Глава 11

Нет, Мастер Синанджу есть не хочет. Нет, Мастер Синанджу не захочет есть в предсказуемом будущем, по крайней мере, до тех пор, пока это неблагодарное создание — его ученик — не перестанет покушаться на его уединение.

— Ну а я голоден как волк и сейчас приготовлю рис.

— Отлично, — отозвался Мастер Синанджу и машинально прибавил: Приготовь его в Массачусетсе. — Это была фраза из застрявшего в памяти рекламного ролика.

Римо сдержался, чтобы не сдерзить, и направился в кухоньку, которая имелась при номере. На стойке, доставленные посыльным, лежали шесть пачек коричневого риса и для разнообразия одна пачка белого — по мнению Чиуна, куда менее питательного и вкусного. Не говоря уж о цвете.

Римо открыл пачку белого.

— Ага! Мой любимый белый рис!

Он посмотрел в гостиную — удостовериться в отвращении, начертавшемся на пергаментной физиономии Чиуна. Но старик так и остался сидеть, как сидел в позе лотоса посреди комнаты.

— Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!

Чиун пренебрежительно фыркнул.

Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.

И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.

— Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?

Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?

Мне понравилось.

— Молодец, — сказал Чиун. — Пусть Смит на Рождество купит тебе песочницу.

— Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.

— И песок ждал тоже, — сказал Чиун.

Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.

— Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, — продолжал он. — Я всегда буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя, чтобы в Синанджу все были сыты.

Он высыпал рис в бурлящий кипяток.

Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова уставился в пустоту.

Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю крышкой, он говорил:

— Раньше я думал, что жители Синанджу — ленивые неблагодарные паразиты.

Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.

Но теперь я переменил свое мнение.

Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так держать, решил Римо.

— Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера — содержать родную деревню.

Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился мягкий и пышный.

— Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, — сказал Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. — Я почту это за честь.

Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.

— Будешь рис? — мягко спросил Римо.

Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел расстояние до двери в спальню.

Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное «га-га-га».

Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.

— Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, — чинно сказал он.

Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:

— Мне надо поговорить с тобой, папочка.

Чиун жестом остановил его:

— Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.

— Да?

— Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у японцев. Этот был сделан по-корейски.

— Рецепт — из китайского ресторана.

— А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? — фыркнул Чиун. — Китайцы стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире признанных лучшими поварами.

Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он когда-нибудь пробовал — что-то вроде маринованной капусты, — по вкусу напоминало протухшие водоросли.

Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:

— Вот теперь можно поговорить о других вещах.

— Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто был этот тип с пистолетом?

— Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, — отмахнулся Чиун.

— Один из журналистов знал его имя.

— Псевдоним, — сказал Чиун. — Американские гангстеры часто выступают под псевдонимами.

— Но этот назвал себя Римо Уильямс.

— Наверно, выудил наобум в телефонной книге, — предположил Чиун.

— Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем Смит послал тебя в Детройт?

— Дела! — вздохнул Чиун.

— Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?

— Тоже мог бы понять.

— Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, — сказал Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. — Я передумал об очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется, потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение остальных пассажиров. Это было похоже на семью.

Чиун молчал, и Римо продолжил:

— Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.

— Одно дело — иметь имя, — сказал Чиун. — Совсем другое воспользоваться чужим.

— Ты думаешь, он воспользовался моим?

— Этот человек — гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.

Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.

— Рана скоро заживет, папочка.

— Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!

Голос Чиуна дрожал от гнева.

— Я готов помочь, — сказал Римо.

Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула молния. Что это? Неужто страх?

— Нет, — сказал Чиун как-то слишком громко. — Ты не должен. Это запрещено.

— Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, — возразил Римо.

— Ты же сам это знаешь.

— Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын мой, неизвестны.

— Например?

— Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.

— Не спорю, — сказал Римо, — но твой долг — объяснить мне эти вещи, иначе я никогда их не постигну.

Не оставалось сомнений, что Чиун что-то скрывает. Но что?

— Подожди здесь, — спокойно произнес Чиун, стремительно-плавно встал и мягко зашлепал к лакированным сундукам, аккуратно составленным в углу гостиной.

Он нырнул на самое дно одного из них, порылся немного, удовлетворенно хмыкнул и вернулся, бережно держа что-то в костлявых пальцах.

Уселся наискось от Римо и подал ему то, что принес.

— Это — одно из величайших сокровищ Синанджу.

Римо принял вещицу размером с кулак, серую, испещренную блестящими крапинками кварца, холодную на ощупь.

— Простой камень? — спросил он.

— Нет, — сказал Чиун. — Не простой. Это камень с Луны.

Римо повертел его в руках.

— С Луны? Наверно, Смит раздобыл его для тебя. — Он улыбнулся. — Чем же ты заморочил Смита, что он уломал НАСА отдать тебе образец лунного грунта?

— Нет, — сказал Чиун. — Этот камень дал мне мой отец, который получил его от своего отца, и так далее, до того, кто поднял его с лунных предгорий — Мастера Шаня.

Римо вскинул бровь.

— Никогда не слыхивал о таком. И, смею предположить, вряд ли слыхивали на Луне.

— Мастер Шань, — значительно потряс головой Чиун, — известен как Мастер, который ходил на Луну.

— А, ну тогда понятно, — улыбнулся Римо. — Известно, что у Мастеров древности не было космических кораблей, но Мастера в них, естественно, не нуждались, потому что ходили в космос пешком.

— Я пропущу мимо ушей твою дерзость, ограничившись замечанием, что категоричность — прибежище невежд.

— Невежда я или нет, но первым из людей на Луну ступил Нейл Армстронг, американец. А с чего это мы вдруг о Луне? Начали с того, что есть вещи, которые тебе известны, а мне — нет, и сейчас стало категорически ясно, что о Луне ты не знаешь ничего. Меньше, чем ничего.

— Я расскажу тебе историю Мастера Шаня, — сказал Чиун. — Это было, когда в Китае правила династия Хань. Мастер Шань тогда был правящий Мастер, но за исключением похода на Луну за ним не числится великих деяний. Итак, Мастер Шань часто выполнял задания китайского императора. Это было в те дни, когда китайцы еще расплачивались по своим счетам. Страной воров и попрошаек, каким мы знаем его сейчас, Китай стал позже. Как бы то ни было, китайского императора непрестанно осаждали враги, всякие отпрыски королевской крови и претенденты на трон, которые спали и видели захватить его золото и его женщин, поскольку, помимо императрицы, он имел множество наложниц — такая традиция была тогда у императоров Китая, личностей растленных и аморальных.

Мастер Шань совершал многотрудные путешествия из деревни Синанджу в Западно-Корейском заливе к императорскому двору, чтобы уничтожить очередного врага трона, но стоило ему сместить одного, как тут же возникали все новые и новые. Тогда однажды Мастер Шань сказал императору: «Послушай, врагов у тебя — как звезд на сентябрьском небе. Каждый год ты призываешь меня, чтобы избавиться от них, но на следующий год их число только возрастает». «Разве это нехорошо, — спросил император, — ведь работы у тебя при моем дворе не убавляется?» — «Нехорошо, — отвечал Шань, — потому что скоро у китайского престола будет больше врагов, чем подданных». Император Китая обдумал услышанное и сказал: «Каковы твои предложения, Мастер Синанджу?»

Чиун сделал паузу, чтобы взять камень из рук Римо и положить его на пол посередине комнаты.

— Тогда Мастер Синанджу сказал императору: «Допусти женщин твоих врагов к своему двору. Возьми их, и тогда по крови твои враги превратятся в твоих родственников». Император обдумывал совет целый день и целую ночь, а потом ответил: «Твоя мысль имеет свои достоинства, Мастер Синанджу. Но что же мне делать с наложницами, которые у меня уже есть? Дворец и так переполнен!» «Освободи их, — сказал Мастер Синанджу, сам не без благосклонности поглядывавший на одну из наложниц императора. — Может статься, и я приму какую-нибудь в качестве оплаты». Итак, император Китая поступил, как было сказано, освободил наложниц, и одна из них, по имени Йи, стала собственностью Мастера Синанджу и вернулась в нашу деревню с Мастером Шанем.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Римо. — Надо думать, она была красотка.

— Ничего хорошего, — сказал Чиун. — Как только Мастер Шань привез китаянку, в деревне поднялся ропот, потому что тогда, как и теперь, даже дети знали, что китайцы — немытый народ с плохими зубами и дурным нравом и что, хотя работать на них позволительно, спать с ними ни в коем случае нельзя. Но что мог сделать Мастер Шань, который потерял голову от любви? Эта женщина, Йи, избалованная роскошью при дворе императора, измучила его своими капризами. Ей не по силам было оценить величественную простоту Синанджу. Она требовала изумрудов — и Мастер Шань дарил ей изумруды. Она просила рубинов — и получала желаемое. Она хотела...

— Недуг Шаня можно определить одним словом, — перебил Римо.

— Каким?

— Подкаблучник.

— Что за способность говорить пошлости даже в момент высокого пафоса! поморщился Чиун. — Однажды Мастер Шань заметил, что сокровищница Синанджу пустеет, пошел к Йи и сказал ей: «Мое богатство оскудевает, но я становлюсь богаче, потому что у меня есть ты», — хотя, говоря по чести, эта женщина понемногу начала ему докучать. Однажды Йи сказала: «Я хочу то, чего нет ни у императора, ни у Мастера». Шань разгневался: «Я дал тебе бриллианты, и изумруды, и жемчуга. Чего еще можно желать?» Йи, глядя на Шаня, задумалась и увидела в ночном небе над головой Мастера нечто яркое и блестящее, и хитрая улыбка появилась на ее корыстолюбивом, по-китайски плоском, как лепешка, лице.

— Можно без комментариев? — попросил Римо. — Легенда, только легенда, ничего, кроме легенды. У меня еще есть дела сегодня.

— Ты можешь уйти сейчас, — обиделся Чиун.

— Нет, а история? — запротестовал Римо.

— Легенда, — поправил Чиун. — Итак, корыстолюбивая Йи сказала Мастеру Шаню, что есть всего одна вещь, которая ей надобна, но если Мастер Шань не сумеет ее достать, она, Йи, будет вправе считать себя свободной и вернется на родину. Тут Мастер Шань наконец понял то, чего не понимал доныне: что Йи любит не его, а вещи, которые он ей дарит. Но он понял также и то, что сам он продолжает ее любить, и дал ей такое обещание. «Чего ты желаешь, жена моя?» И Йи указала на ночное небо. «Это», — сказала она. — «Луну? Но невозможно достать Луну. Этого не может никто. Ты хитришь со мной!» «Хорошо, я согласна на часть Луны. Частицу не больше моего кулака. Неужто это такая непосильная просьба?» Несколько дней Шань не находил себе места.

Он не спал, не ел, потому что страдал от любви, и вот наконец пришел к решению, что если он хочет, чтобы Йи по-прежнему была ему женой, он должен сделать попытку.

— Вот олух, — вставил Римо.

— Не перебивай! — приказал Чиун. — Итак, одной ясной ночью он взял в руки посох, повесил на спину дорожный мешок и отправился на Луну. Он пошел на север, пересек Корею, потом более холодные страны за Кореей, так чтобы Луна всегда была у него перед глазами. Место его назначения там, где Луна садится, решил он. Тогда, куда бы Луна ни девалась днем, он отыщет ее.

Мастер Шань шел, шел и шел, пока земля, по которой можно идти, не кончилась у него под ногами, и тогда он сделал себе лодку и в ней продолжил свой путь на север. У него кончилась еда, стало нечем утолить жажду. В воде появились странные животные и плавающие медведи цвета снега. Наконец Мастер Шань, ослабевший от голода, приплыл в холодное море, над которым никогда не садилось солнце. Он решил, что он уже умер и обречен в вечности плыть сквозь Пустоту. Но тут он достиг странной земли. Земля эта была вся белая, покрытая снеговыми горами. Снег был повсюду, а под снегом — камень. День шел за днем, но солнце не садилось, а только висело низко в усталом небе. Луны не было. И тогда Мастер Шань понял, что он достиг своей цели. — Чиун понизил голос до почтительного шепота. — Таким-то образом, согласно легенде, он и дошел до Луны. Мастер Шань поел мяса белого плавающего медведя и отколол кусок камня размером с кулак Йи от одной из лунных гряд. А потом, запасясь мясом, он поплыл назад, с Луны на Землю. Когда много месяцев спустя он вернулся в деревню Синанджу, то сказал Ин: «Вот, я принес тебе лунный камень. Я выполнил свое обещание». И Йи приняла его дар и выслушала его историю, хотя и плача при этом, ибо поняла, что никогда больше не увидит родины. Дней ее после этого было немного, и Мастер Шань, убитый горем, вскорости тоже умер. Но умер в почете и уважении, потому что совершил чудо.

И чтобы будущие поколения не забывали про урок Шаня, камень, который ты, Римо, держал в руках, передается от поколения к поколению. — Чиун доброжелательно улыбнулся. — Ты все понял?

— Мне очень жаль, Чиун, но я никак не могу скрыть от тебя, что Шань до Луны так и не дошел.

— Ты не понял, — печально посмотрел на него старик.

— Куда он добрался, так это на Северный Полюс, — сказал Римо. — Там как раз водятся белые медведи. И солнце на Северном Полюсе не садится шесть месяцев кряду — полярный день. Вот почему там всегда светло.

— Ты разочаровал меня, Римо, — сказал Чиун, подняв с пола камень Мастера Шаня. — Буду иметь в виду, что этот урок ты пока не усвоил. Очень печально.

— Очень, — произнес Римо. — И покончим с этим, только ответь мне на один вопрос: если Шань дошел-таки до Луны, почему он не признан Великим Мастером?

Ведь в конце-то концов дойти до Луны способен не каждый.

— Шань не увенчан званием Великого по очень простой причине, — ровным голосом ответил Чиун. — Он женился на китаянке, а так не делают. Не смой он отчасти свою вину тем, что дошел до Луны, его имя вычеркнули бы из истории Синанджу.

Зазвонил телефон.

— Это Император Смит, — сказал Чиун.

— Откуда ты знаешь?

— Очень просто. Я здесь. Ты здесь. Смит не здесь. Следовательно, это Смит.

— Недурно, — признал Римо. — Что еще предскажешь? Чиун прижал пальцы к вискам и прищурился, вглядываясь в будущее.

— Еще предскажу, кто ответит на этот звонок.

— И кто же?

— Ты, Римо.

— Почему?

Чиун открыл глаза:

— Очень просто. Потому что я этого не сделаю. Хе-хе. Потому что я этого не сделаю!

— Очень смешно. — Римо направился к телефону и жизнерадостно крикнул в трубку:

— Смитти, ку-ку!

— Римо? — резко сказал Смит. — Я звонил Чиуну.

— А дозвонились мне. Но не огорчайтесь так сильно. Просто Чиун в данный момент на звонки не отвечает.

— Что вы делаете в Детройте? Где вы были сегодня в два часа дня?

— С Чиуном, на какой-то автомобильной выставке. Смитти, а вы знаете, что здесь есть парень, который расхаживает по городу под моим именем?

— Римо, я хочу поговорить с Чиуном, — потребовал Смит.

Римо перебросил трубку Чиуну, тот поймал ее в воздухе и возгласил:

— Привет вам, Император Смит. Ваши страхи безосновательны, потому что Римо со мной и все в порядке.

Римо терпеливо слушал только одну сторону диалога: реплики Чиуна. Обычно он без труда даже с другого конца комнаты мог уловить весь разговор, но сейчас Чиун так плотно прижал трубку к уху, что из слов Смита до Римо не доносилось ни звука.