Поскольку именно этого Римо не собирался делать ни в коем случае, им пришлось ждать, пока закончится последний телесериал. Потом Чиун встал с пола, расправил красное кимоно и сказал:
— Если мы будем сидеть здесь и ждать, мы никогда не доберемся до Синанджу.
«Кезар» напоминал сумасшедший дом. Для стадиона таких размеров толпа была относительно небольшая — около пятнадцати тысяч человек. Последователи Небесного Блаженства сидели ближе к помосту — на трибунах и на складных стульях, расставленных прямо на поле. Эту публику легко было опознать по розовым одеяниям и по фанатичному блеску в глазах. Но они составляли только половину зрителей. Другую половину составляли любопытствующие зеваки, разного рода хулиганы, рокеры и прочие крутые парни, и они разбрелись по всему стадиону, задирали зрителей, затевали драки между собой и медленно, но верно уничтожали стадионное оборудование.
И над всем этим шумом возносился нестройный хор голосов небольшой вокальной группы — шести мужчин и одной девушки, которые с энтузиазмом исполняли старинные церковные песнопения, заменив в них слова «Иисус» и «Господь» словами «Владыка» и «Всеблагой Владыка».
По меньшей мере один человек был в полном восторге. Шрила Гулта Махеш Дор сидел в своем штабе вместе с представителем телевизионной компании и время от времени, прищелкивая от удовольствия пальцами, повторял:
— Лихо. Лихо. Вот так оно и должно быть. Лихо.
— Билли Грэму до этого далеко, — сказал серьезный молодой телевизионщик, глядя, как по внутренней трансляции экран, мерцающий призрачно-зеленым светом, показывает то, что происходит на поле.
— Не трогай Билли Грэма, — одернул его Шрила. — Он здорово работает. Он просто великолепен.
Дор посмотрел на часы.
— Скоро начнутся выступления. На них отведено сорок пять минут. Потом мы врубаем прямую трансляцию, и ее начало должно совпасть с выступлением одного из этих ниггеров — баптистских священников, который представит меня, а потом я выхожу на сцену и исполняю свой номер.
— Да, же так, — подтвердил телевизионщик. — Точно по плану.
— Великолепно, — удовлетворенно произнес Дор. — Ну, теперь можешь идти. Иди и последи, чтобы твои операторы не забыли снять крышки с объективов камер или как там у вас это называется.
Римо оставил Чиуна и Джоулин на поле стадиона. Им легко удалось проникнуть в самый центр происходящего благодаря красному кимоно Чиуна и розовому сари Джоулин. В это время как раз выступал первый оратор — баптистский священник рассказывал аудитории, как он отринул лживое христианство ради того, чтобы служить высшему началу, воплощенному во Всеблагом Владыке. Надо было обладать очень острым зрением, чтобы различить — когда священник вздымал руки над головой — что запястья его покрыты едва заметными шрамами.
— Этого человека держали в кандалах, — заметил Чиун.
— Он был в Патне, — произнесла Джоулин, как бы вне связи с замечанием Чиуна.
— Твой владыка очень злой человек, — прокомментировал Чиун.
Джоулин посмотрела на Чиуна и нежно улыбнулась.
— Он больше не мой владыка. У меня новый владыка.
Девушка схватила Чиуна за руку и нежно сжала, но он резко отдернул ее.
А тем временем Римо свернул куда-то не туда и оказался в той части стадиона, где он вовсе не рассчитывал оказаться. Он с трудом пробирался по длинным коридорам, которые почему-то все оказывались перекрытыми либо заканчивались тупиками. Но все стадионы похожи друг на друга, и всегда найдутся обходные пути и проходные комнаты, благодаря которым можно миновать все препятствия.
В одной из комнат Римо задержался, чтобы предотвратить попытку изнасилования. А поскольку времени у него было мало, ему пришлось предотвратить ее самым простейшим способом — просто выведя из строя орудие нападения.
Потом он снова долго шел по коридорам, заглядывал в разные комнаты и наконец очутился в коридоре, который вел к выходу на поле.
Здесь он завернул за угол и увидел дверь с табличкой «Вход строго воспрещен», перед ней, скрестив руки на груди, стояли два громадных человека в розовых одеяниях.
Римо направился к ним.
— Привет, — окликнул он часовых. — Хорошая погодка сегодня, не правда ли?
Они не ответили.
— Как дела, ребята? — продолжал Римо. — Хорошо ли ловится рыбка-бананка?
Стражи молчали, не удостаивая его даже взглядом.
— Ладно, ребята, отойдите в сторонку. — Терпение Римо подошло к концу. — Мне надо побеседовать с вами.
За спиной у Римо раздался резкий оклик:
— Сначала со мной.
Римо повернулся и увидел молодого парня, с которым уже встречался накануне в парке аттракционов.
— А, это ты, — как старого знакомого приветствовал его Римо. — Тарелки принес?
— Они мне не понадобятся, — сказал Фердинанд Де Шеф Хант и приблизился еще на несколько шагов. Теперь его от Римо отделяло не больше пятнадцати футов.
За дверью Шрила Гупта Махеш Дор еще раз посмотрел на часы, потом на монитор и увидел, как зажегся сигнал, показывавший, что трансляция началась.
Пора идти. Время расписано по минутам — ни в коем случае нельзя выбиваться из графика.
Он просунул голову сквозь дверь в соседнюю комнату, где сидели Уинтроп Долтон, В. Родефер Харроу Третий и Клетис Лэрриби.
— Все готово? — спросил Дор.
— Да, Всеблагой Владыка, — ответил Долтон.
Лэрриби кивнул.
— О'кей. Я пошел. Ваш выход через десять минут.
Дор вернулся к себе в комнату, закрыл дверь и через другую дверь прошел по служебному пандусу в небольшую ложу прямо напротив помоста.
Хант, не спуская глаз с Римо, вынул из кармана два маленьких камешка.
— Тарелки. Теперь камни, — произнес Римо. — Когда ты дорастешь до пирожков?
Хант в ответ только улыбнулся. Он аккуратно положил один камень на ладонь, другой сжал кончиками пальцев. Все именно так, как учил его дедушка. Старик говорил Фердинанду о животных, но теперь Хант понял, что он имел в виду людей.
— Некоторые животные отличаются от других, — говорил дед. — Одни сильнее. Одни быстрее. Иногда — хитрее.
— И как можно с ними справиться? — спросил внук.
— Надо сделать так, чтобы их сила обернулась против них самих. — Старик встал и указал в сторону леса. — Видишь его?
— Кого? — спросил мальчик.
— Там притаился дикий кабан. Сильный, быстрый, коварный и хитрый. Он знает, что мы тут и он ждет когда мы уйдем, чтобы и он мог уйти.
— Так что же нам делать, дедушка?
Старик поднял ружье, огляделся и нашел маленький камешек.
— Смотри, — сказал он.
Он подбросил камень высоко в воздух, целясь значительно левее того места, где заметил кабана. Камень мягко приземлился в траву, но сверхчувствительный слух кабана уловил даже этот слабый шорох, и животное метнулось вправо, прочь от звука упавшего камня. Лишь на какое-то мгновение кабан мелькнул в узком проеме между деревьями, но дедушка Де Шеф успел всадить ему в голову пулю.
— Вот так, Ферди, — сказал старик. — Ты заставляешь жертву спасаться от ложной опасности. И тогда жертва раскрывается, и ты делаешь свое дело. — Он нежно улыбнулся мальчику. — Быть может, пока ты этого не понимаешь, но когда-нибудь обязательно поймешь. Что бы там ни говорила твоя мамочка.
— Эй, приятель, я не могу ждать весь вечер. — Голос Римо вернул Ханта на землю.
Без колебания, без размышления Хант отвел правую руку назад, а потом резко выбросил вперед по направлению к Римо.
Камень, который был зажат в кончиках пальцев, полетел первым — в сторону Римо, но двумя дюймами левее его головы.
Второй камень, тот, что лежал на ладони Ханта, отстал от первого всего на один фут, и летел он чуть правее головы Римо, так что, когда Римо попытается уклониться от первого камня, второй попадет ему точно между глаз.
Хант улыбнулся, но улыбка быстро сменилась удивлением, потом — страхом.
Раздался глухой стук, а затем — дикий вопль. Первый камень, просвистев над ухом у Римо, вонзился в лоб одного из стражей в розовом, стоявшего позади Римо. Страж заорал и рухнул на пол.
А Римо так и не шелохнулся, и второй камень продолжал лететь правее его головы, мимо цели. И тут Римо легким движением поднял правую руку и поймал камень большим и указательным пальцами.
Римо посмотрел на камень, потом на Ханта.
— Извини, приятель. Я говорил, что тебе следовало остановиться на тарелках.
Хант попятился.
— Ты собираешься меня убить?
— Придется. Дело есть дело, дорогой, — произнес Римо.
Хант круто повернул и побежал по пандусу к выходу на залитый ярким светом стадион. Римо бросился было за ним, но увидел включенные телекамеры. Он остановился. Не хватало только ему попасть на телеэкран. Хант был уже на поле и бежал к помосту. На бегу он обернулся назад.
В это время Шрила Гупта Махеш Дор стоял в небольшой ложе возле самого поля, скрытый от всех взоров группой окружавших его людей в розовом.
Римо ждал. Хант снова оглянулся. На этот раз Римо пустил камень в полет.
Хант увидел приближающийся камень, поднял правую руку, чтобы перехватить его, но камень ударил в руку, словно молоток по шляпке гвоздя, и, ломая пальцы, круша череп, врезался Ханту в лоб.
Хант упал. Два человека видели, как он падает, и завизжали, но их крики были заглушены ревом преданных, поскольку именно в этот момент Шрила вышел из укрытия и почти бегом затрусил через поле к помосту.
— Всеблагой Владыка! Всеблагой Владыка! — Рев восклицаний покатился по стадиону. Уже мертвое тело Ханта лежало на траве, наполовину скрытое помостом: те двое, которые видели, как он упал, убедили себя, что им померещилось, и присоединились ко всеобщему ликованию.
Римо повернулся к двери. Страж в розовом склонился над телом своего товарища, поверженного камнем Ханта. Римо обошел их и оказался в комнате.
Уинтроп Долтон, В. Родефер Харроу Третий и Клетис Лэрриби разом подняли глаза.
— Эй, парень, что ты тут делаешь? — спросил Долтон.
— Который из вас тут лишний? — спросил Римо.
— Он, — показал Долтон на Харроу.
— Он, — показал Харроу на Долтона.
— Выбираю тебя, — сказал Римо Харроу и ладонью раскроил ему череп до самых челюстей.
— Эй, парень! — закричал Долтон, глядя на падающего Харроу. — Нечего срывать на нас плохое настроение!
— Где он?
— Кто?
— Свами.
Долтон показал на экран телевизора на стене. На экране был Шрила Гупта Махеш Дор. Он с улыбкой выслушал аплодисменты и подошел к микрофону.
— Он там, — сказал Долтон. — А теперь нам пора идти, так что будь добр, уйди с дороги.
— А ты кто такой? — спросил Римо Клетиса Лэрриби. — Ты почему молчишь?
— Ему надо будет много говорить всего через несколько минут, — ответил за него Долтон. — А если ты уж непременно хочешь знать, так он заместитель директора Центрального разведывательного управления.
— А что у тебя в чемодане, дружок? — продолжал допытываться Римо.
— Смотри телевизор, — задиристо ответил Долтон. — Скоро сам все увидишь. Пошли, Клетис, нам пора.
Долтон сделал шаг к двери, но только один. На большее его не хватило, потому что его адамово яблоко вдруг соединилось с шейными позвонками и никак не хотело с ними расставаться. Он упал на пол поверх Харроу.
— Итак, ты и есть то самое «грандиозное событие»? — спросил Римо.
От ужаса Лэрриби не мог выговорить ни слова и только молча кивнул в ответ.
— Но ты сегодня вечером ничего не скажешь, правда ведь? — ласково спросил Римо.
Лэрриби замотал головой. К нему вдруг вернулся голос.
— Не волнуйся, приятель. Я ничего не скажу.
— Посмотри сюда. — Римо жестом указал на мертвые тела. — И не забывай. Я буду за тобой следить.
Лэрриби кивнул.
— Не забуду. Не забуду.
— А чемоданчик я заберу, — сказал Римо.
— Тут государственные тайны, — предупредил его Лэрриби.
— Получишь их назад, как только закончишь свое выступление.
На помосте, перед камерами телевидения, вещавшего на всю страну, Шрила Дор закончил подробное описание того, какую поддержку нашло его простое послание счастья и блаженства миру повсеместно и даже среди служителей одной из исконно американских религий — среди баптистов.
— Но еще более вдохновляющее доказательство истинности моего пути, еще более великая демонстрация всесилия моей правды — это человек, которого я вам сейчас представлю. Этот человек знает все правительственные тайны, и он вам о них расскажет. Он откроет перед вами истину о вашем правительстве, а потом он будет говорить о Божественной Истине.
Он повернулся и увидел поднимающегося на помост Лэрриби.
— Леди и джентльмены, услышьте слово заместителя директора вашего Центрального разведывательного управления. Мой друг и последователь Клетис... ээ... я его зову просто Клетис.
И он широко взмахнул рукой, приветствуя Лэрриби. Раздались отдельные аплодисменты, кто-то заулюлюкал, но большая часть публики ошарашенно молчала.
Лэрриби, глядя прямо перед собой, прошел мимо Шрилы Дора, взял микрофон и окинул взглядом толпу. Тысячи лиц смотрели на него. Он понял, что еще миллионы от одного океана до другого так же пристально следят за ним по прямой трансляции.
Он опустил было микрофон, но вспомнил жесткий взгляд Римо и снова поднес микрофон к губам. Открыл рот и негромко, неуверенно запел:
О, возлюбленный друг наш Иисус!
Все грехи и скорбь несем Ему.
По мере того, как губы его выводили слова старинного церковного гимна, голос Лэрриби становился увереннее. Он закрыл глаза и представил себе, что находится на хорах баптистской церкви у себя дома в Уиллоуз-Лэндинг.
О, как счастливы мы, что можем
Обратить молитвы к Богу.
Шрила Дор подскочил к Лэрриби и вырвал у него из рук микрофон.
— И теперь вы знаете, — срывающимся голосом прокричал он, — что нельзя доверять ЦРУ!
Он бросил микрофон на дощатый настил помоста. Гром удара прокатился по стадиону.
— Я уезжаю домой! — орал Дор. — Я возвращаюсь в Патну! — Он топнул ногой, как обиженный ребенок. — Вы слышите? Я уезжаю.
— Ну и уезжай, толстозадый! — донеслось из публики.
— Катись, толстозадый! Кому ты нужен?
Стадион превратился в одну большую улюлюкающую чашу, когда Римо подошел к Чиуну и Джоулин.
В этот самый момент Элтон Сноуи, осторожно пробиравшийся через поле со своей самодельной бомбой под жареной курицей, обошел вокруг помоста и оказался лицом к лицу с дочерью.
— Джоулин! — воскликнул он.
Джоулин подняла глаза и завизжала от радости:
— Папа!
Сноуи подбежал к ней, и она повисла у него на шее. Сноуи хотел обнять дочь, но мешала курица с бомбой.
— Эй, друг, подержи-ка! — обратился он к Римо и сунул ему пакет.
Римо пожал плечами, принял пакет, затем открыл чемоданчик Лэрриби, засунул пакет внутрь и защелкнул замки.
— Как я по тебе скучал! — воскликнул Сноуи.
— Я тоже, папа — Джоулин чуть-чуть отстранилась. — Папа, я хочу, чтобы ты познакомился с моим любимым человеком.
Слоуи посмотрел через ее плечо на Римо. Тот помотал головой категорически отрицательно. Джоулин повернулась и махнула рукой на Чиуна.
— Вот мой подлинный владыка, — сказала она. — И я люблю его.
— Джоулин, милая, — сказал ей отец. — Я люблю тебя. И ты это знаешь...
Она кивнула.
Он поднял кулак и нанес ей короткий удар в челюсть.
Девушка обмякла и повисла у него на руках.
— ...но ты не выйдешь замуж за косоглазого!
Он поднял ее на руки и пошел к выходу со стадиона.
— Что это значит? — спросил Чиун Римо.
— Это расизм, Чиун, — объяснил Римо.
— Расизм? Я думал, расизм имеет отношение к бейсболу.
— Нет. Он просто не хочет, чтобы его дочь вышла замуж за корейца.
— Но как вы, белые, сможете улучшить свою породу, если не будете заключать браки с желтыми? — удивился Чиун.
— Черт его знает, — завершил дискуссию Римо, и они с Чиуном пошли туда, куда потопал Шрила Дор.
Но когда они подошли к пандусу, Римо увидел, что Лэрриби по-прежнему стоит возле помоста, испуганный и потерянный.
— Я тебя догоню, — сказал Римо Чиуну и вернулся к Лэрриби.
— Хорошо спел, — похвалил его Римо.
Лэрриби был так испуган, что смог только кивнуть в ответ.
— Вот твой чемоданчик. Думаю, тебе пора домой, — сказал Римо.
Лэрриби опять кивнул, но не двинулся с места. Казалось, его парализовало, или он врос в землю.
— О черт! — вздохнул Римо. — Пошли.
Он схватил Лэрриби за руку и потащил его к выходу, быстро и ловко продираясь сквозь толпу возмущенных сердитых людей, как муравьи, сновавших по полю стадиона.
Усадив Лэрриби в машину и отправив его в аэропорт, Римо снова проскользнул через толпу — теперь уже в обратную сторону — и направился в апартаменты Шрилы.
Если не считать трупов Долтона и Харроу, первая из двух комнат оказалась пустой. Дверь во вторую была закрыта, но как только Римо подошел к ней, она распахнулась. В проеме стоял Чиун.
— Римо, — объявил он. — Я отправляюсь в Синанджу.
— Я уже сказал тебе: как только мы покончим с делами, я снова попытаюсь устроить эту поездку.
Он прошел в комнату, но Чиун остановил его:
— Нет, ты не понял. Я еду прямо сейчас.
Римо посмотрел на него, потом на Шрилу Дора, сидящего за столом, потом снова на Чиуна. Чиун сказал:
— Я поступил к нему на службу.
Римо был ошарашен. Какое-то время он ничего не мог сказать, потом выдавил из себя:
— Ах, вот как!
— Да, вот так, — ответил Чиун. — Я буду по спутнику получать свои чудесные телевизионные драмы. Он обещал. И я смогу часто ездить в Синанджу. Римо, у тебя не было возможности должным образом понять, какие замечательные люди живут в Индии, и увидеть, как прекрасна индийская природа.
Он выжидательно посмотрел на Римо.
Римо глянул ему в глаза и холодно произнес:
— Если ты едешь с ним, ты едешь без меня.
— Да будет так, — резюмировал Чиун.
Римо повернулся и пошел прочь.
— Куда ты? — спросил Чиун.
— Пойду напьюсь.
Глава 17
Римо разучился пить.
Шесть барменов в Сан-Франциско могли бы под присягой засвидетельствовать это В первом баре он заказал виски, и когда бармен принес ему стакан, Римо поднес его ко рту и уже был готов влить в себя содержимое, но в нос ему ударил запах, и Римо не смог себя заставить даже сделать глоток. Он расплатился и ушел и в соседнем баре заказал пиво, а когда пиво подали, он поднес его к губам, но опять, не в силах преодолеть отвращение, расплатился и ушел, оставив пиво нетронутым.
Он сделал еще четыре попытки, но законы Синанджу слишком крепко въелись в него, чтобы их можно было легко и небрежно нарушить. И кроме того, над каждым стаканом ему слышался менторский голос Чиуна:
— Алкоголь используется для консервирования того, что уже мертво. Или людей, которые хотят умереть.
Или:
— Пиво делают из такого зерна, которое могут переварить только коровы, но даже и им нужно два желудка, чтобы с этим справиться.
Итак, вместо того чтобы напиться, Римо брел по ночным улицам злой и мрачный, очень надеясь, что кто-нибудь, желательно целая армейская рота, попытается задеть его, и тогда у него появится шанс дать выход своему гневу.
Но никто к нему не пристал. Римо впустую пробродил всю ночь и лишь под утро вернулся в свой номер, выходивший окнами на стадион для гольфа в парке «Золотые Ворота».
Он осмотрелся по сторонам, надеясь увидеть выходящего из спальни Чиуна, но номер был пуст, и даже эхо молчало.
Потом зазвонил телефон.
Римо поднес трубку к уху еще до того, как отзвенел первый звонок.
— Хорошо сработано, Римо, — сказал Смит.
— А, это вы.
— Да. Похоже, мы полностью контролируем ситуацию.
— Что ж, я рад. Очень рад за вас, сказал Римо. — Вы даже не представляете себе, как я рад.
— Только вот что. Сегодня утром, возвращаясь домой в Вашингтон, в своей машине взорвался Лэрриби.
— Тем лучше для него. По крайней мере, он нашел неплохой выход из ситуации.
— Вы к этому никакого отношения не имеете? — с подозрением спросил Смит.
— Нет. К сожалению.
— Хорошо. Кстати, вас это заинтересует. Помните, я говорил вам о проколе в системе безопасности Фолкрофта? Так вот, оказалось, что это просто-напросто низкооплачиваемый оператор компьютерной системы. Видимо, он был последователем Шрилы и однажды просто не сумел сдержаться и излил свои чувства компьютеру. Очень забавно, но на самом деле ничего за этим не стоит.
— Смитти, — оборвал его Римо.
— Что?
— Вы не пробовали пописать против ветра?
И он с грохотом бросил трубку. Потом еще раз обвел глазами номер, как будто Чиун мог незаметно проскользнуть в помещение, пока он разговаривал по телефону, но тишина была полной, гнетущей, такой, что звенело в ушах, и Римо, стремясь хоть чем-то ее нарушить, включил цветной транзисторный телевизор Чиуна.
Звук и изображение появились сразу же. Перед авали утренние новости, и дикторша с улыбкой на устах сообщила:
— Шрила Гупта Махеш Дор провел сегодня утром пресс-конференцию в отеле «Холидейинн» в Сан-Франциско и заявил, что ноги его больше не будет в Америке. Это заявление последовало вслед за провалом широко разрекламированного «Марафона Блаженства» на стадионе «Кезар» вчера вечером.
Мероприятие закончилось шумным скандалом, в происшедших столкновениях погибло по меньшей мере три человека.
Вслед за этим сообщением на экране возникли кадры пресс-конференции Дора, и когда Римо увидел его толстое лицо с зачаточными усиками, он глухо зарычал, размахнулся правой рукой и...
Тук-тук-тук.
Римо замер. Кто-то стучал в дверь. Звук был очень знакомый — как если бы стучали очень длинными ногтями.
Римо просиял и поднес правую руку к лицу, чтобы смахнуть влагу — он и не знал, что лицо у него мокрое.
Он открыл дверь. На пороге стоял Чиун.
— Чиун! Как дела?
— Как они могут быть? Я пришел за своим телевизором. Я не хотел его оставлять. — Он протиснулся мимо Римо в дверь и вошел в комнату. — Ага, вот ты им уже и пользуешься, изнашиваешь оборудование, стоит мне лишь на минуту отвернуться.
— Забирай его и вали отсюда, — огрызнулся Римо.
— Уйду, уйду. Но сначала надо его проверить. Не то чтобы я думал, будто ты можешь что-то украсть, но с американцами надо всегда быть начеку.
Римо стоял и смотрел, а Чиун подошел к телевизору и начал тщательно считать и пересчитывать кнопки, затем наклонился к задней стенке телевизора, заглянул внутрь сквозь решетку и принялся изучать механизм, в котором Римо точно знал это — ничего не смыслил. Время от времени Чиун многозначительно хмыкал.
— Надо было мне прикончить этого толстомордого ублюдка, — заявил Римо.
Чиун фыркнул и продолжал осмотр.
— Знаешь, почему я оставил его в живых? — спросил Римо. — Потому что я знал: на этот раз ты говоришь серьезно и он в самом деле твой новый босс. А твоего босса я не мог убить.
Чиун оторвался от телевизора, посмотрел на Римо и печально покачал головой.
— Ты сумасшедший, — сказал он. — Как все белые Меня тошнит от белых. Та девушка была влюблена в меня, а этот псих с пакетом цыплячьих ножек ударил ее. А я-то думал, что расизм связан только с бейсболом. И со Смитом. И...
— Заткнись. Надо было мне прикончить эту жабу. Если я его еще когда-нибудь увижу, я так и сделаю.
— Типичный образ мыслей белых. Делать все так, чтобы вреда было больше, чем пользы. Разве ты не знаешь, что индийцы очень расстраиваются, когда их соотечественники умирают вдали от родины? Особенно богатые индийцы. И тем не менее ты готов действовать — бабах! — и нет его. К счастью, подобной глупости тебе уже не совершить. Я убил его, и убил так, что Дом Синанджу никогда не смогут обвинить в неряшливом исполнении дела.
Чиун сложил руки и с вызовом посмотрел на Римо.
— Но я только что видел его живого и невредимого.
По телевизору...
— Ничто никогда не доходит до белого расистского сознания. Если рука поражает жизненно важный центр на шее человека, означает ли это, что человек немедленно умрет?
— Да, — ответил Римо.
— Нет, — возразил Чиун. — Это означает, что человек должен умереть. Но он умрет не сразу. Нужно время, чтобы мозг отъединился от остального тела. Некоторые удары дают быстрый эффект. Некоторые действуют медленнее, и смерть наступает через какое-то время. Достаточное, например, для того, чтобы человек вернулся в Индию и уже там умер от почечной недостаточности.
— Не верю, — сказал Римо. — Невозможно нанести такой удар так, чтобы он ничего не почувствовал.
— А ты дурак! Что, так ничему и не научился? Если человек чувствует удар, и после удара с ним ничего не происходит, он решает, что все прошло и беспокоиться не о чем. Можно на глазах у всех столкнуться с человеком и нанести ему такой удар. Через два дня боль проходит, а через два месяца он умирает. Любой глупец может этому научиться. Любой идиот, кроме, разумеется, тебя. Римо, ты мой позор! Жалкий, неумелый осквернитель имени Синанджу. Я видел, как ты вчера вечером использовал камень против этого француза, предков которого обучил мой предок. Позор! Провал. Ужасно.
— Но...
— Это решает дело. Я не могу оставить тебя на этом уровне идиотизма. Нужно еще много работать, чтобы довести тебя хотя бы до самого низкого уровня мастерства. Очень много работать. И боюсь, мне придется быть здесь, чтобы проследить за этим. О-хо-хо, такова уж судьба добросовестного наставника, который взвалил на себя тяжкое бремя — учить дураков умению избегать лишних неприятностей.
— Чиун, — начал Римо, и на лице его заиграла улыбка. — Я не могу тебе сказать... Не могу...
Но Чиун уже переключил телевизор с выпуска новостей о Шриле Доре на очередную серию еще одной утренней мыльной оперы и потому поднял руку, призывая Римо к молчанию, и уставился на экран.
И Римо замолчал, ибо никто не смеет тревожить Мастера Синанджу в редкие моменты его наслаждения истинной красотой.
— Тренируй дыхание, — не отрываясь от экрана, произнес Чиун. — Я займусь тобой позже. А потом мы обсудим поездку в Синанджу. То есть, конечно, если ты и прочие расисты еще не забыли своего обещания.
Римо направился к двери.
— Куда ты? — спросил Чиун.
— Пойду зафрахтую подводную лодку, — ответил Римо.
Примечания
1
В английском языке лекарственные препараты и наркотики обозначаются одним словом (drug).