— В моем контракте есть пункт, категорически запрещающий мне вступать в подобного рода контакты с толстокожими, — торопливо проговорил Римо.
Роксана перекатилась набок и обнажила огромную, похожую на копченый окорок с крупным соском в центре грудь. И усмехнулась. Улыбка ее напоминала оскал акулы.
— А меня только что накачали такими заводными гормонами!..
— С чем вас и поздравляю.
Женщина кокетливо захлопала глазами с длинными накладными ресницами.
— А известно ли вам, что я очень богата?
— Вы стоите не больше миллиарда. А мне нужно два.
— Мне нравится грубый секс...
— Что ж вы сразу-то не сказали? — обрадовался Римо, затворяя за собой дверь.
Роксана тут же села на постели.
— Ха! Надо же! Мой последний муж был в точности таким же! Ну, может, самую малость потолще... — Она вынула жвачку изо рта и сунула ее за левое ухо. — Чего бы вам хотелось? Оба сверху? Каждый сам по себе? Чего?
— Мне бы хотелось сдавить вашу белую шейку обеими руками...
— О, чудесно! Тогда приступим?
Римо тут же просунул одну руку — решив как следует потом ее отмыть — за ухо Роксаны, туда, где не было жвачки. Он намеревался надавить на особый нерв, после чего она должна была отключиться.
Надавил. Роксана блаженно закрыла глаза. Римо нажал посильнее. Ковыряясь пальцем в складках жира, он вдруг услышал ее голос:
— О, чудно, замечательно!.. Никогда прежде такого не испытывала... Уверена, будет еще лучше!
— Обязательно, — ответил Римо, судорожно пытаясь отыскать проклятый нерв. Проблема заключалась в том, что он или не мог его нащупать, или же нажатие просто не производило должного эффекта. — Черт бы побрал этого Чиуна!
— А кто такой Чиун?
— Вы никогда не занимались сумо?
— Нет. Но однажды пришлось применить прием армрестлинга и положить одного придурка на обе лопатки. Не мужик попался, а слабак какой-то!
Римо отодвинулся.
— Послушайте, я должен вам кое в чем признаться.
Роксана разочарованно приоткрыла один глаз.
— В чем это?
— Вообще-то я ваш фан.
— Ну и замечательно! Самого острого оргазма я достигла именно с поклонниками своего таланта.
— Но я еще и фетишист, — добавил Римо. — И хочу попросить вас об одной вещи.
— Отдам все, что угодно, если вы окажете мне одну услугу. Я хочу ребенка.
— Боюсь, на это я не способен.
— А что вы хотели попросить?
— Ваш пояс.
— Откуда вы знаете, что я ношу этот долбаный пояс? — так и взвилась Роксана и вскочила на ноги. Каждая складочка на ее розовом обнаженном теле затряслась, точно желе.
— Слухи, знаете ли...
— Нет, так не пойдет! Я отдам пояс, но только в обмен на сперму. И это мое последнее слово!
— Черт, — озираясь по сторонам, пробормотал Римо. И тут вдруг его осенило. — А где ваша подружка?
— Какая еще подружка?
— Ну та, с которой вы говорили до моего прихода.
— Ах да!.. Так она никакая мне не подруга! Просто сучка, одна из моих альтер это. Рейчел.
— Альтер?..
— Ну, да! Ну, знаете альтер эго. Так объяснил один из этих придурков, моих психоаналитиков. Сказал, что во мне живет сразу несколько личностей. Лично я насчитала тридцать шесть... Эй, послушайте, а может, вы хотите трахнуть одну из них? Тогда рекомендую Рейчел. Она на двенадцать лет меня моложе и весит на сто сорок фунтов меньше. Правда, Рейчел не слишком любит посещать ванную, если, конечно, вам понятен мой намек.
— А нет ли у вас... э-э... более застенчивого альтер эго? — робко спросил Римо.
— Застенчивого?
— Ну да, знаете ли, поскромней.
— Тогда вам подойдет Мэнди. Она тихая, как мышка!
— Всегда хотел познакомиться с женщиной такого типа.
Роксана пожала плечами.
— Что ж, думаю, если одна из нас забеременеет, то и остальные тоже. Однако должна вас предупредить: Мэнди — девственница. Так что уж извольте обращаться с ней понежней, а не то все зубы выбью, если, конечно, вы поняли мой намек.
Она закрыла глаза и через секунду-другую заговорила тоненьким писклявым голоском:
— Привет! Я Мэнди...
— А ну-ка, быстренько говори, где она прячет свой пояс? — спросил Римо.
— В нижнем ящике комода. Но только смотри, не проболтайся Роксане, что я сказала!
— Обещаю, — кивнул Римо и бросился к комоду.
Судорожно роясь в ящике, он едва не пропустил пояс, сделанный из черного винила и украшенный серебряными кисточками, по самые чашечки бюстгальтера. Нарисовать бы на нем череп со скрещенными костями, и пояс вполне бы мог украсить мачту пиратского судна.
— Спасибо, — бросил Римо и направился к двери.
— Разве вы не собираетесь заняться со мной любовью?
— В следующей жизни — обязательно!
— Вот крыса! — пробормотала Мэнди злобным голоском, в котором проскальзывали-таки гнусавые нотки. Но Римо уже и след простыл.
* * *
Мастер Синанджу ждал ученика у ворот главного входа, выходящего на Лэнкершим-бульвар.
— Вот, — сказал Римо и протянул ему добычу.
Брезгливо сморщив нос, Чиун двумя пальцами взялся за пояс.
— Как же от него воняет!
— Пояс принадлежит амазонке по имени Роксана. Так что все претензии к ней.
— Наверняка отчаянно боролась, не желая его отдавать?
— Ага. Царапалась, вцепилась зубами...
— И ты ее, конечно, одолел?
— О да! Она молила о пощаде.
— Что ж, ты прекрасно справился с заданием. — Мастер Синанджу растерянно вертел пояс в руках.
— Что собираешься делать с трофеем?
— Считается, что пояс амазонки придает воину особую силу.
— Ни за что его не надену!
— Да, пожалуй, великоват будет. Особенно с учетом того, что у тебя полностью отсутствует бюст, — фыркнул Чиун и швырнул пояс в ближайшую урну.
— Эй, а известно ли тебе, что мне пришлось вынести, чтобы его раздобыть?
— Не важно. Главное, ты совершил очередное деяние.
Они направились к гостинице. По дороге Чиун вдруг зевнул во весь рот.
Римо тут же заразился зевотой.
— Хочешь спать? — спросил учитель.
— Нет. Просто посмотрел на тебя.
— Но у тебя глаза слипаются! Так что не обманывай — ты хочешь спать.
— Да, да, хочу! Но не усну до тех пор, пока мы не покончим с обрядом посвящения.
— В таком случае тебе надо непременно выспаться и отдохнуть, чтобы поднабраться сил для следующего деяния.
— Да я последнее время только и делаю, что сплю! — возразил ученик.
— Но твой организм требует сна! Пойдем.
* * *
Оказавшись в номере отеля «Беверли гарленд», Римо подошел к окну. У самого горизонта голубели горы Сан Габриель, а здесь, поблизости, на крыше одного из зданий «Омниверсел Студиос», красовалась огромная афиша. Реклама фильма «Возвращение Болотного Человека»!
— Послушай, стоит мне только увидеть афишу с этим Болотным Человеком, как сразу же мерещится, что он глаз с меня не сводит, — сказал Римо Чиуну.
— Я же говорил, это твой отец.
— Ай, брось! — отмахнулся ученик.
— Но у него твои глаза.
Римо пригляделся.
— Да. Что-то есть.
Внезапно мастер вскочил и со злостью задернул шторы. В комнате стало темно.
— Тебе пора спать! — объявил он.
— Ты чего? Может, я хочу смотреть из окна.
— Нечего глазеть, — огрызнулся Чиун. — Напрасная трата времени. Тебе надо отдохнуть перед очередным испытанием. — И, подойдя к двери, он добавил: — И смотри, если я застукаю тебя спящим на западной кровати!
Дверь за ним затворилась. И Римо улегся спать.
* * *
Не успел он закрыть глаза, как оказался в долине, поросшей цветущей сливой. Среди ветвей, весело щебеча, шныряли ласточки.
Под одним из деревьев Римо увидел знакомую фигуру. Старик сидел в позе лотоса. Полный, лысый, с белесыми неподвижными глазами... Лицо сморщилось, словно измятый полупрозрачный пергамент.
— Приветствую тебя, о, Си Тан-погса, — произнес Римо фразу, которой корейцы обычно приветствуют слепых.
Мастер Си Тан поднял незрячие глаза. Ноздри плоского носа так и раздувались.
— А-а, Римо... Добро пожаловать.
— Так ты меня видишь?
— Конечно, нет. Я ведь и в жизни был слепым, так с чего бы вдруг мне прозреть в Пустоте?
— Ну, я думал, что когда человек переходит в мир иной, то зрение к нему возвращается.
— Вот высказывание истинного христианина! — Мастер Си Тан поднялся на ноги. — Я обучал твоего учителя, а значит, скоро конец твоим испытаниям. И очень хорошо. Поскольку это в свою очередь означает, что Дом Синанджу будет жить.
— Послушай, ты мне не поможешь? Я обязательно должен разыскать Коджинга. Поговорить с ним.
— Отца ищешь?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Спроси о нем Чиуна. Ему известно имя твоего отца.
— Чиуну?!
— Именно, — сказал мастер Си Тан и потянулся за спелой сливой. Римо взглядом проследил за его движением. Тонкие, едва ли не прозрачные пальцы ухватили самый крупный плод и сорвали его с ветки.
А когда Римо вновь перевел взгляд на лицо Си Тана, оказалось, что тот уже исчез. А вместе с ним — и слива.
* * *
Римо вбежал в соседнюю комнату, где на узком балкончике уютно устроился Чиун. Он любовался закатом.
— Я видел Си Тана!
— Как поживает сей почтенный старец?
— По-прежнему слеп.
— К чему глаза в Пустоте?
— Я спросил его об отце, и он посоветовал обратиться к тебе.
Ученик выжидательно смотрел на учителя, но тот молчал.
— Ты слышал, что я сказал?
— Повтори, что именно он произнес, — отозвался наконец мастер Синанджу.
— Сказал: «Спроси Чиуна».
— Моего отца тоже звали Чиуном. Ты не встречал его в Пустоте?
Лицо Римо разочарованно вытянулось, он весь так и обмяк.
— Черт...
— Я говорил с императором Смитом, — продолжил Чиун. — Его оракулы подобрали тебе следующий атлой. Завтра утром отправляемся в путь.
— Не стоит откладывать...
Учитель вдруг резко развернулся.
— В таком случае едем немедленно! — проговорил он и сорвался с места.
Римо молча проводил его взглядом.
* * *
Уже в самолете Чиун сказал:
— А может, твой отец — знаменитый Тед Уильямс?
— Хорошо бы, но это не так.
— Тогда Энди Уильямс.
— Тоже вряд ли.
— Робин Уильямс?
— Никогда!
— Почему? Он толстый, а ты склонен к полноте.
— Мать говорила, что фамилия моя вовсе не Уильямс. И потом, с чего ты взял, что отец мой непременно должен быть знаменитостью?
— Да потому, что все мастера Синанджу рождались от людей известных. Почему ты должен быть исключением?
— Слушай, давай сменим тему, — предложил Римо.
— А Теннесси Уильямс разве не знаменитость?
— Теннесси Уильямс давно уже умер.
— Но ты унаследовал его талант и величие.
— Ну хватит! Меня уже тошнит от твоих дурацких разговоров!
Чиун вмиг посерьезнел.
— Скажи, Римо, почему именно сейчас тебе вдруг неудержимо захотелось разыскать отца? Ведь раньше, когда мы только познакомились, об этом речи не было.
Римо смотрел в иллюминатор на проплывающие мимо облака.
— Уходя из сиротского приюта, я надеялся навсегда распрощаться со своим прошлым, — тихо произнес он. — И вдруг в Детройте обнаружился человек, носящий мое имя...
— Ага, позаимствованное с надгробной плиты, под которой похоронили кого-то вместо тебя.
— Это теперь мы знаем. А тогда я подумал об отце, и с тех пор мне понравилось думать, что мой отец жив. И я никак не могу избавиться от этой навязчивой идеи.
Чиун промолчал.
— А куда мы летим? — поинтересовался Римо.
— Ты должен посетить Гадес.
Римо нахмурился.
— Гадес? Но это подземное царство у римлян. Или, проще говоря, ад.
— Именно.
— Тогда почему на билетах значится Бангор, штат Мэн?
— Потому что, как уверял меня император Смит, именно там обитает Цербер. — Чиун вдруг встал и двинулся к пищеблоку.
— Цербер... — пробормотал Римо. В ушах его снова зазвучал голос сестры Марии Маргариты — так живо и отчетливо, словно она была здесь, рядом: «Трехголовый пес Цербер охранял врата в подземный мир. Это он преградил путь Гераклу, когда тот собрался спуститься в глубины ада, чтобы выполнить одно из своих последних деяний».
Римо скрестил руки на груди.
— Замечательно... — пробормотал он. — Кажется, скоро конец.
Тут вдруг пристяжной ремень у него расстегнулся, и Римо увидел перед собой босую стюардессу Она наклонилась и что-то горячо зашептала ему на ухо.
— Сама соси! — огрызнулся Римо.
Когда вернулся мастер Синанджу, ученик не преминул ему пожаловаться:
— Знаешь, эта нахалка хотела, чтобы я сосал пальцы ее ног!
— Развратные женщины, населявшие Римскую империю до ее падения, настаивали на том, чтобы быть сверху...
— Ну и что такого?
— Если подобные идеи укоренятся повсеместно, Дому Синанджу придется подумать о том, чтобы перебраться в Персию. Кстати, монеты у тебя сохранились?
— Конечно.
— Дай-ка взглянуть.
Ученик протянул Чиуну монеты.
— О чем они говорят тебе, Римо? — спросил учитель.
— О том, что их надо потратить, пока курс благоприятен.
— Нет, ты безнадежен!
Римо усмехнулся.
— Но пока что всегда сверху.
Он выглянул в иллюминатор. Самолет как раз пролетал над гористой местностью.
— Похоже, это кратер Метеора, — сказал Римо Чиуну, увидев пейзаж, хорошо знакомый с детства по картинкам и фотографиям из учебников и журналов.
— Я вижу только большую дыру посреди пустыни.
Римо извлек из бумажника сложенный вчетверо листок бумаги и развернул его.
С наброска, выполненного черным фломастером, смотрела молодая женщина. Печальные глаза, длинные темные волосы, красивый овал лица... Рисунок был сделан художником-полицейским со слов Римо, описавшего ему дух матери, впервые явившийся ему несколько месяцев тому назад. С тех пор Римо постоянно носил портрет при себе.
— Она говорила, что мой отец иногда обитает среди звезд, а иногда отправляется туда, куда упала большая звезда, — тихо заметил Римо.
— Да там только дырка в земле, ничего больше. Никакой звезды!
Римо нажал кнопку вызова, и к нему тут же слетелись все до одной стюардессы, на ходу поправляя прически, одергивая юбчонки и подкрашивая губки.
— Над каким штатом мы сейчас пролетаем? — спросил он у всех сразу.
— Вылижи мои пальчики до блеска, тогда скажу, — пискнула одна.
Но ее тут же отшвырнула в сторону конкурентка.
— Аризона! — хором выдали остальные.
— Благодарю. — Римо взмахнул рукой, как бы давая понять, что больше в их услугах не нуждается. Но девушки все не уходили. Тогда он нарочито медленно и аккуратно стал складывать рисунок, потом вложил бумажку в пластиковый пакетик и убрал в карман. И все это с таким видом, словно он занят страшно важным делом.
Однако девушки не сдвинулись с места.
— Это ваша мать? — осведомилась одна.
— С чего вы взяли? — удивился Римо.
— У нее ваши глаза, сразу видно.
Услышав такое, мастер Синанджу сорвался с места, точно перепуганная курица, и, размахивая руками, принялся разгонять стюардесс. Девушки разбежались кто куда.
Чиун вернулся к ученику, ожидая бурных проявлений благодарности, но оказалось, что тот спит. Будить его мастер Синанджу не стал.
* * *
Долина, над которой кружили цапли, сплошь поросла алыми маками. Воздух оказался на удивление светлым и прозрачным, хотя, где именно находился источник света, определить было невозможно.
Пробираясь через заросли мака и смешно поднимая при этом ноги, навстречу Римо шел сухонький кореец в длинном одеянии.
— Чиун? — окликнул его Римо.
Кореец приблизился, и стало ясно, что незнакомец просто очень похож на учителя — такой же старенький, с морщинистым пергаментным личиком и ясными орехово-карими глазками.
Старичок подошел почти вплотную и резко остановился. Оглядел Римо с головы до пят с самым сосредоточенным и холодным видом.
— Ты очень высокий.
— Позволь считать это комплиментом в мой адрес.
— Никогда не видел такого высокого мужчину. И такого бледного.
— Такими уж мы вырастаем там, откуда я родом. Высокими и бледными.
— Но кровь-то у тебя в жилах красная, такая же, как у меня?
— Да.
— Твоя кровь и моя кровь... Одна и та же кровь.
— Ну, по крайней мере, одного цвета.
— Я не могу сражаться с человеком одной со мной крови.
— Рад слышать, — сухо отозвался Римо, не спуская, впрочем, с корейца настороженного взгляда.
— А у меня тут кое-что припасено для тебя...
Старик отвел руку за спину и вдруг неизвестно откуда выхватил саблю с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. Римо дал бы голову на отсечение, что еще секунду назад сабли не было.
Теперь же в ярком свете он узнал в ней саблю Дома Синанджу.
— Передаю тебе эту саблю на хранение в знак того, что в наших с тобой жилах течет одна и та же кровь.
И внезапно сабля сама по себе перевернулась так, чтобы Римо было удобнее взять ее за украшенную каменьями рукоять.
— Бери, — сказал старичок кореец, заметив, что Римо не решается.
— Нет, — ответил тот.
— Почему?
— Я еще не заслужил.
Тут глаза старика потеплели.
— Отличный, достойный ответ. Однако все же прошу взять. Уж слишком тяжела она стала для моих слабеющих рук.
— Хорошо, — кивнул Римо и потянулся к рукоятке. И едва успел коснуться ее кончиками пальцев, как понял, что совершил ошибку. Что-то острое кольнуло его в мизинец. — Ой! — вскрикнул он. — Что за черт?
Теперь голос старика звучал холодно и презрительно.
— Ты опозорил кровь, текущую в твоих жилах! Ибо так и не усвоил урока Чо.
Римо взглянул на палец. Из него сочилась кровь. Капелька крови виднелась также на стальном шипе, выскочившем из рукоятки, как только Римо до нее дотронулся.
— Надеюсь, шип не отравлен?
— Нет. Но мог быть отравлен!
— Ты Чо?
— Нет. Я Коджинг.
И тут мастер Коджинг внезапно развернулся и зашагал прочь, по полю, поросшему алыми маками.
— Коджинг! Погоди, постой! Ты ничего мне не скажешь?
— Скажу. Не проливай кровь на мои маки!..
* * *
Римо проснулся.
— Чертовщина какая-то...
— В чем дело? — осведомился Чиун.
— Мне приснился Коджинг.
— Ну?
— И предложил мне саблю Дома Синанджу. А я поддался на его уговоры.
— Я же рассказывал тебе об уроке Чо! — прошипел Чиун.
— Когда рассказывал? Лет сто тому назад! Да я уже не помню, чем занимался в прошлый вторник. Ты меня совсем замотал.
Хмурясь, Римо уставился сквозь иллюминатор на красные горы и скалы Аризоны, бормоча под нос:
— Интересно, что все-таки собирался мне рассказать Коджинг?
— Смотри, ты все сиденье кровью испачкал! — сердито воскликнул Чиун.
— Что?!
Ученик взглянул на свою левую руку и увидел, что из мизинца капает кровь.
— Это ты уколол меня, пока я спал! — набросился он на мастера Синанджу.
— Ты опозорил меня, своего учителя, перед пра-прапрадедом!
— Так вот, оказывается, кем он тебе доводится!
— Нет, конечно. Но земное мое существование подходит к концу, и я не могу до бесконечности повторять «пра» и «дед» просто потому, что в английском нет точного эквивалента для обозначения степени родства и близости между мной и Коджингом.
Римо огляделся в поисках салфетки, которой можно было бы вытереть руку, и, ничего не найдя, нажал кнопку вызова.
Первая же явившаяся на зов стюардесса взглянула на окровавленный палец и предложила его поцеловать, чтобы не болел. Вторая укусила себя за палец, пожелав стать кровной сестрой Римо. Тот отклонил оба предложения.
В конце концов пришлось просто сунуть палец в рот и высосать кровь из ранки.
Глава 22
Стечение обстоятельств и недоразумений заставило профессионального киллера Винни Церебрини по прозвищу Три Пса уйти в глубокое подполье.
Винни работал на семью известного мафиози Д'Амброзиа в Сан-Франциско. В интересах клана он выполнял самую грязную работу — убивал — и не раз. Никто не ставил под сомнение его личную преданность крестному отцу. Никто никогда не сомневался в его мужественности. Никто и никогда.
До тех самых пор, пока Фрэнк Фили по прозвищу Злюка не нанес ему, что называется, удар под дых.
Винни Церебрини попал под прицел видеокамеры, установленной при выходе со склада на окраине Аламеды[33]. Его выход был зафиксирован ровно в 1.05 ночи, той самой ночи, когда там же обнаружили мертвым этого жлоба и придурка Фрэнка Фили. Что было весьма кстати, потому как, согласно заключению следователя из отдела убийств, смерть Злюки наступила ровно в 1.05 ночи 25 февраля. И эта проклятая камера зафиксировала не только Винни, но и дату, и время. Вот такая вышла неувязочка.
Впрочем, какие проблемы? У семьи Д'Амброзиа хорошие адвокаты.
— Значит, так, Три Пса, — сказал ему дон Сильвио Д'Амброзиа, когда до него докатились слухи, что Винни в розыске. — Пойдешь в полицию и сдашься. А вечером того же дня мы тебя оттуда вытащим.
— Но меня застукали на месте преступления!
Зря он это сказал. Но тогда Винни и знать ничего не знал. Никто не знал.
— А на что мы держим адвокатов, Винсент? Иди и ничего не бойся. Мы внесем залог, тебя выпустят. А потом на суде «отмажем» в лучшем виде, будь уверен, — успокоил босс.
— А как же мои собаки? Кто за ними присмотрит?
Дон Сильвио легонько хлопнул его по щеке. Так, по-дружески, скорее, даже любовно. В конце концов разве не Винни Церебрини укокошил ради него больше тридцати человек?..
— Жена твоя могла бы о них позаботиться. Тебе уже давно пора жениться. Сколько еще повторять?
— Пока присматриваюсь. Сами знаете, все как-то не до того... Работы — хоть отбавляй! То одного парня пришить надобно, то другого прихлопнуть. Какая уж тут женитьба... Руки до баб все никак не дойдут.
Еще одно неосторожное замечание с его стороны. Но слово не воробей — вылетит, не поймаешь. Так уж устроена жизнь.
— Ладно, тащи их сюда. Раз это твои собаки, то, должно быть, хорошие собаки. — Дон Сильвио, сидевший за кухонным столом, подался вперед и многозначительно спросил: — А они, случайно, на ковер не гадят, нет?
Винни перекрестился и ответил:
— Клянусь жизнью родной мамы, такого за ними никогда не водилось, дон Сильвио!
— Тогда добро пожаловать в мой дом.
Винни Три Пса был страшно благодарен боссу. Так благодарен, что не удержался и, перегнувшись через стол, смачно чмокнул дона в щеку. Что также не осталось незамеченным.
Итак, Винни Церебрини добровольно сдался полиции. Отсидел в участке ночь, затем его выпустили под залог, и на следующий день он снова был у крестного отца.
— Суда до весны не будет.
— Хорошо. А пока забирай своих шавок домой!
— Само собой... А что, были проблемы?
— Эти твари только и знали, что нюхали мою ширинку! Ты кого это воспитал, а, Винни? Не псы, а гомосеки какие-то! Что за манера такая, лезть человеку в ширинку?
— Ну, собаки, бывает, так делают. Уж извините.
Дон Сильвио окинул Винни подозрительным взглядом.
— И твою тоже нюхают?
Винни пожал плечами.
— Да всю дорогу! А что делать? Я этих псов люблю, как братьев!
— Ну так забирай отсюда своих извращенцев, да побыстрее! У меня от них прямо мороз по коже. И смотри, чтобы к концу года женился. Capisce[34]?
Винни Три Пса не придал этому разговору особого значения. Но поползли слухи.
На суде, как и было обещано, все прошло гладко. Вещдоки не появились; одни свидетели исчезли неведомо куда, другим было не до хождений по судам — они вовсю трудились на городских объектах, цемент для которых поставляла семья Д'Амброзиа.
— Всех разогнали, — радостно сообщил адвокат в конце третьей недели слушаний.
— Лучше бы уничтожили к чертям эту гребаную пленку, — проворчал в ответ Винни.
Адвокат пожал плечами.
— Ну, знаете, ли, это грозит осложнениями. Причем очень серьезными. А на основании одной только этой записи вас осудить нельзя.
И Винни не осудили. Пленку с записью на суде продемонстрировали, но адвокат очень умело отбил все нападки обвинителей.
— Да я заскочил в этот склад пописать! — с самым невинным видом заявил со скамьи подсудимых Винни Церебрини. — Было темно. Откуда мне было знать, что там лежит жмурик с разинутым ртом?
— Стало быть, вы признаете, что справили малую нужду в рот покойного? — спросил прокурор. Настал его черед задавать вопросы.
— Послушайте, если я обос... ой, простите, ваша честь, я хотел сказать, помочился на этого несчастного, то готов принести его семье глубочайшие извинения! Я ведь не знал, что он там валяется, клянусь могилой родной мамы!
— Но на его пиджаке найдены ваши отпечатки пальцев. Как прикажете это понимать?
— Должно быть, просто вытер об него руки. Я ж не видел, обо что вытираю. Там больше ни одной тряпицы поблизости не было.
Процесс завершился тем, что Винни признали виновным в непредумышленном осквернении праха и назначили небольшой штраф.
Выходя из здания городского суда Сан-Франциско, где его мигом окружили газетчики и репортеры, Винни так и лучился довольной улыбкой.
Вот тут-то и прозвенел первый тревожный звонок, так что радовался он рано.
— Мистер Церебрини, что вы можете сказать о новых голословных обвинениях в ваш адрес?
— Такой штуки, как мафия, в природе не существует, дорогуша. И впредь советую не попадаться на этот старый ржавый крючок.
— Да нет, я не о том. Эти слухи о вашей... э-э... не стандартной сексуальной ориентации...
— Чего-чего?
— Ведь не окажись убитый «голубым», вы бы ничего подобного не сделали, верно?
— Да я ничего ему и не сделал! — обиженно взревел Винни. — Просто случайно написал ему в пасть, подумаешь, делов-то!.. Он и не почуял, потому как уже отдал концы.
Тут встрял еще один репортер.
— Судя по видеозаписи, вы вышли из дверей склада с расстегнутой ширинкой.
— Ну и что с того? Ведь уже сто раз сказано — я зашел туда отлить! Ну и забыл сразу застегнуть штаны, вот и все дела. Да такое с кем угодно может случиться!
— А вы и правда никогда не были женаты?..
— Вступали ли вы в половой контакт с погибшим до того, как он умер?..
— Да я этого типа в жизни не видел! Говорил ведь уже... И всего-то и сделал, что разок писанул на него. Может, у меня слабый мочевой пузырь. Недержание мочи, вот что! С кем не бывает. Ну, промахнулся маленько — и все дела.
К счастью, адвокат наконец оттеснил напиравшую толпу и запихнул Винни в ожидавший их «линкольн». Церебрини, он же Три Пса, жалобно пробормотал:
— Что эти гребаные писаки хотят на меня навесить, а, дружище?
Но не успел адвокат ответить, как в машине зазвонил телефон.
— Да? — рявкнул Винни.
— Говорят, Три Пса, ты теперь свободный человек.
— Все исключительно благодаря вам, дон Сильвио.
— Рад за тебя, Винни. Послушай, дружище, мы ведь с тобой вместе работаем, верно? И ты можешь мне довериться, так ведь?
— Конечно, сэр!
— Эти отвратительные сплетни, Винни... В них есть хоть капля правды, а?
— Клянусь Богом, босс, я не педик!
— А ты еще не женился?
— Нет, — тихо пискнул после паузы Винни.
— Ну, может, хотя бы помолвлен, а?
— Нет.
— И до сих пор живешь с этими педрильскими псами?!
— Да никакие они не педрильские! Нормальные собаки. Редкой африканской породы риджбек. Их использовали для охоты на беглых рабов. Самые крупные, сильные, злобные и мужественные собаки на свете! Да кого хотите спросите.
— А тебе, я смотрю, нравятся мужественные собачки, а Винни?
— Да я не в том смысле...
— И наверняка нравится смотреть, как они расхаживают, виляя своими лохматыми задницами и трясут большими мохнатыми яйцами, верно?
— Я их люблю не за это.
— Ну а в лицо они тебя лижут?
— Случается, — сознался Три Пса.
— А знаешь, что они еще обычно облизывают, а, сынок? Свои половые органы, вот... А потом теми же самыми языками — тебя. А ты от этого балдеешь!
— Да ни хрена я не балдею! Просто так они устроены! И потом я уж как-нибудь сам разберусь со своими собаками. Преданные благородные животные...
— Их надо чикнуть.
— Чтоб я убил своих псов? Да ни за что на...
— Да нет, не убить. Кастрировать их надо, вот что. Отрезать яйца, потому как всем этим вашим штучкам пора положить конец.
— Стоит их кастрировать, и мои храбрые псы обабятся.
— Если не сделаешь этого, Винни, я прикажу кастрировать тебя, ясно? Не надо мне грязных сплетен! Ты позоришь мою семью. А я горжусь своей семьей! Мы, итальянцы, люди сугубо семейные, для нас семья и ее честь — святое. Избавься от этих псов к чертовой матери и заведи себе жену! И еще одно: я не желаю, чтоб ты писал на людей, пусть даже они и покойники. Это неприлично и негигиенично, понял?
— Но это просто... вроде моего фирменного знака, сам знаешь. Таким образом я как бы навсегда избавляюсь от того, кого прибил.
— А в газетах тебя называют осквернителем трупов! И я не желаю, чтобы слово «осквернитель» как-то связывали с моей семьей.
— Да ведь это чистая случайность, дон Сильвио! Ничего такого у меня и в мыслях не было!
— И чтоб отныне не смел вынимать из штанов свой член где попало! Только перед унитазом или хорошенькой девчонкой. Capisce?
— Понял, — упавшим голосом отозвался Винни.
Не успел он войти в дом, как любимые псы тут же бросились ему на грудь, повизгивая от радости, обнюхивая хозяина и пачкая лапами его лучший костюм.
— А ну, пошли прочь! Вы меня просто убиваете!.. Лежать, Придурок! Отвали, Череп! И ты тоже. Толстомордый!
Когда псы наконец успокоились и улеглись на ковер, высунув языки, Винни принялся читать им мораль — правила поведения порядочных собак, принадлежащих клану.