Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

      - Ты чего орешь? - зло прошипел я, ткнув его чувствительно в бок кулаком.
      - Я думал, что меня кто-то корытом лупит, - оправдывался мужик.
      - Это скорее ты корыто ударил, - поправил его Манхэттен.
      Мы усадили соседа на кровать, оставили рядом с ним Манхэттена, присмотреть, а сами с Димкой вышли на кухню, решить, что делать дальше.
      Мы вертели так и так, перебрав, наверное, сотню вариантов. Оставить его в доме, связав и заткнув рот, а кто знает, когда в дом кто-то решится зайти? Отпустить? Он тут же вызовет милицию, и мы даже из города не успеем выбраться.
      Мы с Димкой, так ничего и не придумав, как ни старались, вернулись в комнату.
      - Ну и чего решили? - спросил Манхэттен, которому наскучило сидеть в темноте с молчащим и только громко икавшим соседом.
      - Пристрелить его, да и все дела, - мрачно пошутил Димка.
      И тут к икоте соседа присоединилось такое утробное урчание живота, что Манхэттен забеспокоился:
      - Эй, эй, мужик! Ты потише! Здесь ванны нет, не вздумай в штаны наложить! Он шутит!
      - Ты что, Димыч, сдурел? - подхватил и я. - У человека может инфаркт случиться. И что нам прикажешь с тобой делать, сосед?
      - Отпустите вы меня, - чуть не плача взмолился не на шутку перепуганный происходящим мужик.
      - Жена знает, куда ты пошел? - спросил я его.
      - Нет, её и дома нет, - стуча зубами, ответил он. - Она к куме ушла, может, там и переночует.
      - А тебя чего же дома оставила? - удивился Димка.
      - А я пьяный нехороший, - вздохнул горестно сосед. - Вот она меня и не берет.
      - Ладно, - решил я. - Если не придет твоя половина к полуночи, мы к тебе домой пойдем, заночуем у тебя, к нам могут менты наведаться, а утром ты нам поможешь из города выбраться, понял?
      - Да как я помогу? - удивился сосед. - Я что, милиционер, или ещё кто?
      - Ты - местный житель. Тебя каждая собака в городе знает. Работаешь ты на птицеферме, которая за городом, так?
      - Ну так, - не понимая, к чему я веду, подтвердил сосед.
      - Ты на работу каждый день ездишь на своем "Москвиче"?
      - А как же! - даже обиделся сосед. - Почти тридцать лет без единого прогула.
      - Вот ты нас и вывезешь, - спокойно пояснил я. - Тебя все гаишники знают, вся милиция. Кто тебя проверять будет?
      - Ну да, а если бы...
      - А если бы у бабушки кое-что было, она бы дедушкой была, - отрезал я, заканчивая бесполезную дискуссию.
      Мы ещё посидели, напряженно всматриваясь в темноту за окнами, ожидая наряда милиции, но ничего подобного не произошло, и мы в начале первого ночи перелезли к соседу через забор, и осторожно пробрались в дом, тут же попадав на кровати. Димка остался сторожить первым.
      Мы уже почти провалились в сон, когда сосед спросил:
      - Эй! Москвичи! Шкурники!
      - Сам ты шкурник! - тут же обидчиво отреагировал Манхэттен.
      - Эт почему это мы шкурники?
      - А кто же вы? Шкурки покупаете? Значит, шкурники.
      - Сам ты шкурник, - проворчал, успокаиваясь и не зная, что возразить такой чапаевской формулировке, Манхэттен.
      - Так вы того, вы хотя бы заплатите? - спросил, тяжело вздохнув сосед.
      - Во мужик! Во куркуль! - восхитился Манхэттен.
      - А чего? Весь в тебя, - подхватил Дима.
      - А может, ты нам заплатишь? - спросил я соседа, весьма разозленный тем, что мне не дают поспать.
      - Это за что это?
      - Это за то это, хотя бы, чтобы мы тебя не пристрелили. Как ты думаешь, стоит за это заплатить?
      - Ну-у-у, - протянул сосед, несколько расстроено. - Это вам совсем и ни к чему даже вовсе. А вот за мои неудобства всякие да за то, что я вас из города вывезу, как?
      - А что - как? - разозлился я уже не на шутку. - Ты сперва вывези, тогда поговорим. Ишь ты, то едва в штаны не навалил, а то уже и вымогательством занялся. Плати ему. Я тебе заплачу!
      - Да спи ты, Коля, - усмехнулся Димка. - Заплатим, чего там. Мужика тоже понять надо. Он, можно сказать, пострадавший.
      - Через свою жадность он пострадавший, - зло огрызнулся я, укладываясь поудобнее. - А если ещё хотя бы одно слово скажет, будет больше пострадавшим.
      Сосед замолчал, только сердитое сопение указывало на то, что он не спит.
      - Слышь, сосед, - позвал я его.
      - Чего надо? - не сразу, но все же ответил он.
      - Спи ты, мудрец, заплатим мы тебе, успокойся. Как тебя хотя бы зовут?
      - Зовут-то? Василий меня зовут, - рассеянно ответил он. - А вправду заплатите?
      - Вправду. Спи!
      И мы заснули. И не знали мы, не гадали, что на нашу тихую улочку входила в это время беда. Загулявшаяся парочка приближалась к нашему дому. И не надо бы им было сюда ходить. Но не зря в народе говорят: пришла беда отворяй ворота. Одна беда другую притягивает. Парочка была совсем молоденькая. Лет шестнадцати-семнадцати. Парнишка накинул на плечи девушке свой пиджак. Они устали, нацеловались до опухших губ и до звенящей дури в голове, шли слегка пьяные от тепла, любви и поцелуев. Напротив дома, в котором мы спали, они остановились. Пиджак соскользнул с плеч девушки. Парнишка поднял пиджак, накинул ей на плечи, хотел поцеловать, но девушка слегка отстранилась и загляделась на белое цветение абрикоса во дворе, по соседству с нами.
      - Смотри, какие замечательные цветики!
      - Сейчас достану! - воскликнул парнишка и, не долго думая, махнул через забор.
      Девушка хотела остановить его, но было уже поздно, а кричать она не решилась, только махала рукой на парнишку, призывая его вернуться обратно. Но тот тоже только отмахнулся от её призыва.
      Он стоял во дворе чужого дома, всматриваясь в высокое дерево. Абрикос был старый, могучий. Парнишка раздумывал, как на него забраться, чтобы сломать веточку для своей девушки. И тут он увидел слегка приоткрытую дверь времянки.
      Он решил открыть дверь пошире, залезть на нее, оттуда на крышку времянки, а там и ветки уже под рукой. Вдруг за спиной у него скрипнула дверь, и чей-то голос хрипло приказал:
      - А ну, руки вверх, стрелять буду!
      Это хозяин дома выглянул во двор, разбуженный чуткой женой, услышавшей за окном шорох. Глянул хозяин: кто-то во времянку лезет, а там у него стоял мотоцикл. Прошлый год у него уже крали из времянки мопед, а чуть позже велосипед. Вот он и подумал, что это все тот же вор у него шурует.
      Схватил хозяин со стенки ружье, бросился к шкафу, в темноте загнал в стволы два патрона и выскочил в белье на крыльцо.
      Когда он гаркнул, велев предполагаемому вору поднять руки, то неизвестно, кто из них был больше напуган, парнишка, который увидел ружье и никак не предполагал, что его озорство может обернуться смертельным риском, или герой поневоле, оказавшийся ночью один на один с обнаглевшим грабителем.
      Закончилось все это трагически. Парнишка метнулся к забору, а хозяин дома, которому показалось, что тот бросается на него, нажал на курки. Грохнул выстрел, заряд картечи попал парнишке в бедро, перебив артерию. Он упал и закричал от испуга и боли, за забором заголосила девушка. Хозяин бросился в дом, вызывать "скорую помощь", а в улочку уже въезжала машина ПМГ, с врубленной мигалкой. Мы, выскочив на выстрелы, кинулись обратно в дом, моля Бога о том, чтобы нас не заметили.
      Через пять минут, не более, ночная улочка казалась разворошенным муравейником. Приехала бригада "скорой" и увезла парнишку в больницу, на улицу высыпали соседи и соседки, нагрянули ещё машины с милицией. Мы затаились, понимая, что нас ждут крупные неприятности. Но все же надеялись, что пронесет.
      Не пронесло. Вскоре, как мы и ожидали и чего боялись, милиция предложила всем разойтись по дворам и отправилась опрашивать всех соседей, как потенциальных свидетелей. Постучали они и в дом, который мы снимали. Им сказали, что там никого нет, что приходили уже днем из милиции, стучали. Стали стучать в дом, где мы сидели, постучали, хотели уже ходить, так бы, может, все и кончилось, но вывернулся откуда-то пацаненок, который заявил:
      - Дяденьки милиция, там кто-то есть в доме, я как выскочил на крыльцо, когда стрельнули, глядь, а там в дом дядьки уходят с автоматами.
      - Да замолчи ты, чертенок! - озлился на него отец, отвесив мальцу подзатыльник. - Откуда у нашего соседа автомат? Да и живут они с женой вдвоем, никаких там мужиков быть не может.
      - А где же хозяева? - усомнился один из милиционеров.
      - Да кто ж их знает, - развел руками мужик. - Может, в гостях где.
      Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не подъехали ещё две милицейские машины. Они остановились возле дома, которой мы снимали. Из машин высыпали вооруженные автоматами милиционеры в бронежилетах и несколько человек в офицерской форме.
      Среди них выделялась женщина. Я с ужасом узнал капитана Павлову. Значит, вышли на наш след. Мы слышали, как подъехавшие быстро выяснили, что здесь произошло. Павлова спросила, не этот ли дом снимали москвичи, которые скупали шкурки? Ей ответили утвердительно. Ей также доложили, что нечто странное происходит в доме по соседству: там вроде бы видели людей с автоматами. На крыше подъехавшего микроавтобуса включили мощный прожектор, обшарили лучом двор, который мы снимали. Затем несколько милиционеров перемахнули через забор, а остальные засели за машинами и воротами соседних домов, ощетинясь оружием. Милиционеры быстро обшарили дом, сарай и времянку, нашли оставленные нами обрезы и пистолеты, чем вызвали большое оживление. В это время к дому нашего пленника подъехал рыжий "жигуленок". Из машины вышли две тетки и мужичок, который был изрядно навеселе и резко поскучнел при виде такого изобилия милиции.
      - Это же Натуся, женка моя! - обрадованно едва не полез в окно Василий.
      Димка сдавил ему сзади шею и отвел на кровать.
      - Сиди и не рыпайся! - пригрозил он ему. - Зашумишь - нас всех тут перестреляют.
      А разговор на улице шел горячий. Натуся махала могучими руками, отпихивая щупленьких ментов, которые старались оттащить её от ворот дома.
      - Ты чо меня хватаешь?! - орала она на молоденького милиционера, не знающего куда деться от стыда. - Ты чо меня хватаешь?! Я те чо, девка дворовая?! Справились, понимаешь, со слабой женщиной!
      Тут она повела могучими плечами, и оба милиционера отскочили от нее, как горох от стенки.
      - У меня там муж, промежду прочим, дома оставленный для сохранения! И дом мой! Почему не пускаете?! Васька-а-а! А ну, открывай, бисова детина! Ты чего не выходишь?!
      И она так ахнула кулаком по воротам, что даже забор заметно покосился. Мы встревожено переглянулись. Чего-чего, а этого мы никак не ожидали.
      - Железная баба! - покачал головой Манхэттен. - Эта слона на скаку остановит. Что делать будем?
      Я пожал плечами, сам не зная, что предпринять, на что решиться. Манхэттен приплясывал рядом и тихо ругался в отчаянии, что мы так нелепо погорели.
      - Зачем, зачем мы остались?! - кусал он костяшки пальцев.
      - Не чавкай, лапу себе отгрызешь, - проворчал Димка. - Чего думать о том, что уже сделали? Надо думать, что дальше делать. Как выкручиваться.
      Манхэттен хотел ему что-то сказать, но тут на улице раздался истошный крик:
      - Стоять! Стоять! Куда?! Там могут быть бандиты!
      Я выглянул в окно: Натуся, рванув своей могучей дланью створку ворот, сорвала засов, и бросилась во двор. За нею, пытаясь её удержать, кинулся милиционер, за ним уже бежали другие, щелкая затворами автоматов.
      Раздумывать было некогда. Я выскочил на крыльцо и веером дал длинную очередь над головами, отчего все, включая Натусю и милиционеров, от неожиданности инстинктивно присели. Натуся даже голову прикрыла подолом, обнажив свои могучие белые ноги в коротких чулках.
      - Все назад! - заорал я. - В доме заложник! Один выстрел - и он будет убит! Всем отойти!
      Я пошарил глазами, увидел над улицей большой орех, могучий и высокий, с развесистой кроной, и ударил в самую гущу из автомата. На плечи и головы милиции посыпались труха, листья, ветки. Это заставило их отступить, пригибаясь.
      - Не стрелять! В доме заложник! Всем отойти! - командовала в мегафон капитан Павлова своими растерявшимися сотрудниками.
      Милиционеры отошли, отбежали, присели за машинами, укрылись за заборами соседних домов.
      А Натуся, как только стрельба прекратилась, поднялась и пошла вперед, оправляя длинную юбку и выставив перед собой весьма увесистые кулаки, что-то грозно бормоча и нехорошо сверкая глазами.
      Я попятился перед этой надвигающейся грозой и юркнул в дом, она рванула за мной следом. Я ворвался вихрем в комнату и, схватив с дивана её мужа Васю, метнул его ей навстречу, прямо в могучие объятия этой женщины-воительницы.
      Она прижала его к своей необъятной груди, погладила по реденьким волосикам, потом отстранила на расстояние вытянутой руки, посмотрела на него пристально и спросила:
      - Василий, а што это тут за мушшины?
      - Натуся, это гости. Соседи. Москвичи. Ты же их видала...
      - Да всех я вас, мужиков, пьяниц и коблов, видала. Куда баб позапрятали?
      И она слегка тряхнула его за руку, отчего мне показалось, что сейчас из него вывалится весь скелет. Но Василий оказался мужиком жилистым и выдержал. Она шагнула ко мне, и я невольно попятился. Я не был настолько уверен в себе, чтобы разрешить ей дергать меня за руки.
      - Натуся, - стараясь говорить грозно, произнес я. - Мы взяли твоего мужа в заложники.
      - И тебя мы тоже объявляем заложницей, - выступил вперед Манхэттен.
      Это он зря, это он явно погорячился. Натуся оставила в покое своего мужа и сграбастала в охапку не успевшего отскочить Манхэттена.
      - Заложницей, говоришь? - спросила она, положив Манхэттену на плечи свои большие, как две сковороды, руки. - Ты чего сутулишься? Ты смотри мне в глазы. И чего ты гримасы корчишь? Вот и все вы, московские, какие-то придуркнутые.
      - Пошшш, пушшш, - пытался что-то сказать, сдавленный её железными пальцами Манхэттен.
      - Вот-вот, кроме пшиканья ничего и сказать не умеете. Один пшик в вас, московских. Потому у вас и бабы такие ледащие. Заложницей он меня берет! Тоже мне, султан какой. Ты поперва свою бабу обслужи как надо, а то ему ещё и заложницу давай.
      - Это наложницу обслуживают, а не заложницу, - попытался пояснить разницу Манхэттен.
      - Тю на тебя! Наложницу. Я тебе так наложу, что ты полные штаны у меня наложишь.
      Манхэттен в её руках как-то весь посинел и стал похож на охлажденного цыпленка, передержанного в витрине сельпо. Ручки и ножки его мотались, словно весь он был на шарнирах.
      - Слышь, Натуся, - робко вступился Вася, отойдя на некоторое расстояние. - Оне это, оне нам заплотют.
      - Это как? - живо заинтересовалась Натуся, тут же выпустив Манхэттена, который поспешил отойти от неё подальше.
      - Ну известно как, - пояснил муж, - деньгами.
      - Брешет? - спросила она меня, прищурясь.
      - Да нет, почему? - спросил я.
      - Я знаю, почему он брешет? - развела Натуся руками. - Он всегда брешет.
      - Я хотел сказать, что он правду говорит, - остановил я её начавшееся наступление на мужа. - Мы действительно заплатим за все неудобства. За то, что мы вашего мужа в заложники забрали.
      - Да не, чего там, - вдруг подобрела она. - Какие там неудобства? Ежели за деньги, берите. А сколь платят-то?
      Это она уже спросила у мужа.
      - Не сказали ишшо, - ответил он, ежась.
      - Брешет? - опять повернулась она ко мне.
      - Да почему брешет? - устало возмутился я. - Мы просто ещё не говорили о сумме.
      - Так чего ж вы? Говорите да забирайте его. Только по голове не бейте. Он головой слаб у меня. Я ему, бывает, забудусь, дам по черепушке, а он сразу носом в тарелку и кровя из носа. Шейка у него какая-то недержачая.
      - А зачем вы его бьете? - опасливо поинтересовался Манхэттен.
      - Да я не бью, - махнула на него ладонью Натуся. - Это ж рази я бью? Ежли я вдарю, у него голова в супу будет. Это тольки подзатыльник дам для воспитания. Это ж не бью.
      В это время за воротами послышалась какая-то возня, и раздался металлический голос мегафона:
      - Граждане! Предлагаю бросить оружие, отпустить заложников и выйти по одному с поднятыми вверх руками! С вами говорит капитан Павлова, вы ввязываетесь в опасные игры. Обещаю беспристрастное разбирательство и гарантирую отправку в Москву для дальнейшего дознания. Если на вас нет вины - сдавайтесь! Я гарантирую вам неприкосновенность!
      "Если на вас нет вины". Как бы не так! Чего-чего, а вины на нас хватало. И вины и крови.
      - Что будем делать? - спросил я у ребят, а про себя подумал, что этот вопрос мы в последнее время только и задаем один другому.
      - Уходить надо, - отрезал Димка.
      - Эх, черт! В кои веки подфартило с деньгами, - уныло вздохнул Манхэттен.
      - А вы сколь заплатите-то? - спросила, облизав губы, Натуся.
      - А сколько ты просишь? - рассеянно ответил я вопросом на вопрос.
      - А за что? - осторожно ответила она тем же.
      Опытная торговка, сразу видно. Здесь все через рынок прошли. Натуральное хозяйство диктует свои условия.
      - Ну как за что? - сделал я удивленное лицо. - За беспокойство. За то, что мы вас используем как заложников.
      - Ну это надо подумать, - замялась она.
      - А чего там думать? - оседлал своего любимого конька Манхэттен.
      - Назначай свою цену и будем торговаться.
      - Только они ещё хотели, чтобы я их из города вывез, - поспешил добавить Вася.
      - Как же ты их теперь вывезешь? - поскучнела его супруга.
      - А че? - вылупился на неё Вася. - В "Москвиче" и вывезу.
      - Теперь уже не вывезешь, - усмехнулся Димка.
      - А сколь заплатите? - хитро спросил Вася.
      - Да говори сам, чего хочешь, некогда тут торговаться, - рассердился уже я.
      - Ладноть, - замахал руками Вася. - Только ежели цифра будет для вас обидной, вы не того.
      - Ну и какая это твоя "обидная" цифра?
      - Пятьсот тышш! - выпалила, не дожидаясь мужа, Натуся.
      - Да ты че?! - замахал руками на неё Вася. - У людев и деньжишш таких, небось, нету. Давайте я вас из города вывезу, но только за двести тышш. Пятьсот, оно, конечно, многовато. Но меньше двухсот никто не возьмется.
      - Можно подумать, вы тут каждый день из города людей тайно вывозите, усмехнулся Димка.
      - Ну и как? - выжидательно заглядывал нам в глаза Вася.
      - А вот так, - сказал ему я. - Если вывезешь из города, мы тебе заплатим тысячу долларов.
      - Это больше двухсот тышш-то, али меньше? - спросила Натуся. - Почем они счас, доллары-то?
      - Это больше, - ответил Вася.
      - Это больше, - кивнул я, подтверждая. - Это несколько миллионов. И даже, хотите, дадим десять миллионов, нам не жалко, если вы нас вывезете. Только как вы это сделаете?
      - Во делов-то! - радостно воскликнул Вася. - Да мы за такие деньги вас до Москвы довезем. Слушай меня, я это в кино видал...
      И он изложил свой план, который мы сначала дружно отвергли, как совершенно безумный, а потом почти сразу же согласились. Просто другого плана не было ни у кого.
      Через пару минут горячих дебатов, я осторожно приоткрыл окно и прокричал на улицу:
      - Всем отойти! Освободить выезды с улицы! Мы выходим вместе с заложниками! Малейшая попытка задержать нас или начать преследование, и мы их расстреляем. Первой убьем женщину.
      Через две минуты начинаем движение! Если не отойдете, мы будем вынуждены уничтожить заложников и прорываться с боем.
      Среди ментов произошло какое-то движение, потом мы заметили, что они стали оттягиваться с соседних дворов.
      - Выключите прожектор! Мы выходим! - прокричал я.
      Милицейские машины покинули улицу. Мы вышли, накрывшись все вместе большим куском брезента, который нашли в доме, и, спотыкаясь, направились к "Москвичу". К нам ещё раз обратились в мегафон:
      - Граждане! Повторяю - вы совершаете чудовищную ошибку, которая может стоить жизни вам и ни в чем не повинным людям. Положите оружие и сдавайтесь! Вы не выедете из города. Сейчас вы уже перешагнули грань. Вы рискуете не только своей жизнью.
      Мы с трудом уселись в машину, посадив Натусю на заднее сидение, в серединку, между мной и Манхэттеном. Димка сидел рядом с Васей, оба с замотанными лицами, чтобы непонятно было кто ведет машину: заложник, или террорист. Мы, сидевшие сзади, накрылись одеялом, чтобы не видно было лиц и кто где сидит.
      Выехали в открытые ворота, повернули направо, дождавшись, когда перед нами расступится шеренга вооруженных милиционеров. Мы ехали, выслушивая посылаемые нам вдогонку предложения одуматься и сдаться. Миновав перекресток и убедившись, что за нами никто не следует, мы поехали дальше, нырнули в какой-то переулок, где Вася распахнул двери машины, велев нам быстро вылезать. Упрашивать нас не пришлось. Мы повыскакивали, словно пробки из шампанского.
      За руль Вася усадил свою Натусю и велел ей ехать подальше и в другую сторону, чтобы сказать милиции, когда её остановят, что ей положили на заднее сиденье мину и приказали не останавливаться, иначе взорвется.
      Вася бросил в машину сложенные в несколько раз одеяла, захлопнул дверцу и замахал Натусе руками, мол, поезжай, не задерживай.
      Натуся газанула, и "москвичонок" поехал, вроде как переняв сразу походку хозяйки, вперевалку, утицей. Мы пошли, прижимаясь к заборам, следом за шустрым Васей. Он оказался прав, велев супруге уезжать поскорее. Почти следом за её отъездом, в улочку въехал БТР, на подножке стоял кто-то в форме и командовал, куда ехать, прислушиваясь к шуму мотора "Москвича".
      Идти нам пришлось недалеко. Вскоре Вася нашел калитку, в которую и застучал, довольно громко.
      - Ты чего, охренел?! - ухватил его за руку Димка. - Всю улицу перебудишь!
      - Иначе моего кума не поднимешь, - оправдывался Вася, - особенно, если он перед сном принял.
      - А что, часто принимает? - поинтересовался Манхэттен.
      - Кум-то? - почесал в реденькой прическе Вася. - Часто. Перед сном так обязательно.
      Подумал и добавил уважительно:
      - Режим у него. Строгий такой.
      Соблюдающий режим кум вывалился на улицу в буквальном смысле слова. Он вышел на крыльцо и тут же с него грохнулся. Вася бросился в незапертую калитку, помогать куму подняться.
      - Ты чего же, гад, долбил в ворота на всю улицу, когда они даже закрыты не были? - сердито выговаривал ему Димка, помогая поставить на ноги совсем вроде того не желающего кума.
      - Ну как же зайти, не постукав? - непонимающе посмотрел на него Василий.
      Димка только рукой махнул.
      Мы заволокли кума в дом. Он сидел, поддерживаемый Васей, на табуретке, с которой все время норовил завалиться на пол, и разговаривал, судя по всему, с марсианами, поскольку мы ни слова не понимали из его речей.
      - Ну и как он вывезет нас из города? - спросил я у Васи.
      - Как это так - как? - удивился тот. - Обнакновенно, на машине он нас вывезет.
      - Да его в таком виде с машины снимут, и салон весь перероют.
      - Не, у него не перероют. И к нему не подойдут. Я сказал вывезет, значит - вывезет.
      - Он даже лыка не вяжет.
      - К утру прочухается, - уверил Вася.
      - Ты что, сдурел?! - вырвалось у меня. - Утром выезжать из города?! Да к утру перекроют все ходы и выходы.
      - Ну, все ходы и выходы никогда не перекроют, - без тени сомнения ответил Вася. - А утром самое будет надежное. Посмотрите. И чего боитесь? Зачем тогда брались за такие дела, что бегать приходится? Я же с вами поеду, я не боюсь. А я себе что - враг, что ли?
      Он задумался и ответил сам себе:
      - Нет, я себе не враг. Значит, уедем из города. Лимон на дороге не валяется. А тем боле, целых девять. Спать давайте.
      - А кто разбудит? - спросил Дима.
      - Петька разбудит, - беспечно отозвался безответственный Вася.
      - Какой такой Петька?! - уже не выдержал Манхэттен.
      - Как какой? - зевнул Василий. - Кум мой. Его Петькой кличут.
      - Как же он проснется, когда он в таком виде?
      - А чего? Вид как вид. У него завсегда такой. А встанет он точно. Это будьте спокойны.
      Петя встал вовремя и сам. И даже меня разбудил. Когда я проснулся от того, что кто-то ощупывал мое лицо, то увидел над собой совершенно заплывшую харю, жутко измятую, с глазками-щелочками. Петя хватал грязной лапой мое лицо, при этом спрашивал:
      - Хтой-то? Хтой-то? Это я чтой-то, али нет? У меня чо, рожа что ли отвалилась? Чой-то она не на месте?
      В этот момент он попал своим грязным пальцем прямо мне в рот. Я отпихнул его руку и вскочил:
      - Эй! Мужик! Это не твоя рожа, а моя, - отвел я в сторону его протянувшиеся ко мне руки.
      - А хтой-то? - спросил он.
      - Пойдем, Петя, - вспомнив, как его зовут, повел я его к рукомойнику на кухне.
      - А мы куда идем? К машине?
      - Почти, - ответил я, засовывая его под струю воды.
      - Ой, блин! А чего это ты мне на голову надудонил?! - рассердился Петя.
      - Это водичка, Петя, - успокоил я его. - Которую пьют.
      - Водичку? - не поверил он мне.
      - Ну иногда, - не стал я спорить с ним.
      Глаза у Пети с трудом открылись. Сперва при помощи пальцев, почти раздирающих слипшиеся веки. Потом ничего. Проморгался.
      - А ты чего тут? - спросил он меня. - Похмелку принес?
      - Нет, - чистосердечно признался я.
      - А чего ты тогда тут? - вполне резонно спросил он опять.
      На такой вопрос трудно было ответить. Пришлось звать на помощь Василия.
      - О! Васька! Здорово, член собачий! - завопил Петя. - Похмелку принес?
      Похоже было, что это его любимый вопрос.
      - Нет, не принес, - ответил Вася почти моими словами, я даже подумал, не подслушал ли он ответ.
      - А чего ты тогда тут? - так же разочаровался в нем, как и во мне, кум.
      Видимо, все, кто приходил в этот дом без похмелки, были, по меркам Пети, людьми совершенно никчемными.
      - Как же я за руль сяду? - бормотал озабоченно Петя, бродя привидением по углам, совершенно не обращая внимания на то, что его дом полон чужих людей.
      - Да ты ещё ничего, мужик. Бывало и хуже, протрезвеешь малость, сядешь за баранку, - попробовал его успокоить Димка.
      - Кто же за баранку трезвым садится? - вылупился на него Петя. - Я тридцать лет шоферю, ни разу трезвым за руль не сел, и ни одной аварии, ни одного нарушения. А вот как не опохмелился однажды, так телеграфный столб как есть подчистую снес.
      Он все так же целенаправленно что-то отыскивал, бормоча при этом про себя:
      - Вот сволочь, все как есть выпил, сколь разов говорил гаду, что бы оставлял похмелку, так нет ведь. О! Нашел!
      Он вышел на середину комнаты, подслеповато щурясь и пытаясь рассмотреть что-то плещущееся на дне пыльной бутылки, которую он извлек из старого валенка.
      - Слышь, кум, - позвал он. - Подь-ка сюды. Понюхай-ка вот. Чего-то у меня с нюхалкой. Это чего там плескается?
      Он с надеждой смотрел, как Вася с опаской берет в руки бутылку и осторожно нюхает, или делает вид, что нюхает, подозрительную жидкость в бутылке.
      - Вроде как спиртным пахнет, - неуверенно пробормотал Вася, зажимая пальцами нос и брезгливо протягивая бутылку куму.
      Петя взял посудину, посмотрел её на просвет, что было делом совершенно безнадежным, вздохнул, мелко перекрестился и опрокинул горлышко бутылки в распахнутую пасть.
      Кум Вася как-то съежился при этом, сморщился и отвернулся. В Петином горле что-то зашипело, мне показалось, что я даже усидел синий дымок, вырвавшийся оттуда. Но Петя блаженно вздохнул, засунул палец в горлышко бутылки вытащил и облизал его, чвакнув с удовольствием.
      - Ну, можно и работать, - выдохнул он, отчего, как мне показалось, скукожились листья герани на окне. Вообще непонятно было, как она выжила в таких условиях: в горшочках торчали частоколом воткнутые туда бычки папирос. Земля в них даже на вид напоминала окаменелость.
      - Ты думаешь, он куда-нибудь сумеет уехать? - спросил Манхэттен Васю.
      - Ого-го! - восторженно и шумно заорал кум Вася. - Да он теперь куда хошь уедет! Он теперь только и может ехать.
      - Да его первый же гаишник за шкирку из машины вытащит!
      - Петю-то?! - возмутился Вася. - Да ни в жись! Че его, не знают, или как? Его все знают, знают, как он ездиит.
      - Ладно, хрен с ним, - прервал дебаты Димка. - У нас выбора нет. Но как он такую ораву вывезет за город? Нас вон сколько.
      - Па-а-думаешь! - презрительно выпятил губу Петя. - Мы и не столь могем. Я счас пойду заведусь, а вы собирайтесь.
      - Ты, Петя, послушь сюда, - забормотал кум Вася, косясь по сторонам. Тут такое дело...
      И он изложил все, что требовалось от Пети. Про то, что нас надо вывезти из города так, чтобы никто не видел, а мы за это заплатим ему, Васе, а он, Вася, заплатит куму Пете.
      - А сколь? - спросил кум Петя.
      - Ну-у-у, - важно раздул щеки кум Вася, готовясь оглушить кума
      Петю цифрой. - Ну, скажем, я тебе дам сто тыщщ...
      - Во нахалюга! - выдохнул Манхэттен, не любивший несправедливости во всем.
      Кум Вася покосился на него сердито, мол, не понимаешь момента, и не встревай.
      - Это сколь же будет в бутылках? - задумался, с трудом шевеля губами, Петя.
      - Это смотря в каких, - обстоятельно приготовился отвечать ему кум Вася. - Ежли брать водку, это одно количество, а ежли самогонку, то совсем другое...
      - Ты вот что, кум, не дури своего родственника, отдай то, что положено, а то мы ему заплатим, и он с тобой потом делиться будет, вмешался Димка.
      - Не! - испугался Вася. - Я дам ему. Я хорошо ему дам. Я двести тышш дам.
      Тут он заметил взгляд Манхэттена и добавил, поникнув головой, таким тоном, словно с него снимали последнюю рубаху:
      - Хорошо, лимон отдам.
      - Ско-о-оль?! - задохнулся Петя.
      - Лимон отдам, - вздохнул со слезой в голосе кум Вася. - Больше тебе никак нельзя. Сгоришь от пьянства.
      - Так я побег заводить, чего мы тут трепемся-то? - подхватился кум Петя, выбегая на улицу.