Глава десятая

Первое, что увидел Римо Уильямс, – склонившееся над ним ухмыляющееся лицо монаха-капуцина. Из-под потолка в глаза Римо бил яркий свет. Римо моргнул. Лицо не исчезло, как не исчезла и ухмылка.

– Наша крошка, кажется, проснулась, – сказал монах.

Римо застонал. Руки и ноги казались налитыми холодным свинцом, как после тысячелетнего сна. Болели ожоги от электродов на запястьях и лодыжках. Во рту сухо, язык как напильник. Тошнота поднималась из желудка прямо в мозг. Временами ему казалось, что его рвет, но рвоты не было.

В воздухе пахло эфиром. Он лежал на чем-то вроде стола. Пытаясь определить, где он находится, Римо повернул голову и с трудом сдержал крик: казалось, что голова приколочена гвоздями к столу, на котором он лежал, и, поворачивая ее, он отламывал кусок черепа. В голове что-то грохотало. Вопили от боли обожженные виски.

Бу-бум! Бу-бум! – взрывался череп. Римо закрыл глаза и застонал. Ударила мысль: «Дышу! Слава тебе, Господи, дышу! Жив!»

– Надо сделать ему серию болеутоляющих и успокаивающих инъекций, – услышал Римо, – и тогда через пять-шесть дней он будет как новенький.

– А если без болеутоляющего – как долго? – раздался голос монаха.

– Пять, шесть часов, но он будет страшно мучиться, а если мы…

– Обойдемся без уколов, – заключил монах.

Голову, как казалось Римо, массировали щеткой из мелких гвоздей и в то же время по вискам били чем-то тяжелым и грохочущим: бу-бум! бу-бум!

Прошли годы, хотя медсестра сказала, что он пришел в себя только шесть часов назад. Дыхание стало легким, руки и ноги обрели чувствительность, потеплели. Немного стихла боль в висках и на запястьях. Он лежал на мягкой кровати в светлой комнате. Через большое окно мягко лился свет послеполуденного солнца. За окном легкий бриз волновал осеннюю пестроту деревьев. Через усыпанную гравием дорожку спешил бурундук. Римо захотелось есть. Слава Богу, жив; и есть хочется!

Он потер запястья и повернулся с каменным лицом к сидевшей рядом с кроватью медсестре.

– Меня собираются кормить или нет?

– Через сорок пять минут.

Сестре на вид было около сорока пяти, лицо жесткое, с морщинами. Крупные, почти мужские руки без обручального кольца. Но белый халат весьма неплохо наполнен высокой грудью. Сидит, положив ногу на ногу. Такие конечности вполне могли принадлежать шестнадцатилетней. Упругий зад на расстоянии протянутой руки от Римо.

Сестра читала журнал мод, который закрывал ее лицо. Скрестила ножки. Поерзала на стуле. Отложила журнал в сторону и уставилась в окно.

Римо оправил на себе белую ночную рубашку, сел в кровати, поиграл плечами. Он находился в обычной больничной палате: стены – белые, кровать – одна, стул – один, медсестра – одна, тумбочка – одна, окно – одно. Однако на сестре не было белой папочки, а стекло в оконном переплете было армировано проволокой.

Закинув руку за голову, Римо подтянул к плечу воротник больничной рубахи. Ярлыка нет. Он вытянулся на кровати и стал ждать еду. Закрыл глаза. Какая мягкая кровать! Хорошо снова быть живым, дышать, слышать, осязать, обонять. Единственная цель жизни – жить!

Его разбудили спорящие голоса. Монах с крюком вместо левой руки ругался с медсестрой и двумя типами, похожими на врачей.

– А я снимаю с себя всякую ответственность, если в ближайшие два дня он не будет получать исключительно диетическую пищу! – визжал один из врачей, и его коллега одобряюще кивал в подтверждение его слов.

Монах уже сменил сутану на коричневые брюки и свитер. Вопли доктора отскакивали от него, как мячики. Он положил крюк на край кровати:

– От вас никакой ответственности не требуется. За все отвечаю я. И повторяю: он будет питаться как нормальное человеческое существо!

– И подохнет как собака! – вмешалась в разговор медсестра.

Монах ухмыльнулся и крюком приподнял ее подбородок:

– До чего же ты мне нравишься, Роки!

Сестра резко отдернула голову.

– Повторяю, если пациенту дадут что-либо кроме больничной пищи, я вынужден буду пожаловаться директору, доктору Смиту, – заявил первый доктор.

– Я тоже пойду с ним, – объявил второй доктор.

Медсестра одобряюще кивнула.

– Отлично, – произнес, подталкивая троицу к дверям, монах, – идите, жалуйтесь прямо сейчас. Да, и передайте Смитти от меня поцелуй.

Заперев за ними дверь, монах выкатил из кухни сервировочный столик с подносом. Подвинул к себе стул медсестры, сел и снял крышку с одного из стоящих на подносе судков. Там лежали четыре огненно-красных омара, источавших растопленное масло из взрезанных животиков.

– Меня зовут Конн Макклири.

Он положил на тарелку двух лобстеров и протянул Римо.

Специальными щипчиками Римо раскусил клешни, маленькой вилкой выгреб нежное белое мясо и, положив в рот, проглотил, даже не разжевывая. Запил неожиданно появившимся перед носом золотистым пивом и принялся за среднюю часть лобстера.

– Тебе, наверное, интересно, почему ты оказался тут, – сказал Макклири.

Римо занялся вторым лобстером, разломил клешню прямо руками и высосал мясо. Перед ним появился высокий бокал, до половины наполненный виски. Огненный вкус янтарного напитка Римо смягчил пенистым пивом.

– Тебе, наверное, интересно, почему ты оказался тут, – повторил Макклири.

Римо обмакнул белоснежный кусок мяса лобстера в масло, кивнул в сторону Макклири, а затем, задрав голову, поднял мясо над собой и, ловя языком капли стекающего масла, опустил в рот.

Макклири начал рассказ. Он говорил, а обед шел своим чередом: лобстер, пиво, виски. Наполнились пепельницы, ушло за горизонт солнце, пришлось зажечь свет, а Макклири все говорил о Вьетнаме, о молодом морском пехотинце, в одиночку уничтожившем пятерых вьетконговцев, о смерти и о жизни. Потом заговорил о проекте КЮРЕ.

– О том, кто стоит во главе, я рассказывать, к сожалению, не могу… – продолжал монолог Макклири.

Посмаковав бренди, Римо решил, что все же предпочитает менее сладкие напитки.

– Подчиняться будешь мне. Насчет настоящей любви – вряд ли, но женщин обещаю столько, сколько будет угодно. Деньги? Без вопросов. Опасность только в одном: не дай Бог попасть в ситуацию, где тебя могут заставить говорить. Тогда мы вынуждены будем вывести тебя из игры. Сам понимаешь, каким способом. Так что держись начеку и доживешь себе до хорошей пенсии.

Макклири откинулся на спинку стула.

– В этом нет ничего невозможного, – сказал он, наблюдая, как Римо ищет что-то на подносе.

– А кофе? – спросил Римо.

Макклири открыл большой термос.

– И еще учти: твоя работа страшно грязная, – сказал, разливая кофе по чашечкам, Макклири. – Мне лично кажется, что главная опасность в том, что такая работа убивает изнутри. И когда выдается свободный вечер, надираешься в сиську, чтобы забыть обо всем. Да что я тебе вешаю лапшу на уши: не стоит, пожалуй, и мечтать о пенсии, потому что ни один из нас до нее не доживет. И все разговоры об этом – чушь собачья, болтовня.

Макклири пристально посмотрел в холодные серые глаза Римо и добавил:

– Могу тебе гарантировать страх на завтрак, вместо ленча – стресс, ужас на обед, и постоянную тревогу вместо сна. Отпуск для тебя – это те две минуты, когда не придется оглядываться через плечо, и ждать, что вот сейчас кто-нибудь в затылок пальнет. Премия для тебя – это те пять-шесть минут, когда не думаешь, как лучше убить кого-то или уцелеть самому. Одно могу сказать тебе точно. – Макклири встал и потер крюк. – Одно могу сказать тебе точно: настанет тот день, когда Америке будет не нужен КЮРЕ, и настанет он благодаря нам. И дети, не наши с тобой, конечно, смогут без страха ходить вечерами по темным переулкам, палата в наркологии перестанет быть для них единственной перспективой. Лексингтон-авеню, наконец, очистится от несчастных сопляков, мечтающих в свои четырнадцать лет только об одном – об очередной дозе, а девчонок не будут больше перегонять из одного бардака в другой, как скотину.

И повыведутся продажные судьи, а законодатели перестанут пользоваться деньгами, заработанными на азартных играх. И все члены всех профсоюзов будут, наконец, честно представлены в профсоюзном руководстве. Мы идем принять бой, в который американский народ не ввязывается из-за лени, а может, из-за того, что не хочет его выиграть.

Макклири, повернувшись к Римо спиной, подошел к окну.

– Если ты проживешь шесть месяцев, замечательно, если год – просто чудо. Вот такую мы предлагаем тебе работенку.

Римо налил в кофе сливок, столько, что кофе стал очень светлым.

– Ну, так что скажешь?

Римо поднял голову и увидел отражение стоявшего у окна Макклири. Лицо Макклири окаменело, глаза покраснели.

– Что скажешь? – повторил Макклири.

– Да-да, конечно, – ответил Римо, отхлебывая кофе. – Можете на меня рассчитывать.

Похоже, ответ удовлетворил тупого полицейского.

– Так это вы меня подставили? – спросил Римо.

– Мы, – спокойно ответил Макклири.

– А этого типа убил ты?

– Ага.

– Ну что ж. Неплохо проделано, – сказал Римо. Пока он спрашивал, нет ли сигар, ему вдруг ни с того ни с сего подумалось: вот тебя бы самого отправить на электрический стул, всех твоих друзей как ветром бы сдуло – как, интересно, ты тогда бы запел?

Глава одиннадцатая

– Это невозможно, сэр, – Смит удерживал трубку телефонного аппарата специальной линии повышенной секретности между ухом и плечом, покрытым серой тканью пиджака от «Брукс Бразерс». Освобожденными таким образом руками он поправлял что-то в графике отпусков сотрудников Фолкрофта.

За окном жесткие струи дождя вспенивали воду залива Лонг-Айленд, и от этого казалось, что ночь наступила раньше обычного.

– Я понимаю ваши трудности, сэр, – проговорил Смит, подсчитывая, сколько дней отпуска просил к Рождеству оператор ЭВМ, – но хочу напомнить о решении не проводить в Нью-Йорке широкомасштабных операций.

– Да, я в курсе. Начинает работать сенатская комиссия по преступности. Да. Сначала изучит ситуацию на местах, начиная с Сан-Франциско. Да, я знаю, что они будут переезжать из города в город. Мы предоставим материалы вам, а вы – Сенату. Да, авторитет Сената повысится. Понятно. Сенат нужен для множества другая вещей? Да. Правильно. Хорошо. Нет, я бы с удовольствием вам помог, но поскольку это касается Нью-Йорка… Нам запретили изучать ситуацию перед выборами. Может быть, позже. Нет. Скажите там, наверху: только не в Нью-Йорке. – Смит повесил трубку и пробурчал, глядя в лежащий перед ним список: – Рождество… Все хотят погулять на Рождество. Не в марте, когда и им лучше, и мне удобнее, а на Рождество. Надо же!

У Смита было хорошее настроение. Только что удалось отвязаться от одного из начальников из числа тех, что помельче. Он снова с удовольствием мысленно проиграл в голове эту сцену. «К сожалению, сэр, это невозможно». Как он был вежлив. Как тверд. Как артистичен. Как хорош! Хорошо было быть Доктором Харолдом Смитом!

Фальшиво насвистывая рождественскую мелодию про красный нос северного оленя Рудольфа, доктор Смит одну за другой вычеркивал из списка фамилии подчиненных, собиравшихся отдохнуть на Рождество…

Опять зазвонил телефон повышенной защиты.

– Смит, 7-4-4, – почти пропел Смит.

Услышав голос в трубке, Смит непроизвольно вскочил на ноги, рефлекторно поправил галстук и проблеял:

– Слушаю, сэр!

Невозможно было не узнать этот южный акцент в голосе, который в тот момент сообщал ему личный код, который никому не был нужен для того, чтобы узнать, что за человек его называет.

– Но, сэр, у нас с этим регионом особые проблемы… Да, я знаю, что вы одобрили новые функции нашего э-э-э… специального агента… Верно, сэр, но он пока не готов… Несколько месяцев, сэр. Исследовать, как расположены голосовать избиратели? Это безумие. Понимаю, сэр. Будет исполнено, сэр.

Смит аккуратно положил широкую с белым пятном кодирующего устройства на наушнике трубку на рычаги аппарата и прошипел сквозь зубы:

– Чертов ублюдок!

Глава двенадцатая

– Что теперь? – спросил Римо, прислонившись к параллельным брусьям в просторном залитом солнечными лучами спортзале. Белый костюм с поясом из белого шелка было велено надеть, так как без этого он будто бы не понял этой самой штуки, которую ему сегодня должны были показать. Выговорить ее название Римо так и не смог.

Поигрывая поясом, он взглянул на Макклири, поджидавшего кого-то у дальней стены зала, рядом с открытой дверью. На хрюке, торчащем из рукава, болтался полицейский кольт 38-го калибра.

– Еще минуту, – крикнул Макклири.

– Ах, сейчас умру от любопытства, – пробормотал Римо, водя носком плетеной сандалии по натертому до блеска полу. Сандалия с шуршанием оставила на полу едва заметный след, от которого, пожалуй, можно будет избавиться полировкой. Римо принюхался: в воздухе возник еле заметный запах увядающих хризантем. В спортзалах так не пахнет. Так пахнет в китайских борделях.

Римо это не очень занимало. Он уже успел понять, что здесь куча вещей, о которых сколько ни думай, все равно ничего не поймешь.

Тихонько насвистывая, Римо разглядывал железные балки под высокими пролетами потолка. Что на очереди? Опять учебная стрельба? За последние две недели инструкторы обучили его владеть разнообразным оружием; от винтовки Маузера до пневматического пистолета. Сборка, разборка, слабые места различных систем, дальнобойность, точность.

Потом началась учебная стрельба из разных положений.

Например, лежа на спине. Рука – рядом с пистолетом, который надо схватить и выстрелить. Глаза полузакрыты, так что не понятно, спит человек или нет. Ни один мускул не должен дернуться до того, как пистолет окажется в руке. Было больно. Всякий раз, когда мышцы живота непроизвольно сокращались, как они сокращаются у любого человека, который двигает рукой, лежа на спине, его били по животу толстой палкой.

– Так быстрее выработаешь рефлекс, – жизнерадостно объяснял инструктор. – Управлять мышцами – дело сложное, лучше мы их тебе натренируем. Палкой мы вовсе не тебя наказываем, а твои мышцы. Они быстренько усвоят урок, даже если тебе это не под силу.

Мышцы усвоили урок.

Потом – упражнение под названием «Привет». Сколько часов ушло на то, чтобы научиться говорить инструктору самым обычным тоном «Привет!» и тут же стрелять ему в лицо. Снова и снова все то же и то же.

– Ближе подходи. Ближе, идиот! Ты что, телеграмму отправляешь? Протягивай руку для рукопожатия. Нет, не так, пистолет видно за километр. Нужно успеть выстрелить три раза, прежде чем все вокруг сообразят, что происходит. Не так! Улыбайся, чтобы тебе смотрели в глаза, а не на руку. Еще раз. Теперь лучше. А сейчас подойди попружинистей, чтобы отвлечь внимание от руки. Еще раз.

Наконец начал вырабатываться автоматизм. Тогда Римо решил попробовать силы на Макклири, который занимался с ним стратегическим обеспечением операций. Не успел Римо, сказав «Привет!», нажать на курок незаряженного пистолета, как что-то вспыхнуло в голове. Он так и не понял, что произошло, даже когда Макклири, смеясь, помог ему подняться и сказал:

– Что ж, уже неплохо!

– Неплохо-то неплохо, но как ты заметил пистолет?

– Это не я, это мои мышцы. Пойми, наконец, что условный рефлекс быстрее сознательного движения.

– Ага, – сказал Римо. – А чем это ты меня?

– Ногтями.

– Чем?!

– Ногтями. – Макклири вытянул руку. – Видишь ли, я…

– Да черт с тобой, – сказал Римо, и они продолжили занятия по разным системам замков и способам взлома дверей. Когда они закончили, Макклири спросил:

– Не скучаешь?

– С вами соскучишься! – ответил Римо. – Сплошные развлечения! Сижу, как идиот, нос к носу с инструктором на занятиях. Утром будит охрана. Официантка приносит пожрать. Никто со мной не заговаривает: боятся. Ем один, сплю один, живу один. Иной раз кажется, что на электрическом стуле веселее!

– Тебе виднее, Римо, ведь ты у нас специалист по электрической мебели. Что, понравился стульчик?

– Не очень. Как, кстати, вы меня вытащили оттуда?

– Легко и просто. В таблетке был спецсостав парализующего действия, чтобы ты смотрелся первоклассным трупом. Пришлось к тому же слегка усовершенствовать кое-какие электрические схемы в приборах. В общем; напряжение могло тебя только сильно обжечь, но не убить. Когда мы отбыли оттуда, случился неожиданный для тюремного персонала, но предусмотренный нами небольшой пожарчик. Аппаратура сгорела – все шито-крыто. Никаких сложностей.

– Это для вас, а мне…

– Хватит. Ты здесь и будь доволен.

С лица Макклири на мгновение сошла его извечная улыбка.

– Хотя, с другой стороны, может быть, ты и прав. Может, стул действительно лучше. Одинокая у нас работа.

– Спасибо, что просветил! Кстати, послушай, ведь раньше или позже вы все равно пошлете меня на задание. Может, я схожу сегодня в город проветриться?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты не вернешься.

– Это не объяснение.

– Нельзя, чтобы тебя видели в округе. Ты же должен понимать, что произойдет, если мы решим, что ты нам не подходишь.

Римо пожалел, что привязанный к его кисти пистолет не заряжен. Хотя вряд ли бы Макклири позволил ему пристрелить себя. Нет, хорошо бы провести хоть один вечер в городе. Один вечер, выпить стакан-другой. А что? Замки крепкие, но и у них, как его учили, есть свои слабые места… Что ему будет за это? Не убьют же, слишком дорого он им уже обошелся. Хотя от этих придурков можно ожидать чего угодно, черт бы их побрал.

– Бабу хочешь? – спросил Макклири.

– Одна из этих фригидных ледышек, что убираются у меня в комнате и приносят жратву?

– Какая тебе разница? – возразил Макклири. – Все они одинаковы, как ни крути.

Пришлось согласиться, хотя впоследствии Римо решил для себя, что больше не будет доверять КЮРЕ в том, что касается его личной жизни.

… Римо мыл руки перед ленчем. В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Римо, держа руки под струей прохладной воды, чтобы смыть ничем не пахнущее мыло, каким пользовались все обитатели Фолкрофта. Вытирая руки белым полотенцем, он вышел из ванной комнаты. То, что он увидел, на первый взгляд выглядело неплохо.

Ей было под тридцать. Атлетическая грудь распирала синюю униформу. Темные волосы были собраны в «конский хвост». Юбка охватывала довольно плоский зад. Ноги, на вкус Римо, были слегка толстоваты.

– Там, на доске, я увидела твой номер и время, – сообщила она с легким акцентом, который Римо определил как южнокалифорнийский. По крайней мере, так бы он ответил, услышав ее выговор на занятиях по речевым характеристикам.

– Мой номер? – переспросил Римо, заглядывая ей в глаза. Чего-то в них не хватало. Хоть и были они голубыми, но напоминали линзы японских портативных фотоаппаратов.

– Да, на доске, – ответила она, все еще стоя на пороге. – Может быть, я ошиблась?

– Нет, нет, – сказал Римо и бросил полотенце на кровать.

Она улыбнулась и сказала, уставившись на его широкую мускулистую грудь:

– Не люблю в одежде.

Римо непроизвольно втянул живот.

Она закрыла за собой дверь и, на ходу расстегивая блузку, направилась к кровати. Бросила блузку на деревянную спинку и завела руки за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер. У нее был плоский белый живот. Освободившись от бюстгальтера, ее груди не повисли: было видно, что они упругие и молодые. Соски были розовые и твердые.

Аккуратно сложив бюстгальтер на блузке и повернувшись к Римо, она сказала:

– Давай быстрее, а? Мне нужно быть в шифровальной через сорок минут. У меня обед сейчас.

Римо оторвал взгляд, сбросил полотенце с кровати и, сняв брюки, отбросил их в сторону вместе с сомнениями.

Когда в угол полетели ботинки, она уже ждала под одеялом. Римо тихонько лег рядом. Взяв его руку, она пристроила ее себе за спину, а другую – между ног.

– Поцелуй меня в грудь, – прошептала она.

Через пять минут все было кончено. Она отвечала на его ласки с животной яростью, в которой не было ни грамма искренней страсти. Прежде чем Римо убедился, что поимел-таки женщину, она уже вскочила с кровати.

– А ты ничего, – похвалила она, влезая в белые трусики.

Римо лежал на спине и смотрел в белизну потолка. Его правая рука была заложена за голову.

– Как ты определила? Ты сбежала слишком быстро.

Она засмеялась;

– Что поделаешь! Может, сегодня вечером будет больше времени…

– Может быть, – ответил Римо, – хотя у меня по вечерам занятия.

– Какие занятия?

– Обыкновенные.

Римо взглянул на девушку. Она надевала бюстгальтер «по-голливудски»: держа его перед собой, наклонилась и аккуратно погрузила груди в чашки.

– Чем ты занимаешься? – не смолкала она. – Я никогда не видела на доске таких, как у тебя, номеров…

– О какой, черт возьми, доске ты все время говоришь? – оборвал ее Римо. Он продолжал смотреть в потолок. От нее сильно пахло дезодорантом.

– Ну там, в комнате отдыха. Если тебе нужно общение, вывешиваешь номер своей комнаты и код. Клерк подбирает пары из номеров мужчин и женщин. Вообще-то не полагается знать, с кем будешь на этот раз. Говорят, что если знаешь, то появится серьезное чувство, и вообще. Но через некоторое время все начинают прекрасно разбираться в номерах. Надо только вставить свой номер в нужный момент. У женщин, например, первая цифра номера – ноль, у мужчин коды чаще всего – нечетные цифры. У тебя – девятка, я такой номер вижу впервые.

– Какой мой номер?!

– Девяносто первый. Ты что? Не знал, что ли? Вот тебе и на!

– Забыл.

Она продолжала трещать:

– Прекрасная система. Нравится руководителям групп. Никто ни в кого не влюбляется, и все довольны.

Римо взглянул на нее. Она уже была одета и направлялась к двери широкими шагами.

– Погоди, погоди, – Римо состроил обиженную гримасу. – А поцеловаться на прощание?

– Поцеловаться? С какой стати? Я же тебя не знаю!

Дверь захлопнулась.

Римо не смог решить: рассмеяться ему или просто уснуть. Поразмыслив, не стал делать ни того ни другого, а поклялся никогда не заниматься любовью в Фолкрофте.

С тех пор прошла неделя. Римо с нетерпением ждал первого задания. Не то чтобы его привлекала работа, просто невыносимо надоело здесь, в этой уютной и комфортабельной тюрьме.

Римо опять ткнул носком сандалии в пол. Наверняка сандалии было велено надеть не просто так. Здесь ничего просто так не делалось. Но ему было на это наплевать.

– Ну, долго еще? – крикнул он.

– Сейчас, – ответил Макклири. – А вот и он!

Подняв голову, Римо с трудом сдержал смех. То, что вошло в зал, было слишком жалким зрелищем для смеха. Вошедший был чуть выше ста пятидесяти сантиметров. Он был одет в белую форму – что-то вроде кимоно – с красным поясом, которая свисала с хилых телес. Несколько пучков седых волос развивались вокруг сморщенного монголоидного лица. Морщинистая кожа напоминала старый пожелтевший пергамент.

На ногах у старика тоже были сандалии, в руке – две короткие толстые доски, гулко хлопавшие друг о друга в такт шаркающей походке.

Макклири с почтительным видом пристроился на шаг позади старичка.

– Чиун, это Римо Уильямс, ваш новый воспитанник.

Глава тринадцатая

Чиун молча поклонился. Римо продолжал сверлить его глазами.

– И чему он будет меня учить?

– Он будет учить тебя убивать. Он научит тебя, как стать несокрушимой, почти невидимой машиной для уничтожения людей, – ответил Макклири.

Римо поднял лицо к потолку и глубоко вздохнул.

– Да ну тебя, Конн. Брось. Кто, этот? Тоже мне, нашел учителя!

– Он учит убивать и если бы захотел, то ты уже был бы мертв, даже моргнуть не успел бы.

Сильнее запахло хризантемами. Так вот откуда запах, от китаезы. Убивать? Этот ветеран дома престарелых?

– Не веришь? Попробуй, застрели его, – предложил Макклири.

– Зачем? Ему и так уже недолго осталось.

Лицо Чиуна ничего не выражало; казалось, он не понимал сути беседы. На крупных худых руках, держащих деревянные планки, отчетливо просматривались вздувшиеся старческие вены. Ни на лице, ни в узких темно-карих глазах не было ничего, кроме выражения вечного покоя.

– Дай-ка мне пистолет, Конн.

Римо снял с крюка Макклири револьвер. Привычная тяжесть в ладони. В сознании Римо промелькнули вбитые в память инструкторами характеристики: дальнобойность, рассеивание пуль, статистика точности, процент осечек, убойная сила. Бедный старик!

– А что, Чан будет где-то прятаться или как? – спросил Римо, прокрутив барабан кольта. Темные гильзы. Наверное, с усиленным зарядом.

– Его зовут Чиун. Прятаться он не будет, он будет гонять тебя по спортзалу.

Макклири стоял, уперев крюк в бедро. Из опыта общения с ним Римо знал, что Макклири обычно принимает такую позу, когда собирается пошутить. Римо уже видел этот «подвод» несколько раз. Ему уже успели объяснить, что нужно знать «подвод» каждого человека. «Подвод», то есть определенные движения перед действием в конкретной ситуации, есть у всех. Нужно просто научиться их замечать. У Макклири это был крюк на бедре.

– Если я его прикончу, ты отпустишь меня на недельку?

– На один вечер, – отвечал Макклири.

– Значит, ты думаешь, что у меня все же получится?

– Нет, я просто жадина, Римо. Не хочу, чтобы ты переволновался.

– Один вечер?

– Один вечер.

– Отлично, – сказал Римо, – я убью его.

Револьвер, как учили, он держал ближе к туловищу, чуть ниже уровня груди. Так его труднее выбить из рук, да и точность стрельбы выше.

Римо направил ствол в хрупкую грудь Чиуна. Старикашка не двигался, только на губах появилась еле заметная улыбка.

– Можно?

– Подожди, – ответил Макклири, – так у тебя вообще нет шансов. Пусть он отойдет в другой конец зала, а то ты помрешь и даже на курок нажать не успеешь.

– На курок нажать недолго. Потом, инициатива-то за мной.

– Это как сказать. Чиун успеет прежде, чем сигнал дойдет от твоего мозга до пальца.

Отступив на шаг, Римо положил палец на спуск. У всех кольтов этого типа легчайший спуск – «волосок». Не стоит смотреть китаезе в глаза: один из инструкторов рассказывал, что на Востоке умеют с помощью гипноза замедлять реакцию.

– Гипноза не будет, Римо, – сказал Макклири, – можешь смело смотреть ему в глаза. Чиун, положите, пожалуйста, доски. Займемся ими после.

Чиун положил доски на пол. Он сделал это медленно; ноги его оставались абсолютно неподвижными, пока туловище опускалось почти до пола. Доски беззвучно очутились на полу. Выпрямившись, Чиун отошел в дальний угол зала, где на стене висели белые маты, набитые хлопком. Теперь уже не нужно было прижимать револьвер к себе, и Римо вытянул руку для более точной стрельбы.

Белая униформа старика была светлее, чем маты за его спиной, но это не составляло проблемы: в лучах бьющего в окна солнца ярко алело пятно красного пояса. Римо нацелил кольт чуть выше этого пятна. Стрелять лучше в грудь, а когда Чиун забьется на полу в луже крови, можно будет подойти на пять шагов ближе и всадить пару пуль в седину волос.

– Готов? – спросил Макклири, отступая подальше от линии огня.

– Готов, – откликнулся Римо, отметив про себя, что Макклири даже не потрудился задать этот вопрос Чиуну.

Так, может, это очередной тест? Вдруг этого старикашку, на которого плюнь – рассыплется и который по-английски-то ни бельмеса, просто хотят подставить, чтобы проверить, готов ли он, Римо, убивать? Ну и сволочи!

Римо целился прямо по стволу. Никогда не следует полагаться на мушку чужого пистолета. Дистанция – меньше сорока метров.

– Огонь! – скомандовал Макклири, и Римо дважды нажал на курок. Клочья полетели из матов в том месте, где только что стоял Чиун. Старик был невредим и быстро приближался, двигаясь как-то по-крабьи, боком, напоминая движения какого-то странного, пораженного чесоткой танцора. Смешной старичок отправился в смешное путешествие. Оно кончится… здесь. Прогремел еще один выстрел. Смешной старичок продолжал продвигаться вперед, то почти ползком, то – подпрыгивая свечой, шаркая по полу, ни на секунду не останавливаясь. Возьмем упреждение… Выстрел!

Ага, он все приближается, осталось метров пятнадцать. Подождем немного. Девять метров. Пора. Эхо выстрелов еще катилось по залу, а старик уже перешел на свою обычную шаркающую походку. Патронов больше не было.

Римо в ярости швырнул ему в голову кольт. Старик поймал его, как ловят медленно порхающую осеннюю бабочку, хотя Римо даже не заметил движения его руки. Кислый запах порохового дыма перебил аромат увядающих хризантем. Чиун подал пистолет Римо.