Глава 2

Его звали Римо. Бесшумно, но быстро передвигался он в предутренней полутьме переулка, ловко проскальзывая между деревьями и мусорными ящиками в безостановочном, стремительном полубеге. Секундная заминка у запертых железных ворот. Рука, затемненная особой пастой из бобов и жженого миндаля, нащупала замок, он лопнул под напором нечеловеческой силы, и ворота со скрипом отворились. Бесшумно положив сломанный замок на тротуар, Римо посмотрел вверх. Здание протянулось к пепельно-черному небу на четырнадцать этажей. В переулке пахло молотым кофе. Даже в районе Парк-авеню в Нью-Йорке переулки так же пахнут кофе, как в Далласе или Сан-Франциско или в африканской Империи Лони.

«Переулок, он и есть переулок», — подумал Римо. Все нормально.

Левая ладонь дотронулась до кирпичной кладки и двинулась вверх, изучая наощупь текстуру этой стены дома. Ее бугорки и расщелинки откладывались в сознании, вернее — в подсознании. На это ему требовалось не больше умственного напряжения, чем для того, чтобы моргнуть. Вообще говоря, раздумья лишают человека части его силы. Во время тренировок ему уже говорили об этом, но тогда он не был уверен, что это действительно так.

После многих лет тренировок он постепенно понял всю справедливость советов учителя. Он не помнил, когда его тело, а еще важнее — нервная система, стали отражать те произошедшие в его разуме изменения, благодаря которым он стал качественно иным человеком. Но однажды Римо осознал, что это произошло уже давно и что многое проделывается им теперь без малейших раздумий, без участия сознания.

Как, например, лазание по поднимающейся вертикально гладкой кирпичной стене.

По запаху Римо определил, что стену недавно чистили пескоструйным агрегатом. Римо прижался к стене телом и расслабил ноги, вскинул руки, ладони будто прилипли к кирпичной кладке, уперся большими пальцами ног, подтянулся, руки снова пошли вверх...

Сегодня ему предстоит очень простая работа. Вообще это задание чуть было не отменили, когда «сверху» пришло срочное послание, в котором говорилось, что в связи с какими-то неприятностями то ли с деньгами, то ли еще с чем-то Римо предписывалось посмотреть какие-то фильмы с расчленением и сообщить «наверх», использовал ли тот человек какое-то скрытое оружие, или это была особая техника исполнения. Римо посоветовал обратиться лучше к Чиуну, Мастеру Синанджу. «Верхи» отказались, сославшись на то, что когда имеешь дело с Чиуном, всегда возникает проблема правильно понять недоговорку, намеки и туманные выражения престарелого азиата. Римо с этим не согласился:

— По-моему, он выражается очень ясно.

— Знаете ли, говоря откровенно, вас, Римо, тоже теперь не сразу поймешь, — скептически заметили «сверху», и разговор на этом закончился.

Прошел уже добрый десяток лет, и может быть, он теперь действительно выражается не всегда так уж ясно. Но если для обычного человека радуга всего лишь знак того, что дождь кончился, то для других она означает еще и многое другое. Римо и его тело знают теперь такие вещи, которые он не сможет втолковать ни одному уроженцу Запада.

Его руки вспорхнули вверх, нащупав отколовшийся кусок кирпича. Римо механически пропустил его между пальцами, и камешек, не задев Римо, полетел вниз. Это не вызвало у него никаких эмоций: он и стена представляли собой одно целое; он не мог упасть, раз он был частью этой стены. Подтягивание, упор пальцами ног, взлет рук, вжатие, подтягивание...

Та подготовка, которую он прошел, могла бы изменить любого человека.

Римо приступил к занятиям почти сразу после того, как побывал на электрическом стуле — он был одним из последних приговоренных к смерти в тюрьме Трентон штата Нью-Джерси. Его звали Римо Уильямс, он был полицейским округа Ньюарк в штате Нью-Йорк. Скорый и строгий суд признал его виновным в убийстве и приговорил к смертной казни без права на помилование или амнистию. Все было сработано без сучка и задоринки, кроме электрического стула, который, как оказалось, специально «подрегулировали» так, чтобы Римо мог покинуть его живым. Когда он очнулся, ему рассказали об организации, которая официально не существует.

Организация называлась КЮРЕ. Признать, что она существует, было бы равносильно признанию того, что законными средствами Америкой управлять уже невозможно. Эта организация была создана президентом США, вскоре безвременно погибшим. Она снабжала прокуроров дополнительными уликами, содействовала разоблачению полицейских-взяточников и вообще сдерживала бурный рост преступности, в борьбе с которой слишком мягкая и слишком гуманная Конституция оказалась почти беспомощной. Предполагалось, что эта организация создается на короткий срок и, выполнив возлагаемые на нее задачи, будет вскоре распущена. Было также задумано, что организация, которой по идее не существует, будет использовать в качестве орудия человека, которого также не существует, того, чьи отпечатки пальцев уничтожены за ненадобностью — после того, как он был казнен на электрическом стуле.

Но расчеты не оправдались. КЮРЕ существовала уже более десяти лет, а подготовка, которую за это время прошел Римо, сделала из него не только высокоэффективного исполнителя, она превратила его в совершенно другого человека...

Пальцы ног упираются в кирпичную кладку. Давление не должно быть слишком большим. Руки идут вверх, вниз, пальцы прилипают к стене.

— Эй! — послышался молодой женский голос. — Какого черта ты там делаешь?

Голос был слева, но его левая щека была прижата к кирпичу, и попытка повернуться в ту сторону могла окончиться тем, что Римо, точно тяжелая гиря, отправился бы туда, откуда пришел. Вниз.

— Эй, там, на стене! — услышал он снова.

— Это вы мне? — спросил Римо, внимательно вслушиваясь и гадая, имеется ли у того металлического предмета, который женщина держала в руке, полый ствол, не пистолет ли это. Не похоже на то: в голосе не было напряжения, характерного для человека, когда он держит в руках смертоносное оружие. Луч света упал на стену. Ну вот, теперь все ясно: металлический предмет в ее руке — всего лишь электрический фонарик.

— Ну, конечно же, тебе. Разве ты не один?

— Что вы от меня хотите, мадам? — вежливо попросил Римо.

— Я хочу знать, что ты делаешь в четыре утра на высоте двенадцати этажей.

— Ничего особенного, — сказал Римо.

— Ты, может быть, собираешься меня изнасиловать?

— Нет.

— Это почему же?

— Потому что я собираюсь изнасиловать другую.

— А кого? Может быть, я ее знаю. Может быть, я понравлюсь тебе больше.

— Я люблю ее. Отчаянно и безнадежно.

— А почему ты не поднялся на лифте?

— Потому что она меня не любит.

— Ну нет, ни в жизнь не поверю. В этом черном трико твоя фигура смотрится просто изумительно. Тонкая, но по-настоящему красивая. Чем это черным покрыты у тебя руки? Ну, повернись, дай хоть взглянуть на тебя! Ну, будь хорошим мальчиком, покажи личико.

— И тогда вы оставите меня в покое?

— Конечно. Ну, давай!

Крепко сжимая правой рукой выступ стены, Римо с силой втиснул пальцы ног в шов между двумя рядами кирпичей, отстранился немного от стены и повернул голову, сощурившись под ярким светом фонарика.

— На здоровье! — сказал он. — Смотрите, наслаждайтесь.

— А ты красивый. Даже очень! Я таких не встречала — одни скулы чего стоят. А эти карие глаза! А губы! Будто вырезаны резцом — это видно даже сквозь черную дрянь на лице. Нет, вы только посмотрите на эти запястья!

Словно бейсбольные биты. Подожди, я сейчас вылезу к тебе.

— Оставайтесь, пожалуйста, на месте, — быстро сказал Римо. — Сюда нельзя: вы упадете. Это, между прочим, двенадцатый этаж.

— Ну и что? Я наблюдала за тобой, все очень просто, порхаешь себе как бабочка!

— Но вы же не бабочка!

— Ладно, я не стану вылезать. Но только если ты заглянешь сюда.

— Позже.

— Когда?

— Когда я закончу свои дела.

— Когда ты закончишь, тебе, может быть, уже больше не захочется.

— Ладно, откроюсь вам: я не собираюсь никого насиловать.

— Я так сразу и подумала. Но вдруг тебе все-таки захочется со мной встретиться?

— Может быть, — сказал Римо, — но большая любовь всегда оказывается неразделенной. Любовь к страннику в ночи...

— Красиво! Это ты для меня придумал?

— Да. Закрывайте окно и ложитесь спать.

— Спокойной ночи, дорогой. Если что, номер моей квартиры — 1214.

— Спокойной ночи, — сказал Римо.

Фонарик погас. Он увидел, как округлое женское лицо убралось внутрь комнаты и окно закрылось. Римо снова прижался к стене. Пальцы ног, руки, пальцы ног, руки... На высоте тринадцатого этажа он взял правее, ухватился за выступ подоконника, открыл окно и заглянул внутрь. Квартира, как и говорили «наверху», оказалась пустой. Прижавшись к стене, он подождал, пока не замедлятся дыхание и биение сердца. Когда напряжение спало, он продолжил движение вверх. Еще один этаж. Это окно квартиры-люкс было заперто. Большими пальцами Римо нажал на раму, шпингалеты не выдержали. Открыв окно, он скользнул внутрь, на мягкий коврик на полу комнаты. Большая выпуклость под легким белым одеялом издавала храп, напоминающий раскаты сотрясаемых недр.

Рядом с большой выпуклостью виднелась еще одна, поменьше, с копной светлых волос.

Римо осторожно поднял край одеяла. Закатав нижние концы пижамных брюк, он обнажил толстые, волосатые икры спящего. Вынув из-под своего широкого черного пояса большой моток прочной упаковочной ленты, он одним быстрым движением крепко связал ему ноги. Ноги дернулись, поскольку их владелец уже проснулся, но прежде чем он успел вскрикнуть, Римо подсунул правую руку под жирную спину, нажал на спинной нерв, и груда мяса, немного поколыхавшись, замерла. Легко подняв тело правой рукой, Римо отнес его к окну, перевалил через подоконник и начал потихоньку спускать вниз головой, подтравливая упаковочную ленту, как рыбак травит леску, опуская крючок с грузилом в прорубь. Когда тело толстяка опустилось на девять футов, Римо надежно привязал конец ленты к трубе кондиционера. Все было проделано быстро и в полном молчании.

Затем, держась левой рукой за подоконник, он выбрался за окно, повис, примеряясь, и отпустил руку. Скользнув вниз, он уцепился за подоконник на тринадцатом этаже, влез в комнату и, выглянув из окна, посмотрел на крупное, обрамленное сединами лицо, которое постепенно наливалось багровой краской.

Обладатель лица был в полном сознании.

— Доброе утро, судья Мантелл, — сказал Римо. — Я представляю группу заинтересованных граждан, которые желают обсудить ваш подход к правосудию и юриспруденции.

— О-о-о!.. Тельма! — выдавил, задыхаясь, судья.

— Тельма спит этажом выше, а вы висите над тринадцатью этажами пустоты. От падения вас удерживает упаковочная лента, привязанная к лодыжкам. Ну, а я, между прочим, специализируюсь на разрезании упаковочных лент.

— Что?! Прошу, не надо!.. Нет!.. Не надо!..

— Наша группа хочет вас поздравить с тем, как лихо вы выносите приговоры. А вернее сказать — с тем, как вы их не выносите. Общественностью было отмечено, что за последние два года вы председательствовали при рассмотрении в суде ста двадцати семи дел, связанных с изготовлением и распространением наркотиков. Но только двое из обвиняемых были признаны виновными, да и тем вы дали срок условно, заявив прессе, что не допустите давления со стороны общественности, требующей осудить якобы невиновных. Я прав?

— О-о-о!.. Да... Помогите мне!

Руки судьи Мантелла потянулись к подоконнику. Римо помешал судье.

— Лучше не надо, — сказал он, — лента может соскользнуть.

— О, Боже! Нет!..

— Боюсь, что да. Вернемся к более важным вещам. Вскоре вам предстоит разбирать дело обвиняемого по имени Джозеф Боско или Биско, или что-то в этом роде. На имена у меня плохая память. Ему полагается пожизненное заключение, поскольку один молодой пуэрториканец, арестованный за торговлю наркотиками, признал в нем главного поставщика.

— Но улики недостаточны, — простонал Мантелл.

— Более чем достаточны, — сказал Римо и слегка толкнул пальцем в подбородок судьи Мантелла.

— Но это же верное пожизненное заключение! — забормотал Мантелл. Без права обжалования или амнистии. Я не могу выносить такой приговор, основываясь только на показаниях какого-то мальчишки.

Римо толкнул Мантелла снова, на этот раз сильнее. Тот закачался над пустотой, словно маятник, а на голубых пижамных брюках начало расплываться мокрое пятно. Оно быстро перешло на куртку, и вот уже светлая струйка побежала по шее и ушам судьи Мантелла, нырнула в волосы и — капля за каплей — полетела вниз.

— Судя по тому, что адвокат этого Боско или Биско заявил, что его подзащитный отказывается от суда присяжных, они уже уверовали в вас, сказал Римо. — А теперь скажите мне: разве судья, такой состоятельный, как вы, который может позволить себе жить на Парк-авеню, не обладает достаточным опытом, чтобы определить, кто виновен, а кто нет?

— Согласен, согласен, этот мерзавец виновен как смертный грех, выдохнул судья Мантелл. — Отпустите меня, прошу вас. Виновен, виновен, виновен...

— Хорошо. Теперь делайте так, как я скажу. Я хочу, чтобы вы навсегда запомнили одну картину. Советую вспоминать ее каждый раз, когда у вас будет дело, связанное с героином, и кто-то предложит вам очередной толстый конверт, которые вы так любите. Я уверен, что вам предстоит еще не раз ее вспомнить, поскольку добрая половина предстоящих крупных судебных разбирательств в этом городе по делам, связанным с героином, уже вписаны в ваш календарь. А теперь поднимите-ка голову, господин судья.

Судья Мантелл прижал подбородок к груди.

— Нет, не так. Наоборот, назад, подтяните затылок к спине.

Судья повиновался.

— Откройте глаза.

— Я не могу...

— Сможете.

— О, Боже! — простонал судья Мантелл.

— Если я вас сейчас отправлю вниз, ваша смерть будет несравнимо более легкой, чем смерть тех, кто погибает от белого порошка, — сказал Римо и слегка дернул за ленту. Руки Мантелла безвольно повисли, он потерял сознание. Римо втащил его в комнату, сорвал ленту, помассировал заплывший жиром позвоночный столб, чтобы привести судью в чувство, и помог встать на ноги.

— Я на всю жизнь запомню этот переулок там, внизу, и то, как я смотрел на него сверху, — сказал, тяжело дыша, судья.

— Вот и прекрасно, — сказал Римо.

— Но мне, вероятно, осталось жить не слишком долго. Ко мне приставлен некто по имени Дон, телохранитель, а точнее — палач.

— Я знал, что вас охраняют, — сказал Римо, — потому и не пошел через парадный вход.

— Он следит, чтобы я не наделал ошибок, — пояснил Мантелл. Политика кнута и пряника. Деньги — пряник. Дон — кнут.

— У него, видимо, отдельная комната в вашей квартире?

— Точно, — подтвердил, весь дрожа, судья Мантелл.

— Дышите глубже, — посоветовал Римо. — Я сейчас вернусь. Старайтесь дышать так, чтобы легкие доставали при вдохе до самой спины. Я бы не хотел, чтобы вы умерли от шока теперь, когда вы, так сказать, встали на путь истинный. Постарайтесь представить себе, что ваши легкие соединены с позвоночником.

Тучный судья в пропитанной мочой пижаме задышал так, как было велено, и, к своему удивлению, почувствовал, что страх уходит. Он даже не заметил, как худощавый молодой человек вышел из пустой квартиры, расположенной этажом ниже квартиры Мантелла. Судья радовался, что с каждым глубоким вздохом все дальше отступает переполнявший его ужас, и не следил за временем. Ему показалось, что лишь секунду назад молодой человек был еще здесь, потом вышел и вот он уже возвращается, толкая вперед здоровенного верзилу — на целый фут выше и на добрую сотню фунтов тяжелее его самого. Худощавому, судя по всему, совсем не трудно было тащить тяжеловеса: на его лице была написана скука и ничего больше.