Глава 29

Мастер Синанджу дождался, пока Римо и Джильда скроются из виду. После этого он нагнулся над Голландцем.

— Забудь о том, как у тебя болит горло, — тихо сказал Чиун. — Сосредоточься на дыхании. Мой сын перебил его, поэтому все у тебя в организме разбалансировалось. Дыши понемногу. Задерживай вдох в животе, прежде чем выпустить плохой воздух. Вот так. Молодец!

Голландец наконец смог сесть. Глаза его заволокло туманом, похожим на глазурь на именинном торте.

— Он оказался... — слова застряли у него в горле.

Голландец опять закашлялся.

— Сильней, чем ты ожидал? — закончил за него Чиун. — Да. Теперь это не тот Римо, что был прежде. Он знает, кто он такой. Земное воплощение Шивы. Это его тревожит, но он сделал важный шаг в своем развитии. Иногда мне даже кажется, что он почти сравнялся со мной в могуществе. Почти.

— Но я сильней его!

— Сильней не ты, а твоя способность к разрушению. Нуич тебя хорошо обучил. Хотя он давно канул в Лету, я все еще проклинаю тот день, когда научил его тонкостям Синанджу. Идти можешь?

Голландец кивнул.

— Кажется.

— Тогда вставай. Пойдешь со мной в селение.

— Нет! Я останусь здесь и буду ждать твоего ученика.

— Ты больше не желаешь смерти, я прочел это в твоих глазах. А Римо, когда вернется, без сомнения тебя убьет.

— Я его не боюсь! — угрюмо произнес Голландец.

— Еще как боишься, даже если признаться не хочешь. А я боюсь за своего сына. Если пойдешь со мной в деревню, я позабочусь о том, чтобы ты дожил до завтра.

— Ты убил Нуича, а ведь он был мне как отец! — с горечью воскликнул Голландец. — Я не хочу с тобой никаких сделок.

— А я и не предлагаю тебе сделку, падаль, убившая дитя из моего селения! — вспылил Чиун и отвесил Голландцу пощечину. — Если бы в моей власти было вышибить из тебя твою презренную жизнь и при этом не навредить Римо, ты бы уже пошел на корм стервятникам! Вставай!

Голландец неуверенно поднялся. Щека у него пылала от удара Чиуна, а глаза были какие-то странные.

— Пойдешь со мной в деревню!

Голландец молча кивнул.

Мастер Синанджу сопровождал его, не отставая ни на шаг, дабы ни на секунду не выпускать из виду. Тот ковылял на неверных ногах. Чиун видел, что вся спесь с него сошла. Еще бы — он позволил Римо взять над собою верх. Это уже само по себе было плохо, но он вдобавок проявил трусость в бою, а для владеющего Синанджу это непростительный грех. Сей молодой человек был до глубины души потрясен сделанным открытием, что, вопреки всему, бахвальству, он, оказывается, боится умереть! И сейчас он продолжал осмысливать это открытие, насколько позволял его слабеющий рассудок — Чиун видел, что он на грани помешательства. Впрочем, эта судьба была уготована ему с того самого дня, как он обнаружил в себе возможности мутанта. Они всегда сочетались со странным стремлением убивать — стремлением, которое Голландец про себя называл “зверем”. И этим зверем он так до конца и не научился управлять.

Она начали спускаться по тропе к селению, и тогда Чиун заговорил опять.

— Видишь там внизу площадь?

— Вижу, — деревянным голосом ответил Голландец.

— А моих односельчан видишь?

— Да.

— Когда мы выйдем на площадь, нам придется идти мимо людей. Они удивятся, увидев тебя, и захотят разглядеть тебя получше. Ты еще в состоянии управлять своим рассудком?

— По-моему, да.

— Надо это проверить. Ну-ка, изобрази мне бабочку! Красивую летнюю бабочку.

Голландец сосредоточился. Над его головой вспорхнули в лунном свете черные крылышки. Бабочка. Но Чиун увидел не только красивый узор у нее на крыльях, но и объятый пламенем череп вместо головы. Чиун невольно содрогнулся.

— Вот и применишь свои возможности! — сказал он. — Примерно в таком духе.

Фрею Римо нашел в первом же сундуке. Как только он вошел в Дом Мастеров, он сейчас же услышал, как бьется ее сердечко. Как ни удивительно, оно билось очень спокойно.

— С тобой все в порядке? — спросил Римо и взял девочку на руки.

Фрея смотрела на него с недетской серьезностью, но испуга в ее лице не было.

— В порядке. А с тобой?

— Да, — засмеялся Римо. — Со мной — тоже.

— Мамочка!

— Я обняла бы тебя, детка, но не могу, — сказала Джильда, показывая обожженные руки. — Папа сделает это за меня.

— Что у тебя с руками, мама? Ты обожглась?

— Не беспокойся, маленькая. Все в порядке.

— Она в тебя пошла, — счастливым голосом произнес Римо.

— В каком смысле?

— Такая же бесстрашная. Вы обе бесстрашные. Просидеть в сундуке два часа! По-моему, ты даже не плакала? — Римо наклонился к девочке.

— Не-а, — ответила та. — Зачем плакать? Я ведь знала, что ты придешь и вытащишь меня отсюда. Разве папы нужны не для этого?

— Да, крошка. Именно для этого папы и нужны.

— А я тебе рассказывала про своего пони? — спросила Фрея. — Его зовут Тор. Я каждый день на нем катаюсь.

— Расскажешь потом. — Джильда повернулась к Римо. — Пока Голландец жив, нам всем грозит опасность. Ты можешь сделать с ним что-то такое, что не повредит и тебе тоже?

— Не знаю, — сказал Римо. — Надо что-нибудь придумать, я не могу допустить, чтобы моей принцессе грозила опасность. Правильно, Фрея?

— Правильно! — отважно произнесла та, сжимая ручонку в кулак. — Мы его побьем. Бах!

Римо опустил ее на пол и внимательно посмотрел на Джильду.

— Надо поговорить. — Тон его был серьезен.

— Мне нужно заняться руками, — сказала она и показала свои раны: кожа была обожжена от кистей до самых локтей. Римо внимательно осмотрел ее руки.

— Неважное дело, — был его приговор. — Но и не катастрофа. Чиун знает целую кучу всяких снадобий. Готов спорить, он тебя быстро поставит на ноги, через месяц уже снова будешь мечом махать.

Римо улыбнулся, Джильда — тоже.

— Мамочка, по-моему, папа хочет, чтобы ты его еще раз поцеловала! — сказала маленькая Фрея, глядя на них невинными глазами.

Римо и Джильда засмеялись. Их прервал раздавшийся на улице шум.

— Что еще? — сказал Римо и направился к двери.

— Фрея, останься здесь! — бросила Джильда и поспешила за Римо.

Римо вышел из Дома Мастеров и тотчас оказался лицом к лицу с Голландцем. Он машинально схватил его за волосы — тот пронзительно завопил. Голос был незнакомый.

— Ты меня не проведешь, Перселл! — крикнул Римо, швыряя Голландца на землю. Он рухнул, как тряпичная кукла. Должно быть, еще не оправился от потрясения, подумал Римо.

Римо оставался начеку, внутренне приготовившись к тому, что это не более чем спектакль. Но тут из-за угла вышел еще один Голландец.

Этого, второго, Римо схватил за локоть. Сопротивления вновь не последовало. Однако псевдо-Голландец ткнул пальцем в первого и старушечьим голосом заверещал:

— Демон! Демон! Спасайтесь!

С площади доносился все нарастающий шум.

Римо подтащил обоих “Голландцев” к краю холма, на котором стоял Дом Мастеров, и увидел, что по селению несется толпа белогривых людей в пурпурных одеяниях. Они спотыкались и налетали друг на друга.

Посреди толпы Мастер Синанджу выделывал па, похожие на прыжки сбесившейся курицы.

— Чиун! — окликнул Римо. — Какого дьявола тут происходит?

— Ты что, ослеп? Сам не видишь?

— Я вижу кругом одних Голландцев.

— Я — тоже, — сказала Джильда.

По хору возбужденных корейских голосов Римо понял, что каждому селянину все остальные кажутся Голландцами. Они шарахались друг от друга, не зная, который из них — настоящий.

— Черт! — воскликнул Римо. — Чиун, надо вырубить их, всех до единого. Потом рассортируем.

Сам Римо незамедлительно принялся за парочку, которую тащил за собой, — нажал каждому на шейный нерв. Оба обмякли, как сдувшиеся воздушные шарики.

— Смотри за Фреей! — бросил Римо Джильде и рванул к площади.

Это было нетрудно — Римо просто бежал по деревне, на ходу слегка касаясь людей. Никакого сопротивления никто не оказывал. Римо действовал так быстро, что никто и глазом не успевал моргнуть, как мешком оседал наземь. Таким образом Римо продирался к Чиуну, который был занят тем же, если не считать, что Римо оставлял свои жертвы лежать, где упали, а Чиун складывал фигуры в пурпурном шелке аккуратными рядами.

В конце концов они оказались рядом в середине площади. Вокруг были сплошные “Голландцы”.

— Что случилось? — спросил Римо.

— Он удрал и, как видишь, применил свое волшебство, — объяснил Чиун.

— Но ты ведь должен был его караулить! — возразил Римо, аккуратно укладывая на землю очередного “Голландца”.

— Он очухался быстрей, чем я ожидал, — стал оправдываться Чиун, между делом вырубая еще двоих “Голландцев”.

Два одинаковых “Голландца” покорно закрыли неоновые глаза и пополнили собой груду тел в пурпурном шелке.

— Черт возьми, Чиун, ты же знаешь, что он очень опасен!

— Знаю, — невозмутимо согласился Чиун. — Я знаю, что он очень опасен.

Когда вся площадь оказалась усеяна безжизненными телами, они двинулись к хижинам. “Голландцы” в испуге прятались под полом и в чуланах. Все до единого были извлечены на свет.

— Ну, кажется, это последний, — возвестил Чиун, взваливая на хрупкие плечи чье-то бесчувственное тело и сбрасывая его в общую кучу.

— Откуда ты знаешь? — Римо догнал его.

— Я насчитал этих “Голландцев” триста тридцать четыре человека.

— И что?

— Ровно столько, жителей в Синанджу.

— Иными словами, того, кто нам нужен, мы не поймали.

— Послушай, Римо, — сказал Чиун, горделиво оглядывая результат своих трудов. — Это было ясно с самого начала. Если бы настоящий Голландец потерял сознание, то одновременно исчез бы и вызванный им обман зрения.

— Да, ты прав. Что будем делать?

— Мне кажется, я видел, как кто-то бежал в сторону Восточной дороги. Ты никого там не перехватил?

— Нет.

— Тогда я думаю, тебе следует побыстрей двинуться в ту сторону, если хочешь разделаться со своим врагом.

— Тебе как будто не терпится меня услать? — В голосе Римо звучало недоверие.

Чиун пожал плечами.

— Если ты вознамерился сам себя погубить — как я могу тебе помешать? — Римо колебался. — А то гляди — можешь помочь мне разобрать тела. Может, Голландец все же среди них.

— Увидимся позже, — ровным тоном сказал Римо и удалился.

— Пока тебя не будет, я присмотрю за твоей женщиной и ребенком! — прокричал вслед Чиун. И тихо добавил: — Пока ты воюешь с ветряными мельницами.

Римо Уильямс шагал по дороге, ведущей из Синанджу в глубь полуострова. Это был обычный грунтовой проселок, который через несколько сотен ярдов резко упирался в развилку из трех суперсовременных шоссе, на которых не было ни одной машины. На горизонте звезды едва мерцали сквозь густой смог: там был один из самых насыщенных в индустриальном отношении районов Северной Кореи. Легкие Римо даже на расстоянии обожгло едкими промышленными выбросами. Хотя на дороге никого не было, Римо припустил во всю мочь. Если Голландец ушел по этой дороге, он его догонит. Но Римо почему-то крепко сомневался в том, что Голландец вообще пошел в эту сторону. Он слишком хорошо знал Чиуна, чтобы не чувствовать очередного подвоха. Но уверенности у него не было, и поэтому он все бежал и бежал, все больше и больше удаляясь, как он и подозревал, от своего главного врага.

В Синанджу народ постепенно оживал. Для Чиуна это был верный знак того, что Голландец благополучно скрылся.

Некоторых пострадавших Чиун привел в чувство легким массажем шеи. Это увеличивало приток крови в мозг, и они приходили в себя быстрее, чем после укола какого-нибудь стимулятора.

Джильда наблюдала за происходящим, малышка Фрея стояла рядом с матерью.

— А если Римо не вернется? — спросила женщина.

— Вернется, — рассеянно бросил Чиун.

— Но только если не найдет Голландца.

— Он его не найдет. Я сказал ему, что Голландец ушел по Восточной дороге. Если он поверил и двинулся в ту борону, то только потеряет время. Если же нет, следовательно, пойдет по Северной или Южной дороге.

— Понятно, — сказала Джильда. — Шансы на то, что он выберет правильное направление, — один к трем.

— Ошибаешься, — возразил Чиун. — Шансы равны нулю. Голландец ушел берегом.

— Тогда зачел! ты послал Римо на восток?

— Затем, что я двадцать лет посвятил его подготовке и не хочу так бездарно его потерять.

— Он догадается, что ты его провел.

— Римо не привыкать! Если в рассудок его был так же могуч, как тело, он мог бы стать величайшим Мастером Синанджу во все времена.

— Пока Голландец жив, никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.

— Не стану утверждать, что мне удалось разрешить эту проблему раз и навсегда, — сказал Чиун, жестом отправляя последних селян по домам, — но одну трагедию я предотвратил.

Они стояли втроем на погруженной в тишину сельской площади. Сейчас ее освещала только луна. Пахло морем. Чиун набрал полную грудь холодного и горьковатого воздуха.

Вернулся Римо. Он был подавлен, плечи его поникли.

— Ушел, — сказал он.

— Ты считаешь, это плохо? — удивился Чиун.

— Мы должны его достать! Сейчас же! Сегодня же! Это не может продолжаться. Нельзя терпеть, чтобы он висел над нами дамокловым мечом!

— Надо мной он, по-моему, не висит. Он висит над тобой. Неужели тебе так не терпится расстаться с жизнью, что ты готов безоглядно преследовать этого человека? Ведь для тебя это равносильно самоуничтожению!

— Если нам суждено умереть вместе, я бы предпочел, чтобы инициатива исходила от меня, — серьезно ответил Римо.

— Вполне в духе белого человека! — саркастически заметил Чиун. — Не под силу ждать и искать решения своей проблемы! Нет, лучше пойти на самоубийство, чем жить в неопределенности!

— Все не так, Чиун, ты это знаешь.

— Да что ты говоришь! Тогда как же? Убить этого человека ты не можешь, Римо. Пускай идет зализывать раны. Ты сильнее его, он в этом убедился. Может быть, ему не захочется больше возвращаться.

— Ты забываешь, что он убил Ма Ли.

— А ты забываешь, что рядом с тобой стоит твое дитя и женщина, которая произвела его на свет.

— Именно поэтому я и хочу разобраться с Голландцем, — сказал Римо. — Как ты не поймешь? Пока он жив, они подвергаются опасности. Он не остановится, пока не убьет всех, кто мне дорог. Я иду за ним! Может, скажешь, в какую сторону он пошел? Или я опять буду зря терять время?

— Отлично, — сказал Чиун, горделиво приосанившись. — Он пошел вдоль берега.

— Тогда пока!

— Иди, если хочешь. Кстати, ты пропустишь похороны! Но это неважно. Человек, который так стремится навстречу смерти, что позволяет себе уйти, не простившись ни с собственным ребенком, ни с матерью этого ребенка, безусловно, не станет задерживаться, чтобы отдать последнюю дань женщине, на которой едва не женился. И которую, как он утверждает, любил.

Римо встал как вкопанный и, не оборачиваясь, сказал:

— Отложи похороны!

— Закон Синанджу. Мы хороним в тот же вечер, как человек умер. Закон Синанджу я нарушить не могу, даже ради тебя. Но ты иди! Людям я скажу, что ты на похороны не придешь, поскольку на самом деле ты ее не любил. Я тебе давно об этом говорю, а теперь ты и сам это подтвердил.

Римо повернулся к Мастеру Синанджу. Прежней решимости на его лице уже не было.

— У тебя на все готов ответ, да, Чиун?

— Нет, — ответил Чиун и повернулся спиной. — Зато у тебя всегда какая-то проблема. Но это мне в тебе и нравится. Это делает жизнь куда интереснее! А теперь идем и предадим девушку земле.

Глава 30

Луна холодным, вязким светом заливала сцену похорон юной Ма Ли.

Процессия началась у Дома Мастеров. Все селение было одето в белое — традиционный цвет траура у корейцев. Селяне несли гроб розового дерева на паланкине. Впереди шагали Римо и Чиун, а остальные с курильницами в руках тянулись сзади, храня такое же безмолвие, как поднимающийся с залива туман.

Джильда шла позади. Руки у нее были перевязаны. Рядом с ней вышагивала маленькая Фрея.

По прибрежной дороге процессия дошла до кладбища селения Синанджу, укрытого в тени сливовых дерев. Каждая могила представляла собой небольшой холм земли, на котором был установлен скромный надгробный камень или плита с надписью.

Рядом со свежевырытой могилой паланкин опустили на землю. Всем дали несколько минут попрощаться с усопшей, после чего гроб закрыли.

Мастер Чиун наблюдал за выражением лица своего воспитанника, когда крышка гроба навсегда скрыла от него черты его возлюбленной. Лицо Римо не выражало никаких эмоций: ни шока, ни горя — ничего. Чиун нахмурился.

Он вышел вперед.

— Не будем думать, что Ма Ли умерла, — сказал он, в упор глядя на Римо. — Она была как цветок, чей аромат услаждал нам жизнь, но всем цветам, как мы знаем, суждено увянуть. Одним — от старости, другим — от болезни, третьим — от жестокости. Так случилось с Ма Ли. Давайте же так и будем говорить о Ма Ли: это был цветок, который покинул нас, когда ноздри наши еще вдыхали его аромат, и последний взгляд, брошенный на ее лицо, навсегда сохранит в нашей душе воспоминание о ее нежности и невинности. Никто не станет вспоминать это дитя как сгорбленную или сморщенную немощную старушку. Я постановляю, чтобы будущие поколения именовали Ма Ли не иначе как Ма Ли — Юный Цветок. — Чиун замолчал. Все молча всхлипывали, и только Римо проникновенная речь Чиуна оставила безучастным. — Прежде чем навсегда проститься с Ма Ли, я хочу, чтобы в память о ней сказал слово ее возлюбленный, мой приемный сын Римо.

Римо выступил вперед как робот. Он смотрел на гроб.

— Год назад я принял на себя обязанности по защите этого селения и его жителей, — начал он. — Сегодня я клянусь вам: тот, кто совершил это злодеяние, заплатит сполна. Чего бы мне это ни стоило. — С этими словами Римо отошел на прежнее место.