советских военнослужащих. Многочисленные противоречия автор или не замечает, или объясняет их неубедительно. Характерно, что по мнению Ахромеева, из 8 млн. 668 тыс. 400 человек, потерянных за всю войну, на первые шесть месяцев приходится 3 млн. 138 тыс. человек; попали в плен и пропали без вести 3 млн. 396 тыс. 400 человек. Рыбкин же считает, что погибло 4,5 млн. советских военнопленных. Работники одного и того же ведомства могли бы согласовать свои суждения, по крайней мере, объяснить такие разночтения{27}.
      Значительная часть советских историков, в первую очередь Самсонов, Семиряга, Козлов{28}, принимают германские оценки общего количества попавших в плен и числа погибших. Согласно нескольким источникам, по меньшей мере часть немецких оценок основана на поименном учете пленных. В ЦАМО хранится картотека многих фашистских лагерей военнопленных, с помощью которых может быть раскрыта судьба около одного миллиона человек. Карточки содержат весьма подробные сведения о них: фамилия, имя, отчество, девичья фамилия матери, адрес родственников, дата и место рождения, приметы, религия, гражданская и военная специальность, воинская часть, дата и место пленения, в каком состоянии попал в плен, получение прививки, время и причина смерти, место захоронения. В новейшей литературе воспроизведены материалы Международного военного трибунала. Среди них - документ вермахта, согласно которому по состоянию на 20 февраля 1942 г. из 3,9 млн. советских пленных осталось лишь 1,1 млн.{29}
      Наиболее значительными среди немецких исследований о советских военнопленных в Германии представляются труды X. Штрайта{30}. Он сообщает, что в многочисленных "котлах" в ходе приграничного сражения и последующих операций оказались миллионы солдат и офицеров. Только под Киевом - 452 720. Под Киевом, Брянском-Вязьмой попали в плен 1,3 млн., в первые полгода войны - около 3,5 млн. человек. Ужасная судьба постигла их в Германии. Из 5,7 млн. советских пленных в началу 1945 г. в лагерях оставалось 930 тыс. До одного миллиона использовались вермахтом как "добровольные помощники". 500 тыс. были освобождены Красной Армией или совершили успешные побеги. Остальные 3,3 млн. (57%) погибли, причем почти 2 млн. - до февраля 1942 г. С этим не согласуется утверждение А. Кваши о том, что "более миллиона" из граждан СССР "воевали против Красной Армии"{31}. По германским данным, лишь меньшая часть этих людей "воевала", большинство же использовалось вермахтом на хозяйственных работах. Вызывает возражение и определение "добровольный". Выбора у этих людей не было: единственной альтернативой их коллаборационизму была смерть. Во всяком случае проблема эта не решена и нельзя всех наших людей объявлять "бывшими гражданами" и "изменниками". Среди них были предатели, но были и Соколовы из шолоховского рассказа "Судьба человека".
      Сравнивая положение советских и других военнопленных, Штрайт приводит следующие данные: из 231 тыс. английских и американских военнопленных умерли 8348 (3,6%), "в основном в хаосе последних месяцев войны". По данным Федеральной комиссии историков (ФРГ), Красная Армия взяла в плен около 3 155 000 военнослужащих вермахта. Из них умерло от 1 110 000 до 1 185 000 (35-38%){32}. Подчеркивая исключительную жестокость обращения с советскими пленными, Штрайт свидетельствует: фашисты сознательно попрали международное право, в том числе и Гаагскую конвенцию 1907 г. Установленные ею нормы распространялись и на граждан тех государств, которые не присоединились к конвенции. К моменту нападения СССР не признал Женевскую конвенцию о военнопленных 1929 г. и Гаагскую конвенцию 1907 г. Но согласно основам международного права военнопленные тем не менее обеспечивались на уровне резервных войск государства, интернировавшего пленных. Тем более что СССР ратифицировал Женевскую конвенцию о раненых, чем показал, что он априори не отвергает международное право.
      По Штрайту, в связи с огромным числом пленных на Восточном фронте руководство вермахта столкнулось со сложностями. Однако автор отверг попытки германских генералов оправдать гибель пленных. Он сообщает, в частности, как осенью 1941 г. в Польшу были транспортированы для постоянного размещения 361 500 советских пленных, а в апреле 1942 г. из них оставалось в лагерях лишь 44 000; 7500 совершили побеги, 310 000 (более 85%) погибли. Главное командование вермахтом (ОКВ) как в ведении войны, так и в обращении с пленными никакими нормами себя не ограничивало. Причины их смерти: голод, крайне неудовлетворительные условия жизни, транспортировки, обслуживания, систематическое уничтожение определенных групп пленных. Приказом ОКВ от 8 сентября 1941 г. разрешалось, "как правило", применение оружия против советских пленных. Лишь шесть месяцев спустя это было запрещено, поскольку было "слишком много самовольных расстрелов". Одной из причин разгрома Германии в 1914-1918 гг. был голод. Гитлер и его генералы "болезненно воспринимали этот опыт". "Одной из главных целей их нападения на СССР был захват продовольствия". Уже в мае 1941 г. министерствам, планировавшим оккупацию, было ясно, что "следствием этого должна стать смерть миллионов людей в СССР". Пленные, полностью зависимые от завоевателей, первыми испытали это.
      Еще до нападения на СССР ОКВ предписывало самое минимальное снабжение пленных. Рацион был намного ниже уровня, обеспечивавшего существование. Так, пленные, шедшие пешком через Белоруссию летом 1941 г., получали в день 20 г пшена и 100 г хлеба или 100 г. пшена без хлеба. По нормам ОКВ (август 1941 г.) они должны были получать 2040- 2100 калорий, фактически же снабжение было значительно ниже. Несмотря на распространение среди пленных на почве голода эпидемий, 21 октября генерал-квартирмейстер Э. Вагнер отдал приказ об уменьшении рациона - до 1500 калорий для не работающих вследствие крайней слабости. В это время в Польше умирало ежедневно 4600 советских пленных. Для сооружения своего "жилища" пленные располагали практически лишь колючей проволокой. Сотни тысяч пленных погибли в пути следования от измождения и расстрелов. При транспортировке использовались исключительно открытые вагоны. Был случай, когда из 5000 пленных 1000 замерзли. По данным на начало декабря 1941 г., при таких условиях умирали 25-70% пленных.
      Новейшие исследования, подчеркивает Штрайт, показали, что приказ об уничтожении в момент пленения комиссаров Красной Армии в большинстве немецких дивизий неукоснительно выполнялся. Это вскрывает несостоятельность попыток ряда генералов доказать, что они блокировали этот приказ. В мае 1942 г. Гитлер вопреки своему желанию отменил его. С этого времени комиссары должны были направляться в концлагерь Маутхаузен, где подлежали "уничтожению работой". В ОКB пришли к выводу, что первоначальный приказ о комиссарах усиливал сопротивление РККА. Все приказы вермахта о советских пленных носили ярко выраженную идеологическую окраску. Советский солдат объявлялся недочеловеком. Попытки отдельных лиц улучшить положение пленных наталкивались на глухую стену в руководстве вермахта, экономики. Начальник ОКВ Кейтель отверг предложение начальника военной разведки Канариса вернуться к традициям рыцарских войн.
      В конце октября 1941 г. ОКВ решило изменить отношение к советским пленным. Крах скоротечной войны обострил проблему рабочей силы в промышленности. С ведома Гитлера несколько увеличили рацион питания, ограничили произвольные расстрелы. Но положение пленных по-прежнему определялось фразой Г. Гиммлера: "Рассматривать эту человеческую массу как полезное ископаемое". Вследствие длительных лишений в конце 1943 г. среди пленных снова резко усилилась смертность. Расчеты на использование их в качестве рабочей силы в целом не оправдались. Наибольшее число пленных, занятых в германской экономике, составляло 631 000 в августе 1944 г., т. е. 11% общего числа пленных. Подавляющее их большинство было неработоспособно и умирало. Отношение к ним со стороны предпринимателей, как правило, было обусловлено идеологической ненавистью и соображениями наживы. "Высшим законом", считал генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы гауляйтер Заукель, должно стать "выбить из восточных пленных как можно больше"{33}.
      В отечественной и зарубежной историографии нет единого мнения о причинах неимоверных потерь РККА. Л. Рыбаков-ский видит эту причину в низком профессиональном уровне армии, он делает общее заключение: непрофессиональная армия традиционно ориентирована на победу числом, а не умением. По его данным, во всех крупных европейских войнах Россия теряла на одного погибшего солдата противника трех своих. В этом он видит "самый сильный аргумент в пользу профессиональной армии". Однако представляется необходимым осуществить специальное исследование проблемы, прежде чем говорить что-то определенное. В схеме Рыбаковского отсутствует очень важный момент: в чем особенности проявления названной им тенденции в войне 1941-1945 гг. Иными словами, как соотносятся сталинистское военное руководство и небывало высокая цена победы.
      Ряд авторов пытается объяснить большие потери внешними обстоятельствами. Агрессор с его человеконенавистническими целями и человекоубойной промышленностью, на самом деле, виноват во всем, но лишь в конечном счете. Здесь правомерно напомнить вопросы: как оказался он в глубине чужой земли, кто позволил ему истребить миллионы беззащитных людей. Можно встретить противопоставление "беспощадного использования людских масс советским руководством... бережливому введению в бой с использованием больших материальных средств англо-американским"{34}. Эта схема объясняет лишь часть известных фактов. Нельзя отрицать прямую связь между огромными потерями Красной Армии и уровнем сталинистского руководства. Необходимо учитывать, однако, и крайне несправедливое распределение военных усилий внутри антифашистской коалиции. В то время, как СССР сковывал главную мощь общего противника, США и Англия накапливали оптимально необходимые силы и средства, свободно выбирая время, образ и место действий. Определенным кругам удалось добиться желаемого: пусть немцы и русские больше убивают друг друга. И дело здесь не только в искусстве или коварстве западной дипломатии. Как уже отмечалось, все это объясняется, в первую очередь, просчетами во внутри- и внешнеполитической деятельности Сталина и его группы.
      Мнению зарубежных специалистов об особенностях советского военного искусства весьма созвучно суждение, появившееся недавно в отечественной литературе. Некоторые авторы утверждают, что якобы вообще не было победы СССР, поскольку ее добились такой кровью; что виновников неоправданных потерь необходимо исторгнуть из истории; что РККА закончила войну, не умея воевать, залила кровью своей, завалила врагов своими трупами. Это также крайность{35}. "Не умеющий воевать" не победил бы и большой ценой. Зарубежные военные историки, подчеркивая вклад Красной Армии в дело победы, не сбрасывают со счетов успешных ее операций, особенно 1944-1945 гг.
      В ряде новейших публикаций представлены различные суждения советских военных историков, как повторяющиеся в течение десятилетий, так и претендующие на новизну. Таков тезис о жестокой политике агрессора по отношению к советскому населению как причине непомерных потерь СССР. По мнению Рыбкина, "большая разница в потерях - это, прежде всего, результат различного политического характера войны". В этом суждении - доведенный до абсурда классовый подход, влияние тезиса о нациях агрессивных и миролюбивых. На самом деле зло - в порочном руководстве одной из "миролюбивых наций". Анфилов, признав скороговоркой преступления и просчеты Сталина, утверждает, что "главная причина наших огромных потерь - ожесточенность борьбы с агрессором". "Эта война, - говорил Гитлер, - будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость - благо для будущего". В таком духе враг и действовал. Ставка в этой войне была: либо жить, либо быть уничтоженным{36}. Автор прав, только далеко не во всем. "Ожесточенность" в боевых действиях - оружие обоюдоострое. Почему же она принесла такие потери СССР, а не Германии? "Жестокость Гитлера" действительно обусловила смерть в плену миллионов красноармейцев. В условиях обычной войны пленным гарантируется жизнь. Но по чьей вине миллионы красноармейцев оказались в фашистском плену?
      Соотношение потерь пытаются обойти молчанием с помощью самых различных приемов. Кривошеев объясняет рост людских потерь "высокой технической оснащенностью" воевавших армий{37}. Но почему другим армиям это оснащенность позволила решительно уменьшить потери? И, главное, такой довод совершенно не проливает свет на наш вопрос: соотношение потерь сторон на советско-германском фронте. "Пацифисты кричат, - утверждает Филатов, - что победа досталась слишком дорогой ценой! А поражение было бы дешевле?" Но это же подмена тезиса. Генерал неловко ушел от вопроса о цене победы к вопросу о цене поражения, о целесообразности защиты Родины. Н. Раманичев как будто идет по тонкому льду: в 1944-1945 гг. "конечный результат операции порой затмевал объективную оценку того, какой ценой достигался успех". Сталин выражался не так витиевато и куда более определенно: "выполнить задачу, не считаясь с жертвами". Хорьков вместо "порой" вводит слово "иногда": "Не всегда даже оправданные, справедливые политические цели достигались глубоко продуманными, всесторонне взвешенными военными средствами... иногда жизни людей приносились в жертву желанию первым отрапортовать об успехе". Тюшкевич признал, что наступление на Висле началось 12-14 января 1945 г. при "неполной готовности войск", что "конечно, увеличивало число наших потерь". Но сделал абсурдную с точки зрения военной теории даже начала XIX в. оговорку. Она по сути дела лишает историка права судить об этом решении Сталина или исключает возможность сколько-нибудь объективной оценки. "На каких же весах, - восклицает автор, - измерить целесообразность или политический, стратегический, нравственный приоритет того или иного решения?! Все тут, по-моему, зависит от конкретной ситуации и от мировоззренческой позиции исследователя, от системы его приоритетов"{38}.
      Кривошеев сводит причины потерь к "внезапному и вероломному" нападению Германии на СССР{39}. Место этого фактора в ряду других, конечно, нельзя преуменьшить. Но автор ставит на этом точку. В действительности сам внезапный для СССР характер нападения, как было показано, был следствием более глубокой причины. "Немцы воюют расчетливее, стараясь избежать лишних жертв". Эту мысль опубликует писатель В. Кондратьев лишь спустя 48 лет{40}. Историкам запрещалось признавать нечто подобное. В действительности Сталина мало интересовала цена победы. Ему нужен был результат. "Вождь" и его советники исходили из того, что человеческие и материальные ресурсы неисчерпаемы, и не дорожили жизнью солдат и офицеров. Это проявлялось в самых различных формах, сказалось это и на общем почерке командования{41}.
      Нельзя считать проблему потерь изученной, а имеющиеся оценки окончательными, как прямо или косвенно утверждает ряд авторов. Хорьков, например, вообще сомневается в возможности получить точные данные, поскольку самые большие потери понесли в начале войны. Но именно за этот период в архивах нет никаких данных. В окружение тогда попадали не только полки, дивизии, но и целые армии, уничтожая все оперативные документы, среди них - и о численном составе. Но погибали далеко не все. Кто-то переходил линию фронта, скрывался в партизанах, в плену. Такие суждения не лишены оснований. Однако это не означает, что историки должны опустить руки, хотя к сказанному автором можно присовокупить и другие трудности. До сих пор нет единого мнения о количестве призванных в армию во время войны: "более 20 млн. человек", "около 29 млн.". Кваша высказывает мысль о неточности подсчетов населения СССР накануне и после войны. Известно, что число 27 млн. получено в результате сопоставления именно этих данных{42}.
      Показательно отношение различных авторов к упоминавшейся комиссии. По мнению Гареева, "данные о действительных потерях тщательно исследованы специальной комиссией" и опубликованы (в интервью Моисеева Филатову). На самом деле, комиссия, хотя она и состояла из авторитетных представителей АН, Госкомстата, МО СССР, далеко не решила проблемы. Как отметил Рыбаковский, "ее оценка не может быть окончательной", ею "слабо использованы архивные материалы из-за ограниченного доступа к ним". В какой-то степени будет, очевидно, оправдана параллель с тем, что потери гражданской войны в СССР также до сих пор не изучены, хотя в этом случае перед исследователем трудности встают несравненно большие, чем при изучении потерь второй мировой войны. Одно из препятствий на пути к истине - это идеологизированность историков, публицистов, писателей, занимающихся проблемой потерь. Играет роль их отношение к марксизму-ленинизму, Октябрьской революции, сталинизму. Часто по политическим соображениям авторы считают возможным отступить в той или иной мере от профессиональных требований. "Я исчисляю наши потери в 100 миллионов человек", утверждает А. Н. Рыбаков, имея в виду потери советского общества после 1917 г. не посвящая, однако, в тайны своих "исчислений"{43}.
      Серьезно тормозит дело методологическая недисциплинированность многих лиц, обратившихся к интересующему нас вопросу. В литературе просто свирепствует понятийная неразбериха. Очень часто нельзя понять, о каких потерях идет речь прямых или косвенных, общих или боевых, безвозвратных или санитарных, безвозвратных или умершими от ран и т. д. Продолжается преднамеренное или по малограмотности смешение понятий цены и значения победы, исхода войны. Некоторые авторы, в частности Тюшкевич, пытаются найти разницу между "ценой войны" и "ценой победы". Но для того, чтобы выделить из общих потерь ("цена войны") армейские ("цена победы"), нужно ли вводить какие-то термины, да еще и явно не бесспорные? Цена войны и цена победы на деле сливаются, поскольку победа суть неотъемлемая часть войны, ее завершение, ее итог. Если следовать логике автора, то народ "работал на войну", а Вооруженные Силы - на "победу". Шкадов приписывает авторам, пытающимся изучить потери СССР, не свойственное им намерение "обесценить нашу победу необоснованно большими жертвами". "И все же она победила", - восклицает Анфилов, пытаясь закрыть таким путем проблему потерь армии. "Вроде бы и не наша армия внесла решающий вклад в разгром гитлеровской машины. Вроде бы и не было победы", - в унисон с ним пишет Моисеев. "Цена победы определяется ее результатами", по меньшей мере некорректно заявляет Гареев. Какие "результаты" имеет в виду автор? Человеческие жизни, материальные потери? Тогда с ним нельзя не согласиться. А может быть, в этой мысли - некая модификация старого девиза "цель оправдывает средства"?
      Бесспорным является главный вклад СССР в разгром фашизма, бесспорно историческое место победы вообще. Она определила дальнейшее развитие всего человечества. Эти истины приняты ныне мировой наукой. Ученые отмечают, что Вооруженные Силы СССР постоянно привлекали на себя большинство войск противника. Более двух третей его потерь приходится на Восточный фронт. Об этом можно и нужно говорить без всяких оговорок. Недаром многие западные исследователи отождествляют провал Восточного похода фашистов с итогами второй мировой войны. Другое дело - непомерно высокая цена этой победы, связанные с ней другие теневые стороны военной истории СССР. До последних лет простое упоминание о них многие генералы и политики относят к разряду "антикоммунистических и иных фальсификаций". Высокая цена победы - такой же реальный факт истории, как и решающая роль СССР в войне. Первая не может затмить второй, так же как и вторая не позволяет забывать о первой.
      Не изучены многие проблемы потерь минувшей войны. Среди них - число советских потерь, их виды, потери в ходе различных операций, различных государств - участниц войны. Не осуществлен сравнительный анализ потерь двух коалиций, не раскрыта ответственность за потери. В связи с активизацией антисоциалистического и националистического экстремизма важно иметь оценку потерь различных республик, составлявших СССР. Нет единого мнения о потерях Ленинграда и других городов. Полностью выпал из поля зрения официальной историографии и такой важный сюжет, как влияние потерь на развитие страны послевоенных десятилетий в областях экономической, политической, идеологической, демографической. Напомним, в частности, о глубоком демографическом спаде 80-х гг. Демографическая же катастрофа 90-х гг. вызвана уже незадачливыми "реформаторами"{44}
      Выход в свет под редакцией Кривошеева справочника о советских военных потерях{45}, к сожалению, не решил проблемы. Он основан на той же ненаучной методологии, что и названные статьи Моисеева, других авторов. Составители не замечают, что соотношение потерь - это главный показатель эффективности действий армии и уровня ее руководства; что даже при явно "улучшенном" ими соотношении потерь сторон 1:1,3 в пользу фашистского блока (не ясно, как подсчитано это) нельзя говорить о некоем "триумфе сталинской полководческой школы". Они не объяснили непомерные потери советских войск, в частности жестокое расходование сил пехоты при плохом огневом обеспечении ее действий; ответственность за потери.
      Основу справочника составили 111 таблиц, отражающих представления составителей о боевых потерях в 1918-1989 гг. (особенно 1941-1945) - по годам войн, фронтам, операциям, видам Вооруженных Сил и родам войск. Книгу назвали "исследованием", но пренебрегли многими требованиями науки, да и элементарной нравственности. Как можно считать себя "первыми", отметая труды отечественных и зарубежных ученых? Почему, отбросив основную категорию (убитые, умершие), составители стали оперировать понятием "безвозвратные потери"? Почему они уменьшили без объяснений известные общие потери Красной Армии, ее потери за рубежом, в том числе в Берлинской операции? Составители считают окончательными свои заключения, сами же признают мимоходом, что учет людей в РККА во время войны был поставлен неудовлетворительно, а затем в течение почти полувека изучением потерь всерьез вообще не занимались. Составители постоянно обнаруживают свое желание любыми способами преуменьшить потери армии. Настораживает то обстоятельство, что после публикаций Моисеева за последние три года число потерь осталось неизменным. Не прекращено ли снова на десятилетия исследование этой важнейшей проблемы?
      В последние годы появилось несколько новых специальных работ. Они не меняют общей картины. В статьях Кривошеева ("Вестник границы России". 1995. No 5 и др.) в какой-то степени учтена наша критика. Автор приводит новое число "безвозвратных людских потерь РККА" - не 8 668 400, а 9 168 400. Он учел какую-то часть призывников, погибших до зачисления в списки войсковых частей. Но учтены по-прежнему далеко не все погибшие в боях комбатанты. Автор ввел стыдливый термин "списочный состав армии", чтобы вновь оставить вне внимания, например, ополчение с его непомерными жертвами. Генерал упрямо утверждает, что самые большие потери СССР - решающий вклад в победу коалиции. Представляет интерес сборник "Людские потери СССР в период второй мировой войны" (СПб., 1995). Авторы почти 30 статей в той или иной степени, как правило, впервые осветили самые различные вопросы - от методики изучения людских потерь до голода в тыловых районах, от жертв армии до цены эвакуации. Преобладают, однако, частные темы. Гареев, Кривошеев, другие уже известные нам авторы лишь повторяют свои ранние публикации.
      В большинстве новых публикаций обнаруживаются старые заблуждения или преднамеренная ложь. Мы не склонны преувеличивать разницу между гибелью на поле боя и иной смертью. Но в данном случае речь идет о сознательных усилиях скрыть ответственность военных лидеров за жертвы среди мирного населения, преуменьшить боевые потери, чтобы навязать мнение о "триумфе сталинского (или жуковского?) военного искусства". Эти авторы не замечают, что и при соотношении потерь сторон РККА и вермахта 1:1,3 (по данным Кривошеева) нельзя говорить о "триумфе". Ряд недобросовестных историков поставил под сомнение проверенный временем показатель эффективности действий армий и профессионализма военных вождей - соотношение потерь, не предложив, впрочем, ничего нового. Другие не видят прямой зависимости масштабов потерь от качества войск и руководства ими.
      По-прежнему искажают причины "больших утрат" СССР. Кривошеев и его соавторы объясняют это "прежде всего тем, что... он принял на себя основной удар и длительное время фактически один противостоял фашистской Германии и ее союзникам". Они ссылаются на "массовое уничтожение" агрессором советских людей; на "каток войны", что дважды прошел по земле СССР; на "предателей", что также входят в число потерь. Но все это - полуправда. Эти обстоятельства действительно неблагоприятны для СССР. Но они возникли не без участия его политических и военных руководителей или по их прямой вине. Так, противники и союзники СССР вступали в войну, выбирая наиболее удобное для них время. Но что помешало СССР поступать так же? Кто пустил жестокого агрессора в глубь страны? Всячески подчеркивая роль союзников Германии, непорядочно забывать союзников СССР, например, Югославию, США, сковавших на Западе и Востоке значительные силы фашистского блока.
      Б. Курашвили по существу повторяет мысль А. Довженко о "культуре войны". Фактически оправдывая большие военные потери, он ссылается на уровень производительности труда. Но как объяснить этим "уровнем" разные методы руководства Жукова и Рокоссовского? Геллер и Некрич в "Утопии у власти" среди других причин справедливо отмечают "преступное небрежение советского руководства" в подготовке отпора агрессору. Они сообщают, что "жизнь человеческая в СССР не стоила ни гроша"; "военное командование часто думало не о том, как выиграть сражение, не неся при этом ненужных потерь, а как выиграть бой, не считаясь ни с какими жертвами"; "бросали людей на убой".
      Гареев выделяет три фактора, определивших потери: военно-политический, оперативно-стратегический, пассивность союзников. Первые два фактора автор связывает со Сталиным , упорно воздерживаясь назвать все своим именем порочное сталинистское руководство войной. "...За большие потери не было принято строго спрашивать". Это наибольшие обобщение и признание, на которые решается генерал. Ссылки на союзников, на их второй фронт несерьезны. При чем здесь сосед, если в твоем дома нет порядка? В книге Гареева о Жукове суждения о потерях еще более беспомощны. Он утверждает, что "могло быть хуже", объявляет "недостойным и кощунственным" вспоминать о потерях, наивно объединяет потери РККА и некоторых ее союзников, почему-то запрещает сравнивать потери одного СССР с потерями одной Германии без союзников. Тезис Жуков будто бы "противостоял" решениям Сталина, приводившим к "несопоставимому урону наших войск" - автор оставляет без доказательств. Лицемерно сравнивает потери войск, руководимых Жуковым, с еще более плачевными результатами, умалчивая о победах малой кровью. Наконец, в разделе "О критериях и цене победы" за туманными рассуждениями о генезисе и итогах войны, роли СССР в достижении коалиционной победы, "непримиримости целей сторон" и "особо ожесточенном характере борьбы" автор пытается скрыть главное некомпетентность и жестокость тирана и многих его выдвиженцев. Гареев вводит наукообразные термины вроде "качество победы, ее цены". Последняя будто бы выражается "не только в приобретениях (?), но и в потерях". В упоминавшейся нами первой книге очерков "Великая Отечественная война" приводятся сведения о потерях РККА под Москвой, они в три раза превышали потери группы армий "Центр". На этом основании авторы, пожалуй, впервые в нашей литературе называют Московскую битву "одной из страшных человеческих трагедий". Но воздерживаются упоминать об искусстве побеждать любой ценой.
      Примечания
      {1}Правда. 1989. 11 сентября.
      {2}См.: Сталин И. Об Отечественной войне Советского Союза. С. .147.
      {3}См.: Труды Комиссии по обследованию санитарных последствий мировой войны. М., 1923.
      {4}См.: Известия ЦК КПСС. 1990. No 1. С. 213. Ср.: Гриф секретности снят... С. 125.
      {5}См.: Советская культура. 1988. 6 августа.
      {6}Брежнев Л. И. Великая победа советского народа. М., 1965. С. 15.
      {7}См.: Вопросы истории. 1988. No 9. С. 117-118.
      {8}Сын Отечества. 1991. 8 мая.
      {9}См., например: Людские потери СССР в Великой Отечественной войне. СПб. 1995. С. 81.
      {10}См.: Красная звезда. 1990. 10 января, 20 марта, 3 апреля; Правда. 1991. 6 июня; История СССР. 1991. No 2. С. 3-31.
      {11}См. Великая Отечественная война 1941-1945. Словарь-справочник. С. 125; Гудок. 1988. 1 сентября; Военно-исторический журнал. 1989. No 3. С. 52; No 9. С. 38-39.
      {12}В это число включены убитые, пропавшие без вести, не вернувшиеся из плена, умершие (Военно-исторический журнал. 1990. No 3. С. 14.).
      {13}Красная звезда. 1990. 24 января; 8 мая.
      {14}Военно-исторический журнал. 1989. No 3. С. 53.
      {15}Вопросы истории. 1989. No 2. С. 132.
      {16}Военно-исторический журнал. 1990. No 3. С. 15; 1991. No 2. С. 4, 13.
      {17}См., например: Историки спорят. М., 1988. С. 314.
      {18}См.: Военно-исторический журнал. 1991. No 2. С. 10; No 3. С. 48-51.
      {19}См.: Родина. 1990. No 11. С. 29; Дружба народов. 1989. No 9. С. 242.
      {20}Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1961. С. 205. Он же. История военных потерь. СПб. 1994. С. 205. Соколов Б. В. Цена победы. М., 1991; Военно-исторический журнал. 1988. No 10; 1989. No 6; 1991. No 4; Независимая газета. 1991. 13 июля.
      {21}См.: История Великой Отечественной войны... Т. 6. С. 29-30; Бессонов Б. Н. Фашизм: идеология, политика. М., 1985. С. 4.
      {22}Der Zweite Weltkrieg. Stuttgart. 1979. Bd. 3. S. 361.
      {23}Deutschland im zweiten Weltkrieg. B. 1985. Bd. 6. S. 782.
      {24}См.: Красная звезда. 1990. 8 мая.
      {25}Военно-исторический журнал. 1991. No 4. 382
      {26}См.: Красная звезда. 1990. 21, 24 января, 30 июня.
      {27}См.: Гудок. 1991. 22 июня; Военно-исторический журнал. 1989. No 3. С. 52.
      {28}См.: Политическое самообразование. 1988. No 17; История СССР. 1989. No 2; Неделя. 1988. No 11.
      {29}См.: История СССР. 1991. No 2. С. 17, 21; Реабилитирован посмертно. М., 1988. Вып. 1. С. 61-62; Военно-исторический журнал. 1989. No 3. С. 53; Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. М., 1966. Т. 3. С. 29-30.
      {30}Streit. Ch. Keine Kameraden. Stuttgart. 1987; Untemehmen Baibarossa Pader-bom. 1984.