— Ну почему ты ушла, Коатлик? Что заставило тебя отправиться в Теотиуакан, город мертвых? Какой рок сорвал тебя с места?
Вопрос следовал за вопросом, но все они остались без ответа.
И вот в один прекрасный день в музей приехал некий профессор этнографии из Йеля, и Лухан попытался объяснить ему, что значит богиня Коатлик для народа Мексики.
— Она наша мать, хранительница мексиканской земли.
— На первый взгляд у хранительницы довольно свирепое выражение лица.
— Да, возможно, но таковы уж все боги древнего мексиканского пантеона. В какой-то степени это придает им определенный шарм. Есть красота во зле, равно как и зло в красоте.
— Скажите, — обратился к Родриго иностранный профессор, — а где же следы разрушения? Насколько я знаю, статуя основательно пострадала при падении или чего-то там еще.
— Об этом ошибочно писали в некоторых изданиях, но, как видите, наша мать в целости и сохранности.
Светская беседа продолжилась, и иностранный профессор двинулся дальше, дабы напитать свой скептический взгляд зрелищем нетленных сокровищ музея.
«Гринго, — подумал Лухан. — Они приезжают, глазеют — и убираются восвояси, а понять сущность зла и жестокости им не дано. Когда появится надгробие на могиле последнего гринго, богиня Коатлик все так же будет пребывать на этом свете, как пребывала на нем сотни и сотни лет».
Впрочем, к чему рассуждать о гринго? Ведь на земле еще есть сапотеки, которые поклоняются Коатлик. Родриго Лухана это вполне устраивало.
Потрясение обрушилось на него вечером того же дня, когда он вернулся к статуе, чтобы отдать богине дань уважения, прежде чем идти домой. Коатлик неожиданно заговорила с ним на языке гринго, то есть по-английски.
— Выжить...
Говорила богиня с трудом, борясь с непослушными гласными.
— Что такое?
— Выживание...
— Да. Выживание. Я понимаю твою речь, Коатлик. Что ты пытаешься мне поведать?
Ее слова падали тяжело, словно камни.
— Мне... необходимо... выжить.
— Конечно, конечно! Более того, ты должна существовать вечно. Когда сам я превращусь во прах, ты останешься на земле, поскольку ты мать и покровительница «индиос».
— Помоги... мне... выжить.
— Но как?
— Защити меня...
— Музей защищен лучше, чем какое-либо другое здание в Мексике. За исключением дворца президента, разумеется, — заверил Лухан богиню.
— Нельзя позволить врагам найти меня.
— Они не найдут. Мы их перехитрим. Разве мы не сапотеки?
— Неясно. Объясни.
Лухан нахмурился.
— Почему ты говоришь на языке гринго?
— Я запрограммирована на английский язык.
— Более чем странно! Скажи мне, однако, Коатлик, почему ты ушла из музея?
— Чтобы поразить своих врагов.
— И теперь они обращены в пыль?
— Это меня чуть не превратили в пыль! Даже сейчас мои системы не восстановлены полностью. Мне даже пришлось внести поправки в свой план.
Теперь речь богини звучала отчетливее. Складывалось впечатление, что в процессе разговора с Родриго она постепенно восстановила забытую функцию.
— Я весь внимание, — произнес Лухан.
— Для того чтобы выжить, нет необходимости уничтожать автоматы из плоти и крови. Я изготовлена из металла и прочих неорганических материалов. И умереть не могу — разве только меня полностью разрушат Автоматы же из плоти умирают, когда их органы выходят из строя. Я в состоянии пережить их, поскольку они запрограммированы на уничтожение и забвение.
— О каких автоматах из плоти ты все время говоришь?
— О людях, естественно!
— И о женщинах тоже?
— Все биосистемы — машины. Самоходные конструкции из мяса, костей и прочих органических деталей. Я же — машина, которая рассчитана на более продолжительный период действия. Когда биороботы умрут, я выйду из этой тюрьмы на свободу.
— Какая же тут тюрьма?! Здесь твой дом, твой храм, твое убежище. Под музеем находятся развалины древнего Теночтитлана. Столицы благородных ацтеков. Разве ты не помнишь?
— Я буду стоять здесь, пока не будут созданы оптимальные условия для моего функционирования. Тогда я начну действовать. Но до тех пор ты должен меня защищать.
— Хорошо. Я сделаю все, что ты захочешь. Только прикажи. Все, что тебе потребуется, я положу к твоим ногам.
— Мне ничего не надо, машина из мяса. Я — существо самодостаточное и самовосстанавливающееся. У меня нет желаний. В данной конкретной форме я в состоянии просуществовать сколько угодно.
— Обещаю, что буду следить за твоей безопасностью до конца своих дней, а когда я умру, за дело возьмутся мои сыновья, а после их смерти — сыновья моих сыновей — и так до скончания веков. Или до того дня, когда мексиканцы — истинные мексиканцы — снова станут хозяевами своей судьбы.
— Тогда будем считать, что договор заключен.
Так оно все и было. Потом Коатлик разговаривала крайне редко — только справлялась, что происходит в мире за пределами музея. И радовалась каждой трагедии. Эпидемии и катастрофы с жертвами доставляли ей несказанное удовольствие. Весьма и весьма по-ацтекски!
Что же касается Лухана, то он тщательно следил, чтобы статую не повредили и не сдвигали с места. И каждый вечер он молил ее, чтобы она уберегла город от землетрясения.
Иногда он воскуривал рядом с ней благовония или укладывал к ее ногам мертвых певчих птичек, которых предварительно убивал, а потом скальпелем извлекал все еще бьющиеся крохотные сердца. Сердечки эти складывались в специальный базальтовый жертвенник, который он по такому случаю доставал из хранилища.
Такого рода жертвоприношения не поощрялись Коатлик, но и неудовольствия не вызывали, поэтому Лухан по-прежнему регулярно приносил свою дань.
Когда же стали ощущаться первые толчки землетрясения 1996 года, названного впоследствии великим, Родриго Лухан с выпученными от ужаса глазами выскочил из своего офиса. Его тревожила только одна-единственная мысль.
— Коатлик! — выдохнул он и бросился к статуе.
Она стояла, как всегда, неколебимо, хотя вокруг уже содрогались стены, лопались тонкостенные стеклянные сосуды и покрывались трещинами изделия из глины и фаянса.
Через минуту стены заскрипели, словно мачты старого парусника, пол под ногами треснул, и на его полированной мраморной поверхности появилась зияющая щель.
— Коатлик! Коатлик! Ответь мне, что происходит?
Коатлик продолжала стоять, как утес, среди невообразимой сумятицы и стонов, из которых лишь некоторые принадлежали живым.
Лухан, признаться, не обратил ни малейшего внимания на то, что гибнут сокровища музея, собираемые десятилетиями.
Он беспокоился только о каменной богине.
— Коатлик! Коатлик! Поговори со мной! — возопил он на испанском языке.
Но Коатлик заговорила только тогда, когда под ней содрогнулся постамент.
— Что происходит, машина из мяса? — спросила она на неразборчивом английском:
— Это землетрясение, Коатлик. Земля трясется!
— Значит, для меня здесь небезопасно!
— Нет, нет, ты в безопасности.
При этом, однако, развалилась стена, что в значительной степени подорвало веру богини в правоту Лухана.
— Выжить, — глухо проговорила она. — Мне необходимо выжить. Дай мне указания, которые могли бы в максимальной степени обеспечить мою безопасность.
— Быстро! Нам надо срочно выбираться из здания, пока мы не погибли под его обломками. Пойдем со мной.
С ужасающим скрипом, который, впрочем, музыкой отозвался в ушах Лухана, ноги Коатлик отделились от массивного постамента, и она, словно каменный слон, сделала первый шаг колонноподобной ножищей.
Пол захрустел. Богиня остановилась, будто ждала, когда находившийся у нее внутри гироскоп восстановит равновесие, потом медленно подняла вторую ногу и установила ее рядом с первой.
Родриго Лухан затрясся, словно в лихорадке.
— Да, да, ты можешь ходить! Ты должна ходить! Поспешим же. Следуй за мной!
Коатлик сделала еще шаг. Потом еще. Теперь она стала двигаться шустрее. Кренясь из стороны в сторону, словно грузовик на поворотах, она преодолевала фут за футом, следуя за крохотной фигуркой Родриго Лухана.
— Поторапливайся, поторапливайся! Потолок вот-вот рухнет.
Словно в подтверждение этих слов на них посыпалась штукатурка. Потом еще. И все-таки страх не мог скрыть от Лухана подлинную красоту момента. Его богиня шла! Прямо у него на глазах совершалось чудо — каменная статуя целенаправленно ковыляла к выходу, чтобы укрыться от стихийного бедствия.
Во дворе тоже творилось бог знает что. Огромный бетонный фонтан, декорированный в виде гриба, валялся на боку и брызгался водяными струями. Богиня продолжала движение, сокрушая бетон и асфальт под ногами.
Огромные стеклянные двери, что вели на простор, разлетелись, будто от снаряда. Своим массивным корпусом статуя снесла стальные рамы и вырвалась на свободу.
— Так, так. Все идет хорошо. Только поосторожнее, Коатлик. Ты великолепна! Магнифико!
Оказавшись на поросшей травой лужайке, статуя остановилась. Голова ее в окружении двух целующихся змей развернулась, как орудийная башня. Змеи пришли в движение, открыли глаза и стали обозревать окрестности: одна — на севере, другая — на юге.
Судя по всему, змеи отлично видели, что творится вокруг. Лухан проследил взглядом за змеиными головами, и вся его душа переполнилась ужасом и ощущением грандиозности происходящего.
Было куда страшнее, чем в 1985-м. Толчок следовал за толчком почти без перерыва, и весь город постепенно превращался в руины. Проснулся Попокатепетль, и на гибнущий Мехико изверглись горы золы и пепла. Яркий солнечный день превратился в ночь.
— Ты только взгляни, Коатлик! Твой брат Попокатепетль ожил! Оживает и старый Мехико. А все новое рушится и валится в холодную, безжалостную землю. Старое возрождается! Ничто не погибло, а дождалось своего часа!
Гул от начавшегося извержения с каждой секундой нарастал, земля под ногами тряслась, и даже лужайка, на которой они стояли, казалось, вот-вот куда-то отплывет, словно кит.
Уперевшись в землю массивными каменными ногами и размахивая ожившими базальтовыми змеями, богиня безостановочно повторяла монотонным и не слишком приятным голосом:
— Выжить! Я должна выжить! Выжить, выжить, выжить...
Глава 4
Римо по-прежнему пребывал в благоприятном расположении духа, когда несколькими часами позже добрался до собственного дома. Даже созерцание каменной громады, которую он именовал своим жилищем, не испортило ему настроения.
Здание проектировалось под церковь, но после капитального ремонта и переоборудования его превратили в доходный дом. Вместо былого шпиля крышу нынче украшала уродливая плоскость, да кое-где проглядывали заостренные холмики мансард.
Такси подкатило к парадному входу. Римо вышел из машины, огляделся и заметил, что на крыше кто-то есть. Весь в чем-то воздушном, цвета спелой сливы.
— Это ты, папочка? — крикнул Римо, задрав голову.
Из-за камня показалось сморщенное птичье личико Чиуна, учителя Римо благородному искусству Синанджу.
— Земля задвигалась, — пронзительным голосом произнес старик. Он выглядел очень озабоченным.
— Странно, я ничего такого не чувствую.
— Где уж тебе! Ты ведь только что высадился.
— Как ты узнал, что я вернусь в это время?
— Я узрел твое бледное лицо, когда сорок минут назад ты пролетал надо мной в крылатой колеснице. Поднимайся. Нам надо поговорить.
— Уже, — отозвался ученик.
Он тотчас устремился вверх по лестнице в комнату для медитаций, что находилась под самой крышей. Там стояли телевизор с большим экраном и два видеомагнитофона вместо мебели. Да еще по каменному полу были разбросаны циновки. Мастер Синанджу не признавал стульев, когда дело касалось медитации.
Минутой позже с крыши по витой лестнице спустился Чиун. Витая лестница появилась недавно, когда мастер решил, что для большей сосредоточенности ему иногда необходимо подышать воздухом горных высей.
Правда, Римо подозревал, что мастер, помимо всего прочего, использовал свое высотное убежище, чтобы плевать в прохожих китайцев. Во всяком случае, жалобы такого рода от них поступали.
Папочка же плевал в китайцев потому, что в свое время некий китайский император надул кого-то из его предков. Чиун же был последним корейским мастером Синанджу. Так же называлась небольшая рыбацкая деревушка на западе Корейского полуострова, где, по слухам, рыба ловилась, как бешеная. Пять столетий назад деревня Синанджу впервые выпустила своих лучших представителей в большой мир, дабы они могли поразить его своим искусством убивать — да и вообще производить такого рода грязную работу, от которой воротил нос какой-нибудь благородный лучник или самурай.
С тех самых пор и возникло величайшее сообщество наемных убийц, или ассасинов Древнего Востока, которое именовалось Дом Синанджу и практиковало одноименное боевое искусство. Синанджу стало родоначальником таэквандо, карате, кунг-фу, искусства ниндзя и прочих подобных учений, которые в последнее время распространились по всему миру.
Синанджу было своеобразным солнцем для всех жителей деревушки, и его основные секреты всегда хранились в тайне. Мастерство, как правило, передавалось от отца к сыну. Так уж вышло, что Чиун оказался последним корейским мастером Синанджу, а Римо — первым посвященным американцем.
Ни один из них, признаться, не походил на идеальную машину для убийств — особенно Чиун. На самом же деле так оно и было, поскольку Синанджу не только развивало боевые таланты, но и будило мозг; выявляя его дремлющий потенциал.
Римо склонился перед учителем в приветственном поклоне. Чиун, родившийся в самом конце прошлого века, выглядел на семьдесят, хотя на самом деле ему перевалило за девяносто пять. Шелковое кимоно цвета спелой сливы облегало его почти невесомое хрупкое тело росточком в пять футов. Волос у него на голове не было, они пучками торчали из ушей, а лысый череп сверкал, как лакированный. Привлекали внимание миндалевидные темные глаза на морщинистом личике — настолько живые, что, казалось, они принадлежат ребенку. На самом кончике подбородка мастера Синанджу притулился клочок седых волос, торжественно именовавшийся бородой.
Чиун поклонился американцу. Правда, не так низко, но тем не менее... На самом деле учитель безгранично уважал ученика.
— Итак, что ты хотел поведать о земле и ее движении? — спросил Римо.
— Земля наша очень неспокойна и постоянно находится в движении.
Римо оценивающим взглядом окинул комнату.
— Насчет землетрясений пока не слышно.
— Трясет не у нас под ногами, а в другом, более отдаленном месте. Мои чувствительные ноги улавливают вибрации.
Римо промолчал. Мастер Синанджу отлично распознавал такого рода стихийные бедствия, поскольку жил в согласии с природой и космосом. Куда более невероятным казался тот факт, что старик ухитрился разглядеть лицо ученика в крохотном иллюминаторе пролетавшего над городом самолета. Кроме того, Чиун обладал потрясающей способностью определять пульс черной кошки в темной комнате.
— В Калифорнии, что ли? У них вечно что-нибудь трясется.
Чиун разгладил седую бороденку.
— Нет, земля дрожит где-то ближе.
— Тогда, может, на Среднем Западе?
— Вибрации идут с юга.
— Ладно. Все равно скоро узнаем из теленовостей. Скажи лучше, в чем суть проблемы?
— Да в том, что мы вечно пребываем в состоянии нестабильности. Какой угодно — пусть и политической. Хотя, помимо политиков, на землю воздействуют куда более грозные силы. Боги прогневались и насылают кару на новый Рим.
— Что ж, пусть Зевс лично укажет мне страну, где всегда тишь да гладь. Иначе я и пальцем не шевельну.
— Каждый день что-то происходит. То лесные пожары, то тайфун... Не тайфун, так землетрясение. Или обвал какой-нибудь. Или еще что похуже.
— В Калифорнии самая высокая сейсмическая опасность.
— А что, разве Калифорния существует отдельно от всей Америки? Говорят, происходящее в этом дальнем западном штате потом обязательно распространяется на всю страну.
— Так-то оно так. Да только землетрясения и лесные пожары не какое-нибудь повальное увлечение магическим кристаллом или новейшим средством для отбеливания кожи. Потому и волноваться нам нечего.
— Земля, однако же, движется. На юг, а не на запад. Если нестабильность на западе способна поразить тех, кто на востоке, то где гарантии, что она не совершит бросок на север и не прихлопнет мою любимую башню для медитации, а заодно и меня?
— Мы живем в Новой Англии, папочка, — терпеливо объяснил ученик. — Последнее крупное землетрясение на территории Массачусетса повергло наземь ехавших верхом паломников.
— Надо же! Я и не знал! — вздохнул Чиун.
— Еще бы! Тому уже минуло четыре сотни лет!
Кореец подозрительно прищурился.
— Похоже, я вел себя весьма неосмотрительно, подписывая последний контракт. Наверное, нам надо торопиться, чтобы не остаться навсегда под обломками новейшей Атлантиды.
— Не верю я ни в какие Атлантиды! Кроме того, я еще кое-что не доделал.
Чиун тотчас замолчал, потом приоткрыл правый глаз и обратился к Римо совсем уже другим, деловым тоном.
— Как твои дела, удачно?
Римо кивнул.
— Покончил с одним притоном.
— А как поживает наш пресловутый «Друг»?
— Я выбросил в Атлантику все чипы, какие только удалось найти.
— Отлично! Каверз можно больше не опасаться.
— Ага. Одним хитроумным ублюдком меньше.
Римо держал в руках телефонную трубку и вовсю жал на кнопку с цифрой "1". В соответствии с кодом его должны были соединить с доктором Харолдом В. Смитом в санатории «Фолкрофт», служившем хорошим прикрытием для КЮРЕ.
Через некоторое время трубка отозвалась знакомым голосом:
— Римо?
— Лавочка прикрыта.
— Вы нашли «Друга»?
— Я нашел чертову уйму подобных чипов. И все их выбросил в океан.
— Вы уверены, что собрал все?
— По крайней мере самые крупные. Кроме того, основательно почистил территорию.
— Отлично.
— Итак, я свою задачу выполнил. Остальное — за вами.
— Какие будут просьбы или пожелания?
— Я все еще надеюсь на новую машину. Во время последней встречи вы обещали заменить нынешнюю.
— Постараюсь.
— Автомобиль нужен достаточно прочный, чтобы можно было противостоять этим шоферам-маньякам из Бостона. Кроме того, хорошо бы вы разыскали мою дочь.
На противоположном конце провода повисла напряженная тишина. Потом Смит овладел собой:
— Будьте любезны повторить.
— У меня есть дочь. Я хочу ее найти.
— Понятия не имел об этом. Сколько же ей лет?
— Наверное, одиннадцать или двенадцать.
Глава КЮРЕ откашлялся.
— До сих пор вы разыскивали своих родителей. Теперь, похоже, изменили своей всегдашней привычке. Интересно почему?
— Изменил — и все тут. Прошлое есть прошлое. Пора подумать о будущем. Найдите мою дочь, Смитти.
— Как ее зовут?
— Фрейя.
— По буквам, пожалуйста.
Римо повторил.
— Фамилия?
— Поищите на мою, хотя велика вероятность, что у нее фамилия матери.
— И какая же?
— Честно говоря, не знаю, — еле слышно отозвался Римо.
Мастер Синанджу печально покачал головой.
— Белые, — буркнул он себе под нос. — Нет у них подлинного понимания, что такое семья.
— Как, вы не знаете мать своей дочери? — осведомился Смит с явным недоверием.
— Ее второе имя Джильда.
— Начинается с буквы «джей»? — уточнил глава КЮРЕ.
— Да. Полагаю, так.
— Вполне вероятно, что произносится «Хильда».
— Джильда, — возразил Римо. — Всегда в начале произносилось «джей».
— Вы уверены?
— Думаю, взрослая женщина не ошибется, произнося свое собственное имя.
Смит снова откашлялся.
— Я попросил бы вас не разговаривать со мной таким тоном.
— Побольше почтения к своему Императору, Римо, — громко сказал Чиун. — Он же хочет помочь тебе в поисках исчезнувших родственников, у которых хватает ума не иметь с тобой ничего общего.
Римо прикрыл трубку ладонью.
— Я не нуждаюсь в помощи ходячей кладовой соленых орешков к пиву, — прошептал он, обращаясь к старику.
— Хорошо, что мы не отыскали твоего отца, — продолжил Чиун еще громче. — Без сомнения, он послал бы тебя в то самое место, откуда ты вылез, когда появился на свет, о неблагодарный!
— Хватит, — прошипел ученик. Затем, убрав ладонь, снова обратился к Смиту. — Дочь с матерью могут быть где угодно. Даже в Скандинавии. Джильда оттуда родом. Ее иногда зовут Джильда из Лаклууна.
— Сделаю все, что в моих силах, — пообещал глава КЮРЕ и повесил трубку.
Римо тотчас воззрился на мастера Синанджу. И всю его злость как рукой сняло.
— Я вовсе не нуждался в твоих комментариях.
— Должен же был я напомнить Императору о своем существовании! Ну и конечно, подпортить ему нюх.
— Что там портить? Он не унюхает и лимбургский сыр, если даже подвесить упаковку ему на шею. Единственное, в чем он знает толк, — так это в компьютерах!
— Не дай Бог, учует, что жив твой отец! Последствия могут быть самые непредсказуемые.
— Ясное дело, — произнес Римо, сверкнув глазами. — Но сейчас я волнуюсь за дочь.
— Дух матери все еще терзает твое сердце?
— Ага. Никак не могу выбросить из головы. Она уверяла, что моя дочь в опасности. Причем опасность весьма реальна, правда, не сиюминутная. Но нельзя же ждать рокового часа! Надо обеспечить ей безопасность прямо сейчас.
Чиун склонил набок свою птичью голову.
— А если мать не захочет, чтобы ты принимал участие в судьбе дочери?
— Когда не захочет, тогда и разберемся.
— Да, тяжело быть родителем, — пропищал мастер Синанджу.
— По большому счету в родителях я никогда и не состоял.
— На тебя, сироту, и столько всего свалилось!.. Ты всю жизнь считал, что ни сестер, ни братьев, ни родителей у тебя нет, и вдруг встречаешься с отцом. У тебя есть дочь, которую ты видел всего раз в жизни. И сын, между прочим, тоже.
— О сыне я ничего не знаю.
— Ладно, брось! У него такие же, как у тебя, глаза, похожие манеры, да и вообще, он — вылитый ты.
— Что ж, теперь он там, куда Смиту вовеки не добраться.
— Он найдет твою дочь, Римо Уильямс.
— Будем надеяться.
Чиун вдруг приблизился к ученику и вперил в него проницательный взгляд.
— Скажи, а ты не задавался одним простым вопросом?
Римо кивнул.
— И что с того?
— Да, вот именно? Что тогда делать? Жить с тобой она не сможет — слишком уж опасно, принимая во внимание нашу деятельность. Мы — ассасины, идем туда, куда посылает нас Император. Очень может быть, что в один прекрасный день мы уйдем и не вернемся.
— Я все понял, — перебил старика Римо.
Чиун окинул ученика изучающим взглядом.
— Иногда дедушка — лучший отец, чем отец настоящий, — заметил тот.
Мастер Синанджу так и просиял.
— Дедушка — это, конечно же, я?
— Ничего подобного.
— Но именно я заменил тебе отца в свое время! Разве сыщется лучший воспитатель для твоих детей? Сейчас ты — ученик мастера, а со временем займешь пустующий трон Синанджу. Возможно, мне повезет, я уйду на пенсию и займусь твоей дочерью — пока образ жизни белого человека окончательно не испортил девочку.
— На самом деле я имел в виду своего отца, Чиун, — откликнулся Римо, вращая своими здоровенными веснушчатыми запястьями.
Мастер Синанджу мгновенно сник.
— По крайней мере в нем хотя бы есть корейская кровь. Как и в тебе, — промямлил старик.
У Римо отлегло от сердца. Он-то думал, что учитель просто взбеленится от такого известия.
— Не огорчайся, это всего лишь задумки. Сначала надо ее найти. А потом еще убедить Джильду.
— На сей раз Смит укажет тебе путь.
— Что ж, будем надеяться. — Римо невесело рассмеялся. — Надо же, у меня вдруг появилась уйма родственников! Бедному сиротке и не счесть.
— Если у тебя появится семья, — многозначительно произнес Чиун, — значит, появится и у меня. Твоя и моя кровь одного цвета.
Римо только улыбнулся в ответ. Прожитые вместе со стариком годы неоднократно предоставляли им возможность убедиться в этом.
Глава 5
Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Анвар Анвар-Садат обыкновенно не приглашал гостей в свою резиденцию на Бикмэн-плейс в Нью-Йорке.
Делами надо заниматься в рабочее время, повторял он, перебирая бумаги на тридцать восьмом этаже здания Секретариата ООН. В его роскошном кабинете глаз то и дело натыкался на редчайшие изображения и статуэтки сфинксов, которые одновременно служили и символом родины Садата — Египта и выражали основной принцип международной дипломатии — ДЕРЖИ РОТ НА ЗАМКЕ.
К своему удивлению, в почтовом ящике резиденции на Бикмэн-плейс Садат обнаружил послание, адресованное лично ему. Он вскрыл конверт, и оттуда выпала отделанная черным карточка со словами: «Огнетушитель уже в пути».
Продолжение последовало на следующий день. Зазвонил телефон, и Садат поднял трубку.
— Поприветствуйте человека, который готов разрешить все ваши проблемы, — сообщил Генеральному секретарю чей-то незнакомый голос. Мужчина временами «давал петуха», видимо, звонивший был очень молод, не сказать, что юн.
— И с кем же я разговариваю?
— А разве вы не прочли на карточке?
— Упоминается какой-то Огнетушитель. Но, сами понимаете, звучит довольно странно для имени. Вы что, хотите наняться на службу? Сразу же предупреждаю — вакансий нет.
— Зато есть горячие точки, и Огнетушитель готов их загасить.
— Понятно, — задумчиво протянул Садат.
Горячих точек и в самом деле было много. Все они прямо-таки исходили жаром и ничуть не остыли за четыре года его пребывания на посту Генерального секретаря ООН. А ведь у Садата имелись и собственные мысли по поводу будущего устройства мира под эгидой ООН. Теория Анвара Анвара-Садата именовалась «концепцией единого мира», и вечные катаклизмы на планете подводили мину под его теоретические изыскания, призванные увековечить его имя в памяти народной.
— И каким же образом вы намерены мне помочь? — мурлыкающим голосом осведомился он.
— Вот, к примеру, у ООН есть силы быстрого реагирования для того, чтобы прикончить какой-нибудь конфликт или локальную войну...
— Увы, эту возможность у меня отняли. Тупоголовые натовские генералы взяли под жесткий контроль «голубые каски» Организации Объединенных Наций.
— А все потому, что вы слишком громко думаете.
— Что-то я не очень вас понимаю...
— Военно-морские силы США располагают так называемой группой быстрого реагирования, конкретно — спецкомандой номер шесть. Они очень скрытные ребята. Без шума и пыли делают свое дело, а когда что-либо проясняется, парни оказываются уже совсем в другом месте.
— Да, мне известно о существовании команды номер шесть. Но при чем тут я? И — если уж на то пошло — вы?
— При том. Я ваша персональная команда номер шесть. Диверсионно-разведывательная группа из одного человека. Я знаю, что к чему в этом мире, умею обращаться с оружием, а главное — чертовски смел.
— Для человека, который скрывает свое имя, вы и в самом деле говорите довольно откровенно.
— Зовите меня Блейз. Блейз Фьюри.
— Никогда о вас не слышал, Блейз Фьюри.
На другом конце провода хихикнули.
— Никогда не слышали о Блейзе Фьюри, Огнетушителе? Грозе террористов всего мира?
— Увы... Но я ничуть не сомневаюсь, что вы — и есть вы.
— Точно! Я — это я, — весело отозвался Огнетушитель. — Так вот, мне удалось выследить вашего главного врага.
— У меня много врагов. Назовите имя.
— Магут Ферозе Анин. Он назначил цену за вашу голову. И не стоит меня разубеждать. Вы-то за его голову предлагали деньги! В тот раз, во время акции «голубых касок» в Стомике... Анин улизнул, а вы остались на бобах. Живете себе и не знаете, что в отместку он поклялся вам горло зубами перекусить.
Анвар Анвар-Садат так сжал трубку, что у него побелели костяшки пальцев.
— Он мертв?
— Считайте, что его холодный труп — мое рекомендательное письмо. Итак, где и когда мы встретимся?
— Послушайте, а вдруг вы — эмиссар Анина? Я-то откуда знаю?
— Вознамерься я покончить с вами, моя визитная карточка, та, которую вы получили по почте, взорвалась бы у вас в руках, — деловито отозвался собеседник.
Анвар Анвар-Садат еще раз осмотрел отделанную эбонитом карточку Огнетушителя.
— Позвоните мне завтра. Если я получу подтверждение, что Анин и в самом деле мертв, мы встретимся. Но лично я приду на встречу только для того, чтобы поблагодарить вас. Надеюсь, вы понимаете?
— Сигнал принят, — отрезал Огнетушитель и повесил трубку.
Анвар Анвар-Садат задумчиво посмотрел в окно, откуда открывался великолепный вид на Ист-ривер.
Разумеется, смерть Анина многое упрощала. Кроме того, такой вот Огнетушитель мог бы весьма и весьма ему пригодиться. С другой стороны, в состоянии ли один-единственный боец помочь ему, Садату, в практическом воплощении теории «единого мира»? Карту перекраивают батальоны, а отнюдь не одиночки. И такой батальон у Садата имеется. Называется «Корпус быстрого развертывания Объединенных Наций», или КОНБР.
Не дай Бог, доведется вести большую войну в защиту мира, с солдатами КОНБРа придется считаться всем.
* * *
На следующее утро Генеральный секретарь работал в кабинете по чрезвычайным ситуациям в неприметном домишке напротив здания главного корпуса ООН. Комната была узкой и длинной и до отказа забита разного рода электронной аппаратурой. На стене висела огромная карта мира. Там, где присутствовали миротворческие силы ООН, превалировал голубой цвет.
Прежде чем подключиться к Интернету, Садат поудобнее устроился на крутящемся стуле, заранее подготовленном помощником.
Он же проделал все необходимые манипуляции согласно инструкциям Анвара Анвара-Садата.
— Выведите мне на дисплей рубрику: «Мексика. Современное состояние».