Клавдий — Флавий — Юлиан, император.
      Максим Эфесский, теург.
      Саллюстий Секунд, префект Востока.
      Виктор, полководец.
      Орибазий, врач.
      Елена, супруга Юлиана.
      Арсиноя, патрицианка.
      Евстафий, Пафнутий, Пурпурий, Марис — Епископы.
      Памва, отшельник.
      Артабан, перс.
      Нагодарес, маг.
      Великий Иерофант Елевзинских таинств.
      Софисты, военачальники, воины, граждане, иеродумы, пресвитеры, дьяконы, монахи, женщины, девушки, дети.

ДЕЙСТВИЕ 1-ое. КАРТИНА 1-ая

ДЕЙСТВИЕ 1-ое. КАРТИНА 2-ая

      Окруженный колоннами дворик в Антиохийском дворце. Посреди дворика изваяние Афродиты. За колоннами широкая крытая галерея. Участники собора — монахи, дьяконы, епископы, пресвитеры — сходятся и, разбившись на кучки, спорят. Проходя мимо изваяния Афродиты, закрывают лица руками и отворачиваются. Общий гул, прерываемый отдельными криками.
 
      1-ый голос. Доколе же прострется, братья, дерзость еретиков сатанинская?
 
      2-ой голос. При Константине — гнали, при Констанцие — гнали… Хоть слово сказать дайте.
 
      1-ый голос. Сладкоречием своим не вводите в заблуждение простодушных.
 
      3-ый голос. Сами соблазн учинили… Церковь, лобзанием Иуды-Констанция растленная, да воскреснет.
 
      4-ый голос. Разрушайте, разрушайте все. Да будут общими имения и жены.
 
      Голоса (вместе). Не слушайте, братия, не слушайте.
 
      Голос (из глубины). Еще на соборе в Ганграх ересью объявлено.
 
      Голоса (отовсюду). Что в Ганграх?.. Сами решим, как изволися Духу Святому и нам.
 
      Шум немного стихает.
 
      Первый пресвитер (дергая за рукав второго). Что притих, авва Дорофей?
 
      Второй пресвитер. Охрип, брат Фива. Хочу говорить, а голосу нету. Натрудил себе горло намедни, как низлагали проклятых акакиан.
 
      Шум возобновляется. Входит епископ Евстафий, запыхавшийся и растерянный.
 
      Голос. Пыхтит, точно на гору лезет.
 
      Другой голос. Риза-то по земле так и волочится.
 
      Евстафий (отворачиваясь от изваяния Афродиты, плюет). Тьфу, тьфу, искушение. (Крестится). Пречистая Матерь Божия, куда попал. Пустите, пустите. (Хочет уйти).
 
      Копьеносец (отстраняет от двери). Тише, друг.
 
      Евстафий. Не пойду на собор еретический. Пусти.
 
      Копьеносец (удерживая Евстафия). Нельзя. По воле всемилостивейшего кесаря Юлиана, все пришедшие на собор…
 
      Евстафий. Не собор, а вертеп разбойничий. (Смех. Евстафий отходит в угол и садится). Господи. За что мне сие?
 
      Старый монах (молодому). Как венчали богоотступника на царство, сорвал крест со святого знамени и воздвиг Аполлонова идола.
 
      Молодой монах (тихо). Кощунство.
 
      Пурпурий. Слава преблагому, премудрому Августу Юлиану. На аспида и василиска наступишь и попрешь льва и змия…
 
      Голос (из глубины). Не слушайте, братья. Отступил кесарь от церкви Христовой.
 
      Голоса. Тише, тише, Кесарь.
 
      Вдруг молчание. Входит Юлиан. С ним софисты. Среди них Максим.
 
      Юлиан (войдя на возвышение). Старцы и учители. За благо сочли мы оказывать подданным нашим; исповедующим учение Галилеянина Распятого, всевозможное снисхождение и милосердие. Желая восстановить мир всего мира, столь долго нарушаемый распрями церковными, призвал я вас, мудрецы галилейские. Под нашим покровительством и защитою вы явите, уповаем, пример тех высоких добродетелей; кои приличествуют вашему духовному сану, вашей вере и мудрости…
 
      Пурпурий. Слава преблагому, премудрому Августу.
 
      Голоса. Тише. Тише. Слушайте.
 
      Юлиан. Братьев ваших; изгнанных соборами при Константине и Констанции, возвратили мы из ссылки. Живите в мире, галилеяне, по завету вашего Учителя… Для полного же прекращения раздоров поручаем вам, мудрейшие наставники, прийти к некоторому соглашению церковному, дабы установить единое и общее для всех исповедание веры. Судите и решайте властью; данною вам от церкви. Мы же удаляемся; предоставив вам свободу и ожидая вашего решения.
 
      Юлиан и свита уходят.
 
      Старый монах (молодому). Видел старика с белой бородой?
 
      Молодой монах. Кто это?
 
      Старый монах. Сам дьявол в образе Максима Волхва; он-то и соблазнил императора.
 
      Евстафий. Отцы и братья. Разойдемся. Разойдемся в мире. Не будем веселить врагов наших; воздержимся от гневного слова. Заклинаю именем Бога Всевышнего, разойдемся, братья, в безмолвии.
 
      Пурпурий. Не слушайте. Не расходитесь, да не преступите воли кесаревой.
 
      Евстафий. Нет, братья…
 
      Пурпурий. Не братья мы вам, — отыдите, окаянные. Мы — чистая пшеница Божия, а вы — солома сухая, сожигаемая Господом. Слава, слава преблагому, премудрому Августу.
 
      Голос. Разойдемся, отцы в мире…
 
      Голоса. Не расходитесь, братья, не расходитесь.
 
      Пурпурий (продолжая). Пусть заглянет теперь в церкви наши кто-нибудь из цецилианских епископов, — возложим мы ему руки на голову, но не для того, чтобы избрать пастырем, а чтобы раздробить череп…
 
      Пафнутий. Я, Пафнутий, как приял от отцов, так и содержу. Не три Бога, но един. Един Бог, а не три. Как приял, так и содержу…
 
      Монах (худой и бледный, цепляясь за стихат Пафнутия). Отче Пафнутий. Что же это? Из-за одного, все из-за одного слова: подобносущий или единосущный?.. Из-за одной йоты?
 
      Пафнутий. Так что же? Из-за одной, да.
 
      Монах. Отче Пафнутий, из-за йоты. А в священном-то Писании нет даже слова «сущность».
 
      Пафнутий. Нет? Ну и не надо.
 
      Монах. Из-за чего же спорим и терзаем друг друга? Подумай, отче, сколь ужасно такое наше злонравие.
 
      Пафнутий. Так неужели же примириться с окаянными псами, изблевавшими из еретического сердца, что было время; когда Сына не было?
 
      Монах. Един Пастырь; едино стадо. Уступим.
 
      Пафнутий (кричит). Да не будет сего. Арианскую гнусную ересь анафематствую. Как приял от отцов, так и содержу…
 
      Монах. Отче Пафнутий. Отче Пафнутий. Из-за одной йоты. Един пастырь, едино стадо. Уступим.
 
      Пафнутий. Да не будет, да не будет. Арианскую гнусную ересь анафематствую.
 
      Дьякон Аэтий (насмешливо). Бог отец по сущности своей чужд Богу Сыну. Есть Троица, но Ипостаси различествуют по славе.
 
      Евстафий. В Писании сказано…
 
      Аэтий. Что мне до Писания? Я верю в диалектику, а не в букву. Рассуждайте, придерживаясь категорий и силлогизмов Аристотеля.
 
      Евстафий. Господи, помилуй нас, грешных. Ничего не разумею. Запутался, голова кругом идет: единосущный, неединосущный… В ушах звенит, сам не знаю, во что верю, во что не верю, где ересь, где не ересь. Господи Иисусе Христе, помоги нам. Погибаем в сетях дьявольских.
 
      Пафнутий. Да не будет, да не будет. Как приял от отцов, так и содержу.
 
      Монах. Признаю собор Никейский, ересь Арианскую анафематствую.
 
      Каинит. Благословенны не покорившиеся Богу. Благословенны Каин, Хам, Иуда, жители Содом и Гоморры. Благословен отец их, Ангел Бездны и Мрака.
 
      Голос. Мрак безымянный в скудоумной голове твоей.
 
      Пурпурий (бросается на Каинита). Не потерплю сей мерзости. (Его удерживают). Пустите. Дайте заградить уста нечестивцу. Не потерплю сей мерзости. (Плюет Каиниту в лицо). Вот тебе, каиново отродье. (Плюет). Вот тебе.
 
      (Общее смятение и свалка. Копьеносцы разнимают монахов).
 
      Копьеносец. Тише… Во дворце не место. Или мало вам церквей, чтобы драться. (Воины хотят схватить Пурпурия).
 
      Пурпурий (отбиваясь). Леона, Леона, дьякон Леона! Дьякон Леона (размахивая дубиной, спешит на помощь Пурпурию). Господу хвала. Господу хвала. Хвала Господу.
 
      Юлиан выходит на трибуну и, скрестив руки на груди, молча смотрит на происходящее. Увидя его, все замирают.
 
      Евстафий (тихо). Дьявол. Дьявол…
 
      Юлиан. Вот как исполняете вы закон любви, галилеяне. Вижу теперь, что значит ваша любовь. Воистину, хищные звери милосерднее, чем вы, братолюбцы. Скажу словами вашего Учителя: «Горе вам, законники, что взяли вы ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали. Горе вам, книжники и фарисеи» … Ежели не умеете сами управлять собою, то вот, говорю вам, остерегая от худших зол: слушайтесь меня, галилеяне, и покоряйтесь.
 
      Голос из толпы (не громко, но явственно). Антихрист.
 
      Монахи, крестясь и бросая друг на друга злые взгляды, покидают атриум. Юлиан также собирается уйти. В это время к нему подводят епископа Мариса, седовласого сгорбленного слепца.
 
      Марис. Внимай пророчеству моему, кесарь, ибо сам Бог говорит тебе ныне устами моими. Слово Господне сжигает сердце мое, — и не могу молчать. Дни твои сочтены. Вот еще немного, и погибнешь, исчезнешь, как прах, взметенный вихрем, как быстролетная молния. Источник Кастальский умолкнет навеки, — пройдут и посмеются над ним… Аполлон станет опять безгласным идолом, Дафнэ деревом, оплакиваемым в басне. И порастут могильною травою низвергнутые храмы… Так вещаем мы, галилеяне, люди презренные, поклоняющиеся Распятому, ученики рыбаков капернаумских (Поднимая голову к нему и крестясь). Благодарим тебя, Господи. Ныне очищается церковь твоя гонением.
 
      Юлиан. Кончил, старик?
 
      Марис. Вот мои руки, мучители. Вяжите, видите на смерть. Господи, приемлю венец.
 
      Юлиан. Не думаешь ли ты, мой друг, что я поведу тебя на смерть? Я отпущу тебя с миром. В душе моей нет злобы против тебя.
 
      Марис. Не соблазняй. Не отступлю от Христа. Отыди, враг человеческий. Палачи, ведите меня на смерть. Вот я.
 
      Юлиан. Здесь нет палачей, галилеянин. Здесь все такие же добрые люди, как ты. Успокойся.
 
      Марис. Да поразит тебя Господь, богохульник.
 
      Юлиан. Господь не сделает меня слепым во гневе; а тебя зрячим.
 
      Марис. Благодарю Бога моего за слепоту. Не дает она очам моим видеть окаянное лицо Отступника.
 
      Юлиан. Сколько злобы, сколько злобы в таком дряхлом теле. Вы говорите о смирении и любви, галилеяне, а какая ненависть в каждом вашем слове… За что? Разве я не брат ваш? Иди же с миром, слепец, и помни, что не одни галилеяне умеют прощать. (Отходит от него).
 
      Двое дьяконов уводят Мариса. Все уходят, кроме телохранителей. Юлиан опускается на скамью. Арсиноя в одежде послушника с куколем на лице, ранее скрывавшаяся за колоннами, подходит к Юлиану.
 
      Арсиноя. Кесарь блаженный, дозволь смирению моему…
 
      Юлиан. Говори.
 
      Арсиноя (откидывая куколь с лица). Юлиан, зачем ты лжешь?
 
      Юлиан. Арсиноя, Арсиноя. Тише.
 
      По знаку Юлиана воины уходят.
 
      Юлиан. Арсиноя… Бледная, одежда черная… и ты с ними?
 
      Арсиноя. Да, с ними и с Ним.
 
      Юлиан. Забыла союз наш?
 
      Арсиноя. Нет, помню. Люблю тебя, брат мой. Затем и пришла.
 
      Юлиан. Брат?.. Ты любишь себя, только себя.
 
      Арсиноя. Я хотела бы любить и себя, и других, как Он велел. Но не могу. Я ненавижу и себя, и других. (Молчание). Надо преодолеть себя, надо победить в себе не только отвращение к смерти, но и к жизни…
 
      Юлиан. Что они сделали с тобой, Арсиноя. Что они сделали. Как ты могла поверить?.. Нет, не могла, не веришь.
 
      Арсиноя. Верю. Хочу верить. Хочу и буду.
 
      Юлиан. Арсиноя, теперь я вижу, — ты не ушла от нас. Хотела и не могла. Пойдем сейчас, пойдем со мною.
 
      Арсиноя (спокойно). Бедный, бедный… такой же, как я… Сам не знаешь, куда зовешь. И на кого надеешься? Боги твои — мертвецы. Оставь меня… я не могу ничем тебе помочь. Зачем ты обманываешь себя? Разве ты не такой же неверующий, погибающий, как и все мы?.. Что значит твое милосердие, странноприимные дома? Все это — подражание галилеянам, неизвестное древним героям Эллады.
 
      С улицы доносятся крики, во дворце также поднимается шум. Входят Максим, Орибазий и несколько рабов.
 
      Максим. Прости, кесарь. (Берет Юлиана за руку и указывает на небо). Все. Пожар.
 
      Первый раб. За рекой?
 
      Второй раб. Не за рекой, а в предместье Гарандама…
 
      Первый раб. Нет; нет — в Гезире, у жидов…
 
      Максим. Не в Гезире и не в Гарандаме, а в роще Дафнийской.
 
      Орибазий. Сегодня перенесение галилейского праха…
 
      Юлиан. Храм Аполлона. Галилеяне… Рабы… Скорее. Коня и пятьдесят легионеров.
 
      Максим, Орибазий и рабы уходят.
 
      Юлиан (подбегает к Арсиное, берет ее за руку и говорит быстро, шепотом). Нет, ты не права, Арсиноя. Помнишь ту ночь в саду? Помнишь, как ты искушала меня, галилейского монаха? Так же, как я теперь искушаю тебя… Так вот, лев уже сбросил ослиную шкуру… Душа моя не знает страха, воля моя непреклонна. Силы рока ведут меня. А ты?.. Ты?.. Прежняя сила и гордость в лице твоем, Арсиноя, а не рабское смирение галилеян. Не я, а ты лжешь… Сердце так не изменяет. Арсиноя… Пойдем сейчас, пойдем со мною, и… завтра ты будешь супругой римского кесаря.
 
      Арсиноя (отталкивая Юлиана). Уйди.
 
      Юлиан. Арсиноя, вспомни наш союз. Разве я не жених твой?
 
      Арсиноя (надвигая куколь и крестясь). Господи, помилуй… Услышь меня, Господи, и помилуй.
 
      Юлиан (торжествуя). Не веришь, не веришь в Него.
 
      Арсиноя. Да не будет, Господи.
 
      Юлиан. Не Его, — меня любишь.
 
      Арсиноя (твердо). Я — невеста Христова…
 
      Юлиан (гневно). Елена — невеста Христова: невеста римского кесаря не может быть невестой Христовой.
 
      Арсиноя. Я — невеста Христова. Уйди.
 
      Юлиан. Обе мертвые, мертвые… Бедные… Прости. (Быстро уходит).
 
      Слышны звуки набата и труб. Постепенно все стихает Арсиноя одна, стоит неподвижно, прислонившись к колонне.
 
      Занавес.

      Храм Аполлона в Дафнийской роще. Пожар. Толпа. Набат.
 
      Толпа. Смерть богам. Смерть… Христос победил.
 
      Первый голос. Велик Аполлон Дафнийский.
 
      Толпа. Смерть богам и твоему Аполлону.
 
      Второй голос. Ишь, мощи потревожили, мощи им помешали, — вот и покарал Господь.
 
      Толпа. Смерть богам. Смерть.
 
      Третий голос. Все разрушим, все разрушим во славу Отца и Сына и Духа Святого. Змейки, змейки-то какие.
 
      Первый гражданин. Посмотрим, вылетит ли бес. Говорят, в каждом идоле по бесу, а в богинях — так по два и по три.
 
      Женщина. Как начнет плавиться, сделается лукавому жарко, — он и выпорхнет из поганого рта, в виде огненного змея…
 
      Второй гражданин. Надо перекрестить, а то в землю ужом уползет.
 
      Мальчишки (переваливаясь с ноги на ноги, поют).
      Мясник идет.
      Мясник идет.
      Юлиан идет.
      Острый нож несет,
      Бородой трясет.
      С шерстью черною.
      С шерстью длинною.
      Бородой своей козлиною.
 
      Старуха. Погибли, погибли мы все до единого. Покарал Господь. Соседка такое сказывала, что сперва не поверили…
 
      Голос из толпы. Расскажи, старушка, расскажи. (Старушку обступают).
 
      Старуха. В Газе, милые, в городе Газе случилось. Попали язычники на женскую обитель. Выволокли монахинь, рассекли тела их и кинули внутренности свиньям.
 
      Монах. Я сам видел в Гелиополисе Ливанском язычник пожирал сырую печень убитого дьякона.
 
      Старуха (плюет). Тьфу, мерзость.
 
      Шум в глубине рощи.
 
      Голос из толпы. Памва. Памва. Из пустыни пришел народ обличать, великих низвергнуть, малых спасти…
 
      Толпа растет. Люди протискиваются вперед, глазеют на пылающий храм; одни крестятся, другие закрывают лицо и отворачиваются. С толпой входит старец Памва. У него грубое, широкоскулое лицо, обросшее волосами; вместо туники холщовый заплатанный мешок, вместо хламиды пыльный бараний мех с куколем для головы, на ходу он позвякивает длинною палкою с острым наконечником.
 
      Старуха. Божье чудо. Божье чудо.
 
      Первый гражданин. Молния ударила и зажгла крышу…
 
      Старуха. А вот и не молния, — врешь; утроба земная разверзлась, изрыгнув пламя, внутри капища, под самым кумиром.
 
      Первый гражданин. Еще бы. Какую учинили мерзость: мощи потревожили. Думали — даром пройдет. Как бы не так.
 
      Монах (злорадно). Вот тебе и храм Аполлона. Вот тебе и прорицание вод Кастальских.
 
      Мальчишки (поют).
      Ку-ку-ре-ку.
      Горе бедным петушкам.
      Му-му-му-му;
      Горе беленьким бычкам.
      Перебьет их император
      В жертву мерзостным богам.
 
      Входит отряд воинов с Саллюстием Секундом во главе. Воины хотят кинуться на толпу. Саллюстий останавливает их.
 
      Памва (потрясая клюкой). Здравствуй, храброе сатанинское воинство. Здравствуй, премудрый начальник римский. Вспомнили, должно быть, старину, когда вы нас жгли. Древней философии учили, а мы за вас Богу молились? Ну, что ж, добро пожаловать. Чем грозите? Что можете? Мы среди вас — бесчисленные, неуловимые. Нет у нас границ, нет отечества. Не надо нам ни меча, ни огня: так много нас, что стоит лишь всем сразу удалиться, — и вы погибли, города ваши опустеют, вы ужаснетесь своему одиночеству. Помните же; римская империя сохраняется только нашим христианским терпением…
 
      Толпа. Верно, верно. Только терпим.
 
      Голос. Долго ли еще терпеть?
 
      Толпа. Смерть, смерть. Ужо вас всех.
 
      Толпа с угрожающим видом надвигается на воинов и Саллюстия.
 
      Саллюстий (спокойно). Именем кесаря, граждане, разойдитесь.
 
      Один из центурионов (подходя к Саллюстию, тихо). Ударить бы в мечи, господин? Толпа буйная…
 
      Саллюстий. Не надо, сами разойдутся. И без того у галилеян много мучеников.
 
      Из-за храма доносятся крики. Саллюстий поспешно уходит в сопровождении воинов. Юлиан, в шлеме и с мечом, пробивается сквозь толпу, бросается к храму и распахивает двери. Оттуда вырываются клубы дыма, освещенные пламенем.
 
      Юлиан (отступая назад). Поздно, поздно.
 
      Голос (в толпе). Кесарь. Август. Кесарь.
 
      Внезапная тишина.
 
      Юлиан. Поздно. Конец… (прислушиваясь к шуму). Что такое?.. Где Саллюстий?.. (вспомнив). Сокровищница.
 
      Входит Саллюстий.
 
      Саллюстий. Милостивый Кесарь.
 
      Юлиан. Что случилось?
 
      Саллюстий. Галилеяне побили камнями жреца Георгия…
 
      Юлиан. А сокровищница?
 
      Саллюстий. Цела. Жрец заслонил дверь, стоя на пороге, и не дал осквернить святыню. Не сдвинулся с места, пока не свалился, пораженный камнем в голову. Галилейская чернь вломилась бы, но мы подоспели.
 
      Юлиан (указывая на храм). Поджог? (К толпе). Антиохийцы. Знайте: поджигатели Аполлонова храма и мятежники без пощады будут наказаны. Вы смеетесь над моим милосердием, — посмотрим, как посмеетесь вы над моим гневом…
 
      Памва. Сам говоришь: «конец, конец». Нет врачества для раны твоей.
 
      Юлиан. Несчастные. Если жизнь вам надоела, разве трудно найти веревки и пропасти?
 
      Издали доносится пение.
 
      Хор (поет, приближаясь). «Облако и мрак окрест Его. Пред ним идет огонь и вокруг попаляет врагов Его. Горы, как воск, тают от лица Господа, от лица Господа всей земли. Дa постыдятся служащие истуканам, хвалящиеся идолами. Поклонитесь пред Ним все боги».
 
      Юлиан (прислушиваясь). Что это?
 
      Саллюстий. По твоему повелению, могущественный Август, галилеяне переносят мощи мученика Вавилы из Дафнэ в Антиохию.
 
      Солдаты приносят на носилках убитого Георгия.
 
      Юлиан (подходя к носилкам). Жив?
 
      Орибазий. Умер.
 
      Голос из толпы. Собаке — собачья смерть.
 
      Георгия уносят. В толпе ропот и сдержанный смех.
 
      Юлиан. Вот как исполняете вы закон любви, галилеяне. Воистину хищные звери милосерднее, чем вы, братолюбцы. Пока еще, милостью богов, я — император, слушайтесь меня. Вы можете смеяться над бородой и одеждой моею, но над римским законом (Саллюстию). Разогнать толпу, хватить мятежников.
 
      Солдаты бросаются на народ, завязывается свалка; одни убегают, других связывают.
 
      Памва. Что ж, избивайте нас, римляне. Пусть прольется кровь мучеников, — земля ею очистится, мертвые кости вновь станут творить чудеса.
 
      Юлиан. Помните: я казню вас не за веру, а за мятеж.
 
      Памва. Лжешь, богохульник. За веру Христову казнишь.
 
      Юлиан. Вот как. (Саллюстию, указывая на Памву). В цепи негодяя.
 
      Солдаты связывают Памву.
 
      Памва. Лжешь, лжешь, за веру Христову, за веру казнишь. Зачем же не милуешь меня, как Мариса, слепца Халкедонского? Зачем, по обычаю твоему, не прикрываешь насилие ласкою. Братья, убоимся не кесаря римского, а Бога небесного.
 
      Толпа отбивается от солдат. Они вынимают мечи.
 
      Памва. Избивайте, избивайте нас, римляне, — да приумножимся. Цепи — наша свобода, слабость — наша сила. победа наша — смерть.
 
      Орибазий. Юлиан, что ты делаешь? Достойно ли твоей мудрости?
 
      Юлиан. Поди прочь, и все вы подите прочь, с вашими советами, глупцы. Я знаю. что делаю. С негодяями, неверующими в богов, нельзя говорить, как с людьми, — надо истреблять их, как хищных зверей. Что за беда, если десяток-другой галилеян будут уничтожены рукою одного эллина?
 
      В глубине рощи проходит шествие. Иереи, в облачении, дьяконы, монахи с восковыми свечами, девы, отроки и дети с пальмовыми ветвями; над толпой рака с мощами.
 
      Хор (поет). Да постыдятся служащие истуканам, хвалящиеся идолами. Поклонитесь пред Ним все боги.
 
      Юлиан, обнажая меч, хочет броситься в толпу.
 
      Юлиан (воинам). Мужи, за мной.
 
      Саллюстий (преграждая ему дорогу). Кесарь. Не нападай на безоружных.
 
      Юлиан (опуская меч). Уйдите все.
 
      Все уходят.

      Лагерь Юлиана в Персии. Палатка. Сквозь откинутый полог видна выжженная степь. Вечереет. Юлиан, Саллюстий, Максим, Орибазий и софисты.
 
      Юлиан (Саллюстию). Подождать? Все вы точно сговорились. Подождать. Как будто я могу ждать и колебаться. Разве галилеяне ждут? Пойми, я должен возвратиться победителем, или совсем не возвращаться.
 
      Саллюстий. Откуда же, милостивый кесарь, достанем мы хлеба для такого войска?
 
      Юлиан. Войско должно быть готово к походу. Слышишь? Никаких отговорок.
 
      Раб вносит Юлиану ужин.
 
      Юлиан (беря тарелку). Золотая? Зачем? Где прежняя глиняная?
 
      Раб. Прости, государь, — разбилась…
 
      Юлиан. Вдребезги?
 
      Раб. Нет, только с краю.
 
      Юлиан. Принеси.
 
      Раб уходит.
 
      Юлиан. Так помни. Саллюстий, — мы будем продолжать поход. От этого зависит не только слава моя и спасение римской империи, но и победа богов над Галилеянином. Ступай.
 
      Саллюстий уходит. Раб приносит тарелку.
 
      Юлиан (взяв тарелку). Вот она — моя милая. Я заметил, друзья; что сломанные вещи служат дольше и лучше новых. В них есть особая прелесть. Я боюсь новизны, ненавижу перемены. Старого всегда жаль, даже плохого.
 
      Один из софистов (тихо, другому). Слышал? Бережет одинаково и свои разбитые тарелки, и своих полумертвых богов.
 
      Юлиан (ставя тарелку на столик). Ничего, еще долго прослужит… А за мою любовь к старине не судите меня слишком строго. Старые, глупые песни трогают меня до слез. Я люблю вечер больше утра, осень — больше весны. Я люблю все уходящее. Воспоминание имеет надо мною большую власть, чем надежда. Возвраты люблю я больше, чем пути вперед.
 
      Орибазий. О, кесарь, ты говоришь, как мечтатель. Но грезы опасны: судьбы мира в руках твоих.
 
      Юлиан. Я боюсь нового. В старом, в старом — мое сердце. Новое только в старом, в умершем, в поруганном…
 
      Максим. Сын мой, дозволь мне говорить с тобой наедине.
 
      По знаку Юлиана все уходят.
 
      Максим. Ты погибнешь. Изменяющий себе погибает.
 
      Юлиан. И ты, Максим.
 
      Максим. Помни, Юлиан: плоды золотых Гесперид вечно зелены. Милосердие — мягкость и сладость слишком зрелых плодов. Ты — постник, целомудрен, ты скорбен, ты милосерд. Ты называешь себя врагом христиан, но ты сам — христианин.
 
      Юлиан. Нет.
 
      Максим. Ты думаешь, что злейший враг твой Галилеянин?
 
      Юлиан. А кто же?
 
      Максим. Ты сам.
 
      Юлиан. Учитель, я слаб, но боги не оставят меня.
 
      Максим. Нет богов. Ты — один.
 
      Юлиан опускает голову на руки.
 
      Максим (положив руку на плечо Юлиану). Утешься. Или ты не понял? Я хотел испытать тебя. Боги есть. Видишь, как ты слаб. Боги есть, они любят тебя. Только помни: не ты соединишь правду скованного Титана с правдой Иисуса Распятого.
 
      Юлиан. Учитель. Скажи, что ты — он и я благословлю тебя и пойду за тобой.
 
      Максим. Нет, сын мой. Я свет от света, дух от духа Его. Я еще не Он. Я — надежда, я — предвестник.
 
      Юлиан. Зачем же ты скрываешься от людей? Явись…
 
      Максим. Время мое не настало. Уже не раз приходил я в мир и еще приду не раз. Люди боятся меня. Тайна любви и свободы моей для них страшнее смерти. Они так далеки от нее, что даже не распинают меня и не побивают каменьями, как своих пророков, а только не узнают. И я ухожу, как тень, с немыми устами и закрытым лицом.
 
      Юлиан. Не уходи, не покидай меня.
 
      Максим. Не бойся, я не покину тебя до конца. Я люблю тебя, потому что ты должен погибнуть из-за меня, возлюбленный сын мой, и нет тебе спасения. Люди проклянут тебя, но никогда не забудут.
 
      Юлиан. О, божественный. Если даже слова твои ложь, дай мне умереть за эту ложь, потому что она прекраснее истины.
 
      Максим (возлагая руки на голову Юлиана). Некогда я благословил тебя на жизнь и на царство, император Юлиан, — ныне благословляю на смерть и бессмертие. Иди, погибни за Неведомого, за Грядущего, за Антихриста. (Целует Юлиана в лоб и медленно уходит).
 
      Входит Виктор.
 
      Виктор. Государь, прости. В лагерь только что прибыл перебежчик от царя Сапора. Называет себя Артабаном; говорит, что он сатрап, оклеветанный пред Сапором и бежавший к тебе отомстить своему царю. Повелишь привести?
 
      Юлиан. Приведи.
 
      Виктор уходит.
 
      Входят Саллюстий, Орибазий, военачальники, потом Виктор, воины приводят перса. Его сопровождают двое рабов.
 
      Артабан (падая ниц и целуя землю). О, владыка вселенной. Я отдам тебе Сапора, связанного по рукам и ногам, как жертвенного агнца. Только слушай Артабана. Артабан может все. Артабан знает тайны царя.
 
      Юлиан. Чего ты хочешь от меня?
 
      Артабан. Мщения. Пойдем за мною.
 
      Юлиан. Куда?
 
      Артабан. На север, через пустыню. — 325 паразангов; потом через горы, на восток, прямо в Сузам и Экбатане. (Указывает на край неба). Туда, туда.
 
      Виктор (шепчет Юлиану). Государь, берегись. У этого человека дурной глаз. Он — колдун. Прогони его, не слушай.
 
      Юлиан. Ты точно знаешь путь к Экбатане?
 
      Артабан. О да, да, знаю, еще бы не знать. Каждую былинку ковыля в степи, каждый колодец. Верь мне, через двадцать дней вся Персия в руках твоих — до самой Индии, до знойного океана… Не гони меня, я буду лежать, как собака, у ног твоих и нюхать землю. (Целует землю у ног Юлиана. Оба раба падают ниц).
 
      Юлиан. Что же делать с кораблями? Покинуть без войска на добычу врагам, или остаться при них?
 
      Артабан (шепотом). Сожги.
 
      Юлиан (вздрагивая). Сжечь?
 
      Артабан. Боишься? Ты? Нет, нет, люди боятся, не боги. Сожги. И через десять дней ты у стен Экбатаны, через двадцать — Персия в руках твоих.
 
      Юлиан. А ты не лжешь?.. Если я читаю в сердце твоем, что ты лжешь? (Схватывает перса за горло).
 
      Артабан. Дай мне умереть, дай умереть от руки твоей. Страшно и сладко смотреть в очи твои. Я, я один знаю, кто ты… Не отвергай раба твоего, господин.
 
      Юлиан. Посмотрим. Я сам давно хотел идти в глубину пустыни, искать битвы с царем. Но корабли?
 
      Артабан. Да, корабли… Надо скорее выступить, в эту же ночь, до рассвета, пока темно, чтобы враги из Ктезифона не увидели… Сожжешь?
 
      Юлиан (в страхе). Уведите и не спускайте с него глаз. (Перса уводят). Как же быть? Как быть?
 
      Виктор. Блаженный кесарь. Не делай этого. Сжечь только что сооруженный флот, тысячу двести лучших трирем, потерять все припасы…
 
      Юлиан. Спросим богов. (Саллюстию). Позвать прорицателей.
 
      Саллюстий уходит.
 
      Юлиан. Неужели это и есть то чудо, которого я ждал? Через двадцать дней Персия в моих руках.
 
      Орибазий (тихо Виктору). Курица решит сейчас судьбу империи.
 
      Виктор. Безумие. Нужно удержать его. Пусть соберет военный совет.
 
      Входит Великий Иерофант Елевзинских Таинств.
 
      Юлиан. Отец, спаси меня. Я должен знать волю богов.
 
      Иерофант. Сильный будет низвержен. Страшная смерть…
 
      Юлиан. Кто? Я или Перс?
 
      Иерофант. Не знаю.
 
      Юлиан. Не знаешь?
 
      Иерофант. Кесарь, не торопись. Сегодня ночью не решайся ни на что. Подожди до утра: предзнаменования сомнительны…
 
      Входит Маг Нагодарес.
 
      Нагодарес. Юлиан, радуйся. Эта ночь решит судьбу твою. Спеши, дерзай, — а то будет поздно.
 
      Маг и Иерофант смотрят друг на друга.
 
      Иерофант (Юлиану, хмурясь). Берегись.
 
      Нагодарес. Дерзай.
 
      Юлиан. Что же делать? Что же делать? (Вспомнив). Сибиллова книга. Она не обманет. (Достает кипу свитков и роется в них). — Дерзай… Вот чего я ждал. Жребий брошен. (Знаком удаляет прорицателей). Виктор, ко мне. (Пишет на клочке папируса, снимает с пальца перстень и, отойдя с Виктором в сторону, говорит тихо). Приказ и золотой перстень с императорской печатью к начальникам флота: немедленно сжечь корабли, кроме пяти больших с хлебом и двенадцати малых. Кто будет противиться, ответит головой. Сохранить все в тайне. Ступай.
 
      Виктор целует у Юлиана край одежды и уходит.
 
      Юлиан (военачальникам). Друзья мои, немедленно отправляйтесь к своим легионам.
 
      Саллюстий. Милостивый Август, так ли я понял тебя: неизменно ли твое решение выступить сегодня?
 
      Юлиан. Да.
 
      Ропот.
 
      Саллюстий. Подумай, милостивый кесарь: мы завоевали половину Персии. Половину Персии. Сапор предлагает такие условия мира, каких цари Азии не предлагали ни одному из римских победителей. Заключим же мир, пока не поздно, и вернемся в отечество…
 
      Виктор. Послушайся, государь, разумного совета.
 
      Юлиан. Половина Персии. Мир… (решительно). Никакого мира. Все на земле должно быть кесарево.
 
      Саллюстий. Воины ропщут, — не доводи их до отчаяния. Они устали. Если ты поведешь их дальше, нельзя отвечать ни за что. Сжалься.
 
      Военачальники. Воины ропщут. Надо вернуться. Вернемся, кесарь.
 
      Из лагеря доносится гул голосов. Все прислушиваются.
 
      Юлиан (холодно). Вы знаете волю нашу. Она неизменна. Через два часа мы выступаем. Смотрите, чтобы все было готово. (Поворачивается к военачальникам спиной).
 
      Саллюстий (спокойно и почтительно). Блаженный Август. Я не уйду. Мы можем извинить слова только минутным затмением, которое омрачает твой божественный разум.
 
      Юлиан (усмехаясь). Ну, что ж. Тем хуже для вас, друзья мои. Значит, вы — в руках безумца.
 
      Саллюстий (берет Юлиана за руку). Этого не будет, кесарь. Ты не можешь…
 
      Крики в лагере становятся громче.
 
      Юлиан. Пусть покричат. Бедные, глупые дети.
 
      Врывается толпа солдат. Солдаты. Горят, горят. Корабли горят.
 
      Центурион (вбегая, бросаясь к ногам Юлиана). Кесарь. Да помилуют нас боги. Он убежал…
 
      Юлиан. Кто?
 
      Центурион. Артабан. Артабан. Горе нам. Он обманул тебя, Кесарь.
 
      Юлиан. Не может быть. А рабы его?
 
      Центурион. Только что в пытках признались, что Артабан не сатрап, а сборщик податей. Он придумал эту хитрость, чтобы спасти город и передать тебя в руки персов.
 
      Юлиан. Гасите. Гасите. Гасите. А-а-а… (хватаясь за голову). Поздно. Поздно.
 
      Молчание. Вдали возрастает гул голосов.
 
      Юлиан. Устал я, устал… (опираясь на руку Орибазия, подходит к походному ложу и падает на него в изнеможении).
 
      Орибазий (толпе). Тише, тише. Кесарь болен.
 
      Полководцы. Тише. Кесарь болен.
 
      Голоса в толпе. Тише, тише. Кесарь болен. Кесарь болен. (Слова перекатываются по рядам войска, и в лагере воцаряется мертвая тишина).
 
      Юлиан (приподнимается на ложе). Все равно… все равно… Будет чудо… будет.
 
      Занавес.

      Та же палатка. Предрассветные сумерки. Горит лампада перед небольшим изваянием Аполлона. Воины, Орибазий, Максим и Виктор вносят раненого Юлиана и кладут на ложе. Опускают полог палатки. Глубокое молчание. Орибазий промывает и перевязывает рану. Юлиан нем и неподвижен. Изредка долетает шум утихающей битвы.
 
      Виктор (Орибазию). Дышит?
 
      Орибазий (качает головой). Плох. Не знаю, очнется ли.
 
      Максим (отводя Виктора в сторону). Как это случилось?
 
      Виктор. Персы бежали. Он кинулся без щита, без лат, с открытой грудью. Войско отстало. Только несколько телохранителей следовало за ним. Один из персов оглянулся, узнал его и прицелился. Копье свистнуло. Кесарь воскликнул и упал с коня на руки телохранителей.
 
      Юлиан тихо стонет.
 
      Орибазий. Тише, друзья.
 
      Юлиан (приходя в себя). Где я? (Приподнимаясь на ложе). Коня, коня. Скорее, Виктор.
 
      Орибазий и Виктор подходят.
 
      Орибазий (поддерживая Юлиана). Блаженный кесарь…
 
      Юлиан (отталкивая Орибазия). Оставь. Я должен быть там, с ними, до конца. (Встает). Видите, я еще могу… Скорее щит, меч, коня.
 
      Виктор подает Юлиану щит и меч.
 
      Юлиан (шатаясь, делает несколько шагов. Роняя оружие и падая на руки Виктора и Орибазия). Кончено… (Поднимая руки к небу). Ты победил, Галилеянин (Его укладывают на ложе). Да, кончено… умираю.
 
      Орибазий. Государь, ты не умрешь. Такие раны вылечивают.
 
      Юлиан. Не обманывай. Зачем? Я не боюсь. Я умру смертью мудрых. (Воинам). Поднимите завесу.
 
      Воины откидывают завесу. Серые, выжженные холмы розовеют на утреннем небе.
 
      Юлиан (Максиму). Увижу ли солнце?
 
      Максим. Увидишь, сын мой. (Указывая на горизонт). Вот оно, уже близко.
 
      Юлиан (впадая в забытье, бредит). Я не хочу… Слышишь? Уйди… Виктор, Виктор. (Приподнимается). Что тебе до меня, галилеянин?.. Зачем ты так смотришь?.. Как я любил тебя, Пастырь добрый, Тебя одного… Нет, нет, пронзенные руки и ноги? Кровь? Тьма? Я хочу солнца, солнца. Зачем ты застиг солнце? (Хочет встать).
 
      Виктор и Орибазий удерживают Юлиана. Он затихает и приходит в себя.
 
      Юлиан. Когда же солнце?
 
      Максим. Уж всходит. Смотри.
 
      Холмы становятся красными.
 
      Юлиан. Погасите лампаду.
 
      Максим гасит лампаду.
 
      Юлиан. Так, Хорошо. Позовите военачальников. Я должен говорить.
 
      Орибазий. Милостивый кесарь, тебе нужен покой, Юлиан. Все равно. До восхода не умру. Виктор, выше голову.
 
      Виктор подкладывает Юлиану под голову подушку. Входят Саллюстий и военачальники.
 
      Саллюстий. Победа, кесарь, победа. Маран бежал с двумя сыновьями Сапора. Пятьдесят сатрапов пали.
 
      Юлиан. Видишь, друг мой; как мудро было сжечь корабли. (К военачальникам). Мужи, час мой настал, быть может; слишком ранний, но видите, я радуюсь, и нет в душе моей ни скорби, ни страха. Я исполнил долг и, вспоминая прошлое, не раскаиваюсь. В те дни, когда, всеми гонимый, ожидал я смерти в пустыне Капподокии, в замке Мацеллум, и потом на вершине величия под пурпуром римского кесаря, — сохранил я душу мою незапятнанной. Если же не исполнил всего, что хотел, не забывайте люди. что делами земными управляют силы рока. Ныне благословляю Вечного за то, что дал Он мне умереть не от медленной болезни, не от руки палача, а на поле битвы, во цвете юности среди недовершенных подвигов. Расскажите врагам и друзьям моим, как умирают Эллины.
 
      Все опускаются на колени. Некоторые плачут.
 
      Юлиан. Не плачьте, дети. Непристойно плакать о том, кто возвращается в отечество. Виктор, утешься.
 
      Саллюстий (подходя и целуя Юлиану руку). Блаженный Август, кого назначаешь наследником?
 
      Юлиан. Все равно. Судьба решит. Не должно противиться. Пусть галилеяне торжествуют. Мы победим, и с нами Солнце (смотрит на небо). Смотрите, вот оно, вот оно.
 
      Солнце всходит. Первые лучи его падают на лицо Юлиана.
 
      Орибазий. Кесарь, отдохни. Юлиан (задыхаясь). Пить, пить.
 
      Виктор подает Юлиану золотую чашу. Юлиан смотрит на солнце и медленно, жадно пьет.
 
      Юлиан (держа чашу обеими руками и откинув назад голову, тихо). Радуйтесь. Смерть — солнце. Я как ты, о Гелиос. (Падает, роняя чашу, и умирает).
 
      Молчание. Максим склоняется и целует Юлиана в уста.
 
      Максим (поднявшись и глядя в лицо мертвому). Ты рано пал и победа тебя не венчала. Но не тщетен твой подвиг и слава твоя не померкнет в веках. Восстанут и пойдут за тобой иные мятежники, титана древнего могучие и сумрачные дети. В иных веках начнется та же борьба и кто знает чем, чем кончится? (Кладет левую руку на руку Юлиана, правую поднимает к небу с вызовом). Нет, Ты еще не победил, Галилеянин.
 
      Занавес.
 
       [1916–1919]