Под сетью

      Больница была пустынна, но она жила. Я слышал, как она бормочет и мурлыкает, словно спящий зверь, и, даже окунаясь в волну полной тишины, чувствовал биение ее огромного сердца. Проходя мимо главной кухни, я отвернулся: мне казалось, что если я поймаю на себе человеческий взгляд, то вина моя напишется у меня на лице так явственно, что сама же и закричит: "Позор!" Я дошел до главной лестницы. Она была сверкающая, пустая, бесконечная. Еле слышный звук моих шагов отдавался где-то высоко-высоко в лестничном колодце, и, подняв голову, я увидел уходящие ввысь квадраты перил - один над другим, сначала большие, потом все меньше и меньше. В голове у меня не было теперь ни одной мысли, я даже позабыл о Хьюго, и, если бы кто сейчас остановил меня, я бы заверещал как кретин. Я дошел до дверей в "Корелли III".
      Здесь я немного подождал. Ночной распорядок в отделении не был мне известен. Если дежурят санитарки, так они, наверно, внизу. А в "Корелли III", скорее всего, одни больные да ночная сестра. О ней я знал только понаслышке, и еще до того, как я задумал свою эскападу, она рисовалась мне в образе некой ночной богини, этакой Пиддингхем из мира теней. Сейчас, когда я подумал о ней, взявшись за ручку двери, меня охватила дрожь, как вопрошателя перед пещерой Сивиллы. Я тихонько отворил дверь и вступил в знакомый коридор.
      В коридоре горело несколько лампочек, в палатах было темно. В кухне и в канцелярии света тоже не было, только из комнаты ночной сестры сквозь матовое стекло в верхней половинке двери ложилась на пол световая дорожка. Я боялся, что ночная сестра, которой я готов был приписать сверхъестественный дар прозрения, не говоря уже о заурядной человеческой проницательности, увидит меня через этот полупрозрачный заслон, а потому первую половину коридора одолел на четвереньках. Только миновав ее дверь, я распрямился и заскользил дальше так тихо, что даже сам не слышал своих шагов. Меня засасывало в эту неуютную тишину. Я дошел до палаты Хьюго и потянулся к дверной ручке, представлявшей собой наклонную стальную пластинку, которую нужно было, чтобы открыть дверь, нажать книзу. Я плотно обхватил ее рукой, словно понуждая к молчанию, и нажал сильным, плавным движением. Крепко прижимая ее книзу, я толкнул дверь. Она отворилась бесшумно, как во сне, словно выполняя мою невысказанную волю. Не выпуская ручки, я проскользнул в палату и другой рукой перехватил ручку с внутренней стороны. Потом плотно затворил за собой дверь и разжал пальцы. Все это я проделал совершенно беззвучно.
      В палате стоял полумрак. В двери, на уровне человеческой головы, было прорезано квадратное окошко примерно полтора на полтора фута, сквозь которое проникало немного света из коридора. Я разглядел на высокой кровати красные одеяла и фигуру под ними. Из предосторожности я опустился на одно колено. Фигура пошевелилась, и голос Хьюго резко спросил:
      - Кто это?
      Я сказал:
      - Ш-ш! - И добавил: - Это я, Джейк Донагью.
      Минута молчания, потом Хьюго произнес:
      - О господи!
      Мне хотелось спрятаться в тень. Я сел на пол и ногами вперед проскользнул под кроватью на другую сторону. Пол я здесь основательно вымыл накануне, перед тем как привезли Хьюго, и теперь проехался по нему без задержки, как шайба по льду. Затем я сел, привалился к стене и подтянул колени. Я был совершенно спокоен.
      Глаза Хьюго нашли меня в темноте. Я улыбнулся и склонил голову в поклоне.
      - Это уж слишком, - сказал Хьюго. - Я как раз уснул.
      - Говорите потише, не то ночная сестра услышит.
      Хьюго понизил голос до шепота.
      - Что вы меня повсюду преследуете?
      Это меня задело.
      - Я вас не преследую, - отвечал я тоже шепотом. - Я здесь работаю. Для меня полная неожиданность, что вас сюда привезли.
      - Вы здесь _работаете_? - переспросил Хьюго. - Что же вы делаете?
      - Я санитар.
      - Боже милостивый! И все равно, вы могли бы подождать до завтра.
      - Днем я на работе, мне было бы очень трудно вас увидеть.
      - Так, значит, сейчас вы не на работе?
      - Нет.
      - Значит, вы все-таки меня преследуете.
      - А, подите вы к черту! - сказал я. - Слушайте, Хьюго, мне нужно с вами о многом поговорить.
      - Что ж, на этот раз мне труднее от вас уйти.
      Он лег на подушки, и мы посмотрели друг на друга так, как смотрят люди, когда не видят глаз собеседника.
      - Чем вы так расстроены, Джейк? - спросил Хьюго. - Я это почувствовал еще на студии. Годами вы даже не пытаетесь меня увидеть, а потом вдруг начинаете гоняться за мной как сумасшедший.
      Говорить можно было только правду.
      - Я видел Сэди и Анну, это напомнило мне о вас.
      Я почувствовал, что Хьюго закрывается, как морской анемон.
      - Что вас опять свело с этими сестрицами? - спросил он опасливо.
      Говорить можно было только всю неприкрытую правду.
      - Женщина, у которой я жил, выгнала меня, тогда я разыскал Анну, а она послала меня к Сэди.
      Хьюго весь передернулся.
      - Сэди вам говорила что-нибудь обо мне?
      - Ничего особенного. - Это была первая ложь. - А вот от Анны я кое-что о вас узнал. - Мне хотелось перевести разговор на Анну.
      - Да, - сказал Хьюго. - Анна говорила мне, что видела вас. Вы как-то вечером заходили в театр, ведь так? Я хотел вас повидать, очень жалел, когда Анна сказала, что вы уехали. В то время вы, очевидно, не так уж стремились меня видеть.
      На подробный ответ я был неспособен.
      - Я боялся с вами встретиться, Хьюго.
      - Не понимаю я вас, Джейк. Я вообще не понимаю, как меня можно бояться. Я так и не понял, почему вы тогда исчезли. А мне тогда очень хотелось с вами поговорить. Ни с кем у меня не бывало таких интересных споров. Мы могли бы обсудить эту вашу вещицу.
      - Какую вещицу?
      - Да вашу книгу. Я не помню точно, когда она вышла, но, вероятно, уже после того, как вы переехали из Бэттерси, иначе мы бы о ней потолковали, а я, по-моему, не обсуждал ее с вами.
      Я крепко прижался затылком к стене, точно борясь с пьяным бредом.
      - Вы это про "Молчальника"?
      - Ну да. Местами, конечно, книга показалась мне ужасно трудной. Откуда вы взяли все эти мысли?
      - От вас, Хьюго, - пролепетал я.
      - Я, конечно, заметил, что отчасти это темы наших разговоров. Но звучало все совсем по-другому.
      - Знаю.
      - В том смысле, что гораздо лучше. Я уж не помню толком, о чем мы тогда говорили, но путаница была ужасная, правда? А у вас все так четко. Я узнал из этой книги много нового.
      Я широко раскрыл глаза. Забинтованная голова Хьюго вырисовывалась на фоне освещенного окошка; выражения его лица не было видно.
      - Я очень стыдился этой книги, - сказал я.
      - Того, что пишешь, потом, наверно, всегда стыдишься. Я так и не набрался храбрости что-нибудь написать. Надеюсь, вы на ней хотя бы заработали. Она хорошо раскупалась?
      - Не очень. - У меня мелькнула мысль, что он надо мной смеется, но нет, Хьюго на это был неспособен.
      - Вероятно, показалась слишком интеллектуальной. Публику отпугивает все самобытное. Но вас это, надеюсь, не остановило? Вы пишете сейчас какой-нибудь новый диалог?
      - Нет! - чуть не крикнул я и добавил, чтобы не молчать, пока собираюсь с мыслями: - Как раз недавно мне захотелось перечитать ее и развить кое-какие положения, но я нигде не мог ее найти.
      - Как жаль! Могли бы взять у меня. Я держу ее в ящике стола и время от времени в нее заглядываю. Она мне напоминает наши беседы. Я получал от них огромное удовольствие. С тех пор мозги у меня совсем заржавели.
      - На прошлой неделе я заходил к вам домой, - сказал я. - Вы тогда оставили записку: "Ушел в кабак", и я искал вас по всем кабакам.
      - Плохо искали. Я был совсем близко - знаете такое заведение "Король Лудд"?
      - А я пошел в противоположную сторону, на восток. В тот вечер я познакомился с Лефти Тоддом.
      - Да, вы ведь знакомы с Лефти. Я его видел сегодня на митинге, прежде чем мне угодили в голову кирпичом.
      - А кстати, как ваша голова?
      - Ничего страшного. Только болит как проклятая. Если б не вы, она хоть болела бы во сне. Но вы не сказали мне, Джейк, почему вы тогда исчезли. Я чем-нибудь вас обидел?
      - Нет, - сказал я терпеливо. - Это я вас обидел. Но теперь вижу, что произошло недоразумение. Оставим это.
      Я чувствовал, что Хьюго внимательно на меня смотрит. От бинтов голова его казалась огромной.
      - Ваша беда в том, Джейк, - сказал он, - что вы слишком подпадаете под чужое влияние. Вы и под мое влияние тогда подпали.
      Я удивился.
      - Верно. Но я не знал, что это вам известно.
      - Каждый должен идти своей дорогой, Джейк, - сказал Хьюго. - Вы придаете всему слишком большое значение.
      Я вдруг обозлился.
      - Не знаю, что вы имеете в виду. Кой-чему вы тоже, надо полагать, придаете значение, иначе не стали бы возиться с этим театром в Хэммерсмите.
      - Ах, это... - Хьюго на минуту умолк. - Это я сделал ради Анны. Но это была глупая затея.
      Я затаил дыхание. Теперь, чтобы выудить у него признание, которое я так жаждал услышать, нужно было действовать крайне осторожно; я сделал глубокий вдох, будто пробуя мысли Хьюго на запах.
      - Вы хотите сказать, что ей это не доставило удовольствия? - спросил я вкрадчиво.
      - Да нет, удовольствие это ей доставило, да что толку? Ложью ничего не добьешься. Не то чтобы это была настоящая ложь, ведь ситуация нам обоим была ясна. Но в каком-то смысле это все же была ложь.
      Я почувствовал, что не могу уследить за его мыслью.
      - Вы хотите сказать, что театр ее недостаточно увлек, что она оказалась там в некотором роде пленницей?
      - Нет, ее-то он увлек, - сказал Хьюго. - Это я не увлекся. И потом, она внесла в него столько всякой восточной чепухи - где она только ее нахваталась!
      - У вас и нахваталась, - сказал я, вложив в свой ответ всю язвительность, какую только можно выразить шепотом.
      - Ничего подобного! Какие-то смутные идеи она могла у меня почерпнуть, но до такого я бы никогда не додумался.
      - Так зачем же вы участвовали в пантомиме, если считали, что все это никуда не годится?
      - Правильно, этого не следовало делать. Но мне не хотелось обижать _ее_. К тому же у нее как будто что-то получалось.
      - Да, - сказал я. - У Анны есть творческая жилка.
      - Она у обоих у вас есть - и у вас, и у Анны, - сказал Хьюго.
      - Почему вы сказали это таким тоном? - спросил я.
      - Просто пришло в голову. А вот я ничего в жизни не создал.
      - Почему вы ликвидировали театр?
      - Я его не ликвидировал. Это Анна. Она вдруг решила, что все это ни к чему, и уехала!
      - Бедный Хьюго! И тогда вы отдали его ННСП?
      - Да, им очень нужно было помещение, я и подумал, почему не отдать.
      Мне стало жаль его. Я представил себе, как он стоит в театре, совсем один, а той, что была душой этого дома, больше нет.
      - Я не знал, что у вас есть политические убеждения, - сказал я. Наверно, они родились уже после того, как мы перестали встречаться.
      - В сущности, никаких политических убеждений у меня нет. Просто идеи Лефти кажутся мне честными. - В устах Хьюго это была очень высокая похвала.
      - Вы с ним работаете?
      - Боже упаси! Этого я не умею. Я просто даю ему деньги, вот и все.
      - Завод ваш, надо полагать, по-прежнему процветает? Я случайно узнал, что парижский муниципалитет тоже в числе ваших клиентов.
      - Завод? Я его продал, разве вы не знали?
      - Не знал. А почему?
      - Да как вам сказать, не верю я в частное предпринимательство. По-видимому, не верю. Вообще я плохо разбираюсь в этих вещах. А если сомневаешься в своем деле, то лучше бросить, вы со мной согласны? Кроме того, пока у меня был завод, я поневоле наживал деньги, а я этого не хочу. Я хочу путешествовать налегке. Иначе никогда ничего не поймешь.
      - Я всю жизнь путешествую налегке, - сказал я, - но мне это никогда не помогало что-нибудь понять. А как же кино? Или это совсем другое?
      - Из кино я тоже ухожу. Сейчас создается одна новая англо-французская компания, "Баунти - Белфаундер" в нее вольется. Желаю им удачи.
      - Понятно, - сказал я, глубоко взволнованный, и добавил: - Но вы все равно останетесь богатым человеком, Хьюго.
      - Очевидно, так. Не хочется об этом думать. Как-нибудь да разделаюсь с этими деньгами. Большую сумму дам Лефти. Вам тоже могу дать, если хотите.
      - Странный вы человек, Хьюго. Откуда это внезапное стремление обнищать?
      - Оно не внезапное. Раньше я просто трусил, да и руки не доходили. Я бы и сейчас, наверно, ни на что не решился, если бы не запутал свою жизнь до такой степени, что даже сам не могу это не замечать.
      Я подумал об Анне.
      - Вы очень измучились?
      - Да, конечно. Чуть с ума не сошел. Но это не оправдывает моего безобразного поведения. Кстати, простите меня, ради бога, что я бросил трубку в тот день, когда звонил на Уэлбек-стрит. Я так удивился, услышав ваш голос, и мне стало ужасно стыдно.
      Этого я не понял.
      - Почему вам стало стыдно?
      - Ну, знаете, я много чего натворил и еще собирался натворить. Вы обо мне слишком хорошего мнения, Джейк. Вы фантазер!
      - Ш-ш! - прошипел я, и мы оба умолкли.
      В коридоре послышались шаги. Я с ужасом вспомнил, где нахожусь. Тихие шаги приближались. Возможно, нас услышали, когда мы, увлекшись разговором, повысили голос. Я придвинулся вплотную к кровати, чтобы меня нельзя было увидеть от двери. А может, нас и не услышали, просто это ночная сестра делает очередной обход. Шаги замерли возле двери Хьюго, квадрат окошка потемнел. Я вдавился лицом в красное одеяло и затаил дыхание. Мне вдруг подумалось: а что, если Хьюго выдаст меня ночной сестре? Минуту я верил, что он на это способен. Но Хьюго лежал как пласт, дышал глубоко и ровно. Через минуту-другую лицо в окошке исчезло, и шаги медленно протопали к следующей двери. Я перевел дух и поднял глаза на Хьюго, собираясь с мыслями.
      Я чувствовал, что мне идет хорошая карта. Хьюго настроен общительно. Теперь надо только выбрать нужные слова, и он мне все расскажет.
      Нарушив молчание, я прошептал еле слышно:
      - Анна бросила петь.
      Хьюго помолчал, потом сухо отозвался:
      - Ну и бог с ней.
      Видимо, я сделал неправильный ход. Я решил выбрать более прямую дорогу.
      - Хьюго, почему вам стало стыдно, когда вы позвонили туда, а я подошел к телефону?
      Хьюго ответил не сразу. Он теребил свои бинты и смотрел мимо меня.
      - Я дурно вел себя по отношению к ней.
      - В каком смысле? - Я выдохнул этот вопрос, стараясь свести свое присутствие до минимума. Я хотел услышать монолог. Вдали передо мной мелькнула ускользающая фигура Анны.
      - Приставал к ней просто безобразно, - сказал Хьюго.
      - Она вас любила? - шепнул я, чувствуя, как самый воздух дрожит мелкой дрожью.
      - О нет, это было безнадежное дело. Вы знаете, - добавил Хьюго, иногда мне казалось, что она неравнодушна к вам.
      Все мускулы моего тела расслабились один за другим, как засыпающие зверюшки; я вытянул ноги. Задумавшись над картиной, которую вызвали к жизни слова Хьюго, я от души его пожалел. Но задумываться было некогда. Мне нужны были факты, а для раздумий потом времени хватит. Сейчас я ощущал в себе почти научную объективность.
      - Почему вам так казалось? Ну, что она ко мне неравнодушна?
      - Она много о вас говорила, расспрашивала меня о вас.
      - Не завидую, - сказал я и мысленно улыбнулся. Хуже нет, как выслушивать от объекта своих симпатий расспросы об объекте _ее_ симпатий, если только это не вы сами.
      - Меня радовало, что я мог быть ей полезен, - сказал Хьюго до противности смиренным тоном.
      Внезапно меня резануло подозрение - уж не притворяется ли он.
      - Когда вы ее теперь увидите? - спросил я. - Это правда, что она уезжает?
      - Не знаю. Я понятия не имею о ее планах. Она как погода. Разве можно предсказать, что сделает завтра Сэди?
      - Да, только вы имеете в виду Анну, - сказал я.
      - Я имею в виду _Сэди_! - сказал Хьюго.
      Имена обеих женщин прозвучали, как зов охотничьего рога, что эхом отзывается по всему лесу. Четкий узор в моем мозгу внезапно раскололся, и осколки разлетались во все стороны, как вспугнутые птицы.
      Я встал на одно колено и придвинулся лицом к лицу Хьюго.
      - О ком мы сейчас говорили?
      - О Сэди, конечно. А то о ком же?
      Я впился пальцами в одеяло. Мысль, повернутая в обратную сторону, уже рисовала мне совершенно новую картину.
      - Хьюго, - сказал я, - ради бога, выясним все до конца.
      - Тише! - сказал Хьюго. - Вы бы еще закричали.
      - Кого вы любите? Которую из них?
      - Сэди, - сказал Хьюго.
      - Вы уверены?
      - О черт! Мне ли не знать. Из-за этой женщины я терплю все муки ада! Но я думал, вы это знаете.
      - Она мне говорила, - сказал я. - Да, говорила. Но я, конечно, ей не поверил. - Я отодвинулся от кровати и сжал голову руками.
      - Почему "конечно"? - спросил Хьюго. - Ведь она даже пригласила вас специально для защиты от меня. Только вы сбежали. - В голосе его была горечь.
      - Она заперла меня в квартире. Этого я не мог стерпеть.
      - О господи! Если б она _меня_ заперла в своей квартире!
      - Я не мог ей поверить, просто не мог.
      - Она говорила вам, что я вел себя по-свински?
      - Да что-то упоминала о том, что с вас станется к ней ворваться.
      - Если это все, что она говорила, значит, она добрая женщина. Я черт знает что вытворял. Один раз вломился к ней ночью, в другой раз проник в квартиру днем, когда она была в студии, искал писем, кое-что унес. Я просто с ума по ней сходил. Говорю вам, Джейк, я целый год жил в каком-то безумии. Потому-то мне и необходимо из всего этого выпутаться и начать сначала.
      - Но, Хьюго, это же невозможно! Не может быть, чтобы вы любили Сэди!
      - Это почему? - Хьюго был рассержен.
      Я растерялся. Объяснить, почему это невозможно, я был не в силах и, когда невозможное стало фактом, мог только лепетать что-то бессвязное. Я чуть не сказал: "Она этого не стоит", но удержался. Да и не в этом было дело.
      - Но вы же знали Анну, - сказал я. - Как можно было, зная Анну, предпочесть Сэди?
      - А я вам скажу. - В голосе Хьюго послышалась ярость. - Сэди умнее.
      У меня возникло смутное ощущение, точно между нами вырастает грозная стена, Хьюго тоже это почувствовал и поспешил добавить:
      - Джейк, но это же глупо. Вы же знаете, каждый может полюбить кого угодно и предпочесть его кому угодно.
      Мы помолчали. Я все еще не выпускал одеяла, Хьюго приподнялся на постели. Его напряженно вытянутые ноги были возле моей руки.
      - И все-таки я не понимаю, - сказал я наконец. - Я не то что вообще считал это невозможным. Просто вся картина рисовалась мне по-другому. Зачем вам тогда было возиться с театром?
      - Я же вам говорил. Чтобы сделать приятное Анне.
      - Но зачем, зачем? - Я не мог свыкнуться с этой мыслью.
      - Да не знаю, - раздраженно ответил Хьюго. - Наверно, зря. Ни к чему эти уступки не ведут. Только лжешь раз за разом.
      Слова его не вызвали отклика в моем сознании. А потом меня вдруг озарило. Я встал.
      - Анна вас любит.
      - Ну конечно, - сказал Хьюго. - Сходит по мне с ума так же, как я по Сэди. Но я думал, вам это известно, Джейк!
      - Так оно и есть. Я все знал. Только я все понял наоборот.
      Я подошел к двери, выглянул в окошечко. Увидел ряд белых дверей и красный пол. Потом оглянулся на Хьюго и только теперь ясно увидел его лицо. Он все еще был очень бледен, и, когда он, напряженно сощурившись, внимательно и тревожно взглянул на меня из-под бинтов, что-то в нем напомнило мне Рембрандта.
      Я снова обошел кровать - мне не хотелось, чтобы его лицо было на свету.
      - Да, я все перепутал, - сказал я, садясь. - Не то, вероятно, вел бы себя по-другому.
      В чем это могло бы выразиться, я и сам не знал; я только чувствовал, что мне нанесен удар, от которого сдвинулось с места и прошлое, и настоящее, и будущее. Хьюго пристально смотрел на меня, и я предоставил ему мое лицо, но не глаза. Если он сумеет прочесть на нем правду, что ж, дай ему бог. Сам-то я еще не скоро до нее доберусь.
      - Скажите мне еще что-нибудь про Анну, Хьюго, - попросил я. - Первое, что придет в голову. Мне все может пригодиться, чтобы лучше понять.
      - Да я не знаю, что сказать, Джейк. Ужасно все это грустно. Вот как бывает в жизни, а? Я люблю Сэди, которая влюблена в вас, а вы любите Анну, которая влюблена в меня. Прямо как назло.
      - Ну же, Хьюго, скажите что-нибудь про Анну. Расскажите, когда все это началось.
      - Давно. Я познакомился с ней через Сэди, и она сразу сделала стойку я имею в виду Анну.
      - Насчет местоимений не тревожьтесь, теперь уж я не спутаю.
      - Сперва она за мной гонялась, - сказал Хьюго. - Бросила все свои дела и гонялась за мной. Я пробовал уезжать из Лондона, удирал в гостиницу она везде меня настигала. Я был вне себя.
      - Мне трудно в это поверить. Я не хочу сказать, что вы это выдумали, но просто мне трудно поверить.
      - Постарайтесь, - сказал Хьюго.
      Я пытался узнать в этой исступленной менаде ту Анну, которую знал, холодноватую, нежную Анну, так мягко, почти по-матерински беспристрастно умевшую согласовать притязания своих поклонников. Мне было очень больно.
      - Вы сказали "сперва". А потом что случилось?
      - Не случилось, в сущности, ничего. Она написала мне сотни писем. Очень красивых писем. Некоторые я сохранил. Потом она немножко образумилась, и мы стали видеться чаще. - Меня бросило в дрожь. - Мне приятно было с ней встречаться, - сказал Хьюго, - потому что я мог говорить с ней о Сэди.
      - Бедная Анна! - сказал я.
      - Знаю. Я с обеими поступил по-свински. Но теперь я отстраняюсь. И вам советую.
      - Не знаю, что вы хотите сказать, только я и не подумаю.
      - Есть ситуации, которые нельзя распутать, - сказал Хьюго. - Можно только уйти. Ваша беда в том, Джейк, что вы все хотите понять и осмыслить. Это невыполнимо. Нужно просто идти напролом. В этом и есть истина.
      - А, к черту истину! - Я чувствовал себя сбитым с толку и совсем больным. - Странно, - сказал я, перебирая новости, которые только что узнал. - Я был так уверен, что театр - это ваша идея. Это было так похоже на вас. "Поступки не лгут, слова лгут всегда". Теперь-то мне ясно, что это была галлюцинация.
      - Не знаю, как понимать ваше "похоже на меня", - сказал Хьюго. - Театр затеяла Анна. Я только поддержал ее. У нее была в связи с этим какая-то общая теория, только я так и не уразумел, в чем она состояла.
      - Теория-то и была ваша. Это было ваше отражение в Анне, точно так же, как тот диалог - ваше отражение во мне.
      - Не узнаю я своих отражений. По-моему, каждый должен делать то, что умеет, и большего не нужно.
      - А вы что умеете делать?
      Хьюго долго молчал.
      - Умею делать руками разные сложные мелочи.
      - И только?
      - Да.
      Мы опять помолчали.
      - И какой же из этого вывод?
      - Я стану часовщиком.
      - Кем?
      - Часовщиком. Конечно, на это потребуется несколько лет. Но я уже сговорился - поступлю в учение к одному хорошему мастеру в Ноттингеме.
      - Где?!
      - В Ноттингеме. А чем это плохо?
      - Не знаю. Но почему? Почему часовщиком?
      - Я же вам сказал. К таким вещам у меня есть склонность. Помните, как ловко у меня получались фейерверки? Только вокруг них нагромоздили много вздора.
      - А вокруг часов нет вздора?
      - Нет. Это старое, почтенное ремесло. Все равно как печь хлеб.
      Я изумленно смотрел на неразличимое во мраке лицо Хьюго. Как всегда, на нем читалось своеобразное простодушие.
      - Вы с ума сошли! - сказал я.
      - Почему вы так говорите, Джейк? У каждого должно быть свое ремесло. Ваше ремесло - писательство. Моим будет делать и чинить часы, если я с этим справлюсь.
      - А как же истина? - спросил я в бешенстве. - Поиски бога?
      - Чего же вам больше? - сказал Хьюго. - Бог - это работа. Бог - это конкретные детали. Все это близко, под рукой. - Он протянул руку и взял с тумбочки стакан. Свет из двери блеснул на стакане и как будто зажег ответную искру в глазах Хьюго; я в темноте пытался прочесть, что в них таится.
      - Ну и хорошо, - сказал я. - Ну и отлично.
      - Вы всегда чего-то ждете, Джейк.
      - Возможно. - Разговор начинал меня тяготить. Я решил уйти и встал с пола. - Ну, как ваша голова?
      - Получше. С вами я о ней забыл. Как вы думаете, сколько меня здесь продержат?
      - Сестра сказала - дней пять.
      - Ну, знаете! На это я не согласен. У меня масса дел.
      - Может, вас выпустят и раньше. - Мне было все равно. Хотелось где-нибудь спокойно посидеть и переварить то, что я узнал от Хьюго. - Я пошел.
      - И я с вами, - сказал Хьюго и стал вылезать из постели.
      Я пришел в ужас. Я схватил его и стал заталкивать обратно. В меня уже глубоко въелась больничная этика. Больной должен выполнять указания и не смеет проявлять собственную волю.
      - Сейчас же ложитесь! - произнес я громким шепотом.
      С минуту мы боролись. Потом Хьюго сдался и втянул ноги обратно на кровать.
      - Сжальтесь, Джейк, - сказал он. - Если вы не поможете мне уйти, меня могут тут продержать еще много дней. Вы же знаете эти больницы. Отнимают у человека одежду, и он беспомощен как младенец. Между прочим, где моя одежда?
      - В шкафчике в конце коридора, - ответил я как дурак.
      - Ну будьте человеком! Принесите мне вещи и покажите, как отсюда выйти.
      - Вам нельзя вставать, это опасно, так сестра сказала.
      - Вы только что это выдумали. Я совершенно здоров, я это знаю, и вы знаете. Мне необходимо отсюда выбраться. У меня завтра неотложные дела, и будь я проклят, если дам себя здесь заточить. Ступайте принесите мои вещи.
      Неожиданно у Хьюго появился властный тон, и я с ужасом почувствовал, что готов ему повиноваться. Сопротивляясь из последних сил, я сказал:
      - Хьюго, я здесь работаю. Если я вас послушаюсь, то потеряю место.
      - А кто-нибудь знает, что вы здесь?
      - Разумеется, нет.
      - Так никто и не узнает, что это вы мне помогли.
      - Нас поймают.
      - Вы можете не идти со мной.
      - Нет, не могу. Один вы дороги не найдете. - В душе я ругательски ругал его. Мне вовсе не хотелось рисковать из-за Хьюго, но я уже понимал, что иду на это.
      - Я вас очень прошу, Джейк, - сказал Хьюго. - Если б не срочные дела, я бы не стал просить.
      - А, чтоб вам! - сказал я.
      Я подошел к двери и посмотрел на часы. Начало пятого. Если действовать, так сейчас же. Я взглянул на ночное лицо Хьюго. Я уже чувствовал, что исполню все его просьбы. Я не мог иначе.
      - Чтоб вам... - повторил я и взялся за ручку двери. Бесшумно отворив дверь, я постоял в коридоре, привыкая к яркому свету. Потом тихо двинулся с места. Одежда больных хранилась в особой комнате, через дверь от комнаты ночной сестры, с той стороны, откуда я шел. Каждый шкафчик там соответствовал определенной кровати в "Корелли III". Ключи от шкафчиков лежали тут же, в ящике стола. Найти одежду Хьюго будет нетрудно, только вот сама комната могла оказаться запертой. Я надеялся, что так оно и будет. "Хоть бы было заперто!" - сказал я себе, берясь за ручку двери. Дверь бесшумно подалась. Стоя в полутьме, я быстро прикинул: может, вернуться к Хьюго и сказать, что комната заперта? Ведь так могло быть. Вполне могло бы. Я поиграл с этой мыслью, не уверенный, следует ли расценить ее как соблазн. Попытался призвать на помощь чувство ответственности и служебного долга, но было поздно. Четыре минуты назад я еще мог опереться на эти резервы, а теперь время упущено. Я уже начал помогать Хьюго. Я связал себя с Хьюго. Солгать ему значило совершить предательство. Я протянул руку к связке ключей.
      Отперев шкафчик, я вещь за вещью выложил его содержимое на стол. Старая клетчатая рубашка Хьюго, совсем уже древние вельветовые штаны, сравнительно новая, пахнущая мылом спортивная куртка, егерская майка и кальсоны, дырявые носки и грязные башмаки. В карманах звякали какие-то мелкие предметы. Стараясь не дышать, я собрал одежду в охапку, сверху положил башмаки, так что почти ничего не видел перед собой. Тут я вспомнил, что не запер шкафчик и ключи болтаются в замке. Я опять сложил вещи на стол, запер шкафчик и убрал ключи в ящик. Особого значения это уже не имело - ведь исчезновение Хьюго будет замечено примерно в то же время, что и кража из шкафчика, - но я люблю все делать аккуратно. Я опять забрал вещи и пошел к двери. Мне казалось, я уже слышу, как башмаки Хьюго грохаются на пол. Но все обошлось. По коридору я шел с таким чувством, точно в спину мне нацелен автомат. Дверь в палату Хьюго оставалась приоткрытой. Я протиснулся в нее и мягко свалил всю одежду на кровать.
      Хьюго уже встал и, стоя у окна в бесформенной белой хламиде, кусал ногти.
      Он сказал:
      - Колоссально! - и жадно набросился на свою одежду, а я бесшумно прикрыл дверь.
      - Поживее! - сказал я ему. - Уходить так уходить. - Никогда еще он не внушал мне так мало уважения и сочувствия. Я заметил, что, одеваясь, он то и дело прикладывает руку к голове, и у меня мелькнула мысль, что эта эскапада, чего доброго, и вправду до добра не доведет; но это меня не интересовало - ни как предмет спора, поскольку время для споров прошло, ни как фактор благополучия Хьюго, поскольку заботу о нем уже вытеснила более острая тревога за себя. Я был до крайности зол на Хьюго за то, что из-за него изменил своему долгу, и терзался от страха, что нас поймают. Что со мной будет тогда - этого я даже не мог себе представить, и оттого мне было еще страшнее. Я весь дрожал.
      Хьюго оделся и стал зачем-то прибирать свою постель.
      - Бросьте! - сказал я как мог грубее. - Теперь слушайте: нам надо пройти мимо комнаты ночной сестры, дверь там стеклянная, так что двигаться будем ползком. Башмаки вы снимите, на них только посмотришь, и то слышно, как они стучат. Идите за мной и делайте все, как я. Не разговаривайте, и ради бога, чтобы у вас ничего не выпало из карманов. Понятно?