Глава 1

Старый Пул Янг первым заметил странных пурпурных птиц.

Пул Янг сидел на корточках, курил трубку с длинным чубуком и наслаждался последними лучами вечернего солнца, согревающими старческие кости. Трубка помогала ему не заснуть — ведь он был хранителем селения Синанджу, родины солнечного источника боевых искусств, названного по имени деревни. А эта роль — хранителя сонного поселка на берегу Западно-Корейского залива — наводила на него неизбывную скуку.

В Синанджу никогда не появлялся никто из чужих. У деревни не было врагов — их не могли привлечь сюда ни природные богатства, ни заманчивая недвижимость. Синанджу было богато по-своему, только мало кто о том знал. Те же, кто знал, не смели посягнуть на это сокровище: для потенциального грабителя репутация Мастеров Синанджу — династии наемных убийц — ассасинов, насчитывающей несколько тысяч лет, — была более сильным средством устрашения, нежели современная бронетанковая дивизия.

Итак, старый Пул Янг сидел на корточках на солнцепеке и, чтобы не уснуть, курил. Он терпеливо дожидался возвращения Мастера Синанджу и понимал, что в его положении самое страшное — начать клевать носом: стоит заснуть, и в селении непременно найдется доносчик, который запомнит этот роковой день и доложит Мастеру Синанджу, едва тот ступит на берег. Тогда Пул Янгу не избежать наказания, и его место займет кто-то другой. А должность хранителя для любого в Синанджу лакомый кусок, ибо позволяет без зазрения совести предаваться главному занятию всего селения, а именно — беспробудному безделью.

Пул Янг смотрел, как солнце переваливает за вздымающиеся валы и опускается между двумя скалами на берегу, называемыми Пиками гостеприимства. Океан окрасился в красный цвет. Больше всего Пул Янг любил это время суток: закат означал приближение вечерней трапезы.

В тот момент, как солнечный диск коснулся воды, у Пул Янга погасла трубка. Старик пробормотал себе под нос проклятие, ибо для того, чтобы заново раскурить трубку, требовалось приложить немало усилий. Чубук имел длину более четырех футов. Сначала надо открутить саму трубку, потом встать и пройти к одному из костров за углем для раскуривания.

Старику Пул Янгу не суждено было этого сделать. Внимательно оглядев свою трубку, он поднял глаза и тут заметил птиц. Их было две, они парили над селением, описывая широкий круг. Поначалу Пул Янгу показалось, что птицы совсем близко: размах их крыльев был огромен. Но, вглядевшись получше, он понял, что птицы находятся высоко в небе. Это еще сильней встревожило старика. Птицы были так высоко, что казались совершенно черными на фоне неба, но все равно они были гигантских размеров.

Старик решил, что это скорее всего цапли: у них были длинные клювы и длинные шеи, как у цапель, и крылья тоже напоминали крылья цапель. Но Пул Янга озадачили их слишком большие размеры.

Он поднялся во весь рост и кликнул односельчан. Пул Янг назвал их “вы, лентяи”: просидев весь день ничего не делая, он находил в этом некоторое самоутверждение.

— Смотрите! — крикнул он, показывая рукой на небо, так что трубка его закачалась.

Селяне оторвались от приготовлений к ужину, подняли глаза к небу и тотчас увидели лениво парящих птиц, которые кружили так высоко, что их черные очертания казались расплывчатыми.

— Что это? — раздался испуганный голос.

Второй в селении по старшинству после Мастера Синанджу, Пул Янг сейчас не знал, что ответить.

— Это знамение, — наконец громко объявил он.

— Знамение чего? — уточнила Ма Ли, нареченная следующего Мастера Синанджу. Она была совсем юной, ее невинное личико обрамляли блестящие черные волосы.

— Знамение зла, — глубокомысленно изрек Пул Янг.

Он знал, что одно дело — чего-то не знать, и совсем другое — в том публично признаться.

Селяне сгрудились вокруг сокровищницы Синанджу, дома из ценных пород дерева, построенного на невысоком холме посреди деревни, — в их глазах он символизировал надежность и безопасность. Все как один смотрели на зловещих птиц. Тонкий сияющий край солнечного диска скрылся в океане, окрасив воду в кровавый цвет. Было похоже, что птицы тоже начали опускаться.

— Они снижаются, — произнесла Ма Ли, широко раскрыв глаза.

— Да, — подтвердил Пул Янг.

Теперь лучше было видно, какого они цвета: птицы были пурпурно-розовые, как внутренности свиней, которых жители Синанджу откармливали на мясо.

— У них нет перьев, — прошептала Ма Ли.

Это была сущая правда: у загадочных птиц не было оперения, у них были большие крылья, как у летучих мышей, — кожистые пурпурные крылья, они трепетали и складывались, по мере того как птицы снижались, а продолговатые острые морды поворачивались набок, пытаясь разглядеть, что там внизу. Глаза у них были ярко-зеленые, как у ящериц. Да, это точно были не цапли.

Первыми бросились наутек ребятишки. Разумеется, за ними с криками последовали мамаши, и только потом побежали мужчины. Началось паническое бегство по единственной тропе, что вилась между скал и исчезала вдалеке.

Старый Пул Янг повернулся к Ма Ли.

— Ступай, дитя мое, — дрожащим голосом произнес он.

— И вы тоже! — воскликнула девушка, потянув его за тощую руку.

Пул Янг вырвал руку, уронив при этом трубку.

— Нет! Нет! — наотрез отказался он. — Ступай! Беги отсюда!

Ма Ли посмотрела на пурпурных птиц и попятилась.

— Ну, пожалуйста! — взмолилась она.

Пул Янг упрямо отвернулся. Тогда Ма Ли повернулась и побежала вслед за остальными.

Старый Пул Янг остался один. Он прижался к стене сокровищницы в надежде, что в тени загнутых скатов крыши гигантские птицы его не заметят.

Птицы устремились вниз к Пикам гостеприимства. Пул Янг мог разглядеть их огромные крылья — блестящие, как те пластмассовые игрушки, какие иногда привозят детям из города. Потом они приземлились, каждая — на свои пик, сложили крылья вдоль гладких тел и стали похожи на застывшие в скорби фигуры. Высотой они были в три человеческих роста.

Пул Янг приник к земле. Он остался один, и зловещие зеленые глаза загадочных птиц — или не птиц? — были устремлены прямо на него. Они не двигались, они просто смотрели на него. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, бросив последние лучи на пурпурных чудовищ.

Старый Пул Янг был преисполнен решимости не покидать свой пост. Это его долг, и он исполнит его до конца. Он останется, и ни у одного деревенского стукача не будет повода шепнуть Мастеру Синанджу, что хранитель Пул Янг пренебрег своей священной обязанностью.

Спустилась ночь. Загадочные птицы превратились в две глазастые тени. Глаза на их костлявых мордах не мигали, они таращились на Пул Янга с таким видом, словно вознамерились сидеть и смотреть так целую вечность.

Пул Янг стиснул зубы, чтобы не стучали. Пускай себе пялятся. Могут смотреть хоть до скончания века — Пул Янг не оставит свой пост. Все же он жалел, что не сходил к костру за углем, а самым большим его желанием было, чтобы трубка дымила вечно. Если бы она не потухла, Пул Янг, быть может, не поднял бы глаза к небу и не увидел кружащих над селением птиц. Будучи суеверным, он думал, что птицы опустились потому, что он их заметил: в этом его убеждал немигающий взгляд их змеиных глаз.

Пул Янг скрылся за дверью сокровищницы и смежил веки.

Когда взошла луна и залила берег спокойным светом, Пул Янг не удержался и посмотрел туда, где сидели птицы, дабы убедиться, что они еще там.

По скалистому берегу протянулись длинные тени — то были тени Пиков гостеприимства. И тут Пул Янг заметил, что птицы, по-прежнему сидящие на вершинах скал, теней не отбрасывают.

Вскрикнув от испуга, Пул Янг бросился бежать — прочь от сокровищницы, прочь от своего почетного поста, а главное — прочь от сковавшего его душу страха. Он устремился в ту же сторону, куда до этого скрылись все остальные.

Пул Янг бежал не оглядываясь — он боялся, что зловещие птицы станут его преследовать.

Лунный свет преобразил селение Синанджу в безмятежно-мирный ландшафт. В эту тишину и покой сейчас шагнул человек.

Это был белый, с привлекательным лицом, которое только-только начинало приобретать угловатые черты зрелого мужчины. Ветер с моря трепал его длинные белокурые волосы. На нем было одеяние из пурпурного шелка, перехваченное в поясе желтым кушаком. Он ступал в сандалиях по тропе, и рептилии, словно в испуге, расползались в стороны.

Не оглядываясь, он мягкой, кошачьей походкой продвигался от скал через селение, мимо неостывших котлов с приготовленным на всю деревню ужином, источающих аппетитные ароматы, пока не очутился перед дверью сокровищницы, называемой Домом Мастеров.

Дверь была на замке. Она была заперта не на висячий замок и не на ключ, а на хитроумный набор деревянных засовов, умело спрятанных в дверной коробке из тиковой древесины. Человек протянул обе руки и разом надавил на две крошечные панели. Что-то щелкнуло, и потайной механизм соскочил с крюка. Незнакомец опустился на колени и вытащил узкую деревянную планку, которая шла поперек двери. Обнажился деревянный штифт в углублении. Он аккуратно вынул его.

Незнакомец поднялся и толкнул дверь. В нос ему ударил запах плесени и свечей. Перед тем как войти, он тщательно вытер ноги: никто не должен знать, что он был здесь.

Белый человек оглядел комнату. Лунный свет проникал через окна, отбрасывая неясные тени, заставляя мерцать штабеля золотых слитков и заполненные доверху сосуды с драгоценными камнями.

Белый человек не стал ничего трогать — ему не нужны были сокровища. Его не волновало никакое золото мира. Да и не до денег теперь. Надо спешить! Он шагнул в соседнюю комнату, куда уже не проникал никакой свет, и презрительно скользнул взглядом по незажженным напольным светильникам. Они интересовали его еще меньше, чем сокровища Синанджу.

В комнате в беспорядке были составлены лакированные сундуки. Он опустился перед ними на колени и стал по очереди поднимать крышки.

Свитки оказались в четвертом по счету сундуке. Он осторожно вынул один и развязал золотой шнурок. Пергамент разворачивался с трудом. Он прочел иероглифы в заглавии — здесь описывалась древняя Месопотамия. Его же интересовали более свежие записи.

Присев на голый пол красного дерева, белый человек с длинными русыми волосами осторожно разворачивал один свиток за другим, пока не напал на то, что искал. Он читал не торопясь, зная, что у него впереди вся ночь.

Прочитав все интересующие его свитки, он достал из-за желтого кушака бумагу и ручку и стал писать, то и дело сверяясь с хрониками. Он писал письмо. Затем он переписал его слово в слово, изменив лишь обращение, после чего бережно завязал все свитки и вернул в лакированный сундук.

Он встал. Глаза его светились неоновым светом. Удалось! Никто не узнает, что он здесь побывал. Даже сам Мастер Синанджу!

Теперь у него в руках два письма, в которых перечислены все секреты правящего Мастера Синанджу. Осталось только отправить их по назначению. И подписать — он ведь их не подписал!

Ощутив внезапный прилив вдохновения, блондин поставил под каждым письмом одно только слово: “Тюльпан”. Выходя, он привел механизм запирания дверей в первоначальное положение.

А потом он исчез на тропе, ведущей к морю, прошел мимо Пиков гостеприимства, ожидающих восхода во всем своем грозном величии, и еще долго после того, как он удалился, змеи не смели выползать из нор.

Глава 2

Его звали Римо. Он безуспешно пытался поймать ненавистную муху парой палочек для еды.

Римо сидел посреди комнаты, в которой провел последний год. Он был совершенно неподвижен, поскольку знал, что если шевельнется, то спугнет муху. Он просидел без движения уже больше часа. Беда в том, что муха тоже не двигалась с места, она словно приклеилась к оконному стеклу. Римо подумал, уж не уснула ли она. А вообще, мухи спят?

В комнате были голые стены бежевого цвета; телевизор и видеомагнитофон стояли прямо на полу, а в углу лежал матрас. Перед Римо был маленький столик, на нем — миска с остатками его последней трапезы — это была утка под апельсиновым соусом. Римо намеренно не убирал тарелку, рассчитывая таким образом привлечь муху, но ту еда нисколько не интересовала.

Конечно, Римо мог подняться и подскочить к окну с такой молниеносной быстротой, что никакая муха не успеет среагировать. Пока ее глаза в форме многогранника будут фиксировать его присутствие, Римо уже сто раз успеет ее прихлопнуть. Но он не хотел убивать муху: он хотел поймать ее живьем — зажать между двумя палочками для еды, которые держал в руке.

Наконец муха пошевелилась, покрутилась на своих многочисленных лапках, отряхнула крылышки и взлетела. Римо заулыбался. Теперь у него есть шанс.

Муха была жирная и черная, она летела совершенно бесшумно. Описав петлю вокруг Римо, она уселась на край тарелки с остатками утки. Римо дал ей время устроиться поудобнее, а сам осторожно развел в пальцах палочки для еды.

И тут вдруг открылась дверь, и муха вспорхнула. Рука Римо уже была приведена в действие, и палочки звонко щелкнули.

— Получилось! — воскликнул Римо и поднес палочки к глазам.

— Что там у тебя получилось? — спросил Чиун, правящий Мастер Синанджу. Он стоял в дверях комнаты, облаченный в кимоно канареечного цвета с расширяющимися книзу рукавами, очень старый человек с очень молодыми карими глазами на лице, которое словно сошло с какого-нибудь египетского папируса. Жидкие волосенки жалкими клочками висели у него над ушами и под подбородком.

Римо вгляделся получше — его палочки для еды захлопнули воздух. Он нахмурился.

— Ничего, — грустно ответил он.

Муха описывала круги под потолком.

— Этим старым глазам так и почудилось, — отозвался Чиун.

— Ты не мог бы закрыть дверь, папочка?

— Зачем?

— Чтобы муха не улетела.

— Конечно, сын мой, — дружелюбно согласился Чиун и исполнил просьбу.

Мастер Синанджу замер и склонил голову набок, наблюдая за тем, как Римо следит за мухой, стараясь не делать лишних движений. Палочки для еды он держал наготове.

Муха описала петлю, спустилась ниже и с любопытством облетела вокруг Римо.

— Бедняга, — вздохнул Чиун.

— Тшш! — зашипел Римо.

— Пожалей муху! Она голодна.

— Тихо!

— Если бы ты не сидел как истукан, она отличила бы тебя от объедков, — продолжил Чиун. — Хе-хе! Тогда она бы быстро насытилась. Хе-хе-хе!

Римо испепелил его взглядом, но Чиун не обратил на него никакого внимания, а напротив, порылся в кармане кимоно и выудил оттуда горсть орешков кешью. Положив в рот орешек и разжевав его с таким тщанием, словно это был кусок мяса, он принялся за следующий.

Римо не сводил глаз с мухи, которая, как по невидимой спирали, спускалась к тарелке. Мастер Синанджу положил орешек на указательный палец и медленно приподнял руку, щурясь на муху. Когда она уже почти примостилась на край тарелки, он щелчком запустил в нее орешком. Одновременно взметнулась и рука Римо.

— Есть! — крикнул он и встал. — Взгляни-ка, папочка! Мастер Синанджу поспешил к Римо.

— Дай посмотреть, Римо! — сказал он. — О, какой ты молодец!

— Благодарю, — ответил Римо, стараясь не зажать муху палочками слишком сильно. — Мало кто сумеет вот так поймать муху за крыло, да?

— Да, немного, — с добродушной улыбкой согласился Чиун. — И ты не из их числа.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Посмотри получше, слепец!

Римо пригляделся — в палочках для еды был зажат твердый коричневый предмет, не имеющий крыльев. Римо уронил его в ладонь.

— Это еще что такое? — удивился он.

— Понятия не имею, — ответил Чиун, продолжая жевать орешки. — Не хочешь? — Он вежливо протянул руку Римо.

До Римо дошло, что он поймал палочками один такой орешек. Он отшвырнул его.

— Зачем ты это сделал, Чиун?! — сердито набросился он на старика. — Я почти ее поймал.

— О, какое разочарование! О, какая неудача! — насмешливо пропел Мастер Синанджу. — Может, мне лучше уйти, чтобы ты мог покончить с собой, не вынеся позора?

— Прекрати! — оборвал Римо и опустился на матрас.

Мастер Синанджу подошел к окну. Потом он вернулся к Римо, отвесил ему глубокий поклон и протянул руку.

— Что все это значит? — кисло отреагировал Римо.

— Вот предмет твоего вожделения, несчастный! — ласково произнес Чиун. На его сморщенной ладони недвижно лежала муха.

— Черт с ней, — досадливо произнес Римо. — Она мне больше не нужна. Она сдохла.

— Отнюдь, — возразил Чиун. — Она только оглушена. Я мух не убиваю.

— Ага, кроме как за деньги.

— Причем с предоплатой, — с улыбкой согласился Чиун. — Так ты отказываешься от моего скромного дара?

— Отказываюсь.

— А минуту назад ты так хотел поймать это несчастное насекомое!

— Я хотел сделать это сам! — раздраженно сказал Римо.

— Да пожалуйста! — воскликнул Чиун и подбросил муху вверх. Она расправила крылышки и несколько неуверенно описала круг. — Сколько душе твоей угодно.

— Ладно! — Римо ожил. — Только сиди тихо, пока я с ней не расправлюсь.

— Пока ты с нею расправляешься, как ты это называешь, позволь мне с тобой поговорить, сын мой.

— О чем же? — сквозь зубы процедил Римо. Он снова принял позу лотоса и окаменел, словно изваяние.

— Я потратил бесчисленные годы моей жизни на обучение белого человека чудесному искусству Синанджу, и что же? Я вхожу к нему в комнату и застаю его за совершенно бессмысленным занятием!

— Это не бессмысленное занятие. Это проверка мастерства — поймать муху палочками для еды. Самое главное — при этом ее не покалечить, понимаешь?

— Расскажи, расскажи! — произнес Чиун с деланным американским акцентом.

— Идею я почерпнул из фильма, который взял напрокат.

— Что еще за фильм? — с неподдельным интересом спросил Мастер Синанджу.

— Да вот этот.

Римо едва заметным движением тронул лежащий на полу пульт управления. В углу комнаты включился телевизор. Римо нажал еще одну кнопку — и заработал видеомагнитофон. Мастер Синанджу с нахмуренным лицом стал смотреть кино. Это была какая-то сцена из середины фильма: потный подросток полировал машину.

— Это Смит мне посоветовал, — признался Римо. — Он говорит: этот фильм ему напоминает нашу с тобой историю.

— Как это? — не понял Чиун.

— Там про итальянского мальчишку из Ньюарка, который знакомится со стариком-японцем, и тот обучает его каратэ.

Чиун сплюнул себе под ноги.

— Каратэ украдено у нас. Это не Синанджу!

— Я и не говорю. Но обрати внимание на совпадения: я тоже из Ньюарка.

— Это заслуга твоей матери, кто бы она ни была.

— Потом, Римо — итальянское имя. Я вполне мог бы быть итальянцем, как этот пацан в картине.

— А фамилия твоя — Уильямс. Совсем не итальянская!

— Да, но Римо — итальянское имя. Я понятия не имею, кто были мои родители, но тот факт, что меня назвали итальянским именем, что-нибудь да значит!

— Он значит только, что твои родители не сумели подобрать тебе достойного имени!

Римо нахмурил брови.

— Я бы просил тебя не говорить в таком тоне о моих родителях, — сказал он. — Может быть, они были хорошими людьми. Откуда мы знаем?

— Иногда лучше не знать — меньше разочарований!

— Я могу рассказывать дальше? Так вот, этот парень перебирается в Калифорнию и знакомится там со старым японцем — вроде тебя.

— Покажи мне этого старого японца! — попросил Чиун.

Римо убедился, что муха опять уселась на окно, и позволил себе шевельнуться. Он поднял с пола пульт и промотал пленку до того места, где появляется знаменитый актер восточных кровей.

— Видишь? — спросил он. — Вот он. Я же тебе говорю: он даже внешне на тебя похож.

Заметив презрительный взгляд Чиуна, Римо поспешил уточнить:

— Ну, немножко, конечно. Глаза похожи.

— Его глаза похожи на глаза японца, — фыркнул Чиун. — Если бы у меня были такие глаза, я бы выдрал их своими руками и раздавил каблуком.

Римо вздохнул.

— Ладно. В общем, он учит этого парня каратэ, и тот потом выигрывает в крупных соревнованиях.

— И чем же это похоже на нас? Мы в игры не играем, мы — ассасины! Я обучил тебя искусству Синанджу, от которого произошли все другие боевые искусства — причем путем бессовестного воровства! Я сделал из тебя ассасина. Я превратил твое тело в самый тонкий инструмент, какой только можно себе представить. Конечно, я сделал бы то же самое и с твоим разумом, но ты — белый, а мне не вечно жить на этом свете!

— Спасибо большое, — вставил Римо.

— Не за что. Сейчас я только рад, что решил не заниматься твоей головой, в которой происходит явная неразбериха. К примеру: я прошу тебя объяснить мне твое странное поведение, а ты рассказываешь мне убогий сюжет какого-то фильма. А я все еще жду вразумительного ответа!

— Я как раз к этому подошел.

— Мне уже за восемьдесят, так что поторопись!

— Этот японец, в частности, научил мальчишку ловить муху палочками для еды. В каратэ это будто бы считается признаком большого мастерства. Так вот, сам японец этому так и не научился за всю свою жизнь, а у парня получается всего через несколько уроков.

— Ему причитается конфетка.

— Вот я и подумал, почему бы не попробовать? — сказал Римо.

— Так я и знал, — грустно изрек Мастер Синанджу.

— Что ты знал?

— Что ты деградируешь.

— Вовсе нет!

— Отрицание — первый признак деградации, — серьезным тоном произнес Чиун. — Я тебе сейчас объясню.

— Только шепотом, — сказал Римо, снова подняв вверх палочки для еды, как антенну. — Вот она, опять летит.

— Каратэ из Дома Синанджу похитили корейцы. Разумеется, ленивые южане. Они скопировали движения, короткие пинки и рубящие удары рук. Это было вроде того, как дети играют во взрослых. Но в силу своей бездарности они смогли достичь лишь довольно посредственного уровня, хотя за образец взяли само совершенство. Они научились драться, разбивать доски ребром ладони, а поскольку они сами понимают, что все это не более чем посредственность, то придумали носить разноцветные пояса — чтобы одни думали, что менее посредственны, чем другие. В действительности до Синанджу им всем далеко! И они понимали это с самого начала.

— Эта история мне известна, — отозвался Римо, продолжая следить за мухой.

— Тогда ты должен знать, что ловля мухи с помощью палочек для еды восходит к самым первым дням каратэ.

— Этого я не знал.

— Еще бы! Знай ты это, вряд ли стал бы меня позорить, пытаясь воспроизвести движения посредственных каратистов.

— А мне кажется, это неплохое испытание на ловкость. Мне просто хочется проверить, получится у меня или нет. А что ты имеешь против?

— Каратисты пытались перенять искусство Синанджу и в другом плане, — продолжал Чиун, а упрямая муха опять зависла над тарелкой. — Они тоже пробовали пойти на службу к императорам и королям в качестве телохранителей. И многие из них убедились, что разбивать ладонью палку — совсем не то, что ломать кости. Из-за своего недомыслия каратисты едва не вымерли.

— Тшш! — прошипел Римо.

Муха вдруг резко изменила направление полета и двинулась прямо на Римо. Тот выбросил вперед руку. Палочки сомкнулись, но щелчка не последовало.

Римо пригляделся: между палочками была зажата муха, отчаянно перебирающая лапками.

— Ну вот! — заулыбался Римо.

— Можешь продолжать, — мягко сказал Чиун.

— Продолжать — что?

— Ну, как же? В твоем фильме наверняка описан и следующий этап.

— Вырезали, должно быть.

— Тогда я тебе помогу, — обрадовался Чиун и придвинулся к Римо. — Поднеси муху к лицу и внимательно следи за нею, чтобы не улетела.

Римо исполнил. Муха жужжала в каких-то нескольких дюймах от его скуластого лица.

— Готов? — спросил Чиун.

— Да.

— А теперь открой рот. Пошире!

Римо разинул рот и озадаченно поднял брови. Чиун своей рукой направил руку Римо ближе ко рту, а сам продолжил рассказ:

— Уцелевшие каратисты отказались от роли ассасинов и вернулись в свои деревни, где стали искать себе новые способы пропитания. Но увы, из них вышли неважные рыбаки и бездарные земледельцы.

— Ты хочешь сказать?..

Старик радостно закивал. Римо поспешил закрыть рот.

Чиун улыбнулся.

— Как думаешь, почему они использовали для этого палочки для еды? Просто это позволяло экономить время.

С гримасой отвращения Римо отпустил муху и положил палочки на тарелку, после чего решительно отодвинул ее от себя.

— Вечно ты устраиваешь мне всякие пакости! — с укором произнес он.

— Это мне благодарность за то, что работаю для тебя почтальоном?

— Чего теперь от меня хочет Смитти?

— Этого я не знаю, — ответил Чиун. — Сегодня письмо из Синанджу.

Римо вскочил, лицо его озарилось радостной улыбкой.

— От Ма Ли?

— Кто же еще станет переводить чернила на ловца мух? — съязвил Чиун, извлекая конверт из необъятного рукава.

Римо с нетерпением выхватил у него письмо. Пергаментное лицо Чиуна недовольно сморщилось.

— Уймись! — фыркнул он. — Она опять задает те же нудные вопросы, что и в двадцати последних письмах. Честно скажи, Римо, как тебя угораздило выбрать в жены такую сварливую женщину?

— Ты читаешь мои письма? — Римо был поражен.

Мастер Синанджу как ни в чем не бывало повел плечом.

— Конверт в пути расклеился. Письмо чуть не выпало.

Римо внимательно оглядел конверт.

— Он в порядке.

— Конечно. Если бы я не запечатал его, задав работу стариковскому языку, письмо бы опять могло вывалиться и, чего доброго, потерялось бы.

Римо никак не отреагировал на такое объяснение и, острым ногтем вскрыв конверт, с жадностью углубился в письмо.

— Она пишет, что в Синанджу все в порядке, — сказал он.

— Скажи мне лучше что-нибудь новенькое.

— Спрашивает, когда мы вернемся.

— Напиши, что не знаешь.

— Брось, Чиун! До окончания нашего контракта со Смитом осталось всего несколько недель, а потом мы свободны.

— А что за спешка — ехать в Синанджу? Я вот что подумал. Когда у нас с тобой был последний отпуск? Может быть, прежде чем навсегда покинуть Америку, стоит немного попутешествовать? Скажем, на поезде? Самолеты в последнее время стали совсем ненадежны.

— Поезда тоже, — возразил Римо. — А спешка в том, что мне надо сыграть свадьбу. Мы с Ма Ли должны были пожениться еще три месяца назад, ведь помолвка была рассчитана на девять месяцев. А я торчу тут уже почти год. И все из-за тебя!

— Торчишь? — изумился Чиун. — Да как ты смеешь говорить такое, когда тебе выпала честь просыпаться изо дня в день в благословенном присутствии самого Чиуна, правящего Мастера Синанджу?

— Надоело! — признался Римо. — В последнее время Смит не дает тебе никаких поручений. А я уже так долго прохлаждаюсь в этой комнате, что дошел до ловли мух.

— Ты мог бы найти себе работу, — предложил Чиун. — Люди вроде тебя нередко находят себе достойное применение.

— Навряд ли. Секретность с меня еще не скоро снимут! Мы уберемся отсюда намного раньше.

— Небольшое уточнение, — вставил Чиун, — не мыуберемся, а яуберусь. Когда истечет срок контракта — в случае, если мы с Императором Смитом не заключим нового соглашения, — Смит оплатит мне проезд до Синанджу. Это будет мое последнее вознаграждение за безупречную службу. А поскольку ты официально на него не работаешь, то эта льгота на тебя не распространяется.

— Неужели ты оставишь меня здесь на мели, а, папочка? — тихо спросил Римо.

— Нет, конечно. Я позволю тебе меня сопровождать.

— Решено! Значит, я отвечу Ма Ли, чтобы ждала нас первого числа.

— Месяц и год не ставь, — кротко уточнил Чиун. — Мы ведь не прямо в Синанджу поедем.

Римо остолбенел.

— Я планирую совершить кругосветное путешествие, — горделиво возвестил Чиун.

— Да ты и так повидал больше, чем можно увидеть со шпионского спутника. И я, кстати сказать, тоже. К черту твое кругосветное путешествие!

— О, это будет не простое путешествие, это будет мировое турне — как у звезд!

— Кругосветное путешествие, мировое турне — один черт! — Римо вскинул руки. — Какая разница?

— Разница такая, что в каждой столице меня будут встречать как мировую знаменитость. Я буду останавливаться в лучших отелях, меня будут чествовать главы государств, как и подобает человеку, занимающему столь высокое положение. И конечно, в каждом крупном городе я буду давать благотворительный концерт. Я решил назвать эту поездку “Мировым турне Синанджу”.

— Но ты не умеешь петь, — заметил Римо.

— Я петь и не буду.

— Клоун из тебя тоже неважный.

— Я рассчитывал, что в этой роли выступишь ты, — парировал Чиун. — Мне потребуется кто-то, кто будет перегревать публику.

— Разогревать, а не перегревать.

— Все равно!

— А что, скажи на милость, тысобираешься делать на этих концертах?

— Как — что? То, что я умею делать лучше всего!

— А, надо мной изгаляться?

— Нет, дерзкий ты мальчишка! Я буду демонстрировать миру чудеса Синанджу. За деньги, разумеется.

— Ты, кажется, назвал концерты благотворительными?

— Так и будет, — ответил Чиун. — Они будут организованы в пользу голодающего населения Синанджу, тех несчастных, что вынуждены порой топить младенцев в море, так как им нечем их кормить. Ты когда-нибудь слышал, чтобы подобным образом поступали со своими детьми эфиопы? А ведь им шлют миллионы с благотворительной целью!

Римо скрестил на груди руки.

— Так, картина проясняется. Но разве публичное представление Синанджу не низведет нас до уровня каратэ?

— Римо! Я поражен! Я не имею в виду расходовать Синанджу на пустяшные трюки, вовсе нет! Я намерен переговорить с местными властями и предложить им устроить казнь самых опасных преступников и политических противников — больше, конечно, первых. Они доставят негодяев в большой зал, где я на глазах многочисленной толпы приведу казнь в исполнение — естественно, публика должна будет заплатить за возможность видеть такую красивую работу.