Глава 24

Римо наконец нагнал учителя, который уже вломился в пахнущие пластиком джунгли Мезозойского парка. Теперь они помчались вперед бок о бок, круша папоротниковые стволы и орудуя пальцами наподобие ножниц.

— Что, испугался? — спросил Римо.

— Мастер Синанджу не ведает страха, — ответил Чиун.

— Ну а если бы ведал, то, наверное, был бы сейчас испуган не меньше моего, — заметил Римо.

— Ты тоже мастер Синанджу, следовательно, тоже не боишься.

— Так чего же мы улепетываем, как какие-то кролики?

— Не стоит недооценивать кроликов. В моей деревне их считают самыми мудрыми существами.

— Если ты — кролик, то почему похож на испуганного, а уж никак не на мудрого кролика?

— Мудрый кролик знает, когда нужно пустить в ход силу страха, — пропыхтел учитель.

Римо хотел было оглянуться через плечо и тут же вспомнил страшные желтые вспышки в глазах бронтозавра.

— В прошлый раз мы тоже увидели желтый свет и все-таки вернулись к кратеру, — сказал он.

— У кратера не было серого дракона, который смотрел нам прямо в глаза.

— Ты прав. Мы видели лишь отблеск желтого сияния, и оно не причинило нам особого вреда.

— В этот раз не было никаких отблесков, — отозвался Чиун.

— Может, остановимся и пойдем назад?

— Нет.

— Кому-то из нас все равно придется туда сходить.

— Я не боюсь. Поэтому пойдешь ты.

— Если ты не боишься, почему продолжаешь бежать?

— Потому что я уже победил страх, а ты еще нет. Тебе придется испытать свое мужество и перебороть испуг.

— Ловко придумано, папочка. Но меня на эту удочку не поймаешь.

В конце концов они выскочили из джунглей и увидели впереди быстро приближавшуюся бамбуковую ограду.

— Не хочешь остановиться? — спросил Римо.

— Нет.

— Ну тогда и я не хочу.

Ученик с учителем одновременно врезались в стену и пробили ее насквозь, разбрасывая вокруг бамбуковые щепки.

Они остановились лишь на берегу лагуны, где был установлен транспарант с надписью «Vingt mille lieus sous les mers de Jules Verne», которую Римо перевел как «Двадцать тысяч лье под водой Жюля Верна», да и то лишь потому, что узнал подводную лодку из кинофильма.

Они чуть ли не бросились в ласково колышущуюся воду, жадно впитывая глазами ее спокойную голубизну.

— Слава тебе. Господи. Голубая вода, — улыбнулся Римо.

— Очень, очень голубая, — согласился Чиун.

— Обожаю голубой. Всегда его любил.

— Славный цвет. Может, не столь прекрасен, как цвет золота, но все же хорош.

— Я никогда не смогу смотреть на золото прежними глазами. На мой вкус, оно слишком желтое.

— Желтый цвет — отнюдь не золотой, а золотой — не желтый.

— Все равно золото кажется мне чересчур желтым. А голубой — просто прелесть.

Они разглядывали умиротворенную голубую лагуну и вдруг голубизна воды сменилась темной синевой.

— Черт побери!

— Что случилось, Римо?

— Помнишь солдата, который сидел в кратере? Того, который видел синий цвет, когда другие видели желтый?

— Да.

— Кажется, у меня начинается та же болезнь.

— И у меня. Такое ощущение, будто в моих глазах вспыхнул синий огонь, хотя и слишком темный, чтобы быть похожим на синее пламя.

— Проклятие! — пробормотал Римо. — Что-то мне не по себе.

— Я тоже чувствую себя несчастным.

— По крайней мере это не желтый цвет.

— Да, синий лучше желтого, хотя и ненамного, — согласился мастер Синанджу.

— А что, если нам поморгать и избавиться от синевы.

— Давай попробуем.

Избавившись от синего наваждения, Римо с Чиуном набрались храбрости и посмотрели в сторону парка. Бамбуковая ограда была на месте.

Римо облизнул пересохшие губы.

— Ну что, двинем назад? — спросил он.

— Это наш долг.

— Значит, придется возвращаться. Хотя, между нами говоря, я бы куда охотнее вернулся к забастовке.

— Недурная мысль, достойная самого Джула Фэйрна.

— Кого?

Чиун указал пальцем через плечо.

— Великого писателя, имя которого начертано на табличке.

— Жюля Верна, что ли?

— Ты неправильно произносишь его имя.

— Хочешь сказать, Жюля Верна на самом деле зовут Джулом Фэйрном?

— Да.

— Теперь я понимаю, почему французы постоянно терпят поражения.

— Над ними довлеет злой рок. На протяжении всей своей истории Франция то и дело страдала от вторжений иноземцев — от римлян и викингов до пруссаков и германцев. Из-за этого у них возник контекст неполноценности.

— Комплекс неполноценности, — поправил Римо. — Только не вздумай напоминать о нем французам. И француженкам тоже.

Э этот миг тишину парка расколол грохот мотора. Секунду спустя над кронами деревьев показался маленький французский вертолет. Взяв курс на запад, машина тут же исчезла из виду.

— Черт побери! Проклятая Эврил Мэй дала тягу!

Римо и Чиун выскочили на лужайку, откуда поднялся вертолет. Вокруг не было ни души.

Внезапно мастер Синанджу заметил в пыли, под ногами, широкую полосу.

— Смотри, Римо, — кивнул он. — Здесь проволокли человека.

— Да. А вот и отпечатки маленьких ступней — видимо, следы Доминик. Она втащила кого-то в вертолет. Но вот кого? Неизвестно.

— Попробуем выяснить.

Женские следы вывели их к холмику, представлявшему собой нечто вроде миниатюрного вулкана высотой около двадцати футов. Его склоны были покрыты красной глиной, поверхность которой рассекали глубокие борозды. Ученик с учителем полезли наверх, кроша ногами глиняную корку, комья которой скатывались по склонам к подножию холма.

Остановившись у края кратера, они заглянули внутрь и увидели лестницу, исчезавшую в черной дыре.

— Похоже на запасный вход, — пробормотал Римо.

— Пойдем. — Чиун взялся за поручни.

Они спустились в жерло, отделанное чем-то вроде вулканического стекла.

— Тупик, — заметил Римо.

Мастер Синанджу принялся молча обследовать шершавые стены, в общем-то ровные, если не считать обсидиановой выпуклости, похожей на рукоятку. Взявшись за нее, Чиун тянул и дергал до тех пор, пока обсидиановый люк под их ногами не дрогнул и не двинулся вниз плавно, как лифт.

Римо и Чиун миновали предупреждающие желто-черные полосы, намалеванные на стенках жерла.

— А если это ловушка? — спохватился Римо.

— Мастера Синанджу нельзя поймать в ловушку, особенно если его сопровождает верный носильщик.

— Ты хотел сказать, оруженосец.

— Так и быть, оруженосец, — великодушно согласился Чиун.

Опустившись на дно, они увидели вход в бетонный туннель, на полу которого чернел огромный силуэт мышиной головы.

Запах вокруг не оставлял сомнений.

— Смерть, — изрек Чиун.

— Много смерти, — отозвался Римо.

Пробираясь по бетонным туннелям и коридорам Утилканара, они обнаружили целые горы трупов. Люди лежали на своих столах, в комнатушках, похожих на спальни, даже на щетках и вениках.

И все они сжимали в пальцах янтарные леденцы с головой Монго Мауса и запахом миндаля.

— Прошло около двух суток, — заметил Римо, прикоснувшись к остывшему телу.

Мертвецы были одеты в робы служащих Утилдака, только здесь они были белые, а в Штатах — щегольские, персиковые.

— Похоже на массовое самоубийство, — сообщил Римо, выпрямляясь. — Когда в парке взорвались первые французские бомбы, эти люди предпочли смерть плену.

— Ужасная картина! Может быть, все дело в цветных лучах?

— Не знаю. Честно говоря, трудно представить, что цвет может заставить человека покончить с собой.

— Цвета оказывают очень сильное воздействие. Об этом знали еще в Древнем Египте. Фараон отдыхал в помещении с красными стенами, потому что красный цвет помогал ему уснуть. А когда он умирал, его хоронили в комнате цвета золота, навсегда сохранявшего царственное величие его тела. Жители моей деревни прекрасно знают, что алый цвет отгоняет злых демонов.

— Все это чушь и суеверия! Цвет и есть цвет. У меня даже нет любимого.

— А розовый?

— Разве что розовый. Розовый цвет приятен для глаз.

— И даже очень.

Мастера Синанджу разом улыбнулись приятным воспоминаниям.

Затем двинулись дальше, и в этот миг их чувствительные ноздри потревожил какой-то кислый запах. Ученик с учителем зашагали в сторону источника.

— Свежая, — заключил Римо.

Войдя в дверь с надписью «пост охраны», они убедились, что так оно и было.

Римо с Чиуном, несомненно, попали в центральный зал управления. Бесчисленные мониторы показывали каждый уголок парка и каждый аттракцион. Вдоль стен стояли пульты. На центральном растекалась лужа свежей рвоты.

— Видимо, кто-то не стал принимать яд. — Чиун оглядел пустое помещение.

— Да. А потом кто-то другой забрал его отсюда.

— Я чувствую легкий запах французских духов.

— Точно. Итак, мы здесь одни, а парк захвачен французской армией. Самое время звонить Смитти.

Римо взял трубку спутникового телефона и попытался связаться с Америкой. К сожалению, он не знал международного кода США. В конце концов Римо дозвонился до оператора, говорившего по-французски, и тот немедля повесил трубку, услышав английские слова.

Римо вздохнул и сунул аппарат мастеру Синанджу.

— Помоги мне преодолеть языковой барьер, — попросил он.

Услышав голос Смита, Чиун вернул трубку ученику.

— Смитти? У нас затруднения.

— Минутку, Римо, — отсутствующим голосом произнес Смит. — Это очень странно...

— О чем вы?

— С кредитными карточками компании Бисли творится что-то непонятное.

— Могу вас заверить, что здесь, в «Евро-Бисли», этими карточками пользоваться некому.

— Почему вы так думаете?

— Мы с Чиуном добрались до самого дна и нашли только трупы.

— Трупы? Значит, все мертвы? Давно?

— Сутки или двое. Они проглотили яд.

— Цианид, — подсказал Чиун.

— По словам Чиуна, это цианид. Как в Джонстауне, только здесь отрава была в леденцах.

— Очень странно. Судя по всему, «Евро-Бисли» совсем не то, чем кажется.

— То же самое можно сказать о любом парке Бисли. Мы упустили одного парня.

— Вы взяли пленника?

— Нет. Он достался французской разведке. Нас облучили желтым светом.

— Давайте по порядку. Желтый, говорите?

— Да. Боюсь, отныне я не смогу без содрогания смотреть на канарейку. Как только вспыхнул желтый свет, мы с Чиуном ринулись прочь, словно перепуганные кролики.

— Мудрый кролик всегда знает, когда нужно обратиться к древней благородной стратегии бегства, — подал голос кореец.

— Когда мы вернулись, французская шпионка уже сбежала, прихватив с собой последнего оставшегося в живых, — продолжал Римо. — Готов спорить, к завтрашнему дню французы выкачают из него все, что он знает.

— Итак, вы уже во второй раз столкнулись с загадочными цветными лучами, — помедлив секунду, протянул Смит.

— Нет, — ответил Римо. — Они дважды обращали нас в бегство. Зеленый был ужасен, но его воздействие быстро закончилось. Что же касается желтого, я ни за что не захотел бы увидеть его снова.

— А розовый вам понравился.

— Еще бы. — Римо тут же улыбнулся. — Я, пожалуй, согласился бы пройти по футбольному полю, залитому желтыми и зелеными лучами, если бы на другой стороне светил розовый огонек.

— Римо, слушайте внимательно. Должно быть, эти цветные лучи являются продуктом какой-то новой технологии, разработанной людьми Бисли. Осмотритесь вокруг. Нет ли там органов управления?

— Органов управления?

— Да. Клавишей или кнопок, которые включали бы желтый свет.

— Эй, Чиун! Пошарь по комнате. Смитти спрашивает...

— Я нашел множество кнопок, помеченных названиями необычных цветов, — объявил Чиун.

— Смитти, мы нашли их!

— Не мы, а я! — громко возмутился Чиун.

— Мне не удалось отыскать заправил корпорации Бисли, а значит, тот парень — последняя наша надежда. Отыщите его и узнайте все, что ему известно. Чтобы понять причины возникновения конфликта, необходимо выяснить, зачем французам потребовалось изолировать парк.

— Ясно. А как дела дома?

— В эту минуту сенат обсуждает законопроект, запрещающий преподавание французского в крупных университетах.

— Я — «за».

— Ассоциация современных языков выступила с жестким заявлением, направленным против французского министерства культуры.

— Если хочешь знать мое мнение, французской культуре самое место в чашке Петри[26].

— Они потребовали изъять из американских словарей заимствованные французские выражения. В ответ французская Академия переименовала парижские улицы, названные в честь американцев.

— Сколько их?

— Авеню генерала Эйзенхауэра, авеню Франклина Делано Рузвельта и рю Линкольн. Всего три: точнее, было три, — ответил Смит.

— Какой кошмар! — ужаснулся Римо.

— Пока идет война культур, но она грозит перерасти в настоящее кровопролитие. Римо, надо отыскать сотрудника Бисли и любой ценой вырвать его из рук французской разведки. Нет никаких сомнений в том, что он владеет тайной цветных лучей. А я тем временем займусь другой проблемой.

— Какой именно?

— Меня интересует, зачем корпорации Бисли потребовалось отправлять в Лондон несколько десятков своих работников.

— Желаю удачи, — сказал Римо и повесил трубку.

Он повернулся к Чиуну и посмотрел на него в тот самый миг, когда сухощавый кулачок корейца вошел в соприкосновение с пультом управления.

Пульт треснул и раскололся. Кнопки взлетели вверх и ударились в потолок, а помещение наполнилось запахом горелой изоляции.

— Зачем? — спросил Римо.

Мастер Синанджу ткнул пальцем в искореженные таблички с надписями «суперзеленый» и «ультрарозовый».

— Хорошая работа, — похвалил ученик.

Глава 25

Очнувшись, Род Читвуд сразу понял, что влип. Последнее, что он помнил, была ярко-зеленая вспышка на экране монитора. Самый настоящий суперзеленый цвет. До сих пор никто даже не пытался передавать гиперцвета по телевизионным каналам. Считалось, что это невозможно. И тем не менее получилось. Рода вывернуло наизнанку, и он потерял сознание.

Проснулся он на жесткой койке в бетонной камере без окон. Камера вызывала удивление тщательной отделкой, но Роду было не до того. Он не понимал, где и в чьих руках находится, и все же в голову ему закрались определенные подозрения.

Читвуд обвел помещение взглядом. Здесь были унитаз из нержавеющей стали, рукомойник и еще один предмет гигиены, в котором Род с брезгливым чувством признал биде.

— Ох и влип же я, — пробормотал он.

За ним пришли люди в черных вязаных колпаках, вторые полностью закрывали лица, оставляя прорези только для глаз и губ. Рода привели в безликую комнату и усадили на твердый деревянный табурет.

В комнату вкатили нечто вроде сервировочного столика, но при взгляде на содержимое подноса внутри у инженера все сжалось.

— Не надо меня пытать! Я сам все скажу, — чуть слышно промолвил он.

— Parlez-vous francais?

За время своего пребывания в «Евро-Бисли» Род успел кое-как выучить французский, чтобы объясняться с местными жителями, но сейчас была не та обстановка, чтобы путаться в словах и тонких смысловых оттенках, поэтому он сказал:

— Нет. Я говорю только по-английски.

Глаза за прорезями масок досадливо сощурились. Французы стали перешептываться, и Роду удалось уловить суть разговора. Они пытались сообразить, как вести допрос американца, не владеющего французским, и при этом не сесть на шесть месяцев за разговор по-американски. В тюрьму не хотелось никому. Даже если этого требовали интересы любимой родины.

В ходе долгих телефонных переговоров следователи, по-видимому, получили особое разрешение министерства культуры. Перед Родом поставили устрашающий электронный прибор, напоминавший трансформатор игрушечной железной дороги. Оттуда торчали два провода со стальными зажимами «крокодил».

Читвуд немедленно свел колени, подумав: «Сейчас мне поджарят яйца».

— Я скажу все, что хотите, — проблеял он.

— Кто стоит за беззаконием, творимым в нашей стране?

— Сэм Бисли.

— Он мертв.

— Я имел в виду корпорацию Сэма Бисли.

— Почему ты не совершил самоубийство, как другие? Ты — важная птица.

— Не такая уж важная.

— Врешь! Ты не съел отравленный леденец. Почему?

— Вы с ума сошли? Чего ради мне было накладывать на себя руки? Ради проклятого Бисли? Вы знаете, как его компания обращается со своими работниками?

— Но остальные...

— Остальные не попались на крючок компании.

— Чем же тебя зацепили? — спросил один из следователей.

— Этого я вам сказать не могу, — ответил инженер, подумав, что, если он разболтает секрет пультоискателя, французы тут же запатентуют прибор и заставят его. Рода Читвуда, создать для них гиперцветовой лазер. — Коммерческая тайна, — добавил он.

К нему приблизился другой мучитель, держа в широко расставленных руках «крокодилы», словно угонщик, собравшийся завести мотор краденого автомобиля.

— Не прикасайтесь к моим половым органам... — забормотала жертва и, когда стальные зубцы зажимов впились в мочки его ушей, едва не рассмеялся от облегчения.

— Даем тебе последнюю возможность говорить добровольно, — произнес чей-то голос.

Боль оказалась такой ужасной, что перед плотно зажмуренными глазами Рода Читвуда заплясали искры. В этот миг ему хотелось одного — чтобы электричество потекло сквозь его тело по любому другому пути. Пусть даже через нежные гениталии.

Стенограмму допроса расшифровали, и уже через десять минут ее факсимильная копия лежала на столе министра культуры Франции Мориса Туре.

Взяв в руки синий карандаш, министр быстро просмотрел документ, помеченный грифом «совершенно секретно».

Натыкаясь на запрещенные выражения, он вычеркивал их карандашом и вставлял слова из списка замены.

Покончив с протоколом, Морис Туре позвонил Президенту Франции.

— Алло?

— Я только что ознакомился с протоколом допроса сотрудника Бисли.

— Не может быть! — вспылил глава государства. — Даже я еще не получил факса!

— Прошу вас, забудьте это гнусное слово.

— Я — Президент и говорю так, как мне заблагорассудится.

— А я — министр культуры. Не желаете ли провести полгодика за решеткой, месье Президент?

— Что вам удалось выяснить? — сдался тот.

— Американцы изобрели гипнотический источник индуцированного излучения, который помогает им подчинять людей своей воле.

— Источник индуцированного излучения... Что это такое?

— Это выражение, которым мы заменили слово лэ-а-зэ-е-эр, — ответил Морис Туре, произнося запрещенное слово по буквам, дабы избежать полугодового заключения по обвинению в употреблении франглицизмов.

— Я не понимаю, каким образом лазе... э-э-э... источники индуцированного излучения могут гипнотизировать людей. Мне казалось, их используют для резки предметов.

— Да, конечно, но прибор, о котором идет речь, испускает окрашенный свет. Розовый успокаивает, от красного вскипает кровь...

— Буквально?

— В переносном смысле. Желтый заставляет сердце трепетать от страха, а зеленый оказывает на мозг и желудок столь ужасное воздействие, что человека выворачивает наизнанку и он теряет сознание.

— А голубой?

— Что голубой?

— Это мой любимый цвет. Что делает с человеком голубой цвет?

— Голубой приводит в уныние, — сообщил министр культуры.

— В уныние? А я думал, голубой успокаивает. Небеса ведь голубые, так? И океаны тоже. Стоит лишь взглянуть на них, и ты успокаиваешься.

— Верно. Но нельзя забывать и о том, что голубой — цвет тоски и печали. Читая унылую, скучную книгу, мы так и говорим — «муть голубая». Грустная музыка называется блюз...

— Разве это слово не запрещено? — злорадным тоном осведомился Президент.

— Ну тогда les bleus, — поправился министр культуры, добавляя новое слово в черновик словаря официально признанных терминов.

— Продолжайте, — промурлыкал глава государства.

— Американцы установили розовые излучатели на всей территории Кляксы. Они повышают восприимчивость людей и создают приподнятое настроение, как, например, взгляд на комок сладкой ваты.

— Теперь понятно, почему наши обманутые граждане хлынули в «Евро-Бисли».

— Это провокация, против которой нет защиты, злодейский акт культурного империализма. Как вы намерены поступить?

— Хорошенько все обдумать.

— Народ Франции взывает к вам об отмщении. Мы требуем самых жестких ответных мер.

— Может быть, прикажете выстроить на американской земле парк Звездочки и увешать его розовыми фонарями?

— Я имел в виду военные меры.

— По-моему, Вашингтон здесь ни при чем. Мы столкнулись с беспардонной алчностью частной компании, и я не хотел бы из-за цветных лазеров втягивать в конфликт всю страну.

— "Лазер" — это грязное иностранное слово, месье Президент, — напомнил министр культуры. — Я бы не хотел передавать содержание нашего разговора на рассмотрение Комитета по защите родной речи, но...

Президент бессильно закатил глаза.

— Что вы предлагаете? — преувеличенно вежливо осведомился он, стиснув зубы.

— Мы подарили американцам статую Свободы. Давайте потребуем ее назад.

— Что за чепуха!

— Тогда уничтожим.

— Насколько я знаю, в Америке и без того хватает смутьянов, призывающих разрушить статую и продать ее на металлолом.

— Это военная провокация! — вскричал Морис Туре. — Если они хоть пальцем тронут Свободу, мы сотрем их с лица земли атомным взрывом! Уничтожим их псевдокультуру и грязный язык одним мощным ударом!

— Видимо, мне придется переговорить с министром обороны.

— Он на моей стороне, — торопливо произнес Морис Туре.

— Вы с ним уже обсудили возникшую ситуацию?

— Нет, но я уверен — он меня поддержит. И если вам небезразлично ваше политическое будущее, вы тоже станете под мои знамена.

— Я подумаю, — пообещал Президент и повесил трубку.

В кабинет вошел секретарь с долгожданным факсом в руках. Президент Франции откинулся на спинку кресла и принялся изучать протокол.

Как хорошо, подумал он, что Америкой управляет такой нерешительный человек. Может быть, робость Штатов и неторопливость Франции позволят отыскать нужное решение, прежде чем министр культуры втянет две страны в конфликт, куда более опасный, нежели столкновение слов и языков.

Глава 26

Компьютер сообщил о небывалом всплеске количества авиабилетов, приобретенных по карточкам Бисли во Флориде, Калифорнии и Луизиане, и Харолд В. Смит тут же сообразил, что за этим фактом кроется что-то серьезное.

Флорида и Калифорния — традиционные вотчины Сэма. Но Луизиана ни малейшего отношения к корпорации не имела. Ни парков, ни контор.

Служащие Бисли направлялись в Лондон. Зачем? Что им делать в столице Британии? Может быть, они намерены добраться до «Евро-Бисли» на самолете, следующем рейсом «Лондона — Париж»?

По зрелом размышлении Смит отверг этот вариант. Во-первых, в компьютерах системы бронирования мест не было сведений о массированных закупках транзитных билетов во Францию. Во-вторых, Франция продолжала депортацию граждан США, считая их «нежелательными лицами». Пока глава КЮРЕ щелкал клавишами, электронная почта принесла официальное известие о том, что американский посол во Франции объявлен «персоной нон грата» и выдворен за пределы страны «за деяния, несовместимые с его положением».

Как правило, эта дипломатическая формула обозначала обвинение в шпионаже, но применять ее в данном случае было бы полной нелепостью. Американский посол не имел к разведке ни малейшего отношения.

Смит вернулся к своей задаче.

Итак, работники корпорации Бисли хлынули во Францию с безумным упорством спятивших леммингов, рвущихся к воде.

Зачем?

— Вряд ли они едут в Лондон, — пробормотал Смит. — В Англии им нечего делать.

Догадка пронзила мозг Смита, словно удар грома.

Франция объявила американских граждан вне закона, но британцы по-прежнему могли пользоваться ее гостеприимством — в той мере, в коей люди, не владеющие французским, могли чувствовать себя во Франции желанными гостями.

Смит вывел на экран подробную карту Британских островов и уменьшал масштаб до тех пор, пока на мониторе не появились Английский канал и северное побережье Франции.

Перелет из Лондона в аэропорт де Голля или Орли занимал не более часа. Однако американцы, пожелавшие въехать во Францию через тот или другой аэропорт, неминуемо будут задержаны на пограничном пункте. Даже если их целый полк, далеко им не прорваться.

Смит внимательно осмотрел пролив. Его можно было переплыть на пароме или попутном судне. Однако вторжение с моря вряд ли сулило успех.

Смит нахмурился и отстучал команду, в мгновение ока превращавшую англоязычные названия во французские.

«Канал» превратился в «Ла-Манш», по-французски — «рукав». Это и было французское наименование географического пункта, который весь остальной мир называет Английским каналом.

Не увидев в этом названии ничего интересного или настораживающего, Смит уже собирался было выключить карту, когда его внимание привлекла незнакомая линия, пересекающая пролив.

Красная линия.

И подпись: «Транс-Манш».

Серые слезящиеся глаза Смита уставились в одну точку. Не упустил ли он что-нибудь важное? Его пальцы забегали по клавиатуре, возвращая на экран английские слова.

Там, где только что была подпись «Транс-Манш», появились другие буквы. В памяти Смита мгновенно всплыло слово. Слово, от которого кожа его пошла пупырышками, а по спине разлился холодок.

Чуннель[27].

Они были одеты в гражданское, а значит, были мирными гражданами, а не людьми в мундирах, которые маршируют под грозный рокот барабанов с оружием в руках.

Объединенные силы Калифорнийских мушкетеров, Флоридских партизан и Луизианских зуавов высадились в лондонском аэропорту, тщательно спрятав в багаже американские паспорта и мундиры.

Поэтому их сочли простыми туристами, но уж никак не солдатами.

Когда они группами по два-три человека прибыли на международный вокзал Ватерлоо, в карманах у них лежали поддельные канадские паспорта. Примирившись гостями из-за океана, они заняли места в скоростном поезде «Евростар» и погрузились в молчание, не без оснований полагая, что креольский диалект Луизианы вряд ли сойдет за парижский выговор.

Поезд неторопливо прогромыхал по старой фолкстоунской ветке, вышел на скоростную магистраль под Ла-Маншем и разогнался до ста восьмидесяти шести миль в час.

И хотя воодушевление бойцов нарастало с каждой пройденной милей, они упорно держали рот на замке.

Французские пограничники тревоги не подняли, но это была простительная оплошность. Кто бы мог подумать, что захватчики вторгнутся в страну через Транс-Манш? Ведь не кто иной, как Британия долгие века сопротивлялась объединению с Европой. Именно британцы опасались вторжения с континента, а не наоборот.

Паспорта этих людей были в полном порядке, мундиры аккуратно сложены и спрятаны под истинно английскими твидовыми пиджаками и холщовыми рубахами.

После того как поезд покинул вокзал Кале и направился в Париж, чужеземцев уже было не остановить.

У них не было при себе ни оружия, ни предметов, которые могли быть признаны таковыми.

Каждый из них вез личный универсальный пульт дистанционного управления, но, поскольку таможенникам нечасто доводится видеть в пассажирском багаже пульты от телевизоров, они и не подумали возражать.

Поначалу Марк Кобьен отнесся к новому назначению с энтузиазмом.

— Вы поведете Луизианских зуавов, — сказал ему Боб Бисли. Разговор состоялся в конференц-зале Утилдака флоридского парка «Бисли-Уорлд».

— Куда я их поведу?

Когда Боб объяснил, что батальону предстоит захватить «Евро-Бисли», дабы уберечь от французов секретную технологию, Марк Кобьен проглотил застрявший в горле комок и сказал:

— Но ведь это опасно...

— Вы сделаете это ради компании.

— Я понимаю, — нерешительно пробормотал Марк. — Но...

Боб Бисли пригвоздил его к месту отеческим взглядом окруженных морщинками глаз и прошептал:

— Дядя Сэм назвал именно вас. Он сказал: «Я хочу, чтобы эту операцию возглавил Кабан».

— Кобьен, сэр.

— Что?

— Кобьен. Это французская фамилия.

— Дядя Сэм так и сказал. Вы болтаете по-французски и выглядите типичным лягушатником. Теперь слово за вами. Неужели вы откажете своему Дяде Сэму, когда он в трудную минуту обращается к вам за помощью?

У Марка заныло под ложечкой. Он боготворил Дядю Сэма, любил его с тех самых пор, когда еще ходил под стол пешком. Но обожаемый Дядя не имел никакого отношения к тому кошмарному созданию, которое смотрело на него зловещим взглядом там, под Питерсбергом, в кузове передвижного командного пункта.