- Ты не получал мое приглашение?" "Какое приглашение, ты, пирожное?" "На мою свадьбу. Я женюсь в сентябре и буду рад тебя видеть." "Я пока записываюсь, но думаю, что постараюсь успеть," - ответил я. "Отлично, буду ждать!" Я не хотел возвращаться в Кантон и смотреть на обычную тупую семейную жизнь, но Чад был моим кузеном и близким другом… Ну а пока что мне следовало запастись терпением, чтобы совсем не захиреть в вонючем Новом Орлеане. Мисси проснулась и нам пора было снова ползти в студию. Новости в студии продолжали не радовать меня. Твигги все больше становился марионеткой в руках наркодиллера Кэйси, а Дэйв продолжал уделять большую часть своего времени видеоиграм и хоккею. Чем больше мы стараемся, тем больше сопротивления встречаем - такова одна из мудростей жизни. Спустя несколько недель группу покинул Дэйзи. Итак, практически все люди, с которыми я создавал команду, ушли. Я остался в городе, где ни одна задница не хотела работать. Твигги окончательно сдался, попав под влияние Кэйси, с одной стороны, и под влияние Трента (который хотел видеть в нем участника Nine Inch Nails) - с другой. Я чувствовал себя отцом нескольких разгильдяев, уставшим упрашивать их делать домашнее задание. Одним из мест, где мы с Мисси любили отвисать после бестолковых студийных сессий, был байкерский клуб Хайдаут - помещеньице с тремя-четырьмя посетителями и музыкальным автоматом, постоянно крутящим Whitesnake и Styx. В этот вечер в клубе было чуть больше народу чем обычно, и среди черной кожи и длинных волос я вдруг заметил серебряное пятно - живой дискобол - шатенку, одетую в блестящий наряд и с косметикой цвета металлик на губах и веках. Я признал этот неоновый символ -в прошлом году она делала мне минет. Мисси заметила, что я пялюсь на эту инопланетянку, и начала явно нервничать, и чем больше мы пьянели, тем сильнее она напрягалась. Тем временем девица заметила меня и стала подавать мне знаки, не обращая на мою спутницу никакого внимания, будто та была призраком (в какой-то мере она в него уже превращалась). Тогда я встал и пошел в туалет, но когда я закрывал дверь, серебряное чудо, словно ртуть, влилось туда вместе со мной. Я был пьян и торчал с этой потаскушкой в сраной комнате, пол которой был залит мочой, перемешанной с лобковыми волосами. Первое, что она сделала, так это села на унитаз и помочилась. Я отвернулся, но она позвала меня: "Посмотри на это." В ее клитор было вдето кольцо. "Я сделала это, когда мне было пятнадцать," - добавила она. "Чудесно," - ответил я, испытывая явное отвращение от вида покрасневшей кожи вокруг кольца и выбритого лобка. Надев штаны, она вытащила из кармана коробочку с кокаином. "Все мои парни либо поумирали, либо сидят в тюрьме," - сказала она, делая дорожку на крышке бачка. Я вдохнул, и мои глаза полезли на лоб: ее порошок был просто зверским. Когда слезы перестали течь из моих глаз, неоновое чудо вдруг схватило меня чуть ли не за уши и навалилось на меня всем своим серебряным телом, размазывая блестящую помаду по моим щекам. Я не мог думать ни о чем другом, кроме запаха мочи: вонь в комнате стояла такая, что я готов был блевануть. Отвращение притягивает - я всегда это знал и поэтому не удивился, когда мои пальцы полезли к ней в штаны и схватили ее за кольцо, заставив орать от боли и наслаждения. "Почему я это делаю?" - промелькнула мысль в моем затуманенном мозгу, но я уже не мог остановиться. Я просто хотел упасть в грязь. Я мог также спокойно засунуть руку в мусорный ящик и, почувствовать то же самое. Я вынул руку, вздохнул и пошел искать Мисси. Ее нигде не было. Выкатившись из бара и чувствуя себя полным дерьмом, я остановил такси. Водила, здоровый усатый мужик, оказался на редкость словоохотлив. "Ты смотрел когда-нибудь "Планету обезьян"? - поинтересовался он у меня, когда я сел рядом с ним. - Разве это не похоже на "Планету обезьян"? Кругом одни сраные ниггеры." "О чем, черт возьми, ты говоришь?" "Посмотри вокруг." "Юг может быть таким очаровательным," - ответил я с отвращением, очевидно, замеченным им. "Ты пьян или обширялся?" - спросил он уже угрожающе. Я точно не помню, что сказал потом, но помню, что в моей фразе присутствовала череда словосочетаний типа: "пошел на х…", "жопа" и "пососи мой х…", после чего водила остановил авто посреди дороги, дал мне по роже и выкинул вон. Я брел по улице с разбитым носом, бешено колотящимся сердцем и больной головой -комбинацией хреновых наркотиков и хорошего удара. Пройдя таким образом четверть мили, я оказался около нашего дома, но когда я отворил дверь, новые подарки уже поджидали меня: все мои кассеты были разбросаны по комнате и поцарапаны Полли, белым котом моей дорогой Мисси. Я положил ключи на тумбочку, но этот гад был уже тут как тут - моя рука была моментально расцарапана его дьявольскими когтями. Я схватил его за шкирку, не зная, какое лучше наказание придумать. Мисси, болтавшая по телефону с подружкой, бросила трубку и влетела в комнату. Я был великолепен: с разбитым носом, серебряной помадой на губах и щеках и с орущим любимым котом в руке. Все в этом доме были против меня, включая собаку, которая могла найти книгу, которую я в данный момент читал, и разорвать ее в клочья. Мое сердце продолжало безумно колотиться. Я бросился в ванную и запер дверь. Снаружи, Мисси отчетливо слышала, как меня рвало, и ее ярость несколько улеглась. Но мне было не легче. Сердце не давало мне покоя, а нервы были на пределе. От отца я унаследовал синдром Вольффа-Паркинсона-Уайта -учащенное сердцебиение, с которым, по большому счету, не следовало шутить. Я вышел из ванной чистый и прилично одетый и сказал Мисси, чтобы она отвезла меня в больницу. Лежа на койке в темной палате, я понимал как должен был себя чувствовать Брэд Стюарт. Он не был личностью, он был зависим, а это означало, что он был тем, кем никогда не хотел быть я. Он хотел, чтобы что-то держало его жизнь под контролем. Я был другим, поскольку мог остановиться. Но почему я не могу сделать это сейчас? Почему мне нужны наркотики для работы, для выступлений, для сна? Ведь я всегда считал, употребление наркотиков - это хорошо, а зависимость от них - отвратительно. Я думал об "Antichrist Superstar", который не давал мне покоя. Может я вложил в его идею слишком много личного? Может быть мои коллеги просто не до конца поняли концепцию альбома? Может быть они хотели внести в него что-нибудь свое, помимо моих идей? Может быть они старались спасти меня от самого себя? Я представлял "Antichrist Superstar" поп-альбомом, интеллектуальным, сложным и мрачным одновременно. Я хотел создать что-то классическое, подобное тем записям, на которых я вырос. Мы расходились с Трентом во многом касательно подхода к собственной музыки. Его "Downward Spiral" был об уходе в себя, о самобичевании и несчастьях. "Antichrist Superstar" подразумевался как альбом о силе, а не слабости, о силе, которая разрушает все вокруг тебя. Но сейчас все пребывало в запустении. Все, что я имел - это пять недописанных песен, полуразвалившуюся группу и медицинскую карту. Трент становился все более отчужденным ко мне как продюсер и как друг. Как-то он сказал, что нельзя записать прекрасный альбом, не потеряв кого-либо из друзей. Он был прав. Я терял людей, которые были всем для меня. Мисси, Твигги и Трент были практически моей семьей. Выйдя из больницы, я улетел в Кэнтон на свадьбу Чада. Мне было жаль, что я бросил его в этом городе; оставшись там. Чад положил себя в стандартный общеамериканский гроб: колледж, беременная подружка, свадьба. Болтая с ним, я не мог до конца объяснить ему все прелести жизни музыканта: выход на сцену перед сотнями людей, скандирующих твое имя, ночные угары с наркотиками, выпивкой, девками и прочими бесхитростными развлечениями, попытки уснуть после концерта, когда твоя грудь кровоточит от свежих порезов, а голова трещит от удара микрофонной стойкой - в тот вечер мы говорили на более приземленные темы. На свадьбе моего брата я впервые за долгое время побывал в церкви. Я пришел туда, одетый в черный костюм, красную рубашку, черный галстук и солнцезащитные очки. На меня смотрели все. Пока мое семейство читало молитвы и пело гимны, я изучал каждого из них скрупулезно и хладнокровно. Я представлял себя на месте Чада, сочетающимся браком с негритянкой или геем и наблюдающим смущение и злобу всех присутствующих. Я представлял, как на вопрос священника: "Готовы ли Вы взять эту женщину в законные жены до тех пор, пока смерть не разлучит вас?" Я обливаю себя бензином и поджигаю. Я не мог представить, почему я так отличаюсь от всех этих людей. Я имел то же образование, имел те же преимущества и недостатки. Тогда же мне в голову пришли слова, которыми я решил завершить альбом: "Парень, которого ты любила -человек, которого ты боишься." После службы мы направились к родителям Чада, а потом - к нашей бабушке. Пока гости веселились в гостиной, попивая вино и поедая крекеры, я незаметно спустился в подвал. Он практически не изменился, только исчезли макет и сумка для клизм. Я встал на кресло, и просунул руку в щель между зеркалом и перекрытием, но никаких фотографий там не было. Я открыл банки из-под краски -шестнадцатимиллиметровки оказались на месте. Я взял пару из них. Я больше не ощущал себя маленьким и напуганным в дедовском подвале. Самое смешное, что я почувствовал себя дома впервые после приезда в Кэнтон. Я чувствовал, что во мне сейчас гораздо больше общего с дедом, чем с тем подростком, который украдкой за ним шпионил. Также как и дед, я иногда носил женское белье и участвовал в сексуальных оргиях покруче, чем в его журналах типа Водного Спорта. Мой дед был уродливым, мрачным персонажем, в большей степени чудовищем, чем человеком, и я сейчас был на том же пути, что и он, я был заперт в своем подвале вместе со своими секретами и проблемами. Стоя в подвале деда, я впервые в жизни понял, что совсем одинок. Мы с Твигги сидим в студии и готовимся к записи "The Minute Of Decay". Последняя вещь, которую я понял -на самом деле я знал ее всегда выход есть. Просто я слишком ушел в себя и ослабил бдительность до такой степени, что позволил им - не людям в студии, а моей семье, моим учителям, моим врагам, всему миру - почувствовать, что они победили. Я начал петь. "Не достаточно оставить то, что любил." Я автоматически положил перед собой горстку кокаина. "Я устал ненавидеть сегодня." Я понимал, что абсолютно индифферентен к наркотику перед своим носом. "Я чувствую пустоту." Что-то мокрое упало в центр кучки белого порошка. "Я чувствую минуту упадка." Это слеза. "Я качусь вниз." Я плакал. "Я хочу взять тебя с собой." Я забыл, когда я плакал в последний раз. "Я качусь вниз." Я был полностью разбит. "Ты можешь подняться в операторскую?" -донесся голос из динамика. "Прекрасно, -сказал Трент, когда я вошел. - Но нам кажется, что ты переиграл." "Я думаю, что ты слишком поддался эмоциям, - добавил Дэйв. - Давай, попробуй еще раз, только постарайся устраивать поменьше театра. Это же не Шекспир." "Я подумал, что…" - начал я, но осекся. Я решил, что не стоит объяснять им что-либо, несмотря на то, что Трент был моим другом. Я не хотел, чтобы они знали, насколько я подавлен.
      Эта ночь была необычной. Прилив человечности поглотил меня в студии, и это меня испугало. Ближе к рассвету Трент отвез меня домой, и я осторожно вошел в квартиру, боясь разбудить Мисси. Однако свет в спальне был включен, и она лежала на кровати, дрожа. Пот стекал по ее лицу, и она даже не заметила моего появления: ее глаза закатились. Я тряс ее, что-то говорил, прикладывал руку ко лбу, но Мисси не отвечала на мои старания. Я казнил себя за то, что не приехал домой раньше и не проявил должного внимания, когда днем раньше она сказала, что, похоже, заболевает гриппом, что не купил лекарства, в которых она нуждалась. Она была единственным человеком, чувства к которому я мог охарактеризовать как любовь, и потеря ее была равносильна полной потере шанса вернуться к нормальной жизни, к миру чувств и страсти, к потере шанса остаться живым самому. Я запаниковал, отчасти оттого, что даже не могу отвезти ее в больницу, поскольку машина была сломана. Так как единственным человеком, на которого я мог рассчитывать в Новом Орлеане, был Резнор, я позвонил ему, и вместе мы отвезли ее в ту самую больницу, куда она в свое время доставила меня. Мы с Трентом просидели в приемной до позднего утра. Ему не обязательно было быть там рядом со мной, но он остался, и я почувствовал, что ошибался насчет наших с ним отношений: в первый раз за последние три года я понял, что он был мне почти как брат. Пришел врач, и сказал нам, что Мисси беременна уже три месяца, и что если она решит делать аборт, нужно будет подождать, пока не пройдет грипп. Следующей ночью я снова сидел в студии и в сотый раз прослушивал рабочие миксы "Tourniquet", песни, навеянной одним из моих апокалиптических ночных кошмаров. Сперва мне казалось, что я пытаюсь понять, что в ней нужно переделать, но постепенно я начал осознавать, что просто хочу найти в ней себя. Я слушал ее снова и снова, пока окончательно не отупел до такой степени, что не только не мог решить, что в ней хорошо, а что плохо, а просто не воспринимал ее как свою вещь. Тогда я взял микрофон, включил его в компьютер, и очень тихо отстукивая по столу сигнал S.O.S., прошептал: "Это…мой…самый…уязвимый…момент." Я перевернул вэйв-фаил задом наперед и поставил его в самое начало песни - зов, понятный только мне, и никому больше. Я рухнул в кресло и постарался упорядочить ход мыслей. Слова возникали где-то внутри меня, прочувствованные и чистые. Я удивлялся тому, как безудержная, аморальная чудовищность, которая жила во мне, начинала отмирать, освобождая путь -как предсказывал Антон ЛаВей - чему-то новому, более личному, эмоциональному, жуткому и прекрасному, сильному - Антихристу-Суперзвезде. Единственное, чего я боялся, что постоянно тревожило меня, так это предательство самого себя. Все, начиная с моих деда с бабкой, Чада, учителей в Христианской школе и моих первых девчонок, все они никогда не играли в жизни те же роли, что играли на публике. Их жизни протекали во лжи, которую они создали для самих себя. Очень редко они позволяли себе быть демонами, лицемерами и грешниками, которыми они на самом деле и были, и проклинали каждого, кто ловил их в этой игре на крючок, потому что помимо лжи есть только одна более худшая вещь - ложь показная. Я сидел в зале для посетителей женской клиники, представляя, как где-то в соседней комнате врачи при помощи своих хитроумных приспособлений уничтожают нашего нерожденного ребенка. "Хотите кофе?" - спросила молодая служащая, войдя в зал. Я поднял глаза и увидел, что она держит в руках коробочку Фолджер'с. Не отвечая, я снова уставился в пол. Я перенесся в Кэнтон, Огайо, вспомнив, как сооружал во две дома различные постройки из всевозможных подручных среде Однажды я нашел на улице большую металлическую банку из-под Фолджер'с с прогнившей бурой субстанцией внутри. Я показал ее маме, и она сказала мне, что это тухлое мясо, однако позже созналась, что это были останки утробного плода. С тех пор я не люблю кофе. Мисси боялась аборта, и я был напуган также - не столько за нее, сколько за себя. Я четко осознавал, что больше никто в этом мире не поймет и не примет меня так, как она, ни одна женщина не будет так участлива к моей музыке и к моей жизни, когда я возвращаюсь домой из студии. В ту ночь я остался с ней дома. Когда Мисси уснула, я встал с кровати и переместился в кресло. Мне было о чем подумать. Когда я в первый раз постиг состояние Антихриста-Суперзвезды, я хотел апокалипсиса, но я не понимал, что он должен быть персональным, личным явлением. В детстве я был слабым червем, маленькой тенью, старающейся найти себе место в бесконечном мире света. В конце концов, найдя это место, я принес в жертву свою человечность, если только можно назвать это беззащитное, виноватое существование человечностью. Я сбросил свою кожу, остудил эмоции и ударился в экстремальность: я бросал себя на мечи до тех пор, пока не стал понимать суть вещей. Но проходя через все пороки, я понял, что они, по большому счету, не нужны мне. Либо ложиться в могилу, либо становиться более человечным - иного пути у меня не было. После семи безумных месяцев работы (или безделья) над альбомом и жизни с Мисси я стал выбираться из кокона бесчувственности. Как только наркотики отпустили меня, весь набор человеческих эмоций - слезы, любовь, ненависть, самоуважение, вина - вернулись ко мне, но не в том качестве, в каком я сталкивался с ними в последний раз. Моя слабость превратилась в силу, уродство - в красоту, апатия к миру - в желание спасти его. Я стал парадоксом. Сейчас, как никогда прежде, я стал верить в себя. Я проповедовал это всегда в своей музыке, но применил на практике только в Новом Орлеане. Был ли я предан себе раньше? На следующий день я встретился с Шоном Биваном, саунд-инженером, с которым работал еще над "Portrait Of An American Family". Мы трудились во вспомогательной студии, пока Nine Inch Nails микшировали "The Perfect Drug" к фильму Дэвида Линча "Lost Highway". Я впервые работал над песнями без кокаина и алкоголя. Я не могу сказать, что новые песни были самыми лучшими, что я написал, просто все предыдущие были о прошлом и будущем, а эти - о настоящем.
 
      КРУГ ДЕВЯТЫЙ - ВЕРОЛОМНЫЙ - ПРЕДАТЕЛИ БЛАГОДЕТЕЛЕЙ
 
      Каждый раз, когда я приходил в студию, я все больше чувствовал прогресс: теперь я делал альбом сам, без всевозможных менторов, менеджеров и психопатов. Чем больше наша работа приобретала конкретные формы, тем сильнее она притягивала нас в студию и сближала. Мы нашли замену Дэйзи -чикагского вегетарианца с отвратительным вкусом по части женщин - и прозвали его Зим Зам. Честно признаться, до этого мы просмотрели уйму видеороликов различных гитаристов, поедавших дерьмо, наряжавшихся в женскую одежду и пинавших дохлых оленей в надежде на то, что это нам понравится. Теперь я смотрел на мир новыми глазами и понимал, что он гораздо больше, чем студия в Новом Орлеане. Каждый, кто пытался втоптать наш альбом в грязь, делал его этим только более сильным и эффективным. "Antichrist Superstar" попал в чарты под третьим номером, и теперь я стал круче, чем рок-клубы, кокаин, резиновое нижнее белье, мясо. Журнал Ночных Ужасов, дыра Тины Потгс, Первая Баптистская Церковь Джексонвилла, чем многие музыканты, которых я боготворил. Для многих людей я стал намного круче Сатаны.
 

16. Пятьдесят миллионов вопящих христиан не могут ошибаться