Когда кузнец назвал окончательную цену своих титанических трудов, торговаться начали все без исключения. Длинный Лук, дотоле важно кивавший и поддакивавший, собрался чуть подождать и проявить истинно королевскую щедрость, но тут к нему протолкался взволнованный Мартин, вывел его из толпы и повел к ручью, невнятно бормоча что-то о крайне загадочном мертвеце. Длинный Лук мыслями был еще в кузнях и подвоха не заподозрил. Отсутствие обещанного трупа тоже не навело вождя Зеленой Вольницы на тревожные мысли.
— Проклятье, да что в нем такого особенного, что я непременно должен его видеть?
— Долго рассказывать, — мурлыкнул Мартин и отступил на пару шагов.
Вот теперь, увидев, как еще шестеро крепких, вооруженных мужчин ничего не собираются искать, а вместо этого выстраиваются вокруг него ровным кольцом, он понял наконец, куда угодил.
Быстро оглядевшись, Длинный Лук убедился, что от околицы, где располагались кузни, Мартин увел его достаточно далеко, чтобы не были слышны крики. Да и кто там сейчас что-то услышит — галдеж как на базаре… Густые заросли надежно закрывали этот уголок со всех сторон, по ту сторону ручья, за полосой ивняка, шумел лес. Длинный Лук осознал, что его жизнь висит на тончайшем волоске. Однако страха почему-то не было, и это ему понравилось. Наглая ухмылка Мартина вызвала прилив бешенства, которое придало сил. Не показывая эмоций, Длинный Лук осведомился ледяным тоном:
— Чего ты хочешь достичь?
— Я хочу остановить это безумие, — ответил мятежник, державший руку на мече. — Я пощажу тебя, если ты немедленно объявишь о роспуске армии и… о передаче власти над Зеленой Вольницей мне. Если откажешься или попробуешь обмануть, мои люди прикончат тебя немедленно. Что же ты молчишь? Как всегда, перетрусил? Ну же, говори!
— Мне интересно, чего ты хочешь больше: мира или власти? — спросил Длинный Лук, как будто блуждая равнодушным взглядом по зарослям, а на самом деле оценивая силы противника. Луки были только у двоих, в зашнурованных налучьях, да и то, наверное, по случаю — ясно ведь, что они не собирались устраивать с вождем перестрелку. Боевые топоры и мечи угрожающе сверкали на солнце. Если бы удалось прорваться из окружения под защиту леса… За спиной некоронованного короля висело его излюбленное оружие, размерами лишь слегка уступавшее тому, что исчезло вместе с предателем Цезарем. Налучье он в сухую погоду никогда не зашнуровывал. А в детстве был одним из лучших игроков в прятки.
— Тебе-то зачем это знать?
— Не отвечаешь… Сам-то знаешь это или просто отговариваешься, чтобы не сознаться? — «Так… Они, конечно, ожидают, что если я буду прорываться, то к Веселой Лошади… Надо чуть повернуться в ту сторону, пусть так и думают…» — Видишь ли, лично я точно знаю, чего хочу. И никому не позволю становиться между мной и моей целью. А ты, мерзавец, даже не можешь…
Не договаривая, Длинный Лук выхватил из-за пояса два ножа и метнул их. К сожалению, Мартин, слишком хорошо помнивший судьбу Волчьего Клыка, ожидал чего-то подобного и успел пригнуться. Зато боец слева от него упал, держась за торчащую из горла рукоять. На ходу вытаскивая меч, Длинный Лук бросился вперед, сбил плечом не успевшего обнажить оружие Мартина и, в два прыжка перемахнув через ручей, вломился в заросли ивняка на другом берегу. Мартин и пятеро его приспешников мчались в нескольких ярдах за спиной. Предводитель заговорщиков орал:
— Не дайте ему уйти в деревню!
Необходимость растянуться какой бы то ни было цепью, чтобы Длинный Лук, бежавший в другую сторону от Веселой Лошади, не вильнул куда-нибудь вбок, заставила преследователей слегка сбавить скорость. Разрыв увеличился до десятка ярдов. Брошенный кем-то топор едва не размозжил череп Длинного Лука, однако в его голове вдруг вспыхнул безмолвный приказ: пригнись! Оружие пролетело над макушкой.
Вправо! Повинуясь тому же беззвучному, хотя и смутно знакомому голосу, Длинный Лук резко повернул. Круша поросль, наперерез ему мчались два воина. Один из них, неожиданно споткнувшись, упал, а другой со всего разгона обрушился на молодого вождя Вольницы, со свистом опуская меч… на пустое место. Более ловкий, Длинный Лук уклонился от атаки, подставив под живот нападающего лезвие своего клинка. Воин пробежал еще несколько шагов и рухнул. Длинный Лук на него уже не смотрел, метнулся ко второму и, едва тот поднялся на ноги, рассек ему горло. Кровь широким потоком хлынула на зелень листвы и трав.
— Сюда! — Крик прозвучал совсем рядом, но, когда из-за деревьев выскочили люди Мартина, Длинный Лук уже успел скрыться в высокой поросли, окружившей подножие старого дуба.
— Будь он проклят, на его счету уже трое! — прорычал Мартин. — Ищите, он где-то здесь!
Двое вновь ушли в чащу, уже просто быстрым шагом, сам Мартин и один из лучников немного задержались, и тут предводитель мятежников обратил внимание на дубовый молодняк.
— Смотри по сторонам, — шепнул он своему товарищу и, держа меч наготове, шагнул к дубу.
Длинный Лук между тем не дремал. За несколько выпавших ему спокойных секунд он, глотая возбужденное гонкой дыхание, положил меч на землю, вынул лук, две стрелы и, стараясь не шуметь, натянул тетиву. Мартин шебаршился всего в десяти шагах поблизости, но вожак Вольницы уже уверовал в свою победу. Неведомая сила вливала в него чистый боевой азарт. Держа лук горизонтально, он наложил стрелу и, почти не целясь, выпустил ее в лицо маячившего сквозь просветы в поросли лучника. Тот упал без крика. Ошеломленный Мартин, которому чутье подсказало обернуться и увидеть это, инстинктивно пригнулся и этим спас свою жизнь — вторая стрела просвистела совсем рядом.
Проклятье, с луком этот дьявол и вправду хорош!
Быстро оценив расстановку сил, Мартин пополз в сторону. Сейчас бы крикнуть, пошуметь — парни же совсем близко, прибегут… только к этому времени их вдохновитель будет изрядно напоминать ежа. Наверняка второй раз Длинный Лук не промахнется, даже по звуку. Оставалось надеяться, что второй лучник услышит щелчок тетивы.
Поросль дубняка достигала в иных местах человеческой груди, так что у Мартина оставался шанс улизнуть незамеченным. А что делать дальше — его сейчас не волновало. Ни в малейшей степени.
Длинный Лук не стал отвлекаться на преследование заговорщика. Хоть он и не видел из своего укрытия, но был уверен, сам не зная почему, что остальные все еще находятся слишком близко. Вложив меч в ножны и натянув оружие для нового выстрела, он стал осторожно пробираться в том направлении, куда, по необъяснимой убежденности, удалился второй вражеский лучник. За Мартина он был спокоен, твердо зная, что сейчас тот в драку не полезет.
Однако первым он обнаружил воина без лука, кабаноподобного верзилу, который с упорством, достойным упомянутого животного, осматривал орешник, оставляя за собой настоящую просеку. Длинный Лук не стал поддаваться первому искушению немедленно пристрелить его и очень быстро засек второго лучника, мелькнувшего меж деревьев чуть в отдалении. Вожак Вольницы замер, выбирая момент. Сначала нужно снять лучника, а потом уже расстрелять и громилу, однако тот вот-вот выйдет из орешника, а лучник сейчас заслонен несколькими стволами…
Таиться было нелегко. Азарт веселил кровь не хуже крепкого эля, хотелось нападать, атаковать, сминать врага натиском с устрашающим хохотом и зверским выражением лица…
Мартина он уже не брал в расчет, по крайней мере на данный момент, когда трижды проклятому заговорщику полагалось удирать без оглядки куда подальше. Однако Мартин почему-то поступил иначе.
Он возник откуда-то слева, крича:
— Он здесь! Осторожно!
Стрела дернулась было в ту сторону, но Длинный Лук сдержался. Ближе всех к нему был верзила. Посмотрев в указанном направлении, тот разглядел противника и ринулся к нему, отводя меч для колющего удара и одновременно пригибаясь. Стрела остановила его уже в прыжке, и он упал наземь в двух шагах от цели. Длинный Лук выпрямился в полный рост, так ему было удобнее доставать новую стрелу. Ну уж эта-то — Мартину!.. Нет, лучник рядом. Сейчас выйдет или хотя бы высунет голову, чтобы осмотреться. До него шагов сорок — сорок пять не расстояние.
Лучник возник из-за ствола с уже натянутым оружием, зная, где отыскивать фигуру вождя. Но и тот был готов, так что о поединке на равных и речи не шло. Целился и стрелял некоронованный король быстрее, чем лучшие его стрелки думали об этом. Стрела противника, упавшего с пронзенным горлом, ушла в небо.
И снова непонятный импульс спас Длинного Лука: повинуясь ему, он чудом увернулся от метко брошенного ножа. На миг их с Мартином глаза встретились. Во взоре соперника Мартин увидел пугающий призрак холодной, мертвой пустыни…
— Нет! — севшим голосом взвизгнул он, и упал в поросль, и пополз, позмеился куда-то прочь. Отчаянная решимость его, уже дважды едва не стоившая Длинному Луку жизни, исчезла окончательно, сменившись беспросветной паникой. Он полз, а потом побежал, пригнувшись. Молодые, упругие побеги хлестали его по лицу, непослушные ноги едва поспевали за рвущимся к спасению сердцем, которое готово было выскочить из горла и лететь вперед — куда угодно, лишь бы подальше от полоумного салаги, на поверку оказавшегося сущим демоном…
Никогда в жизни Мартин еще не бежал так быстро, да еще согнувшись буквально в три погибели, чтобы не возвышаться над травой.
Да благословит Господь рост всех трав в этом мире!
Но Длинный Лук все равно бежал быстрее.
Несмотря на то что предводитель заговорщиков действительно сумел скрыться от его зорких глаз, он уверенно преследовал врага. Сам не зная как — то ли по звукам, то ли по запаху или вообще по какому-то неведомому чутью, превосходящему даже чутье лесных хищников. Да он и не задумывался над этим. Он гнал жертву, целиком отдавшись упоению охоты.
Очень скоро все уловки следопыта стали не нужны — Мартин выдавал себя всеми возможными способами. Еще немного — и стал виден. Но Длинный Лук не спешил стрелять. Он издал крик, наполнивший Мартина слепым ужасом.
К ручью они выскочили одновременно, шагов на сто ниже по течению намеченного места убийства. Длинный Лук, державшийся сбоку и медленно шедший на обгон, удачно выгнал Мартина на открытое место.
Здесь заговорщик окончательно запутался в ногах и упал, ткнувшись лицом в золото песчаной косы. Перевернувшись на спину, он увидел веселое лицо Длинного Лука и небольшую полоску железного цвета, в которой не сразу узнал стрелу, нацеленную ему в переносицу. Это была охотничья стрела с широкой режущей кромкой. Переносица болезненно заныла.
— Встань, — потребовал победитель.
Мартин встал. Растрепанный, запыхавшийся, извозившийся в песке, он выглядел жалко, но Длинный Лук понимал, что с этим мерзавцем надо держать ухо востро — загнанный в угол, он способен на все. Однако поглумиться хотелось.
— Ну ты собираешься отвечать, быдло?
— Н-на что?
— На мой вопрос, идиот. Чего ты хочешь?
Мартин сглотнул ставшую вязкой слюну, пытаясь сообразить, почему он еще жив и как это можно использовать.
— Я… хочу жить, господин. Извините. — Он развел руками и выдавил из себя смешок.
Длинный Лук удивленно изогнул брови.
— Неплохо, — сказал он. — Ты напускаешь на меня шестерых молодцов, а потом говоришь: извини! Объяснись-ка.
— Я сомневался в тебе, господин. Не верил в твои силы…
— Кстати, с чего это ты мне тыкаешь, мразь? И почему ты, подлец, встал на ноги, а не на колени?
— О, простите меня, господин. Так вот, я хотел сказать, что все это было испытанием. Я увидел готовящееся неповиновение и понял, что должен использовать шанс. Я подговорил мятежников устроить покушение… Если бы они убили вас, то, согласитесь, это бы доказало правоту тех, кто говорит, что вы неспособны управлять войском. Таких людей немного, но они есть, я точно знаю…
Мартин выдержал паузу, дожидаясь, когда Длинный Лук спросит имена этих редкостных мерзавцев — тогда можно будет и поторговаться! Но реакции не последовало.
— Однако вы блестяще доказали, что…
— Кто ты такой? — прервал его Длинный Лук.
— Я? Ваш преданный слуга, ваше величество! Ваш верный…
— Ты червь. Раб.
— Конечно. Но я верный и надежный раб. Ведь я сделал все это ради вас, господин, только ради вас.
Ему показалось, что Длинный Лук слушает его внимательно и вдумчиво, поэтому осмелился придать голосу больше твердости и даже поставил одну ногу на песок и облокотился о колено. С одной стороны, это придавало его позе некоторую уверенность, почти вольность, с другой — мало ли, для прыжка гораздо удобнее…
— Посмотрите сами, ваше величество, — вещал он. — До сих пор ваша сила не находила достойного применения. Кое-кто, кстати, я лично слышал, сомневается, что вы добыли золото в бою. Ибо никто еще не видел вас в деле! Народ восхищен предстоящим походом, однако нельзя, положившись на это, оставить за спиной семена измены. Вот мы и придумали это испытание… — «Черт, какие еще „мы“, я ведь только что ляпнул, будто был один…» — Я говорю «мы», потому что идея возникла не у меня одного. Просто никто больше не решился претворить ее в жизнь. Дело в том, что… не знаю, как и сказать… Не обижайтесь на них, господии… — «Величество» звучит лучше… Череп неслучайно, поди, сует это «величество» к месту и не к месту…» — Но они… не поверили в ваш ум. Никто из нас не подвергал сомнению ваше боевое искусство, все мы знали, что вы легко одолеете негодяев! Но другие не были уверены, что после расправы над подлыми мерзавцами, посмевшими противостоять вам, вы прислушаетесь к нашим словам и прозреете истинный смысл происшедшего!
Теперь Мартин говорил уже не столь подобострастно, сколь пылко, прикидывая в то же время, как можно ненавязчиво выпрямиться, чтобы по меньшей мере не говорить снизу вверх. Вообще-то он никогда не был хорошим говоруном и сейчас жалел, что рядом нет Черепа — тот, если не убедил бы Длинного Лука, хоть сумел бы уболтать его до потери пульса. Однако стрела, неотрывно следящая за его переносицей, оказалась ключом, отомкнувшим запоры на скрытом доселе таланте оратора.
— Так и получилось, что я остался один, не потерявший веру в вашу мудрость, ваше величество. Тяжела участь одиночки. Что мне было делать? Оставленный всеми товарищами, брошенный на произвол судьбы, что еще я мог сделать, чтобы спасти вашу репутацию, чтобы отвести от вас насмешки и сомнения? Что еще оставалось мне?
Он снова выдержал паузу, на сей раз такую артистичную, что она сделала бы честь и самому Черепу, — надо было определить, как воспринял повелитель всю ту ахинею, что он наплел. И только тут заметил, что губы Длинного Лука едва заметно шевелятся.
На самом деле некоронованный король давно уже слушал Мартина вполуха. Гораздо больше его занимал неслышный, беззвучный разговор с юной ведьмой, которая теперь, не опасаясь отвлечь Длинного Лука от драки, начала говорить «в полную силу» мысленного голоса — до сих пор она ограничивалась только спасавшими Лука «подсказками».
«Как ты это делаешь? — удивлялся вожак Вольницы. — Слов почти нет, а я понимаю все, что ты хочешь сказать!»
«Зато я не понимаю тебя! Что тебе нужно от этой твари? Сколько еще ты хочешь потратить времени на его бред?»
«Я хочу унизить его. Напугать и заставить повеситься на собственном поясном ремне. Слышала, он говорил о преданности? Вот сейчас я его преданность и проверю».
Мысль о предателе, болтающемся в петле на суку, была почти такой же сладкой и манящей, как раньше — мысли о золоте, из-за которых он повздорил с Истер над кладом. Только Длинный Лук не замечал сходства, зато Истер видела его хорошо.
«Не отдавайся мелочам, у нас есть дела поважнее».
«Мелочам? Этот подонок предал меня, хотел убить, а теперь врет мне в глаза не краснея! Я имею право отомстить. В конце концов, я просто хочу повеселиться после неприятных моментов, которые пережил из-за него».
«Ах, дорогой, разве этот человек враг тебе?»
«Разве нет?»
«Он слишком мелок, чтобы быть врагом, достойным тебя. Просто грязь, пыль на твоих сапогах, которую даже не нужно отряхивать — ветер сдует».
«Кто же, по-твоему, будет стоящим врагом?»
«Паяц, который увел Изабеллу. Граф Томас Рэдхэнд. Не беспокойся, найдутся!»
И вдруг вместо слов и ясных мыслей в голову Длинного Лука ворвался по-звериному туманный, неопределенный сигнал опасности. Истер и сама не знала, откуда пришло это чувство, но позволила природному инстинкту ведьмы поднять тревогу. Длинный Лук вздрогнул, напрягся — и вовремя! Он разглядел на лице Мартина еще не решимость, но уже идею: сейчас, когда напыщенный вожак ушел в себя, уйти от прицела, броситься на него и вогнать нож в живот…
В следующий миг Мартин, заметив, как изменился взгляд Длинного Лука, передумал сопротивляться и попытался склонить голову пониже, чтобы не выдать себя, но было уже поздно.
— Посмотри на меня, — тихо и отчетливо потребовал Длинный Лук.
Переносица, едва обласканная покоем, снова нестерпимо заныла от предчувствия. И не зря. Молниеносный удар дикой боли между глаз ослепил его и выбросил в небытие.
Истер прочитала закрывающее заклинание и позволила себе разлепить веки. Обмен мыслями, тем более с человеком, не имеющим никаких магических талантов, отнимал прорву сил. Однако она не чувствовала себя в убытке. Хорошо то, что хорошо кончается, а неожиданная передряга завершилась на славу. Недоверчивые теперь трижды подумают, прежде чем проявлять недовольство, но главное — Длинный Лук преодолел еще одно искушение, на сей раз — искушение мелочностью. Это радовало. Если так пойдет дальше, того и гляди, на него можно будет положиться.
Истер легла на траву под раскидистым деревом, потянулась, словно кошка на солнце, и задремала. Ей обязательно требовался отдых, потому что впереди, и очень скоро, ждали события куда более серьезные. Юной ведьме снились чарующие пейзажи Драконовых земель, в дивных, исполненных неземной, первобытной страсти видениях она бродила там, чувствуя себя богиней.
Глава 13
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Ночь прошла спокойно, дозорные не заметили ни малейшего движения в окрестностях замка, о чем капитан стражи и доложил еще затемно. Сэр Томас выслушал его, молча кивнул и, оставшись наедине с призраком, сказал:
— Пора.
На восточном небосклоне нежно алела заря, когда четверо путников встретились во дворе перед донжоном. Конюхи привели оседланных лошадей. Когда были навьючены припасы, сэр Томас подозвал к себе всех четверых.
— Не буду долго говорить, вы уже знаете достаточно, что от вас требуется. Помните только, что во всех вас я верю как в самого себя. Помните, что дело, на которое вы идете, трудное и опасное, но не труднее и опаснее, чем сама жизнь. Да благословит вас Господь, как благословляю я. Идите с Богом и возвращайтесь на крыльях победы.
Спутники Джона низко поклонились графу, и молодой Рэдхэнд поспешил последовать их примеру. Сэр Томас очень изменился со вчерашнего дня — трудно было поверить в его вспыльчивость, глядя в спокойные и мудрые глаза. Может, это призрак? Утренний полусвет еще не позволял сказать наверняка, и все-таки Джон понял, что это не так. Ведь сейчас было время сэра Томаса живого, и едва ли человек, всего в жизни добившийся сам, способен отсиживаться в стороне, когда решается его судьба. Джон вдруг осознал, что неплохо понимает этого человека, все его скрытые тревоги и трепетные надежды.
— Мы не подведем, — сказал он, ставя ногу в стремя. — Все будет сделано как надо, сэр.
С первыми лучами солнца каменные стены гулко отразили крики часовых:
— Открыть ворота!
Загрохотали цепи, и вот четверка всадников покинула замок, пересекла открытое пространство и скрылась за деревьями в направлении Драконовой горы.
Призрак, до поры до времени не делавший свое присутствие достоянием гласности, наблюдал за ними из окна башни, и долго еще его взгляд неотрывно сопровождал движение маленького отряда, невидимое простому человеческому глазу. Через полчаса сэр Томас, отдав необходимые распоряжения и лично присмотрев за началом работ, вошел в комнату и сел в кресло.
— Все как ты рассказывал, — произнес он. — Чинно и спокойно, ни слова лишнего. Честно признаться, не ожидал от него.
— Никак не научишься мне верить? — улыбнулся призрак.
Сэр Томас развел руками.
— А ты сам, в свое время, быстро этому научился?
— Нет, конечно, потому и не удивляюсь. Да, ты прав, малыш держится неплохо.
— Малыш… Как у тебя, во имя всего святого, поворачивается язык называть так этого великовозрастного… потомка нашего?
— Я хорошо его знаю, во многом он еще сущий малыш. Такова его эпоха. Будущее сильно изменило людей, тут уж ничего не попишешь. В двадцать первый век вступили не люди, а какие-то субстанции, бормочущие о самоценной личности. Я говорил тебе, что это значит?
Рэдхэнд скривился — да, он уже слышал.
— Человек будущего просто не знает, кто он такой, — продолжал призрак. — Он готов отказаться от всего, считая, что остаток — самоценная личность — это все, что нужно для жизни.
— Все равно что скинуть одежду и сказать, что так и надо ходить, — прокомментировал Рэдхэнд.
— Неплохо сказано. Развивая твое сравнение, можно сказать следующее: незаметно для самого себя такой голый дикарь со временем все равно прикрывает свою наготу чем ни попадя, хотя бы даже грязью. И очень удивляется, когда неподходящие ему лохмотья начинают мешать и вызывают массу различных неудобств. А бывает и хуже: чувствуя ничтожность и прочие минусы наготы, человек лихорадочно ищет, чем бы ее прикрыть. И всегда находится рядом этакий, с позволения сказать, «доброжелатель», который непременно «подарит» что-нибудь с чужого плеча. Внешне ладно скроенное и порой даже привлекательное. Маску палача, например, или ливрею прислуги…
— Хватит, хватит! — замахал руками сэр Томас. — Я уже отлично понял твою мысль, о мой болтливый дух!
— Извини, — с улыбкой покаялся призрак, — Я опять увлекся. Эта привычка появилась с веками, от одиночества, когда приятный собеседник попадался раз в десятилетия. До сих пор приятно вспомнить философские диспуты, которые мы развивали с прапрадедушкой Джона. Ну и конечно, то время, когда я обучал самого Джонни, тоже приучало меня не отмалчиваться… В общем, человек будущего — это пища психоаналитиков и в наименьшей степени — личность, способная на деяния. Малыш Джонни едва не стал таким же. Теперь он усиленно ищет в себе самого себя, хотя едва ли замечает это.
— И долго он будет копаться?
Призрак искренне пожал плечами:
— А вот этого я не знаю. Сколько помню, когда он вернулся, нам было уже не до долгих бесед.
— Надеюсь, ты не напрасно веришь в него, — вздохнул сэр Томас. Провожая путников, он слегка слукавил: лично он верил во всех, кроме Джона, на которого лишь возлагал надежды; но и ложью его слова не были, ведь в Джона верил его дух. — Ох, свидетели мне ангелы Господни, очень надеюсь!
Весь день до самого вечера они скакали почти без передышек, выдерживая неплохой аллюр. Когда солнце стало клониться к закату, дали роздых лошадям, но о ночевке никто не думал, первейшей задачей походников сейчас было отъехать от Рэдхэндхолла как можно дальше. Так советовали в голос оба сэра Томаса: раз уж на замок ведутся магические атаки, сказали они, нечего крутиться поблизости. Благо впереди лежала широкая полоса холмов и перелесков, а огромная луна на безоблачном небе давала достаточно света, чтобы кони могли спокойно двигаться дальше. Бенджамин настороженно оглядывался по сторонам и пару раз проворчал Гарри что-то вроде: «У меня такое чувство, будто за нами следят». Однако серьезных поводов для тревоги заметно не было.
Далеко за полночь, когда кони начали спотыкаться от усталости, перелески сменились дремучей чащобой, разделенные неглубокой речушкой на две бескрайние, казалось, части. На берегу разбили лагерь, развели костер, распрягли лошадей, обтерли их и, пожевав сухарей, повалились спать. Первым дежурил Бен, которому даже усталость не принесла особого желания забыться. О чем он думал, не знал, наверное, даже Гарри.
Совсем без происшествий не обошлось. Проснувшись утром, Джон узнал, что на рассвете, в минуты, когда Гарри сменял своего товарища на часах, среди стволов зашевелился древесный тролль, довольно гибкий и ловкий для своего племени. Но, прежде чем воины успели что-то предпринять, брызнувшие сквозь листву лучи солнца ввергли зловредное чудовище в оцепенение, и не было уже никакой возможности отличить его фигуру от обычных деревьев. Молодые тролли очень умело прикидываются деревьями, особенно, сказал Бен, осинами, которых тут было в избытке.
Новый день почти безостановочной езды скользнул в прошлое как по маслу: быстро и беззвучно. В дороге молчали — и потому что держались цепочкой, и потому что не хотелось тревожить лес голосами. Что-то особенное, настороженное и внимательное было в могучих, вековых стволах, в плотном пологе листвы и причудливо переплетенных сучьях. Пряный воздух дышал безмолвием, редко-редко раздавался приглушенный птичий крик или иной отзвук жизни. Впрочем, враждебности Джон не ощущал, скорее просто интерес. Вот только к чему? К присутствию всадников вообще или к каждому из них лично? Едва ли люди как таковые могли бы привлечь особое внимание леса, который был старше всех своих обитателей, вместе взятых…
На ночь остановились у ручья, еле заметного среди сплетения корней неохватных вязов. Изабелла накормила мужчин и вызвалась дежурить первой. Джон согласился и велел ей разбудить себя через два часа. Что такое два часа, она имела довольно отдаленное понятие, а Джон затруднялся объяснить, в каком месте к этому моменту будет луна, пришлось растолковать, как пользоваться часами и доверить ей «волшебный браслет».
Бен уснул сразу, Гарри еще посидел у костра, глядя на клочок звездного неба в просвете листвы, а когда Джон стал укладываться, подошел к нему и спросил:
— Сэр Джон, дозволено ли мне узнать кое-что… о будущем?
— Ты про Бенджамина?
Гарри кивнул. Молодой граф пожал плечами:
— Что тебе сказать? Я не знаю, какие легенды про меня успели сложиться, но я наверняка не такой, как описан в них. Мне неизвестно, что с нами произойдет. Я только знаю, что я должен сделать, — и пытаюсь выполнить свой долг.
— Ваш ответ радует меня, сэр, — вздохнул Гарри, кажется, с облегчением. — Слова, достойные мужа, всегда тронут сердце воина. Это и хорошо, что вы не знаете всего. Зачем воину будущее? Когда все знаешь наперед, нечего и говорить про честный бой. Неизвестность очищает сердце…
— Ты прямо поэт, — улыбнулся Джон.
— Что вы, сэр, просто всякого повидал на своем веку, вот и думаю… А поэт из меня какой? Так, иногда сочиню что-нибудь, но разве это по-настоящему, как при дворе? Бен правильно говорит: баловство…
— И все-таки ты сочиняешь?
— Ну немного…
Лицо у Гарри было смущенным, словно он раскрывал какой-то страшный секрет, если не главную тайну своей жизни. Но что-то подсказывало Джону, что его спутник действительно сознается в «поэтическом грехе» не без удовольствия и вполне осознанно: отчасти из-за того, что Бен (явно бывший на правах друга жестоким критиком) спит, но в большей степени потому, что появилась возможность познакомить со своими творениями человека особенного, вызывавшего мистическое уважение. Внешне скромничая, гигант с затаенным дыханием ждал, пожелает ли герой предсказания выслушать хоть что-то из его опусов.
Впрочем, смущение его было, видимо, искренним, потому что настоящего доверия к Джону у него пока что не было и быть не могло. Кто знает, чего ожидать от этих гостей из будущего, которые в настоящем никому ничем не обязаны?
Помогла Изабелла, слышавшая весь их разговор. Заинтересовавшись, она тотчас села поближе:
— Спой нам что-нибудь!
К девушке Гарри с самого начала проникся отеческой любовью, отказать ей в чем-то он бы просто не смог. Взглянув для порядка на Джона и не увидев в его лице запрета, он набрал полную грудь воздуха, будто намеревался акустической атакой поразить всех древесных троллей на пятнадцать миль в округе, — и неожиданно негромко, с поспешностью абитуриента театрального училища, но старательно и с чувством стал выводить на грани шепота:
Лев золотой шагает по лесу,
Древними рунами щит изукрашен,
Меч изъят из кургана предка,
Водами Ланса омыт серебряными,
Копье его — ветка деревьев Эмайн.
Львиное сердце горит отвагою,
Львиное сердце молчаньем оковано,
Львиное сердце — чистое, светлое —
Мудрость келий превзошло в походах,
Лев коронован мудростью жизни…
У Гарри был хороший слух, ибо мотив он подобрал действительно удачный, сглаживающий неровности стиха. К сожалению, уже следующая пара куплетов показала, что автор сих строк скромничал не напрасно — он решительно не знал, что ему делать с мудрым золотым Львом и его отважным сердцем, кроме как бесконечно восхвалять. Джон, неплохой знаток старинной литературы, заподозрил, что Гарри не знает даже, кто именно такой этот Лев.
Гарри и сам это чувствовал, прекратил пение и сказал:
— Ну это из давнишнего. А вот была у меня песня про короля Артура, может, она получше будет, послушайте…
Он прозаически поскреб за ухом, припоминая начало, и запел уже в другом тоне, проще и яснее:
Зреют в небе хмуром тучи,
Все мрачнее лес дремучий.
Едет лесом, мрачен, хмур,
Сам Артур, король могучий.
Вот среди угрюмой чащи
Появляется, блестящий
Чудным заревом огней,
Замок Фей, у вод стоящий.
Наш король дивится встрече:
Несмотря на поздний вечер,
Все встречают пришлеца
У крыльца. Повсюду свечи
И фонарики витые,
Плиты на полу цветные,
Свет дробится в витражах,
На стенах — гербы литые…
И так далее. Суть этой незамысловатой, местами нелепой, но красивой и в каждой строке вдохновенной песни сводилась к тому, что король Артур никак не мог решиться, идти ли ему войной на коварных пиктов, обладавших могущественной магией. Царица Фей спросила: «А если бы ты был один-одинешенек, пошел бы?» Артур, не задумываясь, дал положительный ответ. И тогда Фея сказала: «Иди, и пусть с тобой пойдут только те, кто сам не захочет оставлять тебя одного».