Глава первая

Это был очень большой тиранозавр. В вертикальном положении он мог дотянуться до самых верхних ветвей и враз проглотить скрывающуюся там обезьяну. Одним ударом громадной лапы он мог переломить, точно сухую ветку, позвоночник саблезубому тигру.

Однако здесь, среди буйной сочной зелени, не было ни единого сухого листика, не то что высохшей ветки, воздух был насыщен испарениями. Лапы тиранозавра, с треском продиравшегося сквозь заболоченные заросли, оставляли глубокие следы в жидкой грязи.

В более сухом климате скелеты особей этого биологического вида сохранятся нетленными. Придет время, и потомки человекообразных обезьян соберут их из отдельных костей, чтобы показывать в музеях. Но это будет много миллионов лет спустя, когда на земле будет править человек.

А пока человекоподобные существа, испуганно прячущиеся от глаз тиранозавра в верхушках деревьев, среди густого переплетения ветвей, – лишь лакомая закуска для гигантской рептилии.

Поскольку тиранозавр мог не опасаться ничего и никого, он шел, не разбирая дороги, оглядывая кроны деревьев: не замешкалась ли где нерасторопная обезьяна. Но вот одна из его задних лап увязла в зыбучем болоте. В маленький, как у птицы, мозг, поступил тревожный сигнал. Животное попыталось выбраться с помощью другой лапы, но та увязла еще глубже.

Погружаясь в жидкое месиво, тиранозавр ухватился передними лапами за ближнее дерево, но подгнившее в воде основание ствола обломилось. Раздался яростный рев, открытая пасть животного глотнула жидкого ила, и огромное туловище скрылось в трясине.

Обезьяна, спасавшаяся от опасности на макушке дерева, видела, как тиранозавра затянуло в болото. В ее примитивном мозгу мелькнула мимолетная мысль: а нельзя ли урвать как-нибудь кусочек от этой громадной туши? Но она сразу же забыла об этом.

Обезьяна не знала и не могла предполагать, что ее потомки будут свободно передвигаться на двух ногах и им не придется прятаться от врагов на деревьях. Не ведала она и того, что останки тиранозавра, не пригодившегося ей самой, пригодятся ее потомкам, которые из-за них будут воевать, враждовать и лгать друг другу.

Как только в мертвые ткани перестал поступать кислород, в них началась необычная химическая реакция. Вместе с другими, более мелкими организмами, вместе с древесной листвой тиранозавр начал гнить и разлагаться под огромным давлением верхних пластов. Через многие тысячи лет разложившиеся органические останки, содержащие в себе углерод, образовали темную жидкость, называемую нефтью.

Эта темная жидкость перемещалась в земной коре, будто живая кровь. Она без труда проникала сквозь трещины в камне, сквозь пористый известняк, пока не встретила сплошной твердый пласт, преградивший ей путь наверх. Грунтовые воды, давившие снизу, не позволяли ей уйти обратно, и тогда, зажатая между водой и камнем, темная жидкость остановила свой бег, образовав замкнутый и удобный для использования подземный резервуар. Чтобы добыть ее, человеку оставалось лишь пробурить твердую породу, и из скважины начинал бить черный маслянистый фонтан.

К тому времени тело тиранозавра сделалось неотделимо от других организмов, в том числе и от останков той обезьяны, которая дала жизнь человеку. Все это теперь стало нефтью-сырцом. И стоило мировым ценам на бренные останки тиранозавра поколебаться хотя бы на одно пенни за баррель, как мировую экономику начинало лихорадить.

Земная поверхность над нефтяным бассейном, заключающим в себя жидкие останки тиранозавра, постепенно изменялась: сначала болото превратилось в джунгли, а потом джунгли стали безводной песчаной пустыней. Выросли финикийские торговые поселения, потом – римский город, развалины которого со временем вновь затянуло непроходимыми песками. Позднее его вновь возродили итальянцы, чьи богатства привлекли кочевые племена берберов.

В конце двадцатого столетия – в соответствии с западным летосчислением – в эпоху расцвета арабского национализма, территория, где обитал когда-то наш динозавр, стала называться Свободной Арабской республикой Революционного народа. Для всего остального мира она, как и много веков назад, по-прежнему оставалась Лобинией – вплоть до свержения Его Исламского Величества, короля Адраса.

Хотя в новейших исторических исследованиях утверждается, что король был свергнут в результате героической борьбы охваченного революционным энтузиазмом великого арабского народа, стоит упомянуть, что немаловажная страница в анналах этой борьбы была вписана виски «Сигрэмс севен».

Личный пилот короля Адраса, Пет Кэллен, родом из Джерси-Сити, штат Нью-Джерси, США, всю неделю, пока продолжалась революция в Лобинии, пьянствовал без просыпу, в результате чего Мухаммед Али Хассан – начальник штаба ВВС Лобинии – оказался единственным, кому в случае чего пришлось бы вести самолет с королем на борту из Швейцарии, где тот лечился на водах, в столицу Лобинии, носившую итальянское название Даполи.

Дело было так. Когда король Адрас узнал, что повстанческие войска вот-вот овладеют его дворцом и зданием Королевской радиостанции, он предложил Кэллену пять тысяч долларов золотом за то, чтобы тот расстался на время с бутылкой «Сигрэмса», немедленно протрезвился и доставил короля вместе с его немецкой охраной домой в Лобинию.

– О, ваше величество! – сказал присутствовавший при сем генерал Али Хассан, начальник штаба военно-воздушных сил Лобинии. – Я почту за честь доставить вас в столицу безо всякого вознаграждения.

– Десять тысяч! – сказал король Адрас Кэллену, безуспешно пытавшемуся подняться на четвереньки.

– Сколько это будет в реалах? – спросил Кэллен, прослуживший к тому времени у Адреса уже пять лет, но прежде чем король успел ответить, пилот отключился снова.

– Ваше величество! – снова заговорил генерал Али Хассан. – Я проведу самолет сквозь бури и зенитный обстрел, над океаном и под облаками. Будто на крыльях орла, я доставлю вас с почетом, куда вы прикажете, ваше величество.

– Пшел прочь! – отвечал король, вложивший двести пятьдесят миллионов долларов в реактивные самолеты «Мираж», ржавеющие ныне на лобинийских аэродромах. Такое вложение денег было знаком королевского доверия лобинийским военно-воздушным силам, где ведущим пилотом ВВС был не кто иной, как их командующий – генерал Али Хассан.

По утверждению единоверцев-мусульман, летное мастерство генерала было столь высоко, что он в принципе мог управлять самолетом, если в кресле второго пилота сидел инструктор – летчик-француз. После первого самостоятельного полета, выполненного Али Хассаном на маленьком винтовом самолетике, Лобиния тотчас закупила реактивные истребители. С тех пор они не поднимались в воздух ни разу.

И вот, когда выяснилось, что начальник штаба ВВС – единственный, кто может, а точнее, согласен вернуть короля обратно в Лобинию, Адрас пожелал напомнить о существовании своего королевского величества и заказал международный разговор.

При посредстве швейцарской национальной полиции ему удалось связаться со своим дворцом в Даполи. Трубку взял молодой полковник.

– Где мой министр обороны? – спросил король Адрас.

– В тюрьме.

– А где командующий моими вооруженными силами?

– Бежал в Марокко.

– Кто вы такой?

– Полковник Муаммар Барака.

– Я вас не помню. Напомните мне о себе.

– Я получил наивысшую сумму баллов на вступительных экзаменах в Королевскую военную академию за всю историю ее существования.

– Что-то не припоминаю…

– Я командовал бронетанковыми частями на параде по случаю вашего дня рождения.

– Ах да! Малый, похожий на итальянца?

– Он самый.

– Ну так теперь вы – генерал! Я повышаю вас в звании. Приказываю немедленно подавить мятеж, расстрелять предателей и отмыть ступени дворца от крови не позднее пятницы! – Тут взгляд Адраса упал на бесчувственного Пета Кэллена, прижимающего к груди бутылку виски. – Или, скажем, субботы, – добавил он.

– Боюсь, я не смогу это сделать, ваше величество.

– Почему?

– Я возглавляю восстание.

– О!.. Так вы хотите иметь дела с моими немецкими телохранителями?

– Их сюда не пустят, ваше величество. И кроме того, весь народ – мужчины, женщины и дети – поднял свой голос в защиту революции. Мы разорвем вас и ваших реакционных иностранных лакеев в клочья. Мы выжжем вам глаза и растерзаем вас на куски. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к славе и прогрессу всего арабского мира.

– Это означает, что я лишусь всех доходов, не так ли?

– Не обязательно. Если король не будет пытаться вернуть себе корону, он сможет жить в полном комфорте.

– Да благословит Аллах революцию!

– Да хранит Аллах короля!

– Переводите мои деньги в швейцарские банки – у них большой опыт в таких делах. И пусть вас не смущает легенда о правах нашей семьи на трон.

– Какая легенда? – спросил полковник.

– В ней говорится, что когда наша династия правила в Багдаде… Я ведь не бербер, как вам известно…

– Это существенно облегчило задачу повстанцев.

– Так вот, предки мои сидели халифами в Багдаде… Еще до того, как тот сержант объявил себя шахом… Во всяком случае, в легенде говорится: посол одной восточной страны пожелал преподнести моему предку-халифу великолепный подарок. По словам посла, подарок этот дороже золота, дороже рубинов, дороже тончайших китайских шелков…

– Ближе к делу!

– Я ведь вам рассказываю…

– У меня мало времени.

– Ну что ж, придется сократить и испортить долгую красивую историю. Короче говоря, посол обещал халифу услуги самых искусных наемных убийц-ассасинов на земле. Тот, кто осмелится лишить короны любого из потомков великого халифа, встретит ужасающий смерч с Востока, который налетит с Запада.

– И что же дальше?

– Это все.

– Да здравствует революция! До свидания! – Молодой полковник повесил трубку и думать забыл о красивой сказке, которую посчитал очередным орудием империалистических сил. Нужно побыстрее подчинить себе Запад, вдев ему в ноздрю железное кольцо. А кольцом этим была та самая жидкая субстанция, в которую превратились некогда динозавры. Нефть.

А пока полковник Муаммар Барака, как и тиранозавр, не боялся никого и ничего.

Глава вторая

Его звали Римо. Он был готов.

Ему не нужен был приказ – приготовиться: если бы такой приказ ему требовался, он бы не чувствовал себя готовым. А он не просто это чувствовал – он знал. Только знание позволяет ощущать себя спокойным, отрешенным и в то же время собранным. Когда оно есть, оно есть.

Знание пришло к нему не тогда, когда он выполнял упражнения, успокаивающие нервы, или учился сохранять равновесие, балансируя на узком выступе стены, на высоте двадцатого этажа. Оно пришло, когда он спал в гостиничном номере в Денвере, штат Колорадо. Проснувшись, он открыл глаза и сказал себе:

– Оно! Я готов.

Римо пошел в ванную, включил свет и оглядел себя в большое зеркало, вделанное в дверь. Подготовка началась более десяти лет назад, и за это время он потерял в весе десять – пятнадцать фунтов. Он определенно похудел. Только запястья еще остались широковаты. Но это уж от природы; со всем остальным – порядок.

Он начал одеваться: черные носки, светло-коричневые туфли из итальянской кожи без шнурков, серые брюки, голубая рубашка. Глаза у него были темные, скулы высокие, щеки худые. В последние несколько лет он не подвергался пластическим операциям с целью изменения внешности: он научился, когда надо, менять ее сам. Не так уж это и трудно – дело сводилось к мелким изменениям, достигаемым тренировкой лицевых мускулов, движениями губ, натяжением кожи на голове, вокруг пробора, иным выражением глаз. Это может сделать любой человек, если не будет забывать, что все приемы надо проводить одновременно. Если же делать сначала одно, потом другое, то создается впечатление, что человек просто гримасничает.

Когда Римо Уильямс вышел из номера, в коридоре никого не было, и он не стал запирать за собой дверь. Да и что у него можно украсть? Белье? Брюки? Пусть берут на здоровье. Даже если возьмут деньги, беда не велика. На что он может их потратить? Ему все равно не купить дом, где бы он мог чувствовать себя как дома. Автомобили? Он в состоянии купить их столько, сколько пожелает. Так что ему воры?

Деньги не проблема – это ему обещали с самого начала, не сказав, однако, до какой степени они будут ему безразличны. Потому их обещание так же существенно, как если бы кого-то заверили, что на него никогда не нападут летающие тарелки. Вот спасибо! Впрочем, нет. У него все же есть сокровище, которое никто не в состоянии отнять. Римо остановился у соседней двери. Только один человек может забрать его, и человек этот спит в смежной комнате. Это его наставник Чиун, Мастер Синанджу.

Римо спустился на лифте в вестибюль, притихший в ночи и ожидающий утра, когда его вновь заполнят шумливые постояльцы.

Когда они с Чиуном остановились в этой гостинице, Римо выглянул из окна и сказал:

– Смотри: горы…

Чиун еле заметно кивнул. Реденькая бородка на желтом пергаментном лице слегка вздрогнула.

– Вот здесь ты и должен ее найти, – сказал он.

– Что найти? – Римо обернулся к старику, сидевшему на одном из своих четырнадцати лакированных дорожных сундуков. Сам Римо имел только то, что на нем. Когда одежда загрязнялась, он ее выбрасывал и покупал новую. Чиун никогда ничего не выбрасывал и вместе с тем не упускал случая упрекнуть своего ученика в скаредности, которой, по его мнению, грешили все белые американцы.

– Она должна быть где-то здесь, та вершина, – снова сказал Чиун.

– Какая вершина?

– Как я могу тебе объяснить, если ты не понимаешь? – проворчал Чиун.

– Хватит разыгрывать передо мной философа! Дом Синанджу – это династия наемных убийц. И ты тоже, насколько я понимаю, наемный убийца-ассасин, а никакой не философ.

– Когда нечто достигает блеска и совершенства, оно должно предстать во многих обличьях. Синанджу – это не что-то одно. Синанджу – это много всего, и главное отличие его от всех предыдущих школ состоит в том, что мы думаем и как мы думаем.

– Если, не дай бог, там, «наверху», хотя бы однажды забудут послать деньги в твою деревню, папочка, тогда они узнают, чего стоит вся твоя философия.

Чиун долго молчал, размышляя и разглядывая Римо.

– Может статься, я смотрю на тебя так в последний раз, – сказал он наконец.

– Как это «так»?

– Как смотрят на рваный кусок бледного свиного уха. – Чиун хихикнул, прежде чем скрыться за дверью своей комнаты.

Сколько ни стучал ему Римо, он не отозвался. Старый наставник не ответил ни утром – в час их занятий, ни вечером – в обычное время тренировок, хотя весь день в его комнате раздавались монотонные голоса актеров из его любимых «мыльных опер». Так продолжалось несколько дней – вплоть до того момента, когда Римо, встав с постели, понял, что он готов.

Весенняя ночь в этом городе, на высоте одной мили над уровнем моря, была прохладной, и, хотя Римо не видел высоких вершин Скалистых гор, он знал, что там – снега. На углу улицы он остановился. Снега растают, и, какие бы разрушения ни причинила зима, жизнь снова заявит о своих правах. И снова – лось, человек или мышь-полевка, если они не окажутся погребенными где-нибудь в сухом месте, разложившись на солнце, станут частицей этой земли, этой горы, которая стояла задолго до того, как на ней зародилось живое существо, и будет стоять еще долгое время после того, как оно найдет в ней свою могилу.

Десять лет назад, начиная обучение у Чиуна, Римо не думал о таких вещах.

Он был осужден за убийство, которого не совершал. Он думал, что идет на казнь, однако очнулся живым, чтобы оказаться избранным в качестве исполнителя – орудия тайной организации КЮРЕ, которой как бы и не существовало. Она «не существовала», так как в противном случае пришлось бы признать, что конституция в Соединенных Штатах не действует. В обязанность КЮРЕ входило тайными средствами устанавливать равновесие в том случае, если баланс начинал склоняться в пользу преступного мира. Римо, наемный убийца, стал «главным бухгалтером». Молодой президент США, создавший КЮРЕ, сказал о ней так: «Мы будем нарушать конституцию, чтобы спасти ее».

Только три человека знали, что собой представляет эта организация и чем она занимается. Одним из них был президент страны, другим – доктор Харолд В. Смит, директор исследовательского центра санатория Фолкрофта в местечке Рай, штат Нью-Йорк, который служил прикрытием для КЮРЕ, и – Римо.

Римо, завербованного прямо с электрического стула, препоручили старому корейцу Чиуну, дабы азиат обучил его искусству профессионального убийцы. Но даже многоопытный Харолд В.Смит не мог предположить, к каким изменениям приведет это обучение. Ни один компьютер не может вычислить потенциальные возможности человеческого организма, даже если заложить в ЭВМ данные о силе муравья в расчете на единицу его веса, о координации движений кошки, схронометрированных в сотых долях секунды.

Одного из людей, вернее, его тело избрали в качестве средства для достижения определенной цели, а десять лет спустя человек этот обнаружил, что избранная цель служит ему средством.

Римо почувствовал, что достиг вершины, о которой говорил Чиун. Он, Римо, есть то, что он есть, и понимает теперь, что всегда это знал. Та самая вершина…

За десять с лишним лет обучения Мастер Синанджу показал ему – через упражнения, через боль, через страх и отчаяние, – чем он, Римо, может стать, и теперь, когда ученик это понял, для него стало несомненно: то, чем он стал, есть то, чем он был всегда.

Теперь он знает это. Именно так и не иначе. Недаром Чиун говорил, что истина проста. Только сказки сверкают будто драгоценные камни в бескрайнем хрустальном космосе…

– Эй, гринго! На что уставился, а? – послышался голос из-за припаркованной машины.

Их было восемь, все приблизительно одного роста с Римо. Огоньки сигарет светились во тьме безлунной ночи. На перекрестке зажегся зеленый свет, но машина не тронулась.

– Тебе говорят! Ты чикано или гринго?

– Я размышлял, а вы мне помешали.

– Чико, слышишь? Он размышлял! Всем заткнуться: гринго думает. О чем ты размышлял, гринго?

– Я думал о том, как мне повезло, что я оказался с подветренной от вас стороны.

– Э, да ты шутник, гринго! Настоящий шутник. Разве тебе не говорили, что здесь живут чиканос? Я – Цезарь Ремирес, и без моего разрешения никто не имеет права размышлять на моей улице.

Римо повернулся и пошел назад, по направлению к гостинице. Но не прошел он и нескольких шагов, как услышал за собой какой-то выкрик, и вся компания двинулась за ним следом.

Когда один из парней приблизился настолько, что Римо ощутил на своем затылке тяжелое дыхание, он ухватил его за губы, рванул вперед и, перебросив через себя изогнувшееся тело, прошелся по нему, едва позвоночник упавшего коснулся земли. Хруст, треск – и все. Безжизненное тело превратилось в мешок с костями. Когда на следующий день дворники нашли его, оказалось, что бедра и плечи отсечены от позвоночника.

Тотчас же к спине Римо потянулись с ножами. Слегка пританцовывая, не останавливаясь и не меняя направления, он продолжал идти к отелю.

Когда один из обладателей ножей оказался достаточно близко, Римо взял его за руку и отразил удар другого ножа. Сделал он это очень просто: с треском всадил первый нож в мозг второго нападавшего, вследствие чего нацеленное ему в живот лезвие неожиданно изменило направление и перестало угрожать его жизни.

Римо шел к отелю, все еще держа в руке кисть первого нападающего. Тут на него набросился еще один. Это был Цезарь. Взглянув в лицо, он понял, что совершил большую ошибку, встав между Римо и его отелем, и лучше бы ему убраться с дороги, но его решение чуточку запоздало.

Придет время, и город Денвер оплатит похороны Цезаря, как оплатил когда-то его появление на свет, его жилище, его питание и обучение (в процессе которого он и ему подобные научились называть оказываемую поддержку угнетением, не чувствуя себя, однако, угнетенными настолько, чтобы искать работу), но в эту критическую минуту город ему не помог: Цезарь оказался на расстоянии вытянутой руки от этого безумного гринго. Один на один. Даже без работника социального обеспечения. На этом все кончилось. Цезаря не стало.

Чико, у которого «одолжили» кисть, завыл и потребовал свою руку обратно. Римо, не глядя, бросил ее через плечо. Она упала прямо парню в колени.

Вернувшись в гостиницу, Римо постучался в дверь комнаты, откуда ему не отвечали вот уже несколько дней.

– Папочка! – позвал он. – Я нашел вершину: я всегда был тем, что я есть теперь. Неведению пришел конец.

На этот раз он услышал ответ:

– Хорошо. Значит, мы готовы, и нас найдут.

Чиун твердил эти слова неделями, а Римо его не понимал. Теперь он понял, что имел в виду Чиун, говоря, что их найдут. И кто найдет.

– Я понимаю, папочка, – сказал он.

– Эй вы, там, заткните глотки, а не то я сделаю это сам! – раздался сердитый вопль из комнаты рядом.

И поскольку говорить больше было не о чем, Римо пошел к себе и лег спать, придя к заключению, что на вершину либо взбираются, либо падают с нее, но отдохнуть на ней не удастся.

Глава третья

Первое, на что обратил внимание доктор Равелштейн: значки у этих парней были перевернуты вверх ногами. Кроме того, если эти двое в аккуратных серых костюмах действительно из ФБР, то почему значки у них приколоты прямо в бумажниках? И опять же… Однажды доктор Равелштейн имел дело с агентом ФБР, проводившим у них проверку. Помнится, у того был не значок, а удостоверение. Впрочем, не суть важно.

– Я не могу разобраться, что это у вас за значки, – сказал доктор Равелштейн. Он жутко устал.

Часы показывали половину четвертого утра. Почти сутки он не отрывался от зеленоватой ленты терминала, соединенного с одним из компьютеров Мичиганского университета. Усталый пятидесятилетний человек, не спавший ночь, вряд ли сможет отличить показанные ему значки от нарезанного салями, подумал он. Но почему у него так болят глаза? Доктор Марвин Равелштейн, ведущий в университете курс машиностроения, вдруг понял, что на нем нет очков. Наверное, он снял и положил их куда-то, когда услышал, как отворяется дверь в лабораторию.

– В очках вы смогли бы лучше определить, кто мы такие, – сказал тот, что был выше ростом и потяжелее.

– Да, конечно… Очки… Где же они?

– У вас на лбу.

– Разумеется… Так кто вы такие? Ах да, агенты по особым поручениям Поль Мобли и Мартин Филбин. Я понимаю. Да… Очень хорошо. Очень, очень хорошо… Спасибо, что заглянули к нам. Очень рад вас видеть.

– Сэр, мы должны обсудить с вами одно важное дело. Не исключено, что вы – тот, кто может спасти мировую цивилизацию.

Доктор Равелштейн вздохнул и кивком головы указал им на табуреты, стоящие рядом с его столом. Снаружи была необычная для весны жаркая ночь, превратившая университетский двор в темный зловонный колодец. В самой лаборатории работающий кондиционер и дым от сигарет создали не самую благоприятную атмосферу, если ее приходится выносить более шести часов. Доктор Равелштейн снова кивнул, ни к кому не адресуясь. Эти парни из ФБР сказали чистую правду: он не только мог спасти индустриальный мир от банкротства, он уже сделал это. Самое удивительное, что его успех подтверждали цифры расчетов, а не только осязаемые материалы, хранящиеся в соседней комнате. Их мог видеть и потрогать каждый, и каждый мог подтвердить: да, это прекрасная нефть-сырец, да, это новые замечательные строительные материалы. Однако, пока компьютер не переварит и не систематизирует огромное число данных, подтверждающих коммерческий эффект эксперимента, его нельзя считать удавшимся. Давние сомнения доктора разрешились только что, всего двадцать пять минут назад, – и вот уже эти бюрократы из центра нацелились откусить от его пирога.

– Вы говорите, спасти цивилизацию? – повторил Равелштейн. – Я ее спас, если хотите знать. Или, по меньшей мере, отсрочил ее гибель на двадцать лет. Наверное, я заслуживаю какой-то награды, если она вообще что-нибудь значит. А сейчас, джентльмены, мне надо хорошенько выспаться. Чем могу вам служить? Только, прошу, покороче – я очень устал.

– Мы имеем основания думать, доктор Равелштейн, что ваша жизнь в опасности.

– Какая чепуха! Кому может понадобиться моя жизнь?

– Тем людям, которые убили доктора Джонсона из Ренселлерского политехнического института.

– Эрик мертв! – вскричал Равелштейн, бессильно опускаясь в свое рабочее кресло. – Нет, этого не может быть! Не верю…

– Вчера ночью он упал и сломал себе позвоночник. Все было обставлено как несчастный случай, но это такой же несчастный случай, как выстрел снайпера. Один из его ассистентов видел, как двое мужчин столкнули его в шахту лифта, – сказал агент по особым поручениям Мобли, тот, что крупнее и толще.

– Говорят, что он оказал серьезное для его возраста сопротивление, – добавил Филбин. На его худом, с острыми чертами лице отразилась печаль.

Доктору Равелштейну на миг почудилось, что за этой печальной маской кроется усмешка. Может ли такое быть? Что смешного находит этот агент в смерти доктора Джонсона? Нет, ему просто показалось. Он слишком переутомился.

– Я хотел бы позвонить близким Джонсона…

– В такой поздний час? Вероятно, его жене дали снотворное. А впрочем, дело ваше.

– Вы действительно думаете, что его… что его убили?

– Да. Он допустил ошибку, стоившую ему жизни: в своих работах, связанных с углеводородом, он слишком близко подошел к возможности получения заменители бензина, – сказал Мобли.

– Он получил его уже давно, – возразил Равелштейн.

Достав пачку сигарет, он предложил ее посетителям, но те отказались; Мобли любезно поднес хозяину лаборатории зажженную спичку, и тот жадно затянулся дымом. Но в этот час даже сигарета не доставила прежнего удовольствия. А вообще, сколько сигарет в день он выкуривал с удовольствием? Вероятно, ни одной.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Мобли.

– Эрик давно нашел этот заменитель. Разве вы, джентльмены, не понимаете, что за шумиха развернулась вокруг нефти? Энергетический кризис не имеет никакого отношения к имеющимся запасам или к разведыванию новых. Энергии на Земле больше, чем требуется человеку. Прежде чем иссякнут ее источники, люди погибнут от перенаселения. Они затопчут друг друга.

На лицах агентов отразилось изумление. Вот так всегда! Можно подумать, что важнейшая проблема индустриального общества – такая же загадка для людей, как солнечное затмение для дикаря.

– Вы хотите сказать, что заменитель, изобретенный Джонсоном, не решал проблемы? – недоверчиво спросил Мобли. – Выходит, он умер напрасно?

– «Умер напрасно!» «Погиб за идею!» Смерть есть смерть. Я никогда не понимал понятия «благородная смерть».

– Так вы говорите, доктор, что заменитель Джонсона ничего не решал?

Кротко улыбнувшись, Равелштейн взял со стола тяжелый ролик свернутой компьютерной ленты и передал его Мобли:

– Пожалуйста. Вот вам решение.

– Здесь какие-нибудь химические формулы? – спросил Мобли.

– Вовсе нет, – засмеялся Равелштейн. – Перед вами смета: расходы на транспорт, на строительные работы, стоимость рабочей силы, растущие цены на цемент, кирпич, напряженно-армированный бетон. Все это, разумеется, прикидки, но проблема топлива для Америки может быть решена примерно на двадцать один год. Отсрочка, как вы понимаете, существенная.

– Я что-то не понял… Где вы нашли заменитель нефти?

– Я его не нашел. Я нашел заменитель для кирпича, цемента и алюминия. А еще – для асфальта и для дерева.

Филбин выразительно посмотрел на Мобли: может, перед ними помешанный? Однако тот никак на это не прореагировал. Руки, держащие ролик, вдруг вспотели. Он понял, что ученый говорит правду.

Доктор Равелштейн взял со стола небольшую школьную доску и мел.

– Не надо смотреть на ролик так, будто это некий клад. Это только план его местонахождения. Путь выхода из кризиса. Вы следите за ходом моих мыслей?

Мобли с сомнением посмотрел на ролик.

– Мне кажется, да, – сказал он не слишком уверенно.

– Нет, вы не уловили сути. Ну хорошо, слушайте: где-то году в 1970-м, не раньше, Америка стала зависеть от импорта нефти. Не потому, что у нас ее не было, а потому, что было дешевле ввозить нефть с Аравийского полуострова, чем добывать у себя дома. Когда нефть в скважине на исходе, добыча удорожается. Вы это знаете?

– Я этого не знал, – признался Мобли.

– Мы можем иметь под собой целые моря жидкого топлива – и в то же время не иметь бензина, так как добыча нефти из-под земли не выгодна экономически. Она обходится слишком дорого. А в глинистом сланце мы имеем океаны нефти. Буквально океаны.

– Но ведь его переработка стоит еще дороже, – заметил Мобли.

– Была дороже, – возразил Равелштейн.

– Насколько я понимаю, чтобы добыть какое-то количество нефти, требуется переработать тысячи тонн сланца, – сказал Мобли.

Доктор Равелштейн задорно улыбнулся:

– Все это так. Многие тысячи тонн никому не нужного сланца. Цена такой нефти была бы баснословной. Ее не стали бы покупать ни таксисты, ни корпорации, ни коммунальные службы. Она была бы им не по карману. Этим грешил и заменитель бензина, созданный Джонсоном. Его себестоимость была три доллара за галлон. Наша страна не может позволить себе такое дорогое удовольствие.

– Так в чем же суть вашего открытия? – спросил Мобли.

– Идите сюда, я вам покажу.

– Пойдем, – позвал Мобли своего спутника. Тот хмуро кивнул и поправил ремень, на котором висела кобура.

Взгляд доктора Равелштейна упал на рукоятку автоматического пистолета 45-го калибра. «Странно, – промелькнула у него мысль, – я всегда думал, что парни из ФБР используют только револьверы, потому что, говорят, затвор в них реже заедает. Но, может быть, теперь они перешли на пистолеты? Впрочем, меня эта не касается»

Он провел обоих мужчин через низенькую дверь, она была не заперта.

– Если здесь хранятся ваше изобретение, то почему вы не закрыли дверь на ключ?

– Вы так часто имеете дело с преступным миром, что у вас и менталитет выработался соответствующий, – усмехнулся Равелштейн. – То, что вы видите здесь, должно быть доступно всем. Этого требует здравый смысл. – Он шагнул в комнату и зажег свет.

– Я думаю, что мне не следовало бы вообще выключать свет. В ближайшее время у нас будет столько дешевой энергии, что ее хватит на двадцать лет. Проходите сюда, джентльмены! Это – здесь.

– Что именно? – спросил Мобли.

Филбин хихикнул. Они видели лишь штабеля кирпича, тонкие плиты для стен, ларь с чем-то вроде пыли.

– Вот это кирпич, джентльмены, это – панели, а это цемент. Все материалы экономически выгодны и конкурентоспособны. И все это сделано из сланца.

– Кажется, я начинаю понимать, – сказал Мобли. – Тот ролик не имеет никакого отношения к нефти, верно?

– Из вас получился бы отличный студент, мистер Мобли. – Что, по-вашему, означают те расчеты?

– Все это хреновина! – сказал Филбин, хлопнув своего спутника по спине. – Давай закругляться, хватит слушать, как он вешает нам лапшу на уши.

Мобли наградил худощавого мужчину презрительным взглядом.

– Мне кажется, – сказал он Равелштейну, – ваши выкладки сослужат службу строительному делу в Америке в ближайшие десять лет.

– И не только в Штатах, – сказал Равелштейн. – В Южной Америке тоже, а также – в Азии.

– Вы имеете в виду, что у вас там указаны и расходы по транспортировке?

– Правильно! А теперь, чтобы я мог вам поставить «отлично» с плюсом, скажите мне, сколько будет стоить производство нефти по моему способу?

Филбин явно скучал, но Мобли казался заинтересованным.

– Ни одного пенни, – сказал он. – Браво, доктор! Вы производите из сланца строительные материалы, а в остатке получается нефть. Вся соль в том, что вы не извлекаете нефть из сланца, а используете его таким образом, что нефть остается в виде отходов. Фантастика! Где вы храните формулы?

– В своей голове, – сказал доктор Равелштейн. – Однако это не такое уж большое открытие. Процесс довольно простой, практически любой инженер-химик может его воспроизвести, если ему это поручить.

– Благодарю вас, – сказал Филбин и расстегнул кобуру.

Доктор Равелштейн зачарованно следил за его движениями. Страха у него не было. Вот худощавый мужчина вынул большую «пушку», которая тем не менее пришлась ему по руке, вот он прицелился… У выходного отверстия дула сверкнуло пламя – и все. Последней мыслью ученого было: «Не может быть, чтобы это происходило со мной…»

Он не испытал страха, у него не появилось желания избежать неизбежного. Он произвел точную и беспристрастную оценку ситуации. Его почему-то вознамерились убить, потом убили…

Поль Мобли видел, как дернулась голова ученого, как во лбу у него появилась зияющая рана с рваными краями. Равелштейн упал на пол, точно мешок с изобретенным им сланцевым цементом.

– Проклятый кретин! Какого черта ты это сделал? – закричал Мобли на своего напарника.

– Это лучше, чем стоять тут да трепать языком.

– Мы были должны помешать его исследованиям. Сжечь все расчеты. Выкрасть образцы или что там попадется под руку. Нам было велено остановить работу над проектом, но не обязательно убивать.

– А что, тебя беспокоит это маленькое кровопускание, Поль? – засмеялся Филбин, укладывая пистолет обратно в кобуру. – Давай смываться отсюда.

– «Смываться»! – передразнил его Мобли. Его толстое, мясистое лицо побагровело от злости. – Что толку уходить с пустыми руками?!

– Мы прихватим с собой этот ролик.

– Разве ты не слышал? Хитрость не в ролике, а в этих треклятых материалах. Кто-нибудь взглянет на них повнимательней – и, считай, Равелштейн не умирал.

– Но у них все равно нет формул, чтобы изготовить эту ерунду. Пойдем же!

– Идиот, формулы не нужны! Ты же слышал, что он сказал? Любой инженер-химик может с этим справиться, если ему поручить.

В университетском дворе зажглись фонари. На лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. Ожил и нехотя заработал мотор лифта.

– Идем, Поль! Да идем же! – испуганно твердил Филбин.

– Мы не можем уйти просто так, без всего.

– Ты как хочешь, а я пойду. Мне не улыбается иметь дело с копами.

– Нам все равно придется иметь дело или с ними, или ты знаешь с кем.

– Он не узнает.

– Еще как узнает!

– О Господи! – захныкал Филбин.

– Заткнись и слушай! – прикрикнул на него Мобли. – У меня есть план.

Когда в лабораторию неуклюже ввалились ночные сторожа, охраняющие кампус, Мобли помахал у них перед носом своим значком и потребовал объяснить, кто они такие. Говорил он резко и властно, с нотками подозрительности.

Сторожа были люди немолодые: вышедшие на пенсию механики либо контролеры с газовой станции; их главная обязанность заключалась в том, чтобы носить синюю униформу с внушительной бляхой, которая давала им не больше прав, чем пряжка на поясе.

Мобли быстро довел сторожей до состояния полной покорности. Если бы хоть один из них присутствовал когда-нибудь в качестве понятого в подобной ситуации, он отметил бы, что труп убитого не положили, как полагается, в полотняный мешок и что в качестве вещественных доказательств почему-то вывозят на тележке какие-то громоздкие предметы, причем в очень большом количестве.

– Какой тяжеленный, – ворчал один из сторожей, пыхтя над большим ящиком розового порошка.

– Да, – отозвался Филбин. – Мы возьмем с него отпечатки пальцев.

– А почему все это должны грузить мы?

– Потому что я так хочу! – отрезал Мобли.

Охранник, видать, привык к подобным объяснениям и больше ни о чем не спрашивал. По всей вероятности, ему все это было до лампочки – охранники во всех кампусах одинаковы.

Когда мертвое тело, цемент, плиты и кирпич погрузили на университетские грузовики хозяйственно-технической службы, сторожам сказали, что их вызывают в штаб-квартиру ФБР. Старые служаки задали только один вопрос:

– А сверхурочные нам заплатят?

Мобли и глазом не сморгнул.

– А как же? ФБР гарантирует. Из федеральных средств.

Сторожам, помогавшим грузить «вещественные доказательства», и в голову не пришло, что ФБР не может распоряжаться чужими фондами, раз их заверил в этом некто в белой рубашке и при галстуке. Главную роль сыграл значок, показавшийся им несомненным знаком власти, и магическое слово «сверхурочные».

В тот предрассветный час они сели в университетский грузовичок и уехали, и больше кампус Мичиганского университета в Энн Арбор их не видел.

Сторожей привезли на заброшенное футбольное поле и велели разводить розоватый порошок в воде. После того как в ящике, где был насыпан этот необычный цемент, образовалась клейкая масса, сторожа, все одновременно, получили равную долю царствия небесного из двух пистолетов 45-го калибра.

– За одного или за четверых, – повесят только один раз, – пошутил Мобли.

– В этот раз тебя не повесят, – засмеялся Филбин.

– Ага. По закону. Но, к несчастью, есть и другие. Ты знаешь кто.

– Знаю, знаю, – согласился Филбин.

Они сели в кабину и завели мотор. Через короткое время грузовичок с телами доктора Равелштейна и трех ночных сторожей, с цементом, плитами, кирпичом нашел себе стоянку на дне реки.

Ученого хватились на следующий день.

Пропажа ночных сторожей была обнаружена спустя месяц, когда кто-то из администрации заметил наконец, что трое сторожей не выходят на работу.

По этому поводу был созван симпозиум на тему: «Отношение университетских наемных служащих к своим обязанностям». Председательствовал на нем заведующий отделом информации. Были приглашены работники всех уровней, дабы «обеспечить максимально эффективное участие». Симпозиум пришел к заключению, что наемные работники имеют недостаточно тесную связь с университетом и что единственный разумный выход из создавшегося положения – удвоить бюджетное финансирование отдела, это может послужить «серьезным паллиативом в деле реструктурирования системы отношений с использованием новейших средств информации».

Спустя время тело доктора Равелштейна, вместе с телами троих сторожей, всплыло из его собственного цемента. Прилипшая к трупам непонятная розовая субстанция была подвергнута химическому анализу. Она оказалась компонентом, входящим в состав глинистого сланца.

В том учреждении, которое значилось в документах как санаторий в Рае, штат Нью-Йорк, расположенный в заливе Лонг-Айленд, сообщения о смерти доктора Равелштейна и доктора Эрика Джонсона попали в одну и ту же папку. Это сделал компьютер, отметивший, что субстанция, обнаруженная на теле доктора Равелштейна, – глинистый сланец, не содержащий нефти.

Эта информация легла на стол директора фолкрофтского исследовательского центра, и он нашел в обоих фактах нечто общее.

Объединяла их нефть. И убийство тех ученых, кто обнаружил новые источники ее.

Глава четвертая

– Что вы знаете о нефти и вообще об энергетических ресурсах?

Вопрос был обращен к Римо Уильямсу, упорно изучающему фалангу мизинца на своей левой руке. Он хотел узнать, нельзя ли заставить ее подпрыгнуть. Не то чтобы в этом был какой-то особый смысл. Но иначе пришлось бы сосредоточиться на том, что говорил ему доктор Харолд Смит, а это раздражало почти так же, как лицезрение самого доктора Смита, который уселся на единственный в номере стул с прямой спинкой и уже с полчаса толкует то об одном ученом, всплывшем на поверхности какой-то реки, то о другом, шагнувшем в какой-то лестничный пролет.

Ступни ног Римо упирались в пол. Над его левым мизинцем возвышались Скалистые горы, видные из окна гостиницы. В соседней комнате Чиун досматривал сериал «Негодяй и красотка». В этом месяце с полдюжины главных героинь сделали аборты, о чем зритель узнал от их лучших подруг, рассказывавших об этом всем и каждому. Героини им доверялись, поскольку они умели принимать очень грустный вид, когда выспрашивали подробности под предлогом сочувствия. В реальной жизни это называлось бы злостными сплетнями. В «Негодяе и красотке» это называлось дружеским участием. До Римо доносились звуки органной музыки, звучавшей в дневной телевизионной драме. Резкие звуки новоанглийского произношения Смита падали, как удары кнута. Римо нежно смотрел на свой левый мизинец.

– Что вы знаете о нефти и об энергии? – повторил Смит свой вопрос.

– Все, что известно, все, что будет известно, и все, что знали когда-то, а теперь забыли. – Римо затеял соревнования между большим пальцем и мизинцем. Проигравший впадет в немилость до конца вечера.

– Вы, конечно, шутите?

– Разве могу я шутить с человеком, который сфабриковал против меня обвинение в убийстве, а потом послал меня убивать?

– Опять вы за свое, – сказал Смит. – Я думал, вы поняли эту необходимость. Было крайне важно, чтобы вас считали мертвым официально, чтобы вы абсолютно нигде не числились живым. Для организации, которой не существует, нужен человек, который не существует. Только так.

– Да, я догадываюсь, – сказал Римо, подключая к соревнованиям указательный палец.

– Вы заняты своими пальцами или слушаете меня?

– Я могу делать и то и другое, как вам известно.

– Между прочим, что вы вытворяете со своими фалангами? Никогда не видел ничего подобного. Весьма забавно.

– Единственное, что вам нужно сделать, – посвятить этому жизнь, и вы тоже овладеете этим искусством, Смитти.

– Гм… Я, разумеется, понимаю, что вам надо как-то занять себя. Но давайте говорить серьезно: что вы знаете о нефти и об энергии?

– Все.

– Хорошо. Вы знаете, что такое углеводород?

– Это вас не касается.

– Все ясно. Начнем сначала, и на этот раз смотрите на меня.

Битый час после этого Римо смотрел в лимонно-желтое лицо Смита, пока тот детально излагал ему энергетические проблемы как с экономической, так и с криминальной точек зрения, и объяснил, почему считает необходимым вмешательство КЮРЕ, хотя технически ситуация выходит за пределы ее компетенции. Если страна развалится, сказал он, не будет иметь значения, существует американская конституция или нет.

– В этом отношении, Римо, энергетический кризис представляет большую опасность, чем даже атомное оружие.

– Это ужасно!.. – сказал Римо, глядя прямо в блекло-голубые глаза доктора Смита и отрабатывая координацию движений пальцев путем легчайших прикосновений к ногтям. При этом каждые несколько минут он повторял: – Страшно… невыносимо… нестерпимо…

Наконец Смит не выдержал:

– Что ужасно, Римо?

– То, что вы сказали, Смитти. Эта нефть…

– Римо, я вижу, что вы меня почти не слушали. Почему вы продолжаете оставаться на этой службе? Не думаю, что интересы Америки еще что-то значат для вас, как это было раньше.

– Конечно, значат, Смитти, – сказал Римо, разглядывая желчное лицо этого уроженца Новой Англии, за которым в окне отеля возвышались величественные Скалистые горы, и вспоминая прошлое Денвера. За спиной Римо лежали американские равнины и старые большие города: за его спиной была Америка, выигравшая Гражданскую войну, но потерявшая в ней больше людей, чем в любую другую войну; за его спиной была история людей труда, написанная участниками кровопролитных стачек и свирепыми наймитами хозяев.

Он родился далеко отсюда, на Востоке страны, и был брошен родителями. Поэтому он и стал человеком-которого-нет. Кто захочет искать с ним встречи? Кто будет скучать по нем?

Там, позади, и санаторий Фолкрофт, где Римо родился вторично, и в этот раз он знает жизнь гораздо лучше.

– Я остаюсь на этой службе, Смитти, потому, что мое занятие справедливо. Единственный способ быть свободным – это поступать по справедливости.

– Вы имеете в виду мораль?

– Не обязательно. Горы в окне позади вас – это горы в наиболее точном смысле слова. Они есть, и они – правы. Я тоже должен быть прав. Это пришло ко мне здесь. Я есть то, что я есть. И я – готов.

– Вы, Римо, заговорили точь-в-точь как Чиун. Не думаю, что есть необходимость напоминать вам, что Синанджу – это старинная династия наемных убийц, насчитывающая несколько столетий. Мы платим за его услуги жителям его деревни. Мы оплатили ваше обучение. И сколько бы вы теперь ни философствовали, для нас вы были и остаетесь сообразительным копом из Ньюарка.

– Смитти, вам этого не понять, но вы платили ему за то, что хотели от него получить, а не за то, что он реально сделал. Вы просили научить меня расхожим приемам самообороны, а теперь он научил меня Синанджу.

– Это абсурд, – сказал Смит. – Совершеннейшая чепуха.

Римо покачал головой.

– Нельзя купить то, чего не понимаешь, Смитти. А вам никогда не понять… Впрочем, давайте лучше поговорим о задании.

Смит устало улыбнулся и начал излагать существо проблемы и задачу, стоящую перед Римо.

Проблема: арабские страны постоянно оказывают давление на Соединенные Штаты в связи с поставками нефти. Американских ученых, работающих над заменителями горючего, убивают.

Задание: ученый-физик в Беркли, работающий над созданием очередного заменителя. Надо, во-первых, подстраховать его жизнь, а во-вторых, выяснить, кто стоит за этими убийствами.

Смит изложил все это очень подробно. Когда он убедился, что Римо четко представляет себе приоритеты (в наши дни более важным зачастую является не уже совершенное убийство, а предотвращение нового преступления), Смит поблагодарил его, застегнул свой плоский, видавший виды портфель и направился к двери, не подав на прощание руки.

В эту минуту в дверях появился Чиун. Рассыпавшись в выражениях вечной преданности Дома Синанджу благодетелю – императору Смиту, он прикрыл дверь за директором КЮРЕ и обратился к Римо:

– Не следует уделять императорам стишком много времени, а то они начинают думать, что понимают все лучше других.

– Смитти мне нравится, хотя и не все у нас с ним гладко. Он из тех, кого я приемлю.

Чиун кивнул медленно и важно и будто некий экзотический цветок под слабым теплым ветерком опустился на ковер, приготовляясь к долгому разговору. Складки желтого кимоно эффектно раскинулись вокруг тщедушной фигурки.

– Я не говорил тебе этого, но даже корейцы, мой родной народ, не все мудрые, храбрые и честные люди. Не все мои единоплеменники помнят о долге и чести.

– Да что ты говоришь! – Римо разыграл крайнее удивление. – Уж не хочешь ли ты сказать, что не все корейцы замечательные? Не могу поверить своим ушам.

– Это так, – подтвердил Чиун и в торжественных тонах начал излагать историю, слышанную Римо не менее двухсот раз. – Когда Всевышний слепил человека, он сунул его в печь, но вынул слишком быстро: тесто не зарумянилось и осталось полусырым. Так получился белый человек. Создатель взял новую порцию теста, сунул в печку и, чтобы избежать той ошибки, которую он допустил в первый раз, продержал форму в печи слишком долго. Опять не повезло – получился черный человек. Но на опыте двух ошибок он сделал наконец то, что надо – желтого человека. В этого человека он вложил разум. Первые мысли были несоразмерны человеческому сознанию и породили высокомерие. Так был создан японец. В следующего человека Господь вложил мысли неадекватные и просто глупые. Это был китаец. Задача перед Создателем стояла трудная, разные мысли смешивались между собой. Создатель долго трудился, пробуя то одно, то другое. Случались у него неудачи: так он создал неряшливых таи, нечестных вьетнамцев и… – Тут Чиун нахмурил брови. – Впрочем, детали не имеют значения. Дальше пошел уже свиной помет. А когда Всевышний создавал корейцев, он остался доволен – и цветом кожи и разумом. Но, как я уже сказал, даже корейцы не все совершенны.

И Чиун принялся перечислять провинции и деревни, которым присущи те или иные недостатки, пока не добрался до своей родной деревни Синанджу. Не дав ему закончить, Римо сделал нечто такое, чего не делал никогда раньше.

– Послушай, папочка. В один прекрасный день и ты, и я можем пасть от руки кого-нибудь из Синанджу. Я знаю, ты привез меня сюда, чтобы я приготовился встретить этот вызов, и я теперь готов. Но не забывай, что опасность исходит из Дома Синанджу – не из деревни даже, а непосредственно из твоего Дома. Из твоей семьи. Добро обернулось злом, и теперь мы оба должны все время оглядываться назад, зная, что там – зло, источником которого является Дом Синанджу.

С этими слонами Римо повернулся и вышел, проявив крайнее неуважение к наставнику.

Спускаясь в лифте, он продолжал думать о том же: зло, о котором он говорил, исходило от Нуича, племянника Чиуна, сына его брата. Он должен был сделаться преемником Чиуна, Мастером Синанджу, но встал на путь преступлений и уже дважды пытался убить Римо и Чиуна. Дважды они с Римо сходились в смертельном поединке. Теперь Чиун предупредил своего ученика:

– Когда он будет нам нужен, он нас найдет.

Им предстоит, как понял Римо, самая серьезная схватка. Он знал, зачем Чиун привез его сюда: чтобы убедиться, что он готов встретить вызов, который – Чиун это чувствовал – не заставит долго ждать.

Римо был готов: он знал, что он такое и чем он был всегда. Тем не менее он позволил себе пожалеть, что Нуича не утопили при рождении в Северном Корейском море.

Римо поймал такси, доехал до аэропорта, изучил расписание, обратил внимание на отложенные рейсы, после чего вышел наружу и взял другое такси.

– В центр города, – сказал он водителю.

– Куда именно? – поинтересовался тот.

– Ты меня не понял, приятель. Тебе следовало спросить, в какой именно город.

– В какой именно? – повторил усталый таксист.

– В Беркли.

– Вы шутите! – изумился водитель.

Римо бросил ему через окошечко три стодолларовые банкноты, что разом сняло все возражения, кроме одного: шофер пожелал заехать домой, взять смену белья и сказать жене, куда едет.

– Я уплачу тебе за смену белья, парень, езжай без задержки.

– Но, понимаешь, я должен сказать жене, куда я еду.

Римо бросил на переднее сиденье еще две десятки, но таксист не сдавался. Они с женой живут очень дружно, объяснил он. Когда прибавка приблизилась к пятидесяти долларам, жена его превратилась в эгоистку и проныру.

Римо спал всю дорогу до Беркли. Они подъехали к научному корпусу университета как раз в тот момент, когда четвертый этаж огромного здания из красного кирпича и алюминии взлетел на воздух, засыпав весь двор обломками. Осколки стекла разлетелись на полмили по деловой части города, поранив всего лишь двести двадцать семь студентов выпускного курса, которые расположились в палатках, собирая подписи в поддержку закона о легализации марихуаны. Зловещий столб черного дыма поднимался над бывшим четвертым этажом. К зданию бежали люди. Где-то вдали слышались надрывные гудки сирены.

Темноволосая девушка в тенниске и линялых джинсах громко рыдала, спрятав лицо в ладони:

– О нет!.. Нет! Нет!..

Римо опустил стекло в машине.

– Вот это и есть научный корпус? – спросил он девушку.

– Что? – переспросила она, рыдая.

– Это – научный корпус? – повторил он свой вопрос.

– Да… Это ужасно! Как такое могло случиться?

Римо поднял стекло.

– Вы могли бы проехать быстрее через Скалистые горы, – сказал он водителю.

– Я доставил вас слишком поздно? – спросил тот.

– И да, и нет.

– Надеюсь, там, внутри, никого не было, – вздохнул таксист.

На его лице застыло выражение испуга, который овладевает человеком, когда тот начинает понимать, что жизнь человеческая не так уж надежно защищена, как он привык думать. Это выражение исчезнет, когда у таксиста снова появится иллюзия собственной безопасности, и он забудет, что находится на пороге гибели в каждый миг своей жизни.

– Какой ужас! – произнес он. – Подумать только, что это произошло именно здесь.

– А где это должно было произойти?

– Ну, не знаю… Где-нибудь в другом месте.

– Это как смерть. Она случается всегда с кем-то другим, а не с нами. Верно?

– Ну да… – сказал водитель. – Пусть бы это случилось где-нибудь еще. – Он смотрел, как загружаются машины «скорой помощи»: одни на полной скорости отъезжают прочь с воющими сиренами, другие едут медленно и осторожно – они везут смерть.

– Кто бы это ни сделал, его должны сурово наказать, – проговорил таксист.

– Думаю, что ты прав. Небрежная работа должна быть наказуема.

– Что вы хотите этим сказать?

– Дорогой мой, мы с тобой оба американцы, и я хочу дать тебе совет, который стоит дороже денег: в этом мире есть одна-единственная вещь, которая подлежит наказанию. Ничего нельзя делать неправильно: принимать неверные решения, делать неверные движения. Это всегда наказывается. Что такое зло, по-твоему? Это лишь продолжение неверной мысли.

– О чем это вы, черт возьми, толкуете? – спросил изумленный таксист. Съежившись от страха за рулевым колесом, он смотрел не на Римо, а на то, как пожарные спускают мертвые тела через закопченные проломы в стене четвертого этажа.

А Римо хотел сказать вот что: тот, кто взорвал научный корпус, совершил самоубийство – с тем же успехом, как если бы он приставил револьвер к своему виску. Он допустил ошибку, и он должен быть наказан. Но Римо устал от разговоров и вышел из машины.

Денверский таксист заторопился уезжать: он надеялся, что в его городе университетские здания еще не взлетают на воздух. Возвращаться он решил через Скалистые горы.

Римо смотрел ему вслед. Водитель был так взволнован и испуган, что по привычке подобрал на углу пассажира, который тут же пулей выскочил из такси обратно. А выскочив, уставился на таксиста, как на помешанного. Когда машина тронулась, незадачливый седок долго еще стоял на углу и скреб в затылке, не отрывая взгляда от машины с номерным знаком другого штата.

Римо прошелся по университетскому двору, раздосадованный тем, что ученый, работавший над проблемой использования солнечной энергии, скорее всего, мертв, и что кто-то может быть так жесток, что, пытаясь убить идею, пустил в ход бомбу.

– Какой ужас! – рыдала женщина в белом халате. – Какой ужас!

Ее белокурые спутанные волосы были черными с концов – не от корней, а именно с концов. Очевидно, их опалило пламенем взрыва. Она разговаривала с молодым репортером у пожарной машины, стоявшей без дела у входа в пострадавший корпус.

Репортер, молодой человек в сером костюме, который выглядел так, будто он спал в нем, а потом валялся на траве, где были разбросаны остатки ленча, делал заметки.

– ФБР нас предупреждало о возможном покушении на жизнь доктора, но мы подумали, что это фашистская пропаганда.

– Что они вам сказали? – спрашивал репортер.

– Они говорили, что возможна попытка убийства, и они… о Боже… начали осматривать лабораторию, искать бомбы, но там ничего не было; а когда они ушли… О Господи! Как это ужасно… На нас вдруг повалилась стена, целая стена… Словно она была из трухи. Потом полыхнул огонь, больше я ничего не помню…

– Эй вы! – строго сказал Римо. – Кто вам позволил говорить с репортерами?

– Но я… – начала женщина, однако Римо не дал ей закончить.

– Сначала мы должны все выяснить, и только потом вы сможете давать интервью.

– Откуда вы? – спросил репортер.

– Силы стратегической безопасности. – Римо понизил голос до конфиденциального шепота: – Эти слухи о смерти доктора выеденного яйца не стоят. У нас уже есть все необходимые сведения. Они убили не того, кого хотели убить. Позже я вам все расскажу, только это не для печати.

И репортер, выслушав официального представителя, заявившего, что человеческая жизнь ничего не значит, был полностью удовлетворен и пошел интервьюировать других людей, уверенный, что наладил контакт, который не только будет продолжаться, но, возможно, позволит ему удивить весь отдел. Он даже не потрудился спросить, что такое «силы стратегической безопасности».

От женщины с опаленными волосами Римо узнал, что двое из ФБР принесли в лабораторию доктора портфель с прибором для обнаружения бомб. Так они сказали. Один из них был толстый, другой – тощий. Вначале ей даже показалось, что таких толстых и таких тонких в ФБР не бывает. Но они показали металлические значки, значит, все было в порядке.

Римо взял с нее обещание ничего и никому не говорить. Ей следует пойти домой и отдохнуть. Властным щелчком пальцев он остановил патрульный автомобиль.

– Эта женщина в состоянии шока, – сказал он двум патрульным полицейским, сидящим на переднем сиденье. – Отвезите ее домой.

– Если шок, то ей надо к доктору, – возразили те.

– Это другой шок. Давайте езжайте. Здесь только что произошел взрыв, я должен немедленно повидаться с вашим шефом.

При упоминании фамилии, снимающей с них всякую ответственность, патрульные отъехали, а начальник полиции, видя, что уверенный в себе молодой человек лет тридцати отдает приказания его подчиненным, принял его за важную персону. Эта уверенность еще более возросла, когда молодой человек заверил начальника, что ничего страшного не произошло.

– Всего несколько жертв, а сам процесс не затронут. Нам чертовски повезло. Эксперимент в прекрасном состоянии. Просто невероятная удача.

Римо бросил взгляд на каталку, где в резиновом мешке лежало то, что осталось от людей, находившихся в злополучной комнате четвертого этажа. Их везли в машине «скорой помощи» – дань уважения мертвым. От человеческих тел осталось немногое. То, что откапывали под обломками, показывали родственникам на предмет опознания и, если те не заявляли жалоб на отсутствие той или иной части тела – что бывает нечасто в подобных ситуациях, – оторванное ухо или палец просто спускали в канализацию. Остальное довершит бюро ритуальных услуг.

– Кто здесь самый главный? – спросил Римо.

Начальник полиции указал на толстого коротышку, который стоял в стороне от всех, глядя вверх, на четвертый этаж, и кивая головой, как если бы кто-то из строителей объяснял ему архитектуру здания.

– Это декан факультета, – сказал начальник полиции.

Римо поблагодарил начальника полиции и уверенно двинулся сквозь толпу, требуя посторониться. Погруженный в себя декан едва заметил его приближение.

– Все в полном порядке, – сказал ему Римо. – Только смотрите – никому ни слова.

– Что в полном порядке? – не понял декан.

– Я не могу пока вам сказать, – ответил Римо.

– Правительство не должно вмешиваться – у нас самоуправление. Надеюсь, это не приведет к новой студенческой демонстрации. В последнее время все было так спокойно. Я не хочу новых демонстраций.

– Один из ваших профессоров убит, так ведь?

– Да, – сказал декан, – он занимал эту должность.

Ничего больше не уточняя, Римо направился к репортеру в сером костюме.

– Олл райт! – бодро сказал он. – Вот вам вся подноготная. Только не ссылайтесь на меня. Мы потеряли несколько человек – только и всего. А сам проект в превосходном состоянии. Господи, как нам повезло!

– Как называется этот проект? По буквам, пожалуйста, чтобы я мог правильно записать.

– Он засекречен. Название зашифровано. Просто напишите: проект чрезвычайной важности.

– Значит, надо напустить побольше туману?

Римо широко улыбнулся.

– Я процитирую ваши слова о том, что мы не потеряли ничего, кроме человеческих жизней. Согласны? – спросил репортер.

– Чудесно! – с энтузиазмом подхватил Римо.

При входе в здание его остановил инспектор пожарной охраны, но Римо указал на начальника полиции, а тот махнул рукой в знак позволения. Тогда пожарник сказал:

– Вам надо надеть противогаз.

– Я не буду дышать, – заверил его Римо.

Инспектор удивленно поморгал глазами, и Римо прошел внутрь. Пожарные, привычные к противогазам, двигались перебежками в тусклом сером дыму, осматривая здание. Резиновые робы защищали их от воды, но не от дыма. Римо вошел в ближайшую комнату и огляделся. У окна стоял письменный стол без ящиков.

А ему как раз и нужен был ящик от стола, либо прочная коробка, либо скоросшиватель с бумагами, но под руку не попадалось ничего подходящего. Он прошел в другую комнату, потом в третью.

Школы, насколько Римо помнил, не похожи друг на друга – кроме помещений с надписью «для мальчиков». В туалете руки полагается вытирать либо сушить, а значит, там должны быть сушилки либо ящики для бумажных полотенец.

В Калифорнийском университете в Беркли Римо обнаружил использованные полотенца с архаической надписью на ящике: «Не промокайте, а вытирайте». Ящик был выкрашен белой краской. Римо сорвал его со стены и стал счищать с него краску; вскоре металлический ящик засверкал как новый. Затем он выбросил полотенца, взял ящик на руки, как берут младенца, и вышел из здания, едва не сбив с ног медсестру, которая вела к машине «скорой помощи» пострадавшего от ожогов.

Извинившись, Римо прошел через толпу зевак, мимо пожарного инспектора, мимо начальника полиции, мимо репортера, беспрестанно повторяя.

– На нем ни единой царапины! Ведь это надо же! Ни одной царапины.

– На чем «на нем»? – спросил репортер, пытаясь разглядеть, что он несет. Но Римо, загораживающий ящик руками, лишь подмигнул ему и поспешил через кампус к административному зданию, где во всеуслышание объявил, что собирается «оставаться здесь до утра и не спускать с него глаз, потому что следующий взрыв может и не сойти столь счастливо».

– Счастливо? – изумилась одна из секретарш. Она просто не верила своим ушам. – Погибло пять человек, включая известного профессора…

– Я это знаю, но в следующий раз все может быть куда серьезнее, – сказал Римо и велел секретаршам предъявить удостоверения.

Когда в офис вошел человек в жилете, с которого свисал золотой ключ, и спросил, что происходит, Римо и у него потребовал удостоверение личности, сказав при этом, что ему не правятся такие порядки, при которых вокруг офиса околачиваются посторонние без пропусков, а служащие заходят и выходят, когда им вздумается. Как поступят другие, это их дело, но что до него самого, он собирается оставаться здесь с ним всю ночь.

– С чем это с «ним»? – спросил обладатель золотого ключа.

– Вы не в меру любопытны! – оборвал его Римо и вдруг закричал на высоких тонах: – А ну, очистить помещение! Всем выйти вон! Черт бы побрал вас, бюрократов! Только что выскочили из одной неприятности, а вы, проклятые управленцы, уже готовы снова поставить проект под удар. Погибли пять человек. Вам этого мало? Для вас ничего не значат пять жизней? Выметайтесь отсюда к дьяволу, чтобы духу вашего здесь не было!

В порыве великодушия он разрешил секретаршам отыскать свои сумочки и унести их с собой. Но не пальто! «Какие могут быть разговоры, когда погибло пять человек! И это после недавней нашей проверки!»

В половине шестого, когда солнце начало клониться к водам Тихого океана, Римо уселся в административном корпусе в обнимку с выхолощенным ящиком из-под бумажных полотенец. Вскоре туда пожаловали «агенты ФБР», чтобы узнать, что именно было вынесено из научного корпуса. Они показали Римо блестящие металлические значки, приколотые к бумажникам.

– А, Мобли и Филбин, – приветствовал их Римо. – Вы не похожи на агентов ФБР – габариты не те. И откуда у вас эти значки? Ведь ФБР использует удостоверения.

– Особый отдел, – сказал Мобли.

– Что это у вас? – спросил тот, который назвался Филбином. – Не то ли самое, о чем сообщали по радио?

Римо кивнул утвердительно.

– То самое. Я изготовил его своими руками.

– А разве вы тоже ученый?

– Нет. Я тот, кто собирается вас убить, – весело сказал Римо.

Мобли и Филбин поспешно извлекли свои «пушки». Филбин прицелился в висок сообразительного копа, но тот почему-то смотрел только на его палец, лежавший на спусковом крючке. Похоже, он рассчитывал уклониться от пули, как только палец придет в движение. Никогда прежде Филбин не видел ничего подобного, хотя случалось всякое. Иногда, если парень стоял близко, его мозги брызгами вылетали из разбитого черепа, прежде чем пуля успевала коснуться виска. Но где это видано, чтобы перед смертью жертва сфокусировала глаза на пальце? Все смотрят в отверстие дула. Зачем им смотреть на палец?

Пока Мобли обыскивал прилегающие помещения, Филбин держал дуло у виска Римо. Тот мурлыкал мотивчик «За работой надо свистеть».

– Никого, – сказал Мобли.

– Только эта ищейка, – проворчал Филбин.

– Вы не из ФБР, – сказал им Римо.

– У нас оружие. Нам с тобой надо потолковать, – сказав Мобли. – Прежде всего, кто ты такой?

– Я уже сказал: человек, собирающийся вас убить. Если будете себя вести тихо и мирно, уйдете легко. А если нет – вам будет больно. Честно говоря, я рекомендую вам первое. Все очень просто: вот вы здесь и вот вас уже нет. Самый лучший способ свести счеты с жизнью. Даже смерть от сердечного приступа не такая уж приятная вещь.

– Трудно поверить, что ты грозишься убить нас, когда моя пушка у твоего виска.

– И все же придется в это поверить. – Римо говорил очень серьезно.

Спокойствие, звучавшее в его голосе, особый ритм речи – все это заставило Филбина расслабиться. Вот этот чудак вообще отвернулся куда-то в сторону… Филбин внезапно почувствовал нестерпимое жжение в пальце, лежавшем на спусковом крючке. Потом он увидел, как из больших искривившихся рук Мобли вдруг выскользнул пистолет, и решил, как и в случае с доктором Равелштейном, что тянуть больше ни к чему.

Превозмогая жгучую боль, Филбин судорожно нажал на крючок… и громко завопил в предсмертной агонии: на его правой руке, между суставами большого и среднего пальцев, болтались лишь узкие полоски кожи; рука больше не болела – наступила темнота. Навеки.

Римо поднял голову Мобли – так, чтобы тому были видны закатившиеся глаза напарника.

– Кто вас послал? – спросил Римо.

– Не знаю. Я никогда его не видел.

– Не говори глупостей!

– Я говорю правду. Мы никогда его не видели. Он всегда был в тени.

– А сегодня как? Тоже в тени? Ведь ему пришлось посылать вас сюда вторично.

– Да. Это он нас послал. Он.

– И вы его не видели?

– Нет.

– Опасная штука работать на того, кого не знаешь.

– Он хорошо платил.

– Тогда почему вы его не ограбили? Или это противозаконно?

– Ограбить его?! Да он сущий дьявол!

– Где назначена ваша следующая встреча?

– Ты можешь не верить мне, приятель, только он предупредил нас: если кто-нибудь спросит об этом, мы должны ответить тому человеку, что ему придется подождать. Вот все, что он сказал. А потом заставил нас выпить какой-то сок с чудным названием.

– Сок? – переспросил Римо.

– Да. Он назвал его как-то странно, что-то похожее на мандариновый сок.

Римо пропустил его слова мимо ушей.

– С какой целью вы убивали ученых?

– Я не знаю.

– На какую из нефтяных компаний вы работали?

– Спроси у того человека. Я не знаю.

– А известно ли тебе, что в ФБР не пользуются металлическими значками?

– Известно, но тот сумасшедший велел нам их нацепить.

– Не такой уж он сумасшедший. Он велел вам использовать их для того, чтобы я распознал, что вы не из ФБР. Вот что, парень: отведи меня к нему, и я сохраню тебе жизнь. Его жизнь стоит твоей.

Мобли засмеялся, затем смех перешел в слезы, слезы превратились в глубокий вздох, и неожиданно тело Мобли похолодело. Римо почувствовал, как под его руками останавливается жизнь. Неподвижные глаза начали стекленеть.

И тут Римо спохватился.

– Тот сок… – спросил он. – Ты сказал, мандариновый?

– Похоже на то, – с трудом произнес Мобли.

– А может, он назвал его «сок синанджу»?[1]

– Да. Точно… синанджу, – проговорил Мобли, прежде чем испустить последний вздох.

Римо опустил остывающее тело на пол. Потом взял из скрюченных рук Мобли ненужный теперь револьвер и вложил его в кобуру. Он и сам не знал, зачем это сделал, но ему почему-то казалось, что именно так следует поступить.

Затем он вышел на калифорнийское солнце. Двое наемников, выдававших себя за агентов ФБР, отравлены. При этом предполагалось, что они проживут до той минуты, пока Римо не узнает, с кем он имеет дело на этот раз.

Все так и вышло. Теперь он знает.

Ему снова бросает вызов Нуич, злобный отпрыск Дома Синанджу, владеющий его мистическим искусством.

Глава пятая

В Большем исламском совете Свободной Арабской республики Революционного народа (прежде Лобиния) полковник Муаммар Барака заслушивал нескончаемые доклады, отпечатанные в трех экземплярах английскими машинистками на немецких машинках, подключенных к сети, питаемой американскими генераторами, обслуживаемыми бельгийскими механиками.

Совет заседал в старинном королевском дворце, построенном одним итальянским вельможей по проекту японского архитектора. Кондиционеры там были американские, электропроводка английская, мебель – датская; паркет для полов привезен из Восточной Германии.

Национальный флаг Лобинии, зелено-оранжевый, с желтым полумесяцем и звездой, то развевался на ветру, то, чаще, обвисал по причине безветренной жаркой погоды. Его придумали и изготовили в самой Лобинии местные умельцы, и все было бы отлично, если не считать того, что флагштоки, на которых крепилась веревка для поднятия флата, исправно падали каждые семь дней.

Барака слушал. Перед ним лежал карманный калькулятор фирмы «Техас инструментс». Прошло уже четыре года, как он сделался президентом. На маленьком листке у него были выписаны цифры, приблизительно показывающие запасы нефти в стране. На другом листке он записывал, сколько денег уходит из страны. Эти суммы все возрастали и возрастали, для подсчетов требовался уже электронный калькулятор. А доходы от нефти застыли на одном уровне – том самом, какой Барака зафиксировал в своем блокноте сразу же после свержения короля Адраса. Все эти четыре года он не переставал думать об этих ножницах. Он думал о них, когда замечал, как у заржавевших в ангарах самолетов «Мираж» отваливаются крылья, потому что ангары были построены слишком близко к морю. Самолеты, не поднимающиеся в воздух, не должны стоять так близко к воде. Он думая о них, глядя на построенный русскими комплекс правительственных зданий, который дал осадку по причине использования некачественных стройматериалов и отсутствия надлежащих условии эксплуатации. Барака всерьез задумался об этом, когда услышал, как один итальянский инженер говорил русскому специалисту, что строить в Лобинии можно только то, что требует не более сложного обслуживания, чем оазис.

– Но ведь оазисы у них уже есть, – сказал на это русский специалист.

– Да, – вздохнул итальянец. – Теперь вы знаете, каково это – строить в Лобинии. Если, конечно, вы не планируете обеспечить постоянную эксплуатацию объекта силами русских.

Полковник Барака вспоминал об этом разговоре, наблюдая, как национальные богатства его страны, выкачиваемые из песчаных недр, не дают никакой отдачи; как вновь построенные здания разрушаются, самолеты приходят в негодность в своих ангарах и каждый норовит продать им что-то единственно по той причине, что все они – «друзья арабов».

Вот почему, когда его слух уловил какую-то цифру – сравнительно небольшую сумму расходов в двести пятьдесят тысяч американских долларов, – он потребовал отчета:

– Что получил народ Лобинии за эти двести пятьдесят тысяч?

– Простите? – Министр разведывательной службы бросил на него выразительный взгляд. Он был почти так же молод, как и сам Барака, но лицо его заплыло жиром, а униформа была сшита из дорогого английского сукна. После революции он получил чин генерал-лейтенанта. Это он перебросил в критический момент надежные части в нужное место, а именно раздобыл исправный джип, доставивший полковника на радиостанцию. Услыхав голос Муаммара Бараки, люди вновь обрели силу и веру: его голос символизировал для них революцию, указывал им путь, поднимал дух.

Те, кто сидел сейчас в зале заседании, знали это. Они знали, что все их чины и звания зиждятся на слове этого человека, и ни на чем другом. Даже солдатам, чтобы добиться от них хоть чего-нибудь, приходилось то и дело напоминать: «Это приказ самого полковника». Генерал-лейтенант Джафар Али Амин оторвался от длинного списка месячных расходов своего ведомства, удивленно посмотрел на главу государства и, потирая длинный белый шрам, сбегающий вниз от виска по левой щеке, сказал:

– Я вас не понял, полковник.

– Я спрашиваю, – повторил Барака, – что мы получили взамен двухсот пятидесяти тысяч американских долларов? Я хочу это знать. Что получили лобинийцы, чтобы они могли сказать: вот это наши лидеры дали нам взамен богатств нашей страны.

– Эта сумма проходит по статье «Реализации американских проектов», расходы по ней в этом месяце составляют, грубо говоря, двадцать миллионов долларов. Сюда включается, добавлю, финансирование студенческих организаций, в том числе широкая их поддержка – сверх бюджетных ассигнований; возрастающие расходы на стимулирование активности национальных меньшинств в Америке, выплаты нашим друзьям и тем американским сенаторам, которые по американскому телевидению…

– Стоп! Одну минуту. Не надо перечислять мне все ваши достижения. Просто скажите, коротко и ясно, в двух словах – что мы приобрели за эти двести пятьдесят тысяч американских долларов? – Лицо полковника, с заостренными, как у итальянца, чертами, пылало гневом; шея побагровела.

– Непредвиденные расходы… Чрезвычайные происшествия. Два, – чуть слышно произнес генерал-лейтенант, не поднимая глаз от напечатанных страниц.

– Как это? По его двадцать пять тысяч на каждое чрезвычайное происшествие или одно стоило двести тысяч, а другое, еще более чрезвычайное, только пятьдесят? – спросил Барака.

– Здесь ничего об этом не сказано, полковник.

– Почему же? Разве секретная служба не в вашем ведении?

– Но, полковник. – Генерал Али Амин оторвался наконец от бумаг. – Эта сумма составляет менее чем 0,01 часть моих бюджетных расходов. Разве можно уследить, куда девается каждая сотая часть ассигнований?

– Можно! – заявил Барака. – Потрудитесь это выяснить. Я еще помню то время, когда вне стен этого дворца невозможно было найти двухсот пятидесяти тысяч долларов: их не имели ни люди моего племени, ни люди племени моего отца или моего деда…

– Теперь другие времена, о лидер, в особенности после того, как вы встали на путь повышения мировых цен на нефть в четыре раза по сравнению с прежними.

– Верно, – согласился Барака. Его лицо вдруг озарилось улыбкой, и министры облегченно заулыбались вместе с ним. – Теперь, вместо того чтобы нанимать убийц стоимостью всего лишь в двести пятьдесят тысяч долларов, мы можем за то же количество проданной нефти получить миллион долларов на самых первоклассных наемных убийц. – Барака сделал паузу. Улыбки на лицах присутствующих погасли.

– В четыре раза больше, джентльмены, – сказал Барака. – А теперь я скажу вам, что мы будем делать. Мы будем сидеть и ждать, пока генерал Али Амин не выяснит, куда подевались народные деньги.

– Будет исполнено в точности! – Бравый генерал молодцевато отдел честь и вышел, прикрыв за собой дверь.

Через двадцать минут, в течение которых слышалось только нетерпеливое постукивание пальцев по столу, окруженному испуганными мужчинами, когда один человек достиг пределов своей ярости, генерал вернулся с пухлой папкой в руках и самоуверенной улыбкой на лице.

– Куплены два автомата, сэр, для некоего Мобли и некоего Филбина. На автоматах заглавная английская буква "Т". Все точно, полковник. – Он снова отсалютовал, положил бумагу обратно в папку и занял свое место у стола.

– Заглавная "Т", говорите?

– Да, полковник. Заглавная "Т". Так же точно, как то, что американцы высадились на Луне.

– А не будете ли вы так добры объяснить нам, что она означает.

– Прошу прощения, сэр?

– Позвать француза!

– Кого, сэр?

– Того штатского, кто ведет дела всего вашего департамента, пока вы охотитесь за маленькими мальчиками на улицах столицы. Знаю я, чем вы заняты.

Генерал пожал плечами. Его попытка реабилитировать себя потерпела неудачу под напором реальных фактов. Он послал за французом.

М. Альфонс Жорэн, щуплый мужчина со смуглым лицом, похожим на мордочку хорька, с темными прилизанными волосами, официально нигде не значился, однако за его услуги платили французскому правительству столько, что на эти деньги можно было купить еще один реактивный самолет «Мираж», чтобы присоединить его к уже проржавевшим машинам.

М. Жорэн не имел никаких постов и титулов, не носил формы, предпочитая черную тройку с жилетом и куртку, застегивающуюся на кнопки. Не существуя на бумаге, он расхаживал и разъезжал по всей стране, и никто его не беспокоил, кроме тех случаев, когда полковник Барака желал узнать, что происходит в Лобинии. Тогда слали нарочного, и тот сломя голову кидался в роскошные палаты на улице Гамаля Абделя Насера – звать маленького француза. А сегодня был день заседания министров, и француз, подобно другим иностранцам, игравшим второстепенные роли в лобинийских министерствах, находился вне стен конференц-зала, болтая с русским специалистом, который когда-то выполнял ответственное задание в Чехословакии, а теперь пребывал в Лобинии, проводя там свою всемирно известную национальную политику на Среднем Востоке. Он признавал, что арабы нужны России примерно так же, как Америке – Южный Вьетнам.

Увидев, что генерал Али Амин возвращается в комнату ожидания встревоженный и растерянный, М. Жорэн очень удивился.

– Он хочет видеть вас, – сказал генерал.

– Лично? – уточнил М. Жорэн.

– Да, лично.

– Но ведь это официальное заседание правительства. Вы же знаете, мне не полагается там появляться. Это будет слишком, я бы сказал… официально.

– Полковник приказывает.

– Как ему будет угодно. Но вы-то, Амин… У вас должен быть полный ажур, иначе…

– Не беспокойтесь, у меня полный порядок, господин Жорэн.

– Посмотрим, – сказал маленький француз и вошел в зал заседаний. Генерал предупредительно открыл перед ним дверь и потом закрыл ее за ним.

Полковник Барака оглядел человека, чье жалованье за год превышало совокупный доход всего предыдущего поколения того племени, к которому принадлежал он сам. А теперь считается нормальным тратить такие суммы на сбор информации о том, что делается в других странах. Полковнику Бараке часто казалось, что на самом деле это – дезинформация. Глаза у француза были черные, лицо в оспинах, прическа – волосок к волоску. Человек с такой прической должен уметь прятать концы в воду.

– Ваше имя – М. Жорэн, вы курируете нашу разведку, – сказал Барака и увидел, что его собеседник прищурился: француз не ожидал от араба такой откровенности.

– Как вам сказать… Я представляю здесь фирму, имеющую лицензию на…

– Не болтайте вздор! Довольно я его наслушался. Я пригласил вас, чтобы спросить кое о чем. Что означает английское заглавное "Т"?

– Это означает «положить конец», сэр.

– Что имеется в виду? Пожар, убийство, прекращение платежей?

– Убийство, сэр.

– Конкретней: мы убиваем или нас убивают?

– Я догадываюсь, что вас интересует деятельность Мобли и Филбина в Америке. Я послал за их досье.

– К себе домой, разумеется?

– По случаю установки кондиционеров в здании министерства…

– Хватит, Жорэн! Вы храните у себя документацию нашей разведки, чтобы она не растерялась и чтобы вы могли уточнять все, что потребуется, с французской стороной. Я все про вас знаю.

– Позвольте сказать, полковник, – вмешался Али Амин. – М. Жорэн служит интересам Лобинии отважно, преданно, не жалея сил…

Барака стукнул кулаком по столу, не дав ему закончить:

– Молчать! Молчать! Молчать! – завопил полковник. – Отвечайте мне, куда уходят народные деньги? И на что?

– Я рад, что вы спросили об этом, полковник, тем более о такой мизерной сумме. Вы убедитесь в честности и благородстве моей страны и французов, которые любят вас, любят арабских братьев. Деньги пошли на выплату пособий семьям погибших. Из них выплачиваются пособия вдовам тех двух человек, которые погибли за благородное дело объединения арабов, отдали жизнь за Лобинию.

Генерал-лейтенант Али Амин встал навытяжку, как бы отдавая последний долг павшим. Министры молчали, строго кивая головами. На какой-то момент все почувствовали важность этой битвы, состоящей из бесконечной цепи международных интриг. Кто-то из генералов предложил почтить память погибших минутой молчания. Другой в напыщенных выражениях заявил, что Мобли и Филбин погибли не напрасно и будут жить в веках, пока на земле есть хоть один араб, способный поднять оружие для справедливого мщения.

Только один полковник Барака сохранял невозмутимый вид. Он барабанил пальцами по столу, и М. Жорэн вдруг почувствовал, как вспотели у него ладони, – точно так же, как в тот день, когда он сдавал выпускные экзамены на младшего лейтенанта в училище Сен-Сир, после чего был послан в Алжир экспертом по связям с арабскими странами, а в действительности занимался тем же, чем и сейчас, – шпионажем.

– Всем, кроме француза, покинуть помещение! – приказал Барака.

Кое-кто было заворчал, но президент хлопнул ладонью по столу, и все потянулись к двери.

– А теперь говори, хитрая французская лиса, за каким чертом тебе понадобилось убивать людей в Америке?

– Я не сказал, что мы кого-то убили. Наоборот, убиты двое наших людей…

– Я тебе не верю, коварный хорек! В дипломатическом корпусе идут разговоры об убийстве американских ученых с целью воспрепятствовать работам по созданию заменителя нефти… Не смей меня прерывать! Я хочу набросать тебе небольшой сценарий.

Полковник Барака встал из-за стола – подтянутый, стройный офицер с безупречной выправкой, одетый в военную форму цвета хаки. На правом его боку висела кобура из блестящей черной кожи, в ней – «смит и вессон» 38-го калибра. Барака вынул оружие и, направив его на француза, взвел курок. Жорэн посмотрел в выходное отверстие дула, потом перевел взгляд на полковника и заставил себя улыбнуться.

– Я хочу объяснить тебе, что происходит, хорек. Американские ученые умирают. Заменитель нефти не найден. Америка становится еще более зависимой от импорта нефти, несмотря на ее цену. Нет, нет, не перебивай меня. Когда меня перебивают, я теряю нить!.. Когда Америка впадает в большую зависимость от импорта нефти, арабское государство усиливается. А раз так, то усиливается и Франция – за счет Америки. Но Франция не хочет брать на себя ответственность за убийства. А что, если возложить ее на этого безумного арабского лидера, полковника Бараку? Почему бы и нет? Пусть он за все и расплачивается, бешеный пес!

– Но, ваше превосходительство! Это же абсурд! Зачем Франции ослаблять Запад? Мы же все – западная нация.

– Потому что вы – близорукие идиоты и с моралью лжецов, иначе говоря, подонки! Бездарная недальновидная политика, такой и должна быть французская политика. Да, да, у этой политики самый что ни на есть французский привкус. Наподобие сыра рокфор. У нее французский запах. Каково? Убивать американских ученых на деньги полковника Бараки! А если убийц и самих укокошат, что из того? Заплатим их семьям и назовем это пособием погибшим, а бешеный пес Барака ни в жизнь не догадается, что происходит на самом деле.

– Ваше превосходительство!.. Если даже… если мы так делаем, то разве это не выгодно Лобинии?

– Мне это выгодно до тех пор, пока Соединенные Штаты Америки не проследили, что следы ведут ко мне. Только до тех пор, хитрая лиса! Приказываю тебе, подлый шпион, под страхом смерти отозвать эту команду убийц.

– Разумеется… Сию минуту, ваше превосходительство. Незамедлительно.

– И больше ты не будешь иметь никаких дел с генералом Али Амином. Я сам прослежу, как ты напишешь распоряжение. Я желаю знать прямые каналы связи с оперативниками и лично убедиться, что мое распоряжение выполнено.

– Есть небольшое затруднение, ваше превосходительство… Человек, курирующий нашу деятельность в Америке, может выйти с нами на связь, а мы с ним – нет.

– Ты хочешь сказать, что наш агент действует в ядерной державе, организует убийства ее ведущих ученых, теряет при этом своих людей, а мы даже не можем с ним связаться? Именно это ты хочешь мне сказать, Жорэн? Да или нет?!

– Ваше превосходительство, не могли бы вы опустить дуло?

– Нет!

– Мы пытались отозвать его и послали распоряжение по почте. Убийство второго ученого не планировалось, но события вышли из-под нашего контроля. Мы не смогли связаться с ним, и второго ученого тоже убили. Наконец он вышел на связь, и я лично приказал ему остановиться, но он не подчинился, сказал, что еще не пришло время.

– Почему же тогда вы платите пособия вдовам Мобли и Филбина, если тот человек отказывается вам подчиняться?

– Вот это самое непонятное, ваше превосходительство. Он мне сказал, что посылает людей на задание, и потребовал денег. Я ему отказал, тогда он заявил, что будет ужасно, если они заговорят и расскажут, что работают на… правительство Лобинии. Ну мы и заплатили. После этого был убит третий ученый, а потом и сами убийцы.

– Рад убедиться, что Лобиния не является монополистом по некомпетентности. Почему вы наняли именно этого сумасшедшего?

– Он сам пришел к нам с предложениями, которые показались нам очень продуманными. И мы знали, что он может их осуществить, потому что происходит из самого известного в мире дома наемных убийц. Потому мы и взяли его.

– Я вам не верю. Вы наняли этого проходимца, которого не можете даже контролировать только потому, что в случае каких-либо неожиданностей всю вину можно будет взвалить на меня. Французская разведка никогда не взяла бы на службу агента, которого нельзя отозвать. Да, да, это было бы слишком рискованно. Ну а для президента Лобинии сойдет. Давай, действуй под его бирку!

– Это не так, ваше превосходительство…

– В нашей стране действуют исламские законы. Мы отрубаем руки у тех, кто ворует, а у тех, кто лжет старшим, мы отрезаем язык.

– Ваше превосходительство! Я готов отказаться от служения Франции и перейти на службу вашей стране. Позвольте мне служить лично вам! Я перейду в мусульманскую веру, ваше превосходительство. Вот я стою перед вами на коленях. Ради самого Аллаха, пощадите меня! Услышьте мои мольбы!

– Вот и славно! Ислам – единственная настоящая религия, и я отсылаю тебя к Аллаху, на небеса. – С этими словами полковник нажал на спуск. Раздался выстрел. Голова француза откинулась назад, будто с колеса соскочил шкив. Пуля пробила темное отверстие над переносицей и снесла заднюю часть черепа, разбрызгав розовато-серое вещество по ковру и стульям. Барака вложил револьвер в кобуру, открыл дверь и пригласил министров вместе с их иноземными помощниками. – Входите и смотрите. Смотрите, что бывает с теми, кто пытается рисковать жизнями моих людей, думает, что может играть с их жизнями, точно это тысячи пешек.

Вскоре после этого полковник покинул зал заседаний и поскакал в пустыню, начинавшуюся сразу за крайними лачугами пригорода. Он ехал на белом коне, направляясь к старинному водопою, известному многим поколениям его предков. Там он помолился, прося Аллаха наставить его. Он отошел ко сну с мыслями о подземных богатствах: они все время уменьшаются, а что он получил взамен? Самолеты, которые ржавеют в ангарах; здания, которые оседают и разваливаются; безумных наемных убийц, чьи действия могут повлечь за собой гибель его народа. Он старался. Никто не может отрицать его усилий. Он пытался сделать армию боеспособной, но войска по-прежнему напоминают отряды девочек-скаутов, с той разницей, что последние более дисциплинированны. Пытался поднять экономику, но она не может работать, если не работают люди, а как заставить их трудиться, этот секрет был ему неведом. Хотел заинтересовать Египет, наладив взаимовыгодное сотрудничество: Египет поставляет мозги, Лобиния дает деньги. Однако Египет все время отделывается пустыми обещаниями, что равносильно покровительственному похлопыванию по плечу. Вот если бы жив был Насер!

С этими мыслями Барака заснул. Во сне он видел революционные события четырехлетней давности. И вдруг он проснулся: ему почудился голос короля Адраса, повторяющий то глупое предсказание, по которому арабский народ снова должен быть порабощен. Барака огляделся вокруг: никакого короля не было. Наверное, это ему послышалось, так как он находится под впечатлением разговора о наемных убийцах. Король свергнут, в стране новое правительство, которое заботится о благе простых людей. В прежнее время король забирал почти весь национальный доход себе и позволял нефтяным компаниям губить скважины, выкачивая досуха и ничего не давая народу взамен.

Барака думал обо всем этом, вспоминая, как ему удалось привлечь на свою сторону столько офицеров. Он привел их к одному важному оазису и предложил напиться. Вода отдавала стеарином.

«Слушайте, что я вам скажу: ваши сыновья и сыновья ваших детей не будут иметь хорошей воды, потому что добыча нефти разрушает ее источники. Запомните: в этом виноват король Адрас. Мы должны заставить нефтяные компании добывать нефть так, чтобы наши сыновья не остались без воды!» – говорил офицерам Барака.

Когда он стал президентом Республики, то в качестве первого шага пригласил к себе президентов нефтяных компаний и представил им первый из созданных им незыблемых законов.

«Вы не должны отнимать воду у моего народа. Вы не должны делать воду непригодной для питья».

Президенты компаний, все как один, поднялись с мест и дали клятву любой ценой сохранить воду чистой. Позднее Барака обнаружил, что эта цена вычитается из платы за каждый баррель нефти, которая приходится Лобинии.

Но дело даже не в деньгах. Пусть он не поднял экономику, не навел порядок в вооруженных силах, не решил проблемы здравоохранения и ликвидации неграмотности. Но если бы он не сделал совсем ничего, а только сохранил воду для будущих поколений, это все равно больше того, что сделано всеми его предшественниками. Он делает то, что добрый правитель обязан делать для своих подданных. Эта мысль принесла ему удовлетворение.

Полковник Барака подошел к источнику, встал на колени и опустил ладони в воду, глядя на желтый диск луны, плавающий на ее темной поверхности. Он чувствовал, как промокают брюки у него на коленях. Вода была прохладная: со дна источника бил ключ. Как может рассказать бедуин кому-то еще, что такое хорошая вода? Это невозможно. Вот это – вода. Она хорошая. Приятно встать на колени, чтобы напиться такой воды.

Он опустил лицо в маленький водоем и начал жадно глотать воду. Это его успокоило. Но… вот он остановился и ощутил ее вкус: вода отдавала стеарином. И тогда полковник Барака впервые задал себе вопрос: а почему бывший король Адрас так возлюбил Швейцарию? И может ли понравиться там ему самому?

Глава шестая

Тела Мобли и Филбина востребовали две убитые горем одетые в траур вдовы. От них так разило духами, что допрашивающие их агенты ФБР старались не делать глубоких вздохов. Это помогало плохо, и мужчин воротило с души, но в конце концов женщины согласились выйти из помещения морга наружу и поговорить, сидя с подветренной стороны.

Собственно, они не были женами убитых. Они рассказали, что их нанял какой-то парень, которого они толком не разглядели. Он дал им денег и велел востребовать тела.

– Где вы с ним встречались? – спросил агент.

– На работе, – сказала одна из женщин, чьи волосы были желтыми, как лимонные леденцы.

На ее губах лежал толстый слой красной помады, ярким пятном выделяющейся под черной вуалью. Густые наклеенные ресницы касались вуали всякий раз, когда она моргала. Агент решил, что ей где-нибудь от тридцати до пятидесяти, плюс-минус десять лет.

– Где вы работаете? – спросил он. Его товарищ хихикнул.

– В Канзас-Сити, – ответила женщина.

– Я имел в виду, что делаете?

– Восточный массаж и интимные услуги.

– Понятно… Расскажите мне поподробнее о том, кто вас нанял. Какой он был? Высокий, низкий?..

– Как ты считаешь, Шарлотта? – спросила блондинка у своей подруги.

– Пожалуй, среднего роста. А для парня, можно сказать, и ниже среднего. Понятно?

– Не очень. Давайте конкретно: футов пятьдесят, пятьдесят пять?

– Надо подумать… Знаете, я плохо его разглядела. По-моему, меньше. Наверное, пятьдесят два.

– Как это может быть? Вы же сказали, что он среднего роста, – удивился агент.

– Не скажу точно. Он вроде как был в тени.

– Какого цвета волосы?

– Черные. Мне кажется, он японец.

– Нет, ты забыла, – вмешалась блондинка. – Кто-то сказал, что он японец, а сам он назвался корейцем. Помнишь?

– Что он велел вам сделать с мертвыми телами?

– Вот это самое чудное. Он сказал, что нам не надо их никуда увозить. Просто потребовать их, сказать, – помнишь, Шарлотта? – что один толстый, а другой тонкий.

– Да, – с энтузиазмом подхватила Шарлотта, будто этот момент был самым важным в их показаниях. – Один толстый, а другой тонкий.

– Больше ничего не нужно? Тогда мы пойдем, – сказала блондинка.

Агенты женщин не задерживали. Их не слишком вразумительные пояснения пополнили растущий список примет Мобли и Филбина, двух убийц из Канзас-Сити. Эти приметы подходили к тем людям, которых видели выходящими от Равелштейна, входящими в научный корпус Колорадского университета в Беркли незадолго до взрыва и покидающими стены Ренселлерского политехнического института сразу после того, как доктор Эрик Джонсон нырнул вниз головой в лестничный проем.

Все три убийства были хорошо спланированы и выполнены умело, без проколов. Только вот почему у убийц были металлические значки? Все знают, что в ФБР используются удостоверения.

И умерли они как-то странно. У Филбина после встречи с незнакомцем, личность которого не установлена, оказалась оторванной рука; Мобли был отравлен каким-то непонятным ядом. И кто был тот неизвестный?

Ответов на эти вопросы не было. Тем не менее агенты внесли их в свои отчеты. Зная, насколько важна проблема энергетического кризиса, агенты ФБР были крайне удивлены, узнав, что дело закрывают.

– Но почему, сэр? Нам это непонятно.

– Таков приказ. Я предполагаю, что им будет заниматься другое ведомство.

Агенты ФБР пожали плечами: другое так другое. Должно быть, дело передали в ЦРУ, раз его сочли международным. Все материалы теперь перешлют в Ленгли, штат Вирджиния.

И все остались довольны, кроме человека, сидевшего в маленьком кабинете в исследовательском центре, расположенном ни берегу залива Лонг-Айленд. Это был Харолд Смит, глава секретного агентства КЮРЕ. Дело попало к нему, и он был в растерянности.

Выйдя из офиса, он прошелся до небольшой пристани, расположенной позади санатория Фолкрофта. Дело шло к вечеру, противоположный берег залива скрывался в сумерках. В новом деле слишком много загадок. Сначала Смит думал, что за этими убийствами стоят иностранные государства. Потом он изменил свое мнение и решил, что убийц финансировала одна из крупных нефтяных компаний США. Что ж, вещь вполне вероятная.

Но почему значки? Это выглядело глупо. Сама собой напрашивалась мысль, что тот, кто руководил этими операциями, хотел, чтобы Мобли и Филбин разоблачили себя в качестве подставных агентов ФБР. А маскарад с толстым и тонким? Как это понимать?

Что-то смутно промелькнуло в его подсознании, но он не уловил эту ассоциацию.

Мобли – толстый, Филбин – тонкий. Толстый и тонкий. Во всем остальном это были заурядные мелкие преступники, неожиданно проявившие сноровку и мастерство. И Римо не удалось ничего у них узнать в последние их минуты. К сожалению.

Смит вдохнул соленый морской воздух, лицо его омыла влажная прохлада.

Так кто же все-таки стоит за ними?

Арабские страны? Смит перебирал крупнейших поставщиков нефти и исключал их одного за другим. Даже неистового полковника Бараку, который сегодня собирается сотрудничать с Египтом, завтра – с Тунисом, а потом вдруг объявляет священную войну Израилю. Но и он не посмеет взять на себя организацию убийств на территории Америки. А может, посмеет?

Существовали еще нефтяные компании. Было получено доказательство того, что одна из них обещала арабским странам не снабжать горючим армию США. Так, может, это они, используя эмбарго на нефтяные поставки, манипулируют ценами с целью ввести в заблуждение простых американцев? Ведь нефтяные компании начали взвинчивать цены еще до того, как арабы сократили поставки нефти в Америку, чтобы подорвать ее экономику.

Если есть в Америке отрасль хозяйства, пренебрегающая интересами граждан, то это, несомненно, нефтяная промышленность. На загрязненные пляжи Калифорнии море выбрасывает пропахших нефтью дохлых птиц, а в это самое время рекламные агентства в деловой части Нью-Йорка тратят баснословные суммы, чтобы убедить подвергающихся отравлению людей в том, что, мол, нефтяные магнаты – отличные парни, денно и нощно пекущиеся об интересах мирового сообщества.

Многие миллионы долларов расходуются на лживые заверения, будто бы большая часть нефти поставляется с Ближнего Востока, тогда как в действительности американские нефтяные компании имеют в Венесуэле такие запасы нефти, которых хватило бы, чтобы затопить всю страну. Груженные нефтью танкеры месяцами простаивают на рейде, а в это самое время дети пробираются по утрам в школу чуть ли не ощупью, потому что на фонари требуется несколько лишних капель нефти. Чтобы дети могли ходить в школу в безопасное дневное время, надо изменить школьное расписание, чего страна, испытывающая нефтяной голод, позволить себе не может. И танкеры стоят в океане в ожидании, пока цены повысятся еще больше, а американские матери хоронят своих детей, которых убили в потемках на пути в школу.

Чтобы предупредить подъем недовольства, нефтяные компании расходуют еще больше денег на широковещательные заявления в газетах о том, что в дефиците горючего виновата американская внешняя политика, хотя, утверждают они, повышение цены на нефть разрешило бы все проблемы. «Между прочим, – говорится в этих заявлениях, – наши рекордные прибыли в этом году объясняются исключительно тем, что предыдущий год был не очень удачным; а посмотрите, сколько мы тратим на общественные нужды!..»

Авторы газетных реклам стыдливо умалчивают о том, что эти миллионы тратятся на саму рекламу, чтобы отделы по связям с общественностью могли создать у людей благоприятное мнение о нефтяных компаниях. По вечерам невозможно включить телевизор без того, чтобы не услышать красивую сказку о том, какое благо для общества эти нефтяные компании. Если верить бесчисленным рекламам и заявлениям, птицы и рыбы просто не смогут существовать без стерильно чистых, косметических скважин, просверленных в лоне земли.

Когда доктор Смит размышлял обо всем этом – о рабочих, потерявших работу, об убитых детях, о нефтяных магнатах, готовых распродать национальные вооруженные силы, – он не сомневался, что нефтяные компании тоже могут стоять за убийствами ученых.

Так что же, в конце концов: иностранное государство или собственные нефтяные компании? У него было слишком мало данных, чтобы сделать даже простые предположения. Помимо всего, Смиту не давала покоя загадка «толстого и тонкого». А эти две пожилые блудницы, рассказавшие, что некто, предположительно кореец, дал им деньги, чтобы они востребовали тела убитых? Зачем это было сделано? Очевидно, затем, чтобы дать о себе знать. Сообщить, что он – кореец. Но кому адресовано это сообщение?

Впервые за много лет Смит почувствовал полную беспомощность. У него на руках никаких козырей. Ничего, кроме Римо и Чиуна, но он не знал, против кого их надо использовать.

Снова вспомнив о маленьких детях, гибнущих в предутренних сумерках, Смит решил задействовать Римо. Выяснить, что можно сделать, и помешать тому, чему можно помешать. И это пока все.

Но когда Смит решился на этот коронный выстрел, выяснилось, что не он, а кто-то другой держит палец на спусковом крючке.

Глава седьмая

Полковник Барака нашел истинного организатора двух убийств из автоматов с заглавной буквой "Т", стоивших Лобинии двухсот пятидесяти тысяч долларов. Это произошло в ночь, доставившую ему больше ужаса, чем он испытал за четыре года своего президентства. Он почувствовал себя столь же беспомощным, как в тот день, когда узнал, что француз тайно продал Израилю новейшие моторы для самолетов «Мираж», а в Лобинию доставил морем устаревшие двигатели. Свободная Арабская республика Революционного народа приобрела корпуса новых «Миражей», но не их начинку. Министр военно-воздушных сил заверил президента, что это, мол, не имеет значения, потому что народ никогда об этом не узнает. Полковник повесил министра ВВС в пустующем ангаре и не сказал своему народу, что их новые самолеты не в состоянии бомбить Тель-Авив, если потребуется это сделать завтра.

Ночь, о которой мы упомянули, была поистине ужасной. Из всех воинских частей Барака отобрал пятьдесят солдат в десантный отряд коммандос, предназначавшийся для тайных ночных нападений на территорию Израиля. Они уже прошли курс обучения, и теперь им предстояла ночная тренировка, имитирующая секретную операцию – штурм пещер, расположенных в окрестностях Даполи и напоминающих пещеры на Иудейских высотах. Президента сопровождал французский посол, пожелавший видеть, как будут избивать евреев. Избиение должно было быть, разумеется, чисто символическим, поскольку те немногие евреи, которые жили в Лобинии, или бежали из страны, или были растерзаны разбушевавшейся толпой. Полковнику вспомнился чернокожий писатель, встретивший в Тель-Авиве арабского фермера, у которого не слишком исправно работала оросительная система. «Я знаю, что значит быть арабом среди евреев», – сказал ему писатель, давая понять, что не симпатизирует еврейским землевладельцам.

«Ему надо было испытать на себе, что значит быть евреем среди арабов», – засмеялся один из министров. Улыбнулся и Барака. В качестве призов за последнюю проигранную арабами войну члены его кабинета получили в подарок от иракских, сирийских и марокканских солдат уши и носы, отрезанные у израильских военнопленных. Когда сирийский посол предложил полковнику нос, Барака нанес ему пощечину.

«Неужели ты думаешь, кретин, что евреи будут сражаться с меньшим упорством после этой бессмысленной резни? – сказал он и, подумав, добавил: – Я теперь уверен, что дело правоверных мусульман победит, потому что на нашей стороне все отбросы человечества. Мы всегда будем иметь численное превосходство».

Лучи прожекторов шарили вдоль пещер в окрестностях Даполи; коммандос прокладывали себе путь среди скал. Один из генералов предложил план учебной атаки. Расстановка сил была следующая: правительство Израиля бежит из Тель-Авива, его заманивают в пещеры. Осажденные Голда Меер, Моше Даян и генерал Шарон просят пощады, угрожая в противном случае сравнять с землей Мекку с помощью атомного оружия, предоставленного им этой треклятой Америкой.

Хриплые мегафоны разъяснили обстановку в песчаной темной пустыне, раскинувшейся под кристально чистым небом. Французский посол сказал, что ему никогда еще не приходилось видеть такого неба. Люди в серой военной форме карабкались по скалам; сверху им спустили веревки. В темноте слышались приглушенные голоса. Генерал разъяснил в мегафон тактическую задачу: внезапным броском захватить евреев в пещерах, раньше чем они успеют сбросить на Мекку атомную бомбу.

– Я не понимаю, полковник, – сказал французский посол, потягивая переслащенный напиток с запахом миндаля (алкоголь в Лобинии был запрещен). – Если члены израильского правительства уже пойманы в ловушку, нужно ли продолжать войну до полного уничтожения? Нужно ли вам преследовать евреев?

– Если хотите знать правду, я не собираюсь истреблять евреев или уничтожать Израиль. Лучшее, что было у нас во все времена, это Израиль, а лучшее, что было у них, – это мы.

– Но помилуйте, полковник! Зачем Израилю нужны арабы?

– Без нас они давно уже имели бы у себя гражданскую войну. Фракции, фракции без числа, одна внутри другой. Раввины забрасывали бы камнями специалистов, те стреляли бы в генералов, а генералы – во всех прочих. Запомните мои слова: евреи – очень несговорчивый народ, и их объединяет только угроза истребления. В этом все дело.

Заметив изумление на лице поела, Барака решил, что виной тому – имитация криков ужаса в пещерах, и потому продолжал развивать свою мысль:

– Гитлер создал еврейское государство, и мы сохраняем это положение. Если бы не было Израиля, вы вряд ли услышали бы сейчас слово «араб». Существовали бы египтяне, кувейтцы, хашимиты, сунниты, лобинийцы, но только не арабы. Вот почему я хочу наладить сотрудничество между арабскими странами, пока еще существует Израиль как объединяющий нас фактор. Если завтра, не дай Бог, будет заключен мир с Израилем, прощай тогда единство арабов. В этом случае нам никогда не добиться прогресса – ни в техническом, ни в социальном отношении. Без Израиля мы обречены на взаимные распри.

Посол широко улыбнулся в ответ.

– А вы, оказывается, мудрый человек, полковник.

– Чтобы быть мудрым, достаточно не быть таким глупым, как все остальные – это сказал когда-то наш король. Но он был глупый, и теперь мы живем без короля.

– Знаете, это изречение родилось не в Лобинии, – заметил посол. – Удивительно, однако, что оно дошло сюда. Согласно старинным французским хроникам, существовала некогда династия наемных убийц, которые…

Внезапно в одной из освещенных прожектором пещер раздался душераздирающий вопль. Полковник, посол и сопровождающие их лица сидели в задней части открытого грузовика-платформы, держа в руках бокалы с ароматным напитком. Все разговоры смолкли, и во внезапно повисшем молчании ночи, пахнущей выхлопными газами и оружейной смазкой, крик прозвучал особенно страшно.

Пещеры находились менее чем в семидесяти пяти ярдах, и все присутствующие ясно увидели коммандос со связанными руками, мечущегося у входа в пещеру. Его крик перешел в стон, затем – в непрекращающееся, рвущее душу рыдание. Никто не двигался, и всем теперь было видно, что руки у него вовсе не были связаны за спиной, как это показалось сначала. Он безостановочно крутился на одном месте, почти в беспамятстве, и все убедились, что рук у него не было вовсе – кто-то обрубил их ему от самых плеч.

Все изумленно молчали. Полковник приказал медикам подойти к пострадавшему, и десятки голосов громко повторили его приказание.

– А-а-а! – новый стон рассек ночную тьму; другой коммандос подполз к выходу из пещеры и замер в неподвижности. Потом послышался хриплый вздох и из пещеры показалась голова – будто выкатился обтянутый кожей огромный лимон; она глухо стукнулась о базальт, и только тогда все поняли, что у этого второго коммандос, который выполз из считавшейся пустой пещеры, нет ног.

– Вперед, в атаку! – закричал командир десантного отряда и нырнул за прожектор.

Все остальные тоже попрятались, как сумели. Кто-то открыл огонь по пещере, и пустыню разорвали звуки выстрелов из автоматического и полуавтоматического оружия. Пули со свистом летели в пещеру, ударяясь о каменные стены и поражая засевших там своих же коммандос.

Все закончилось только тогда, когда полковник собственноручно стукнул одних стрелков по шее, других пнул ногой, чтобы не валяли дурака в присутствии иностранцев и не разбрасывали амуницию, будто зеленые новобранцы. И тут обнаружилось, что пятнадцать коммандос изувечены. Убийца явно не пользовался ножом: нож достаточно острое оружие и, расчленяя суставы, не оставляет волокнистых полос из остатков мышц я сухожилий.

Раненых наспех погрузили в машину «скорой помощи», которая сопровождала отряд для придания учениям большего правдоподобия: в нее предполагалось погрузить мнимые тела Голды Меер, Моше Даяна и генерала Шарона, чтобы отвезти их на свалку. Теперь эта машина, в которую забыли положить лекарства и медицинское оборудование, должна была везти подлинных арабских коммандос в госпиталь.

– Эй, шофер! Вези наших славных воинов с ветерком в Диполи к славе! – крикнул командир. Не услышав ответа, он решил, что нерадивый шофер, как всегда, спит, и побежал, увязая в мягком белом песке, на щебеночную дорогу.

Однако шофер не спал. Голова его склонилась на грудь, шейные позвонки были сломаны. К рубашке был приколот конверт с надписью: «Лично полковнику Бараке».

Конверт вручили адресату. Не вскрывая его, он сел в джип и велел везти себя в город. Все остальные, тесной группой, с оружием на изготовку, стояли до самого утра. Только когда забрезжил рассвет, они медленно тронулись по дороге в столицу, растянувшись длинной колонной, которую замыкали машины – их беспорядочная цепочка рассекала пустыню, точно черный пунктир.

Вернувшись в свою резиденцию – бывший дворец короля, Барака несколько раз перечитал записку. Потом он снял военную форму, надел белый шерстяной бурнус, доставшийся ему от отца, а тому – от деда, сел в английский, вездеход, «лендровер», и направился в пустыню.

Он ехал все дальше и дальше, углубляясь в пески. Слева от него располагались громадные хранилища нефти, приготовленной для отправки за границу. Потом он свернул на юг по темной асфальтовой дороге, покрытие которой, размягченное за день палящим солнцем, еще не успело затвердеть. Дорога шла через сплошные пески – ни фермы, ни домика, ни даже деревца не встречал взор, не говоря уже о какой-либо фабрике.

Полковник знал: стоит какому-нибудь чужеземцу удобрить эту землю, посадить дерево, пробурить скважину и достать воду, посеять хлеб и собрать урожай, как сразу же начнутся протесты на национальном уровне – по той единственной причине, что чужеземец сделал то, чего лобинийцы сделать не в состоянии. Хорошо бы создать здесь другой Израиль, поближе к дому, чтобы играть на зависти своих людей. Что сделал Израиль для Египта? Он вынудил его к ведению хотя и половинчатых, но вполне компетентных военных действий – впервые после поражения, нанесенного хеттами за много веков до Рождества Христова. А если бы Египет стер Израиль с лица земли, то снова погрузился бы в спячку.

Успехи в военном деле стимулируют развитие промышленности и сельского хозяйства. Это – единственная надежда для Лобинии, и он, полковник Барака, – единственный, кто может ее осуществить. Без излишней скромности он признавал эту простую истину, а раз так, то ему было необходимо выжить. Вот почему он поехал в пески.

Дорога имела форму полумесяца, но это было незаметно для глаз путника, устремленных вперед. Она изгибалась постепенно, поднимаясь с одного невысокого холма на другой, и только в самом ее конце был заметен изгиб.

Еще не развиднелось, когда машина президента изменила направление движения, следуя этому изгибу. Справа от шоссе теперь были горы, которые местные жители называли Лунными. Иностранцы дали им другое, латинское название; и потому мир знал эти горы под таким названием, под каким и хотел знать их. У самого полковника с ними было связано многое: однажды, будучи еще молодым офицером, он заблудился здесь и, плутая в горах, наткнулся на племя диких горцев. Он предложил им продукты, если они покажут ему дорогу. В этих горах за все нужно было платить.

Когда он добавил им продуктов, один мудрый старик из племени захотел во что бы то ни стало показать ему «еще одну дорогу». Речь шла о предсказании. Только на это потребуется время, сказал мудрец. Гость должен подождать.

Барака вежливо извинился и ушел в указанном направлении. Оно оказалось верным.

Спустя годы поздно вечером у армейской палатки, где шло тайное ночное совещание военных, появился оборванный мальчик.

Барака услышал шум и выбежал наружу с револьвером в руке. Охранники схватили мальчугана. Когда полковник потребовал объяснений, стража рассказала, что на их территорию проник горец. Охранники задержали его – пусть не сует свой нос, куда не следует.

Барака всмотрелся в изможденное лицо мальчишки. Его ноги и руки были черными после трудной дороги. Он проделал долгий путь, оставивший неизгладимый след на его лице и, несомненно, сокративший его жизненный срок.

«О, Барака! Я пришел к тебе с поручением, – вскричал мальчик. – За твою дополнительную еду тебе полагается предсказание».

Барака приказал стражникам отпустить мальчика. Тот кинулся к его ногам, пытаясь их поцеловать; Барака его поднял.

«Когда-нибудь наступит такой день, когда на этой земле человек не будет целовать ноги другого человека», – сказал полковник.

К тому времени из палатки вышли генералы и стали за его спиной, разглядывая пришельца и перешептываясь меж собой. Скоро все уже знали, что мальчик принадлежит к племени прорицателей. Один генерал пошутил, что рад видеть такого оборванца, никто не скажет, что он заслан сюда королем Адрасом, так как его приближенные всегда разодеты в пух и прах.

«О, Барака, через много лет я принес тебе предсказание – в уплату за ту еду, которую ты нам дал».

«Говори!» – приказал полковник.

«О, Барака! Твои враги охвачены жаждой истребления. Ты должен выступить сегодня ночью, и тогда ты сядешь на высокий трон».

Генералы примолкли. Откуда было известно кому-то, помимо них самих, что они замышляют революционное выступление против короля?

Барака смотрел на мальчика, не находя слов. Наконец он сказал:

«Я не хочу садиться ни на какой трон. Я хочу не править этой страной, я хочу служить ей!»

Один из генералов презрительно фыркнул: очень ух кстати пришлось предсказание! На совещании Барака ратовал за немедленную революцию, но многие генералы были склонны к выжиданию. И вот, откуда ни возьмись, этот пророк. А было ли такое, что Барака когда-то плутал в горах?

Кровь бросилась полковнику в голову, и он выхватил револьвер, чтобы стереть улыбку с лица генерала. Он отдавал себе ясный отчет в том, что на этот раз его гнев сослужит ему добрую службу, хотя обычно бывало наоборот.

Он выстрелил генералу в рот, другую пулю всадил в переносицу. Краем глаза он видел, как тот падает наземь, – лопнувший баллон, у которого вытекает кровь.

«Кто не со мной, тот против меня!» – прорычал полковник. В ту же ночь военные одержали победу над правительством Лобинии. Им ничего не оставалось, как пойти за человеком, у которого было оружие и который был готов рисковать жизнью, пользуясь тем, что король находится в Швейцарии вместе с начальником штаба ВВС, с которым он не решается лететь обратно в Лобинию.

Когда стало ясно, что король не вернется, завоевания революционного народа были упрочены. В известных кругах ходил анекдот, что некто, по имени Кэллен Пет из Джерси-Сити, с помощью бутылки «Сигрэмса» сделал больше для исторического переворота на Среднем Востоке, чем все самолеты «Мираж», вместе взятые.

Это было четыре года назад. Помнится, была жаркая ночь, не в пример сегодняшней – сейчас полковник просто закоченел в открытой машине. Он достал фляжку с водой и напился. Нагревшаяся за день вода была приятной. У большого верстового камня Барака свернул вправо. Президент велел построить здесь дорогу в виде гигантского полумесяца – якобы в религиозных целях, а на самом деле он хотел облегчить горцам путь в столицу. Он не хотел, чтобы такое путешествие стоило жизни еще хотя бы одному юноше. Однако, насколько ему было известно, ни один человек из того племени ни разу не ступил на эту дорогу ногой.

Но вот машина поехала по песку и камням. Барака испытал чувство облегчения – оттого, что прекратился этот бесконечный монотонный бег колес по ровному покрытию шоссе.

Проехав еще пятнадцать миль по высохшей балке, орошаемой дождями не чаще, чем два раза в год, он почувствовал, как кто-то впрыгнул в медленно ползущий вездеход. Человек этот схватил полковника за горло и оторвал от руля.

Когда Барака ступил на землю, стоять он не смог – у него затекли ноги от многочасового сидения за рулем. Он ощутил холодное дуло пистолета у своего виска, и кто-то забрал у него оружие. Вдохнув выхлопные газы «лендровера», стоявшего на песке, он понял, что мотор работает.

– Не двигаться, европейская свинья! – сказал кто-то над ним.

Он поднял голову, чтобы посмотреть, кто произнес такие слова, но ударом пистолета сразу же был опрокинут обратно в грязь.

– Я – араб, бедуин, – сказал Барака. – Сын бедуина, внук бедуина. В моем роду все бедуины, на много поколений и на много веков назад.

– Ты смахиваешь на итальянца.

– Я не итальянец, в моих жилах нет ни капли итальянской крови, – сказал Барака с надеждой, что его поймут. – Я ищу мудреца.

– Мудрецов у нас много.

– Он называет себя Бактаром.

– Бактара давно уже нет в живых. Пятнадцать лет, как умер.

– Но это невозможно! Всего четыре года назад он прислал мне предсказание – за подаренную мной еду.

– Значит, ты – тот самый человек! Ступай за мной.

Барака почувствовал, что дуло отвели от его виска. Он поднялся, шатаясь на нетвердых ногах, в свете луны, падавшем на Лунные горы, называемыми во всем мире горами Геркулеса. Его повели по узкой тропинке, и он с удивлением увидел, как вокруг его машины бегают, точно песчаные жуки, женщины, вытаскивая из нее одеяла, ружье, патронташ, фляжки. Никто не позаботился заглушить мотор. Он понял, что эти люди оставят двигатель включенным, и он будет работать, пока не кончится бензин, а значит, он, полковник Барака, погибнет без горючего на дороге, построенной в песках, под которыми таятся запасы нефти, исчисляемые в биллионах баррелей. Это было трудно себе вообразить.

Какое, к черту, трудно! Очень даже просто. Правда, в машине есть большой запасной бак, однако и его может не хватить, если расходовать горючее вот так, зря. Того, что у него останется, может хватить ровно на то, чтобы вернуться на шоссе. При ста тридцати градусах по Фаренгейту это означало бы верную смерть.

– Позвольте мне вернуться назад и выключить мотор.

– Назад ты не пойдешь, только вперед. А ну, шагай!

– Очень вас прошу. Я дам вам большую награду.

– Вперед, говорят тебе!

И Муаммар Барака, которого весь мир знал как правителя этой страны, начал карабкаться вверх по крутой каменистой тропе, обдирая руки и колени. Захвативший же его человек преодолевал эти скалы безо всякого труда. В эти минуты Барака понял, что человек не только не правит землей, он ею и не владеет. Он всего лишь нечто преходящее на ее поверхности. Государства создают не пограничные столбы, их создают люди, устанавливающие и признающие определенные отношения.

Его привели к небольшому костру, пламенеющему золотом в прохладной, омытой луной ночи. Человек в лохмотьях – эти люди все были в лохмотьях – сел у огня и жестом пригласил сесть президента.

– Четыре года ты правишь страной, Муаммар, и вот теперь пришел сюда, объятый страхом. Так я говорю?

– Да. Я ищу дорогу.

– А что ты дашь нам взамен?

Муаммар Барака втянул носом воздух и ощутил какой-то странный запах. В костре горели высушенные кизяки. Вокруг стоял запах человеческого кала и мочи. Президент уже успел привыкнуть к кондиционерам и душу, к автомобилям и телефону. Европейцы захватили его в плен – так надежно, как если бы он был заперт в железной клетке. Они завладели его душой, как и душами многих в этой стране. Если ему суждено выжить, он запретит и электричество, и ванночки для льда, и кондиционеры, кроме, разумеется, больниц. Там все это надо оставить. Мировое сообщество снова назовет его сумасшедшим, как было тогда, когда он ввел сухой закон, восстановил старинное наказание за кражу, заставил женщин снова носить баракан – длинную накидку, закрывающую всю фигуру и оставляющую отверстие только для одного глаза.

Но хотя он ввел все это, нефтяные запасы по-прежнему тают, а люди остаются все теми же. Он, их лидер, сидит в плену на каменистом склоне в Лунных горах, которые и через сто лет, когда нефть кончится, останутся горами Геркулеса, и люди будут все так же жечь кизяки, чтобы согреть себя.

– Что ты дашь нам взамен? – снова спросил оборванный старец.

– Я построил вам дорогу в Даполи. Я строил ее только для вас. Теперь вам не придется тратить на такое путешествие месяцы.

– Когда рабочие покрывали ее чем-то черным и гладким, нам было хорошо. Мы могли красть у них то одно, то другое. А теперь они ушли, и дорога нам стала ни к чему.

– Но вы можете добраться до столицы за несколько часов!

– Для этого нужна машина.

– Я пришлю вам машины.

– Тогда понадобится бензин, а у нас его нет.

– Я пришлю вам его.

– Лучше пришли нам жирных овец.

– Хорошо, я пришлю вам откормленных овец.

– Баранов или ярок? И сколько штук?

– Несколько сот, – сказал Барака, чувствуя, как в нем закипает глухое раздражение, словно он сидит на заседании кабинета министров.

– А точнее?

– Триста, – отрезал Барака.

– Сколько баранов и сколько ярок?

– Я пришлю вам по три сотни тех и других. А теперь давайте перейдем к делу. Я ищу путь.

– Где ты украдешь этих овец?

– Это неважно, я куплю их. – И, памятуя о недоверчивости горцев, добавил: – Я куплю их на те деньги, которые мы выручаем за нефть, добытую из-под земли.

– Выходит, ты украдешь их у земли. Мы ведь знаем тебя, Барака, как знаем и твое племя: вы никогда ничего не заработали за всю свою жизнь. Мы верим, что ты купишь нам овец – ведь это тебе ничего не будет стоить.

– Сегодня ночью я получил записку, – сказал Барака, доставая из кармана листок и поднося его поближе к огню. – Здесь сказано: «Согласно пророчеству, тебе грозит смерть. Только я могу тебя спасти». – Барака поднял глаза на старца.

– Только-то! О чем тебе беспокоиться, раз у тебя есть защитник?

– Кто бы он ни был, я знаю одно: он беспощадно убивает людей.

– Тогда считай, что тебе повезло.

– Я не хочу иметь дело с человеком, который убивает людей просто так, за здорово живешь. И что это такое – смерть согласно пророчеству?

– Ты сверг короля Адраса?

– Да.

– Он рассказывал тебе о наемном убийце-ассасине, который защищает права потомков великого халифа?

– Да.

– Ну так вот: пришло время заплатить за королевство, украденное у потомков великого халифа. Это старинная история, мы, горцы, знаем ее. Тем более вы, в вашей столице, где столько породистых лошадей, должны ее знать. У вас столько красивых шелков, сладких вин – вам полагалось бы знать эту легенду. Почему же вы ее не знаете?

– Но это всего лишь легенда! И почему я должен платить за что-то именно теперь?

– А почему бы и не теперь? Разве в том проклятии сказано, что ты должен умереть в тот самый день, когда захватишь корону? В тот самый месяц или в тот самый год?

– Нет, не сказано. – Голос Бараки прозвучал тускло и невыразительно. Он помолчал, глядя на пламя костра. Почувствовав голод, он попросил, чтобы его накормили, но получил отказ.

– Пророк Мухаммед никогда не жил в Лунных горах, но я дам тебе на прощание частицу его мудрости. Он говорил, и это записано в священных книгах, что тигр может быть только тигром; точно так же цыпленок может быть только цыпленком. Лишь у человека есть выбор – быть ему человеком или зверем. А теперь ступай, мы боимся оставлять тебя здесь. Ты навлечешь на нас проклятие.

– Я не уйду, пока ты не объяснишь мне свои слова.

– Ты встретишь смерть с Востока, но придет она с Запада. Ничто не может тебя спасти. Уходи, пока ты не навлек гибель на других.

Бараку отвели к машине, двигатель которой еще работал на последних каплях бензина, заправленного в первый бак. Он развернул автомобиль и стал выезжать задом из балки, но мотор заглох. Барака открыл краник запасного бака, однако горючее не пошло; поискал электрический фонарик, но он исчез. Свет передних фар стал меркнуть. У него была слабая надежда на то, что женщины унесли из машины не все съестное, но она не оправдалась. Он выключил свет и забрался под вездеход в надежде активизировать запасной бак вручную или же откачать из него бензин в первый бак. Голова его стукнулась о стальную стенку бака, покрытую густой смазкой пополам с песком, и он свалился на землю между скалой и шасси. Раздался глухой звук. Полковник Муаммар Барака, терроризировавший развитые страны постоянным повышением цен на нефть, сам оказался без горючего. И здесь, в Лунных горах, он начал понимать, что это значит – оказаться без горючего и без тепла.

Кляня на чем свет стоит людей из племени, поставивших его в такое положение, он вдруг услыхал какой-то странный голос, высокий и визгливый:

– Не стоит их осуждать – они напуганы. Им явился дух, рассказавший, что тебя ожидает.

Барака с трудом выбрался из-под машины и огляделся. Он увидел лишь голые скалы, залитые ярким светом полной луны. И ни души вокруг. Вдруг он услышал, как тот же голос сказал:

– Ты очень глупый, Барака, совсем глупый. Неужели ты думаешь, что можно уберечься от предначертаний судьбы, прибежав назад? Повторяю еще раз: только я один могу тебя спасти.

– Это ты убил моих коммандос?

– Да.

– Это ты потребовал выплатить пособия семьям Филбина и Мобли?

– Да.

– Почему ты хочешь меня охранить?

– Если честно, я этого не хочу. Твоя жизнь ничего для меня не значит. Мне нужна та белая свинья, которую я жду. И еще тот, кто выдал бесценные секреты Синанджу белому человеку. Я жду их обоих.

– Они из легенды?

– Мы все оттуда.

– Ну что ж! – заметил полковник. Он уже принял решение: надо пойти на все, заплатить любую цену, чтобы получить защиту. Легенды не обязательно сбываются. Он помедлил немного, затем сказал: – Если ты хочешь спасти мне жизнь, то, надеюсь, знаешь, как выбраться отсюда.

– Конечно. Поднимись на этот холм, там ты найдешь несколько полных канистр.

– Как ты здесь оказался? Где твой транспорт?

– Не твое дело, чумазая харя. Ступай!

– Помоги мне принести канистры.

– Принесешь сам, полковник. Больше ты ни на что не годишься. Ни происхождение, ни богатство – если человек не заработал его сам – не являются мерилом его ценности, важно то, что человек научился делать. Только мастерство определяет его истинное достоинство. Ты мало что умеешь. Давай неси!

Канистры были немедленно принесены. Мнимый правитель страны наполнил бак, а когда он вывел машину из балки, хрупкая фигурка скользнула в кабину и уселась рядом с ним. Посмеиваясь, человечек положил полковнику на колени его револьвер. Когда они выехали на шоссе и машина пошла плавно. Барака как следует разглядел лицо того, кто сидел рядом с ним. Это был азиат не слишком крепкого сложения. Волосы черные, прямые и длинные, улыбка почти любезная.

Продолжая править одной рукой, другой Барака схватил револьвер и направил дуло в улыбающееся лицо.

– Никогда не называй меня больше чумазой харей! – гневно вскричал он.

– Положи свою пушку, чумазая харя.

Барака нажал на спусковой крючок. Блеснуло яркое белое пламя. Когда ослепленный полковник, поморгав глазами, снова обрел способность видеть, в поле его зрения оказалось все то же улыбающееся лицо. Каким-то непонятным образом Барака промахнулся.

– Я кому велел положить оружие, чумазая харя?

– Пожалуйста, не зови меня так.

– Вот это другой разговор. Теперь я подумаю. А тебе тоже следует знать имя своего нового хозяина. Меня зовут Нуич. Ты будешь приманкой в моей мышеловке. Ты и нефть твоего дикого народа. Она очень важна, гораздо важнее, чем ты сам.

– Так что с нефтью? – спросил Барака.

– С завтрашнего дня ты ее отключишь. Больше ты ее продавать не будешь.

Глава восьмая

Послеполуденные развлечения Чиуна – просматривание излюбленных «мыльных опер» – наконец закончились. Он неспешно встал с ковра, где сидел в позе лотоса, столь же плавно повернулся и посмотрел в сторону задней стены гостиничного номера, где Римо выполнял свои упражнения.

По всегдашней привычке Чиун оставил телевизор включенным. Выключать его – дело слуг, на роль которых подходят китайцы и ученики. Римо выключит, когда освободится.

Ученик стоял вниз головой у задней стены, не касаясь ее. Ноги были обращены к потолку, руки разведены в стороны. Он удерживал свое тело на двух указательных пальцах.

Неловким движением он поднял голову и посмотрел на наставника.

– Как считаешь, Чиун? Сойдет?

– Попробуй стать на один палец, – сказал учитель.

Римо осторожно переместил центр тяжести таким образом, чтобы его тело опиралось на правый указательный палец; потом оторвал левую руку от пола.

– Ха-ха! – торжествующе закричал он. – Что ты об этом скажешь, папочка?

– У вас есть циркач, который тоже умеет это делать. А теперь – подскоки.

– Какие еще подскоки?

– Попробуй подскакивать на пальце.

– Хорошо. Как тебе будет угодно.

Римо напряг сухожилия на запястье, потом немного ослабил напряжение. Его тело чуть-чуть опустилось на пальце. Тогда он резко напряг сухожилия до предела. Внезапное это движение приподняло его тело на несколько дюймов над полом. Он проделал это еще раз, и еще, все время убыстряя темп. На четвертой попытке сила инерции движения, направленного вверх, оторвала его указательный палец примерно на дюйм от пола. Он снова опустился на этот палец, но слегка покачнулся, благодаря чему центр тяжести сместился и равновесие было нарушено. Его ступни ударились о стену и отскочили; сгруппировавшись, он мягко упал на ковер.

Римо кинул смущенный взгляд в сторону Чиуна, но тот сидел к нему спиной, снова уставившись в экран телевизора.

– Я упал, – сказал ему Римо.

– Тсс!.. – оборвал его Чиун. – Подумаешь, важность.

– Но у меня не получилось. Что я сделал не так?

– Не мешай, – сказал Чиун. – Я должен это послушать.

Римо поднялся на ноги и подошел к наставнику, чье внимание было поглощено программой новостей. Бесстрастный голос диктора вещал:

«Комментируя прекращение поставок нефти в Соединенные Штаты, президент Барака назвал это реакцией Лобинии на непрекращающуюся поддержку Израиля Соединенными Штатами».

Чиун взглянул на Римо.

– Кто такой этот Барака?

– Не знаю толком. Кажется, президент Лобинии или что-то в этом роде.

– А что с королем Адрасом?

– Адрас, Адрас… – Римо наморщил лоб. – Ах да! Его свергли. Барака занял его место.

– Когда? – требовательно спросил Чиун.

Римо передернул плечами.

– Три… нет, четыре года тому назад.

– Тьфу, птичье дерьмо!.. – выругался Чиун. Его рука метнулась к телевизору и резко нажала на выключатель. Затем Чиун обратил на Римо светло-карие пылающие гневом глаза.

– Почему же ты мне ничего не сказал?

– О чем?

– Об этом Бараке. О короле Адрасе.

– А что я должен был тебе сказать? – удивился Римо.

– Что Барака сверг короля. – Чиун смотрел на ученика, не находя слов от возмущения. – Ну ничего, – сказал он наконец. – Как я понимаю, мне придется все делать самому. Разве можно положиться в чем-нибудь на бледный лоскут свиного уха? Никто мне ничего не рассказывает. Пусть будет так – я и сам прекрасно со всем справлюсь.

Он повернулся и отошел от Римо.

– Можешь ты мне сказать, что все это значит? – спросил Римо.

– Тихо! Укладывай свои вещи, мы едем.

– Но куда? Не мешало бы и мне знать.

– В Лобинию.

– Зачем?

– У меня там дело. Но ты не беспокойся, я не собираюсь просить у тебя помощи. Я сделаю это сам. Я уже привык все делать сам.

Он повернулся и вышел в другую комнату, оставив Римо в полном недоумении.

– О Господи! Спаси нас и помилуй, – повторил он несколько раз.

Тридцать шесть часов спустя Римо уже сидел напротив доктора Смита в машине с кондиционером на парковочной стоянке в международном аэропорту имени Джона Кеннеди, где владельцы грузовых самолетов подсчитывали теперь не украденные капиталы, а законные прибыли. У Римо была с собой небольшая дорожная сумка с надписью «Эйр Франс». Он посмотрел на часы.

– Я не давал вам распоряжения лететь на Восток, Римо, – говорил Смит. – Мы должны были встретиться на Побережье.

– Но я уже был в пути, улетаю за пределы страны.

– Сейчас не время для отпуска, Римо. Дело, связанное с нефтью, очень серьезное. Примерно через месяц наша страна будет испытывать такой дефицит горючего, что может развалиться вся экономика.

Римо выглянул из окна машины и посмотрел на самолет.

– Я многого не понимаю, Римо. Нам не удается ни за что зацепиться. Это только предчувствие, но мне кажется, что за убийствами ученых стоит Барака либо одна из наших нефтяных компаний.

Римо наблюдал, как волны горячего воздуха, выходящие из задней части реактивного самолета, искажают ландшафт за широкой летной полосой.

– Да, – продолжал между тем Смит. – Я не удивлюсь, если окажется, что здесь замешана «Оксоноко». Вы когда-нибудь слышали это название? – Он сделал паузу, но ответа не получил. – Римо, я задал вам вопрос: вы слышали когда-нибудь о компании «Оксоноко ойл»?

– Спросите меня, водил ли я когда-нибудь автомобиль.

– Великолепно. Как я уже сказал, я не знаю, кто именно – Барака или эта компания, – но я чувствую, что кто-нибудь из них.

– Что вы сказали? – рассеянно переспросил Римо.

– Я говорю, что кто-нибудь из них стоит за убийствами американских ученых, которые занимаются нефтью.

– Ах, вы об этом… – сказал Римо. – Можете не беспокоиться, я знаю, кто за ними стоит.

Смит был ошарашен.

– Вы знаете? Кто же?

Римо покачал головой.

– Если я скажу, вы мне не поверите. – Он наблюдал, как поднимается в воздух другой самолет. – У вас все? Я хочу успеть на посадку.

– О чем, черт возьми, вы говорите, Римо? Вам надо выполнять задание.

Римо посмотрел на Смита и сказал:

– У вас плохо с нервами, Смитти. Приходите сюда и заводите разговоры: может, то, а может, се. А что, если эти покушения организовали марсиане?

– Как вы додумались до такого? – удивился Смит.

– Если не найдем новых источников энергии в самом ближайшем будущем, у нас не останется горючего для ракет и нам поневоле придется перестать загрязнять космос. Нет, определенно это марсиане. Я займусь ими в начале марта.

С этими словами Римо вылез из машины и направился в зал для посадки. Смит последовал за ним, однако вне машины ему пришлось говорить с оглядкой. Римо было все равно – его взгляд рассеянно блуждал где-то поверх Скалистых гор.

Здесь ему открылась простая истина: он работает на Смита и его организацию не потому, что имеет моральное превосходство над своими противниками; он делает это потому, что должен это делать. Чиун заключал много контрактов в своей жизни, а он, Римо, может себе позволить один-единственный, потому что так надо. Он это понял, глядя на горы. Он никогда не станет таким, как Мастер Синанджу, потому что он не Чиун. Он, Римо, – человек, который может быть только тем, чем он может быть. Точно так же Чиун есть Чиун.

А Смит продолжал молоть вздор:

– Это – приоритетная задача, Римо. Положение критическое.

Римо перескочил на тротуар, запыхавшийся Смит еле нагнал его. Большая группа хмурых людей – и молодых, и таких, кому уже далеко за сорок, – торжественно проследовала в здание аэропорта. На некоторых девушках были просторные блузы без рукавов, на парнях – широкие мятые брюки и спортивные рубашки или же форменные костюмы. У некоторых были значки с надписью: «Третий международный Конгресс молодежи». Римо удивляло большое количество сорокалетних юношей, которые шли во главе этой маленькой армии, прокладывавшей себе путь в здание вокзала.

– Мы не можем разговаривать здесь, – возопил Смит.

– Вот и хорошо, – сказал Римо, которого это вполне устраивало.

– Давайте пойдем обратно в машину.

– Давайте не пойдем.

Они вошли в здание вокзала. Чиун был уже там. Он удобно устроился на круглой дорожной подушке в окружении своих сундуков, аккуратно расставленных вокруг него. Каждый раз, когда кто-нибудь нечаянно или по небрежности задевал одно из ярко разрисованных сокровищ, тут же слышался короткий крик боли, и пострадавший уходил, хромая, – казалось, его пребольно ужалила в икру пчела. Чиун сидел с невинным видом и как ни в чем не бывало: его длинные руки двигались так молниеносно, что никто этого не замечал. Мастеру Синанджу очень не нравилось, когда кто-то задерживался у его добра.

– Рад видеть вас здесь, Чиун, – сказал Смит. – Никак не могу убедить вашего подопечного остаться. – Он кивнул головой на Римо, который с равнодушным видом стоял рядом с ними, наблюдая за участниками Третьего международного Конгресса молодежи.

– Убеждать несведущего человека – все равно что возводить здание на песке, – сказал Чиун.

Затем он рассыпался в изъявлениях верности и преданности Дома Синанджу императору Смиту. Но когда Смит повторил, что хочет от наставника, чтобы тот уговорил Римо остаться в Америке и выполнить задание КЮРЕ, Чиун извинился: он плохо понимает по-английски. Единственное, что всегда получалось у него хорошо, так это слова: «Хвала императору Смиту!» Его английский так и не улучшился, пока они шли до «Боинга-747», на широких белых боках которого голубой краской были выведены буквы «Эйр Франс».

Чиун лично проследил за погрузкой четырнадцати мест своего багажа, то суля большое вознаграждение, то угрожая всеми земными карами, если только его драгоценные сундуки пострадают.

– Не разрешайте ему ехать! – кричал Смит Чиуну, который семенил вокруг сундуков в своем желтом халате, развевающемся, точно флаг на ветру.

– Хвала императору Смиту! – произнес Чиун, направляясь к трапу.

Оттесненный довольно бесцеремонно нахлынувшей толпой участников Третьего международного Конгресса молодежи, Смит повернулся и оказался лицом к лицу с Римо.

– Римо, вы обязаны выполнить это задание! Оно не терпит отлагательств, – сказал Смит.

Римо прищурился, будто видел своего собеседника впервые.

– Послушайте, Смитти. Я знаю, кто стоит за теми убийствами.

– Тогда почему вам не направиться за ним? Почему вы уезжаете отдыхать?

– Во-первых, я уезжаю не отдыхать, а во-вторых, мне не надо его искать. Он сам меня найдет, где бы я ни был. До свидания.

Смит бросился к справочному бюро.

– Куда направляется этот самолет? – спросил он клерка.

– Официально – в Париж. Прямые полеты в Лобинию не разрешаются.

– Но он летит именно туда?

Клерк понимающе улыбнулся.

Смиту стало легче. Должно быть, Римо что-то знает, иначе зачем бы ему лететь в Лобинию? Убийцы, наверное, были наняты Баракой. Он уже вышел было наружу, довольный полученной информацией, но вдруг повернул назад.

– Могу я ознакомиться со списком пассажиров? – спросил он у клерка.

– Разумеется, сэр. – Клерк протянул ему список.

Смит заметно успокоился, когда узнал о местонахождении самолета. Когда же он просмотрел список пассажиров, лицо его озарилось улыбкой, что случалось очень и очень редко. Внизу, в самом конце списка, значилось хорошо известное ему имя: Клайтон Клогг, президент компании «Оксоноко ойл».

Глава девятая

– Хочу, чтобы на нас напали воздушные пираты и украли вместе с самолетом! – Девушке, сидевшей рядом с Римо, приходилось кричать, чтобы перекрыть шум моторов. При этом у нее колыхались торчащие под тонкой белой рубашкой груди. – А вы хотите?

– Зачем? – сказал Римо, смотревший мимо головы Чиуна в окно.

Чиун непременно захотел сесть у окна: если вдруг оторвется крыло, надо вовремя уследить за этим, чтобы успеть вознести молитвы предкам.

– Для меня это единственный выход, – пожаловался он. – Если же я буду ожидать, чтобы ты сообщил мне о чем-нибудь, я никогда ничего не узнаю.

– Тьфу, пропасть! – проворчал Римо. – Я же не представлял, что тебя интересует Лобиния. Откуда мне может быть известно, что тысячу лет назад Дом Синанджу заключил с кем-то какой-то контракт? Сделай одолжение, запиши, с кем у вас имеются соглашения, а я найму классных ищеек, чтобы следить за ними.

– Теперь уже поздно раздавать глупые обещания и оправдываться, – сказал Чиун. – Я понял, что придется всем заниматься самому.

Первое, что он сделал, придя к этому выводу, было решение занять место не иначе как у окна, где он и сидел теперь, не отводя напряженного взора от крыльев воздушного лайнера, которые, на взгляд Римо, и не думали падать.

– Зачем вам понадобились воздушные пираты? – снова спросил Римо, повысив голос, чтобы быть услышанным за шумом моторов и звуками музыки, доносившейся вместе с громкими криками из носовой части самолета.

– Это безумно интересно! – сказала девушка. – Мы ведь и сами собираемся сделать что-то реальное. Принять участие, так сказать.

– Участие в чем? – не понял Римо.

– В борьбе за освобождение Третьего мира. Вы что, никогда о нем не слышали? Палестинские беженцы… Они хотят вернуть свою землю, отнятую у них империалистами, грязными сионистскими свиньями. Будь они прокляты, иудействующие подонки! Вы знаете, ведь они забрали у палестинцев лучшие земли: леса, озера, плодородные поля…

– Насколько я знаю, – сказал Римо, – когда Израиль получил эти земли, там был только песок. Его и сейчас там хватает. Почему бы беженцам не взять себе свой кусок пустыни и не вырастить там что-нибудь?

– Все ясно – вы заражены этой свинячьей сионистской пропагандой. Деревья там были. Каждый, кто думает иначе, подкуплен ЦРУ. Давайте познакомимся: меня зовут Джесси Дженкинс. А вас?

– Римо.

– А фамилия?

– Гольдберг.

Девушка, похоже, пропустила мимо ушей еврейскую фамилию.

– Зачем вы летите в Лобинию? Вы придете на Конгресс молодежи?

– Не знаю, – сказал Римо. – Надо заглянуть в свою программу. Помнится, в понедельник, с двух до четырех, у меня поездка в пустыню. Во вторник весь день – осмотр песков. В среду надо бы посмотреть на дерево, имеющееся в Лобинии. В четверг – дюны… Не думаю, что у меня будет свободное время. В Лобинии полно всяких достопримечательностей, особенно если вы любите песок.

– Нет, кроме шуток, вы должны прийти на наш форум. Это будет потрясающе: молодежь всего мира съедется в Лобинию, чтобы нанести сокрушительный удар по империализму. Чтобы сообща поднять голос в защиту мира во всем мире,

– А начать вы хотите, конечно, с разгрома Израиля? – спросил Римо.

– Конечно! – раздался поблизости мужской голос.

Римо впервые отвернулся от окна, чтобы взглянуть на того, кто говорит. Попутно его глаза задержались на девушке. Это была негритянка с характерным разрезом глаз, с гладкой, лоснящейся кожей, черной, как антрацит. Черты лица у нее были тонкие и изящные. Девушка была красива, несмотря на темный цвет кожи.

Немного позади них по другую сторону прохода сидел мужчина, вмешавшийся в их разговор. На нем был темный комбинезон и тенниска не первой свежести, вокруг шеи – черно-белый воротничок католического священника. Он выглядит как белая пародия на зомби, подумал Римо.

– Вы что-то сказали, монсеньор?

– Я не монсеньор, а всего-навсего парижский аббат. Отец Гарриган. Я пострадал…

– Это ужасно! – перебил его Римо. – Никто не должен страдать.

– Я пострадал от рук тех реакционных элементов в нашей церкви и в нашем обществе, которые призывают к кровопролитию. Гнусные поджигатели войны!

– Как, например, Израиль?

– Вы правы, – сказал отец Гарриган, опуская очи долу с тем грустным выражением, которое, вероятно, выработалось у него благодаря постоянному чувству жалости к себе. – Ох, уж эти мне сионистские свиньи! Я хотел бы сжечь их всех заживо.

– Кто-то уже пытался это сделать, – напомнил Римо.

– Разве? – удивился отец Гарриган, как если бы он никогда не слышал о ком-то, у кого хватило дерзости украсть его – и только его – идею. – Кто бы он ни был, но если бы он довел это дело до конца, у нас не было бы сейчас никаких проблем.

– Я горячо сочувствую тем двумстам миллионам арабов, которых обидели три миллиона евреев, – сказал Римо.

– Чертовски верно! – подхватил отец Гарриган. – Этот узел нельзя развязать без кровопролития. – Он так энергично закивал головой, что его седые локоны выбились из-под шапочки и упали на лоб. Он отвел свои светло-голубые глаза от Римо и посмотрел в носовую часть самолета, где делегаты Конгресса молодежи развлекали друг друга в проходах между рядами кресел под звуки единственной расстроенной гитары.

Римо повернулся к Джесси Дженкинс и внимательно ее оглядел. На вид ей было где-то около тридцати.

– Пожалуй, вам уже немного поздновато путешествовать в такой компании, – сказал он.

– Говорят, женщине столько лет, на сколько она себя чувствует, а я чувствую себя юной. О, как мне хочется, чтобы нас украли!

– На это нет ни малейшего шанса.

– Почему?

– Как почему? Если бы даже воздушные пираты ограбили всех в этом салоне, они не набрали бы и двадцати центов. А если бы они потребовали за нас выкуп, их подняли бы на смех. Воздушные пираты слишком умны, чтобы захватывать наш лайнер: весь список пассажиров не стоит таких трудов.

Негритянка наклонилась ближе к Римо.

– В хвостовой части салона сидит человек, который кой-чего стоит.

– В самом деле?

– Да. Его зовут Клайтон Клогг. Он – президент «Оксоноко».

«Оксоноко»… Римо где-то слышал это название. Точно. От Смита. Смит считает, что «Оксоноко» может быть замешана в убийствах ученых. Римо уже собирался обернуться и посмотреть на Клайтона Клогга, когда Джесси спросила:

– А вы так и не сказали мне, почему вы летите в Лобинию.

– Хочу поставить в известность полковника Бараку, что я нашел заменитель нефти.

– Заменитель нефти? – Девушка была заинтригована.

– Может быть, он захочет купить его у меня, – продолжал Римо. – А если не купит, я продам его Западу, и весь этот нефтяной шантаж провалится.

– Я не знала, что существуют заменители нефти.

– Их и не было, пока я не изобрел один. Можете пойти и узнать у своего приятеля Клогга. Скажите ему, что я нашел заменитель нефти. Посмотрите тогда, что будет.

– Кажется, я так и сделаю. – Она поднялась с кресла и пошла в хвостовую часть лайнера. Там посреди трех пустых кресел сидел толстый мужчина со свиноподобным лицом, курносым носом и широкими ноздрями. Он чувствовал себя явно неуютно в подобном окружении.

Римо хотелось понаблюдать за реакцией Клогга, затем он решил, что лучше, пожалуй, рассматривать левое крыло самолета.

– Я все решил, – произнес Чиун.

– Крыло пока держится. Все в порядке, – заверил его Римо.

Старец посмотрел на своего ученика уничтожающим взглядом.

– Что ты сказал?!

– Ничего, папочка, считай, что я ничего не говорил. Забудь об этом.

– Я уже забыл. Не стоит обращать внимания на всякую чепуху. Послушай, я все обдумал. Я поговорю с этим Баракой и предложу ему вернуть корону добром, пока не поздно.

– Но почему? Это на тебя не похоже.

– Еще как похоже. Так поступают все здравомыслящие люди. Надо избегать насилия, где это возможно. Если мне удастся уговорить его вернуть трон высокочтимому королю Адрасу, тогда Барака сможет спокойно уйти и жить с миром.

Кроткое, почти нежное выражение лица Чиуна насторожило Римо.

– Скажи мне честно, Чиун. Адрас тебе должен?

– Ну, не совсем так… Один из его предков не уплатил нам сполна.

– Значит, у Дома Синанджу нет с ним контракта?

– Конечно, есть. Платеж лишь отсрочен – контракты ведь не теряют силы. Тот его предок, наверное, собирался уплатить, но не успел. Редко кто заставляет ждать Дом Синанджу.

– Еще бы! – сказал Римо.

Отец Гарриган расслышал только последний слог из произнесенной Чиуном фразы[2].

– Евреи! Презренные евреи! – заблажил он. – Их надо всех сжечь!

– Не обращай на него внимания, – сказал Чиун. – Никакой он не святой человек. А с Баракой я сначала поговорю.

– Ты уверен, что тебя к нему пустят?

– Я не продавец зубных щеток, – надменно проговорил Чиун. – Я – Мастер Синанджу. Он примет меня.

– И хорошо сделает.

– Да уж, конечно.

Чиун вновь уставился на правое крыло лайнера, а Римо посмотрел через плечо на Джесси Дженкинс, идущую вдоль салона к Клайтону Клоггу. Вот она подошла и легко скользнула в пустое кресло рядом с президентом «Оксоноко».

Клогг неприязненно взглянул на девушку. Его широкие ноздри еще больше расширились.

– Прошу прощения, это место занято, – сказал он.

– Кем? – спросила Джесси.

– Им пользуюсь я, – гнусаво проговорил он.

– Сейчас вы им не пользуетесь. Я посижу в нем, пока оно вам не понадобится.

– Если вы не освободите мое кресло, я позову стюардессу, – сказал Клогг.

– В чем дело, господин хозяин-крупной-нефтянойкомпании? Разве я недостаточно хороша, чтобы посидеть в вашем кресле?

– Считайте, что так.

– Видите ли, мистер Клогг, мне кажется, пассажирам этого лайнера будет интересно узнать, что вы – президент «Оксоноко», компании кровососов.

Эта угроза испугала Клогга, считавшего, что он путешествует инкогнито.

– Ладно уж, – сказал он примирительным тоном. – Сидите, если вам так нравится.

– Благодарю вас, я посижу. А теперь расскажите мне, зачем вы летите в Лобинию и что собой представляет нефтяной бизнес.

Проигнорировав ее первый вопрос, Клогг целых десять минут потратил на второй. Он очень подробно объяснил, почему его компания, как и все прочие нефтяные компании, является настоящим благодетелем, слугой народа и как выиграет мировое сообщество, если все люди враз поймут, кто их истинные друзья.

Джесси слушала эту лекцию с улыбкой на лице и время от времени хихикая. Наконец она спросила:

– Что вы предполагаете делать теперь, когда Лобиния прекратила продажу нефти Америке, а остальные арабские страны собираются последовать ее примеру?

– Мы планируем развернуть широкий фронт работ по разведке и освоению крупных месторождений нефти. Компания выполнит свои обязанности но обеспечению энергоносителями нашей процветающей, постоянно развивающейся страны в этом процветающем, постоянно развивающемся мире.

– Все это чудесно, – сказала Джесси. – Но у вас уйдет пять лет на то, чтобы найти нефть, и еще три года, чтобы наладить ее добычу. А что же вы собираетесь делать эти восемь лет? Заправлять лампы тюленьим жиром?

Клогг с уважением посмотрел на девушку. Вопрос попал в точку, чего он никак не ожидал от взбалмошной, сексуально озабоченной темнокожей революционерки, не носившей бюстгальтера.

– Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы продолжать поставки горючего.

– И повысите цены, так что нефть пойдет тем, у кого толстый кошелек.

Клогг пожал плечами.

– У нас свободный рынок, как вам известно, – сказал он.

Джесси снова хихикнула.

– Видите вон того человека? – Она указала на Римо. – Вам имеет смысл с ним познакомиться.

– Почему?

– Его зовут Римо Гольдберг. Он изобрел заменитель нефти.

– Таковых не бывает. Нефть заменить нельзя.

– Было нельзя, а теперь можно.

– А что он собирается делать в Лобинии?

– Он хочет продать изобретение Бараке. А если тот откажется, он предложит его Западу.

– Это интересно, – сказал Клогг, глядя в затылок Римо долгим и упорным взглядом, будто пытаясь убедить самого себя, что это и впрямь интересно.

Джесси Дженкинс покинула захваченное с бою кресло и направилась в носовую часть самолета. Убедившись, что место девушки свободно, Клогг приблизился к Римо и тяжело плюхнулся в пустующее кресло Джесси.

Римо вопросительно на него посмотрел.

– Власть должна принадлежать народу, – сказал Клогг.

– Какому народу?

– А на стороне какого народа вы сами?

– На стороне всего народа.

– Власть и должна принадлежать всему народу. Вы – ученый, как я понимаю?

– Верно, – сказал Римо. Рядом с ним сидел человек, которого Смит считал ответственным за убийство ученых в Штатах. «Это маловероятно, – подумал Римо. – У профессиональных убийц не бывает носов, похожих на поросячьи пятачки».

– Занимаетесь нефтью, я полагаю?

– Угадали, – подтвердил Римо. – Я работаю над заменителем нефти.

– Где вы служите?

– Теперь нигде. Я веду исследования за свой счет.

– Ну и как получается?

– Отлично. Я нашел замену нефти.

– Удивительно, – сказал Клогг. – Видите ли, я не слишком разбираюсь в нефти, но это, должно быть, очень заманчиво. Из чего вы делаете свой заменитель?

– Из мусора.

– Простите, как вы сказали?

– Из мусора, – повторил Римо. – Пищевые отходы, падаль, ветки, щепки – все, что выбрасывают из урн по вторникам и пятницам везде, кроме Нью-Йорка, где мусороуборочная машина появляется, дай бог, раз в году.

– Это немыслимо, – сказал Клогг. – Я не верю.

– И тем не менее это так, – сказал Римо, стараясь припомнить объяснения Смита. – Что такое, в сущности, нефть? Останки животных, остатки растений, разложившиеся под большим давлением. А из чего состоит мусор? По большей части из того же самого. Я нашел простой и дешевый способ создавать нужное давление и превращать отбросы в нефть.

– Это крайне интересно, мистер Гольдберг. Я слыхал о подобных экспериментах.

– Да, кое-кто этим занимался. Но большинство из них уже мертвы.

– Очень жаль, – сказал Клогг.

– Конечно, – согласился Римо.

– Евреев надо убивать, всех без исключения, – пробормотал позади них отец Гарриган и бросил себе в рот пилюлю.

Глава десятая

– Так вы получили его? – спросил Барака у министра транспорта.

– Да, сэр, получил. Это было не так уж и трудно. Я позвонил во французское посольство, а они связались с Парижем; оттуда запросили аэропорт, и уже из аэропорта направили список пассажиров в посольство. Я потребовал доставить его лично мне: я им не мальчик, чтобы стоять и ждать, пока они примут соответствующее решение – я исполняю личное поручение великого Бараки.

– Хватит! – загремел полковник. – Мне неинтересно слушать про вашу гениальную тактику, которую вы употребили, чтобы перехитрить французское правительство и получить список пассажиров авиалайнера. Вам не пришло в голову просто-напросто позвонить в аэропорт и попросить, чтобы вам прочитали этот список?

– А если бы они отказали?

– Прочь с моих глаз! – взревел Барака. – Вон отсюда!

Министр направился к двери.

– Оставь список, кретин! – прорычал полковник.

– Да, сэр конечно, сэр, – засуетился министр, не понимая, чем он мог так рассердить президента. Поспешно вернувшись к столу, он положил бумагу, отдал честь и начал пятиться к двери, не сводя глаз с полковника. Что, как тому вздумается выхватить револьвер и пальнуть в него?

Барака подождал, пока за ним закроется массивная дверь, и нажал маленькую красную кнопку. Тяжелый металлический засов, вделанный в косяк, медленно вошел в паз, выдолбленный в торце двери. Над ней автоматически зажегся красный свет, сигнализирующий секретарше Бараки, лобинийке, о том, что глава государства занят и никто, решительно никто, независимо от важности вопроса, не должен его беспокоить – под страхом смерти.

Барака проявил чудеса упорства и настойчивости, приучая секретаршу к порядку. Поистине ему можно воздвигнуть за это памятник. Сначала он приказал установить только красную лампочку. В день вступления в должность он нажал на кнопку – знак того, что он занят, – но уже через три минуты секретарша была в кабинете.

Он мягко попенял ей, напомнив, что его нельзя беспокоить, когда горит красная лампочка; она сказала, что не заметила ее.

Он попросил секретаршу, прежде чем войти к нему, обращать внимание, горит или нет над дверью красный свет.

В тот день она врывалась в его кабинет еще дважды, полностью проигнорировав его просьбу.

В другой раз Барака предупредил ее, что она проведет остаток жизни в борделе, обслуживая кобелей, если не научится замечать красную лампочку.

Она, видать, сочла это пустой угрозой, так как начала следующее утро с прохода на красный свет. В ответ Барака всадил ей пулю в мягкую часть левой икры.

Она вышла на работу через две недели с забинтованной ногой. В тот день Барака приехал в офис раньше нее. Услышав в приемной шаги секретарши, он нажал на кнопку и стал ждать. Через пять минут она проковыляла в его кабинет с кипой бумаг в руках.

Тяжело вздохнув. Барака позвонил дворцовому электрику и велел срочно установить засов.

Электрик обещал лично проследить за этим. Засов был установлен ровно через шесть недель. Это был новый рекорд для Лобинии, потому что красный свет над дверью делали четыре месяца…

Барака услышал, как задвинулся засов. Дверь была надежно заперта. Немного погодя открылась боковая дверь, и вошел маленький азиат Нуич.

– Список у меня, – предупредительно сказал полковник человеку, все еще внушавшему ему ужас.

– Я знаю. – Голос Нуича прозвучал спокойно, без угроз, что вполне соответствовало его строгому черному костюму, белой рубашке и полосатому галстуку.

– Я дал поручение министру транспорта, – пояснил Барака.

– Мне нет дела до того, как ты его достал. – Нуич уселся на кушетку у задней стены кабинета. – Давай его сюда, чумазая харя, да поживей!

Барака поспешно вскочил с места и чуть не вприпрыжку побежал к кушетке, держа список перед собой, точно это было подношение разгневанному божеству.

Ни слова не говоря, Нуич выхватил у него бумагу и быстро ее просмотрел.

– Ага, вот! – сказал он, усмехнувшись.

– Вы кого-нибудь ищете?

– Да, ищу. Вот они оба: мистер Парк и Римо Гольдберг.

– Гольдберг? Что делать в Лобинии человеку с такой фамилией?

– Не беспокойтесь, – сказал Нуич. – На самом деле у него другая фамилия. Он не представляет угрозы для чистоты лобинийской крови, – презрительно добавил он, снова просматривая список. – А что собой представляют другие пассажиры?

– Одного из них зовут Клогг. Он президент нефтяной компании «Оксоноко». Остальные – делегаты Третьего международного Конгресса молодежи. Законченные кретины.

– Чего хочет этот Клогг?

– Не знаю. Можно предположить, что он собирается вести переговоры о снятии эмбарго на поставки нефти. А подлинной целью его приезда могут быть малолетние мальчики в наших борделях.

На лице Нуича отразилось омерзение.

– А эти делегаты на Конгресс?

– Они ничего собой не представляют, – сказал Барака. – Обычное дело для Соединенных Штатов. Богатые, раскормленные и избалованные, с комплексом вины за то, что не все на земле знают вкус устриц. Они наделают много шума и примут резолюции, осуждающие Израиль и Запад. Если кому-то очень повезет, его изобьют на наших улицах, и они будут счастливы, потому что это станет неопровержимым доказательством того, что они поистине бесценные создания, обреченные на хулу и поношение всего мира.

– Вы разрешите им свободно передвигаться но стране?

– Ну нет, клянусь бородой пророка, – сказал Барака. – Я буду держать их взаперти. Охрана получила указание не церемониться с ними. Им это понравится.

– Почему? – не понял Нуич.

Барака пожал плечами.

– Они тратят свои жизни на то, чтобы продемонстрировать собственную значимость. А солдаты помогают им в этом. Они благодарны солдатам. Они улыбаются в черные глаза. Они громко смеются при виде собственной крови. Я думаю, они благодарны и за сломанные кости – это что-то вроде полового извращения.

– Знаешь, Барака, ты вовсе не такой глупец, каким иногда кажешься.

– Спасибо. Будут какие-нибудь распоряжения относительно тех двоих?

– Никаких! – быстро и твердо сказал Нуич. – У тебя не хватит для них солдат. Я займусь ими сам, когда придет время.

– Они из легенды?

– Да. Не трогай их.

– Как вам будет угодно.

– Верно, – согласился Нуич. – И запомни это: как будет угодно мне.

Когда самолет компании «Эйр Франс» совершил посадку, у трапа выстроились вооруженные охранники.

– Смотри, карабины! – удивился один из делегатов Третьего международного Конгресса молодежи. – Настоящие! Совершенно настоящие!

Он спускался первым. При виде четырнадцати солдат, образовавших коридор для прохода пассажиров, молодой человек усмехнулся и сунул палец в дуло карабина. Стоявший рядом охранник шагнул вперед и с размаху ударил юношу прикладом прямо в челюсть. Тот упал на землю. По подбородку потекла кровь. Охранник занял свое место в ряду, даже не взглянув на раненого и не издав ни звука.

Между двумя рядами солдат к трапу прошел молодой армейский капитан.

– Я – советник по культурным связям, – заявил он. – Вы все пойдете со мной. Кто не подчинится, будет пристрелен.

– Ну и дела! Вы такое видели? – обратился темнокожий юноша к девушке с прыщеватым лицом и прямыми темными волосами, стоявшей рядом с ним на верхней ступеньке трапа.

– Так ему и надо! Он получил то, что заслужил. Я убеждена, великий лобинийский народ знает, что делает. Мы абсолютно не знакомы со здешними порядками и потому должны беспрекословно подчиняться.

Юноши кивнул в знак согласия. Разве поспоришь с девушкой, которая, еще учась в нью-йоркском колледже, была избрана председателем Комитета по гласности, президентом Ассоциации защиты животных, заместителем председателя организации по борьбе с фашизмом, была видным деятелем в Комитете борьбы за рассекречивание действий правительства, а также в специальном отделе в администрации президента, занимающимся военными преступлениями. Четырнадцать раз она пикетировала Белый дом и Капитолий, много раз втыкала цветы в оружейные дула солдат, получая в ответ всего лишь сердитые взгляды. И всем этим она занималась совершенно всерьез – у нее не было времени на юмор. Сейчас она прилетела в Лобинию, чтобы на личном примере показать американцам, какими бы они тоже могли стать, если бы действительно этого захотели.

Молодежь сбежала по трапу и зашагала между двумя рядами солдат, едва не наступая на пятки советнику по культурным связям. Избитый юноша поднялся на ноги и потащился в хвосте колонны.

Последним вышли отец Гарриган, Клогг и Римо с Чиуном.

Отец Гарриган задержался на верхней ступеньке трапа и принял эффектную позу, воздев руки к небу:

– Благодарю тебя, Создатель, что ты сподобил меня ступить перед смертью на свободную землю Лобинии. Ты слышишь меня, Господи? Я с тобой говорю!

Услыхав его вопли, солдаты, стаявшие у последней ступеньки, вскинули карабины и направили их на аббата.

Римо втолкнул Чиуна обратно в салон.

– Подождем здесь, пока этот проповедник спустится вниз или пока его не убьют.

Наконец отец Гарриган, успевший еще раз громко и витиевато воззвать к Господу Богу, требуя его безраздельного внимания к своей особе, сошел по ступеням трапа. Римо стоял в дверях, наблюдая за ним. Если бы отец Гарриган носил соломенную шляпу, он походил бы на Страшилу из детской книжки «Волшебник из страны Оз».

Наконец Римо и Чиун покинули самолет. Клогг вышел последним. Внизу все еще стояла охрана, построившаяся в два ряда, по семь солдат в каждом.

К трапу подошел еще один офицер в униформе, его лицо расплылось в неудержимой улыбке.

– Мистер Клогг! – воскликнул он. – Я почитаю одной из приятнейших обязанностей министра энергетики поздравить вас с прибытием. Вы у нас такой редкий гость!..

– Да, да, да! – нетерпеливо перебил его Клогг. – Пошли. После такой шумной поездки мои нервы на пределе.

– Охотно верю, – сказал министр. Он взял Клогга под руку, и они повернулись уходить.

– А как же мы? – окликнул их Римо.

– Я полагаю, вы присоединитесь к своим. – Министр показал рукой на группу из семидесяти делегатов Всемирного конгресса молодежи. – Страже, я думаю, уже надоело здесь стоять.

Он кивнул им и повел Клогга к лимузину, стоявшему у края посадочной площадки.

Римо пожал плечами.

– Ну что ж, пойдем, папочка. Нам не остается ничего другого.

– А как же мой багаж?

– Его привезут позднее. Должно быть, у них есть специальная служба доставки.

– Оглянись вокруг, Римо, а потом повтори то, что ты сказал. Ты же знаешь: здесь нет ничего специального.

– Но не можем же мы стоять тут целые сутки!

– А мы и не будем стоять.

Чиун отстранил Римо, легко сбежал но трапу и приблизился к первому охраннику в правом ряду.

– Кто здесь главный? – строго спросил он.

Охранник смотрел прямо перед собой и молчал.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, нефтяная клякса! – приказал Чиун.

Рядом стоявший солдат вышел вперед, как он сделал незадолго перед этим в случае с не в меру шаловливым юношей, аккуратно, не торопясь, снял с плеча карабин, ухватил его левой рукой за дуло, а правой послал приклад вперед, метя Чиуну в лицо.

Однако на этот раз приклад не достиг цели. Тонкая, хрупкая с виду рука Чиуна перехватила деревянное ложе, оно с глухим стуком упало на размягченный гудрон дорожки и осталось лежать на ней. Охранник изумленно взирал на оставшийся в его руке металлический ствол.

Чиун шагнул к охраннику, протянул руку и положил ее на его левое плечо. Солдат открыл рот, чтобы закричать. Чиун слегка пошевелил пальцами, и охранник понял, что не может издать ни звука.

– Я повторю тебе свой вопрос, но только один раз. Кто здесь главный?

Он немного ослабил хватку, чтобы охранник смог ответить.

– Я – сержант, старший по званию.

– Очень хорошо, – сказал Чиун. – А теперь смотри мне в глаза и запоминай: твои люди возьмут мой багаж. Это – ценные старинные сундуки, с ними надо обращаться очень бережно. Если они уронят хотя бы один сундук, тебе придется худо. Если они не сумеют выполнить мое поручение, тебе будет еще хуже. А если они сделают все, как надо, ты останешься жить и увидишь зарю нового дня своей бесполезной жизни. Ты понял меня? – спросил Чиун, для большей убедительности сжав плечо охранника.

– Понял, сэр! Понял!..

– Пойдем, Римо, – позвал Чиун. – Этот любезный джентльмен предлагает нам свою помощь.

Римо спрыгнул с трала и последовал за Чиуном, который решительно зашагал вслед за группой делегатов Третьего всемирного Конгресса молодежи.

– Люди всегда готовы помочь, если их попросить как следует, – сказал Чиун.

За его спиной старший по званию сержант с поломанным карабином отдавал приказания охранникам:

– Живее, кретины! Шагом марш в зал! Пользуйтесь случаем оказать услугу этому любезному старому джентльмену из Третьего мира. Пошевеливайтесь, а не то я вам покажу!

Солдаты, сдерживая улыбки, построились в колонну по двое и направились строевым маршем к аэровокзалу: шестеро слева, шестеро справа, один посредине. Незадачливый сержант, старший по званию, подобрал обломки своего оружия и, не переставая удивляться, зашагал следом. По пути в здание вокзала он бросил их в мусорную корзину. По правде сказать, потеря невелика. Все равно из этого карабина никогда нельзя было попасть в цель. А после того как он побывал в ремонте, сержант вообще боялся нажимать на курок. Последний, кто стрелял из этого оружия, обнаружил, что в ремонтных мастерских умудрились заполнить ствол оловом, и, когда человек нажал на спуск, пуля полетела прямо в «яблочко» – ему в лицо.

Лобинийский аэропорт 1 – названный так во времена всеобщего ликования, когда лобинийцы думали, что им потребуется еще и второй аэродром, – находился в миле от столицы.

Прибывшим пассажирам предстояло покрыть это расстояние пешком, так как автобус был неисправен уже три недели – никак не могли заменить свечи в двигателе.

Семьдесят молодых американцев бодро маршировали в сопровождении вооруженных охранников. Чуть поодаль шли Римо и Чиун, а позади них один за другим вышагивали четырнадцать солдат, несущих дорожные сундуки – кто на голове, кто на плечах.

Эту фантастическую процессию возглавлял офицер по культурным связям. Он задавал темп и ритм движения, выкрикивая во весь голос:

– Раз, два, три, четыре! Раз, два…

Отец Гарриган, неотразимый в своем комбинезоне, рубашке и воротнике, был настроен по-боевому.

– Держать ногу! – закричал он и, выскочив вперед, начал скандировать:

Мы войне закроем двери,

Навсегда войну похерим.

Раз, два, три, четыре, пять!

Не хотим мы воевать!

– Рота, стой! – скомандовал советник по культурным связям.

Группа остановилась, смешав ряды. Советник повернулся к американцам, чтобы сказать речь.

– У меня не было случая посетить Соединенные Штаты Америки, и я не представляю, что это за страна, из которой вы прибыли.

– Херовая страна! – закричал отец Гарриган.

– Точно! – выкрикнул еще кто-то.

Советник по культуре поднял руку, требуя тишины.

– Однако Лобиния – страна цивилизованная. У нас на улицах вы не услышите ругательств. Тому, кто позволяет себе непристойные выражения в общественном месте, отрезают язык тупым ножом. Так, – гордо сказал он, – заботятся в Лобинии о добропорядочности человеческой натуры и оберегают чувства других людей.

– Хорошо бы вырвать язык у аббата, – сказал Римо.

– Он отрастит себе новый, – возразил ему Чиун. – Бесполезный придаток всегда отрастает снова.

– Поэтому я должен вас просить не ругаться в общественных местах. – Советник по культуре скользнул взглядом по лицам американцев. – Конечно, вам разрешается произносить ругательства про себя, в глубинах вашего сознания, – любезно разрешил он.

– Ура великому лобинийскому народу! – закричал отец Гарриган. – Гип, гип! Ура!

Делегаты поддержали его порыв.

Советник удовлетворенно кивнул, повернулся и со словами «шагом марш!» повел гостей своей страны дальше. Гости не могли ни свободно говорить, ни свободно идти на свой Конгресс, который – они были уверены – станет еще более грандиозной манифестацией еще большей свободы личности. Не то что в этой презренной Америке.

– Иногда мне кажется, что наша страна обречена, – сказал Римо.

– Ваша страна всегда была обречена, – возразил Чиун. – Еще с тех пор, когда вы свергли доброго короля Георга и вздумали править сами. Простолюдины у власти! Смешно.

– Но мы добыли свободу, Чиун. Свободу!

– Свобода быть глупым – худшее из рабств. Дураки должны придумать способ защищаться от самих себя. Мне нравится Лобиния. – Чиун крепко сжал губы и разжимал их лишь для того, чтобы напомнить идущим позади солдатам, что они поплатятся жизнью, если, не дай Бог, оставят следы потных ладоней хотя бы на одном сундуке.

«И они тоже выбрали свободу», – подумал про себя Римо.

Столичный град Даполи открылся им не сразу – скорее он медленно вырастал из узкой мощеной дороги. Вот появилась одна лачуга, потом что-то похожее на уборную; затем две лачуги, потом еще три. Маленький магазинчик. Брошенный на песке у дороги велосипед. Какое-то подобие разбитого тротуара. Снова лачуги. И вот наконец развалюхи пошли подряд, значит, это уже центральная часть города. Лачуги и бензозаправочные колонки – вот и весь город, заключил Римо.

Советник по культурным связям поднял руку, приказывая группе остановиться, потом махнул им рукой, чтобы они сошли на обочину – движение на шоссе становилось опасным: иногда мимо их колонны за одну минуту проходила одна машина. Он встал на обитый бортик тротуара и обратился к ним с речью:

– Сейчас мы примем участие в церемонии государственных похорон наших славных коммандос, выполнявших миссию свободы и павших смертью храбрых в самом логове сионистских свиней. После этого вас отвезут в казарму, где вы будете жить до окончания Конгресса. Казарма построена специально к вашему приезду, в ней вы найдете все необходимые удобства. Имеется мыло и туалетная бумага. Отхожие места, для полного уединения, обнесены стенками. Всем будут выданы циновки для спанья. Наш славный вождь, полковник Барака, отдал приказ не жалеть средств на создание привычных для вас условий. Покидать двор казармы воспрещается. На заседания Конгресса во дворец «Победа Революции» вы будете ходить строем. Это правило должно соблюдаться неукоснительно; необходимо руководствоваться соображениями безопасности, памятуя о присутствии среди нас сионистских шпионов. Вопросы есть?

– Да, – тоненько пропищала Джесси Дженкинс. – Когда мы получим возможность увидеть Даполи?

– Моя маленькая темнокожая девочка, сейчас мы идем через Даполи, разве нет? Открой глаза и смотри себе на здоровье. – Советник по культуре с улыбкой оглядел делегатов, ища одобрения.

Отец Гарриган засмеялся первым, за ним добродушно рассмеялись остальные.

– Ну, раз вопросов больше нет, пойдемте дальше, – сказал советник по культурным связям и повел гостей мимо трущоб, красующихся вдоль тротуара, в центр города – к двум большим зданиям.

– Где мы остановимся? – спросил Чиун.

– Не знаю. Мы выехали так поспешно, что я не успел зарезервировать места в гостинице.

– Есть в этой пустыне какой-нибудь отель? – спросил Чиун у сержанта.

– Да, сэр, – предупредительно ответил тот. – Он называется «Лобиниен армс».

– Ступай туда и закажи нам два номера. Отнеси мой багаж в лучший из номеров, да поосторожней. Скажи, мы сейчас придем. Как тебя зовут?

– Абу Телиб, учитель, – сказал напуганный сержант.

– Если ты сделаешь что-нибудь не так, Абу Телиб, я тебя найду, – сказал Чиун. – Я тебя со дна моря достану.

– Все сделаю, как надо, учитель!

– Ступай.

– Как ты думаешь получить лучший номер? – спросил Римо.

– Мне полагается по ранжиру, – важно ответил Чиун.

Глава одиннадцатая

Городская площадь Даполи имела форму трапеции. По ее узкой стороне размещался длинный и низкий дворец, построенный при короле Адрасе. Справа от него располагался дворец «Победа Революции», воздвигнутый полковником Баракой. Здания были похожи, если умолчать о том, что дворец Адраса, построенный иностранцами, сохранился значительно лучше, хотя и был на пятьдесят лет старше.

Вдоль двух других сторон площади тянулись улицы. Один порядок состоял из домов, построенных архитектором, считавшим, как видно, резные деревянные украшения и цветные витражи адекватной заменой как формы, так и функционального назначения помещений.

Площадь переполняли люди, звуки, запахи. Над гомонящей толпой витал запах верблюжьего навоза, смешанный с запахом горелой овчины. Люди разговаривали, кричали, пели, торговались. Высокие звуки деревянных флейт перекрывали шум.

– Разойдись! Дайте дорогу! – громко восклицал советник, расталкивая толпу, чтобы провести американцев через площадь к балкону дворца, где должна была состояться церемония похорон.

Когда они протолкались к подножию балкона, советник по культуре повернулся к американцам:

– Стоять здесь. Никуда от группы не отходить. С лобинийцами не заговаривать. Вы должны выказывать подобающее уважение нашему великому вождю, полковнику Бараке, а также обычаям и чувствам наших людей. Провинившиеся будут наказаны.

Чиун и Римо стояли позади всех.

– Что мы будем делать? – спросил Римо.

– Тсс! Мы пришли, чтобы посмотреть на Бараку.

– Это для тебя очень важно, Чиун?

– Да, важно. Очень ли важно – не знаю.

– А для меня это совсем неважно, – сказал Римо. – Для меня имеет значение один только Нуич.

Чиун обернулся к Римо, его гневно сузившиеся миндалевидные глаза превратились в узкие щелки.

– Ведь я просил тебя не произносить при мне имя сына моего брата! Он опозорил Дом Синанджу своими грехами.

– Да, Чиун, я помню. Но он стоит за всеми преступлениями: за убийством ученых, возможно, и за эмбарго на нефть. А это моя обязанность – положить конец убийствам и снова пустить нефть в мою страну.

– Вот дурень! Ты думаешь, что ему нужна нефть? Он охотится за нами, ему надо заманить нас в ловушку. Помнишь тех подставных агентов из вашего бюро расследований? Один толстый, другой тонкий? Это было его послание. Сначала толстый, потом тонкий. Отклонения в весе ничего не значат для того, кто знает секреты Синанджу. Ты уже сталкивался с этим однажды, помнишь?

– Олл райт, – сказал Римо. – Пусть так. Допустим, он нас выслеживает. Почему нам не выйти на него самим?

– Он нас найдет, – строго сказал Чиун. – Я уже говорил тебе это однажды. Если он нам нужен, он нас найдет. Надо только подождать.

– Я бы предпочел, чтобы игра шла по нашим правилам, – возразил Римо, вспомнив свои предыдущие схватки с племянником Чиуна. Будучи вторым в мире человеком, владеющим тайнами Синанджу, он был одержим желанием уничтожить Римо и Чиуна, чтобы сделаться Мастером Синанджу.

– А я бы предпочел съесть сейчас утку, – сказал Чиун, все так же не отводя глаз от балкона. – Время выбирает он.

– А место? – спросил Чиун.

– Поединок состоится – так было раньше, так должно быть и на этот раз – в месте мертвых животных. Это записано в наших книгах. По-другому нельзя.

– В последнюю нашу с ним встречу таким местом был музей. Не думаю, чтобы в Лобинии были какие-нибудь музеи. – Римо втянул носом воздух. – Не думаю даже, что здесь есть туалеты и ванные.

– Здесь есть место мертвых животных. – Чиун сказал это тоном, не допускающим возражении. – Там ты должен принять его вызов.

– Почему ты думаешь, что я пойду к нему? – спросил Римо.

– На его стороне предпочтительное право вызова: он – кореец, и он из Дома Синанджу. Но у тебя есть другое преимущество – ты мой воспитанник. Он – алмаз с дыркой, ты – мастерски отшлифованный камень-голыш.

– Это почти комплимент.

– Тогда я беру его назад. Тсс…

На балконе появился красивый, похожий на итальянца мужчина, одетый в безупречный костюм защитного цвета. При виде его толпа изорвалась приветственными криками: «Барака! Барака!» Скоро они слились в мощный хор, сотрясающий, казалось, весь центр города.

Полковник поднял руки, требуя тишины. Он уже успел заметить, что громче всех кричат американские хулиганы, прибывшие на Международный конгресс.

– Смотрится он неплохо, – задумчиво сказал Чиун. – Может, и прислушается к моему совету.

– Возможно, что гора придет-таки к Магомету, – сказал Римо.

Когда на площади установилась тишина, на ступенях дворца появились солдаты, каждая четверка солдат несла гроб. Они внесли эти гробы на балкон и водрузили их на помост, установленный позади президента.

– Еще одно злодейство трусливых иудеев! – вскричал Барака, указывая на дюжину гробов.

Толпа взревела.

Утихомирив ее. Барака сказал:

– Мы должны отдать последний долг людям, погибшим за дело свободы Лобинии.

Крики и вопли усилились.

Так дальше и пошло: каждая фраза полковника сопровождалась криками и аплодисментами.

Барака рассказал, как коммандос узнали о планах подлого нападения Израиля на Лобинию с использованием атомных пистолетов и проникли в самое сердце Израиля, вплоть до Тель-Авива; как они расстроили эти планы и уложили большое количество разной мелкоты, пока в конце концов не пали под напором превосходящих сил всей израильской армии.

– Но теперь Тель-Авив знает: нет для них безопасного места на земле! Суд лобинийского народа настигнет их, где бы они ни были! – выкрикнул Барака, наэлектризованный гневом толпы и дивясь про себя тому, как тщедушный и хрупкий Нуич смог убить столько коммандос, которые – даже притом, что они были не слишком искусны в военном деле, – все же имели нормальное число рук и ног.

В этой обстановке всеобщего подъема Барака шарил глазами по лицам американцев, стоявших перед балконом вперемешку с военными. Среди девушек было несколько хорошеньких. Он попытался выбрать самую красивую, чтобы пригласить ее как-нибудь вечерком во дворец, на интимный ужин. Это оказалось непросто, и он остановился на трех. Он пригласит их всех.

Тот, что в комбинезоне, конечно, священник или вроде того. Пророк Мухаммед, да будет благословенно его имя, наверное, перевернулся бы в гробу, будь у него такие последователи. «Просто удивительно, что, имея таких пастырей, о Христе еще кто-то помнит», – подумал Барака.

В приступе отвращения он поспешно отвел взгляд от отца Гарригана. Позади всей толпы стояли двое мужчин. Будучи совершенно разными, они смотрели на него одинаково холодно. Один из них был явно американец, но выглядел таким же суровым и красивым, как и сам Барака. Взгляды их встретились, и Барака не уловил в глазах незнакомца ни искры теплоты или хотя бы уважения – только холодное внимание. Рядом с ним стоял человек, показавшийся еще более интересным. Это был далеко не молодой азиат в длинном золотистом халате. Поймав на себе взгляд президента, старец улыбнулся и поднял вверх указательный палец, будто подавая Бараке знак, что позднее он с ним поговорит. Его глаза, светло-карие, как у Нуича, излучали непоколебимое спокойствие, столь характерное для последнего.

Барака ни на минуту не усомнился, что эти двое – те самые люди, появления которых ждал Нуич. Предстоят очень интересные времена, подумал Барака.

– И разве подлая западная пресса сообщила хоть что-нибудь о смелом ударе, нанесенном по логову иудеев? – воскликнул Барака и, упреждая новый взрыв негодования, ответил сам себе: – Нет! Буржуазная сионистская печать будто набрала в рот воды. Ни одного слова о героизме павших коммандос.

Снова крики. Среди них он расслышал вопль аббата в комбинезоне:

– Чего же вы хотите, если издатель «Таймс» носит фамилию Шульцбергер?

Это надо взять себе на заметку, подумал Барака. Он использует этот факт в очередном интервью для американского телевидения.

Барака подождал, пока толпа стихнет, и сказал:

– Помолимся о душах наших коммандос, чтобы они быстрее нашли путь к Аллаху.

Толпа послушно повернулась на восток, где теперь была Саудовская Аравия и город Мекка. Многие из присутствующих достали из-под одежды молитвенные коврики и расстелили их, чтобы преклонить колени.

– Молитесь Аллаху об упокоении их душ, – скомандовал Барака и тоже опустился на колени. Его острые глаза зорко высматривали из-под козырька фуражки, нет ли где дула, направленного в его сторону.

Помедлив немного, американцы также бухнулись на колени – все, кроме старого азиата и того, с пронзительным взглядом карих глаз. Среди коленопреклоненных людей они стояли прямо, будто стройные деревца.

Полковник страшно разгневался. Но тут он услышал шепот из окна в задней части балкона.

– Оставь их, – сказал Нуич. – Не трогай.

Барака решил проглотить обиду на религиозной почве и опустил голову в смиренной молитве. Над площадью повисло молчание.

Вдруг в толпе раздался поучающий голос отца Гарригана:

– О всемилостивый Боже! Сделай так, чтобы те, кто повинен в их смерти, заживо сгорели в печах. Пусть они корчатся в аду, пусть горят белым пламенем! Пусть воздается им полной мерой за их злодеяния! Пусть будет не «око за око», а сто глаз за один. Во имя доброты и человеколюбия сделай так, чтобы смерть, точно траву, косила белых сионистских дьяволов, насильников и узурпаторов этой страны. Мы молим тебя об этом во имя мира и братства на земле.

– Неплохо сказано, – заметил Чиун, когда проповедник выдохся. – Особенно в том месте, где он предлагает засовывать белых в печи. Не говорил ли я тебе, что они остались белыми потому, что создатель вынул их слишком рано?

– Говорил, но всего лишь сто раз. – Римо окинул взглядом толпу молящихся. – Теперь ты видел Бараку. Хорошо рассмотрел?

– Да. Пока с меня хватит, – ответил Чиун.

Спустя несколько секунд Барака поднялся на ноги и, прежде чем дать сигнал к прекращению молитвы, оглядел коленопреклоненную толпу. Американца и азиата на площади не было – они исчезли, будто провалились сквозь землю.

«Увижу ли я их снова, прежде чем Нуич сотворит над ними свою волю?» – подумал Барака.

Глава двенадцатая

Гостиница «Лобиниен армс» представляла собой примерно то, что и ожидал увидеть Римо.

В лучшие ее времена это была конюшня. Ныне уход за зданием и его эксплуатация были целиком в руках лобинийцев, которые национализировали ее как национальное достояние и теперь успели превратить в интернациональный позор.

Краска на стенах двух смежных комнат, которые зарезервировал перепуганный сержант, потрескалась и облупилась. На грязных матрацах, положенных на перекошенные металлические рамы, не было не только простыней, но и чехлов. Вода в ванной текла только холодная, краны горячей воды отсутствовали вовсе.

Окно в меньшей из двух комнат было разбито. Сначала Римо подумал, что это сделано для проветривания, но потом убедился, что через дыру в стекле с улиц великой Лобинии в комнату вливается еще более густой запах мочи.

– Миленькое местечко, – сказал он Чиуну.

– По крайней мере, над нами не каплет…

– Но в Лобинии не бывает дождей.

– Так вот откуда эти запахи – Лобинию ни разу еще не мыли!

Чиун тщательно пересчитал сундуки, довольный тем, что целы все четырнадцать. Открыв один из них, он принялся рыться в нем и наконец извлек оттуда пузырек с чернилами, длинное гусиное перо и лист бумаги.

– Что ты собираешься делать? – удивился Римо.

– Хочу написать Бараке коммюнике.

– Ну а я пойду позвоню Смиту.

Если номера в «Лобиниен армс» грешили недостатком комфорта, то служба связи отличалась предельной неэффективностью. Целых сорок пять минут потратил Римо на то, чтобы связаться с Чикаго. Четыре раза набирал телефонист полученный от Римо номер. Наконец Римо услышал записанные на пленку, искаженные расстоянием слова молитвы:

– Земля создана Господом нашим и процветает его щедротами…

– Дайте мне веру отцов, – послушно отозвался Римо, и тотчас в трубке послышались щелчки и разряды: его звуковой сигнал повлек за собой целую серию операций по переключению аппаратуры. Наконец, после очередного щелчка, Римо услышал голос шефа:

– Алло!

– Говорит Римо. Мы на открытой связи.

– Я понимаю, – сказал Смит. – Во всей той стране нет ни одной надежной линии. У вас что-нибудь новое? Клогг или Барака?

– Оба, – сказал Римо.

– Вы говорили, что знаете, кто стоит за этим? – Смит говорил предельно осторожно.

– Знаю, – ответил Римо, – но это пока секрет. Я вам напишу.

– Могу сообщить свежий факт. – Смит начал говорить, что на борту их самолета находился человек, открывший заменитель нефти и предполагающий продать его Бараке.

– Вот как! – небрежно обронил Римо. – Кто же это?

– Некто Гольдберг.

Услышав в трубке смех Римо, Смит обиделся:

– Не понимаю, что здесь смешного.

– Вы сами, – сказал Римо. – И ваши осведомители. – Не переставая смеяться, он повесил трубку.

Итак, Джесси Дженкинс – агент США. Это несомненно. Иначе как бы Смит узнал о его выдумке с заменителем нефти?

Открытие было приятным. Надо будет подстраховать девушку, которая, оказывается, не имеет ничего общего с этими идиотами.

Когда он вернулся в номер, Смит закрывал пузырек с чернилами.

– Я закончил, – сказал он, вручая Римо длинный пергаментный свиток.

Пока Римо читал, Чиун с беспокойством вглядывался в его лицо. А написал он следующее:

"Полковник Барака! Тебе надо не позднее пятницы подать в отставку. Если ты этого не сделаешь, твое положение будет безнадежно. Передавай от меня привет своей семье.

Мастер Синанджу, комната 316, отель «Лобиниен армс».

– Ну как? Что ты об этом думаешь? – спросил Чиун.

– Твое письмо имеет налет шарма, свойственный старому времени, – признал Римо.

– Тебе не кажется, что это слишком мягко? Может, надо было выразиться покруче?

– Нет, – сказал Римо. – Думаю, как раз то, что надо. Не знаю никого, кто сделал бы это лучше.

– Я хочу дать ему время на размышления, чтобы он потом не раскаивался.

– Ты указал номер своей комнаты. По-твоему, это удачная мысль?

– Несомненно, – сказал Чиун. – А как иначе он может связаться со мной, если надумает капитулировать?

– Тоже верно, – согласился Римо. – А как ты собираешься это передать?

– Я сам отнесу письмо во дворец.

– Если хочешь, я могу это сделать, – сказал Римо. – Я как раз собирался пройтись.

– Это было бы очень кстати, – заметил Чиун.

Взяв у Чиуна свиток, Римо спустился в грязный неосвещенный вестибюль и вышел на яркий солнечный свет. Идя пешком четыре квартала до городской площади, он вбирал в себя звуки и запахи улиц Даполи.

Дворец был окружен стражниками, и Римо с видом праздношатающегося прошел мимо, стараясь определить, кто из них старший. Наконец он заметил офицера с тремя звездочками на погонах, указывающих на звание генерал-лейтенанта. Тот расхаживал взад и вперед перед зданием дворца, тайно инспектируя охрану.

– Генерал! – обратился к нему Римо, тихонько подойдя сзади. Генерал обернулся. Это был молодой человек с длинным белым шрамом на левой щеке. – Я должен передать письмо полковнику Бараке. Как мне это сделать?

– Вы можете послать письмо почтой.

– И президент его получит?

– Не думаю. Почту у нас в Лобинии никогда не доставляют.

– Честно говоря, мне не хотелось бы заставлять вашу почту работать вхолостую. Я больше заинтересован в том, чтобы президент получил это письмо.

– Вы можете оставить письмо у парадного входа.

– И тогда он его получит?

– Нет, если вы не приложите к нему клочок овечьей шерсти. Это – традиционное подношение верховному главнокомандующему, без него нельзя ничего передавать. Таков ритуал.

– А где же мне взять клок шерсти? – спросил Римо.

– Нигде. Овец в Даполи нет.

– Так, может быть, существует еще какой-нибудь способ передать письмо?

– Нет. – Генерал повернулся, чтобы уйти. Римо сжал пальцами его плечо.

– Одну минуту! Так вы хотите сказать, что нет никакого способа передать письмо Бараке?

– Полковнику Бараке, – строго поправил его генерал. – Именно это я и хочу вам сказать.

– Вы понимаете, что говорите? – спросил Римо.

– Я – генерал-лейтенант Джафар Али Амин, министр разведывательной службы. Я знаю, что говорю, – надменно сказал офицер.

– А если я отдам письмо вам?

– Я его прочитаю, потом порву и выброшу клочки на ветер. Это вам не Америка. Здесь у вас нет никаких особых привилегий.

– Представьте себе, просто гипотетически, что я сказал вам следующее: если вы порвете это письмо, я вырву ваши кишки и задушу вас ими. Какова будет ваша реакция на мои слова?

– Моя предполагаемая реакция – позвать стражу, арестовать вас и вызвать международный скандал, который наделает много хлопот вашему правительству. – Он улыбнулся. – Гипотетически, разумеется.

– А знаете, – сказал Римо, – шрам на вашем лице смотрится потрясающе, честное слово.

– Благодарю за комплимент.

– Но ему не достает симметрии, – продолжал Римо.

– Что вы сказали?!

– То, что вы слышали. Сюда просится другой, точно такой же.

С этими словами Римо выбросил вперед левую руку. Его пальцы, казалось, лишь слегка скользнули по щеке генерала. И только после того, как Римо скрылся в толпе, генерал Али Амин понял, что скоро у него будет шрам и на другой щеке, точно такой, как первый.

Римо остановился у киоска торговца напитками и попросил налить ему морковного сока. Он не мог вернуться в гостиницу, не передав письма – страшно было даже подумать, как разгневается Чиун. Но, с другой стороны, если он ворвется во дворец силой, рассердится Смит.

Гадая, как ему быть, он вдруг увидел знакомое лицо в черном ореоле курчавых негритянских волос. Джесси Дженкинс с двумя другими девушками, которых Римо видел в самолете, шла мимо под охраной четырех местных солдат.

– Привет, Джесси! – крикнул Римо.

Она обернулась к нему и улыбнулась. Процессия стала. Солдаты нетерпеливо переминались с ноги на ногу, глядя на подходившего к девушкам американца.

– Куда это вы? – спросил Римо.

– Мы идем из своего общежития вон туда. – Она указала на дворец «Победа Революции». – Полковник Барака пригласил нас на обед.

– Ничего себе приглашение – под оружейными дулами! – удивился Римо.

– По-моему, здесь это обычная вещь, – сказала Джесси.

– Ну, хватит разговоров! – вмешался один из охранников.

– Успеешь! – сказал Римо. – Леди занята. Не видишь?

– Это меня не касается, – стоял на своем солдат. – Давай проходи быстрее!

Римо подробно объяснил стражу порядка, что спешить не всегда хорошо. В доказательство справедливости этих слов он наспех сжал правое плечо солдата, после чего тот, конечно же, согласился, что можно и подождать.

– Вы знаете, что мы делаем общее дело? – спросил он у Джесси, отведя девушку в сторону.

– Но я – студентка… – нерешительно запротестовала она.

– Знаю. Я тоже студент, специализирующийся по международным связям и по угрозе безопасности США. Можете вы передать вот это Бараке?

Девушка взяла свернутый пергамент.

– Попробую, – сказала она и, отвернувшись от охраны, засунула свиток под белую блузку.

– Если я буду вам нужен – позвоните, – сказал ей Римо. – Мой номер 316, «Лобиниен армс».

Она кивнула ему на прощание и присоединилась к группе, которая продолжила свой путь во дворец. Римо посмотрел ей вслед, любуясь ее стройными ножками, и, довольный собой, пошел в гостиницу: письмо передано – и все живы. Просто чудесно. Чиун будет гордиться своим учеником.

Однако Чиун гордиться не захотел.

– Так ты говоришь, что не вручил мое послание лично полковнику Бараке? – сурово спросил он.

– Как тебе сказать… Я отдал его одному человеку, а тот передаст Бараке.

– Ах, одному человеку!.. А ты видел, как этот человек отдает письмо полковнику Бараке?

– Строго говоря, нет.

– Понято… Строго говоря, ты не видел, что твой «один человек» отдал письмо полковнику Бараке. Значит, ты вообще не видел, что письмо передано по назначению.

– Можно сказать и так.

– Другими словами, ты снова потерпел неудачу. Я послал тебя с одним-единственным поручением – передать письмо, а ты возвращаешься и говоришь: «как тебе сказать…», «строго говоря, нет…», «можно сказать и так», «с одной стороны, это, с другой стороны – то», и все это означает лишь одно: ты не передал моего письма.

– Тогда делай, как знаешь сам.

Чиун покачал головой.

– Теперь уже слишком поздно. Если бы я сделал, как знаю сам, письмо было бы передано полковнику Бараке, и никому другому. Чего мне было и ожидать, когда я все должен делать сам. Никто мне ничего не говорит, никто не помогает…

– Как ты любишь делать из мухи слона, – сказал Римо. – Получит Барака твое письмо, надо только подождать. Держу пари, он тебе ответит.

Глава тринадцатая

Однако ни в тот вечер, ни на следующее утро ответ от полковника не пришел. И не потому, что тот не получил послания: Джесси Дженкинс отдала его в собственные руки полковника, когда она и две другие девушки сидели за небольшим накрытым столом в роскошном зале дворца. Стены его были обтянуты тканями, на полу разбросаны циновки, валики, разноцветные подушки и подушечки самой разной формы.

Джесси пергамент не читала. Но она пожалела об этом, увидев реакцию Бараки, когда тот аккуратно развязал красную тесьму, стягивающую свиток, и прочитал написанное. В его лице не осталось ни кровинки. Он поспешно вытер лицо салфеткой, встал и, извинившись, вышел в боковую дверь.

Пройдя еще через одну дверь Барака оказался в коридоре, куда выходили личные покои президента. Он прошел по коридору, остановился у тяжелой ореховой двери и тихонько постучал.

– Войдите, – послышался высокий писклявый голос.

Барака вошел. Нуич просматривал газеты и журналы, целая кипа которых лежала перед ним на столе.

– Чему обязан твоим вторжением? – спросил он, повернувшись к вошедшему.

– Вот этому. – Барака протянул ему свиток. – Я только что его получил.

Нуич взял послание и пробежал его глазами. Легкая улыбка скользнула по его лицу. Потом он свернул пергамент и отдал его полковнику.

– Что мне с этим делать?

– Ничего, – ответил Нуич. – Решительно ничего.

– Кто такой этот Мастер Синанджу? – спросил Барака.

– Человек из легенды, он пришел потребовать обратно трон Лобинии, чтобы вернуть его королю Адрасу.

– Наемный убийца?

Нуич снова улыбнулся.

– Не в том смысле, как ты себе это представляешь. Ты привык иметь дело с вооруженными людьми. С бомбами. С ножами. А Мастер Синанджу не похож ни на кого из тех людей, которых ты знал раньше. Он сам – и бомба, и ружье, и нож. Ваши наемники – просто легкий ветерок. Мастер Синанджу – тайфун.

– Тогда тем более я должен принять меры, заключить его под стражу…

– Сколько у тебя еще осталось коммандос, которых ты можешь использовать? – спросил Нуич. – Говорю тебе: ты можешь бросить против него всю армию этой забытой Богом страны, и они даже не смогут прикоснуться к складкам его халата. – Нуич покачал головой, желая успокоить перепуганного полковника. – Тебя может спасти от тайфуна только другой тайфун, то есть я.

Барака попытался что-то сказать, но Нуич не дал ему говорить.

– Тебе ничего не надо делать. Мастер сам будет искать с тобой контакта. Скоро я буду готов сразиться с ним. Положись на меня.

Барака слушал и кивал головой – выбора у него не было. Уже взявшись за ручку двери, он обернулся и спросил:

– Этот Мастер Синанджу… Я увижу его когда-нибудь, как вы считаете?

– Ты его видел, – сказал Нуич.

– Видел? Где же?

– Во время похорон. Помнишь старика в длинном желтом халате? Это он.

Барака чуть не засмеялся, но сдержал себя. В тоне Нуича не было и намека на юмор. Он вовсе не шутил. Что ж, если Нуич считает, что этот старик, весом менее девяноста фунтов, это дряхлое привидение представляет опасность, – пожалуйста. Барака не будет с ним спорить.

Он возвратился за обеденный стол, но настроение его было испорчено. Снова и снова возвращался он мыслями к тем двоим, которых видел на похоронах коммандос: старый азиат и молодой американец. В них было нечто необычное, он это понимал.

– Кто дал тебе это письмо? – спросил он Джесси, прощаясь с удивленными девушками, уже приготовившимися дать отпор целой орде похотливых арабов.

– Человек, с которым я познакомилась в самолете.

– У него есть имя, у этого человека?

– Да, конечно. Его зовут… – Она на минуту заколебалась, зная, как силен в Лобинии антисемитизм. – Его зовут Римо… Гольдберг, – выдавила она из себя.

Но, как ни странно. Барака не обратил внимания на еврейскую фамилию. «Значит, его зовут Римо, Римо…» – повторял он про себя.

Эти два имени не выходили у него из головы, и он до позднего часа ворочался в постели. Римо и Мастер Синанджу. Уже погружаясь в сон, он снова увидел Балку, ведущую к Лунным горам, и вспомнил пророчество о «человеке с Востока, который придет с Запада».

Пробудившись ото сна, он сел в постели. Пот градом катился по красивому смуглому лицу. Он испытывал смертельный страх. Оставалось надеяться, что Нуич – достаточно сильный «тайфун», способный противостоять старцу.

Удивительное дело – так верить человеку, о котором он ничего не знал.

Впрочем, оставалась у него и другая вера. Он встал с постели и, простершись на ковре лицом к востоку, начал истово молиться, прося Аллаха спасти и защитить раба своего, Муаммара Бараку.

Глава четырнадцатая

– Вот видишь! Он не получил моего послания, – сказал Чиун на следующий день ровно в полдень.

– А может, получил и решил проигнорировать?

Чиун был искренне удивлен.

– Что ты такое говоришь? Это было официальное предупреждение от Мастера Синанджу. Такие вещи не игнорируют.

– Но, может, он не знает, кто ты такой. А может, никогда не слышал про Синанджу?

– И почему ты упорствуешь в этой бессмыслице? Разве ты не убедился во время нашего визита в племя лони, что имя Мастера Синанджу известно и уважаемо повсюду? Какие тебе еще нужны доказательства?

– Ты прав, папочка, – вздохнул Римо. – Весь мир знает про Мастера Синанджу. Нельзя открыть ни одной газеты, чтобы не прочитать о нем. Видно, Бараке не передали письмо.

Римо не хотелось спорить с наставником и вникать в его старые дела. Его больше интересовал племянник Чиуна, Нуич где он сейчас и когда можно ожидать его нападения.

– Теперь я знаю, он не получил послания, – примирительно сказал Чиун. – Но сегодня он его получит.

Чиун достал чернила, перо и пергамент и начал прилежно писать. Когда новое послание было закончено, он взглянул на Римо и сказал:

– Я вручу это Бараке.

– И правильно сделаешь.

– Если у тебя есть к нему письмо, то я могу передать.

– Не сомневаюсь.

– Я отдам его в собственные руки полковника. С полной гарантией.

– Разумеется. С полнейшей.

– Вот ты говоришь «разумеется», а сам Чиуну не веришь. Говорю тебе, садись и пиши письмо полковнику Бараке, я его передам.

– Я верю тебе, Чиун, но Бога ради… Мне нечего написать.

– Ты отказываешься, а сам думаешь: «Пожалуй, Чиун не сумеет передать мое письмо». Давай пиши, я подожду.

Римо ничего больше не оставалось. Он взял лист бумаги и быстро написал:

"Полковник Барака,

Я изобрел недорогой заменитель нефти. Если вы захотите переговорить со мной, прежде чем я начну переговоры с западными странами, вы можете найти меня но адресу: комн. 316, «Лобиниен армс», если, конечно, гостиница до того времени не рухнет.

Римо Гольдберг".

Он аккуратно свернул записку и отдал ее Чиуну со словами:

– Вот. Передашь это Бараке.

– Передам. Лично Бараке, и никому другому.

– Что ж, попробуй, – бросил Римо.

– Ну, нет! Пробуешь ты, а я делаю. В этом и состоит разница между Мастером Синанджу и…

– …и бледным лоскутком свиного уха, – устало закончил за него Римо.

– Правильно! – одобрил Чиун.

Несколько минут спустя Чиун вышел из номера. Римо спустился вместе с ним вниз, потому что обстановка номера сводила его с ума. Он предпочитал посидеть в одном из двух кресел, стоявших в вестибюле: здесь было также безобразно, но по крайней мере просторнее. Одно из кресел было уже занято – в нем разместилось упитанное и потное тело Клайтона Клогга. Увидев, что Римо опустился в кресло рядом с ним, он едва заметно кивнул, давая понять, что заметил его присутствие.

«Чего это он так потеет?» – подумал Римо. Этого человека Смит считал ответственным за убийство американских ученых. Римо, правда, знал то, чего не знал Смит: убийства эти организовал Нуич. Но, может быть, он использовал Клогга (или Бараку?) как орудие?

– Я жду от вас предложений в связи с моим открытием, – сказал Римо.

– Почему вы думаете, что оно меня интересует? – Клогг оторвался от газеты «Таймс» недельной давности и брезгливо наморщил курносый нос, будто вдохнул неприятный запах.

– Кажется, вы не поняли, Клогг. Через полгода наши заводы начнут производить мой заменитель, который покроет потребность в нефти на 10 процентов. Через год это будет уже 50 процентов. Если вы дадите мне полтора года, вы получите технологию, по которой все наши города смогут наладить производство на собственных заводах, решая попутно вечную проблему отходов. Муниципальные власти перестанут покупать бензин у нефтяных компаний – у них появится свое горючее для городского транспорта. А «Оксоноко» будет иметь бледный вид, если не окажется на грани разорения. Вот вам и мусор!

Клогг смотрел на Римо испытующе, ноздри у него раздувались.

– Вы это серьезно, мистер… как вас? Мистер Гольдберг?

– Вполне серьезно. Я отдал этой идее лучшие годы жизни.

– Не помню, чтобы мне приходилось слышать про вас в связи с исследовательской работой в нашей области.

– Я работал в смежных областях, – сказал Римо. – Мое открытие – счастливая случайность. В течение последних десяти лет я фактически занимаюсь проблемой очистки улиц.

– Где вы работали?

Римо ожидал этого вопроса.

– В «Юниверсал Вейстинг», – не сморгнув глазом ответил он, назвав компанию, связанную с КЮРЕ.

На Клогга это подействовало.

– Если дело обстоит таким образом, мистер Гольдберг, мы, возможно, захотим купить ваше изобретение.

– За наличные или за проценты с продажи?

– Не думаю, чтобы вам было выгодно уступить его за проценты. – В тоне Клогга слышалась угодливость.

– Почему так?

– Очевидно, мы не сможем выбросить его на рынок до того, как проведем тщательные испытания. Могут пройти годы, прежде чем продукция станет соответствовать нашим строгим стандартам.

– Иными слонами, мое изобретение будет похоронено и забыто, как тот карбюратор, который мог втрое сократить расход бензина.

– Тот карбюратор не что иное, как миф. На самом деле его не существует.

– А сколько вы дадите мне наличными?

– Идея столь нова, что речь может идти о шестизначной цифре. Думаю, это не так уж и много – ведь вам придется делить эту сумму со своими коллегами.

– Нет, – сказал Римо. – Никаких коллег. Я сделал это один, и все расчеты у меня вот здесь. – Он показал себе на лоб. – Я никому не хотел открывать свои секреты.

– И правильно сделали. В наше время столько непорядочных людей.

– Совершенно верно.

– Так вы говорите «Юниверсал Вейстинг»?

– Точно.

Клогг снова умолк. Римо наскучило смотреть на его раздувающиеся ноздри, и он ушел к себе в номер, чтобы позвонить Смиту. Римо попросил его о прикрытии для некоего Гольдберга и признался, что это он сам.

– Вы могли бы сказать мне об этом вчера, – фыркнул тот.

– А что такое?

– Я потратил уйму времени и денег, чтобы выследить ученого-нефтяника по имени Гольдберг.

– Насчет времени – теперь уж ничего не поделаешь, – сказал Римо. – А что касается денег, советую вычесть эту сумму из очередного платежа деревне Синанджу.

– Непременно передам Чиуну, что идея принадлежит вам. – В словах шефа Римо впервые уловил нечто похожее на юмор.

– И еще одно. Я не разбираюсь в международной политике, но, по-моему, король Адрас может собирать чемоданы, скоро ему придется вернуться сюда и занять свой трон.

– Почему? – встревожился Смит. – Что-нибудь случилось с Баракой? Разве…

– Нет, – прервал его Римо. – Но он может найти в своей почте нечто такое, что ему не понравится.

Забота о Чиуне, как выяснилось потом, была лишней. Встретиться с Баракой оказалось, по словам Чиуна, совсем не трудно. Он просто подошел к парадному входу дворца, назвал себя, и его тотчас проводили к Бараке. Президент был с ним очень любезен и оказал ему всевозможные почести.

– Он обещал уйти в отставку?

– Он просил разрешения подумать. Разумеется, я дал ему отсрочку до конца недели.

– И ты безо всяких затруднений проник во дворец?

– Какие могли быть затруднения? Никаких. Твое бесполезное письмо я тоже ему вручил.

На этом их разговор закончился. Позднее по радио, которое в Лобинии считалось развлечением, передали сообщение о том, что якобы произошло во дворце. Диктор взволнованно живописал кошмарные сцены беспорядков и насилия. Большая группа вооруженных людей, по всей вероятности, азиатов, числом не менее сотни, напала на дворец президента средь бела дня и вывела из строя двадцать семь солдат. Планируемое ими убийство президента было предотвращено благодаря беспримерному мужеству, с которым он встретил нападение.

– Ты слышишь? – спросил Римо.

– Да. Хотел бы я на это взглянуть. Звучит очень любопытно.

– И больше ты ничего не можешь сказать?

– А что еще?

Римо пришлось склонить голову перед его неумолимой логикой и оставить данную тему.

Но полковник Барака все еще помнил об этом. Он не мог думать ни о чем другом после того, как престарелый азиат уложил его охрану и вскрыл запертую на железный засов дверь его кабинета, будто она была сделана из картона. У полковника дрожали руки при воспоминании о том, как перед ним появился тщедушный старец с пергаментом, где были изложены его требования. Барака считал, что ему еще повезло, раз он остался в живых. Убедившись, что старик ушел, он отнес оба письма в комнату Нуича.

– Они заполонили мой дворец, – сказал Барака. – Что мне делать?

– Прежде всего, не болтать вздор, как малое дитя, – ответил Нуич. – Забудь о письмах. Время пришло. Я займусь этими людьми…

Глава пятнадцатая

Третий всемирный Конгресс молодежи – яркоглазый, лохматоголовый и шумный – открылся на следующий день в 9.00 утра. Триста пятьдесят делегатов со всего света собрались во дворце «Победа Революции», чтобы заклеймить Соединенные Штаты и Израиль за убийства и акты жестокости, в которых они не были повинны, и восславить арабов за убийства и акты жестокости, которые теперь именовались проявлениями храбрости и героизма.

В 9.30 возникли неурядицы. Молодежь из восточных стран, главным образом из Японии, собиралась выступать только против Израиля, думая набрать таким образом очки у арабов – поставщиков нефти. С этим не соглашались американские делегаты. По их мнению, не только израильтяне, но и все без исключения белые должны подвергнуться осуждению за главную и непростительную вину – они были белыми, а не кем-то другим.

Это вызвало ярость у делегатов черной Африки. Не поняв сути принятой резолюции, они сочли ее за восхваление белых и потребовали, чтобы их тоже включили в список ораторов. В этом требовании содержалась скрытая угроза слопать белых делегатов одного за другим, если их поправка не будет принята.

Тогда Джесси Дженкинс, избранная председателем первого заседания – при почти полной пассивности зала, – объявила перерыв на ленч. Это вызвало неудовольствие гостей, сидящих на галерке, большинство которых составляли американские газетчики. Тридцати минут, решили они, явно недостаточно, чтобы успеть обнаружить скрытый общественный смысл и общемировое значение того факта, что, получи участники Конгресса доступ к гаечным ключам и железным ободьям от колес, развернувшуюся дискуссию точнее было бы назвать разборкой враждующих банд.

Однако двое из зрителей, сидящих на галерке, отнюдь не были расстроены столь ранним перерывом. Обозревая со своего места на балконе большой зал дворца «Победа Революции», соседствующего с резиденцией президента, Чиун спросил Римо:

– Ты понимаешь хоть что-нибудь из того, что здесь происходит?

– А как же! – ответил тот. – Все очень просто: черные ненавидят сами себя; азиаты ненавидят всех и каждого. А ведь есть еще белые айны из Японии, которые тоже хотят быть услышанными.

Чиун важно закивал головой.

– Я так и думал, – сказал он с расстановкой. – Одного не пойму: почему надо было ехать так далеко, чтобы убедиться в том, что они – разные? Разве нельзя послать друг другу письма?

– Конечно, можно, – сказал Римо, – но где гарантия, что вы не доставите их самим себе, а следовательно, нет никакой гарантии, что письма дойдут по назначению. Лучше уж так.

Чиун снова кивнул, хотя явно не был удовлетворен ответом.

– Ну, если ты так считаешь… – сказал он.

– Почему полковник Барака не дает знать о себе? – спросил Римо.

– Он изучает мои предложения, – сказал Чиун. – Мы еще услышим о нем.

Оба решили, что уже насмотрелись на братство народов в действии и спустились вниз, собираясь вернуться в отель, однако на первом этаже попали в крутящийся водоворот: группы делегатов вели между собой содержательный диалог – они громко кричали все разом, не слушая друг друга.

Римо хотелось побыстрее протолкаться и выйти на солнышко, но Чиун положил руку ему на плечо. Обернувшись, Римо увидел, что его наставник, похоже, заинтересовался словесным поединком, который вели двое азиатов против двух темнокожих, одновременно сражавшихся против двух белых. Чтобы лучше слышать, Чиун скользнул между участниками спора.

– Все зло в Америке! – сказал один из азиатов.

Чиун кивнул в знак согласия и повернулся к негру. Тот сказал:

– Белым доверять нельзя!

Чиун решил, что это – наиболее ценное высказывание. Так же считали оба белых собеседника, утверждавших, что ничто не может сравниться со злодействами американцев – со времен Дария.

Чиун отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – Дарий был очень хороший правитель.

Шестеро споривших посмотрели на новенького. А Чиун уже впал в раж:

– Дарий мудро управлял страной. Мир был бы очень хороший, если бы Дарий остался на троне. Не моя вина, что его свергли эти презренные греки.

– Верно! – поддержал Чиуна один из негров. – Это Александр Македонский прикончил старого доброго Дария.

– А фараоны? – вскричал один из белых парней, весь состоявший из прыщей, угрей и комплексов неполноценности.

– По крайней мере, они знали, как поступать с иудеями, – сказал один из азиатов.

– Они были то, что надо, – подтвердил Чиун. – В особенности Аменхотеп. Он всегда платил сполна и вовремя.

Даже в этом бессмысленном споре замечание прозвучало столь неуместно, что все шестеро замолчали и уставились на Чиуна.

– Да, – подтвердил тот. – Аменхотеп никогда не задерживал платежи. Да славится в веках его имя! И Людовика XIV – тоже.

– О чем это ты? – спросил один из американцев. – Видать, ты один из прихвостней продажного короля Адраса. Да здравствует Барака!

Чиун, однако, с ним не согласился.

– Нет, – сказал он, – предшественник Адраса всегда тянул с оплатой. Если бы не это, Адрас давно уже получил бы назад свой трон. Уж он-то отвечал бы на письма. Да здравствует король Адрас!

– Долой! – закричал прыщавый.

Это разрешило колебания негров в пользу Чиуна.

– Да здравствует король Адрас! – закричали они.

Услыхав голоса, более громкие, чем их собственные, двести пятьдесят споривших делегатов подумали, что они что-то упустили, и замолчали, прислушиваясь к возгласам. И чтобы не оказаться в стороне от нового важного движения, которое могло означать новую эру в мировой борьбе за мир, они подхватили:

– Да здравствует король Адрас! За здравствует король Адрас! Да здравствует…

Они изо всех сил старались перекричать друг друга, и скоро дворец «Победа Революции» огласился громкими возгласами, эхом разносившимися но всему зданию:

– Да здравствует король Адрас!!!

Взмахивая руками, Чиун дирижировал толпой, как оркестром.

Рассерженный этой сценой, Римо пошел прочь и столкнулся лицом к лицу с Джесси Дженкинс.

– Вы хотите вернуть нас назад, к монархии? А что дальше? Феодализм? – спросила она.

– Если Чиун остановится на этом, – сказал Римо, – считайте, что вам повезло. Как прошел ваш обед с Баракой?

– На сей раз сердцеед оказался не на высоте.

– Что вы говорите?

Она засмеялась, и ее груди заколыхались под легкой лиловой кофточкой.

– Должно быть, из-за той вашей записки, которую я ему передала.

– Значит, он ее получил?

– Конечно, я сдержала свое слово. Когда он ее прочитал, то выскочил из зала, как ошпаренный, а через десять минут вернулся и выпроводил нас – еще до десерта.

– Это интересно, – сказал Римо.

Сообщение действительно заслуживало внимания. Если Барака унес письмо, чтобы показать его кому-то, то это был, вероятно, Нуич. Значит, он живет в самой резиденции Бараки. Почему так? Наверное, ждет подходящего момента, чтобы нанести удар ему и Чиуну.

– Кто-нибудь предлагал купить у вас ваше открытие? – спросила Джесси, желая поддержать разговор.

– Мне сделали кое-какие предложения. Между прочим, как вы отнесетесь к моему предложению поужинать сегодня вместе?

– Когда бесчинства здесь будут закончены, нас строем отведут в казарму. Там нас покормят как гостей Лобинии, и мы отправимся спать. «Никаких отклонений от установленного режима!» – сказала Джесси, пародируя лающий акцент нацистских охранников.

– Так вы согласны улизнуть оттуда и поужинать со мной?

– Я бы с удовольствием, только это невозможно. – Заметив его удивленный взгляд, она добавила: – Я ничего не преувеличиваю: нам запрещается покидать территорию лагеря.

– Наверное, Чиун прав, когда ратует за монархию. Народная демократия, похоже, заключает в себе все, кроме демократии для народа, – сказал Римо.

– За все приходится платить, – мудро заметила Джесси.

– А если вам удастся выйти, вы поужинаете со мной?

– Разумеется.

– Будьте у главного входа на вашу территорию ровно в половине девятого.

– Они поставили охранников, которые выглядят так, будто для них нет ничего приятнее, чем застрелить человека.

– Не говорите им, что моя фамилия Гольдберг, – сказал Римо и повернулся к приближающемуся наставнику.

Стены и потолок дворца содрогались от здравиц в честь короля Адраса.

– Кажется, на сегодня мы сделали достаточно, – сказал Чиун.

Римо оставалось только согласиться.

В это время в Лобинии была достигнута еще одна договоренность – между Баракой и Клайтоном Клоггом.

По предложению Клогга, эти двое проехали расстояние в сорок миль и направлении образовавшегося некогда из останков мастодонтов нефтяного месторождения, суточная добыча которого – более двух миллионов баррелей нефти – ежедневно перекачивалась из восьмисот скважин в огромные цистерны, а затем – в танкеры, развозившие ее по всему свету.

Черный лимузин остановился у хранилища, после чего Клогг велел водителю пойти погулять, невзирая на убийственную жару: термометр показывал 130 градусов по Фаренгейту.

– Скажу нам наперед, – начал Барака, – что я не собираюсь принимать меры, направленные на снятие эмбарго.

– Очень хорошо, – ответил на это Клогг.

На лице Бараки отразилось недоумение.

– Тогда чего же вы хотите? – спросил Барака, не слишком почтительно, но и не грубо.

– Хочу задать вам вопрос. Что вы собираетесь делать со своей нефтью?

Клогг задел самое больное место.

– Покупатели на нее найдутся, – сказал Барака, испытывая неприязнь к этому американцу, который вечно совал свой поросячий нос в арабский пирог.

– Да, но надолго ли? – возразил Клогг. – Русские, разумеется, будут покупать, чтобы досадить Западу. Однако можно не сомневаться, что они скоро затоварятся и не смогут скупать все ваши излишки. Их экономика этого просто не выдержит.

– Есть еще Европа, – напомнил Барака.

– Она будет покупать вашу нефть до тех пор, пока американская экономика не начнет разрушаться. Без нефти не смогут обходиться ни средства сообщения, ни промышленность. Европу, тесно связанную с Америкой, ожидает та же участь.

«Очень похоже на Клогга, – подумал Барака, – забыть о других областях применения нефти. А производство электроэнергии? А тепло для квартир? У него на уме только транспорт и промышленные предприятия. Это – американский бизнесмен до мозга костей, не будь он так безобразен, с него можно было бы рисовать карикатуру».

Барака молча оглядел хранилища нефти, занимающие целые акры, буровые вышки, сложное оборудование, работающее в основном на компьютерах, поставляемых американскими нефтяными компаниями.

– Итак, у вас скопятся излишки нефти, – продолжал Клогг, – и ваша страна не сможет долго протянуть на накоплениях от продажи нефти.

– Давайте кончать эту лекцию по экономике, – проворчал Барака. – Я думал, у вас есть предложения.

– Да, есть. Продолжайте вашу политику эмбарго. Однако наша компания хочет, чтобы вы предоставили ей право бурения на одном или нескольких прибрежных островах, четко оговорив в контракте, что вся найденная там нефть будет нашей.

– На прибрежных островах нет нефти.

Клогг криво улыбнулся и стал, Боже спаси, еще безобразнее, чем было задумано самим Создателем.

– «Ну и что?» – как любят говорить мои соотечественники. Сооружение подземного нефтепровода отсюда до прибрежного острова – дело нескольких месяцев. Мы выкачаем ваши излишки нефти и продадим ее как свою. Лобиния получит от этого большой доход, которым вы сможете распоряжаться по своему усмотрению.

– А ваша компания получит возможность контролировать американскую экономику?

– Разумеется.

Барака уставился на свои нефтяные вышки. Месяц назад он застрелил бы Клогга, не дав ему закончить первую фразу. Такой явный и бесстыдный подкуп! Но месяц назад он еще верил, что этой страной можно управлять и что и он сам будет жить здесь до седин в почете и уважении. А теперь он знал о пророчестве. Нуич обещал ему защиту от американских наемных убийц. А кто защитит его от самого Нуича? Барака чувствовал, что не стерпит, если им будут командовать, как мальчишкой, весь период его правления. На днях ему пришла в голову мысль о Швейцарии: интересно, что там за жизнь? Он выглянул из окна автомобиля и увидел лобинийского рабочего, пытавшегося отвинтить гаечным ключом нарезной кран – только с шестой попытки он подобрал ключ нужного размера. Швейцарцы производят настенные и наручные часы, лобинийцы умеют производить только смуту и беспорядки.

– Можно ли сохранить это в тайне? – спросил он.

– Разумеется. В нашем соглашении имеется такой пункт, согласно которому монтаж нового оборудования для «Оксоноко» будут производить только местные рабочие. И…

– Не продолжайте, – перебил его Барака. – Я и так очень хорошо знаю: наши специалисты могут проработать пятьдесят лет на такой «добыче», не находя ничего странного в том, что нефть почему-то добывается из крана.

Клогг лишь пожал плечами. Он был доволен, что это сказал сам Барака. Порой эти погонщики верблюдов принимают такие вещи слишком близко к сердцу, когда дело касается их единоплеменников.

Это может получиться, решил Барака. Клогг, конечно же, прав. Если не «пристроить» нефтяные излишки, экономика страны скатится в пропасть. Она и без того чуть жива.

Надо только постараться, чтобы Нуич ничего не узнал. Дело должно выгореть. Должно.

– Здесь есть одно «но», – прервал его размышления Клогг. (Барака поднял глаза на нефтяного магната.) – Имеется один американец, открывший заменитель нефти. Его зовут Римо Гольдберг.

– Он прислал мне письмо, – сказал Барака. – Это аферист.

– Нет, не аферист, – возразил Клогг. – Я проверял его данные через своих людей. Это – один из величайших умов нашей страны. Если выпустить его из-под контроля, он причинит большой ущерб не только вашей стране, но и моей компании.

– Мне не разрешают его трогать, – сказал Барака.

– Как это? Кто не разрешает?

Барака понял, что проговорился, и поспешил исправиться:

– Я не хочу вступать в конфронтацию с Соединенными Штатами, устраняя американского гражданина.

– А если несчастный случай… – стоял на своем Клогг.

– Слишком много несчастных случаев произошло в последнее время – особенно с американскими учеными, которые заняты исследованиями в области нефти.

– Я считал, что вы знаете об этом больше, – сказал Клогг.

– А я считал, что знаете вы…

Мужчины испытующе посмотрели друг на друга, понимая каким-то чутьем, что оба говорят правду.

Кто такой Римо Гольдберг, раздумывал Барака, ученый или наемный убийца? Может быть, и то и другое. Никому не известно, до которых пределов может дойти вероломство Соединенных Штатов.

Клогг посмотрел прямо перед собой и подумал вслух:

– Никто ведь не гарантирован от несчастного случая…

– Разумеется. Я не могу нести ответственности за несчастные случаи, – сказал Барака, выдавая тем самым Клоггу желаемую лицензию на устранение Римо Гольдберга.

Они поговорили еще немного, сопоставляя свои наблюдения, и пришли в выводу, что единственным лицом, с которым Римо входил в контакт по приезде в Лобинию, была пикантная негритянка Джесси Дженкинс. Они договорились, что с разрешения Бараки один из людей Клогга будет допущен на территорию лагеря, чтобы следить за революционеркой Джесси. Барака одобрил в принципе планы Клогга насчет нефти, но отложил их обнародование на несколько недель, пока не будут улажены «некоторые мелкие проблемы».

Клогг кивнул в знак согласия и нажал на клаксон. Будто из-под земли появился водитель и, сев за руль, повел машину к Даполи.

Барам отметил, что это был молодой лобиниец, едва достигший двадцати лет, с гладкой тонкой кожей, длинными вьющимися волосами и чувственными губами, капризно изогнутыми, как у женщины. Полковник посмотрел на юношу с легкой неприязнью и спросил Клогга, хватает ли ему развлечений в их столице.

Клогг улыбнулся и ничего не сказал. Его глаза были устремлены на юношу.

Глава шестнадцатая

Джесси Дженкинс, одетая в белое платье, ждала Римо у единственного выхода из обнесенного высоким забором двора, посреди которого стояли построенные на скорую руку бараки для делегатов Третьего международного Конгресса молодежи. Вход охранялся двумя стражами.

Забор поднимался на высоту около восьми футов, а поверх него было натянуто два фуга колючей проволоки, чтобы помешать делегатам выбраться наружу.

Римо увидел Джесси издалека. А еще он заметил молодого рыжеволосого американца, который стоял, прислонившись к стене ближнего барака, время от времени затягиваясь сигаретой и не спуская глаз с девушки.

Римо подошел вплотную к двум вооруженным охранникам и, не обращая на них внимания, крикнул Джесси:

– Привет! Пойдем поиграем.

– Меня не выпустят. – Она указала головой на стражей.

– Это действительно так, джентльмены? – спросил их Римо.

– Без пропуска выходить не разрешаемся.

– А кто выписывает пропуска? – поинтересовался Римо.

– Никто, – сказал один из охранников, его напарник засмеялся.

– Благодарю вас, вы очень любезны, – ответил Римо. – Подойди вон туда, Джесси. – Римо кивнул головой, указывая на дальнюю часть забора.

Она двинулась вдоль внутренней стороны забора, он – с его внешней стороны. Так они отошли на добрую сотню футов от охранников. Бросив взгляд через плечо, Римо увидел, что рыжий американец идет вслед за ними, прячась в тени здания.

Колючая проволока была натянута таким образом, чтобы препятствовать постояльцам казарм выбраться за пределы двора, не мешая, однако, визитерам проникнуть во двор. Когда Римо и Джесси оказались вне досягаемости лучей прожектора, Римо ухватился обеими руками за верхний брус забора и, быстро пробежав два шага по вертикали, сделал рывок ногами кверху. Его тело выпрямилось, направленное вверх ускорение дало эффект кистеня: Римо перевернулся в воздухе, описав дугу, и, все так же не расслабляясь, опустился на ноги по другую сторону забора. В тот самый момент, когда он, казалось, вот-вот заденет за колючую проволоку, он отпустил руки, убрал голову в плечи и благополучно приземлился рядом с Джесси.

– Как тебе это удалось? – спросила она, придя в себя от изумления.

– Ничего особенного. Веду здоровый образ жизни.

– Что нам теперь делать, раз уж ты здесь?

– Выходить, разумеется.

Римо повел Джесси обратно к главным воротам и по дороге поинтересовался:

– Как прошло заседание?

– Лучше не спрашивай.

– Обещаю не задавать вопросов, если ты обещаешь не заводить разговоров о расизме, неравенстве, гетто, геноциде и угнетении.

– Вы, мистер Гольдберг, совсем не похожи на либерала.

– Мне всегда казалось, что либералы любят людей в общей массе, это цена, за которую они получают право ненавидеть их по отдельности. Боюсь, что я не либерал.

– И ты не испытываешь ненависти ни к кому конкретно? – спросила Джесси.

– Конечно, испытываю! – сказал Римо. – Но я не буду платить за то, чтобы любить всех, скопом. Я сохраняю за собой право считать подонка подонком, если он того заслуживает.

– Договорились, – сказала Джесси. – В этом есть логика. Никаких разговоров о гетто.

До ворот оставалось каких-нибудь десять футов. Римо сделал своей спутнице знак обождать, а сам подошел к охранникам.

– Привет, ребята! Вы меня помните? – спросил он.

Те обернулись и посмотрели на него – сперва с удивлением, потом с досадой.

– Что ты здесь делаешь?

– Я ходил за пропусками. Нам надо выйти за ворота.

– Ну и как? – недоверчиво спросил один из охранников, тот, что был покрупнее. – Принес?

– Принес.

– Покажи!

Римо опустил руку в брючный карман и не спеша вынул что-то, зажатое в кулак. Его рука задержалась между стоящими друг против друга охранниками.

– Вот – смотрите!

Оба стража наклонились вперед.

– Ну? – сказал один из них, охранники почти соприкасались головами.

Римо слегка разжал кулак, растопырив указательный палец и мизинец. Вдруг оба эти пальца метнулись вверх и ткнули стражей в лоб, как раз в том чувствительном месте, где вены выступают под кожей, образуя петлю, похожую на букву "V".

Твердые, как металл, пальцы, будто притупленные шипы, впились в вены и перекрыли их на какие-то секунды, вызвав кратковременную потерю сознания. Оба солдата рухнули на землю, будто куча грязно-коричневого тряпья.

– Пойдем, Джесси. – Римо помог девушке перешагнуть через бесчувственные тела. Она смотрела на них, не в силах отвести взгляд. – Не беспокойся, – сказал Римо. – Они скоро очнутся.

– Ты всегда так агрессивен? – спросила Джесси.

– Я же сказал, что сохраняю за собой право считать негодяев негодяями и поступать с ними соответствующим образом. А эти двое – законченные негодяи.

– Кажется, нам предстоит интересный вечерок.

Отходя от ворот, Римо бросил взгляд через плечо и убедился, что их рыжий попутчик идет следом.

– Да, довольно интересный, – согласился он.

Он не знал, что вечер станет еще более интересным усилиями человека, следующего по пятам за рыжим американцем. Это был щуплый азиат в черном деловом костюме. Его лицо не знало улыбки. Его звали Нуич. Он поклялся убить не только Римо, но и Чиуна.

Для Джесси это была первая возможность познакомиться с ночной жизнью Даполи, которой, как скоро выяснилось, просто-напросто не существовало.

– Выпить нам не удастся, – сказал Римо – Барака ввел сухой закон.

– Тогда послушаем джаз. Должен же у них быть джазовый оркестр.

– Прошу прощенья, – извинился Римо, – Барака закрыл ночные клубы.

– Мы можем потанцевать.

– Мужчинам здесь не разрешается танцевать с женщинами.

– Тоже Барака?

– Он.

– И почему я не подсыпала чего-нибудь в его фаршированную капусту, когда мы ужинали с ним, – засмеялась Джесси.

Они прогулялись по Революция-авеню и в конце концов нашли такое местечко, которое когда-то, по-видимому, называлось ночным клубом. Теперь это был частный клуб «только для европейцев». Римо немедленно заделался его членом, сунув привратнику двадцать долларов. Заведение еще хранило воспоминания о прежних днях. Справа был бар. Просторное помещение в глубине клуба было уставлено столами, перед которыми возвышалась сцена, где исполнительница танца живота потела под музыку оркестра, состоявшего из трех лобинийцев, игравших на непонятных струнных инструментах и на не имеющей названия трубе.

Джесси начала напевать негритянскую песенку. Римо попытался вспомнить слова, но не смог.

К ним подошла официантка, и Римо выразил желание, чтобы она проводила их в одну из довольно просторных кабин, окаймлявших главное помещение. Это были скорее небольшие комнаты, где на мягких скамьях, поставленных вдоль полукруглой стопы, могло усесться до восьми человек. Кабины отделялись от зала занавесями из нитей, унизанных стеклярусом, при желании их можно было отодвинуть и смотреть на сцену. Однако такое случалось не часто: кабины были излюбленным местом встреч европейцев с их молодыми лобинийскими любовницами.

Римо настаивал на своей просьбе, а официантка делала вид, что не понимает по-английски. Когда Римо настоял еще и на том, чтобы она взяла у него десять долларов, она не менее настойчиво стала приглашать столь великодушного джентльмена и его даму в одну из удобных и уютных кабин.

Когда они проходили в заднюю часть помещения, Римо оглянулся и увидел, что рыжий американец направляется в бар.

Джесси была разочарована, что не будет вина. Но в конце концов она, как и Римо, заказала морковный сок.

– Заказываешь то, к чему привык? – спросила она. – Видать, ты трезвенник?

– Только когда я на работе.

– А что у тебя за работа? – спросила Джесси, после того как официантка вышла и Римо отцепил удерживающие занавесь кольца. Занавесь упала и отгородила кабину от остального помещения.

– Та же, что и у тебя, – сказал Римо. – Сама знаешь: дядя Сэм и все такое…

Римо был доволен, что она не стала с ним лукавить.

– В таком случае я думаю, нам надо подстраховывать друг друга, особенно когда кто-то сел нам на хвост, – сказала Джесси.

Девушка сразу выросла в глазах Римо.

– Так ты его заметила?

– А как же иначе? Он чуть не съел меня глазами, пока я ждала тебя у ворот.

– Он сейчас в баре.

– Я знаю, – сказала Джесси и замолчала, видя, что официантка откинула занавесь, чтобы поставить перед ними стаканы с соком. Когда она ушла и стеклярусные нити перестали звенеть, Джесси перегнулась через угол стола и спросила: – В чем состоит твое задание?

– Клогг, – коротко ответил Римо. – Он для меня загадка.

– Очень нехитрая, – сказала девушка. – Он планирует вывозить нефть контрабандой. Мне сказали об этом в Вашингтоне перед моим вылетом сюда.

– Почему же они ничего не сказали мне? – удивился Римо.

– Это тоже понятно. – Джесси медленно потягивала сок, глядя на Римо поверх стакана своими умными глазами. – У тебя есть другое задание, не связанное с Клоггом, и они не хотели отвлекать тебя точно так же, как ты не побеспокоился рассказать мне о своем настоящем деле.

– Олл райт, – сказал он наконец. – Ты меня достала. Я здесь дня того, чтобы найти способ вернуть трон королю Адрасу. – Римо не нравилось положение, в котором он оказался. Девушка была сообразительна, а он не привык лгать своим и спокойно выслушивать ложь.

– Это все? – спросила она.

– Да. Впрочем, нет. Когда мы займемся любовью?

– Я уже думала, что ты никогда об этом не спросишь. – Джесси придвинулась к нему, взяла его голову в мягкие ладони и нашла его губы своими губами.

Римо ответил на поцелуй, молча кляня Чиуна за то, что он своими тренировками лишил секса радости, заменив ее техникой и выдержкой.

Джесси издала легкий стон. Римо просунул руку под ее кофточку, начиная непривычные для нее ласки с подмышек. Она застонала опять. Римо почувствовал, что она убрала руки с его шеи и начала расстегивать белую юбку…

Тела их слились воедино. Стоны Джесси заглушались тяжелым топотом ног тучной танцовщицы, ее прыжками на тонком деревянном полу под музыку флейты и струнного оркестра…

Когда все было кончено, Джесси отодвинулась от Римо и некоторое время сидела неподвижно, не в состоянии произнести ни слова и, по-видимому, не замечая, что ее короткая юбка все еще поднята; она не пошевелилась даже тогда, когда официантка вошла к ним сквозь стеклярусную занавесь, чтобы спросить, не нужно ли наполнить стаканы вторично.

Римо кивнул в знак согласия. Когда официантка ушла, Джесси одернула юбку и поправила волосы.

– Ну ты даешь, парень! Никак не могу опомниться…

– Это что, комплимент? – спросил Римо.

– Нет, дружок. – Безукоризненно белые зубы Джесси сверкали, точно бриллианты, на эбонитово-черном счастливом лице. – Какие уж тут комплименты! Просто воздаю тебе должное.

– Если будешь умницей, я приглашу тебя еще.

– Буду, буду умницей!

Когда официантка принесла им напитки, Римо спросил у нее:

– Тот рыжеволосый в баре – он все еще там?

– Да, сэр.

Римо сунул ей банкноту со словами:

– Не говори, что я о нем спрашивал.

Официантка обещала. Уходя, она кинула на Джесси выразительный взгляд, будто желая сказать, что есть и другая, более предпочтительная оплата за услуги, нежели деньги.

Римо взял ее руку и, едва касаясь промежутка между большим и указательным пальцами, следил, как меняется лицо женщины.

– Полегче, дружок, я ведь ревнивая, – сказала Джесси, когда девушка вышла.

– Готовлю резерв, – пошутил Римо. – На случай, если ты задерешь нос.

– А я-то думала, что мы не будем говорить об этнических проблемах, – сказала Джесси, и оба расхохотались. Выпив свой сок, Джесси извинилась и пошла в дамскую комнату.

Римо растянулся на мягком диване, положив ноги на валик, и сквозь просветы между стеклярусными нитями стал смотреть на новую танцовщицу. По сравнению с первой она была классом выше: меньше потела и время от времени даже улыбалась. Ее предшественница танцевала с таким выражением на лице, будто больше всего боялась проломить одну из тонких половиц эстрады. У этой, второй, танцовщицы, видать, на уме было и еще кое-что, не только проблема выживания.

Она закончила один танец, сорвав жидкие аплодисменты с полупустого зала, и начала другой. Потом третий…

И тут Римо забеспокоился: где же Джесси? Подождав еще немного, он отодвинул нити стекляруса и выглянул в зал. Ее нигде не было.

Официантка стояла в глубине зала, бдительно следя за столиками. Римо жестом подозвал ее к себе. Она с улыбкой подошла к нему.

– Счет, сэр?

– Где та дама, которая была со мной? Ты видела, как она ушла?

– Нет, сэр.

– Ты не могла бы посмотреть в дамской комнате? Ее зовут Джесси Дженкинс.

– Конечно, сэр.

Минутой позже она возвратилась.

– Нет, сэр. Ее там нет. Комната пуста.

– Есть оттуда выход наружу?

– Да, сэр. Задняя дверь ведет в переулок.

– Спасибо.

Римо выхватил из кармана пачку купюр и сунул их в руки девушки. Проходя мимо бара, он увидел, что рыжего американца там нет.

Римо зашел в дамскую комнату, миновал единственную кабину, небольшое трюмо, кресло перед ним… Через запасной пожарный вход он шагнул в узкую улицу, упиравшуюся одним, темным концом в старое здание, а другим, светлым, в Революция-авеню.

И здесь он увидел то, чего так страшился: пятно света, падавшего с улицы, выхватило из темноты какую-то черную бесформенную груду, лежавшую у стены. Римо бросился туда. Это была Джесси.

Она посмотрела на него, узнала и улыбнулась. Из раны на голове по лицу медленно текла кровь.

Римо видел, что рана серьезная.

– Кто это был?

– Тот, рыжий. От Клогга. Хотел узнать про тебя.

– Ясно, – сказал Римо. – Не говори больше ничего.

– О'кей, – прошептала Джесси. – Я ничего ему не сказала.

Она снова улыбнулась Римо, после чего глаза ее медленно, будто нехотя, закрылись, и голова упала на сторону.

Джесси была мертва.

Римо выпрямился и посмотрел на труп девушки, которая совсем недавно была преисполнена жизни, любви и веселья. Он мучительно старался подавить в себе любое чувство, которое могло бы возникнуть: будь то гнев или ярость. И только ощутив, что в нем не осталось ничего, кроме холодной решимости, он отошел от тела и вышел из переулка на улицу.

В белом свете уличных фонарей кровь казалась черной. Черное пятно на тротуаре с правой стороны переулка указало Римо верное направление.

Он нагнал рыжего через два квартала. Тот неспешно направлялся к отелю, где жили Римо и Клогг. «Наверное, хочет отчитаться», – подумал Римо.

Неслышно следуя за парнем через ярко освещенные улицы, Римо приблизился к нему сбоку. Тот был одет в черную спортивную рубашку и широкие черные брюки. Римо протянул правую руку и, широко растопырив пальцы, схватил рыжего за спину, как раз над брючным ремнем, зажав два крутых мышечных жгута, идущих вдоль позвоночника.

Человек застонал от боли.

– Терпи, это только начало, – холодно произнес Римо.

Они проходили теперь мимо закрытой на ночь лавочки портного, которая была одновременно и химчисткой. Все еще держа парня за спину и направляя его движение сильным нажимом пяти поистине железных пальцев, ударом левой руки Римо распахнул дверь.

Потом он втолкнул парня внутрь и остановился, чтобы закрыть дверь.

Рыжий прислонился к прилавку, глядя на Римо в упор. Глаза его ярко блестели в свете, проникавшем с улицы через окно.

– В чем дело, приятель? – спросил он с сильным американским акцентом.

– У тебя есть нож? Револьвер? – спросил Римо. – Если есть, выкладывай. Ты облегчишь мне задачу.

– О чем ты говоришь? Нет у меня никакого оружия.

– Тогда давай сюда дубину, которой ты прикончил девушку. – Голос Римо был холодный и резкий, как нож, безжизненный, как сама смерть.

– Ладно, еврейчик, если ты так хочешь, – сказал парень. Он сунул руку в задний карман и достал из него резиновую полицейскую дубинку со свинцовым наконечником.

– Что велел тебе сделать Клогг?

– Выследить и допросить девчонку. Узнать у нее, кто ты есть на самом деле. Правда, я ничего не узнал – она слишком быстро сомлела. – Его белые зубы блеснули в полутьме. – Но мне повезло, теперь я допрошу тебя.

– Давай допрашивай, – скачал Римо.

– Сейчас ты у меня заговоришь. – Рыжий направился к Римо, держа правую руку с дубинкой на уровне плеча, а левой закрывая лицо от вероятных ударов. Было видно, что это профессионал.

Однако ударов не последовало: Римо не двинулся с места. Рыжий замахнулся дубинкой, целясь ему в висок.

Однако дубинка в цель не попала. Рыжий ощутил, как она выскальзывает из его руки, точно он был не сильнее малого ребенка.

В следующее мгновение эта рука оказалась у него за спиной, а его самого втолкнули в заднюю часть помещения. Он ощутил боль в затылке, темнота магазина отступила перед еще более глубокой темнотой, вдруг навалившейся на него, и он потерял сознание.

Спустя немного он очнулся и услышал какие-то непонятные клацающие звуки. Он лежал на чем-то мягком, во рту у него было какое-то странное ощущение. «Что бы это могло значить?» – смутно промелькнуло в его сознании. Рот был полон каких-то твердых мелких предметов.

Когда он понял, что это такое, он чуть снова не лишился чувств. Это были его собственные зубы.

Он открыл глаза.

Над ним стоял Римо Гольдберг и, размеренно поднимая тяжелую дубинку, выбивал ему зубы, один за другим.

Рыжий выплюнул зубы вместе с кровью. Дубинка опустилась снова, выбив еще несколько зубов. Рыжий сделал попытку встать, однако палец Римо, нажавший на его солнечное сплетение, пригвоздил его к месту.

– Не надо! – завопил парень.

Римо опустил руку.

– Чего хотел от тебя Клогг?

– Он хотел, чтобы я выпотрошил негритянку, узнал, кто ты. Но она ничего не сказала.

– Зачем это нужно Клоггу?

– У него какие-то дела с Баракой, связанные с нефтью. Твое открытие может представлять для него угрозу. Он хочет выяснить, кто еще знает о нем.

– Ты участвовал в убийствах американских ученых?

– Нет, нет! – запротестовал парень, и Римо понял, что он не лжет.

– Олл райт, приятель.

– Что ты собираешься со мной сделать?

– Убить тебя, – сказал Римо.

– Ты не можешь.

– Просто удивительно, как различно мы смотрим на вещи, дружище, – скачал Римо. – Ты говоришь, что я не могу, а я говорю, что могу. Так кто же из нас прав? Утром, когда здесь найдут твое мертвое тело, ты убедишься, что прав был я.

И он с силой засунул дубинку рыжему в рот, проталкивая ее в горло, чтобы лишить его возможности закричать, но оставляя просвет для дыхания.

Теперь рыжий понял, на чем он лежит. Он лежал на специальном гладильном столе, какой используют для отпаривания складок на одежде после химчистки.

Римо улыбнулся его испугу и приспустил над ним верхнюю плоскость стола. Тот ощутил жар, опаливший его тело.

Римо взял металлические плечики и просунул их между верхней частью гладильного приспособления и нижней. Затем поставил переключатель на полную мощность и включил пар.

Сначала рыжий услышал шипение, потом ощутил жар от горячего облака пара, окутавшего весь стол. Сквозь топкую ткань летнего костюма чувствовал нестерпимую боль во всем теле.

– К утру ты насквозь проваришься в пару, – сказал Римо.

Рыжий пытался что-то сказать, но ему мешала дубинка в горле. Испуганные глаза искали Римо.

– О, вам что-нибудь нужно? – вежливо спросил тот. – Все ясно, надо добавить крахмала на воротник. О'кей! – Он взял банку с жидким крахмалом и побрызгал им на лицо рыжего. – Да, чуть не забыл! Мы даем скидку в один цент тем, кто возвращает нам вешалки. Пожалуйста, не забудьте.

Человек пытался закричать, но не услышал собственного голоса. Затем последовал негромкий звук закрываемой двери.

Охваченный ужасом, человек лежал, моля Бога о скорой смерти. Или же – о спасении.

Его молитва дошла до Господа. Еще один звук, и дверь открылась. Распластанный на доске парень попытался повернуть голову, но ничего не увидел. Затем предостерегающий голос сказал с сильным восточным акцентом:

– Тихо!

Кто-то выдернул проволочную вешалку, и рыжий почувствовал желанное облегчение: раскаленная верхняя часть гладильной установки поднялась вверх. Из горла у него вытащили дубинку.

После этого человек с восточным акцентом стал задавать ему вопросы: что он сделал и почему и каковы планы Клогга и Бараки. Он честно ответил на все вопросы.

– Достаточно, – сказал тот же голос.

Рыжий начал подниматься со стола.

– Кто вы? Мистер Клогг захочет вас наградить, – прошамкал он разбитым ртом.

– Меня зовут Нуич, – ответил голос. – А награждать меня не обязательно.

После этого рыжего снова опрокинули на спину, дубинка опять вошла ему в горло, на этот раз очень плотно, и все вокруг потемнело. Он ничего больше не видел, не слышал, не ощущал. Он был мертв.

Глава семнадцатая

Клайтон Клогг занимал в гостинице «Лобиниен армс» весь третий этаж, но Римо его там не нашел. Его многочисленная прислуга охотно рассказала бы Римо, куда уехал хозяин, если бы только он остановился.

Наконец Римо задержал свой стремительный бег, и один из людей Клогга успел ему сообщить, что хозяин и его «особый персонал» уехали на двух машинах на побережье, туда, где оно ближе всего подходит к одному из прибрежных островов. Там находился небольшой лагерь компании «Оксоноко» – до того, как торговля горючим была национализирована.

Потом Римо остановил другого человека, и тот достал карту, на которой показал местонахождение лагеря, расположенного в двух часах езды от Даполи. Карта была очень понятная: из Даполи туда вели три дороги. Одна подводила к лагерю «Оксоноко» на побережье, другая шла на материк, к главному нефтехранилищу, а третья – в глубь страны, через пустыню, к горам Геркулеса. На американских картах обычно отмечают площадки для игры в гольф, а на этой карте были отмечены оазисы. Там был указан только один – у лагеря «Оксоноко».

Уже за полночь Римо тронулся в путь. У Клогга было сорок пять минут форы. Пустыня еще не остыла от дневной жары, и узкая дорога, казалось, исходила паром, когда Римо ехал по ней на «форде» с откидывающимся верхом, любезно предложенном ему третьим приближенным главы «Оксоноко», возле которого он задержал свой стремительный бег.

Римо было важно знать, держат ли Клогг или Барака сторону Нуича. Он, Римо, может взять на себя Клогга, а Чиун позаботится о Бараке. С убийствами ученых покончено. Когда Адрас вернется на трон, поставки нефти в Америку будут возобновлены. Тогда останется только один Нуич. Но это потом. Сейчас – Клогг.

Римо ощутил легкое дуновение ветерка и понял, что море близко. Он выключил фары и продолжил свой путь в темноте. Впереди показались силуэты двух больших автомобилей. Римо заглушил мотор, нажал на тормоза и поставил свой «форд» позади лимузинов.

Выйдя из машины, Римо задержался у двух черных «кадиллаков» просовывая руку под капот и отсоединял зажигание. Теперь машины выведены из строя, если только Клогг не догадался захватить с собой еще и электриков. Дьявол его знает, что означают слова «особый персонал» в применении к «Оксоноко».

Римо бесшумно двинулся по направлению ветра и вскоре услышал, как волны Средиземного моря мягко плещутся о берег. Впереди замаячили тени. Под покровом темноты он подошел к группе людей, незамеченный ими. Мгновение – и он будто всегда был среди них.

Клогг что-то говорил, указывая на остров.

– Какое до него расстояние? – спросил он.

– Всего триста ярдов, – ответил кто-то справа от Римо.

– Мы можем проложить до него подводный нефтепровод за одну неделю, – сказал Клогг. – Но нам придется подождать, пока этот неумытый погонщик мулов примет решение. Будьте готовы начать работы, как только я дам вам знать.

– А если он скажет «нет»? – спросил другой голос.

– Не скажет. Разве видели вы когда-нибудь, чтобы кто-то из этих скотов устоял перед наличными? – Люди вокруг засмеялись. – А если он упрется, у вас ведь есть опыт в таких делах. Для Лобинии настанет время сменить своего верховного главнокомандующего, – презрительно проговорил Клогг.

Тут он обернулся и посмотрел на дорогу.

– Странно. Куда подевался Рыжик. Ему пора уже быть здесь.

Человек справа от Римо засмеялся.

– Ему поручили это дело с чернокожей девчонкой, а он своего не упустит.

– А потом прикончит ее за милую душу, – добавил другой.

Они снова рассмеялись и пошли к машинам. Римо смешался с ними, переходя от одной группы к другой. Подойдя к лимузинам, один из них воскликнул:

– Здесь стоит еще одна машина! Чья она может быть?

– Моя, – невозмутимо сказал Римо, выступая вперед.

– Кто вы такой? – послышался голос Клопа.

– Человек, который носит звезду, – ответил Римо. – Можете убедиться, что машина принадлежит человеку со звездой.

Люди подошли поближе; один из них, самый активный, оказался слишком близко к Римо – и вдруг упал, вроде бы ни с того ни с сего. Рука Римо поднялась и опустилась так быстро, что никто этого не заметил.

– Я могу быть вполне дружелюбным, – сказал Римо.

Клогг узнал его голос.

– Чего вы хотите, мистер Гольдберг?

– Ничего особенного, – сказал Римо. – Только вас.

– По машинам! – закричал Клогг, пятясь задом к одному из лимузинов.

Сбитый с ног человек не пошевелился, даже когда Римо вынул из его легкого пиджака револьвер и направился к своей машине.

– Машины не заводятся! – крикнул кто-то.

Римо завел свой «форд», отъехал задом футов на тридцать и остановился.

На восточном краю неба появилась бледно-розовая полоска.

– Уже встает солнце!.. Как мы вернемся обратно?

– Очень просто! – крикнул им Римо. – На своих двоих.

Клогг и его люди возмутились. Один из них возмутился настолько, что подошел к «форду» с револьвером наизготовку. Он упал на землю прежде, чем выпало из его рук оружие.

Римо включил фары и выстрелил поверх голов.

– Всем бросить оружие!

Ослепленные ярким светом фар, они повиновались. Римо пересчитал стволы и, снова выстрелил в воздух, погнал всю группу по дороге в Даполи. «Форд» ехал позади них на малой скорости, однако она была достаточной, чтобы заставлять их поторапливаться.

Солнце замешкалось у горизонта, будто раздумывая, вставать или нет. Потом вдруг выпрыгнуло на небо и усердно принялось за дело, не жалея палящих лучей. От песков тянуло зноем; черный асфальт, поглощающий большую часть лучей, начал жечь ноги.

Клогг не поспевал за более молодыми мужчинами, и Римо еще дважды задевал его бампером. Во второй раз Клогг споткнулся, однако удержался на ногах и поспешно засеменил вперед, чтобы оторваться от «форда».

– Чего вы хотите? – спросил он через плечо.

– Вашей смерти.

– Сколько нам еще идти?

– Пока не сдохнете от жары.

– Мы можем оказать сопротивление.

– Попробуйте.

Люди, идущие впереди, слышали этот разговор. Они знали, что всего лишь за несколько часов беспощадное лобинийское солнце может обессилить человека и убить его. Сопротивление лучше покорности. Они повернули назад, разделились на две группы по восемь человек и направились к машине, намереваясь окружить ее.

Римо и бровью не повел, он смотрел влево, ища что-то глазами.

– Смотрите! – воскликнул он. – Там вода.

Люди повернули головы и увидели пальмы. Это был помеченный на карте оазис. Забыв про все на свете, они бросились через пески к деревьям.

Римо включил вторую скорость и поехал по мягкому песку, обгоняя бегущих людей. У оазиса он остановился и вышел из машины.

За его спиной сверкала кристально чистая вода, закрытая от солнца высокими широколистыми пальмами и окруженная плотным кольцом кустарников.

Подбежавшие люди увидели оазис. Видели они и Римо, но не обратили на него внимания: увязая по колено в песке, они бросились к воде.

– Полегче, джентльмены! – закричал им Римо. – Нельзя, чтобы каждый пил, сколько ему вздумается!

– Почему бы и нет? – закричал один. – Здесь ведь полно поды.

– Да, – сказал Римо и напел на него револьвер, – но мы должны распределить ее поровну. Мы собираемся забрать всю эту воду и вывезти ее в Англию.

– Как?! – выдохнул парень: на лице его страх попеременно сменялся недоумением.

– Ведь нельзя сказать заранее, когда Англию поразит водный кризис, – пояснил Римо.

– Не жадничайте! – сказал парень и кинулся к воде.

Он хотел обойти Римо, но к его горлу метнулась рука. Падающее тело взметнуло легкое облачко золотистой пыли. Больше он не двигался.

– Олл райт, джентльмены, – обратился к ним Римо. – Давайте установим правила. Всем выстроиться в одну линию!

Люди тупо повиновались.

– Каждый должен ждать своей очереди, – распоряжался Римо. – Выровняйте цепочку!

Очередь во главе с Клоггом начала медленно продвигаться к воде.

– Стойте! – воскликнул Римо. – Зачем этот хаос? Надо соблюдать порядок.

– Я – первый! Моя очередь, – запротестовал Клогг.

– Э, нет! – возразил Римо. – Тут есть птичка, которая прилетает на водопой. А потом еще обезьяна. Вам придется повременить. – Римо взобрался на горячий капот машины и выдержал паузу. – Да. Не забудьте, пожалуйста: норма – одна ложка. И ни капли больше!

Люди смотрели на него, не понимая.

– Я не оговорился, джентльмены, – только одна ложка. Мы должны помнить о наших постоянных потребителях. Надо, чтобы хватило и им.

С дальнего конца оазиса прилетела птичка, напилась и села на дерево.

– Теперь можно? – спросил Клогг.

– Одну минуту! – спохватился Римо. – Сегодня вода выдается только четным номерам. Какой у вас номер, Клогг, четный или нечетный?

– Четный, – выдохнул Клогг.

– Простите, – сказал Римо, – но я вам не верю. По-моему, у вас у всех номера нечетные. Во всяком случае, мне так кажется.

Парни сердито заворчали и подвинулись вперед.

– Ах, вы так? – сказал Римо. – На сегодня лавочка закрывается.

Он соскочил с капота и встал на их пути с револьвером наизготовку. И хотя они были взбешены, никто из них не решился рисковать жизнью.

– Все к машине! – скомандовал Римо.

Люди посмотрели на него с удивлением, но все же потащились к «форду». Они набились в открытый кузов, глядя на Римо со страхом и надеждой. Тот взмахнул рукой, и все они – пока еще живые – заснули.

Он сел за руль, завел мотор и поехал прочь от оазиса в направлении бескрайних песков, которые простирались на его карте, не перемежаемые ни единым деревцем.

На ходу он нашел в «бардачке» гаечный ключ и нагнулся, чтобы заклинить акселератор. Ключ вошел плотно, и мотор заработал на больших оборотах. Затем Римо выжал сцепление, и машина пошла накатом до тех пор, пока не остановилась. Тогда он включил первую скорость и плавно отпустил педаль сцепления. Машина пошла вперед. Он рассчитал, что горючего хватит еще на час, даже при том, что она пойдет на первой скорости. А люди будут без сознания по меньшей мере часа два.

Римо подождал, когда «форд» пойдет ровнее, потом открыл дверцу и выпрыгнул из машины. Он стоял и смотрел, как она шла вперед, набирая скорость, увозя свой бесчувственный груз. Они очнутся, когда машина будет стоять без горючего. Они найдут себе могилу в пустыни.

Глядя им вслед, Римо поднял руку и отдал прощальный салют. Эти люди сами обрекли себя на смерть. Чего же они еще ожидали?

– Вы получите от американца все, что ожидали, – пробормотал он.

Римо вернулся на дорогу, ведущую к столице, и побежал спорой рысью в Даполи. В последнее время у него не было случая потренироваться как следует в беге.

По пути он заметил какую-то машину, возвращавшуюся в город. Она ехала по дальней дороге, идущей от гор Геркулеса, и он не придал ей значения. Садиться в машину ему не хотелось – в такой день было приятно пробежаться.

Глава восемнадцатая

В то предрассветное утро, кроме Римо, Клогга и его «особого персонала», в пустыне были и другие люди.

Полковник Барака проснулся в своей постели со смутным чувством тревоги. Оглядевшись вокруг, он увидел Нуича, который стоял у его кровати и смотрел на него. Слабый свет ночника отбрасывал на лицо азиата резкие черные тени, и оно выглядело злым и хмурым.

– Вставай, чумазая харя, – сказал Нуич.

Не смея протестовать. Барака встал, оделся и безмолвно последовал за Нуичем на задний двор, где оба сели в лимузин. Барака сел за руль, и Нуич велел ему ехать в пустыню по южной дороге, ведущей через пески к возвышающимся вдали горам Геркулеса.

После нескольких безуспешных попыток завязать разговор Барака умолк. Примерно через час Нуич сказал:

– Хватит. Остановись здесь.

Барака взглянул на него вопросительно. Нуич сердито зарычал:

– Говорят тебе, стой, неумытая харя!

Барака остановил машину посреди дороги, вытащил ключ зажигания, гадая, что будет дальше.

– Разве можно ожидать честности от свинопаса! – сказал Нуич.

Барака взглянул на него и ничего не сказал. Через ветровое стекло Нуич неотрывно смотрел на возвышающиеся вдали горы.

– Я предложил тебе защиту от гибели, предсказанной в легенде, а ты отплатил мне черной неблагодарностью.

– Но я…

– Молчать, чумазая харя! Ты знаешь, о чем я говорю. Я предложил тебе свое покровительство, потому что хотел, имея на то свои причины, разделаться с людьми, которые должны были прийти в эту страну, чтобы сместить тебя. Чтобы заманить их в ловушку, я уничтожил тех ученых в Соединенных Штатах и ввел эмбарго на поставки нефти. Чтобы вывести их из равновесия, я приказывал тебе не отвечать на их письма и предупреждения. Все это входило в мои планы – я ждал того часа, когда смогу нанести удар. Мне нужно было удержать их здесь.

– Но почему? – спросил Барака. Будучи военным человеком, он подходил к этому делу соответственно. – Вы ведь их знаете. Почему бы вам не уничтожить их сразу?

– А потому, чумазая харя, что я хочу заставить их поломать голову. Они знают, что я здесь, и гадают: когда он обнаружит себя? Когда он нанесет удар? Главное удовольствие не в самом нападении, а в том, чтобы заставить их поволноваться в ожидании атаки.

– Ну и?..

– Ну и вот, чумазая свинья, твое предательство лишило меня этого удовольствия.

– Нет, вы не правы, – искренне сказал Барака.

– Только не лги! – Нуич продолжал смотреть прямо перед собой, цедя слова сквозь сжатые зубы. – Ты вошел в сепаратную сделку с нефтяным дельцом Клоггом, чтобы передать лобинийскую нефть его компании, а он будет продавать ее Соединенным Штатам.

Барака хотел было возразить, однако не стал этого делать. Какой смысл разбавлять ложь правдой. Нуич знал главное.

– Но какое это имеет значение? – сказал полковник. – Эмбарго ведь никто не отменял.

– Идиот! – прошипел Нуич, и его глаза впервые сверкнули гневом. – Если уж я, ведя уединенную жизнь во дворце, узнал о ваших планах, то сколько, по-твоему, понадобится времени, чтобы о них узнало американское правительство?

Тут он повернулся и посмотрел на Бараку.

– Только не говори «но», чумазая харя! Узнать это было бы легко даже для тебя. А как только правительству станет известно, что нефть снова поступает в их страну, оно сразу же успокоится, даже притом, что горючее поступает тайными путями. Они и пальцем не пошевелят, чтобы ликвидировать соглашение, заключенное между тобой и этим твоим другом-извращенцем. И они отзовут этих двоих, которых я так давно ищу. И все мои планы провалятся. – Нуич сердито покосился на Бараку. – Теперь ты понимаешь, что ты чуть было не наделал? – И, не ожидая ответа, приказал: – Вон из машины, чумазая харя!

Барака открыт дверцу, но, прежде чем вылезти из кабины, взял из потайного кармана рядом с сиденьем водителя револьвер. Он не сомневался, что Нуич хочет его убить. Но он нападет на него первым, как только выйдет из машины. Барака повернул голову, чтобы посмотреть поверх кабины на другую дверцу.

Дверца открылась. Он ждал, что из нее появится голова Нуича, но тот вдруг оказался рядом с Баракой. Он вышел через дверь со стороны водителя. Невидимая в темноте, метнулась его рука, и револьвер Бараки мягко зарылся в песок.

– Дурак, – сказал Нуич. – Неужели ты думаешь, что я могу доверять козопасу?

– Чего вы хотите? – спросил Барака.

– Убить тебя, разумеется.

– Но вы не можете это сделать. В легенде сказано, что я должен опасаться только убийцы с Востока, который придет с Запада.

– Кретин! – сказал Нуич. На этот раз его тонкие губы изобразили некое подобие улыбки. – Я тоже выполняю пророчество. В моих жилах течет восточная кровь, я – из Дома убийц и пришел сюда с Запада. Замолви за меня словечко Аллаху.

Медленным, почти ленивым движением руки он сбил Бараку наземь. Тот не успел издать ни звука, не успел даже почувствовать боли. Его сердце, защищенное грудной клеткой, превратилось в мягкое крошево, а грудина под рукой Нуича разлетелась на мелкие осколки.

Нуич даже не взглянул на тело. Он сел в машину и поехал обратно в Даполи. Теперь придется поторопиться с Римо и Чиуном.

Занятый этими мыслями, он лишь мельком взглянул на молодого человека, бегущего по параллельной дороге в направлении Даполи.

Когда Римо возвратился в отель, Чиун уже сидел в позе медитации, уставясь на голую стену прямо перед собой.

– Я дома, Чиун! – весело доложил ему Римо.

Ответом ему было молчание.

– Была ужасная ночь, – сказал Римо.

Снова молчание.

– Ты обо мне не беспокоился?

Чиун не отрывал глаз от стены. Римо почувствовал себя задетым.

– Разве ты не боялся, что Нуич меня достанет?

Упоминание запрещенного имени возымело действие: Чиун ожил и повернулся к ученику.

– Поединок должен состояться в таком месте, где есть мертвые животные, – сказал он. – Так записано в наших книгах, так оно и будет. Можешь бегать за юбками хоть целую ночь, если тебе это нравится. Мне совершенно безразлично.

Тело Бараки было найдено в песках перед полуднем, и скоро весть об этом облетела весь город.

Римо и Чиун находились у себя в номере, выполняя упражнение на равновесие, когда бюллетень передали по радио, которое Чиун теперь не выключал, считая, что оно может заменить телевизор. Похоже, он втайне надеялся, что у радиоприемника в один прекрасный день вырастет телевизионная трубка, и он увидит свою любимую постановку «Когда Земля вертится».

Под траурную музыку, звучащую как фон передачи, диктор объявил высокопарным английским слогом:

«Высокочтимый наш лидер, полковник Барака, мертв».

Римо в это время висел вниз головой, зацепившись пятками за тонкий багет двери, и ловил мячи, которые бросал ему Чиун. Упражнение было трудным и для рядового спортсмена невыполнимым. Не очень это просто координировать работу рук, глаз и мозга, вися вниз головой. Чиун считал нужным научить Римо действовать в любых условиях, независимо от обстановки.

Работали они так: Чиун кидал мяч Римо, тот должен был поймать его и откатить обратно Чиуну, который стоял в шести футах. А за это время Чиун должен был успеть взять из кучи другой мяч и послать его Римо.

Справа-слева; сверху-вниз; медленно-быстро… Римо поймал все мячи; в нем уже начало зарождаться чувство гордости и удовлетворения, которое приносит удачно выполненная работа. Он знал, что сегодня может рассчитывать на скупую похвалу типа «нормально». В устах Чиуна это было равносильно дифирамбу. Лишь однажды Чиун позволил себе увлечься и произнести что-то вроде: «Отлично». Однако он тут же спохватился и добавил «… для белого человека».

Чиун отвел руку назад, чтобы бросить очередной мяч, когда диктор объявил о смерти Бараки. Услышав это, Чиун бросил мяч с такой силой и злостью, что Римо не успел увернуться, и мяч попал ему прямо в лицо.

– Чертов мяч! – взвыл Римо.

Но Чиун этого не видел и не слышал. Он повернулся, отошел к радиоприемнику и встал близ него, сжимая и разжимая кулаки.

"… Тело выдающегося вождя было найдено в самом сердце пустыни, близ дороги «Барака Мемориел», ведущей к горам Геркулеса. Генерал-лейтенант Джафар Али Амин, взявший на себя руководство страной, объявил национальный траур.

Генерал Али Амин обвинил в убийстве полковника Бараки подлых сионистских свиней, финансируемых американскими империалистами. «Чтобы справиться с Баракой, им пришлось нанять дюжину наемных убийц», – сказал генерал-лейтенант. Повсюду были видны следы сопротивления. Президент сражался до последнего, но силы были слишком неравными. Мы отомстим за полковника Бараку".

– Черт побери, Чиун. Ведь больно… – сказал он, потирая щеку.

– Тихо! – скомандовал Чиун.

Римо замолчал и прислушался.

Под конец диктор сказал, что радиостанция делает перерыв на три минуты, чтобы люди могли развернуть свои молитвенные коврики, вознести молитвы Аллаху и почтить память полковника Барака.

– Олл райт, Чиун. – Римо настроился на добродушный лад. – Барака приказал долго жить. Тебе теперь меньше работы.

– Это сделал он. Он! – Голос старца звучал холодно, сердито и сдержанно.

Римо недоуменно поднял плечи:

– Ну и что?

– А то, что долги, которые числятся за Мастером Синанджу, должен оплатить он сам. Это был мой контракт, по которому я был должен вернуть Адрасу корону. Нуич отнял у меня право выполнить этот контракт. В глазах предков я буду выглядеть неудачником. Он опозорил меня.

– Будет тебе, папочка! Все не так страшно.

– Все хуже, чем ты думаешь. Это равносильно предательству. Мог ли я ожидать этого от члена нашего Дома?

Диктор повторил бюллетень. Чиун прослушал его вторично, будто надеясь: вот сейчас диктор скажет, что произошла ошибка. Однако его надежды не оправдались: Барака был мертв. Чиун ознаменовал трехминутную паузу мощным ударом своей правой руки по приемнику, разнеся его деревянный корпус в щепки. Каким-то чудом приемник продолжал вещать.

Взглянув в лицо наставника, Римо увидел, что за эти минуты он будто постарел на двадцать лет.

Старец повернулся и медленно пошел через всю комнату. Потом он сел на пол, лицом к окну. Пальцы его были молитвенно сложены. Он молча смотрел вверх, на небо.

Римо понял, что ничем не сможет развеселить его и что слова сейчас бесполезны…

В номере зазвонил телефон. Благодаря небо за эту передышку, Римо взял трубку.

– Римо! Какого дьявола… Что вы там вытворяете? – кричал Смит.

– О чем это вы? – осторожно спросил Римо.

– Нам сообщили, что Клогг и большинство его людей мертвы. И агент ЦРУ: чернокожая девушка. А теперь – Барака! С чего это вы так разбушевались?

– Это не я, – сказал Римо. – Во всяком случае, не один я.

– Хватит уже, остановитесь! – сказал Смит. – Я снимаю с вас задание, касающееся эмбарго. Американское правительство намерено вступить в переговоры с новым президентом и действовать исключительно политическими методами. Я хочу, чтобы вы и Чиун возвращались домой. – Немедленно.

Римо взглянул на Чиуна, потерянно сидевшего у окна.

– Вы меня слышите? – повторил Смит. – Я приказываю вам обоим вылетать. Прямо сейчас.

– Я вас слышу, – сказал Римо. – Только все это чепуха: у нас здесь еще остались дела.

Он повесил трубку и посмотрел в сторону Чиуна. Старец был охвачен грустью, которую ни Римо, ни кто-либо другой не мог разделить. Она принадлежала только ему, Чиуну. Мастер Синанджу был тем, чем его сделали исторические традиции.

Точно так же Римо был Римо и должен поступать сейчас в соответствии со своим долгом. Ему поручили повернуть нефтяной поток в сторону Штатов. Он сделает свое дело, и, если получится, этим самым он поможет и Чиуну.

Римо знал, что наставник хочет побыть один. Он тихонько вышел из номера и прошел пешком четыре квартала до президентского дворца. Там ничего не изменилось, только флаг был приспущен; флагшток, как заметил Римо, начинает шататься.

Огромная городская площадь заполнялась народом – люди, вероятно, ждали обращения нового правителя, генерал-лейтенанта Али Амина.

Римо тоже захотелось послушать, что интересного скажет он в своей первой речи. Римо обошел здание сзади. Уложив шестерых стражей и взломав четыре двери, он вошел к новому президенту Лобинии, генерал-лейтенанту Али Амину.

Тот взглянул на вошедшего, и его рука невольно потянулась к правой щеке, где была видна глубокая царапина, обещавшая превратиться в красивый белый шрам.

– Это хорошо, что вы меня помните, – сказал Римо. – А теперь послушайте, что вам надо делать, если хотите остаться в живых.

Пока Римо объяснял генералу Али Амину программу его действий, в номер гостиницы принесли для него записку. А было это так.

Находясь в своей комнате, Чиун услышал стук в дверь и потом какой-то звук: будто под дверь что-то подсунули.

Чиун прошел в смежную комнату и увидел на полу белый конверт без надписи. Он поднял его, осмотрел со всех сторон и потом вскрыл. На небольшом листке бумаги хорошо знакомым ему почерком было нацарапано всего несколько слов:

«Мерзавец Римо! Я жду тебя в оговоренном месте. Н.».

Долго держал Чиун в руках эту бумагу, словно вбирая в себя выраженные в ней чувства, как будто из текста записки мог извлечь больше того, что в ней написано.

Затем он бросил записку на пол и пошел к себе. Легенды Синанджу гласили, что поединок должен состояться в месте мертвых животных, и он знал теперь, где это место. Хотя даже он не смог бы объяснить, как пришло к нему это знание. И неважно, что вызов брошен Римо. Для Мастера Синанджу существует лишь один способ вернуть себе утраченный авторитет: наказать человека, отнявшего у него законное право на выполнение долга – устранение полковника Бараки с лобинийского трона.

Только это и осталось теперь Чиуну. Он не спеша переоделся в черную пару, напоминающую костюм для каратэ, и сунул ноги в сплетенные из ремня сандалии. Потом открыл дверь и сошел вниз.

Спустя несколько минут насмерть перепуганный водитель такси изо всех сил жал на «железку», направляясь по центральной дороге в пески, к главным нефтяным запасам Лобинии – «месту мертвых животных». Когда-то давно миллионы животных умерли здесь, и из их останков родилась нефть для будущих поколений, без которой не могут обходиться их глупые страны. Он, Чиун, может сегодня умереть. Неужели от него не останется ничего, кроме нескольких капель нефти? Даже памяти?

Водитель такси, чей счетчик Чиун сорвал со щитка голыми руками, с опаской оглянулся на пассажира, молча смотревшего прямо перед собой, и через силу улыбнулся:

– Может, послушаем радио, сэр?

Ответа не последовало. Приняв молчание за знак согласия, а больше для того, чтобы заглушить свое громкое дыхание, водитель повернул ручку настройки.

Тот же диктор сказал:

"Генерал Али Амин только что выступил с обращением к народу Лобинии с балкона своего дворца. Он провозгласил следующие основные шаги:

Первое – снять эмбарго на поставки нефти Соединенным Штатам.

Второе – в целях обеспечения внутреннего согласия и ускорения процесса интеграции Лобинии в мировое сообщество генерал Али Амин послал королю Адрасу приглашение участвовать в формировании нового правительства; таким образом, в Лобинии устанавливается смешанная форма правления: монархия вкупе со свободным волеизъявлением народа.

Да здравствует генерал Али Амин!

Да здравствует король Адрас!"

Чиун слушал и улыбался: Римо сделал это ради своего наставника. Римо – по-настоящему добрый мальчик.

Чиун был счастлив, что он сам, а не Римо идет в пустыню, чтобы принять вызов Нуича.

Глава девятнадцатая

В двухстах ярдах от гигантского нефтехранилища Чиун велел таксисту остановиться, сказал ему, что плату он получит на небесах, и ступил на обжигающий лобинийский песок.

Как он и думал, склад был заброшен. Ни людей, ни признаков какой-либо деятельности. Нуич явно не хотел, чтобы ему помешали.

Чиун медленно двинулся к цистернам. Ноги его шагали по раскаленному песку, не чувствуя жара. Сердце старого корейца было преисполнено печали и гнева: родной сын его брата, член Дома Синанджу пытался осрамить его, Чиуна, убив Бараку. Смерть была бы слишком легким наказанием для ослушника, к тому же смерть – единственный вид наказания, на который Чиун не имеет права. В течение многих столетий действует непреложное правило, согласно которому правящий Мастер Синанджу не может лишить жизни ни одного жителя их деревни. Правило это было установлено для того, чтобы оградить жителей от тирании благодетеля, буде он пожелал бы сделаться их тираном. У Чиуна связаны руки, и Нуич, что было хуже всего, знал это.

Кроме того, Нуич более чем вдвое моложе Чиуна. Он имел доступ к секретам Синанджу с малых лет, когда был избран и предназначен в преемники нынешнему Мастеру Синанджу. Сегодня ему предстоит испытание.

Чиун остановился у громадной цистерны, выкрашенной в красно-белую полосу, и прислушался. Он слышал, как за много миль отсюда легкий бриз ласкал прибрежные пески. Он слышал шорохи, производимые мелкими зверьками, спрятавшимися в свои норки. Он слышал, как движется нефть, тяжело переливаясь по широкой – в четыре фута шириной – трубе, змеящейся среди песков и оканчивающейся здесь, в небольшом бетонном хранилище, откуда эта драгоценная жидкость перекачивается по более мелким трубам в цистерны.

А больше ничего не было слышно.

Позади длинного ряда цистерн виднелись вышки, сооруженные над действующими скважинами, но и они сейчас бездействовали. Чиун осторожно зашагал по песку к гигантским стальным сооружениям, напоминавшим башни.

Не дойдя до них совсем немного, он остановился и осмотрелся. С трех сторон его окружали цистерны, с четвертой стояли вышки. Получался своего рода амфитеатр с ареной посредине. Лучшего места для схватки было не придумать.

Чиун сложил руки на груди и заговорил. Его голос отчетливо раздавался в мертвой тиши лобинийской пустыни:

– Я, Мастер Синанджу, пришел сразиться лицом к лицу с тем, кто узурпировал мои права. Где тот человек? Видно, он прячется в песках, как струсившая полудохлая ящерица? Пусть он выйдет ко мне!

В ответ прозвучал голос, эхом отразившийся от цистерн:

– Уходи, старик! Я бросил вызов не тебе, а белому человеку, которому ты выдал наши секреты. Ступай прочь!

– Ты опозорил меня, а не белого человека, – ответил Чиун. – Ты опозорил меня и всех моих предшественников. Выходи!

– Как тебе будет угодно, – раздался голос Нуича, и вслед за тем появился он сам. Он стоял на нефтяной цистерне, в шестидесяти ярдах от Чиуна. На нем тоже был черный костюм для каратэ.

Он простер обтянутые черной тканью руки к пышащему зноем небу и воскликнул:

– Ты глуп, старик! Сейчас ты умрешь!

Нуич бросил презрительный взгляд на своего дядю и спрыгнул вниз. Очень плавно и легко он приземлился на песок у основания цистерны, снова посмотрел на Чиуна и медленно направился к пожилому тщедушному Мастеру Синанджу.

– Ты уже слишком стар! Пора уступить свое место другому.

Чиун не пошевелился и ничего не сказал.

– А когда тебя не станет, я разделаюсь с твоим учеником, с этим бледным лоскутом свиного уха.

Чиун молчал.

– Твои лишенные мяса кости растащат стервятники, – продолжал Нуич. Между ними теперь оставалось не более двадцати ярдов, а Чиун все еще продолжал хранить молчание и не двигался с места.

И только когда расстояние сократилось до десяти ярдов, старый азиат торжественно поднял руку.

– Стой! – вскричал он. Голос его прогремел как гром за сценой, когда по ходу действия должна разразиться гроза.

Нуич остановился, будто пригвожденный к месту. Чиун вперил в племянника свой непреклонный взор.

– Молись нашим предкам, чтобы они простили тебя, – негромко произнес он. – И особенно моему брату, а твоему отцу, которого ты опозорил. Сейчас отправишься к нему, в иной мир.

Нуич улыбнулся:

– Разве ты забыл, старик, что не имеешь права убить жителя нашей деревни? Я защищен.

– Я так и знал, что ты спрячешься, как женщина, за наши традиции, – сказал Чиун. – Но я не собираюсь их нарушать. Я тебя не убью. – Он сделал паузу. Его узкие глаза сузились еще больше, превратившись в узкие темные полоски на лице, которое теперь казалось маской, олицетворяющей ненависть и неотвратимое наказание. Нуич почувствовал облегчение, услыхав его слова, однако Чиун продолжал: – Я не стану тебя убивать. Я разорву тебя на части и брошу в песках, чтобы солнце довершило то дело, на которое я не имею права.

И Чиун сделал шаг в его сторону. Потом еще один… И еще…

Нуич попятился назад.

– Ты не имеешь права! – вскричал он.

– Грязная свинья! Ты смеешь указывать Мастеру Синанджу, что он может делать, а что нет?

Он подпрыгнул и бросился на Нуича. Тот повернулся и побежал, рассчитывая спрятаться между цистернами, а потом – затеряться в бескрайних песках.

Однако Чиун преградил ему путь. Нуич снова повернул. Он ощутил смерть и слегка наклонил голову. Желтая рука мелькнула над его длинными волосами, ударившись о бок цистерны. Из образовавшейся в ней дыры полилась темная маслянистая жидкость.

Нуич перевел дух и в поисках прохода между цистернами бросился вправо. Но Чиун, в своем черном костюме, снова встал перед ним, как дух смерти и разрушения.

Нуич в отчаянии остановился и прыгнул в сторону Чиуна, поджав под себя ноги и готовясь ударить ими противника. Чиун оставался неподвижным и ждал. Когда правая нога Нуича пошла вперед, метя старцу в лицо, тот просто-напросто поднял свою правую руку, и Нуичу показалось, будто его ступня ударилась о скалу. Он тяжело упал на песок, но в ту же секунду его отбросило в сторону.

Он поскользнулся в луже нефти, вытекающей из поврежденной цистерны и превращающей песок в вязкое болото, которое все разрасталось. Нуич посмотрел вперед, увидел две нефтяные вышки и со всех ног помчался в ту сторону. Подпрыгнув, он ухватился за ригель, подтянулся на руках и начал карабкаться вверх по тонкой стальной паутине траверс.

Чиун поспешно шел по пескам, направляясь к вышке.

Римо возвращался в отель, довольный тем, что успел сделать за день. Он надеялся, что весть о возвращении Адраса на трон поможет Чиуну выйти из подавленного состояния.

– Привет, Чиун! – крикнул он, входя в номер.

Никто ему не ответил. Радио было включено, и диктор говорил о том, какой удар, по мнению Запада, нанесло эмбарго на поставки нефти единству арабов.

Римо обыскал свою комнату, потом прошел в смежную. Там на полу лежал клочок бумаги. Он поднял его и прочел:

«Мерзавец Римо! Я жду тебя в оговоренном месте. Н.».

Значит, Чиун пошел туда вместо него! Но где искать то самое «оговоренное место»? С запиской в руках Римо вернулся к себе. Чиуну не следовало идти – вызов был адресован ему, Римо. Может, это ловушка? Если Чиун хоть как-то пострадает от руки племянника, тот не проживет и одного дня, поклялся Римо. Но где же все-таки «оговоренное место»?

Ему мешал назойливый голос диктора, и он повернулся, чтобы выключить приемник.

«… Дефицит жидкого топлива серьезно подорвал западную экономику…» – услышал Римо, прежде чем успел повернуть выключатель. «Оговоренное место» и есть «место мертвых животных», это он знал. Но где оно? И тут его осенило. «Жидкое топливо…» Ну конечно же! Как он раньше не догадался: нефть ведь образовалась из останков мертвых животных.

Римо уронил записку и побежал вниз. Через минуту он уже сидел в такси.

Водитель посмотрел ему в лицо, помертвевшее от гнева и страха за Чиуна, потом перевел взгляд на то место на щитке, где еще утром стоял счетчик.

– Можете ничего не говорить мне, сэр. Вам надо на нефтяные разработки, верно?

– Гони! – крикнул Римо.

Надо бы залезть выше, но некуда. Нуич остановился на самом верху нефтяной вышки, испуганно глядя на Чиуна, стоявшею, скрестив руки на груди, внизу, на расстоянии восьмидесяти пяти футов.

– Самая трусливая белка всегда ищет самый высокий сучок, – сказал Чиун.

– Уходи, – попросил Нуич. – Мы – члены одной семьи. Нам не стоит ссориться.

– Я уйду, – ответил Чиун. – Но прежде выслушай то, что я тебе скажу. Подлинным наследником Синанджу является белый человек по имени Римо. Тебе, считай, повезло, что не он пришел сегодня принять такой вызов. Он бы не стал церемониться с тобой, как я.

Нуич крепче уцепился за перекладину. Старик сейчас уйдет, надо только набраться терпения. Он, Нуич, останется жить и дождется своего часа.

Вдруг Чиун медленно отвел назад свою правую руку и с силой опустил ее на сложное переплетение труб, вентилей и кранов у основания вышки.

Прежде чем Нуич смог понять, что произошло, до его ушей донеслось шипение, сопровождаемое угрожающим гулом. Потом он увидел, как далеко внизу забулькали, выбиваясь из разбитой Чиуном трубы, первые пузырьки глянцевитой черной жидкости, как они образовали пенистую струйку, которая все расширялась, шумела все громче и вдруг хлынула фонтаном, взметнувшимся высоко в воздух и накрывшим Нуича с головой. Толща нефти все увеличивалась; оглушенный, он изнемогал под ударами струй. Руки, скользкие от нефти, уже не могли держать его; черный фонтан оторвал его от вышки и унес с собой в небо.

Чиун видел, как нефтяной фонтан несколько раз подкинул тело племянника, будто мяч, после чего выбросил его в сторону, и оно упало на довольно большом расстоянии. Тонны извергающейся нефти падали на песок, заливая тело Нуича.

Чиун посмотрел еще немного, потом снова сложил руки на груди и пошел прочь от вышки через залитые нефтью пески в направлении асфальтовой дороги, ведущей к Даполи.

Увидев хрупкую фигуру в черном одеянии, медленно бредущую вдоль шоссе, Римо велел таксисту остановиться. Тот узнал своего буйного пассажира и тяжело вздохнул, однако же сразу затормозил.

Римо распахнул заднюю дверцу.

– С тобой все в порядке, Чиун? – с тревогой спросил он.

– А почему бы и нет? – удивился его наставник. – Я хорошо сплю, ем с аппетитом, ежедневно делаю упражнения. У меня все в полном порядке.

Скользнув мимо своего ученика, он устроился на заднем сиденье. Римо сел рядом и захлопнул дверцу.

– Назад, в город, – сказал он таксисту и повернулся к Чиуну.

Старый учитель сидел с закрытыми глазами, с выражением покоя на лице.

– У тебя были затруднения? – спросил Римо.

– Почему у меня должны быть какие-то затруднения? – возразил Чиун, не открывая глаз.

Когда они приехали в Даполи, он крепко спал.

1

Игра слов. Слово «синанджу» показалось Мобли созвучным со словом «джус», что по-английски означает «сок».

2

Игра слов. Последний слог снова «синанджу» произносится как английское слово «Jew», означающее «еврей».