— Нет, — произнес белый. — Лучше не надо.

Хоук Хаббли не угрожал им, не улыбался, а просто стоял, положив указательный палец правой руки на стальной крючок, одного прикосновения к которому будет довольно, чтобы обдать ливнем картечи желтую «тойоту» и двух ее пассажиров. Сейчас было самое время выстрелить. Только почему-то старого кретина вдруг не оказалось на месте, хотя Хоук Хаббли был готов поклясться, что он всего-то перевел на старикашку взгляд, после чего уже ничего не видел.

Потом где-то вверху вспыхнул яркий свет, и он увидел типа с зеленой повязкой на физиономии и почувствовал запах эфира. Если это площадка перед закусочной, то почему над ним потолок? Он чувствовал задом что-то жесткое; кто-то обращался к медсестре; над ним появились сразу три физиономии с зелеными повязками, в зеленых шапочках, и тут кто-то заговорил о наркозе и о том, что пострадавший приходит в себя.

До Хоука Хаббли дошло, что приходит в себя он сам. Люди, смотревшие на него сверху вниз, были врачами. Им предстояло распутать целый клубок проблем: прямая кишка, два заряда в патроннике, курок внутри... До курка придется добираться с помощью скальпеля, потому что если просто потянуть за приклад, может произойти выстрел.

В следующий момент один из врачей заметил, что Хоук восстановил контакт с действительностью.

— Объясните нам, пострадавший, как у вас в прямой кишке оказался заряженный обрез? Как вы умудрились его туда засунуть, не выстрелив? Я знаю эту модель, у нее очень чувствительный спуск.

— Вы мне не поверите, но дело в том, что меня посетила плохая мысль.

Римо стоял у телефонной будки в центре Портленда и посматривал на часы. Делал он это не для того, чтобы узнать точное время, а для того, чтобы быть уверенным, что начальство не напутало со временем. В одной руке у него была десятицентовая монета, в другой бумажка с телефонным номером. Он плохо разбирался в кодах, которые нужны только тем, кто их придумывает. Римо подозревал, что в каждом разведывательном агентстве или секретной службе работает сотрудник, свихнутый на кодах. В его выдумках никто не может разобраться, за исключением таких же, как он, типов, часто из враждебной службы. «Свихнутые» делали свои коды все более и более сложными, чтобы другие «свихнутые», работающие на противника, не могли в них разобраться.

Те же, кому этими кодами приходилось пользоваться, испытывали немалые затруднения, ломая над ними голову. Если Римо правильно понял начальство, то третья цифра в номере означала количество звонков, после чего нужно положить трубку и перезвонить, а четвертая цифра означала время выхода на связь. Третьей цифрой была "2", четвертой — "5".

Римо мысленно заключил с самим собой пари: три против одного, что ему не удастся дозвониться.

В будке телефона-автомата торчал человек в шляпе и очках. На руке у него висела тросточка.

— Сэр, — обратился к нему Римо, — я тороплюсь. Не могли бы вы позволить мне позвонить?

Мужчина покачал головой и попросил собеседника на другом конце линии продолжать, поскольку ему некуда торопиться.

Римо повесил трубку за него и зажал его голову вместе со шляпой между будкой и стеной. Очки оказались у мужчины на лбу. Он стонал, но не мог сказать ничего членораздельного, так как челюсть у него отвисла и не желала становиться на место. Из будки до случайных прохожих доносились звуки, возрождающие в памяти их переживания в кресле дантиста.

Римо набрал номер, выслушал два гудка и набрал номер вторично. Он не сомневался, что из этого ничего не выйдет.

— Да, — сказал кислый голос. Вышло!..

— Простите, — сказал Римо типу в очках и с тросточкой, ослабив нажим, — но вам придется уносить ноги. У меня приватная беседа. Благодарю.

Он отдал мужчине тросточку и посоветовал побольше двигать челюстью, чтобы снять боль.

— Кто это был? — спросил голос в трубке.

Голос принадлежал Харолду В. Смиту, главе КЮРЕ — человеку, который, с точки зрения Римо, слишком беспокоился о всяких мелочах.

— Прохожий.

— Подобные разговоры не следует вести в общественном месте.

— Я один. Его больше нет.

— Вы его убили?

— Чего ради? Ладно, выкладывайте.

— Вам не следует оставлять вокруг столько трупов.

Римо быстро записал эту фразу в книжечку. Новая система передачи заданий подверглась упрощению, чтобы стать более понятной. Буквы заменялись словами, а слова в соответствии с сеткой у него на карточке заменялись другими словами; предполагалось, что так он сможет быстро расшифровать кодированное послание, звучащее для любого другого полной абракадаброй.

Карточка и карандаш были наготове. Расшифровка состоялась.

— Что мне делать в Альбукерке?

— Я еще не передал задания, — сказал Смит. — Теперь передаю...

— Идиотизм... — пробормотал Римо.

— Синие животы, «Бостон Глоб», 19 и зебра. Записали?

— Ага.

— Смысл ясен?

— Нисколько, — ответил Римо. — Полный туман.

— Хорошо. Пятьдесят четыре танцора ломают три шпонки.

— Понял, — доложил Римо. — Буду на месте.

Он повесил трубку и сунул кодовую карточку в задний карман. Карточка походила на банковский календарь с невиданными процентами по кредитам.

Встреча со Смитом должна была состояться в бостонском аэропорту Логан.

Чиун сидел в «тойоте». Поэма о королевской любви была отложена. Как можно творить прекрасное, когда Римо кормит автомат монетками?

— Мы едем в Бостон, — сообщил ему Римо.

— Это на другом краю вашей страны?

— Правильно.

— Как же мне писать, когда мы мечемся с одного конца на другой?

По пути в Бостон он семь раз заводил разговор о том, что истинный художник не в состоянии творить во время путешествия, что, не будь путешествий, он бы уже закончил свое произведение, что лучшего момента для творчества не придумаешь и что он уже не повторится. Если бы не перелет с неизбежным хаосом, у него была бы готова книга. Теперь с этой мечтой придется расстаться навеки. А все из-за Римо.

Чиун оговорился, что не в его привычках клеймить ближнего. Просто надо расставить все по местам. Он не обвиняет Римо, но Римо мог бы с тем же успехом сжечь рукопись Чиуна — рукопись, превосходящую, возможно, творения Вильяма Шекспира, знаменитого писателя белых. Чиун упоминал знаменитых белых писателей по той причине, что если бы он привел в пример Чон Я Гена, то Римо обязательно спросил бы, кто это такой. Римо не стал спрашивать, кто такой Чон Я Ген. Зато человек с улыбкой до ушей, в клетчатом костюме и с часами на золотой цепочке, извинившись, что подслушал чужой разговор, попросил любезного джентльмена в кимоно ответить ему, кто такой Чон Я Ген. Ему хотелось заполнить пробел в своем образовании.

Римо легонько плеснул в лицо любопытному его же недопитый компот из пластмассовой чашечки; как он ни старался, чашечка при этом треснула.

Больше никто за весь полет над Северо-Американским континентом не интересовался, кто такой Чон Я Ген.

Римо так и остался в блаженном неведении.

В аэропорту Логан Чиун продекламировал отрывок из сочинений Чон Я Гена:

О, цепенеющий цветок,

Изгибающийся вкрадчивым утром!

Пусть утихнет ветра дуновение,

Шалость последнего вздоха жизни.

— Вот что такое Чон Я Ген! — гордо заявил он.

— Сентиментальная чушь.

— Ты — варвар! — Голос Чиуна прозвучал резко и визгливо, еще более раздраженно, чем обычно.

— Просто если мне что-то не нравится, я этого не скрываю. Мне наплевать, что Америка, по-твоему, отсталая страна. Мое мнение ничем не хуже, чем любое другое. Любое! Особенно твое. Ты всего-навсего убийца, такой же, как я. Ты ничем не лучше.

— Всего-навсего убийца? — вскричал Чиун с ужасом и замер.

Полы его легкого голубого кимоно затрепетали, как листва дерева, потревоженная ветерком. Они стояли у входа в аэропорт.

— Убийца?! — снова взвизгнул Чиун по-английски. — Стоило ли заливать мудрость десяти с лишним тысяч лет в негодный белый сосуд, если он после этого имеет глупость называть ассасина просто убийцей! Бывают просто поэты, просто цари, просто богачи, но просто ассасинов не бывает.

— Просто убийца, — повторил Римо.

Люди, торопящиеся к нью-йоркскому рейсу, останавливались, заинтересовавшись перепалкой. Руки Чиуна были вознесены к потолку, развевающееся кимоно напоминало флаг в аэродинамической трубе.

Римо, чья невозмутимость и мужественный облик, как всегда, делали беззащитными большинство женщин, возбуждая в них желания, о которых они за минуту до этого не подозревали, еще больше посуровел и огрызался как дикий кот.

Спор получился на славу.

Доктор Харолд В. Смит, известный как директор санатория Фолкрофт «крыши» КЮРЕ и хранилища гигантского массива компьютерной информации, посмотрел поверх аккуратно сложенной «Нью-Йорк Таймc» на спорщиков, один из которых был ассасином — карающей рукой КЮРЕ, а другой — его азиатским наставником, и пожалел, что избрал для встречи людное место.

Организация КЮРЕ была тайной, лишь одному ее сотруднику — Римо — разрешалось убивать, и только Смит, очередной президент США, и сам Римо знали, чем занимается организация. Чаще всего КЮРЕ отказывалась от задания, если возникала опасность разоблачения. Для нее секретность была гораздо важнее, чем для ЦРУ, потому что ЦРУ была структурой, имеющей законное право на деятельность. КЮРЕ, напротив, была создана в нарушение Конституции.

Сейчас, трясясь от волнения, Смит наблюдал за наемным убийцей, вслух разглагольствующим насчет убийц. На случай, если это не привлечет достаточного числа любопытных, рядом с ним находился Чиун, Мастер Синанджу, последний отпрыск более чем двухтысячелетней династии безупречных убийц-ассасинов, в кимоно, с раскрасневшимся пергаментным личиком, и испускал пронзительные вопли. Насчет убийц. Смиту очень хотелось завернуться в «Нью-Йорк таймс» и исчезнуть.

Впрочем, будучи рациональным мыслителем, он догадывался, что большинство зевак не поймет, что эти двое и есть убийцы-ассасины. Опасность заключалась в другом: вдруг Смита увидят разговаривающим с Римо?

Придется отложить встречу.

Он свернул газету и влился в поток пассажиров, вылетающих очередным «челночным» рейсом в Нью-Йорк. По пути на посадку он отвернулся от бранящейся пары, которая не обратила на него никакого внимания. Он делал вид, что его больше всего интересуют самолеты на летном поле и смог над Бостоном.

Он почти достиг рукава, ведущего в чрево лайнера, когда кто-то похлопал его по плечу. Это был Римо.

— Нет, у меня нет спичек, — отмахнулся от него Смит.

Это означало что контакта не будет. Смит не мог позволить, чтобы его вовлекли в публичный скандал, безответственно развязанный Римо.

— Бросьте, Смитти, — сказал Римо.

Торчать столбом и отрицать, что он знаком с Римо, значило привлечь к себе еще больше внимания. Чувствуя омертвление во всех членах, Смит вышел из потока людей и, не обращая внимания на церемонный поклон Чиуна, зашагал прочь. Вся троица залезла в такси и покатила в Бостон.

— Если вы вместе, то каждый может заплатить только половину тарифа. Так дешевле, — сообщил таксист.

— Спокойно, — молвил Смит.

Римо впервые заметил, что Смит закован в свой серый костюм, как в колодки. Впрочем, в освобождении он отнюдь не нуждался. Он, казалось, так и появился на свет с несварением желудка и испорченным настроением.

— Это относится и к вам обоим, — добавил Смит. — Прошу спокойствия.

— Понимаете, — не унимался таксист, — это наш новый городской тариф, призванный обеспечить более справедливые и экономичные условия перевозки.

— Вот и славно, — сказал Римо.

— Еще бы! — обрадовался таксист.

— Уши у вас в порядке?

— Да.

— Тогда слушайте внимательно. Этого тарифа вы не получите. Если вы еще раз меня перебьете, то я брошу вам на колени мочки ваших хорошо слышащих ушей. Честное слово!

— Римо! — прикрикнул Смит. Его бескровное лицо еще больше побледнело.

— Просто убийца! — проскрипел Чиун, глядя на закопченные кирпичные стены северного Бостона. — Врачей, например, сотни тысяч, и большинство из них только причинит вам вред, но они — не «просто врачи»

Римо посмотрел на Смита и пожал плечами.

— Не пойму, что вас расстраивает.

— Очень многое, — ответил Смит. Вы все время создаете проблемы.

— Жизнь — уже проблема, — сказал Римо.

— У любой страны есть царь, президент или император. Без них не обойдется ни одна. Но мало где имеются хорошие ассасины. Убийцы. Это благословенный дар и большая редкость. Кто скажет «просто император»? А ведь он-то, действительно, просто император. Император — это обычно не получивший специальной подготовки человек, вся деятельность которого ограничивается рождением вовремя и у подходящих родителей. Тогда как убийца... О, как трудно готовить настоящего убийцу! — причитал Чиун.

— Я не хочу обсуждать это прилюдно, — сказал Смит. — Вот одна из наших проблем.

— Ко мне она не имеет отношения, — сказал Римо.

— Книгу может написать любой идиот, — не унимался Чиун. — Не такое уж это достижение, когда у человека есть время и его не тревожат шумные белые. Но кто скажет «просто писатель»? Писать может любой человек, располагающий покоем. Зато убийца...

— Пожалуйста, уймитесь оба!

— Что значит «оба»? — не понял Римо.

— Чиун тоже говорил, — сказал Смит.

— О! — произнес Римо.

Услышав обращенный к нему призыв уняться, Чиун повернул свою старческую голову к Смиту. Обычно он проявлял подчеркнутую вежливость к тому, кто в данный момент прибегал к услугам Дома Синанджу, но на сей раз дело обстояло по-другому. Раз в несколько столетий появлялся несдержанный на язык император, требовавший от Мастера Синанджу, чтобы тот унялся. Это был опрометчивый ход, не подлежавший повторению. Верно служить — это одно, позволять себя оскорблять — совсем другое.

Смит почувствовал взгляд Чиуна, его глубочайшее, невероятное спокойствие. Это было больше, чем угроза. Впервые над Смитом нависла ужасная опасность, исходящая от хрупкого старичка-азиата. Видимо, Смит переступил какую-то невидимую черту.

Смиту и прежде приходилось глядеть в лицо смерти и испытывать страх.

Однако он и сейчас не отвел взгляд и поступил так, как требовалось поступить.

На сей раз, глядя на замершего Мастера Синанджу, он чувствовал даже не страх. Ему показалось, что он стоит, нагой и растерянный, пред ликом самой Бесконечности. Наступил Судный день, а он — грешник. Он угодил в ад, ибо совершил непростительную оплошность: отнесся к Мастеру Синанджу без должной почтительности.

— Простите, — сказал Смит. — Примите мои извинения.

Чиун не торопился с ответом. Прошла вечность, прежде чем Смит увидел кивок дряхлой головы, означающий, что извинения приняты. Извиняться перед Римо почему-то не требовалось. Смит не мог этого объяснить, но нисколько не сомневался, что это именно так.

Они зашли в ресторанчик. Смит заказал еду. Римо и Чиун сказали, что не голодны. Смит заказал самое дешевое спагетти с фрикадельками, а потом поводил над столом какой-то хромированной палочкой.

— Жучков нет, — сказал он. — Кажется, все чисто. Римо, я крайне огорчен тем, что вы предаете свою деятельность столь широкой огласке.

— Ладно, давайте начистоту. Я слишком долго пробыл с вами, выполняя поручения, за которые не взялся бы никто, кроме меня. Слишком много гостиничных номеров, дурацких кодов, экстренных вызовов и мест, где меня никто не знает.

— Все не так просто, Римо, — молвил Смит. — Вы нужны нам. Вы нужны стране. Я знаю, что это для вас кое-что значит.

— Плевать я хотел на это! Это для меня не значит ровным счетом ничего.

Единственный человек, что-то давший мне в жизни... Но я не хочу в это вдаваться. Во всяком случае, это не вы, Смитти.

— Спасибо, — с улыбкой сказал Чиун.

— Что тут ответить... — вздохнул Смит. — Только одно: дела в нашей стране идут не слишком здорово. Мы переживаем тяжелые времена.

— Я тоже, — сказал Римо.

— Не знаю, как это выразить. Мне не хватает слов. — Смит поерзал. — Вы нам нужны не просто так, а для выполнения деликатных поручений. А вы привлекаете к себе внимание, что недопустимо.

— Каким образом? — воинственно спросил Римо.

— Вот пример. Вчера вечером в новостях передали сюжет о том, как некто отдал незнакомой женщине в Портленде, штат Орегон, желтую «тойоту» вместе со всеми документами. Ему, видите ли, не хотелось искать для нее стоянку. Вместе с этим человеком был старый азиат.

— "Старый"? — вмешался Чиун. — Назовете ли вы старым могучий дуб только потому, что это не зеленый саженец?

— Не назову. Я просто цитировал телерепортера. — Он снова воззрился на Римо. — Так я узнал, как вы расстались с «тойотой». Я знаю, что это были вы! Вы купили ее, а приехав в аэропорт, не пожелали ее парковать и отдали первой встречной красотке.

— Что же мне было делать? Загнать машину в Тихий океан? Сжечь? Взорвать?

— Придумали бы что-нибудь, чтобы какой-то ведущий новостей не верещал: «Неплохой подарочек на День матери, а, друзья?»

— Мы опаздывали на самолет.

— Припарковали бы машину или на худой конец продали за пятьдесят долларов.

— Вы сами когда-нибудь пытались продать машину стоимостью в несколько тысяч за пятьдесят долларов? Ее бы никто не купил. Такой товар не вызывает доверия.

— А возьмите эту сцену в зале аэропорта, — продолжал Смит.

— Да, на сей раз я вынужден согласиться с императором Смитом, — сказал Чиун, именовавший любого своего работодателя «императором». — Он прав. Что за безумие заявить в общественном месте, среди такого количества людей, что я — «просто убийца»? Как ты решился на такую безответственную, бездумную выходку? Изволь ответить. Мы ждем от тебя объяснений, Римо.

Римо ничего не ответил, а жестом показал, что желает узнать, в чем состоит новое задание.

Ему был предложен рассказ о докторе Шийле Файнберг и о двух людях, растерзанных тигром.

— Нас беспокоят не два трупа, — пояснил Смит. — Не в них дело.

— Как всегда, — с горечью отозвался Римо.

— Тут беда похлеще: люди, весь род человеческий в его теперешнем виде стоит перед угрозой истребления.

Смит затих: подоспели спагетти с фрикадельками. Когда официант удалился, Смит продолжал:

— В человеческом организме имеется защитный механизм, сопротивляющийся болезням. Наши лучшие умы полагают, что вещество, преобразившее доктора Файнберг, нейтрализовало эти механизмы. Короче говоря, речь идет о препарате страшнее атомной бомбы.

Смит разгладил складки на одежде. Римо оглядел настенную живопись: художник явно отдавал предпочтение зеленой краске.

— Мы считаем, что полиции с этим делом не разобраться. Вам предстоит... изолировать эту Файнберг и ее случайное открытие. Иначе на человечестве можно поставить крест.

— Он и так становится все заметнее с тех пор, как мы слезли с деревьев, — сказал Римо.

— Сейчас дело обстоит гораздо серьезнее. Гены животного не должны были на нее повлиять. А они повлияли. Пошел процесс разблокирования, из-за которого перемешались разные гены. Если такое осуществимо, то трудно даже себе представить, что может случиться дальше. Нам грозит заболевание, против которого у человека нет иммунитета. Или появление новой расы, значительно превосходящей людей своей силой. Я говорю серьезно, Римо. Это чревато большей угрозой для человечества, чем все остальное, с чем оно когда-либо сталкивалось как вид.

— Представляете, они кладут в томатный соус сахар, — сказал Римо, указывая на белые слои, выползающие из-под красного месива.

— Возможно, вы меня не расслышали, поэтому повторяю: вам обоим следует знать, что эта дрянь угрожает всему миру. Включая Синанджу, — сказал Смит.

— Прошу прощения, я действительно не расслышал, — сказал Чиун. — Не повторите ли последние слова, досточтимый император?