Римо сосредоточился и приготовился к обороне. Каждый мускул его натренированного тела помнил уроки Чиуна. И когда Чиун обрушил на него свой удар, Римо сумел отразить его с таким проворством и силой, которых прежде в себе не подозревал.

Римо одолел Чиуна! Впервые в жизни он превзошел своего учителя. Нанося ему ответный удар, призванный обезопасить Чиуна, но ни в коем случае не повредить ему. Римо понял, почему это произошло. Он вспомнил слова Великого Вана: «Сейчас ты находишься на вершине своего мастерства».

Когда-то Ван сказал то же самое Чиуну. Но таков уж закон природы, что за вершиной следует спад. Все эти годы силы Чиуна постепенно убывали, Римо же день ото дня наращивал свою мощь, пока не превзошел учителя.

Со смешанным чувством печали и облегчения Римо перенес поверженного Чиуна в дальний угол кабины.

Лампочки загорелись снова.

— Что произошло? — спросила Анна. — Почему Чиун лежит на полу?

— Это был величайший поединок в моей жизни, — проговорил Римо.

— Но он продолжался всего лишь мгновение!

— А ты хотела, чтобы мы надели боксерские перчатки и дубасили друг друга пятнадцать раундов?

— Я бы хотела хоть что-нибудь увидеть.

— Даже если бы свет не погас, ты все равно не смогла бы ничего разглядеть. Обычному человеческому глазу не угнаться за нашими движениями.

— Это — настоящий Чиун, — констатировала Анна. — К сожалению, где-то здесь тебя подстерегает еще один Чиун, под маской которого скрывается Василий Рабинович. Удачи тебе, Римо.

— Спасибо. Когда Чиун очнется, не говори ему, что он проиграл поединок, ладно?

— Но он и так все вспомнит.

— Не знаю уж, что он вспомнит, — сказал Римо и поднялся на этаж, где званый вечер был в самом разгаре.

Пробираясь в толпе гостей, он попытался выяснить, где находится Василий Рабинович. Все знали это имя. Да и как не знать такую знаменитость! Зал был набит людьми, преисполненными ощущения собственной значимости, которое только усиливалось от их общения между собой.

Здесь были банкиры, издатели и владельцы телевизионных компаний. Здесь были известные хирурги и ученые, промышленные магнаты и политики. Здесь были министры и советники президента. Здесь собралась вся американская элита, но эти люди нисколько не интересовали Римо. Единственный человек, которым он по-настоящему дорожил, лежал без сознания в лифте. Еще один человек, который был ему небезразличен, фактически превратился в зомби. Не исключено, что такая же участь ожидала и самого Римо.

Все вокруг знали Василия, но никто не знал, где он находится.

Популярная ведущая одной из телевизионных программ решила пококетничать с Римо, но он послал ее к черту.

— Почему вы грубите? — обиделась она.

— Потому что я так хочу, — огрызнулся Римо.

— Вы знаете, кто я?

— Ничтожество, каких много в этом зале.

Наступила мертвая тишина. Какой-то выскочка посмел назвать избранное общество сборищем ничтожеств! Кто-то в толпе хихикнул, но в основном гости сохраняли важный вид, чтобы никто не подумал, будто их задело замечание незнакомца.

— Значит, вы считаете нас ничтожествами? — расхохоталась телевизионная ведущая.

— Именно. Через тысячу лет о вас никто не вспомнит. Не только о вас, но и о ваших детях, даже если они достигнут вдвое большей известности, чем вы. Так кто вы после этого?

— Важно не то, что произойдет через тысячу лет, а то, что происходит сейчас, — парировала телеведущая.

— Ну что ж, тогда упивайтесь своей известностью, — бросил Римо.

Кто-то предположил, что, поскольку этот грубиян одет в джинсы и футболку, он наверняка ворвался сюда без приглашения. Тут же было решено пригласить толпящихся снаружи охранников, чтобы они выдворили Римо из зала. Появление охранников было встречено громкими аплодисментами, и все было бы замечательно, если бы в следующую минуту их тела не оказались размазанными по стене.

— Рабинович! — крикнул Римо. — Где вы? Выходите немедленно!

И снова в зале повисла мертвая тишина. Внезапно распахнулась дверь, и толпа расступилась, пропуская невысокого человечка с печальными глазами, который уверенным шагом направился к Римо. Римо занес руку, чтобы ударить его, но тут же осекся, потому что увидел перед собой Чиуна. Он казался таким хрупким и беззащитным, что у Римо сжалось сердце от нежности к нему.

— Ты в порядке, папочка? — спросил Римо.

— Да, но только я не Чиун, а твой друг Василий Рабинович, и ты сделаешь то, что я тебе велю.

— Хорошо, Василий. Рад тебя видеть. Странно, но на мгновение я принял тебя за Чиуна.

— Ты должен убить Чиуна. Он оказался предателем.

Римо молча кивнул. Все его существо повелевало ему убить Чиуна. Каждая клеточка его тела кричала: «Убей Чиуна!» И он знал, что сделает это. Но тут к горлу у него подступил ком, и какой-то далекий голос, доносящийся из самой глубины мироздания, подсказал ему, как он должен ответить. И Римо ответил Рабиновичу:

— Нет!

— Ты должен доказать свою преданность, — настаивал Рабинович. — Сопротивляться моей воле бесполезно. Да ты и не способен больше сопротивляться.

«Убей Чиуна!» — стучало у Римо в висках. Он повалился на пол, лишь бы только не слышать этого властного голоса, лишь бы только ничего не видеть и не понимать. Нет, он не позволит себе поднять руку на Чиуна. А если рука не послушается его, он сломает ее. Если ноги понесут его к Чиуну, он сломает и их. И опять откуда-то издалека, где нет света и где все — свет, донесся голос, и Римо услышал то самое слово, которое так хотел услышать. Это был ответ на самый главный вопрос в его жизни.

Голос сказал ему «да». Это был тот самый голос, которому внимали древние евреи на горе Синай. Это был тот самый голос, который на третий день творения благословил все живое.

И теперь этот голос говорил «да» жизни и всему, что есть доброго в человеке.

Римо увидел перед собой ухмыляющееся лицо Великого Вана, и тогда чистым и уверенным движением, которому могли бы позавидовать все прежние мастера Синанджу, он снес ему голову.

Голова Василия Рабиновича покатилась по полу, и люди вскрикнули от ужаса. С глаз Римо спала пелена. Тело его ныло от ушибов. В том месте на полу, где он корчился, стараясь побороть в себе желание убить Чиуна, паркетный пол превратился в груду щепок.

Он мог гордиться своим ударом. На руке не было ни единой капли крови, ладонь отсекла Рабиновичу голову, точно бритва. Сердце не сразу остановилось в обезглавленном теле, и спустя какое-то время вокруг раны образовалась темная кровавая лужа.

— Кто вы? — едва оправившись от потрясения, спросила телеведущая.

Римо не ответил. Он поднялся наверх и, взглянув на распределительную панель, сообразил, где может находиться Смит.

Тот сидел за компьютером. Вид у него был усталый и растерянный.

— Римо, где мы?

— На Пятой авеню, в квартире Рабиновича.

— Ничего не понимаю. Последнее, что я помню, это как я собирался его убить. Что это у меня на экране компьютера? — Смит в ужасе затряс головой. — Не может быть! Они уже взлетели?

— О чем вы? — спросил Римо.

— Президент уже здесь?

— Нет, я развернул его от подъезда.

— Хорошо. Понимаю. Так. Я должен это остановить, пока все мы не взлетели на воздух. Где Рабинович?

— Частично в зале, где находятся гости, а частично, наверное, в соседней комнате. Точно не знаю.

— Благодарю вас. Мы так нуждались в вашей помощи, и вы отлично сделали свое дело. Теперь можете уходить в отставку, Римо. Вы ведь собирались покинуть страну?

— Мне и здесь неплохо, — ответил Римо. — Я — американец и верю в свою родину.

— Вы хотите сказать, что порвали с философией Синанджу?

— Нет, я по-прежнему верен Синанджу. Именно поэтому я и остаюсь.

— Рабинович знал о существовании КЮРЕ?

— Вы не только сообщили ему о нашей организации, но и поставили ее на службу Рабиновичу.

— Еще кто-нибудь знает? — в отчаянии простонал Смит.

— Только одна русская дама.

— Ее придется убрать.

— Она — в высшей степени достойный и порядочный человек.

— Речь идет не о ее нравственных качествах, а о безопасности страны, Римо.

— Не думаю, чтобы она представляла собой угрозу для нашей безопасности.

— Эта женщина хороша собой?

— Потрясающе хороша, Смитти.

— Так я и думал, — подозрительно произнес глава КЮРЕ.

— И при этом чертовски умна.

— Тем более необходимо ее убрать.

— Поговорите с ней.

Анна Чутесова по-прежнему сидела в кабине лифта. Голова Чиуна покоилась у нее на коленях. Римо взял Чиуна на руки и помог подняться Анне.

Он ненавидел себя за то, что ударил Чиуна. Но у него не было другого выхода. Поступи он иначе, его наверняка постигла бы та же участь, что и Рабиновича.

— Римо считает, что я должен поговорить с вами, — обратился Смит к Анне. — Вы, несомненно, понимаете, почему вас необходимо убрать. Вы знаете о существовании нашей организации.

— Типично мужская логика. Если не знаешь, что делать, — вперед, убивай! Это логика кретинов и бандитов.

— Мы не можем подвергать себя риску, — объяснил Смит.

— Опомнитесь, какому риску?

— Вы наверняка воспользуетесь полученной информацией, чтобы ослабить нашу страну.

— Господи, зачем мне это нужно? В России и без вас хватает проблем. Нам бы сначала научиться управлять своей страной, а потом уже приниматься за вашу.

— Но это не помешало вам подчинить себе Восточную Европу, а потом попытаться сделать то же самое с Афганистаном, — заметил Смит.

— И опять вы рассуждаете как типичный представитель сильного пола. Нас вполне устраивает видеть в Америке противника и готовиться к войне с вами. Знаете, почему мы не можем без войн? Потому что это единственное, что мы умеем делать. Знаете, почему мы до сих пор не построили у себя социалистического рая? — Смит отрицательно покачал головой. — Потому что это химера. А вы, голубчик, действительно наломали дров. Нанеся нам сокрушительное поражение в Сорнике, вы добились того, что теперь наши тупицы-генералы вынашивают план мести, точь-в-точь как после Карибского кризиса. Они готовы принести в жертву своему мальчишескому самолюбию не только свою страну, но и вашу. Впрочем, что я с вами разговариваю? Если вы решили меня убить, действуйте. Я не смогу вам помешать. Идиоты, как правило, не внимают голосу разума.

— Но где гарантия, что вы не нанесете ущерба нашей стране?

— Гарантия только одна — сотрудничество, тупица, при котором я могла бы обратиться за содействием к вам, а вы — ко мне. Так что выбирайте, что вам выгоднее: иметь в моем лице союзницу в интересах сохранения мира или отправить меня к праотцам. Поскольку вы мужчина, можно не сомневаться, что вы предпочтете второе.

— До сих пор никто не называл меня тупицей.

— Готова поклясться, что мисс Эшфорд называла.

— Откуда вы знаете о ней?

— Вы выполняли ее приказы в Сорнике.

Смит горестно вздохнул:

— Ну хорошо. Я принимаю ваше предложение. Посмотрим, что из этого выйдет.

— У вас все равно нет иного выхода, Смитти, — заметил Римо. — Я не стану ее убивать. Чиун тоже. Вам придется делать это самому, но только через мой труп. Следовательно, вы не сделаете этого.

Римо посмотрел на Анну и улыбнулся:

— Знаешь, я созрел для того, чтобы продемонстрировать тебе, на что я способен. Но учти, одним массажем ладони дело не ограничится.

— Ловлю тебя на слове, — ответила Анна низким грудным голосом. — Если ты меня обманешь, я не остановлюсь перед тем, чтобы начать атомную войну.

— Неужели?

Анна откинула голову и рассмеялась.

— Только мужчина способен поверить в такую чушь, — сказала она, целуя его. — До чего же все вы самолюбивы! Удивительно, что мы до сих пор не взлетели на воздух.

Римо поднял Чиуна на руки и вынес его на свежий воздух в Центральный парк, расположенный под окнами квартиры покойного Рабиновича. Вокруг них сияли огни ночного города. Римо помассировал Чиуну позвоночник, чтобы привести его нервную систему в рабочее состояние.

— Где я? — спросил Чиун.

— Ты только что вышел из гипноза. Покойный Василий Рабинович загипнотизировал тебя, когда вы встретились с ним глазами.

— Надеюсь, я не сделал ничего такого, из-за чего мне пришлось бы краснеть?

— Ну что ты, папочка, конечно, нет.

— Кто-то нанес мне удар?! — в ужасе спросил Чиун, потирая грудь в том самом месте, куда его ударил Римо.

— Папочка, кто мог тебя ударить?

— Почему же тогда у меня болит все тело?

— Видимо, в состоянии гипноза ты устроил поединок с самим собой.

— Правда?! — воскликнул Чиун. — И кто же победил?

— Конечно, ты, папочка. Ни один человек в мире не способен тебя одолеть, — сказал Римо и услышал в ночи великое «да» Вселенной.

Это было слово любви.