- Что ты дёргаешься?
      - Что я могу сделать, если весь чешусь?! - заорал замотанный под рубашкой в холст Неукротимый Маркиз.
      Стоявшая впереди женщина испуганно оглянулась, отодвинулась и спросила нас:
      - Мальчики, вы не хотите пройти вперёд? Я пропущу.
      Мы воспользовались её предложением.
      - Пошли в туалет! - заорал Колька, как только мы вошли в музей.
      Не понимая, к кому обратился с таким громким призывом мой друг, посетители растерянно оглядывались. Я же уволок Кольку за собой в залы.
      Мы пошли, делая вид, что рассматриваем картины и очень интересуемся всеми этими нарисованными деревцами и домиками.
      Колька шёл молча. Поэтому когда он неожиданно заорал в музейной тишине, вздрогнул даже я, не говоря уже об остальных посетителях.
      - Шишкин! - орал Колька. - Смотри! Шишкин!
      При этом он тыкал пальцем в растерянного бородатого мужчину, стоявшего возле какой-то картины. На истошный вопль Неукротимого Маркиза сбежались посетители из других залов. И все смотрели на мальчика, который шёл к бородатому дяде, тыкал в него пальцем и голосил:
      - Шишкин! Шишкин!
      - Ты что, с ума сошёл? - схватил я за руку Неукротимого Маркиза. Какой это тебе Шишкин? Ты хочешь, чтобы нас из музея выгнали?
      - На картине Шишкин! - орал Колька, показывая на картину за спиной бородача, на которой был нарисован сосновый лес. - Три медведя на картине!
      - Где ты там медведей увидел? - схватился я за голову.
      - Медведи сейчас выйдут! - кричал Колька. - Я точно помню! Вот и дерево поваленное, они по нему в прошлый раз на картине лазили!
      Кое-как я утащил его и повёл вниз, к служебному коридору, на ходу сердито объясняя, что сосны не только Шишкин рисовал. В самом начале коридора стоял милиционер, и нам пришлось свернуть в туалет.
      - Что будем делать? - спросил я.
      Колька стал быстро расстёгивать рубашку.
      - Ты что делаешь? - спросил я.
      - Чешется! - простонал Колька. - Холст колючий!
      - Давай почешу, - предложил я.
      Мой приятель послушно повернулся ко мне спиной. В это время в туалет вошёл тот самый бородач, которого Колька обзывал Шишкиным. Он изумлённо посмотрел на нас с Колькой и спросил:
      - Что это вы делаете, мальчики?
      - Да вот у него спина чешется сильно, - забормотал я, указывая на Неукротимого Маркиза в расстёгнутой рубашке.
      - Дай я посмотрю, - строго сказал бородач, отстраняя меня.
      У меня внутри похолодело. Сейчас он поднимет рубашку и увидит картину. Но Неукротимый Маркиз неожиданно завопил и рухнул на пол.
      - Вы что, не видите, что ему плохо? - закричал я на мужчину. - Скорее звоните в "скорую"!
      Мужчина выскочил из туалета.
      - Ты что наделал?! - заорал Неукротимый Маркиз, вскакивая на ноги. Бежим отсюда!
      Я высунулся в коридор, но там уже спешили к туалету люди в белых халатах с носилками. Я захлопнул дверь.
      - Что ты наделал?! - повторил в отчаянии Колька. - Меня же осматривать будут!
      Он заметался по туалету, шаги стремительно приближались.
      Глава четвёртая
      "За что боролись?!..."
      - Ложись! - закричал на меня Колька. - Пускай думают, что это тебе плохо!
      - Дядька же тебя видел, - вяло возразил я.
      - Он меня не запомнил! Ложись скорей, иначе подумают, что это мы картину украли! Кто нам поверит, что мы её вернуть хотели?!
      Этот довод на меня подействовал. Я рухнул на кафельный пол, и вовремя: в двери уже вваливались санитары с носилками, и тётенька в белом халате и с чемоданчиком. Тётенька эта сначала мне очень понравилась, она была симпатичная, и так осторожно меня осматривала. Но как только она извлекла из чемоданчика большой шприц, я тут же в ней сильно разочаровался, поняв, что внешность обманчива.
      Дяденька, который вызывал санитаров, подозрительно смотрел на меня, а потом сказал:
      - Мне кажется, что плохо было совсем другому мальчику.
      Но другого мальчика и след простыл. Я же наплёл, что так безумно люблю музей, что хожу по нему третий день от открытия до закрытия, вот у меня и закружилась голова.
      Я надеялся, что меня тут же отпустят, но тётенька в белом халате, услышав, что я третий день подряд хожу по музею, сказала:
      - Мальчик, лежи, тебя нужно показать пси... - она закашлялась. Нужно показать другим врачам.
      Не слушая возражений меня уложили на носилки, а когда я стал брыкаться, вкатили ещё один укол, после чего сразу стало спокойно и захотелось спать. Так полусонного меня и вынесли на улицу.
      Но тут откуда-то выскочил Колька и заорал:
      - Дяденьки! Дяденьки!
      Санитары от неожиданности выронили носилки и их содержимое, то есть меня.
      - Дяденьки! Дяденьки! - вопил Колька, - Вас срочно вызывали обратно! Там кому-то совсем плохо!
      Санитары подхватили меня с асфальта, плюхнули на носилки и кое-как запихав в машину, галопом умчались в музей.
      - Вставай! - буквально выдернул меня из машины Неукротимый Маркиз. Бежим скорей домой!
      Мы рванули так, что пятки засверкали. Я бежал впереди, и совсем позабыл, что дом Кольки ближе. Мы влетели в мою квартиру, натолкнувшись в дверях на озабоченного отца.
      - Что это вы такие взъерошенные и растрёпанные? - спросил отец.
      - Бегали во дворе, играли, - отдуваясь, пояснил я.
      - Меня срочно посылают в командировку, - развёл руками отец, а я только сейчас обратил внимание на то, что у порога стоит папин дорожный чемоданчик. - Придётся вам с Алёнкой пожить у дедушки Николая. Пойдём, я отведу тебя, заодно мне нужно кое-что ему сказать. Коля может пойти с тобой.
      Пожить у деда Николая - это клёво! Все мои друзья его просто обожают. Когда-то он был оперуполномоченным в уголовном розыске, потом писал рассказы, его часто приглашают для консультаций, когда снимают кино. А как здорово он рассказывает! Каких только друзей у него нет! И художники, и музыканты, и моряки, и лётчики, и, конечно же, милиционеры.
      - Вот кто нам нужен! - толкнул меня в бок Колька.
      Я молча кивнул, досадуя, что сам сразу не сообразил. Вот к кому нужно было сразу же обращаться! Он бы мигом подсказал, что и как нам делать.
      Дед был, как всегда, в хорошем настроении. Он с удовольствием тряс руку папе, энергично пожал руки и нам. Отец очень торопился, он передал деду ключи, простился с нами, и велел мне помогать деду и следить за Алёнкой.
      Отец уехал, а дед Николай пригласил нас пить чай с клубничным вареньем. Он сидел с нами за столом, шутил, поддразнивал горластого Кольку и хитро щурился. Одет он был в белую рубашку, под распахнутым воротом которой видна была полосатая тельняшка. Ростом дед был невысок, но широк в плечах. На лице его почти не было морщин, отчего выглядел он совсем молодо, только пышная шевелюра была совершенно седой.
      Мы говорили о том, о сём, отвечали деду невпопад, потому что не могли решиться заговорить о главном, толкая под столом друг дружку ногами.
      - Тебе что, Коля, холодно? - спросил неожиданно дед.
      Мы недоумённо переглянулись, дед прихлёбывал чай из блюдечка, а глаза его озорно смеялись.
      - Почему это мне холодно? - осторожно спросил Колька. - Мне совсем даже жарко.
      - Что же ты тогда под рубашку напихал? - притворно удивился дед.
      Конечно, старый сыщик, он сразу всё заметил.
      - Так что же такое ты прячешь под рубашкой, и о чём вы мне поведать собираетесь, да никак не решитесь? - отодвинул от себя чашку дед. Надеюсь, вы не наделали никаких глупостей?
      Мы с Колькой переглянулись, я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил, зажмурившись:
      - Мы картину нашли, которую украли в музее. Мы её обратно понесли, как благородные люди. Мы сначала ежа понесли в Зачатьевский монастырь, там Чёрный Монах ходил, мы его даже видели, потом картину нашли, я не знал, что это "Бобыль", а потом узнал. Мы её отдать хотели, как благородные люди, а мне укол всадили, как неблагородному какому...
      - Подожди, подожди, - остановил меня дед. - Давайте, братцы, всё же по порядку. Какой монах, какой бобыль, кто украл картину?
      Перебивая друг друга, мы с Колькой всё же рассказали, как нашли украденную картину и как пытались отнести её в музей.
      - Вас, друзья мои, драть нужно, как сидорову козу! - рассердился обычно добродушный дед. - Это же серьёзное дело, а вы молчите о находке. Музейный экспонат за пазухой держите! Доставай немедленно!
      Колька достал картину. Дед бережно положил небольшое полотно на кровать и стал его рассматривать. Краски на портрете почернели, почти ничего не было видно. Смутно вырисовывался портрет бородатого мужчины, державшего какие-то штуки. Возле его головы, чуть правее, было небольшое пятно и в это пятно, как в замочную скважину, выглядывал чей-то нарисованный глаз.
      - Что-то там нарисовано под этим портретом, - сказал дед, внимательно всматриваясь в картину. - Нужно, конечно, звонить в уголовный розыск, но сначала пойдём сходим к моему знакомому реставратору, он живёт в соседнем подъезде, послушаем, что он скажет. Не повредили ли вы что.
      - Мы очень осторожно! - попытался оправдаться я.
      - Вот это мы сейчас и узнаем, - уклонился от возражений дед. - Пошли к реставратору.
      Дверь в нужную нам квартиру была приоткрыта, из неё на лестничную площадку клубами валил едкий дым.
      - Что там случилось? - нахмурился дед. - Пожар, что ли?
      Он решительно шагнул в коридор, но тут же выскочил обратно, размахивая руками и отчаянно кашляя. Глаза его слезились.
      - Нужно срочно пожарников вызывать! - воскликнул он.
      - Зачем пожарников? - хохотнул поднимавшийся по лестнице полный пожилой мужчина с хозяйственной сумкой в левой руке, и лохматой собачкой под правой рукой. - Блинами угощаться?
      - Нашли время шутить! - укоризненно покачал головой дед.
      - А я и не шучу, - развёл руками мужчина, выронив из-под локтя собачку, которая тут же звонко залаяла, и исчезла в квартире за стеной дыма.
      - Ну вот, из-за вас Жулька убежала!
      Расстроенный мужчина отважно шагнул в дым следом за собачкой.
      - Удивительно, как человек предан собаке! - покачал головой дед, не решаясь ещё раз войти в клубы синего дыма.
      Но в дверь потянуло свежим воздухом, дым стал быстро рассеиваться, уже стал проглядывать коридор. По нему быстро шёл к выходу мужчина, он нёс, поддерживая локтем, беглянку Жульку.
      - Я там окно открыл, - на ходу сообщил он нам, - так что можете заходить, теперь дым рассеется. А Свят на кухне, он там блины отливает.
      Дедушка пожал плечами, но всё же пошёл по коридору. Мы с Колькой осторожно двинулись за ним.
      Реставратор с таким смешным именем "Свят", действительно был на кухне. Он отплясывал возле плиты замысловатый танец перед гигантской закопчённой сковородой, на которой превращался в угольки очередной блин.
      Стены и потолок кухни были густо покрыты копотью и брызгами теста.
      - Я категорически приветствую реставраторов! - шутливо провозгласил дедушка. - Что это, Святослав, за новый способ печь блины прямо на стенах?
      Свят огорчённо отбросил сковороду, повернулся и раскрыл объятия. При этом он размахнул руками от одной стены кухни до другой. Ростом этот реставратор был под потолок, одет в спортивные штаны, порванные на коленях, и в линялую клетчатую рубаху, распахнутую на могучем животе. Лицо у него было круглое, заросшее всклокоченной бородой, а глаза голубые и весёлые.
      - Кто к нам пришёл? - забасил реставратор. - Николай Павлович! Это кто с вами? Внуки? Вы в комнату проходите, я тут блины пытался производить. Вы проходите, я мигом!
      И тут же пошёл из кухни, поневоле заставив нас отступать, поскольку разминуться с таким необъятным человеком оказалось невозможно. Дедушка хорошо знал квартиру, и уверенно толкнув одну из дверей, поманил нас за собой. Свят исчез в ванной, откуда донёсся шум воды.
      Пока он приводил себя в порядок, мы с Колькой рассматривали комнату, в которую завел нас дед. Там было на что посмотреть! Посредине комнаты красовался овальный стол, крышка которого была выложена деревянной мозаикой, изображающей скачущих на лошадях мужчину и женщину в белом платье. Это выглядело очень красиво. Возле стола, горделиво изогнув резные ручки, расставив важно ноги, стояли два кресла, украшенные резьбой. Я такие только в музее видел.
      На многочисленных полках толпились глиняные кувшины, очень красивые, со всякими украшениями. Там же покоились лаковые шкатулочки, новенькие и совсем старые, потускневшие и потрескавшиеся, с облупившейся краской. А ещё по этим полкам разгуливали удивительные глиняные игрушки. Да такие задорные и живые, что глаз было не оторвать!
      Игрушечный город жил своей жизнью, не обращая на нас никакого внимания. Женщины в длиннополых платьях шли за водой, с коромыслами на плечах, горластые петухи вытягивали шеи, крича своё громкое "ку-ка-ре-ку", гармонисты пели озорные частушки, девушки с румянцем на щеках плыли в медленном танце. Толстые попы в рясах, рогатые черти, пятнистые коровы, улыбающиеся львы и диковинные звери, все мирно уживались рядом.
      Я подумал, что если бы сюда вошла Алёнка, она визжала бы от восторга. Жаль, что она не видит эту красоту.
      - Ну что, нравится? - весело подмигнул, прервав наш осмотр, реставратор. Он протянул нам с Колькой ладонь, большущую, как сковорода, на которой он пытался печь блины.
      - Святослав! - представился он. - Для друзей просто Свят.
      Выслушав наши имена и пожав нам руки Свят обернулся к дедушке.
      - С чем пожаловал, Николай Павлович?
      - Дело у нас к тебе, Свят, - нахмурившись, ответил дедушка. Серьёзное дело. Ты про кражу в музее слышал?
      - Слышал, - сдвинул брови Свят. - Картину Перова "Бобыль-гитарист" украли какие-то негодяи. Только непонятно, зачем.
      - Почему непонятно? - удивился дедушка. - Крадут затем, чтобы продать. Картины больших денег стоят.
      - Стоят картины по-разному, - возразил Свят. - Особенно краденые. Дело в том, что исторически, как произведение искусства, любая картина бесценна и неповторима. Но на аукционах, среди коллекционеров, картины имеют реальную, денежную стоимость. И продать украденную картину не так-то просто. Украденное пальто можно носить, и никто не догадается, что оно украденное. А вот всемирно известную картину у себя дома на стенке не повесишь, сразу заметят. К тому же у нас в России не так много коллекционеров, которые заплатят большие деньги за картину, которой можно любоваться исключительно в одиночку. Переправлять же такую картину за границу - бесполезно. Передвижники, увы, на мировом рынке не котируются. И коллекционирует их мало кто. Так что картину, к сожалению, вряд ли найдут. Украли её, скорее всего, не подумав, продать не сумеют и выбросят. Если случайно не попадутся, картина пропала...
      - Картина не пропала, - решился дедушка. - Эти вот обормоты нашли её случайно в подвале.
      - Не может быть! - всплеснул руками Свят.
      - Показывайте, - распорядился дедушка.
      Колька принёс оставленную в прихожей картину. Не успел он её развернуть, как Свят категорически заявил:
      - Это не та картина.
      - Почему?! - ахнули мы с Колькой.
      - Ты её даже не видел, - удивился дедушка.
      - А мне и смотреть не нужно, - пожал могучими плечами Свят. - Я на неё в музее насмотрелся. "Бобыль гитарист" написан не на холсте, а на доске. Так что можно не глядя сказать, что это другая картина.
      - За что боролись?! - завопил Колька так громко, что не знавший его реставратор слегка отодвинулся.
      - А мне такой укол всадили из-за этой картины, - вспомнил я.
      - В каком же подвале вы нашли холст? - спросил Свят.
      - В домике в Зачатьевском монастыре.
      - Интересно! Ну-ка, давайте посмотрим находку.
      Свят бережно взял картину, и развернул её на столе. Колючий, недобрый взгляд бородатого мужчины глянул на нас с потемневшего холста. Справа от его лица выглядывал чей-то глаз.
      - Интересно, интересно, - бормотал Свят, совершенно позабыв о нас, кудахча над картиной, как курица над цыплятами. - Кто ж это такой? Странный портрет! Сейчас, сейчас...
      Он вышел и почти тотчас вернулся, высыпав на стол несколько очищенных долек чеснока.
      - Сейчас мы с этим господином поближе познакомимся, - бормотал Свят.
      Разрезав дольку чеснока пополам он стал осторожно протирать холст. На наших глаза происходило маленькое чудо: краски оживали, было такое ощущение, словно протёрли очень пыльное окно и сразу стало видно, что небо не серое, а голубое.
      - Странно, - дёргая себя за бороду, размышлял реставратор, стоя над осветлённой картиной. - Ты смотри: в руках царские знаки: видите? Вот эта булава - скипетр, а этот шар - держава, а лицо незнакомое, не монаршее. И почему поверх какого-то портрета? Где-то я это уже видел?
      Он нахмурился, мучительно вспоминая, и вдруг хлопнул себя по лбу. Проделал он это с таким оглушительным звуком, что я удивился тому, что голова у него не отлетела.
      - Я похожий портрет в Историческом музее видел! Там он был поверх портрета царицы Екатерины написан. Это же Пугачёв!
      - Кто же его нарисовал поверх царицы? - заинтересовался дедушка. Кто же по тем временам решился на такое?
      Глава пятая
      Кто решился?
      Зимой 1773 года Никитка сидел возле жарко натопленной печки, дремал и слушал, о чем говорят артельщики и дядька Кирилл. Дядька Кирилл был искусным богомазом, писал иконы в монастырских мастерских Оренбурга. Когда в прошлом году случилась засуха, и был сильный недород, отец собрался на заработки в город, и решил взять Никитку с собой.
      - Мы всей семьей, семь ртов, зиму не выдюжим, - пояснял отец мамке. В город в этот год на заработки многие пойдут, голодно. А когда работников тьма, много не заработаешь. Попробую Никитку к делу пристроить, хотя бы за прокорм.
      - Куда ж ты его в городе пристроишь? - тихо всхлипывала мать.
      - Есть у меня там богомаз знакомый, - не очень уверенно отвечал отец, - может, возьмет его, хотя бы за харчи. Нам бы зиму пережить...
      Матери возразить было нечего, и Никитка отправился из родной деревни в Оренбург. Дядька Кирилл оказался угрюмым мужиком, невысоким, тощим, в неряшливой монашеской одежде, перепачканной красками. Никитку он встретил неприветливо, но в обучение взял.
      Учеба была непростой: поначалу приходилось больше по хозяйству возиться: дрова таскать, кисти мыть, в мастерской и в келье дядьки Кирилла убираться. Но Никитка был парнишка деревенский, к работе приученный, старательный. Дядька Кирилл прилежание ученика заметил и стал учить его растирать краски, яичные желтки, находить разноцветные глины, из которых эти самые краски изготовлял. К тому же у парнишки открылся изрядный талант к рисованию.
      - Виданное дело, - ворчал дядька Кирилл. - Сейчас стали иконы готовыми красками писать. Когда ж такое было?!
      Никитка, которому приходилось вручную растирать краски, искать цветные глины, был совсем даже не против готовых красок, но об этом помалкивал, зная не только тяжелый характер дядьки Кирилла, но и его тяжелую руку.
      Угрюмый дядька почему-то привязался к такому же, как он, молчаливому мальчишке. Стал выделять его трудолюбие, брать с собой выполнять заказы.
      Вот так и оказались они в небольшом городке под Оренбургом, куда приехали к местному дворянину, обновить иконостас.
      Под мастерскую выделили им небольшую светелку во флигеле. Там же, на кухне, они и кормились тем, что оставалось после барина и его родни, квашеной капустой и картошкой, да пареной репой.
      Вместе с ними столовалась дворня и пришлые артельщики, ставившие каменное крыльцо и строившие новую конюшню.
      Обычно молчаливый дядька Кирилл в последнее время стал проявлять удивительную для него разговорчивость, жадно выслушивал вновь пришедших, живо участвовал в разговорах. Никитка этими беседами не очень интересовался: в последние дни все разговоры так или иначе сводились к Пугачеву, который шел с войском на Оренбург. Вот и сегодня говорили о том же.
      - Слышь, богомаз, - наваливаясь грудью на стол, спрашивал дядьку Кирилла дюжий артельщик. - Правду бают, что Пугач этот самый никакой не казак беглый, а сам царь анпиратор Петр Третий?
      - Про то не знаю, - обиженно поджал губы дядька Кирилл, который не любил, когда его называли богомазом.
      - Ты же с самого Оренбурга, там-то что про Пугача говорят? - не унимался артельщик.
      - Много там чего говорят, - уклончиво ответил дядька.
      - Ну все же? - не отставал дотошный артельщик. - Вы все же в Оренбурге живете, к начальству поближе. Обскажи нам, мил человек.
      - Уважь, расскажи что знаешь, - придвинулись и другие артельщики и челядь. - Мы тут живем в темноте, в глуши, слухами кормимся, как вороны, что в воздухе поймали, то и съели.
      - Я сам мало что знаю, - сделал попытку выйти из-за стола дядька Кирилл, но его удержали едва не силой.
      - Ты нам, божий человек, поведай, что сам слышал.
      - А что я слышал? - нехотя отозвался дядька Кирилл. - Разное говорят. На площади указ читали, что никакой он не Петр Третий, а беглый казак, разбойник Емелька Пугачев. А по рукам в городе бумаги ходят, вроде как грамоты его, он в тех грамотах пишет, что он царь, Петр Третий, Екатерина, жена его законная, извести его хотела, да ему спасти удалось, у казаков на реке Яике укрыться. А вот теперь настало ему время объявиться.
      - И что еще в тех грамотах писано? - придвинулись к дядьке Кириллу артельщики и дворовые.
      - Много чего там писано, - нехотя развел руками дядька Кирилл. Прельщает всяко. Говорит, что волей всех жалует...
      - Слышь?! - восторженно гаркнул артельщик, который расспрашивал дядьку Кирилла. - Волей жалует! Конечно, царь!
      - Только я сам тех грамот не видел, - поспешил пояснить дядька Кирилл.
      В этот момент двери распахнулись, ворвались солдаты, в сопровождении одного из дворовых.
      - Показывай, кто тут про разбойника Пугача байки рассказывал, толкнул в плечо дворового капрал.
      - Вот этот вот, - ткнул пальцем перепуганный мужичок в дядьку Кирилла. - А вот этот больше всех спрашивал, - он ткнул в дюжего артельщика.
      - Берите их! - приказал капрал.
      Артельщик вскочил, попытался схватить скамью, но на него навалились солдаты, повязали и вместе с дядькой Кириллом поволокли на улицу, не дав одеться.
      - Отпустите дядьку! - кинулся под ноги солдатам Никитка. - Он ничего плохого не говорил!
      Его грубо оттолкнули.
      - Погодь, парнишка, не тужи! - весело подмигнул ему связанный артельщик. - Будет им ужо! Придет Пугачев, освободит и меня и твоего дядьку!
      Кто знает, чем кончилась бы для дядьки Кирилла его "разговорчивость", но только ночью в городок действительно вошел Пугачев.
      Никитка проснулся от звука выстрелов и выскочил во двор. Там уже было полно народа, стоял гвалт, под ногами метались невесть кем выпущенные ошалевшие куры, добавляя суматохи и шума. Из конюшен казаки выводили лошадей. Возле погреба, в который заперли до утра дядьку Кирилла и не в меру любопытного артельщика, стояли обезоруженные солдаты. У капрала была рассечена щека, порван мундир. Их окружали вооруженные люди, пестро одетые. Казачьи папахи, островерхие башкирские малахаи, полосатые татарские халаты, все перемешалось во дворе.
      - Ключи давай! - наскакивал на бледного капрала дюжий казак, замахиваясь саблей.
      - Нет ключей, у хозяина ключи, - прохрипел капрал, сплевывая на снег кровь.
      Выволокли во двор хозяина, в распахнутой шубе, накинутой прямо на исподнее.
      - Ключи давай! - закричал на него казак.
      - Ты на меня не ори! - дернулся хозяин, вырывая локти у державших его мужиков с саблями на боку. - Я - майор в отставке, почетный дворянин, не тебе, мужику, орать на меня! И ключей от меня не дождетесь. Выбросил я ключи в колодец.
      - Ты с нами не шуткуй! - разозлился казак. - Давай ключи, если жить хочешь, сокровища давай!
      - Я не за сокровища государыне и Отчизне служил! - вскинул гордо голову хозяин. - Нет у меня сокровищ. Да и были бы, вам, ворам, не отдал бы.
      - Почто нас ворами обозвал?! - приступили к нему. - Мы не воры! Мы армия Пугачева! Императора Петра Третьего!
      - Воры вы и есть, против законной царицы бунтуете, - упрямо мотнул головой хозяин, - а Пугач ваш - первый вор...
      - Ах ты... - шагнул к нему казак, замахиваясь для удара плетью, но кубарем полетел в снег, сбитый ударом кулака.
      Хозяина повалили в снег, сдирая шубу, казак вскочил на ноги и выхватил саблю, готовясь нанести смертельный удар.
      Но во двор въехали несколько всадников, и казак опустил саблю.
      - Об чем шумим, станичники? - ловко спрыгнув с коня, спросил рябой мужик в зипуне, подпоясанном яркой алой атласной лентой, за которой торчали рукояти двух пистолетов и кривой кинжал.
      - Так вот, надежа государь, - поклонился казак, - запер этот кровопивец людей в подвал и ключ не дает. Сокровища свои наворованные выдать отказывается.
      - Врешь, вор! - вскинул голову хозяин. - Все, что есть у меня, кровью оплачено. Все я воинской службой государевой заслужил.
      - Ишь, герой какой! - хмыкнул прискакавший мужик. - Поднимите его, я в глаза его глянуть желаю. Ну, может, ты и мне послужишь?
      - А ты кто такой есть? - спросил хозяин, поправляя на плечах шубу.
      - Я? - весело удивился мужик. - Я - государь Петр Третий.
      - Врешь ты все, - устало махнул рукой хозяин. - Какой ты государь? Ты вор, Емелька Пугачев, мужицкий царь...
      - Да хотя бы и так! Не все вам, боярам да дворянам царей своих имать. Нужон и мужицкий царь, который волей жалует, - дернул щекой Пугачев. - Ты прямо говори, служить мне будешь?
      - Дороже чести у меня сокровищ нет, - вздернул упрямый подбородок отставной майор. - Я государыне присягал, другой присяги принимать не стану. И тебе, вору, служить не буду. Мне твоя воля не нужна, я сам по себе волен служить тому, кому присягал.
      - Ну, тады ладно, ты свою волю сказал, теперь я свою волю сказывать буду. Вешайте его! - махнул рукой Пугачев.
      - А ключи? - спросил казак.
      - Что ж ты за казак, если замок без ключей открыть не могешь? - зло ощерился Пугачев.
      Он рванул из-за пояса пистолет и выстрелом сбил с двери замок. Отставного майора потащили к воротам, через которые уже перекинули веревку с петлей. Капрал неожиданно бросился на одного из мужиков и попытался вырвать у него пистолет из-за пояса, но его свалили ударом сабли.
      Из погреба вышли артельщик и дядька Кирилл. Дядька Кирилл подслеповато щурился, оглядывая двор, освещенный всполохами горевшего сарая. Увидел под ногами труп капрала, отшатнулся испуганно, закрестился.
      - Кто такие? - спросил, подходя к ним Пугачев. - За что вас в погреб посадили?
      - За то, что про тебя разговоры разговаривали, - выступил вперед артельщик. - Я сам артельщик, крыльцо мы ставим. А этот мужичок - богомаз, он про тебя и сказывал.
      - И что ты такое сказывал? - весело подмигнул дядьке Кириллу Пугачев.
      - Что сам от других слыхал, то и сказывал, - мрачно буркнул дядька Кирилл, вглядываясь в толпу, отыскивая Никитку, который сам уже бросился к нему.
      - И что же ты такое обо мне слыхал всякое? - не отступался Пугачев.
      - И что царь ты, и что самозванец, и что волю даешь, и что грабишь, всякое...
      - А сам ты как думаешь - царь я, или самозванец? - задал каверзный вопрос Пугачев.
      - Я человек темный, мое дело святые лики писать, а не думы думать, уклонился дядька Кирилл.
      - Ну, ну, - недовольный его ответом проворчал Пугачев. - А мою персону намалевать можешь?
      Дядька Кирилл осмотрел двор, задержался взглядом на убитом капрале, на качающемся в петле на воротах хозяине дома и потупясь ответил:
      - Я в своих решениях не волен. На мне обет монашеский, писать только лики святые.
      - А я - царь, я помазанник божий! - начал злиться Пугачев. - Али я рожей не вышел?!
      - Про то мне доподлинно не ведомо, - вздохнул упрямый дядька Кирилл и украдкой перекрестился дрожащими пальцами.
      - Ах, неведомо?! - шагнул к нему Пугачев, раздувая ноздри, ухватившись за рукоять сабли.
      - Постой! - бросился ему в ноги Никитка. - На мне обета нет, я твой портрет напишу! Я могу! Я умею! Только дядьку Кирилла отпустите!
      - Точно могешь? - нахмурился Пугачев, с недоверием осматривая Никитку.
      - Могу! Я его ученик! - Никитка кивнул на дядьку.
      - Ладно, поглядим. А за этим богомазом присмотрите, покамест мой лик нарисуют. Ну, пойдем, парнишка, посмотрим, что ты могешь.
      Никитку провели в дом отставного майора, в самую большую залу, куда натащили множество свечей. Пугачев устроился в кресле, скинул зипун, оставшись в легком кафтане. Ему перекинули через плечо широкую ленту. На ленте был какой-то орден. Пугачев надвинул на лоб высокую папаху, нахмурил брови. В руки ему вложили булаву и шар. Никитке принесли краски и доски.
      - Не могу на доске писать, - поклонился Никитка. - Нельзя.
      - Ну и ладно, давайте вот тот патрет сюда, - распорядился Пугачев, указав пальцем на портрет царицы Екатерины, висевший на стене. Когда портрет поставили перед Никиткой, Пугачев приказал: - Вот поверх ее и пиши. Она мне изменила, извести меня хотела, пускай теперь правда торжествует.
      Никитка в нерешительности топтался перед портретом императрицы, рука не поднималась покрыть его грунтом.
      - Что топчешься? - нетерпеливо прикрикнул Пугачев. - Хочешь, чтобы дядьку твоего на виселицу вздернули?
      Никитка перекрестился и сам себе ужасаясь, зажмурившись, махнул кистью по глазам Екатерины, словно не хотел, чтобы она видела его святотатство...
      Писать Пугачева оказалось легко. Волосы, постриженные в кружок, простое лицо, усыпанное рябинами, усы и борода. Работа шла легко, и портрет был написан быстро...
      - Гляди-ка, - ворчал одобрительно Пугачев, осматривая работу. - Как живой. Только вот ряби ты мне, кажись, прибавил. А вот за то, что ты меня поверх царицки нарисовал, если что, тебе не сдобровать. Ну, ин ладно. Бог не выдаст... Эй, генералы! Выдать ему награду, а потом выпороть, да чтобы все видели.
      Неожиданным приказом Пугачев удивил всех. Но пояснять ничего не стал, встал и стремительно ушел из зала. Никитку отвели во двор и публично выпороли. После отвели в дом, выдали награду и вывели тайным ходом на улицу. Переулками отвели к маленькой избе на окраине, в которой его встретил дядька Кирилл.