Глава 17

Несчастья, без передышки валившиеся на голову Одри Морленд, едва не свели ее с ума. Сначала ее оглушил Рентой Уорд, и она очнулась в чащобе забытых Богом джунглей, связанная по руками и ногам, будто рождественская индейка, которую вот-вот сунут в печь. Потом она вырвалась на свободу, сумела отыскать тропинку и тут же угодила в лапы жутких созданий из фильма ужасов.

Затем — прогулка по темному лесу к древнему, судя по всему, неизвестному людям городу, где пленители провели Одри мимо сверкающего фонтана (уран?) и представили публике, словно вышедшей из глубин каменного века. Спутники Одри стояли на коленях, связанные, а трехглазый гигант выкрикивал невнятные слова, обращаясь к толпе оживших ночных кошмаров.

Ну и что прикажете делать?

Кричать и бороться, словно от этого зависит твоя жизнь — а ведь, в сущности, так оно и было.

Одри дала волю своему раздражению и гневу, брыкаясь, крича, плюясь и царапаясь. Она начала было кусаться, но тут же бросила эту затею — туземцы были с ног до головы вымазаны грязью, происхождение которой было ведомо одному Богу. И все же ее сопротивление принесло определенные плоды. Ее ногти до крови разодрали щеку господина Безноса, вдобавок Одри удалось лягнуть его между ног, отчего туземец повалился на колени и тяжело задышал. Потом на нее набросились пигмеи, намереваясь заколоть ее, но Одри вцепилась в копье и хорошенько дернула; первый карлик врезался в своего похожего на обрубок приятеля, и они оба распластались на земле.

Теперь у Одри было оружие, и она собралась пустить его в ход, но не успела. Кто-то хватил ее сзади дубинкой по голове, отчего в глазах женщины померк свет, а ноги стали ватными. В ту же секунду к ней потянулись грязные пальцы и, отняв у Одри копье, скрутили ее по рукам и ногам.

Теперь пиши пропало, подумала она. Был один шанс, но я его упустила.

Волоча Одри по каменному полу, туземцы приближались к возвышению, где ее ждал трехглазый, проявляя заинтересованность, которую столь трудно скрыть обнаженному мужчине. Впрочем, обладая таким громадным органом, он вряд ли сумел бы скрыть свое вожделение даже под рыцарскими доспехами.

Зрители, в свою очередь, заметили возбуждение главаря, и, покуда пробудившийся великан поднимался во весь рост, публика принялась выводить ритмичную визгливую песнь.

Чьи-то услужливые руки подняли Одри и швырнули ее к ногам долговязого Джона Сильвера, который нацелил свое мясистое орудие прямо в лицо женщине. Нет уж, подумала она. Поищите себе другую Линду Ловелас.

Барабаны, молчавшие с того мгновения, когда в зале появились опоздавшие со своей пленницей, вновь наполнили амфитеатр зловещим гулом. Кто-то принес кусок веревки и, стянув руки женщины за спиной, привязал их к лодыжкам, обездвижив Одри точно так же, как ее бывших товарищей. Вздумай Одри хотя бы дернуться, у нее был выбор, в какую сторону упасть — налево, направо, на спину или лицом вниз.

Трехглазый гигант и его приятель-циклоп начали раскачиваться перед женщиной, исполняя танец более или менее в такт с барабанным боем. Одри сомкнула веки, чтобы не видеть это зрелище, а в ее мозгу тем временем зашевелились мысли, навеянные старой — и весьма меткой, как она теперь понимала, — поговоркой насчет «участи хуже смерти». Не могло быть и речи о том, чтобы «расслабиться и получить удовольствие» с трехглазым уродом либо с теми, кто встанет за ним в очередь, если начнется самое худшее.

Интересно, размышляла она, может ли человек заставить себя умереть усилием воли?

Ход ее тягостных дум прервал новый звук, доносившийся с улицы. Сквозь окружавший ее хор голосов Одри услышала, как в зале закричал сначала один, а потом другой человек, и их завывания перешли в панический вопль. Раздался сухой треск старой древесины, скрежет и хруст, но даже эти звуки не могли отвлечь внимания женщины от громкого неестественного рева, напоминавшего рычание разгневанного фантастического чудовища.

Едва затих всколыхнувший воздух хриплый рев, публику охватило неистовство. Как один человек, туземцы вскочили с каменных скамей и бросились в проходы, пробираясь к ближайшему выходу. То и дело слышались крики, в которых Римо, хотя и не знал местного языка, безошибочно угадывал одно слово, произносимое громко и отчетливо:

— Нагак! Нагак!

Не тратя ни секунды на колебания и размышления, Римо молнией выскочил из люка, пересек возвышение и столкнулся с трехглазым в тот самый миг, когда гигант повернулся к нему лицом, выставив свой чудовищный скипетр наподобие пушки.

Воспользовавшись удобным случаем, Римо схватил трехглазого за член и резко вывернул, отчего его рослый противник натужно покраснел и заверещал, взяв, вероятно, самую высокую ноту в своей жизни. Сокрушительный удар прекратил арию и закрыл навсегда все три глаза великана. Не успел вождь упасть, Римо прошел мимо него, направляясь к пленникам, чтобы освободить их.

Несколько туземцев заметили гибель своего предводителя, и, невзирая на панику и звуки, доносившиеся снаружи, троим из них хватило храбрости вскочить на возвышение и попытаться свершить скорый суд. Угодив в вихрь разрушения, приносимого кулаками и ногами, они отдали Богу души, не успев сообразить, что с ними случилось. Тела смельчаков лежали, распростершись на возвышении, а их покрытые засохшей грязью соплеменники улепетывали со всей возможной скоростью.

— Нагак! Нагак!

Жуткий рев, вызвавший суматоху, становился все ближе и громче. Римо никак не мог установить, откуда доносится рычание, — казалось, он слышит необычайно чистую стереофоническую запись голоса Кинг-Конга, — но все же понимал, что к храму приближается огромное и злобное существо, наводящее ужас на всех, кто попадался ему на пути. Римо подумал, не барабанный ли бой, умолкший к этой минуте, привлек внимание зверя, и было ли его появление частью ритуала туземных сборищ.

Судя по реакции публики, вторжение чудовища в город не было заурядным событием — слишком уж беспорядочным оказалось бегство аборигенов. Они могли поклоняться Нагаку, но совершенно не были готовы к его появлению во плоти в самый разгар церемонии.

С улицы доносились испуганные безумные вопли. То один, то другой голос внезапно умолкал, словно писк цыпленка, угодившего под тесак повара. На фоне криков раздавалось низкое трубное рычание Нагака, эхом отдававшееся под сводами амфитеатра. Создание из преисподней приближалось к распахнутым дверям.

При виде Римо профессор Стокуэлл изумленно открыл рот.

— Доктор Уорд! Откуда вы?

— Отложим расспросы на потом, — ответил Римо. — Вы способны шевелить ногами?

— Прошу прощения...

Римо наклонился и сорвал веревки, которыми был связан профессор.

— Бежать можете, словно за вами гонятся черти?

— Постараюсь.

— Тогда приготовьтесь. У нас мало времени.

— Понимаю.

Римо подошел к Сибу Сандакану, который сидел рядом, и освободил его. Пайк Чалмерс бросил на Римо злобный взгляд — упрямство и гордость боролись в его душе с инстинктом самосохранения, и все же англичанин не стал сопротивляться, когда Римо приблизился к нему со спины и порвал веревки на куски, будто хлипкие нитки.

Последней он освободил Одри Морленд. Распустив узлы, которыми были стянуты лодыжки женщины, Римо поколебался мгновение, развязал ей руки и помог подняться на ноги. На ее лице застыло ошеломленное выражение, и, когда Римо взял женщину за руку и повел в сторону ведущего на сцену люка, Одри даже не подумала проявить строптивость.

— Сюда, — сказал Римо остальным.

— К черту! — рявкнул Чалмерс. — Проклятым желтопузым придется кое за что ответить. Они лишили меня оружия и добычи, и я не уйду отсюда, пока не получу их назад!

С этими словами охотник спрыгнул с возвышения и ринулся к выходу, сбив с ног нескольких пигмеев, преграждавших ему путь. Он уже был на полпути к дверям, когда на порог упала неясная громадная тень, загораживая собой ночное небо.

— Господи, что это такое? — спросила Одри.

Из зала послышались крики туземцев:

— Нагак! Нагак!

Некоторые из них повалились на колени, прижавшись к полу лбами, другие бросились врассыпную, спасая свою жизнь.

— Не может быть, — сказал доктор Стокуэлл. — Что это?...

— Не знаю, — отозвался Римо, — но у меня создалось впечатление, что сейчас мы встретимся с кем-то очень большим и очень сердитым.

Чиун находился в полумиле от тайного города, когда его внимание привлек барабанный бой, приглушенная ритмичная дробь, которая, казалось, была способна переполошить всю округу. Громадный зверь, на котором восседал кореец, нерешительно затоптался на месте и зарычал, но, как только Чиун вонзил ему в бока колени и самым внушительным голосом выкрикнул приказ, слон вновь двинулся вперед. Что именно сказал Чиун, не играло роли — он мог крикнуть что-нибудь вроде: «Собачье дерьмо! Саксофон!», и слон все равно подчинился бы. Непререкаемый авторитет мастера Синанджу поддерживали повелительный тон и властность, звучавшая в его словах.

После того как Чиуну удалось вывести животное на тропу и заставить его двигаться к востоку, дальнейшее преследование не составляло никакого труда. Даже в кромешной тьме кореец мог бы легко отыскать группу людей, которые и не думали скрывать своих следов. С равным успехом они могли поджигать по дороге деревья и рисовать стрелки, обозначавшие их путь.

Поначалу кореец опасался, что видимая небрежность преследуемых есть не что иное, как ловушка, хитрый трюк с целью заманить его в западню, но уже очень скоро он отбросил эту мысль.

Люди, за которыми он гнался, были тупоголовыми недоумками — об этом можно было судить хотя бы по звукам барабанов. Чиуну оставалось лишь удивляться, что это племя не было обнаружено много ранее — столь беспечными и неосторожными оказались его представители. Разумеется, следует признать, что до сих пор они имели дело только с малайцами и белыми людьми, но если бы поисками занялся кореец, об их тайне уже давно прослышал бы весь мир.

За четверть мили от города слон вновь заволновался, учуяв на тропе новый след — сильный едкий запах, напомнивший Чиуну вонь змеепитомника в Бангкоке, где он побывал несколько лет назад.

Слон вздрогнул и заскреб по земле громадными ступнями, но в его повадке ощущался не столько страх, сколько гнев. Чиун велел ему двигаться вперед, и животное без колебаний подчинилось, прибавляя шагу по мере того, как запах загадочной змеи становился все сильнее. Слон задрал хобот, словно собираясь издать боевой клич, но единственным звуком, вырывавшимся из его пасти, было шумное разгоряченное дыхание.

Увидев древний город, Чиун ни капли не удивился. Существование человеческого поселения в джунглях вполне укладывалось в рамки текущих обстоятельств, и теперь кореец знал, откуда доносится барабанный рокот. Взглянув на неясные контуры городских стен, Чиун поначалу забеспокоился, опасаясь, что они окажутся труднопреодолимым препятствием — не для него, конечно, а для слона, — но потом заметил в лунном свете широко распахнутые ворота.

В проеме ворот метались человеческие фигуры — казалось, люди никак не могли решить, оставаться ли им на месте или бежать. Чиун заставил слона прибавить скорость, наклонился вперед, обхватил руками гладкую шкуру на голове животного и сидел так, пока ворота не приблизились на расстояние около пятидесяти ярдов. Потом из города донесся рев гнева и голода, издаваемый огромными голосовыми связками.

Неужели дракон? Кто еще мог так рычать?

Услышав этот звук, слон замер на месте, точнее, попятился и успел отодвинуться назад на несколько ярдов, прежде чем Чиун вновь обрел над ним власть. Он хватил слона кулаком по голове — достаточно осторожно, чтобы не повредить животному — и еще раз стиснул его бока коленями. Секунду-другую слон продолжал упираться, но мастер Синанджу был неумолим, и в конце концов корабль джунглей, сначала неохотно, а потом с возрастающей энергией двинулся вперед.

Метавшиеся у ворот туземцы заметили грозившую с фланга опасность лишь тогда, когда слон поднял хобот, взывая к ночи трубным ревом. Дикари обернулись на звук, и Чиун увидел подтверждение тем подозрениям, которые возникли у него во время изучения следов. Перед ним стояла толпа уродцев, в которой был единственный человек нормальной внешности, робко стоявший в стороне. Сейчас было не время раздумывать, как эти люди дошли до такой жизни. В сердце Чиуна не мелькнуло даже искорки жалости, когда он заметил трех туземцев, непоколебимо преграждавших ему путь, в то время как любой здравомыслящий человек при виде атакующего слона поспешил бы убраться подобру-поздорову.

Столбообразные ноги гиганта раздавили двух смельчаков, прежде чем они успели метнуть свои копья; третий туземец, что был повыше ростом, лишь коротко вскрикнул, когда слон обвил его хоботом поперек груди и, выжав воздух из легких, поднял над землей. Вместо того чтобы пронзить дикаря бивнями, он резко мотнул головой и разжал кольцо хобота, швырнув несчастного головой в стену. В момент соударения послышался хруст, безжизненное тело прокатилось по земле десять — двенадцать футов и замерло, скорчившись в грязи.

Высота ворот позволила Чиуну въехать в город, не склонив при этом головы. Он ожидал увидеть на стенах часовых, но там никого не оказалось. Что-то отвлекло их внимание еще до появления мастера Синанджу, а человеческие крики и перекрывавший их громкий рев подсказывали Чиуну, где разворачиваются главные события.

Даже если это и не дракон, думал Чиун, то, во всяком случае, нечто, чего он до сих пор не видывал, и уже одно это обстоятельство придавало его путешествию смысл.

Мастер Синанджу пришпорил слона. На его губах играла блаженная улыбка.

Кучинга Кангара не было в Храме, когда в Город пришел Нагак. «Нормальные» считались нечистыми, и им запрещалось принимать личное участие в церемонии жертвоприношения наравне с остальными братьями. Порой запрет раздражал Кучинга, когда он вспоминал об унижениях, которые ему приходилось терпеть, служа Нагаку, но спорить с традицией было бессмысленно.

Строптивость грозила ему смертью.

Появление Нагака оказалось полной неожиданностью для Племени. Нагак всегда терпеливо ждал, пока должным образом приготовленные жертвы выносились из Города и раскладывались на лужайке, утыканной деревянными кольями. Когда он пожирал приносимое, его рев доносился до Города, но мало кто из соплеменников мог похвастаться тем, что видел Нагака собственными глазами. Никто, кроме вождя и его ближайших советников.

Нынче ночью все было по-другому. Может быть, Нагак изголодался более обычного или почуял, что вместо одной жертвы его ждут сразу три. Кучингу оставалось лишь гадать о намерениях Бога, но древние предания гласили, что появление великого Нагака в Городе предвещает грандиозные события.

Точнее, если судить по звукам, — грандиозное кровопролитие. Великий Нагак всегда отличался злобным нравом, но теперь он явно пребывал в бешенстве. Из внутреннего двора доносились вопли людей, исполненные ужасной боли и страха.

Выйдя из своего жилища, Кучинг Кангар замер в нерешительности, не зная, что предпринять. Предки не оставили Племени инструкций на случай прихода Нагака, и жители Города оказались не готовы должным образом откликнуться на его зов. Кучинг нахмурился и прихватил с собой копье — так, на всякий случай, для собственного спокойствия.

Сотня ярдов отделяла тихое жилище Кучинга от блистающего фонтана. Очутившись на месте, он не увидел Нагака, но вокруг лежали тела и отдельные части тел, разбросанные по двору, как будто ребенок чудовищных размеров в ярости набросился на свои игрушки и разорвал их на клочки. Двор был залит свежей кровью, и в ночном воздухе витал ее острый металлический запах.

Где же Нагак?

Двери Храма были открыты и изнутри доносились безумные крики. Барабаны молчали, их рокот сменил другой звук — утробное рычание, похожее на мурлыканье гигантской кошки. Шепот Нагака.

Кучинг Кангар направился к Храму, и в тот же миг его внимание привлек шум возбужденных голосов у ворот. Там толпилась небольшая группа соплеменников — они собирались покинуть Город, но, казалось, что-то преградило им путь. Кангар остановился и пригляделся, и его взору представилось новое, совершенно неожиданное зрелище.

В ворота входил слон со свернутым хоботом и бивнями, сверкавшими в лунном свете; животное громко трубило, возвещая о своем приближении. На шее серой громадины сидел маленький человек в ниспадающих складками одеждах, с белоснежными прядями редких волос. Он улыбался, наблюдая за тем, как слон раздавил двух братьев Кангара, а третьего ухватил хоботом и перебросил через двор. Великий Нагак мог подождать. Этот незнакомец имел наглость вторгнуться в Город со своим слоном, прихлопнув трех соплеменников, словно мух. Долг повелевал сыновьям Племени оберегать святилище от чужаков, сохраняя тайну Города для грядущих поколений. Даже «нормальные» люди Народа, не допущенные к священным ритуалам, должны были жертвовать своей жизнью ради общего блага.

Теперь Кучинг Кангар знал, что ему делать. Не колеблясь ни секунды, он покрепче перехватил древко копья и метнул его в слона. Губы Кучинга раздвинулись, обнажив сверкающие белые зубы, а из горла вырвался воинственный крик.

Вероятно, убить слона было ему не под силу, но сейчас это не имело значения. Собравшись вместе, соплеменники легко прикончат животное либо вынудят его отступить назад в джунгли. Целью Кучинга был наездник, человек, способный выдать тайну Города внешнему миру.

Бросок Кучинга был безупречен. Он увидел, как копье взвилось по дуге, беззвучно и неумолимо приближаясь к мишени...

Тощий старик каким-то образом умудрился перехватить копье, прежде чем оно вонзилось в него. Кучинг Кангар замер, словно сраженный ударом грома. Неужели такое бывает? Может ли он верить своим глазам, или случившееся есть плод его воображения, вызванный смертоносной аурой Нагака?

Но прежде чем эта мысль оформилась в его мозгу, Кучинг увидел, как старик подбросил шестифутовое копье в воздух, повернул его другим концом и, поймав, нацелил в ту саму точку, откуда оно прилетело. Ноги Кучинга отказались повиноваться, он неподвижно застыл на месте, и в тот же миг копье пронзило его грудь и вышло наружу под одной из лопаток. Удар швырнул Кангара назад, и он упал бы на спину, если бы трехфутовый отрезок копья не воткнулся в грязь. Покуда его тело под собственной тяжестью дюйм за дюймом сползало по древку, Кучинг не переставая кричал, готовясь соприкоснуться с Матерью Землей.

Не успел. Подчиняясь приказу старика, слон шагнул вперед и раздавил Кучинга огромной круглой ступней. Его последней осознанной мыслью была короткая молитва, обращенная к единственному божеству, которое он знал:

«Отомсти за меня, о великий Нагак!»

В открытые двери ступил оживший ночной кошмар. Точнее, впрыгнул, поскольку движения незваного гостя очень напоминали птичьи, невзирая на его колоссальные размеры и ящероподобный облик.

Римо показалось, что чудовище больше всего походило на тираннозавра, если бы не притупленный роговой клюв на рыле и шишковатые костистые выросты над глазами. На первый взгляд его длина составляла около двадцати футов, добрая половина которых приходилась на массивный подвижный хвост, при помощи которого динозавр сохранял равновесие, переступая своими тяжелыми задними лапами с трехпалыми ступнями. Его передние конечности напоминали утолщенные человеческие руки с четырьмя пальцами и громадными когтями, предназначенными для удержания бьющейся добычи.

— Цератозавр! — воскликнул доктор Стокуэлл. — Последние представители этого вида вымерли во время юрского периода!

— Попробуйте убедить его в этом, — отозвался Римо, оглядываясь в поисках оружия, которое помогло бы ему держать на расстоянии разгневанное доисторическое существо.

— Этого не может быть!

— А вот сейчас он схватит вас за задницу, тогда посмотрим, — сказал Римо, поднимая с пола копье. По сравнению с огромным рычащим противником оно выглядело жалкой зубочисткой, но ничего лучшего под рукой не оказалось.

Оценив обстановку, Пайк Чалмерс решился на поступок, исполненный отваги и доблести. Он бросился влево, схватил дрожащего от страха пигмея, поднял его и швырнул в динозавра, словно баскетбольный мяч. Нагак клацнул зубами, подхватил жертву на лету и, дважды стиснув челюсти, мотнул головой и выплюнул истерзанное тело.

Обмануть его не удалось.

Но к этому времени Чалмерс уже бросился наутек и выбежал из храма, отчаянно размахивая руками. Англичанин оказался верен себе. Женщины и дети покидают корабль последними.

Несколько секунд внимание рычащего динозавра было приковано к туземцам, задержавшимся в зале. Двое из них пали ниц, поклоняясь божеству, остальным хватило здравого смысла попытаться улизнуть. Первыми погибли коленопреклоненные просители. Гигантская трехпалая лапа пригвоздила их к полу, а дело завершили зубы, похожие на заточенные железнодорожные костыли. Расправившись с несчастными, цератозавр оглядел храм, выискивая более проворную добычу.

— Пожалуй, нам пора, — сказал Римо.

Из-за его спины доносились стоны Сибу Сандакана и Одри Морленд, охваченных приступом тошноты при виде изуродованных тел, наваленных у подножия возвышения. Профессор Стокуэлл стоял выпрямившись, глядя остекленелым взглядом, словно загипнотизированный.

— Этого не может быть, — пробормотал он и, как бы желая подчеркнуть важность сказанного, добавил: — Невероятно.

— К сожалению, нас никак нельзя счесть несъедобными, — заметил Римо. — Боюсь, нам стоит поторопиться.

С помощью Одри ему удалось вытолкать профессора со сцены за «кулисы». Сандакан шел последним, прикрывая тылы. Нагак издал вопль, напоминавший скрип железа по стеклу, и беглецам не было никакой нужды изучать палеонтологию, чтобы распознать топот огромных когтистых лап, торопливо ступающих им вслед по каменному полу.

Нагак в любую минуту мог устроить обеденный перерыв, и Римо начинал чувствовать себя легкой закуской, которую подают к столу в сыром виде.

Но уж если мне суждено угодить Нагаку в зубы, подумал он, эта тварь подавится лакомым блюдом, прежде чем его проглотить.

Глава 18

Римо провел своих спутников мимо люка, ведущего вниз. Он сделал это намеренно — задерживаться было опасно, причем чем дальше, тем больше, — к тому же ему совсем не хотелось угодить в засаду на лестнице или в извилистых коридорах. При этом Римо шел на риск, поскольку он не успел разведать другие выходы из храма, однако спешка, с которой туземцы улепетывали от своего оголодавшего божества, оставляла надежды на то, что выход найдется сам собой.

Да, туземцы бежали, но отнюдь не все. Многие из них сохранили достаточное присутствие духа, чтобы вспомнить, кто есть они и кто есть то существо, которому поклоняется племя. И даже если Нагак погорячился, убив в Храме нескольких сородичей, чего еще ожидать от разгневанного божества из джунглей? С точки зрения ревностного верующего Нагак мог бы рассердиться куда сильнее, обнаружив, что закуска уже кончилась, а главное блюдо так и не появилось.

За «кулисами» возвышения Римо и его спутники наткнулись на двух пигмеев. Туземцы могли показаться задиристыми петушками, если бы не шестифутовые копья, которые они держали в руках и которыми, судя по всему, прекрасно умели пользоваться.

Карлик, стоявший слева от Римо, сделал обманный выпад, давая возможность своему товарищу напасть спереди. Резким ударом ладони Римо отломил верхушку его копья и, действуя оставшейся частью древка как рычагом, подтянул пигмея поближе и прикончил его, нанеся удар открытой ладонью по шишковатой голове.

Второй туземец мог бы найти спасение в бегстве, но что-то — назовите это храбростью или глупостью — заставило его остаться на месте. Он выставил вперед копье, как будто собирался разворошить осиное гнездо. Наконечник копья был покрыт чем-то темным, возможно, ядом.

Римо не стал дожидаться нападения и ринулся вперед, с легкостью отмахнувшись от мощного удара и выхватив копье из рук противника. Этим можно было ограничиться, но сейчас речь шла о жизни и смерти, и в этой игре у команд не было ни тайм-аутов, ни замен. Пигмей успел выкрикнуть что-то вроде ругательства, последний вызов перед лицом смерти, и в следующее мгновение лежал на полу, заколотый собственным копьем.

За спиной Римо всхлипывала Одри, к горлу которой вновь подступила тошнота. Остальные лишь молча таращили глаза.

— Идемте, — сказал Римо. — Мы не можем торчать здесь всю ночь напролет.

Он провел своих подопечных среди массивных колонн, вытесанных из жадеита. Любая из них могла бы обеспечить всех китайских скульпторов сырьем на десятилетие вперед, но у туземцев, видимо, не было недостатка в строительных материалах.

Туземцы.

Внезапно Римо осознал, что с тех пор, как он проник в древний город, ему на глаза не попалось ни одной женщины, ни одного ребенка. Они где-то прятались, и Римо оставалось лишь надеяться, что ему повезет и он не встретит женщин, которые, как известно, зачастую оказываются самыми жестокими и свирепыми среди людей примитивных племен — от краснокожих, бывших хозяев Северной Америки, до «современных» народов Бразилии и Венесуэлы.

Беглецы оказались у подножия спиральной лестницы, которая вела вниз и оканчивалась неподалеку от того места, где Римо вошел в храм. Отрезок коридора, видневшийся внизу, был незнаком Римо, зато ему не составило никакого труда распознать намерения поджидавшей их толпы из восьми воинов с дубинками и копьями в руках.

— Держитесь вместе и глядите в оба, — предостерег Римо своих спутников и сбежал по лестнице навстречу врагам.

Туземцы были большими мастерами устраивать засады в джунглях, но их умение вести сражение липом к лицу оставляло желать лучшего. По мнению Римо, уединенная жизнь племени привела к тому, что его бойцам не хватало практического опыта, однако в это мгновение ему оставалось лишь радоваться любому проявлению их слабости.

Три туземца выстроились в ряд и полезли вверх по лестнице, выставив перед собой копья и намереваясь заколоть Римо прежде, чем он успеет оказать сопротивление. Будь на его месте другой человек, эта тактика могла принести успех — Римо был готов отдать туземцам должное, — однако зачастую жизнь и смерть воина напрямую зависят от его способности должным образом проявить себя в исключительных обстоятельствах.

Эти трое погибли.

Проскользнув между остриями копий, он схватил одно из них рукой, а предплечьем другой отмахнулся от удара, нанесенного третьим туземцем, стоявшим дальше других. Римо нанес резкий удар, свалив противника, находившегося справа, завладел его оружием, пронзил двух остальных и бросил их извиваться на древке, словно бабочек, наколотых на булавку.

Пятеро оставшихся дикарей начали подступать к Римо, двигаясь куда осторожнее своих предшественников, но в этот миг из-за их спин донесся неясный шум, и Римо наконец-то увидел женщин. Некоторые из них несли младенцев, а другие гнали перед собой толпу крохотных уродцев, словно стадо домашнего скота. Вопли женщин отвлекли внимание двух-трех воинов, и этого оказалось достаточно.

Не теряя ни секунды, Римо разбросал противников и очистил себе путь, словно вихрь, поднятый яростным дуновением урагана.

Пайк Чалмерс сумел взять себя в руки только тогда, когда он оказался на полпути между залом храма и опустевшей площадью внутреннего двора. Он выскочил в двери, свернув по пути шею стоявшему на дороге туземцу и оглядываясь вокруг в поисках спасения. Дикари удирали во все лопатки, и это как нельзя лучше устраивало Чалмерса, который не мог чувствовать себя в безопасности, будучи вооружен одним лишь копьем.

Его винтовки и пистолеты находились поблизости, но англичанин не знал, где их искать. Он не говорил на туземном языке и знал лишь одного человека племени, владевшего английским. Но, судя по тому, что он увидел в дальнем углу двора, несчастный Кучинг Кангар был сейчас не в той форме, чтобы отвечать на вопросы.

Сначала Пайк решил, что Кангар пал жертвой ящера, но потом заметил, что на его трупе нет характерных рваных ран, которыми были покрыты тела прочих туземцев, валявшихся по всему двору. Глядя на изломанные конечности бывшего проводника экспедиции, было бы разумнее решить, что он упал с большой высоты. Однако такое предположение казалось бессмысленным, поскольку останки Кангара лежали футах в пятнадцати от ближайшей стены.