Глава тринадцатая

— Почему мы решили остановиться в мотеле? — спросила Памела.

— Потому что я жду звонка, — ответил Римо. — А ты что, не хочешь остаться со мной? Ну, тогда беги и садись на ближайший самолет, и он отвезет тебя к твоим лилипутам.

— К лилипутам?

— Из Ливерпуля. Так зовут жителей Ливерпуля. Лилипуты, — терпеливо втолковал ей Римо.

— Ничего подобного.

Очень много подобного. Я сам читал. «Битлз» были лилипутами.

— Ливерпульцами, — сказала Памела Трашвелл.

— Ничего подобного.

— Очень много подобного.

— Я не собираюсь сидеть тут с тобой и учить тебя правильно говорить по-английски, — заявил Римо. — Отправляйся домой. Кому ты нужна?

Это больше, чем что-либо другое, убедило ее остаться, хотя она с нескрываемым отвращением рассматривала мрачную комнату, похожую на множество других, в которых Римо провел так много ночей. Мебель можно было бы назвать практичной, но куда больше оснований было назвать ее уродливой. Стены, некогда белые пожелтели от дыхания множества курильщиков. На полу был ковер, но впечатление было такое, что он последние двадцать лет использовался как покрытие не просто тротуара, а мостовой в тоннеле Линкольна. Он был затерт до основы, и если она не просвечивала, так только потому, что была покрыта толстым слоем глубоко въевшейся грязи и пыли.

В унитазе была темная полоска на уровне воды, горячий кран умывальника не работал, а единственный предмет роскоши в номере — электрокофеварка в ванной — тоже не работала. В номере витал слабый запах аммиака — так пахнут некоторые чистящие составы, но никаких указаний на то, что хоть какая-нибудь уборка тут когда-нибудь производилась, не было.

— Так зачем ты тут остановился? Какого еще звонка ты ждешь?

— Я хочу обнаружить место, где сейчас находится Бьюэлл, — ответил Римо.

— Лучше я пойду и попытаюсь отыскать его сама, — заявила Памела.

— Почему бы тебе не попытаться? — с надеждой спросил Римо.

— Потому что ты без меня такой беспомощный. Ты еще поранишься, а я буду испытывать угрызения совести, что стала тому причиной. Потому что не осталась рядом с тобой и не уберегла тебя.

— Я не стану являться тебе в ночных кошмарах, — пообещал Римо.

— Ты что-то слишком уж настырный для человека, выслеживающего телефонного хулигана, — заметила Памела.

— Ты тоже — для девушки, которую ущипнули за сиську, — отпарировал Римо.

— Это грандиозно. Я остаюсь.

— Делай что хочешь, — махнул рукой Римо.

Уж лучше еще какое-то время терпеть ее присутствие, подумал он, чем с ней спорить. И все же он до сих пор не мог понять, почему она так хочет остаться.

Абнер Бьюэлл знал это.

Неподалеку от городка Эрнандес в Центральной Калифорнии есть странное вулканическое образование — скала, на пятьдесят футов возвышающаяся над окрестной, поросшей редким кустарником, равниной. Абнер Бьюэлл приобрел здесь недвижимость и пятьдесят акров прилегающей территории, а когда он увидел эту скалу, то выдолбил ее изнутри и там, за стенами толщиной в пятнадцать футов, отгораживающими его от внешнего мира, соорудил свои личные апартаменты и лабораторию.

И вот теперь он сидел там, за клавиатурой компьютера — такого, какие стояли во всех его домах, разбросанных по всему земному шару.

До звонка доктору Смиту оставалось еще несколько часов, и он решил занять себя тем, чтобы еще раз перепроверить и заново подтвердить всю ту информацию, которую он ввел в компьютеры советских Вооруженных Сил.

Воспользовавшись спутниковой связью, он подключился к советским компьютерам и позабавил себя тем, что узнал истинную численность советских войск в Афганистане. Потом он запросил список всех русских шпионов в советском представительстве в ООН. Список оказался таким длинным, что Бьюэлл дал компьютеру задание попроще:

— Сколько сотрудников советского представительства в ООН не являются шпионами?

Компьютер выдал список из трех имен: глава миссии, второразрядный шофер и повар по имени Петр.

Ему вспомнилась Памела Трашвелл, и, повинуясь интуиции, он подключился к компьютерам КГБ и запросил информацию о том, сколько советских шпионов работает в Великобритании.

— Лимит времени на чтение списка — пять минут, — добавил он.

Компьютер ответил:

«Список слишком велик. Граждане СССР, являющиеся шпионами? Или граждане Великобритании, работающие на советскую разведку?»

Бьюэлл задумался на мгновение и так сформулировал вопрос:

— Сколько сотрудников британской Секретной службы состоят на содержании КГБ в качестве двойных агентов?

Машина моментально — строка за строкой — начала выдавать столбцы имен. Список, подаваемый в алфавитном порядке, уже дважды заполнил собой весь экран, а все еще шли фамилии на букву А.

Бьюэлл вспомнил, что не установил предельное количество имен, которое может выдать машина. Он отменил команду и задал такой вопрос:

— Сколько сотрудников британской Секретной службы не состоят на содержании КГБ?

На экране моментально высветилось три имени. Один — зам. директора Секретной службы, второй — седьмой по рангу сотрудник британской разведки в Гонконге. Третьей оказалась Памела Трашвелл, компьютерный аналитик.

Бьюэлл в удивлении откинулся на спинку кресла и воззрился на это имя. Итак, Трашвелл — агент британской разведки. Это объясняло, почему она так вцепилась в этого Римо и так настырно пыталась выследить Бьюэлла.

Наверное, она пытается выследить его со времени его шутки с британскими компьютерами, когда он чуть было не заставил правительство Великобритании подписать договор о дружбе с СССР. Памела Трашвелл, видимо, получила задание заткнуть дыру, через которую произошла утечка информации.

Шпионка! А он-то считал ее просто смазливой блондинкой со смешным акцентом и восхитительной грудью. Вот что значит недооценивать женщин.

Марсия вошла в комнату и принесла поднос с едой. На рыжей красавице была длинная белая накидка из тонкой прозрачной ткани. Под накидкой ничего не было, и Бьюэлл почувствовал слабое шевеление желания, что с ним случались не так уж часто. Он протянул руку и положил ее Марсии на правую ягодицу. Марсия улыбнулась ему, взмахнула рыжими волосами и кивнула в сторону экрана монитора.

— Что это за список? — спросила она.

— Это тебе неинтересно, — ответил он.

— Мне интересно все, что связано с тобой, — возразила она. — В самом деле, что это такое?

— Это имена трех агентов британской разведки, которые не работают на русских.

Марсия улыбнулась, ее пухлые губы раздвинулась, обнажив длинные, ровные, жемчужные зубы.

— Всего трое? — спросила она.

Он кивнул.

— Эти трое не работают на русских. Не знаю, может, они работают на кого-то еще. Хоть на Аргентину. — Он помял пальцами ее ягодицы. — По-моему, я тебя хочу, — сообщил он.

— Я всегда хочу тебя, — отозвалась она. — Я здесь для того, чтобы служить тебе.

— Я хочу, чтобы ты пошла в спальню, надела майку и ждала меня.

— Только майку?

— Да. Мокрую майку. Я хочу чтобы она была мокрая и прозрачная.

Она покорно кивнула и снова посмотрела на экран.

— А это имя: Памела. Разве не так зовут женщину, которая тебя преследует?

— Так, — подтвердил он.

— А это не опасно? То, что она разыскивает тебя вместе с американцами?

— Это не имеет никакого значения. Я избавлюсь от всех них, — заявил Бьюэлл.

— И от нас тоже, — улыбнулась Марсия. — Ты обещал. И от нас тоже.

— Я сдержу свое обещание, — сказал Бьюэлл. — Когда весь мир взлетит на воздух, мы взлетим вместе с ним.

— Ты великолепен, — заявила Марсия.

— В жизни ничего не осталось, — заметил он. — Я сыграл уже во все игры. Не осталось никого, кто мог бы соперничать со мной.

Марсия кивнула.

— Пойду и надену мокрую майку, — сказала она.

— Быстрее. Пока не прошло настроение, — поторопил ее Бьюэлл.

Уже давно стемнело, когда в кабинете Смита зазвонил телефон.

— Это Бьюэлл. Вы решили?

— Да, — ответил Смит. — Я уступаю нашему требованию.

— Так просто? Вы не станете торговаться? Не ставите никаких условий?

— Разве мне есть с чем торговаться?

— Нет. И я рад, что вы это понимаете. Это одно из немногих хороших качеств у вас, бюрократов, — заметил Бьюэлл. — Вы никогда не пытаетесь предотвратить неотвратимое.

Смит ничего не ответил, и тишина повисла в его кабинете, как маленькое облако дыма.

В конце концов Бьюэлл сказал.

— Я хочу, чтобы вы выполнили кое-какие мои условия.

— Например?

— Я хочу видеть, как все это будет исполнено, и убедиться, что это не какой-нибудь фокус с вашей стороны. В конце концов, этот ваш Римо докучал не кому-нибудь, а мне. Я имею право увидеть, как он умрет.

— Сформулируйте ваши требования, — попросил Смит.

— В Калифорнии есть небольшой городок. Называется Эрнандес, — начал Бьюэлл и дал Смиту координаты той равнины, на которой Римо должен был умереть. — Завтра ровно в полдень.

— Хорошо, — согласился Смит.

Он подавил улыбку, хотя и чувствовал, что заслужил право улыбнуться. Бьюэлл допустил ошибку.

— Как вы это сделаете? — спросил Бьюэлл.

— Руками, — ответил Смит.

— Не думаю, что у вас это получится, — заметил Бьюэлл. — Я видел этого парня. Его так просто не побьешь.

— Я побью его, — пообещал Смит.

— Я поверю вам, когда увижу все собственными глазами.

— Вы увидите это завтра в полдень, — заверил его Смит.

— Как я вас узнаю? Как вы выглядите? — спросил Бьюэлл.

— Я стар. На мне будет расписное кимоно.

— Вы — азиат? По фамилии Смит?

— Да, — коротко ответил Смит. — До завтра.

И повесил трубку.

И тогда он позволил себе улыбнуться.

Римо умрет. Этого не избежать. Но умрет и Абнер Бьюэлл. А мир будет спасен.

Он сказал себе, что на такую сделку он пошел бы при любых обстоятельствах.

Глава четырнадцатая

После первого звонка телефона Римо запихал Памелу Трашвелл в ванную. После второго звонка он сломал замок, чтобы она не могла открыть дверь. После третьего звонка он снял трубку.

— Вы выяснили, где он? — спросил Римо.

— Я выяснил, где он будет, — лаконично ответил Смит.

— О'кей. Когда и где?

Римо заткнул свободное ухо пальцем, чтобы не слышать стук, доносившийся из ванной.

— Есть небольшой городок, называется Эрнандес. Римо, вы один?

— Не совсем, — ответил Римо.

— Выпусти меня! — взвизгнула Памела. — Я вызову полицию. Я...

Римо швырнул в дверь ванной настольную лампу. Памела на мгновение затихла.

— Эта девушка? — спросил Смит.

— Да.

— Избавьтесь от нее. Я вам уже говорил.

— Хорошо, хорошо, обязательно, — пообещал Римо.

— Ей нельзя ехать с вами. И это последнее слово.

— Я же сказал, что я об этом позабочусь, так? Ну, где и когда?

Смит дал ему указания, полученные от Абнера Бьюэлла.

— Завтра в полдень, — сообщил он. — Чиун будет вас там ждать, — добавил он как бы между прочим.

— Постойте-ка, — не понял Римо. — Чиун будет меня ждать? Мне казалось, вы сказали, что со мной никого не должно быть.

— Чиун не очень-то похож на докучливого зеваку, — заметил Смит.

— Он таким бывает, — возразил Римо. — А кроме того, у него на меня зуб.

Смит вздохнул. Римо представил себе его в этот момент — как он указательным пальцем вдавливает стальную дужку очков в переносицу.

— Мне казалось... Это достаточно важно... Я подумал, что будет лучше, если вы там оба будете.

Памела снова начала визжать, а больше ламп под рукой не было.

— Ладно, — уступил Римо. — Буду искать там Чиуна. Если он там, мы будем работать вместе. Если нет — я справлюсь один.

— Ровно в полдень, — повторил Смит. — Чиун будет там.

Римо показалось, что голос у Смита какой-то хриплым и скрипучий, но телефон щелкнул и отключился прежде, чем он успел это проверить.

Смит еще некоторое время просидел за столом, держа в руке смолкшую трубку телефона. Потом, чувствуя себя совсем старым и разбитым, он подошел к запертому шкафу и достал из него «Барсгод» — пистолет голландского производства, стреляющий разрывными пулями. Ближайшим пятнадцати часам предстояло стать самым печальным периодом в его жизни, но кто сказал, что работа по спасению мира — это сборник анекдотов?

Охранник у ворот Фолкрофта спросил:

— Домой наконец, доктор Смит?

И Смит чуть было не ответил. «Нет. Спасать мир», но промолчал.

Как всегда бывало в его жизни, только мертвые тела расскажут, где он был и что он делал.

— Наконец-то, — сказала Памела Трашвелл, когда Римо открыл дверь ванной и выпустил ее. — Кто это был? Президент?

— Ошиблись номером, — пробурчал Римо. — Когда я закончу свою работу с телефонными хулиганами, меня переведут на ошибки в соединении.

— Ошиблись номером, а ты с ними проболтал десять минут?

— Ладно, ладно. Это была моя тетя Милли. Она любит поговорить.

— Вот как? — насмешливо сказала Памела. — Ну и о чем вы говорили?

— Она сказала, что в Батлере, штат Пенсильвания, хорошая погода.

— И ей на это понадобилось десять минут?

— Да, — ответил Римо. — Для Батлера это очень значительное событие. Есть о чем поговорить.

— Я не верю, что это была твоя тетя Тилли, — заявила Памела и накрутила на палец прядь черных, как смоль, волос Римо.

— Милли, — поправил он.

— Ну, тетя Милли. — Памела потерлась носом о его шею. — Спорим, я заставлю тебя сказать, с кем ты на самом деле разговаривал? — промурлыкала она.

— У тебя нет ни малейшего шанса, — ответил Римо. — Я неподкупен.

— Посмотрим, — заявила Памела.

Она уложила его на кровать и занялась молнией его брюк.

Римо позволил ей раздеть его, а когда ее руки принялись гладить его тело, он сказал:

— Совратительница! Тебе же будет хуже.

Давным-давно, на самом раннем этапе обучения, Чиун разъяснил Римо, что есть тридцать семь стадий, тридцать семь шагов, как дать женщине наслаждение. Начинается с внутренней стороны левого запястья, а кончается тем, что женщина визжит в экстазе, хотя редкая женщина не завизжит в экстазе уже на седьмой или восьмой стадии. Это было воплощение мужской мечты, но вместе с тем для Римо это превратило секс в скучное, утомительное, чисто механическое действие, и он теперь редко об этом думал.

— Тебе нравится повиноваться женщине? — спросила Памела, оседав его верхом.

— Это для меня — как острый шип в глазу, — отозвался Римо.

Она еще поиграла его телом, лаская его пальцами и языком, потом прервала свое занятие.

— Ну как, ты еще не готов мне все рассказать?

— Не скажу, если ты перестанешь меня ласкать, — ответил Римо.

— А я перестану, если ты мне не скажешь, — пригрозила она.

— Не надо переставать, — попросил Римо.

— Перестану. Клянусь тебе, перестану.

— Ой ли? — воскликнул Римо.

Он развернулся и прикоснулся к внутренней стороне ее запястья. Он уже забыл, в каком порядке идут эти стадии, но, начав с запястья, перешел к локтю, оттуда — к точке на правом бедре, затем — к нервному узлу у основания позвоночного столба.

С каждой последующей стадией она стонала все громче и громче. Груди ее вздымались, она вся дергалась и билась в конвульсиях. Римо удовлетворил ее желание, держа ее за руки, а тело ее сотрясалось в лихорадочном припадке.

Кончив, она без сил повалилась на кровать и лежала там — изможденная, вся покрытая потом. Римо прикоснулся к нервному центру у нее на горле, слегка поиграл им, и она закрыла глаза и уснула.

Он нежно дотронулся до ее лица.

— Может быть, мы еще увидимся, — негромко сказал он, выходя из комнаты.

Но каким-то образом — не зная, как и почему, — он чувствовал, что вряд ли.

Он уже был на пути в Эрнандес, когда вдруг понял, и столь потрясающим было это открытие, что ему пришлось съехать на обочину и немного поразмыслить.

Смит лгал, когда говорил о том, что Чиун будет ждать Римо. Римо не сомневался в этом, но не смог сразу сообразить, что к чему. Теперь он понял.

Ему, Римо, суждено умереть.

Это было одним из условий контракта, заключенного между Чиуном и Смитом. Римо знал это. Золото непрерывно поступало в деревню Синанджу, но к этому золоту было привязано одно дополнительное условие: Чиуну придется убить Римо, когда Смит отдаст приказ.

Но почему? Он не сделал ничего такого, что могло бы подвергнуть опасности его организацию или всю страну. Почему? Ответа у него не было, но где-то в самых глубинах сознания он знал, что Смит отдал этот приказ и где-то еще глубже он знал, что Чиун этому приказу повинуется.

Он чувствовал жар собственного дыхания и посмотрел на свои руки. Костяшки пальцев, вцепившихся в рулевое колесо, побелели. Ему было страшно.

Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз испытывал страх? Он не мог вспомнить. Но на сей раз это был не тот страх, что бьет под дых, и рвет горло, и увлажняет глаза. Это было чувство печали, а печаль была чиста и ужасающа.

У Римо никогда не было никого из родных. Его воспитали монахини в сиротском приюте. Ребенком он пытался думать о своих родителях, пытался представить себе их лица, но в душе своей не находил ничего. Ни воспоминаний, ни образов. Кто бы ни зачал и ни родил его, ни он, ни она не оставили ни малейшего следа в его сознании.

У него не было отца, пока он не стал совсем взрослым и пока Чиун впервые не вошел в его жизнь. Чиун научил его, как дружить, как повиноваться, как верить, как любить. И теперь Римо знал, что эта дружба и это повиновение, эта вера и эта любовь были такими же ненастоящими и быстро проходящими как мелкий дождик в летний день.

Он сильнее вцепился в руль. Ладно, сказал он себе. Пусть попытается. Он, Римо, был хорошим учеником. Он тоже Мастер Синанджу и многое из того, что умеет делать Чиун он умеет делать не хуже. Он будет драться со стариком. Чиун — великий Мастер, но более восьми десятков лет его жизни пришли и ушли. Римо может победить. Если он нападет первым, он может...

Он закрыл лицо руками. Никогда он не сможет напасть на Чиуна. Ничей приказ не заставит его сделать это. Никакая причина.

Но он может убежать. Эта мысль ракетой пронеслась у него в мозгу. Он может нажать на газ и на огромной скорости укатить прочь, добраться до атлантического побережья, пробраться на корабль и спрятаться где-нибудь в горах, в какой-нибудь неприметной стране. Он может бежать и прятаться, и снова бежать дальше, бежать, пока в мире не останется места, где он мог бы приткнуться.

Ракета потускнела и с легким шипением погасла. Римо не готовили к роли беглеца. Он провел десять лет рядом с Мастером Синанджу, и ему тоже предстояло стать Мастером, а Мастер не убегает.

Альтернативы нет. Чиуну придется убить Римо, ибо он обязан это сделать.