— Ну что он там застрял, в самом деле… Лас, а Лас?

Десятник появился на крыльце.

— Что там Упрям, не идет ли?

— Нет, заперлись с этим упырем на среднем жилье, не выходят.

— Вот тебе раз. Не сочти за труд, воин, пошли кого-нибудь, пусть поторопится. А то, не ровен час, осерчает князь-батюшка.

Лас вернулся в башню, было слышно, как он окликает одного из своих. Через некоторое время на крыльцо вышел дружинник Ослух:

— Невдогад, поднимись к нему, он тебя зовет. Говорит, это срочно.

— Что он князю говорить собрался? — пробормотал Невдогад, спрыгивая с мерина.

Мужское тело начинало изрядно раздражать. Более сильное и подвижное, оно все же не обладало привычной гибкостью, отчего многие естественные движения получались несколько неловкими.

Когда Невдогад вошел в спальню Упряма, ученик чародея сиял, как масленый блин. В руках у него были писало и мелко исписанная береста.

— Заходи, Невдогад. Вот она, княжна, Марух.

Названный Марухом упырь окинул взглядом остолбеневшего Невдогада и фыркнул:

— За кого ты меня держишь? Он, конечно, немного похож, но… по меньшей мере, это же он!

— В том-то и дело! — весело сказал Упрям. — Я превратил княжну в мужчину!

Упырь медленно поднялся с места. Невдогад наполовину вытянул сечку из ножен, однако Марух замер, присматриваясь и как будто даже принюхиваясь.

— Вот это да! Ты хороший ученик своего чародея, Упрям, — признал он, — Это ведь не морок, правда? Это уже на грани оборотничества. Тонкая работа!

— Приятно, когда тебя ценят. Ну что, видишь, правду я сказал: тебе не выполнить задания.

— Верно, — помявшись и покусав губы, признал упырь.

Невдогад удивленно переводил взгляд с одного на другого. Что это, предательство? Недоразумение? Скорее можно было заподозрить, что сон.

— О каком это задании речь? — спросил он.

— Найти княжну Василису, укусить и отравить, — любезно пояснил Марух.

— Вдвойне невозможно, — сообщил Упрям. — Даже если ты нарушишь правило и укусишь княжну, она сменит тело, и яд пропадет даром. Но ведь ты не собираешься…

— Конечно нет! — не без улыбки возмутился Марух. — Да кабы не это правило, колдунишки бы нам житья не дали. Не, Марух правила чтит! Все честь по чести, не нашел княжны — вернулся, а там видно будет. Все, пойду я, прощай. Значит, мы условились: про наш разговор никому ни слова, и оба довольны. Но учти, если Хозяин станет подробно расспрашивать, я могу и не отвертеться.

— Понимаю, но это уже другое. Я, когда настанет время, тоже кое-кому расскажу — но не во вред тебе, это точно.

Не сговариваясь, отрок и упырь протянули друг другу руки, уже не ударить, а пожать.

— Да, маленькая просьба: если Скорита встретишь, передай ему, чтобы не скаредничал и дотошно выгод не искал. Враг слишком силен, чтобы нам мелочами считаться.

— Где же мне его встретить? Я до Города Ночи еще да доберусь. Это Скорит мог бы за одну ночь обернуться.

— А Скорит сейчас как раз в Дивном. Я даже думаю, он сам тебя попробует найти. Ну, прощай.

— Прощай, Упрям…

Обнадеженный Марух вышел, и Невдогад напустился с вопросами:

— Что у вас тут произошло? Почему ты меня выдал? Откуда этот упырь вообще взялся?

— Обожди, не все сразу. Взялся он от нашего врага, которому служит, ибо связан узами крови.

— И ты выдал меня? Да как посмел?!

— Мозгами пораскинул. Понимаешь, упыри редко бывают глупыми, и я подумал, что неспроста такое несуразное правило существует: «Не найдя цель в точности описанной, либо не нашед условий, в точности указанных, зело обижается и как себя поведет, в точности не предскажешь, но своевольно» — помнишь, я вчера тебе это про упырей зачитывал? Такое правило больше подошло бы бесплотным духам, далеким от земного мира. А упыри сообразительные, так почему же «зело обижаются» и не выполняют поручения? Да потому, что магия уз крови имеет какую-то слабину, и упыри ее используют, получая возможность отвертеться от заданий. Слабого колдуна вернувшийся ни с чем упырь и убить может, но против нашего врага Марух, конечно, не боец. Однако это уж его забота, как себя вести, чтоб непременно «своевольно». Зато в обмен рассказал он мне много… очень много важного.

Радость исчезла с лица Упряма, когда он опустил взор на исписанную бересту.

— Едем. По дороге расскажу, — опережая вопрос, объявил он.

Отъехав от ворот, Упрям попросил одного из сопровождавших его дружинников двигаться в десяти шагах впереди, а другого на столько же поотстать. Сам пустил Ветерка рядом с мерином Невдогада.

— Вот список купцов, которые продают в Половецкое и Дикое Поля магию, запрещенную в Словени. Впрочем, не только у нас: есть магия, любым народам противная. После того, как Баклу-бей прошерстил Степь, там очень многие стали покупать запретное колдовство, надеясь с его помощью защитить себя. Но главное даже в другом. Смотри, списке есть купцы и славянские.

— Где ж тут понять? — Невдогад повертел бересту.

— Я сокращал, — пояснил ученик чародея.

— Это заметно… «Бр-Б-ша-М-ша-фи-мен-пе-ПП-ве…»

— Тебя что, не учили титлы читать?

— Титлы ставятся над первой и последними буквами. И только над словами, всякому понятными. Кстати, и самих титлов у тебя нет.

— Ну а для меня тут все понятно, и на лишние росчерки времени не было. «Братья Бекеша и Микеша из Ладоги финские заклинания меняли на персидские и в Половецкое Поле везли». Понимаешь? Финские — на персидские! В Итиле! Это какой путь! Да церейцы со своим Великим Шелковым от зависти усохнут, коли узнают, как славяне от северных морей мало не до Царства Индийского торг протянули — да так, что об этом никто и не подозревает! По всей Волге — под самым носом у Совета Старцев… И всю эту дрянь враг наш хочет через Дивный направить. Вот чем Марух соблазнял купцов: по словам его Хозяина, Надзорный на ярмарке преград чинить не станет. Вот они, эти слова, я их сверху приписал.

Невдогад вновь посмотрел на бересту. Действительно, первая строчка гласила: «На-яр-прег-чи-не-ста».

— «Не-ста», — проговорил он. — Надзорный… Упрям, если кому-то на глаза попадут твои записи…

— То останутся тарабарской грамотой, — невольно хихикнул Упрям, — Хотя ты прав. Любой, кто сумеет их разобрать, решит, что враг — либо Наум, либо Бурезов.

— Либо и тот и другой в сговоре, — добавил Невдогад. — Что не жалуют они друг друга, всем известно. И хитрый ум подумает: а вдруг чародеи решили прибрать Дивнинскую ярмарку к рукам, а чтобы никто не догадался… представление разыграть? Это если слова Маруха вообще правдивы.

Упрям отнял бересту у товарища и сунул за пазуху.

— Вот у тебя и впрямь хитрый ум — надо же такое измыслить! — проворчал он. — Нет, эти сведения нам по счастливой случайности достались, по одному крошечному недочету магическому. Никто об этом трубить не собирался. Никакого представления — все так и обстоит, как записано.

Какое-то время ехали молча. Коней не гнали, до города рукой подать, а хотелось лишний раз осмыслить услышанное.

— Упрям, — осторожно окликнул Невдогад. — Ты не допускаешь мысли…

— Нет! И если ты ее допустишь — я тебя не знаю, учти.

— Извини, — помедлив, сказал Невдогад.

В другое время Упрям ответил бы: «Ничего, я понимаю». Действительно, как не понять: любой человек, размышляющий над какой-то загадкой, должен, обязан просто обдумать оба ответа, если возможны только два. Однако ученик чародея промолчал. Редкий для него случай, но он рассердился. Очень сильно.

Княжество многим было обязано Науму. Выгодное перемирие с Тухлым Городищем — иному волхву такого дела хватило бы, чтоб на всю жизнь успокоиться и во славе почивать, а Наум, хоть и молод был тогда, ничуть не зазнался. Гордыня вообще была ему неведома. До самой старости, случись, где что, ехал не раздумывая, ему и в голову не приходило сказать, мол, это не работа для меня, я на мелочи не размениваюсь. В Чародейском Совете к слову его всегда прислушивались, но, как ни звали к себе, он в Ладогу не пошел, Твердь не бросил…

Да что говорить, всегда служил верой и правдой! А вот теперь — Упрям остро чувствовал это — достаточно одного неверного шага, чтобы сгубить Наума. Не впрок заслуги, не в заслугу честь. Ладога готова поверить в навет, и если станет известно о незаконном магическом торге, непременно голоса послышатся: Наум это, он виноват!

Ах, Ладога, Ладога, коротка твоя память! Забыла, Ладога, как сама Наума звала, великие почести сулила… или отказом оскорбилась? О том, что не будет в стольном городе поддержки дивнинскому чародею, Упрям догадывался: иначе Светорад непременно намекнул бы. Уже одно то, как он опасался, что разговор через зеркала подслушан будет… Да и Велислав Радивоич не преминул бы утешить, будь он уверен, что Ладога не прислушается к оговору. Князю, конечно, неоткуда в полной мере знать, что делается в Совете Старцев, зато он хорошо представляет себе мысли великого князя ладожского и всея Словени. Раз не поспешил ободрить, значит, понимает: великий князь ради спокойствия земель отдаст Наума на съедение и бровью не поведет.

Нет, нельзя сейчас упырские слова о запретном торге повсюду разносить! Даже Велиславу говорить нельзя — коль он обязан будет сообщить в Ладогу, дело-то до всей Словени касаемо! Но что же тогда остается?

И что особенно противно, засела в голове мысль Невдогада: а ну как нарочно врагом через Маруха подброшены сведения, ради смуты и лишних подозрений? Ради того, чтобы, пока все о магии говорят, что-то еще сделать?

Но что?

Или…

Упрям, сам того не замечая, заставлял Ветерка идти все тише и тише. Вот и новое сомнение подкатило. Чем подтвердить-то записи? Упрям бросил на Невдогада полный отчаяния взор.

Как ни рассердил его последний вопрос княжны, без ее острого ума придется туго. Ведь это, наверное, важнее всего сейчас — крепко еще раз все обдумать и понять: кто же за кем стоит, кто кем верховодит? И что станет последней, главной целью главного врага?

Упрям заставил себя успокоиться. Без движения, над одними только картами посиживая, ничего нового не сведаешь, а без сведений загадки не решишь. Вообще же, глупая идея: таинственный Хозяин, чтобы таким способом подвести к южному направлению мысли, должен был хорошо знать, что упырь не выполнит задания. И, кроме того, твердо верить, что Упрям перехитрит чары и сумеет склонить Маруха к разговору. Невероятно! Не может враг так высоко ценить Упряма.

Враг. Пора называть вещи своими именами — это Бурезов. Верховодит он заговором, или сам является чьим-то орудием, сейчас неважно. Он — ближайший и опасный враг, он подослал убийц — орков, навей и того же Маруха…

Хм, вот еще странность: Марух, коли правдив его рассказ о странствии по Волге и Дону, провернул невероятно сложную работу, сманив на строгую Дивнинскую ярмарку больше двух десятков торговцев запретной магией. Нужно было уговорить их бросить привычные места и пути торга, не просто наобещать золотые горы, а заставить довериться, убедить в выгоде торга на ярмарке. У многих упырей сильная воля, но люди, которым легко что-то внушить, как правило, купцами не становятся. Нет, Марух работал головой! Потом он, как сам говорил, скучал в безделье — значит, берег его Бурезов. И вдруг задание: вломиться среди бела дня в охраняемую башню, найти княжну и укусить… глупо! Упыриный яд надолго способен уложить человека в постель, но излечить от него не так уж и сложно, любая знахарка осилит. Если только не это и было целью Бурезова…

Так, а Лоух? Приедет он, скажут ему, что княжна хворает — и полетит в Ромейское Угорье весть: мол, тянут со свадьбой славяне! Нет, цель, похоже, не такая уж и глупая. Бурезов старается усилить напряженность. Бегство Василисы могло бы сыграть ему на руку, но, скорее всего, было событием не слишком приятным. Тоже, конечно, отсрочит свадьбу, но только в том случае, если ответственной дочери князя не взбредет в голову вернуться в последний миг. И вот накануне какого-то «большого дела» он предпринимает шаги, чтобы отыскать Василису, надежно обезвредить ее и вместе с тем, при возможности, выслужиться перед Велиславом.

Но почему для такой несложной работы он посылает умного Маруха? Неувязочка.

Или ему уже некого посылать? Орк вроде бы последний остался, оборотень тоже готовится к «большому делу» (да и не по силам оборотню в одиночку в башни вламываться). Нави… их теперь лишний раз ни на шаг нельзя отпускать от становища.

Это опасные твари, и можно не сомневаться: Болеслав, узнав про них, немедля поднял Охранную дружину, наверняка еще и подкрепления просил — и князь, без сомнения, дал. И с самой ночи воины Тверди без лишнего шума прочесывают и город, и окрестности в поисках схрона. Лишний шаг навей — лишний след, а Болеслав хороший следопыт. Видимо, нужны сейчас нави Бурезову. А это тебе не орки чужеземные, которые здесь в полной власти чародея оказались, это нечисть местная, сильная, с ней просто так не свяжешься, а потом — просто так не отвяжешься. С ними у Бурезова, скорее всего, не разовый найм, а сотрудничество.

Хотя, помнится, Скорит говорил, будто все спешно решалось: мол, бросил кто-то клич в Мире Ночи, нави и откликнулись… Нет, покривил душой, буде таковую имеет, владыка Тухлого Городища. У него и повод был: наверняка нави в обмен на службу Бурезову выторговали себе поддержку в борьбе с упырями. А Скориту совсем не хотелось признавать, что его племени туго приходится — это означало бы попросить помощи. И прощай тогда надежда изменить Договор. По этой же причине он и предложение Бурезова отверг.

И пришлось тому остановиться на болотниках. Он наверняка намерен использовать их в своем «большом деле» — эх, примерно бы хоть догадаться, что это такое! И вполне возможно, Бурезову и впрямь больше некого посылать. Хорошо, коли так, — можно надеяться, что силы врага на исходе.

Итак, все вроде бы разумно. Марух выдал секреты врага случайно, и сказанное им — правда. Впрочем, не помешает, пожалуй, поговорить со Скоритом и — леший с ним! — помощи попросить. Хотя бы самой малой: пусть он, владыка упырей, расспросит Маруха по всей строгости и наверняка вызнает, не лгал ли тот.

Если только… если Бурезов не убьет Маруха. Подчиненный упырь «зело опасен», а если он еще так много знает…

Упрям до боли стиснул зубы.

Почти наверняка Марух обречен! Бурезов на пороге «большого дела» не остановится ни перед чем, и лишний раз рисковать не станет. В сущности, нельзя исключать, что в башню — днем! — он был послан с тем расчетом, что, либо Василису отравит, либо сгинет на клинках стражи. А, учитывая неумолимость подчиненного упыря — сделает, скорее всего, и то и другое.

— Ты о чем-то думаешь, а мне не говоришь, — тихо заметил Невдогад, глядя в сторону. — Не доверяешь больше? Из-за одного слова, за которое уже и извинения получил?

— Просто некогда говорить — вон, подъезжаем уж.

— Упрям, ты должен рассказать отцу все без утайки или я сделаю это.

— Не надо. Обожди немного…

— На что ты надеешься? Один! Упрям, отец поверит в невиновность Наума и поможет. Ну подумай сам: отказываешься от помощи самого князя!

— Все понимаю. И, тем не менее, прошу: молчи.

Невдогад отвернулся, но не выдержал, ухватил Упряма за плечо.

— Да не смогу я молчать! Это долг мой — все отцу поведать. Слишком многое зависит от нас, слишком велика опасность, — жарко зашептал он. — Отец должен знать! Прости, Упрям. Прости…

И, не дождавшись ответа. Невдогад ударил пятками бока мерина, обогнал дружинника и скрылся за поворотом.

— Эй, малый, ты куда? — попытался окликнуть его стражник.

— Так надо! — крикнул Упрям. — Пускай скачет,

За поворотом открылась изгородь, охватывавшая ярмарку перед Южными воротами. Навстречу скакали Карась и Неяда. Одни. Упрям подался навстречу:

— Где?..

— Нет ее! — ответил Карась. — Палатка стоит, а самой нет нигде.

— Пришлось нам подзадержаться, — добавил Неяда. — Людей вокруг поспрошали.

— И что люди говорят?

— Говорят, малый, будто собрала она ни с того ни с сего узелок и ушла в город, а дальше ее никто не примечал. Мы нашим в воротах шепнули, они передадут: Сайгулу искать будут все болеславичи. Верно ли сделали?

Упрям кивнул:

— Верно. Хорошо бы еще поставить пару человек приглядывать — кто еще будет, кроме нас, гадалку спрашивать.

— Обижаешь, отрок, — хмыкнул Карась. — Ты не боись, мы свое ремесло знаем, обо всем как надо позаботились.

— Хорошо. Молодцы, ребята! — похвалил Упрям, на миг почувствовав себя — точь-в-точь как в юных мечтах своих — прославленным воеводой, во главе лучшего полка стоящим. И подумал, что, пожалуй, ничто существенное не отделяет его от подзатыльника. Подумать только: отрок безусый взялся воинов Охранной дружины хвалить! Они, правда, тоже не все еще бородами обзавелись, но Болеслав абы кого к себе под хоругвь не брал. Не только Дивный, вся Твердь знает: коли человек в Охранной дружине службу несет, то уже можно судить, что молодец. — Возвращайтесь в башню. Ласу, может статься, лишние руки нужны.

Обогнув ярмарку, он въехал в город через Восточные ворота, где поспокойнее.

На душе кошки скребли.

Проходя по кремлю, Упрям поразился царившей в нем настороженной тишине. Вчера тут ровно улей растревожили, а сегодня — тот же улей приморили. Слуги не бегали — скользили по стеночкам, бояре не являлись — смутно маячили по углам. Вчера, должно быть, все торопились обсудить условия союза с Вендией, а кто не был посвящен, пытались дознаться, что происходит. Сегодня же (Упрям понимал, что догадка его надуманна, но не мог избавиться от этого ощущения) обитатели кремля будто опасались разговаривать друг с другом, дабы не выболтать ненароком некую — невесть, как и расползавшуюся — тайну.

Ну, ясное дело, пропажу княжны не скроешь.

Невдогад, наверное, уже здесь. Подыскал укромною светелочку и переоделся в подобающий наряд, в единый миг, превратившись красною девицею…

Упрям чуть не споткнулся на ровном месте. Пропасть! Как можно было забыть?! Ох, не зря, не зря Наум попрекал веника растяпистостью — как ни старайся он, обязательно что-нибудь упустит. Это как судьба такая особая… Но и Невдогад, то есть Василиса, то есть… да оба хороши! — тоже ведь не вспомнили.

Заветные слова, служившие ключом к обратному перевоплощению, Упрям записал на кусочке бересты, еще когда первый раз готовил зелье. Разборчиво записал, без титлов. Положил на столе. После того как пообещал передать Невдогаду, отвлекся на Буяна — и хорошо хоть перед самым отправлением в кремль сообразил, что так и оставил бесценную грамотку наверху. Марух ворвался в тот миг, когда ученик чародея, положив заветные слова в поясной кошель перебирал записи, касавшиеся кузнечных чар. Само собой потом ему было не до того, но ведь и княжне следовало бы помнить. То ли запереживалась она, то ли растяпистостью заразиться можно, как поветрием.

И сидит теперь Невдогад в своем закутке перед зеркалом, бессильно мнет в руках ненужную поневу и мечтает добраться до Упряма. Может, даже сечку точит. То хорошо, что не торопится к отцу-батюшке…

Упрям понимал, что мысли его нехорошие и радость недобрая, однако вдруг понял, что вполне удовлетворен. Наступит время — он сам расскажет князю все, о чем тот будет спрашивать. Но не сейчас, не сейчас!

Велислав Радивоич, когда доложили ему о прибытии «чародейского отрока», решительно отослал трех-четырех бояр, с которыми сидел в небольшой светлице за Думной палатой, и встретил Упряма словами сердитыми:

— Проще смерти дождаться, чем тебя.

— Прости, князь-батюшка, много чего произошло. Здрав буди.

— И тебе поздорову. Садись. Вперворяд — разыскал ли Василисушку?

— Разыскал. Правда, представить пред ясны очи твои не могу, но будь спокоен, она жива и здорова. Скоро, думаю, сама объявится и сама тебе все расскажет.

— Но ты ее видел? Говорил с ней? — подался вперед князь.

— Да, — не стал увиливать Упрям, — Но больше ни слова не скажу. Хочешь — осерчай, но я… я Василисе слово дал. Она вернется и сама расскажет.

Велислав был недоволен ответом. Однако безмятежное лицо Упряма в этот миг настолько полно соответствовало его имени, что князь решил отложить выяснение обстоятельств на потом.

— Тут еще вот какое дело, — воспользовавшись молчанием князя, продолжил Упрям. — Сейчас она в безопасности, а когда вернется, нужна ей будет охрана хорошая. Враги засылали да нее упыря — не чтобы убить, но отравить. Я так мыслю: хотят свадьбу отодвинуть, чтобы с вендами нас поссорить.

Не вдаваясь с подробности, он изложил князю основные события. Появление упыря Маруха, которого «обманул», ведая одну тайну волшебную; известие о Сайгулё, которую и надо разыскать, потому что она врага в лицо знать должна и скрывается, опасаясь мести его; находка бургундских денег. И связанные с этим соображения (их Упрям приписал себе, нимало не стесняясь; воистину правы те, кто говорит, что капля неправды влечет за собой поток лжи). В этом месте князь прервал его, кликнув прислугу:

— Немедля боярина Непряда ко мне, пусть поспешит.

Поведал Упрям и о «большом деле», которое враг задумал. Сам он отлично понимал, как ничтожно малы все сведения, однако Велиславу и это показалось достойным похвалы:

— Добрый работник ты, едва ли и сам Наум лучше бы справился за столько-то времени. За дочь сержусь, но, тако ж и быть, не слишком. Жива, здорова, скоро дома будет — и хвала небесам. Мысли твои с моими во многом сходны, но одно так и остается неясным: кто же верховодит всем воровством?

— Есть у меня подозрения, князь-батюшка, — осторожно начал Упрям. — Может, и не заводила он, но что высоко стоит среди врагов — это точно.

— Ну, кто же?

— Посуди сам: чтобы навести полчища врагов, продумать покушения и на Наума, и на Василису, должен в заговоре быть кто-то местный; да в кремль вхожий. И он же — маг, чародей, чтобы с нечистью управляться. А чародеев в Дивном только два…

Князь поднял руку, останавливая Упряма:

— Так и знал, что ты на него укажешь. Выслушай внимательно. Я знаю, что Наум и Бурезов друг на друга всегда косо смотрели. Что и ты его недолюбливаешь, тоже понятно. Только этого мало для обвинения. Бурезов ни в чем дурном, за все годы замечен не был, Ладога в Дивный абы кого не пошлет. В Чародейском Совете Бурезов на хорошем счету, за него многие там поручатся. А вот за Наума уже немногие. И я тебе честно скажу — не знаю, что мне думать. Ведь Наум так и не появился в Совете. А положение наше все хуже становится.

— Князь-батюшка, Велислав Радивоич… — Упрям не выдержал, вскочил на ноги, — Неужели и ты?..

— А что я, по-твоему, думать должен?! — вскричал вдруг князь, хлопая ладонью по столу. — Что мне остается-то? Это у тебя сомнений нет и быть не может, и я могу понять почему. А ты на себя со стороны посмотри, отрок безусый, и возьми на ум, как легко без сомнений живется! И подумай, каково мне. Из Ладоги только и дергают: где Наум, что он там себе думает? Война грядет, а он носа не кажет…

Отчаянная речь правителя была прервана звонким петушиным криком, раздавшимся прямо под крышей. Князь вздрогнул — и не постеснялся этого.

— Вот, опять, — сказал он, запуская руку за пазуху. — Выйди-ка… а впрочем, нет, для чего, останься. Послушай, как Ладога с удельного князя, ровно с мальчонки беспортошного, за Наума спрашивать будет.

И Упрям увидел, как вынул Велислав Радивоич на свет малое круглое зеркальце в резной костяной оправе, украшенное сверху расправившим крылья петухом. Князь тронул пышный гребешок и приготовился слушать и отвечать.

Здорово! Так вот почему славянские князья единством не уступают чародеям из Совета, вот почему столь сплоченны они пред лицом других государств! Сами же Старцы Разумные и снабдили их надежным орудием. Своей собственной властью поступились, но правителей поддержали. В каком еще народе маги на такое способны? На мгновение Упрям испытал прилив гордости за отечество, но потом сурово напомнил себе, что именно сейчас то же отечество готово растоптать одного из лучших сынов своих, и опечалился.

Между тем, по лицу князя судя, собеседник в зерцале обнаружился нежданный и не вполне желательный.

— Здравствуй опять. Что-то новое?

Вид у Велислава был такой, будто он уксусу хлебнул.

Последовавший из зерцала ответ Упрям не уловил. Князь нахмурился:

— Да сколько можно? Извини, друг, но у меня и другие дела есть, кроме как тебя поучать. Призови своего чародея, пусть он, наконец, расскажет тебе, как с «петушком» управиться! Что ты опять напутал?

Упрям прислушался и разобрал:

— Я все как надо делаю, строго по свитку! Наверное, с зерцалом что-то не так.

— А кого хоть вызываешь-то? — устало спросил князь. И. услышав ответ, вскричал: — Что? Ладожского? Святое Небо, так ведь его зовут Владислав! Меня — Ве-ли-слав, а его — Вла-ди-слав. Ну откуда я знаю, может, у тебя сегодня зуб со свистом, может, ты зевнул, когда вызов делал… Ну, давай.

Спрятав зерцало за пазуху, Велислав Радивоич пояснил:

— Древлянский князь. Давно по «петушку» не разговаривал, подзабыл, как с ним управляться. Четвертый раз за сегодня по ошибке на меня попадает.

Упрям понимающе кивнул. Поскепа Тихий славился… нет, отнюдь не глупостью, но нерасторопностью и склонностью к лени. Сами древляне называли своего владыку «князь Поспатеньки», и это было известно всем «от Белого до Черного, от Балтийского до Каспийского».

— А из Ладоги сегодня вызов за вызовом. — Велислав Мрачно побарабанил пальцами по столу, решаясь. — В общем, Думаю, следует тебе знать. Совет Старцев отправляет к нам Светорада и с ним трех лучших чародеев. Они отправляются тайными тропами и прибудут завтра к полудню.

— И для чего же они идут? — негромко спросил Упрям.

Ответ оказался еще хуже, чем он ожидал:

— Для того, чтобы найти и повязать Наума. И еще — чтобы отправить в Ромейское Угорье наших воинов.

Ученик чародея почувствовал, как потеют ладони. Наум Порочен. Война… вот о чем говорил князь, а он и внимания не обратил. И не грядет — уже грянула. Теперь никто не усомнится, что Наум предатель, одно его отсутствие в такой час убедит всех.

— Сегодня весть пришла, — продолжал Велислав. — Баклу-бей резко продвинулся в глубь Вендии, бесчинствует лютует. Валахи и майнготты успели выслать отряды, но те соединиться не смогли и, рассеянные, вынуждены теперь отступать. Дулебская доля разбита, наши угорцы спаслись тем, что отошли для соединения с частью местных войск. Крепичская доля по земле идет, ей нужно еще несколько дней, чтобы до границ добраться. Бургунды обещают свою рать послать тайными тропами, но еще не собрали ее. Вязань в помощи отказала, у них с бургундами счеты, как и со всеми прочими ромейскими царствами. Венды теперь требуют подмоги от славян. Великий князь Владислав не может отказать. Сил Чародейского Совета хватит, чтобы направить тайными тропами ладожскую рать. И нашу, твердичскую. Будет в соборном войске славянском всего две дольные дружины — три, коли угорцы устоят, четыре, коли и крепичи не опоздают. Остальным не поспеть.

Никак не поспеть, Упрям понимал это. Тайные тропы непросты, не всякий чародей сам по ним пройдет, а уж других вести, да еще целую дольную дружину… Тут сил одного чародея заведомо мало; для твердичской доли четверых отрядили, и это со Светорадом, который в подобной волшбе сильнейшим почитается. Он да Наум, остальные в ведании тайных троп не столь умелы. Вот еще что про Наума скажут: не отвернись он от Словени в трудный час, глядишь, удалось бы еще одну дольную дружину перебросить, ледянскую или древлянскую, например. А так весь остальной Совет, более двадцати могучих Старцев, только ладожан поведет.

— Сам видишь, отрок, как все повернулось, — вздохнул князь. — По сердцу мне был Наум, да и ты тоже, но сейчас спрошу беспристрастно. И знай: коли солжешь мне — увижу, услышу. И в поруб тебя брошу, а завтра пускай Светорад разбирается, казнить тебя или миловать. Отвечай: всю ли правду поведал ты мне минувшей ночью?

— Нет, — признался Упрям. — Но почти не лгал. Только одно утаил: не ведаю, что с Наумом стряслось. Когда вернулся из города, его уже не было. Пять трупов лежали во дворе и в башне, один орк, как теперь знаю, скрылся, а последний еще искал чародея. Набросился на меня, пытал, где Наум. Я его зарезал. И это все, что мне известно, — нападавшие до него не добрались. Куда скрылся — не знаю, как искать — ума не приложу. Жив ли вообще…

— И трупов нет, — задумчиво проговорил князь, — Нападения на башню меня убеждают, но поверит ли Светорад? Он в дружбе с Наумом, я знаю, однако родине служит на совесть, и дружба для него в таких делах ничего не изменит.

— Да не предатель Наум! — вскричал, не удержавшись, Упрям.

Взор князя на миг сделался каким-то отсутствующим.

— Почему ты веришь ему? — тихо спросил он.

Ученик чародея ответил не сразу, сперва трижды глубоко вдохнул и выдохнул.

— Извини, князь-батюшка, не стану я тебе этого говорить. Чтобы ответить, придется почти всю мою жизнь рассказать — ровно столько, сколько знаю Наума. Я ему верю. И все.

— Тогда второй мой вопрос, — глаза Велислава сверкнули острыми льдинками. — Лгал ли ты мне и моим людям?

— Да, — кивнул Упрям. — Ошуйнику Болеславу не сказал про нападение. От тебя скрыл… а впрочем, нет, тогда я этого еще не знал. Уже после скрывал кое-что насчет Василисы от дружинников Ласа, тобою посланных. И сейчас скрываю — уже от тебя, но это то самое, о чем я говорил: княжну ты скоро встретишь, и она тебе все поведает. Может, через час, может, сразу, как только выйду от тебя, она уже здесь будет.

Теперь в его словах не было ни капли лжи, одна только единственная недоговоренность — однако уж здесь он решил молчать до последнего. Признание упыря Маруха… раз князь колеблется, нужно самому придумать, как им воспользоваться.

— Вижу, что правдив, — не мог не признать Велислав. — Хорошо, с порубом ты разминулся. Но помни: замечу за тобой обман — все иначе повернется.

«Странно, ведь сам говорил, что Науму верит, а меня подозревает, — подумалось Упряму. — Уж не Бурезов ли ему что в уши надул?»

— Для того ли звал меня, князь-батюшка? — осведомился ученик чародея несколько более холодно, чем собирался.