Чем же такое «явление» разнится исторически-физически от того, что мы называем исторически же и физически «видением», «галлюцинацией»?
      «— Верите ли вы в привидения? — спрашивает Свидригайлов Раскольникова.
      — А вы верите?
      — Да, пожалуй, и нет… То есть не то что нет… Ведь обыкновенно как говорят?.. Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть только один несуществующий бред. А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это лишь доказывает, что привидения могут являться не иначе, как больным, а не то, что их нет самих по себе.
      — Конечно, нет!
      — Нет, вы так думаете?.. Ну, а что, если так рассудить (вот помогите-ка): привидения — это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью… Ну, а чуть заболел, чуть нарушился здешний порядок, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше человек болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что, когда умрет совсем, то прямо и перейдет в другой мир».
      Все ученики Господни — больные, в горячечном бреду, или полупомешанные, — это не так-то легко доказать, если дело идет о людях, способных в самую минуту «бреда», «галлюцинации», сомневаться в них так, как Фома сомневается. Но если бы даже это было доказано, то все же вопрос Достоевского-Свидригайлова оставался бы открытым: что такое «галлюцинации», хотя бы и больных людей, — только ли «несуществующий бред» или также «клочки и отрывки иных миров»? — «Если бы даже все рассказы о привидениях оказались лживыми, оставалась бы возможность действия того мира на этот», — соглашается и Кант с Достоевским.
      Где же в «явлениях» Воскресшего граница между внутренним и внешним, между тем, что «кажется», и тем, что есть? Или нигде, или там, где открывается первая, в этих «явлениях», точка нового бытия.
      Се творю все новое. (Откр. 21, 1.)
      Главное для видящих Иисуса воскресшего — не «бессмертие души», а «воскресение плоти». Незачем бы Христу жить, умирать и воскресать, если бы дело шло о такой общеизвестной истине, как «бессмертие души»: люди и до Христа верили в него и после Христа будут верить. Если Христос не победил смерти физически — не воскрес во плоти, то «напрасно умер» (Гал. 2, 21), и «вера наша тщетна» (I Кор. 15, 17).

VII

      Плотское воскресение Христа утверждается с наибольшею силою в самом «духовном» из всех Евангелий, IV-м, — именно в том, где с такою же силою выражено и крайнее, уму человеческому доступное сомнение в плоти Воскресшего.
      Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны Его, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю —
      говорит в день Воскресения Фома, не видевший Господа.
      После же семи дней опять были в доме ученики Его, — и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам!
      Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои: подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим.
      Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие. (Ио. 20, 25–29.)
      Первый свидетель, Марк (1, 1), начинает Блаженную Весть — «Евангелие Иисуса Христа, Сына Божия», а последний свидетель, Иоанн, кончает: «Господь мой и Бог мой!» — «Слово было Бог» (1, 1) — в начале, а в конце: «Слово стало плотью» (1, 14); Христос воскрес во плоти.

VIII

      То же начало с тем же концом смыкается в круг вечности в других Воскресных свидетельствах. Там, где кончается Евангелие от Марка бегством жен от пустого гроба, — продолжает «Евангелие от Петра» возвращением учеников из Иерусалима в Галилею:
      …был последний день опресноков, и многие возвращались в дома свои, потому что наступил конец праздника (Пасхи).
      Мы же, Двенадцать, скорбели и плакали; и каждый из нас возвратился в дом свой (в Галилею).
      Я же, Симон Петр, и Андрей, брат мой, взяв рыболовные сети, пошли на Геннисаретское озеро.
      Был с нами и Левий Алфеев, Его же Господь…
      Здесь кончается уцелевший отрывок «Евангелия от Петра». Можно ли поверить, чтобы уже в конце пасхальных дней, следовательно, через семь дней по Воскресении, ничего о нем не знали ученики, как будто все происшедшее за эти дни в Иерусалиме провалилось для них в черную тьму беспамятства, — было, как бы не было? Помнят, что для чего-то надо идти в Галилею, но для чего, — уже не помнят, как будто забыли слово Господне:
      по воскресении Моем Я пойду вперед вас в Галилею (Мк. 14, 28);
      и слово Ангела:
      Он вперед вас пойдет в Галилею; там Его увидите, как Он сказал вам. (Мк. 15, 7.)
      Как будто не им сказано и это:
      Как послал меня Отец, так и Я посылаю вас. (Ио. 20, 21.) Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. (Мк. 16, 15.)
      Можно ли поверить, чтобы посланные в мир «ловцы человеков» снова вернулись в Галилею как ни в чем не бывало ловить рыбу в Геннисаретском озере? Все это понятно лишь в том случае, если, вопреки Луке (24, 34) и Павлу (I Кор. 15, 5), явление Воскресшего у Геннисаретского озера было не одним из нескольких, — третьим, по счету Иоанна (21, 14), а первым и, может быть, единственным; и если в этом смешении времен мера их сломана в вечности.

IX

      Были же вместе Симон Петр и Фома Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Заведеевы, и двое других учеников. Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. (Ио. 21, 2–3.)
 
      Здесь, на Геннисаретском озере, все — так же и в этот последний день Господень, как в тот, первый: так же золотая дымка окутывает озеро подобно славе Божией; так же на голубой воде белеют паруса рыбачьих лодок, острые, как крылья чаек; так же сидя в лодках, чинят сети рыбаки или моют их и развешивают на кольях сушиться; так же запах теплой воды и рыбы смешан с благоуханьем лимонных и апельсинных цветов в прибрежных садах Вифсаиды; так же под ногою путника, идущего по берегу озера, хрустит на мелком черном песке множество белых известковых ракушек. А на берегу заливов, кажется, только что стояла полукругом толпа, слушая внятно по воде доносившийся голос учащего с лодки рабби Иешуа.
      Кажется здесь, как нигде, люди могли бы услышать Блаженную Весть:
      все готово, приходите на брачный пир. (Мт 22, 44.)
      Но не услышали. И отныне вся эта земля, — как опустевший и опечаленный рай. Плачет пастушья свирель, унылая, как шум ночного ветра в озерных камышах:
      воззрят на Того, Кого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о сыне единородном, и скорбеть, как скорбят о первенце. (Зах. 10, 12.)
      И чей-то тихий зов во всем, сердце надрывающая жалоба:
      брачный пир готов, и никто не пришел.

?

      …Снова явился Иисус ученикам своим у Тивериадского озера (Ио. 21, 1), —
      там же, по очень древнему церковному преданию, близ Капернаума, у Семиключия, где семь горячих целебных ключей изливаются в озеро, привлекая вкусом и теплотою вод множество рыб, и где Петр три года назад, стоя в воде, полуголый, с намотанной на руку сетью и вглядываясь пристально в лицо стоявшего на берегу неизвестного Путника, услышал таинственный зов: «Следуй за Мною и будешь ловцом человеков» (Мк. 1, 17). Словом этим озарятся, как молнией все грядущие судьбы Верховного Апостола: был, есть и будет Петр до конца времен ловец человеческих душ.
      Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. Пошли, и тотчас вошли в лодку, и не поймали в ту ночь ничего.
      Ночью на озере могли бы вспомнить, как некогда, в бурную ночь, пенистые гребни волн, освещенные луною сквозь тучи, казались им белою одеждою идущего по воде «призрака». Когда же настало утро, Иисус стоял на берегу, но они не узнали, что это Иисус, так же, как у тех двух учеников Эммаусских, «глаза их были удержаны» (Лк. 24, 16), и так же в них «сердце горело» (Лк. 24, 32).
      Иисус говорит им. Дети! есть ли у вас какая пища? Они говорят Ему: нет.
      Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки и поймаете. (Ио. 21, 5–6.)
      Все это уже было когда-то: так же, как скажет теперь, сказал Он тогда Симону:
      отплыви на глубину, и закиньте сети, —
      и так же Симон ответил Ему:
      Равви! мы трудились всю ночь и не поймали ничего: но, по слову Твоему, закину сеть.
      Сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась.
      …И наполнили обе лодки, так что они начали тонуть.
      …Симон же Петр припал к коленам Его и сказал: выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный!
      Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб. (Лк. 5, 4–9.)
      Все это было однажды, во времени, и будет всегда, в вечности.

XI

      Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки и поймаете.
      Они закинули и уже не могли вытащить (сети) от множества рыбы.
      Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь.
      Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждой, ибо он был наг, и бросился в озеро.
      Наг, должно быть, потому, что готов соскочить в воду, чтобы освободить от камней влачащуюся по дну сеть, а опоясался одеждой, чтобы явиться Господу в пристойном виде.
      Другие же ученики приплыли в лодке (потому что были недалеко от берега, локтей около двухсот), таща сеть с рыбой. Выйдя же на берег, видят разложенный огонь и на нем лежащую рыбу и хлеб.
      Все это было однажды, во времени, и будет всегда, в вечности.
      «9 апреля 1913 года, — вспоминает один путешественник, искатель следов Господних на Св. Земле, — возвращаясь в лодке из Вифсаиды, мы причалили к берегу, недалеко от Семиключия, где лодочники наши поймали руками две рыбы в тинистой заводи и, пока мы ходили в Капернаум, развели огонь на прибрежных камнях и, дав ему отгореть, испекли рыбу на жаре углей, а когда мы вернулись, предложили нам ее отведать; рыба немного пахла дымом, но была съедобна. Так увидели мы то, о чем вспоминает Иоанн».
      Иисус говорит ученикам: принесите рыбу, которую вы теперь поймали.
      Эта пойманная рыба, естественная, и та, на огне, чудесная, — соединятся в одну Евхаристию, потому что всякая пища в руках Господних — Евхаристия.
      Симон Петр пошел и вытащил на берег сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; и при таком множестве не прорвалась сеть. (Ио. 24, 6 — 11).
      Чтобы сосчитать до ста пятидесяти трех, какая нужна ясность памяти, и как это непохоже на «бред», «галлюцинацию»!
      Число рыб — сто пятьдесят три, — означает, по верному, кажется, толкованию бл. Иеронима, число всех обитающих в мире племен и народов, в единую которые соединятся Церковь Вселенскую.

XII

      Иисус говорит им: придите, обедайте. Из учеников же никто не смел спросить Его: «Кто Ты?» — зная, что это Господь.
      Знают, но уже не боятся, как тогда, в Сионской горнице, что это не Он, а кто-то другой, — «бесплотный демон», «призрак», phantasma. Страха нет уже, — есть только тихая радость, та же, как в то блаженно-райское утро наступавшего царства Божия. Но этот рай уже вечный; это утро — уже незакатного дня.
      Иисус приходит, берет хлеб и дает им; также и рыбу.
      …Когда же они обедали, говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, чем они (Ио. 21, 16), —
      больше, чем они все?
      Если и все соблазнятся, то не я. (Мк. 14, 29.)
      Я душу мою положу за Тебя…
      Душу твою за Меня положишь? Не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды (Ио. 13, 37), —
      мог бы вспомнить Петр.
      …И говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя.
      Уже на себя не надеется — не смеет сказать просто: «люблю».
      Иисус говорит ему: паси агнцев Моих….И еще в другой раз:
      Симон Ионин! любишь ли Ты меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя… — Паси овец Моих…И в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его.
      Трижды от Него отрекся — трижды от Него услышал:
      «Любишь ли ты Меня?» — вот отчего опечалился.
      И сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я Тебя люблю.
      Иисус говорит ему. паси овец Моих. Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; когда же состареешься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь. (Ио. 21, 17–18.)
      Что это значит? Две тысячи лет люди ломают голову над этой загадкой. Только ли мученическая смерть Петра в ней предсказана, как думает Иоанн (21, 19)? Нет, кажется, что-то еще. Если первая половина пророчества:
      Я хочу, чтоб он пребыл, пока прииду, —
      относится к вечным судьбам Иоанна, то и вторая так же — к вечным судьбам Петра. Кажется, ключ ко всей загадке — в этом одном, таким вещим и страшным светом все освещающем слове: «другой». — «Другой поведет тебя, куда не хочешь». То же слово говорит Господь и о своих вечных
      судьбах:
      Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если другой придет во имя свое, его примете. (Ио. 5, 43.)
      Кто этот «другой», знает Павел:
      …сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого богом (II Фесс. 2, 3–4), —
      «противоположный Христос» — Антихрист. Он-то и поведет Петра, а может быть, и всю Церковь Петрову, «куда не хочет» Петр. Если так, то здесь речь идет о каком-то последнем «отступлении» от Христа всего христианского человечества («доколе не придет отступление», по тому же слову Павла). Кажется, о том же говорит и сам Господь на Тайной Вечере:
      Симон! Симон! вот сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу.
      Но Я молился, чтобы не изнемогла вера твоя, и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих. (Лк. 22, 31–32.)
      Это значит: некогда Петр, победив и второе «отступление», «отречение» свое, так же, как первое, снова сделается «Камнем», на котором Церковь созиждется так, что «врата адовы не одолеют ее» (Мт. 16, 18).

XIII

      И, сказав сие, говорит ему (Иисус): иди за мною.
      Петр же, оглянувшись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус…
      …И говорит: Господи! а этот что?
      Иисус говорит ему: если Я хочу, чтоб он пребыл, пока прииду, что тебе до того? Ты иди за Мною. (Ио. 21, 19–22).
      Вот последнее на земле слово Господне не только Петру, но и всему человечеству:
      иди за Мною.
      sm moi bkolomqei. —
      С этим словом уходит Господь, — в какую даль, земную или небесную, мы не знаем; знаем только, что где бы ни был Он, на земле или на небе, — Он с нами везде и всегда. В этом-то вечном Присутствии — Пришествии Господа, ????????, главный смысл и последнего перед вечной разлукой, свидания Воскресшего с учениками в I Евангелии (28, 26).
      Одиннадцать же пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, —
      кажется, на гору Блаженств. Если так, то и здесь начало Блаженной Вести смыкается с концом ее в круге вечности.
      Очень вероятно, что это явление в Матфеевом свидетельстве совпадаете Павловым (1 Кор. 15, б): «Сразу явился более, нежели пятистам братий».
      …На гору взошел Он, и когда сел, приступили к Нему ученики.
      И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:
      Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное.
      Блаженны плачущие, ибо утешатся.
      Блаженны кроткие, ибо наследуют землю. (Мт. 5, 1–5).
      То же время года и теперь, в последний день Господень, как тогда, в первый, — начало апреля; то же место — над Капернаумским Семиключием, к северо-западу от Геннисаретского озера; та же горная пустыня, где между темных базальтовых скал стелются бледные луга асфоделей и рдеют анемоны брызнувшими каплями крови по темной зелени вересков; тот же тянущий с гор холодок и запах утренней гари в тумане, и углубляющее тишину невидимых в небе жаворонков пение, и кукование кукушки, сладко-унылое, как на чужбине память о родине. Солнце так же восходит из-за голых и рдяных, как раскаленное докрасна железо, вершин Галаада, а озеро, все еще тенистое, в глубокой между гор котловине, спит, как дитя в колыбели. И небо, и горы отражаются в зеркале вод с такою четкостью, что если долго смотреть на них, то кажется, что и те, отраженные, — настоящие. И пустынно все и торжественно безмолвно на земле и на небе, как в приготовленном к брачному пиру и ожидающем гостей чертоге жениха: все готово, приходите на брачный пир Это было однажды, во времени, и будет всегда, в вечности.

XIV

      …На гору …пошли (ученики), куда повелел им Иисус.
      И, увидев Его, поклонились Ему…
      И, приблизившись, Иисус сказал им дана Мне всякая власть на небе и на земле.
      Итак, идите, научите все народы…
      И вот, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь. (Мт. 28; 16–20.)
      Это другое последнее слово всему человечеству. Когда и откуда вознесся Иисус, мы не знаем; может быть, отсюда же, с горы Блаженств, где начал возвещать людям царство Божие.
      …И, подняв руки, благословил их.
      И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. (Лк. 24, 50–51.)
      Медленно отдаляясь, все еще благословляет их; все еще видят они лицо Его. Но дальше, дальше — и уже не видят, видят только уменьшающееся тело — как бы отрока — младенца — голубя — бабочки — мошки, — и совсем исчез. Но все еще смотрят пристально, жадно в пустое небо, ищут глазами в пустоте.
      Так же пристально, жадно смотрим и мы в пустое небо, но там, где для них последняя точка возносящегося тела Его исчезла, — для нас первая точка тела Его, нисходящего, появится; от них отдалялся — к нам приближается; была разлука — будет свидание.

XV

      Лучшими словами нельзя кончить Блаженную Весть, чем те, которыми кончает Матфей. Кончим же и мы нашу книгу о том, как жил, умер и воскрес Иисус Неизвестный этими словами.
      вот, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь.