Карен Бельчильо, избавившейся от своей навязчивой идеи, и славному Дому Синанджу.

Глава 1

Он не отличался сколь-нибудь приметной внешностью. Да и глаза его все описывали по-разному. Кроме того, одни считали, что волосы у этого человека рыжие, другие воспринимали их как золотистые, остальным же они казались каштановыми.

Единственное, что твердо помнили очевидцы, — он был в форме. Вот форму почему-то заметили все. Однако при этом никто не обратил внимания на того, кто ее носил.

Нельзя сказать, что он старался затеряться в толпе возвращавшихся с обеда в здание федеральных служб в Оклахома-Сити. Когда этот человек поднимался вверх по каменным ступенькам, некоторые при встрече непроизвольно вздрагивали — именно из-за формы. Но в то же время выражение лица незнакомца казалось совершенно безобидным, а в манере поведения не было ничего угрожающего.

Правда, никто и не пытался заглянуть ему в лицо.

И только потом немногие оставшиеся в живых нашли странным, что человек в форме нацепил наушники. Причем нашли это странным только потому, что считали, будто существуют некие правила, которые запрещают наслаждаться музыкой лицу, находящемуся, так сказать, при исполнении.

Охранник у металлоискателя, подняв взгляд и увидев серо-голубую форму, знаком предложил незнакомцу обойти примыкавший к ступенькам прибор.

— Что-то припозднились вы сегодня, — бросил охранник.

Человек в форме коротко кивнул и безо всяких усилий преодолел первую линию обороны. Люди в такой форме встречались практически везде, и, хотя у некоторых она вызывала неприязнь, большинство американцев испытывали к ней уважение.

Спецохранник у лифта, посмотрев на вошедшего, спросил:

— Что, новенький?

— Сегодня первый день, — отозвался человек в форме.

Тут прибыл лифт, и массивные двери разошлись в стороны.

— Что ж, не перетрудись, — заметил охранник.

— "Узи" все сделает как надо, — откликнулся незнакомец. Люди обычно слышат то, что хотят услышать, — особенно если взгляду не за что уцепиться. Поэтому сказанное посетителем дошло до секьюрити только впоследствии.

Выйдя на шестом этаже, человек с орлами на лацкане кителя осмотрелся и увидел закрытую дверь с надписью «Не беспокоить. Заседание суда». Сунув руку в объемистую сумку на плече, он уверенно двинулся к двери.

Там стоял еще один охранник.

— Прошу прощения, но сюда нельзя. Идет заседание, — произнес он и загородил дорогу.

Человек в форме достал из сумки конверт:

— Срочная доставка.

Секьюрити нахмурился. На конверте значилось: «Судье Кэлвину Рэтберну».

— Ладно, но постарайтесь не привлекать к себе внимания, — сказал парень и, открыв дверь, придержал ее, чтобы вошедший никого не побеспокоил. Судья Рэтберн был очень строг.

Сунув руку в большую кожаную сумку, человек в форме сделал шаг вперед и вдруг резко развернулся. В руках у него блеснул ствол «узи». На секунду охранник похолодел, но уже в следующее мгновение ощутил в своем животе горячий свинец.

— Умри, неверный! — воскликнул посыльный. Скорчившись на полу, раненый беспомощно наблюдал за происходящим. Он прожил еще достаточно долго, чтобы рассказать обо всем властям.

Человек в форме вошел в зал, где шло судебное заседание, и немедленно открыл огонь. Началась паника, жутко вопила стенографистка, которой был увлечен охранник. Пронзительно, как женщина, кричал адвокат Тейт. Наконец он захрипел и затих. Все это время в зале настойчиво звучал колокольчик — судья безуспешно пытался навести порядок в воцарившемся хаосе.

Человек с автоматом беспорядочно опорожнял рожок за рожком. Со своего наблюдательного пункта у двери охранник вдруг увидел чудовищную сцену — разгневанное красное лицо судьи Рэтберна вмиг превратилось в кровавый пудинг. Раненый закрыл глаза и в бессильной ярости затрясся на полу, не в состоянии дотянуться до своего оружия.

Гневный голос человека в форме перекрывал грохот автомата и крики умирающих:

— Неверные! Глядя вам прямо в глаза, я с радостью наблюдаю за кончиной. Бог милостив! Так признайте же смертный приговор, который приводит в исполнение его законный посланец!

Никто ему не ответил. Просто никто уже его не слышал.

— Боже мой! — пробормотал охранник. — А ведь как похож! И не отличишь.

Спустя пять минут все было кончено.

Стрелявший переступил через охранника. Затем раздался стук каблуков по мраморному полу, и вскоре звяканье лифта возвестило о том, что преступник скрылся.

Это было последнее, что запомнил охранник, прежде чем его стали допрашивать сотрудники ФБР. Такое вот воспоминание он и унес с собой в могилу.

ФБР появилось на месте менее чем через десять минут. Впрочем, его сотрудники и не смогли бы добраться сюда вовремя. Несмотря на то, что местное отделение службы находилось здесь же, на двенадцатом этаже, устроено оно было наподобие бункера — неуязвимое для бомб и непроницаемое для звука.

Именно поэтому никто не услышал выстрелов и стонов. И пока толпа отобедавших не хлынула на шестой этаж, никто не обнаружил лежащего в луже крови охранника, и никто не знал, что здесь произошло преступление.

Однако достаточно было только заглянуть в зал судебного заседания, чтобы картина вмиг прояснилась. К тому времени, когда ФБР сориентировалось и здание оцепили, было уже поздно.

Человек без лица, но в уважаемой всеми форме спокойно покинул здание федеральных служб и растворился на улицах Оклахома-Сити. Никто даже и не думал его задерживать. А о том, чтобы разыскивать его, обращая внимание на большую кожаную сумку, и речи не было. Убийца оказался неуязвимым.

Ибо каждый понимал смысл его миссии. И хотя произошла трагедия, человека в форме нельзя останавливать.

Поскольку в дождь ли, в солнце ли, во время снежной бури или кровавой бани, но почта должна доставляться регулярно.

Глава 2

Его звали Римо, и он ничего не имел против японцев.

По этому поводу у него сложилось твердое мнение, которое он и выразил вслух.

— Я ничего не имею против японцев как народа или как расы.

— Так, значит, ты забыл Перл-Харбор? — раздался скрипучий голос.

— Бомбили-то давно, — ответил Римо.

— А как насчет острова Батаан?

— Какая разница! Это было в предыдущем поколении.

— Мертвые вопиют об отмщении. Как ты можешь!..

— Мир заключен пятьдесят лет назад. Мы больше не воюем, — резонно заметил Римо.

— Тогда зачем они послали сюда своих злобных самураев? — спросил мастер Синанджу.

Римо ничего не ответил. Мужчины сидели на круглом татами в комнате для медитирования и смотрели в окно.

Они собирались медитировать, но вместо этого почему-то горячо заспорили.

Впрочем, сейчас оба молчали, причем так долго, что Римо подумал, будто его оставили в покое. Но он, как обычно, ошибался.

— Спрашивается, почему я должен ждать? — внезапно взорвался Чиун. — Почему нельзя прямо сейчас разорвать японцев в клочья?

Римо не знал, что ответить, и потому промолчал.

Спустя какое-то время Чиун заговорил уже спокойнее:

— А как насчет отвратительных автомобилей, заполняющих улицы твоей любимой страны? Весь воздух, которым ты дышишь, наполнен зловонием!

— Если людям нравится водить японские машины, это их личное дело.

— Не ты ли называл их пожирателями риса?

— Машины — да, но не людей.

— Расист наоборот! — фыркнул старик.

— Я не расист.

— Раз в тебе нет ненависти к японцам, в то время как ты должен бы был их ненавидеть, следовательно, ты расист наоборот.

— У меня нет причин ненавидеть японцев, — уже с некоторым раздражением отозвался Римо.

Учитель гневно вскочил на ноги и потряс в воздухе кулаком.

— Отныне я вынужден скрывать свой позор. Разве подобной причины недостаточно?

Стараясь сохранять спокойствие, Римо тем не менее поднялся на ноги.

Полутораметровый Чиун по-прежнему яростно потрясал кулаком, похожим на желтую птичью лапу. Внезапно он разжал его; оказалось, что и ногти старика весьма напоминают когти хищной птицы. Длинные, изогнутые, они заканчивались сверкающими остриями, лишь правый указательный палец был прикрыт чехлом из императорского жадеита.

— Ничего, скоро отрастет, — постарался успокоить учителя Римо.

Рост ученика превышал сто восемьдесят сантиметров, и единственное, что роднило его с Чиуном, — это необычайная худоба. Старик выглядел лет на семьдесят, хотя ему перевалило уже за сто. Сморщенное лицо учителя напоминало карту Кореи, а глаза — коричневые плоды миндаля.

В отличие от Чиуна, миндалевидный разрез глаз у белокожего Римо был едва заметен, и то лишь под определенным углом. Тем не менее, Римо всегда отрицал сей факт: впрочем, сколько бы он ни вглядывался в зеркало, заметить ничего не мог. Выглядел Римо лет на двадцать-двадцать пять, а иногда — и на все сорок пять. На худом его лице отчетливо выделялись высокие скулы, привлекали внимание утонувшие в глубоких глазницах темно-карие глаза. Кроме необычайно широких запястий, он больше на вид ничем не отличался от самых обыкновенных людей.

На самом же деле он был необычным человеком, как и его учитель Чиун. Оба являлись мастерами Синанджу — боевого искусства, которое положило начало всем остальным восточным единоборствам. Тогда как карате, кунг-фу и ниндзюцу превратились в обычные спортивные дисциплины, Синанджу по-прежнему осталось искусством убийц. Еще со времен древнего Китая и древнеегипетских пирамид мастера Синанджу служили могущественнейшим владыкам мира, охраняя крепость их тронов. Сейчас же они тайно работали на Америку.

— Ты прекрасно знаешь, что в тебе есть благословенная корейская кровь, — изрек Чиун.

— И что же?

— Каждый кореец обязан ненавидеть японцев, которые угнетали их родину.

— Моя родина — Америка, — с нажимом произнес Римо.

— Только потому, что самый знаменитый из твоих предков — Коджонг — пустил корни на этой земле.

Ну что тут возражать? Действительно, в свое время в Америку прибыл предок Чиуна, изгнанник Коджонг, прямым потомком которого и был Римо. А это значит, что в жилах Римо течет корейская кровь. Таким образом, приобретала смысл историческая случайность — именно Римо был первым белым, которого американское правительство выбрало для того, чтобы тот, обучившись Синанджу, защищал Америку от ее многочисленных врагов.

— По сути своей — ты кореец, — продолжал учитель. — А каждый кореец пылает ненавистью к японским угнетателям.

— У меня нет ненависти к японцам, — буркнул Римо.

— Их сорная трава под названием кудзу до сих пор душит цветущий сад ваших южных провинций.

— У меня нет ненависти к японцам, — твердым тоном повторил Римо.

— Даже после ужасов Юмы?

Лицо ученика окаменело. Да, много лет назад он прибыл в Юму, штат Аризона, в тот самый день, когда город атаковали японские боевики. Просто какой-то японский промышленник, исполнившись решимости отомстить за атомную бомбардировку родного Нагасаки, нанял для бойни группу головорезов. Захватив Юму, японцы стали бесчинствовать, расправляясь с американскими гражданами и транслируя свои преступления по телевидению на всю Америку, дабы спровоцировать американского Президента нанести ядерный удар по городу.

Так бы и случилось, если бы не Римо и Чиун. Их направила туда КЮРЕ — сверхсекретная правительственная организация, на которую работали оба мастера.

Промышленника прикончили, однако компания, которой он владел, не унималась.

Последним ее злодеянием стала попытка разрушить американскую железнодорожную систему. В США направили специального агента, предусмотрительно снабдив его электронным эквивалентом самурайского меча. Чиун вступил в схватку с японцем, решив, что перед ним дух некоего самурая, восставшего из мертвых, дабы навредить Дому Синанджу. Во время первой стычки негодяй электронным мечом ухитрился отрезать корейцу ноготь указательного пальца на правой руке, окончательно убедив мастера Синанджу в том, что тот имеет дело с потусторонней силой. И несмотря на то что они с Римо в конце концов одолели самурая, обезглавив его, Чиун считал дело не завершенным, ибо земля все еще носила хозяев мерзавца.

Как заявил Смит, проблема, похоже, приобрела характер политической. Промышленная электрическая компания «Нишицу» считалась одной из самых крупнейших в мире, и все-таки не было никаких свидетельств того, что японское правительство как-то поддерживало тайные операции корпорации.

— Слушайте, Смитти ведь все уже объяснил, — ровным голосом произнес Римо. — Японское правительство знает, что наш Дом работает на Америку. Собственно, это знают почти все иностранные правительства — благодаря тому фокусу, который ты выкинул в прошлом году, предложив свои услуги любому тирану и головорезу, контролирующему государственную казну страны.

— Согласись, получилась неплохая рекламная кампания! — фыркнул Чиун.

— Если мы нанесем удар по «Нишицу» и японцы обнаружат наши следы, вспыхнет международный скандал.

— Никаких следов не останется! — вспыхнул мастер Синанджу. — Никому и в голову не придет, что это дело рук нашего Дома.

— Как же — не придет... Ведь все станет ясно, если ты сдерешь с них кожу живьем, как обещал несколько недель тому назад.

— Недель! — возмутился Чиун. — С тех пор прошло уже больше двух месяцев, почти три. Почему, о почему мне отказывают в моем законном праве на возмездие?

С этими словами он вонзил девять пальцев из десяти в гладкую белую стену. Казалось, будто разорвали картонную коробку. В стене же остались неровные борозды.

— Слушай, — внезапно воскликнул Римо. — Почему бы нам не позвонить Смиту?

Вместо ответа мастер Синанджу вонзил ногти в другую часть стены и замер в ожидании.

Подскочив к телефону, Римо нажал нужную кнопку. Раздался щелчок, возвещающий о соединении с санаторием «Фолкрофт» — штаб-квартирой КЮРЕ. Через мгновение в трубке послышался знакомый кислый голос.

— Слушаю, Римо.

— Смитти, вы мой должник.

— В чем дело, Римо?

Римо тотчас придал голосу твердости.

— Вы пришили мне убийство, которого я не совершал, отправили на электрический стул, а затем заочно похоронили.

— Я занимаюсь поисками вашей пропавшей дочери, — не дослушав, отозвался Смит.

— Дело не в ней. Дело в Чиуне.

— А что случилось с мастером Чиуном?

Римо мгновенно поднял трубку повыше, направив ее в сторону мастера Синанджу.

Учитель, словно по заказу, вновь пробороздил стену ногтями и глухо, протяжно, едва сдерживая ярость, застонал.

— Он что, умирает? — с беспокойством спросил Смит.

— Если не позволить ему нанести еще один удар по «Нишицу», кое-кто явно скончается, — многозначительно отозвался Римо.

— Я все еще работаю над планом обеспечения безопасности операции. Скоро все будет готово.

— Может, нам стоит поторопить события и отправиться в путь?

— Полагаете, это необходимо?

Римо вновь приподнял трубку.

На сей раз Чиун проделал в стене дыру и вытащил оттуда клубок проводов.

— Позора я не потерплю! — кричал он. — О боги! Услышьте же меня!

— Ну, если уже дошло до богов, то дело и в самом деле плохо, — прошептал Римо. — Обычно сам черт ему не брат, а тут...

— Я закажу билеты на самолет и гостиницу, — откликнулся глава КЮРЕ.

— Вот так-то лучше, — заключил Римо и закончил разговор. — Мы едем, — бросил он мастеру Синанджу.

Чиун тотчас швырнул клубок проводов, причем с такой силой, что они прилипли к стене, словно макароны.

— Наконец-то! Наконец-то мои предки успокоятся.

— Не говоря уже об их потомке, — сухо заметил ученик.

Японцев на Осаку рейсом «Нортуэст эрлайнз» летело предостаточно. Когда на борту самолета в своем великолепном золотистом кимоно с серебристой оторочкой появился мастер Синанджу, лица их сразу же окаменели.

Двигаясь по салону, Чиун бросал гневные взгляды на всех тех, кто поглядывал на него исподлобья.

К тому времени, когда самолет поднялся в воздух, атмосфера в салоне накалилась до предела.

Мастер Синанджу, как всегда, занял кресло у левого крыла самолета. На пораненный ноготь он надел чехольчик из жадеита и сжал кулак так, чтобы скрыть свой позор.

— Слушай, давай только без фокусов, — прошептал Римо. — Нам еще лететь и лететь.

— Ладно. Чтобы скоротать долгие часы перед важным заданием, которое возложил на нас Император, поговорим о Корее.

— Валяй.

Чиун повысил голос:

— Ты когда-нибудь слышал о бесстрашных воинах-камикадзе, Римо?

— Конечно. Но при чем тут Корея?

— А вот при чем. — Старик заговорил еще громче. — Произошло это в эпоху Кубла-хана, который жаждал покорить Японию, что было благим делом. Но сначала Кубла-хан завоевал Корею — что благим делом не было, — чтобы начать оттуда морскую экспедицию. И корейские кораблестроители построили ему военный флот.

Прислушиваясь к словам мастера Синанджу, японцы в салоне насторожились.

— Разве корейцы — хорошие кораблестроители? — удивился Римо. — Я знаю, что они были великолепными наездниками.

— Да, корейцы были превосходными кораблестроителями — когда строили корабли для себя, а не для угнетателей!

Ученик понимающе кивнул. Раньше он слушал россказни Чиуна вполуха, теперь же, осознавая, что у них с учителем общие предки, Римо был весь внимание:

— Настал день, когда флот вторжения двинулся к Стране восходящего солнца, — уже во весь голос продолжал старик. — На мощных кораблях бряцали оружием бесчисленные всадники и пехотинцы. Казалось, судьба беззащитной Японии предрешена...

Пассажиры-японцы застыли в своих креслах.

— И тут с севера подул сильный ветер, — продолжал Чиун. — Это был тайфун, Римо. Он разметал флот хана, корабли его беспомощно метались по волнам и исчезали в пучине. Вторжение так и не состоялось. Испуганные японцы назвали этот шторм «Камикадзе», что означает «Божественный ветер».

По всему салону японцы закивали в знак согласия с мастером Синанджу.

— Но в своем невежестве они и не подозревали даже, в чем истина, — тут же добавил кореец.

Одобрительные кивки прекратились.

— Корабли потопил мастер того времени, да? — спросил Римо.

Мудрый Чиун покачал своей седой головой.

— Нет?!

— Нет, — подтвердил учитель, импульсивно взмахнув своим чехольчиком из жадеита. — Это не имеет отношения к Синанджу, зато полностью относится к японскому невежеству и самомнению. Ибо корейские кораблестроители, создавая флот для Кубла-хана, строили его на гнилой древесине и ржавых гвоздях. Первый же шторм утопил бы такой флот, не то что тайфун. Хан об этом так никогда и не узнал и потому не наказал Корею. А японцам — и в голову даже не пришло. Они просто решили, будто находятся под покровительством богов, — что и способствовало развитию их невыносимой самоуверенности в дальнейшем.

Взгляды сидящих в салоне японцев стали откровенно враждебными.

— Слушай. — Римо легонько толкнул старика локтем. — Может, лучше сменим тему? Не надо больше о Корее, а?

— Ну, раз ты так настаиваешь... — протянул Чиун.

Молчание, однако, воцарилось лишь на какое-то мгновение.

— Ты заметил, Римо? — спросил кореец, перекрывая грохот турбин «Боинга-747».

— Что заметил?

— Насколько лучше стали лица у японцев.

— Да что ты говоришь?..

— Нет, не у старшего поколения, у молодых. Они женятся за пределами своих островов, и в их жилах течет новая кровь. Обычно я не одобряю кровосмешения, но для японцев — это то, что надо. Внешность их постепенно улучшается. Конечно, они еще не настолько хороши, как корейцы или хотя бы монголы, но лет через сто, ну через двести, японцы, возможно, утратят свой угрюмый вид.

Все головы в салоне тотчас повернулись в сторону Чиуна. Пассажиры, похоже, едва сдерживали свою злость.

— Не замечал ничего подобного, — поспешил исправить положение ученик.

— Это же факт, Римо.

Тут уж сидевшие поблизости японцы постарались обменяться местами с другими пассажирами, и вскоре центральная часть салона оказалась свободна от сынов и дочерей Страны восходящего солнца.

Оставшуюся часть пути мастер Синанджу довольно улыбался.

Глава 3

Не успел патрульный нью-йоркской полиции Тони Гутьеррес завернуть за угол Восьмой авеню и Тридцать четвертой улицы, как раздался мощный взрыв.

Горячая волна сбила Тони с ног и отбросила в переулок в тот самый момент, когда он с восхищением следил за ритмичным покачиванием бедер некой рыжеволосой девицы. Какая восхитительная попка! Она к тому же еще и виляла. Обычно патрульный Гутьеррес обращал внимание на происходящее вокруг, но ведь не так уж часто встречается такое. В основном женщины ведут себя скромнее.

Одобрительная улыбка заиграла на губах Гутьерреса в тот самый миг, когда твердая поверхность ушла у него из-под ног. И Тони тут же забыл о девице и ее колыхающейся попке.

«Взрыв!» — осенило его.

Другой бы на его месте, почувствовав холодное дыхание смерти, прокрутил перед мысленным взором всю свою жизнь. Но патрульный Гутьеррес был сделан из другого теста. Распознав звук взрыва, он в ту же долю секунды связал воедино с полдесятка разрозненных фактов.

Взрыв раздался прямо за его спиной, примерно метрах в двадцати отсюда. И вроде бы на углу.

«Что же взорвалось?» — мелькнуло в голове у Тони. Он тотчас восстановил в памяти лица недавних прохожих. Обычные люди. Никто не привлек к себе его внимания.

Да, потом на светофоре стоял грузовик — «додж-рэм». «Бомба в машине, — вот первое, что пришло ему в голову. — Бомба в машине».

И тут он ударился об отдельно стоящий контейнер для макулатуры.

Возможно, именно это спасло ему жизнь, что, правда, Гутьеррес понял не сразу, ибо ударился о контейнер с такой силой, что потом еще три дня на красной щеке патрульного красовался белый след. Во время взрыва он вместе с баком для макулатуры взвился в воздух, а затем упал сверху и почти расплющил контейнер своим девяностокилограммовым весом. Бак был полон газет и всяких бумажных отходов. И слава Богу! Иначе бы Тони несдобровать.

Когда патрульный очнулся, он первым делом увидел поднимавшиеся в голубое сентябрьское небо клубы дыма.

Гутьеррес сел. Болело и ныло во многих местах. Тони не знал, с чего и начать. Наконец он решился и посмотрел на ноги. Ноги были на месте, правда, один казенный ботинок куда-то подевался. Патрульный покрутил головой, поскольку не ощущал своих рук, ожидая увидеть на их месте обрубки.

Ладони здорово ободрались, но оказались целыми. Для пущей уверенности Гутьеррес пошевелил пальцами.

Теперь он попробовал встать, но не тут-то было! Казалось, его позвоночник вот-вот переломится.

И все-таки Гутьеррес встал. Он просто обязан был встать. И посмотреть на перекресток, который только что миновал.

Первое, что увидел патрульный, была лежащая на спине женщина. Из раскрытого в беззвучном крике рта текло что-то красное. Гутьеррес не смог бы с уверенностью сказать, кровь ли это, внутренности или сочетание того и другого, ясно было одно — женщина уже мертва. Глаза ее остекленели. Неподалеку дымилась оторванная голая нога.

После взрыва в округе воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность. И тут раздались крики.

Гутьеррес рванулся на помощь раненым в тот самый момент, когда эти жуткие крики слились в один мощный хор.

За углом патрульный наткнулся на негра, который только что потерял свою ногу. Прислонившись к фасаду здания, он сидел на земле и тупо смотрел на свою оторванную ногу. Видимо, человек еще не осознал происшедшего. Пока не осознал. Спустя мгновение негр испустил дикий вопль, напоминавший рык раненого медведя.

— Центральная, пришлите рентгеновскую установку и пожарных на угол Восьмой и Тридцать четвертой, — пролаял Гутьеррес в свой радиопередатчик.

А вот и грузовик «додж» уже догорал. У водителя за рулем не было головы. Да и от туловища осталось не очень много. Все выглядело так, будто его сожрал какой-то монстр.

«Если бы в машине взорвалась бомба, — промелькнуло в голове Тони, — от пикапа бы ничего не осталось!»

А рядом дымились еще какие-то искореженные машины. Одна из них лежала на боку.

Видимо, бомба была очень мощной.

Но отнюдь не в машине. Гутьеррес не раз смотрел последствия таких взрывов по телевизору. Обычно после них остается столб дыма — пусть даже дым оседает где-то в стороне.

Нет, взорвалась не машина. Патрульный в этом больше не сомневался.

Когда завыли сирены, Гутьеррес зашагал от машины к машине в поисках убитых и раненых. Что же все-таки взорвалось? Он должен был заметить эту штуку, когда поворачивал за угол. Угол — вот точка отсчета. Но как бы ни напрягался Тони, он не мог вспомнить ничего необычного.

В душе патрульный Гутьеррес гордился своей наблюдательностью.

Через час начальник бригады детективов отвел его в сторону:

— Ну, что видели? Докладывайте.

Они находились в самом эпицентре. Воронка на углу еще дымилась, повсюду чернела кровь и клочья земли. По фасадам зданий на всех четырех углах перекрестка бежали трещины.

Гутьеррес уставился на воронку. Взрыв разрушил угол дома, разметав гранитные плиты, как простые кирпичи. Одна из плит обнаружилась на втором этаже дома напротив.

— Здесь что-то было... — пробормотал патрульный.

— Что?

Тони в отчаянии хлопнул себя по лбу.

— Проклятие! Я не помню.

— Сверток?

— Нет.

— Подозрительные личности?

— Нет. Разве что кто-то вышел из здания. Но у него не хватило бы времени бросить бомбу и скрыться, чтобы остаться целым и невредимым.

Детектив, нахмурившись, смотрел на воронку.

— Штуковина, по всей видимости, была большая. Слишком большая, чтобы нести ее в руках, и слишком большая, чтобы не привлечь внимания.

— Целых три года я патрулирую здесь каждый день! — в отчаянии воскликнул Гутьеррес. — Я прекрасно изучил этот перекресток. Здесь что-то было.

— Что-то необычное?

— Нет, — отозвался парень. — Оно находилось здесь всегда. Я просто не могу припомнить, что.

— Как здесь могло быть что-то, что вы не можете припомнить?

— Да, что-то совсем заурядное. Само собой разумеющееся.

Детектив из бригады по расследованию взрывов огляделся по сторонам. Рядом стояла одинокая санитарная машина — на тот случай, если еще найдутся раненые. Пожарные уже управились и уехали. В воздухе пахло горячим металлом и теплой кровью.

— Какого цвета? — спросил детектив.

— Не помню, ничего не помню! Черт, почему же у меня не работает голова?

— Может, зеленого?

— А?

Детектив уже стоял на коленях. Поманив Гутьерреса рукой, он склонился над каким-то обломком.

Штуковина оказалась черного цвета, но, когда детектив перевернул ее, с другой стороны она отливала оливковой зеленью.

— Похоже, что-то из военного оборудования, предположил детектив.

Гутьеррес задумчиво покачал головой:

— Нет, ничего связанного с армией.

— А джип? Грузовик?

— Говорю вам, бомбы в машине не было, — сердито отозвался патрульный.

Его собеседник встал и огляделся по сторонам. Затем достал чистый носовой платок и аккуратно завернул в него оплавленный кусок металла.

— И никого со связкой гранат на поясе, думаю, тоже, — мрачно сказал он.

В городском морге на Первой авеню коронер[1] извлек кусок металла из тела той самой беззвучно кричащей женщины.

Патрульный Гутьеррес тоже присутствовал.

Коронер положил осколок на круглый поднос из нержавеющей стали и очистил его с помощью специального инструмента.

Когда смыли кровь, оказалось, что металл выкрашен оливково-зеленым. На одной его стороне явственно проступали буквы: U.S.

— Черт побери! — пробормотал детектив из бригады по расследованию взрывов. — Черт побери! Самый настоящий ящик со взрывчаткой.

— Нет, — тихо сказал Гутьеррес. — Не думаю.

— Вы что-то вспомнили?

— Да. Если хорошенько поискать, то наверняка отыщется еще один кусок металла. Там тоже есть буквы.

Детектив и патологоанатом выжидающе посмотрели на патрульного.

— Там написано «Почта». Теперь я все вспомнил. Штука, которая взорвалась, — обычный линейный ящик для почты.

Детектив, казалось, вот-вот заплачет. Он чуть ли не с нежностью посмотрел на Тони.

— Так говорите — почтовый ящик?

— Ну да!

— Надо немедленно позвонить начальнику. Должно быть, это важная информация.

Начальник полиции округа Южный Манхэттен позвонил комиссару полиции Нью-Йорка приблизительно в 12.53.

— Взорвался линейный ящик для почты, — доложил начальник полиции.

— Черт побери! Значит, бомбу мог подсунуть кто угодно.

— Нет, сэр, я сказал — линейный ящик. Это вам не простой почтовый ящик.

— А в чем разница?

— Обычные почтовые ящики синие и предназначены для общественного пользования. Линейные ящики — оливково-зеленые, у каждого почтальона есть свой ключ от каждого ящика.

— Значит, круг подозреваемых сужается? — предположил комиссар.

— Сужается, сэр, — согласился начальник полиции округа.

— Получается, террористическим актом здесь и не пахло?

— Кажется, нет.

— Возможно, просто посылка с бомбой, которая взорвалась раньше времени. Или виноват недовольный почтальон.

— А разве бывают довольные? — проворчал начальник полиции округа.

Комиссар счел за благо пропустить эту реплику мимо ушей. Начальник полиции округа может позволить себе немного черного юмора, а комиссар обязан проявлять сдержанность.

— Срочно допросите начальника почты, — приказал комиссар. — Вся почта предварительно сортируется. Не исключено, что мы уже кое-что разузнаем к вечернему выпуску новостей или даже раньше.

— Будем надеяться, что не возникнет проблемы юрисдикции.

— Да... А я и не подумал.

— Взорванный ящик — это проблема федеральных властей.