми людьми. Холли послала ей нежнейшую улыбку и победоносно вскинула голову. Но женщина даже не смотрела в ее сторону. И тут Холли впервые охватила паника. А вдруг никто не проникнется к ней доверием? Ей говорили, что вначале нужно расположить людей к себе. Нужно завоевать их доверие.

Старик читал газету, сидя на взятом напрокат стуле. Обычно пожилые люди доверяли ей.

— Привет, — сказала она ему. — Видно, что вы читаете что-то интересное.

— Читал, — поправил ее мужчина.

— Могу я помочь вам? — спросила она.

— Обычно я читаю сам, — ответил он, окинув ее ледяной улыбкой.

Холли кивнула и отошла. Страх охватил ее. Помощь ее никому не была нужна. Никто не хотел воспользоваться ее любезностью.

Она старалась успокоиться, но понимала, что это ей вряд ли удастся. Ей, первой, так не везло. У остальных все получалось отлично. Люди, пускающиеся в путешествие; обычно очень волнуются, они благодарны за любую помощь, однако здесь, в зале ожидания компании “Джаст Фолкс”, ее попытки установить контакт никому не были нужны.

Она попыталась пристать к мальчику, читавшему юмористическую книжку, но тот ее чуть ли не пинками прогнал прочь.

— Ты мне не мама и совсем не нравишься, — огрызнулся он.

Так устроен мир. Она в нем всегда оказывалась в проигрыше. На пути пробуждения совести человечества ее всегда подстерегали неудачи. Марши мира, поддержка революционных движений в других странах, антивоенные демонстрации — все это ни к чему не привело: в мире по-прежнему тревожно. Кругом неудачи, и вот теперь, в решающий момент ее жизни — снова провал. И она расплакалась.

Прыщавый юнец, лицо которого хотелось хорошо потереть мочалкой, спросил, не нужна ли ей помощь.

— Вот еще. Это я должна помогать.

— Тогда помоги мне, чем только можешь, киска, — сказал он, похотливо улыбаясь.

— Ты правда этого хочешь? — спросила Холли. Глаза ее расширились. Слезы моментально высохли.

— Конечно, — ответил юноша, оказавшийся второкурсником из крупного университета штата Луизиана, он возвращался в Новый Орлеан на самолете “Джаст Фолкс”, потому что это было дешевле, чем ехать автобусом.

А принимая во внимание, сколько теперь стоят туфли, прибавил он, даже дешевле, чем ходить пешком. Беседуя с девушкой, он старался получше запомнить разговор, чтобы потом было чем хвастаться перед однокурсниками, если дела и впредь пойдут так же хорошо.

— Тебя кто-нибудь встречает? — спросила Холли.

— Нет. Я доберусь до кампуса сам.

— Хочешь, подброшу тебя?

— Не откажусь, — согласился он.

— Как тебя зовут, куда ты едешь и зачем, любишь ли ты кого-нибудь, что тебя волнует, и на что ты надеешься? Для меня главное — жить счастливо, — выпалила Холли. Вот черт, — подумала она. — Нужно было задавать вопросы постепенно, а не все сразу.

Но юноша не обратил на это внимания. Он ответил на все вопросы. Ей даже не пришлось слушать, достаточно было улыбаться и изредка кивать.

Каждая его шутка вызывала у нее смех, каждую мысль она находила исключительно глубокой. Эта полногрудая блондинка с кожей молочной белизны дарила ему понимание, которого он не встречал раньше.

Парочка едва обратила внимание на двух стюардов на борту, один из которых носил кимоно. Они, по-видимому, хорошо справлялись с работой: все оставались на местах и ничего не требовали. Впрочем, один из пассажиров все же захотел в туалет, но азиат в кимоно тут же научил его управлять мочевым пузырем.

Но Холли и ее другу все это было до лампочки.

В аэропорту Нового Орлеана Холли предложила студенту подвезти его. Он с восторгом согласился, тем более, что девушка намекнула: она тут знает одно уединенное местечко.

Студента привезли в унылый негритянский район, автомобиль остановился у старого, полуразрушенного дома. Холли ввела студента внутрь и там, увидев братьев и сестер по вере, с трудом сдержала волнение. Тут же находился и фанзигар. Он держал желтый платок.

Увидев платок в его руках, Холли улыбнулась. Вот она, традиция, подумала она. Холли любила традицию. И ей нравилось называть душителя “фанзигаром”, как звали его в давние времена приверженцы культа Кали. Платок тоже являлся частью традиции.

— Здесь не банда наркоманов собралась? — засмеялся студент, и все засмеялись в ответ. Ему показалось, что вокруг одни прекрасные люди. Они так же, как и она, оценили его по заслугам.

Он ждал, пока Холли разденется. В это время один из присутствующих спросил, не станет ли он возражать, если ему на шею набросят платок.

— Ну уж, дудки, такие выверты не по мне.

— Зато нам они нравятся, — сказал другой молодой человек, и тут вся компания набросилась на студента, цепко ухватив за руки и за ноги, и платок оказался-таки на его шее.

Он не мог дышать, а немного спустя, сразу после приступа невероятной, мучительной боли, уже и не хотел.

— Ей это нравится, — сказала Холли, глядя на предсмертные судороги юноши, багрово-красное лицо которого приобрело синюшный оттенок. — Кали нравятся его муки. Она довольна.

— Ты молодец, сестра Холли, — подхватил ее фанзигар, ослабив желтый платок на шее несчастного. На коже у того осталась красная полоса, но крови не было. Потом фанзигар расправил это священное орудие убийства — “румал”. Обыскав карманы студента, они нашли всего сорок долларов.

Это разве что возмещало плату за билет, да и то только на рейсах “Джаст Фолкс”. Фанзигар покачал головой. Что скажет святой?

— Но разве не важнее всего жертва, принесенная Кали? — задала вопрос Холли. — Убить для Кали? Кинуть к ее ногам демона? Разве Кали не любит боль? Даже нашу? И нашу смерть?

Фанзигару, бывшему продавцу канцтоваров, пришлось с ней согласиться:

— Да, это была хорошая смерть. Очень хорошая.

— Спасибо, — поблагодарила его Холли. — Он у меня первый. Вначале мне показалось, что я и поздороваться-то ни с кем не решусь, прямо поджилки тряслись.

— И у меня такое было в первый раз, — признался брат фанзигар, душитель, чьей обязанностью было принести Кали, богине смерти, достойную ее жертву. — Потом станет легче.

На пути в ашрам, где Кали принимала почести от своих почитателей, ее верные слуги грызли, как положено по традиции, нерафинированный сахар и пели молитвы. Сорок долларов, завернутые в священный румал, они принесли с молитвами на засахаренных устах к Святому, которого привела в Америку сама Кали. Молитвы они произносили нараспев, перемежая их воспроизведением по Памяти предсмертных воплей жертвы — что для Нее слаще вина.

Бен Сар Дин торжественно внимал молитвам и песнопениям своих учеников, ожидая, когда к его стопам возложат священный румал. Затем важно кивнул всем, склонившимся перед ним.

— Благодаря вам, возлюбленные ученики мои. Кали вновь вкусила радость смерти, — произнес он, прибавив несколько слов на языке Бангалора, индийского города, уроженцем которого он был. Американцам это нравилось. Особенно юнцам. С юнцами легче всего работать. Они верят всему.

Бен Сар Дин протянул священному душителю, фанзигару, новый румал, одновременно с благодарностью приняв из его рук сложенный смертный платок. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что внутри находится всего сорок долларов.

Так дальше продолжаться не может, мелькнуло у него в голове. Даже на линии “Джаст Фолкс” с ее пониженным тарифом, если добыча составляет только сорок долларов, они теряют деньги. И это только один полет. А все другие! Ведь были случаи, когда они вообще возвращались ни с чем. А расходы огромные. Только на освящение храма в месяц уходит сто двадцать долларов. О чем думают эти сопляки? Сорок долларов. Ни в какие ворота...

Когда Бен Сар Дин уединился в своем личном кабинете, объяснив это желанием помолиться в одиночестве, суровая реальность предстала перед ним во всей своей неприглядности: три бумажки по десять долларов и две по пять. Точно — сорок долларов. Эти идиоты тратят деньги на авиабилеты, чтобы заполучить в результате жалкие сорок долларов. Его так и тянуло вернуться в храм и вытолкать их пинками на улицу.

Как ему свести концы с концами? Об этом бы хоть задумались.

Желтые платки росли в цене. Раньше он, мог купить целый гросс — двенадцать дюжин — за девяносто долларов, и это еще с печатным изображением Кали. Теперь гросс чего бы то ни было, что можно затянуть на шее чуть толще цыплячьей, стоил уже больше сотни, а уж с картинкой — и подумать страшно. А прочие реликвии с изображением Кали... Все они хорошо расходились, но цены и здесь росли как бешеные. И еще свечи. Казалось, все в Америке теперь воскуряют свечи, и тут уж цены росли, как грибы после дождя. Бен Cap Дин понял, что, если платки и дальше будут дорожать, так же как свечи и картинки, “Джаст Фолкс” поднимет цены на авиабилеты, а ему будут приносить по сорок долларов, он вконец разорится.

Как сказать этим американским недоумкам, чтоб они хоть смотрели, есть ли у намеченной жертвы дорогие часы? Неужели это так трудно? Поищите взглядом дорогие часы, прежде чем послать демона к Кали.

Невелика просьба. Но он не знал, как ее примут. Америка — непредсказуемая страна, и в ней живут непредсказуемые люди.

Он приехал сюда семь лет назад, срок его визы истек через шесть месяцев, но изобретательная голова у него осталась. Дома, в Бангалоре, судья посоветовал ему поменьше болтаться на улицах и пригрозил в случае, если его еще раз застукают с рукой в кармане честного индуса, полицейские отвезут его в переулок потемнее и отмолотят так, что бронзовая кожа станет пурпурно-алой.

В это же время один дружок рассказал ему, какая чудесная страна Америка. Там карманника помещают в отдельную комнату и кормят три раза в день хорошей пищей. Считается, так он отбывает наказание. Американцы называют этот санаторий тюрьмой.

При этом ты еще можешь получить юридическую помощь, и так как американцы считают любое наказание чрезмерным, они разрешают заключенным встречи с противоположным полом, чтобы преступники не чувствовали себя одинокими. Они также сняли решетки на окнах и дали заключенным возможность получать образование, чтобы те могли честным трудом зарабатывать деньги на свободе, но немногие воспользовались этим шансом. И кто их осудит — ведь в американской тюрьме так хорошо.

— Что-то не верится, что такие места бывают, — недоверчиво принял этот рассказ Бен Сар Дин.

— Точно говорю. Это Америка.

— Заливаешь. Таких дураков на свете нет. И стран таких нет.

— Это еще что. Как думаешь, кого они винят, если человек, уже осужденный однажды за убийство и грабеж, убивает и грабит снова?

— Не знаю.

— Самих себя.

— Врешь! — сплюнул Бен Сар Дин.

— Они передали Индии зерна на пятнадцать миллиардов долларов, а посмотри, как мы относимся к Америке. Пятнадцать миллиардов, а миллиард — большие деньги даже для американцев.

— Нельзя долго оставаться богатыми при такой глупости. Как они только умудряются выжить?

— Их спасают океаны, они омывают их землю с обеих сторон.

Бен Cap Дин пересек один из океанов и, сойдя на берег с одним пенни, тут же пошел шарить по чужим карманам в надежде, что его быстро сцапают и отвезут в это чудесное место, именуемое тюрьмой. И вот однажды с Бен Cap Дином заговорил белый мужчина, оказавшийся с ним на одной скамейке у озера Понгчартрейн.

— Как вы думаете, когда я свернул с правильного пути? — спросил его белый мужчина.

Бен Cap Дин при этих словах с удовольствием бы слинял, но рука его уже основательно погрузилась в карман брюк соседа.

Мужчина нахмурил брови.

— Мы — опустошенное, бессмысленное племя, — произнес он.

Бен Cap Дин попытался высвободить руку, но ему не удавалось, и поэтому он согласно кивнул.

— Я тоже опустошенный человек, — сказал мужчина.

Бен Сар Дин снова кивнул. Росту в нем было всего пять футов, а весил он меньше ста фунтов. Сил высвободить руку не хватало.

У него были черные волосы и черные глаза, а кожа темно-коричневая, и поэтому он думал, что в Америке будет бросаться в глаза. Дома у жителей Бангалора был один цвет кожи, а в Америке — полно всяких оттенков, но никто из людей не умирал здесь на улицах, какого бы цвета они не были. В Бангалоре часто устраивали демонстрации протеста по поводу расовых притеснений в Америке, и все выходили тогда на улицу, конечно, кроме неприкасаемых, которых, если они все-таки присоединялись, избивали до смерти или прогоняли побоями.

— Что сделать мне, чтобы заслужить прощение? — спросил белый.

— Наклонитесь чуточку вперед, чтобы я мог вытащить руку из вашего кармана, — предложил Бен Сар Дин.

— Вперед. Ну, конечно. А я смотрю в прошлое, зациклен на себе и своих несчастьях. Нужно смотреть вперед.

— И немного пошевелиться, — сказал Бен Сар Дин.

— Верно. Шевелиться. Нужны перемены. Вы хотите сказать, что все в моих руках, все может измениться? — спросил мужчина на скамейке.

Бен Сар Дин усмехнулся.

— Вы улыбаетесь. Считаете мои переживания смешными? — заволновался мужчина. — Или они имеют более глубокое, трансцендентальное значение?

Руку уже почти удалось высвободить из кармана.

— Немного повыше, — попросил Бен Сар Дин.

— Выше, чем трансцендентальное?

— Встаньте, пожалуйста.

— Вы превосходите меня в своей мудрости, — сказал мужчина, медленно поднимаясь на ноги. — Я понимаю, что деньги для вас ничто, но все же разрешите отблагодарить вас.

И он извлек из заднего кармана бумажник вместе с вцепившейся в него хилой ручонкой.

Бен Cap Дин понял, что наконец добился своего. Мужчина наверняка позовет полицейского. И тогда — восхитительная тюрьма.

— Как тонко уловили вы, что я хочу отблагодарить вас, — сказал мужчина. — И как глубоко прочувствовали мои проблемы!

Он поцеловал ручонку Бен Сар Дина и почти насильно сунул ему бумажник.

— Он ваш, — сказал мужчина.

Бен Cap Дин отпрянул было, охваченный подозрениями, но мужчина настаивал:

— Не отказывайтесь. Бумажник ваш. Просветление снизошло на меня. Узы материализма отброшены. Постепенно покончу и с другими оковами, и всем этим я обязан вам. Что сделать для вас, друг мой?

— А мелочишки при вас нет? — осмелел Бен Сар Дин, сделавший величайшее открытие: мозги американцев больше открыты для обработки, чем их карманы.

Открытие стало поворотным моментом в карьере Бен Cap Дина. Он понял, что в Америке можно продать все, самую несусветную ерунду, надо только, чтобы продавец намотал на голову полотенце и произносил нечто мистическое.

Проблема заключалась в выборе подходящей религии. Большинство хороших религий уже разобрали практичные люди, делая на этом большие деньги. Люди хорошо платили, например за то, что их обещали научить парить в воздухе.

И вот тогда, одним дождливым днем, находясь в центре Нового Орлеана, Бен Сар Дин вспомнил родную историю и старых грабителей с большой дороги.

До прихода англичан житель Индии вряд ли мог пересечь границу другой провинции без вооруженного отряда.

Но во время английской тирании — Бен Сар Дин привык так называть этот период — начали функционировать школы, заработали суды, власти стали прокладывать дороги, чтобы подтолкнуть крестьян к участию в торговле.

Но с дорогами были сложности. На них объявились служители Кали, разбойники-душители. Согласно религии, они могли убивать, но только не проливая крови. Индусы и мусульмане, проявив редкое единодушие, охотно вступали в банды тугов-душителей — так слово “туг” проникло в английский язык. Британское Министерство колоний по своей косности сочло неуместным, что банды убийц рыскали по дорогам, грабя путешественников, поэтому после нескольких лет упорной полицейской работы был наконец повешен последний преступник.

Бен Сар Дин навел справки. Никто еще не догадался делать деньги на Кали. Тогда он отправился в лавку антиквара и там отыскал статую богини. Стоила она удивительно дешево. Купив изваяние, Бен Сар Дин, бережно держа богиню в руках, спросил у бывшего владельца, почему он так мало за нее запросил.

— Да потому что эта чертовка приносит несчастье, — ответил хозяин лавки. — Ее привезли в страну сто лет назад, и все ее владельцы плохо кончали. Теперь она ваша, дружище.

Но Бен Сар Дин был парень не дурак, во всяком случае, не настолько, чтобы верить в могущество одной богини — ведь в пантеоне его страны подобных божеств было около двадцати тысяч.

Сняв старый сарай, он переоборудовал его в ашрам и там установил статую.

И дело пошло. Первыми новообращенными стали студенты. По их словам, раньше они были скованы робостью и страхом, но стоило им впервые стянуть румал на шее человека, как они обрели силу.

Ученики сами многому научили Бен Cap Дина, которого звали Святым, эти дотошные ребята узнавали все новые и новые детали, связанные с культом Кали, богини смерти. Он не знал, где они добывают информацию и как проникают в суть индийских слов. А потом одной ужасной ночью ему приснилась многорукая богиня, она говорила с ним.

— Мелкий воришка, — сказала она ему. — Я оставляю тебе жизнь, потому что ты дал мне новый дом. Знай, мелкий воришка, все эти годы я жаждала вновь лицезреть смертные муки жертв. Не вмешивайся, мелкий воришка, в ритуалы смерти. Ничто на свете так не мило мне, как они.

Вбежав в пустой ашрам, Бен Cap Дин поднял глаза на ничего не стоящую, убогую статую, которую он даже не покрыл свежей краской, и увидел, что за это время у нее выросла еще одна рука. Ничто не указывало — ни шов, ни краска — что этой руки раньше не было. Только его память могла свидетельствовать обратное. Насмерть перепугавшись, он решил, что ошибся числом, и выбросил этот случай из головы.

К этому времени маленький индиец весил уже девяносто шесть кило и стал похож на гигантский колобок. Носил он костюмы за тысячу долларов и водил “Порше 911 С”. Зиму проводил на Ямайке, лето в Мэне, дважды в год навещал Французскую Ривьеру, и все это благодаря желтым платочкам, которые возвращались к нему с деньгами.

Он умел сохранять хорошую мину при плохой игре. Поэтому, когда в румале оказалось всего сорок долларов, он все-таки проделал перед свихнутыми юнцами разные индийские трюки, которых они ждали, и взял деньги. Хотя на эти деньги в Новом Орлеане нельзя даже прилично пообедать.

В этот тягостный вечер он не предполагал, что его денежные затруднения скоро кончатся и что он со своими огольцами станет во сто крат опаснее, чем любая банда, разбойничавшая на индийских дорогах.

Отправившись этой ночью спать, он не слышал, как песнопения в ашраме приобретают истерический характер.

Холли Роден, которая прошла в этот день инициацию, первая заметила перемену. Такова была ее награда за ублаготворение Кали.