Он спал, и в такт его ровному дыханию, на широкой груди его позвякивали героические награды. Их было так много, что они покрывали не только грудь, но и живот и рукава гимнастерки. Да еще все сорванцы в округе бегали, увешанные медалями, выпрошенными у дяденьки Громилина "на поносить"...
      Спал майор, на лицо надвинув каску противотанковую, собственного изготовления. На груди у него грелся крупнокалиберный пулемет, в левой руке он сжимал гранату, а правой прижимал к груди замок от вверенного ему участка Границы.
      Чуток пограничный сон. Крадущиеся шаги за дверями, отодвигаемый засов...
      Майор метнул гранату, одновременно со взрывом скатываясь с кровати, и поливая свинцом из пулемета загоревшуюся дверь.
      С наслаждением вдыхал он полной грудью и расширившимися ноздрями тяжелые клубы черного дыма.
      - Товарищ майор! - раздалось из-за двери. - Это я, Ваш ординарец, сержант Пысин! И больше никого...
      - А кто был?! - грозно спросил майор.
      - Да не видал я никого. Вы, товарищ майор, стрелять перестаньте, я посмотрю, может, чего и осталось...
      Замелькал огонек фонарика и в землянку опустился сержант Пысин. В руках он нес продырявленные сапоги. - Вот, товарищ майор, сапоги принес. Опять еле-еле их у самой границы изловили. Страсть какие геройские сапоги! Так и норовят в поход, и обязательно на Берлин. И война давно уже кончилась, а вот надо же...
      - Правильные сапоги. Отцовские. У них память крепкая, солдатская. Они дорогу помнят. Лад
      но, раз проснулся, пойду проверю посты.
      Майор вытащил из-под кровати вторую пару сапог, и принялся натягивать их.
      - Вы бы, товарищ майор, сперва галифе надели бы... - робко заметил сержант.
      Майор взглянул на ноги и задумался. Никогда не снимавший на ночь гимнастерку с наградами, галифе он все же стаскивал. Думал он недолго.
      - На постах не девицы. Выдержат. И не такое видели. Не испугаются.
      - На постах-то не испугаются, выдержат. А вот вы, товарищ майор, вряд ли. Там по всей дороге репьи. Колючки - во! С палец. Понацепляете на все места, а мне отцепляй потом, да я же и виноват буду.
      - Соображаешь, - нехотя признал майор.
      Он натянул все же галифе и до утра обходил посты, которые так этого и не заметили, он обходил их стороной.
      Вернулся он утром, велел разбудить себя через час, снял на этот раз только сапоги и заснул. И снился ему - Пограничный Сон.
      Снилось майору, что Нарушитель через высокий пограничный забор собирается Границу нарушить. И просит он, гад, Громилина:
      - Дяденька, помоги! Дяденька, подсади...!
      А Громилин сидит почему-то на этом самом заборе верхом, и во всей своей натуральности, без галифе, а гимнастерочка у него почему-то не уставная, до пупа.
      И бьет он этого самого Нарушителя беспощадным образом по голове... чем бы вы думали? А чем еще может лупить Нарушителя майор, когда в руках у него никакого оружия, а галифе не одето?
      Нарушитель плачет и кричит:
      - О - е - ей! О - е - ей! Больно же! Раз со мной так обращаются - я сдаюсь...
      И вот уже майор Громилин ведет этого самого нарушителя по Красной площади, а вокруг народишууу! А гимнастерочка до пупа, а на площади этой почему-то растет репей. И приходится майору идти на цыпочках, чтобы репья этого не нацеплять.
      А с Мавзолея ему машут приветственно Ленин, Сталин, и почему-то доктор Айболит...
      Сон как-то резко разонравился Громилину.
      Открыл он левый глаз, закрыл правый, и стал другой Пограничный Сон смотреть. Правым глазом.
      И снился ему - Нарушитель. И сидел этот самый злобный Нарушитель в кустах, на своем берегу, и подсматривал, гад, как майор Громилин на своем берегу ведет из кустов наблюдение за купающимися девками.
      И говорит ему Нарушитель:
      - Нарушу вот я ночью речку, и у всех ваших девок честь нарушу.
      И смеется, гад, злобно.
      Майор ему отвечает так спокойненько:
      - Ничего у тебя, подлый ты Нарушитель, не выйдет! Я эту речку крокодилами заминировал. Так что речку ты, гад, может, и нарушишь, но вот девок наших тебе после этого нарушить будет нечем.
      А Нарушитель отвечает:
      - Ты хоть и майор, а дурак. Я речку потравил, и крокодилов тоже. И теперь порушу всех ваших девок!
      - Ха! Ха! Ха! - отвечает майор. - Ничего у тебя, враг, не получится. Приняли наши доблестные пограничники во главе со мной превентивные меры и всех наших девок нарушили вполне самостоятельно, и вполне персонально, и поголовно. Осталась одна непорушенная в силу своей страховидности невероятной, но она живет на краю деревни, и тебе, вражья сила, до нее не добраться...!
      Наступает темная ночь и Нарушитель нарушает потихоньку реку, и крадется к крайней избе, в которой спит переодетый девкой героический майор Громилин. И так он на перинах спать не приучен, что не слышит он, как пробрался в избу Нарушитель...
      Проснулся майор. Поздно! Нарушитель в темноте не разобравшись, нарушил его, майора Громилина, самым злодейским образом.
      - Тревогаааа!!!! - заорал в ужасе героический майор...
      И проснулся по-настоящему.
      - Тревогаааа!!!! - кричал сержант Пысин.
      Майор вскочил, сунул ноги в сапоги, стоявшие около кровати, шагнул и... рухнул на пол.
      - Товарищ майор! Осторожнее! - закричал Пысин. - Я ваши сапоги героические, чтобы они на Берлин не ушли, прибил гвоздиками...
      - Предупреждать надо! - рявкнул майор, отдирая сапоги от пола.
      - Разрешите доложить, товарищ майор! К Границе приближается известный контрабандист Пронырин-Полукрымский с бандой, в составе двух особ!
      - Ага! - обрадовался майор. - Вот почему мне Нарушитель снился! К нарушителям это! - Зловеще улыбнулся он, поправляя на груди гранатомет. Застава! В ружье! Боевая тревога...!
      Кажется, на пути Женьки встает серьезный противник. Что-то будет?
      Глава пятая
      "Вставайте, лежебоки." Через "окно" и вприпрыжку. "Я же сказал
      хоть в Швецию!" Думы сержанта Пысина. Сапоги на дороге. Рапорт майора
      Громилина. Начальник верблюжьей конницы. как узнать, когда собака
      голодная? Ничейный танк.
      Полукрымский разбудил путешественников на рассвете:
      - Вставайте, лежебоки, вас ждут великие приключения! Да собирайтесь быстрее, часа через три уже будем за границей.
      Деревня еще спала, когда они въехали в нее. На улицах не было ни души. Только в самом конце деревни обнаружился спящий на завалинке мужик, державший в руках оконную раму без стекол.
      - Он-то нам и нужен, - деловито сообщил Полукрымский, вылезая из машины.
      Он бесцеремонно растолкал мужика, быстро переговорил с ним, забросил раму на верхний багажник машины, а мужика внутрь, сел за руль и они поехали за село.
      Сразу же за околицей тянулся бесконечный забор из колючей проволоки, прямо перед ним стоял какой-то полосатый столб, весь во множестве зарубок и затесов. Рядом стояла вышка, а на ней - часовой с автоматом. Это был сержант Пысин.
      В колючей проволоке было вырезано аккуратное прямоугольное отверстие. Мужик, не теряя времени, стал прилаживать к нему аккуратную оконную раму. Полукрымский достал топорик и подошел к полосатому столбу.
      - Это я, как границу перехожу, так зарубку делаю, - пояснил он.
      Взмахнул топориком, многострадальный столбик заскрипел и рухнул.
      - Что же ты делаешь, бандюга несчастный?! - раздался истошный вопль с вышки. - Мало того, что он границу нарушает, он еще и столб пограничный порушил! Руки вверх, а не то стрелять буду!
      - Дурак ты, Пысин. Смотри, смотри! У тебя вороны на погонах лычки склевали! Ой, что делается! У сержанта ухи отвалились! Прямо оба целиком...!
      Сержант испуганно схватился сначала за погоны, потом за уши. А пока он проводил инвентаризацию своего хозяйства, автомат выпал, а подбежавший Полукрымский быстренько вытащил из него затвор, перекинул его на другую сторону колючей проволоки, помахал ему вслед и сказал:
      - Ты сиди теперь тихо, Пысин. А то оружие отдам, а затвор оставлю. Будешь шуметь, скажу, что ты хотел секретный затвор за границу продать. Или скажу, что бегаешь за границу, затворы теряешь, а нас доставать заставляешь. А за столб ты не переживай, на обратном пути поставлю. Он мне дорог как память. Как же я без него?
      Пока Полукрымский издевался над сержантом, мужичок приладил раму, и они один за другим, перелезли через это окно на другую сторону.
      Полукрымский перебросил затвор сержанту и крикнул:
      - Ты, Пысин, присмотри за моей машиной, чтобы на ней наряд не катался, как в прошлый раз. Бензина на вас не напасешься! И не скучай - я скоро!
      И пошел вглубь зарубежья, увлекая за собой спутников, а мужичок, взвалив оконную раму на плечо, быстро удалялся в противоположном направлении, в сторону родной деревеньки.
      Пысин, подобрав затвор, заорал вдогонку мужику:
      - Стой! Стой, стрелять буду! Оконников! Я кому говорю стой?!
      - Да пошел бы ты... - последовал ответ.
      Мужичок все удалялся и удалялся, явно не собираясь останавливаться. Хозяин шел по земле. Начхать ему было на всякое начальство.
      - Ну вот, спросить ничего нельзя... - вздохнул огорченно Пысин, залезая на вышку, чтобы по телефону доложить обстановку...
      Нарушители тем временем бодро удалялись вглубь чужой территории.
      - Сколько нам еще идти? - робко поинтересовался Фуняев.
      - Да чего там долгого?! - быстро ответил веселый Полукрымский. - Вон лесок перейдем, а там и Финляндия...
      - А при чем тут Финляндия?! - вскричала Женька.
      - Как это так - при чем?! - удивился Полукрымский. - Мимо Финляндии никак. Вот придем в Финляндию, спросим дорогу в Швецию, она где-то рядом...
      - Полукрымский! Не буди во мне зверя! - зажгла в глазах нехорошие огоньки Женька. - Какая Финляндия?! Какая Швеция?! Нам же нужен Гибралтар! Мы же сказали...
      - А я сказал: хоть в Швецию! - заорал Полукрымский. - Сказал, или не сказал?!
      - Сказал, сказал, только там еще и Гренландия упоминалась...
      - Могу и в Гренландию. От Швеции рукой подать. Подумаешь! - обиженно проворчал Полукрымский. - Ходят, сами не знают чего им надо: то ли Швеция, то ли Гренландия...
      - Все, Полукрымский! С тобой все ясно, - взяла себя в руки Женька. Гренландия откладывается до следующего раза. Швеция - тоже. Сейчас нам нужен Гибралтар. Что скажет по этому поводу наш уважаемый Дерсу Узала, потомок пиратов и ушкуйников?
      - Гибралтар, Гибралтар... И чего там хорошего, в этом диком Гибралтаре? - забубнил пото
      мок одноногого Сильвера. - Можно и в Гибралтар, подумаешь... Только...
      - Что - только? - насторожилась Женька.
      - Только это в другую сторону, - замялся потомок.
      - Да не томи ты, Полукрымский! - взмолился Фуняев. - Говори толком!
      - А я и говорю толком! - заорал Полукрымский, отводя глаза в сторону.
      - Знаешь, Фуняев, я его сейчас испепелю, - произнесла ледяным тоном Женька.
      - Да что это такое? Испепелю, испепелю... А я, может быть, не желаю! - возмутился Полукрымский. - Я же сказал, что это в другую сторону...
      - В какую другую?! Говори толком, не тяни!
      - Совсем в другую, - вздохнул проводник, не решаясь произнести суровую правду.
      Сейчас он напоминал Ивана Сусанина, в тот момент, когда он пытался объяснить ляхам, что спьяну малость заплутал.
      - Совсем в другую - это обратно. - набрался мужества Полукрымский, показав пальцем в сторону едва видневшейся отсюда пограничной вышки, на которой их ждал оскорбленный сержант.
      - Ну, Пронырин! - только и смогла сказать Женька, вспомнившая почему-то первую половину фамилии своего проводника.
      - А пойдем в Финляндию? - подал робкий голос Фуняев. - Там вкусный сервелат. Я пробовал. А еще сыр "Виола"... А еще...
      Но на этом его обширные познания Финляндии закончились.
      - Эх, Фуняев, Фуняев! - покачала головой Женька. - Разве можно променять коралловые острова и кокосовые пальмы на колбасу и сыр? Нет уж вперед! И только вперед!
      Тут же она осеклась, зло сверкнув глазами на Полукрымского.
      - То есть, конечно назад...
      К дырке в колючей проволоке они подползли на животах.
      - Ты, Фуняев, голову подними, а то вместо дырки в проволоку врежешься, когда побежишь. А задницу опусти, ее больше, чем твою голову, видно. Если бы у тебя голова такого размера была, ты бы не в кустах сидел, а в высоких кабинетах. По моей команде - вприпрыжку!
      - А вон в кустах голова пограничника - засада. - Сообщил Фуняев.
      - Это не засада, - оценил ситуацию Полукрымский. - Граница разговоров не любит. Вперед!
      Рыжая Женька и Фуняев, почти на четвереньках, бросились в дырку, за ними следом вышагивал неторопливо Полукрымский.
      Сержант Пысин сидел в кустах, поставив автомат перед собой, и повесив на ствол панаму. Он сидел, подперев щеку ладошкой, и мечтательно думал. Думал он о том, почему, когда садишься гадить, всегда думаешь о чем-нибудь хорошем?
      И так ему хорошо думалось, что заметил он нарушителей, когда те уже запрыгивали в машину, а Полукрымский не спеша подходил к ней.
      - Стой! - заорал Пысин. - Стрелять будууу!
      - Не будешь, - спокойно, не меняя походки, произнес Полукрымский, даже не оглянувшись. - Стрельбе на корточках ты не обучен. А для того, чтобы стрелять по-другому, тебе надо подтянуть штаны.
      Пысин ухватился за штаны, вскочил, и уронил автомат в хорошо и тщательно обсиженное им место...
      Машина мчалась, ветер путешествий врывался в окна, они орали бесшабашные песни, радуясь утру, жизни, начавшимся приключениям...
      Но рано радовались нарушители. На пути у них, прямо посреди дороги, стоял ефрейтор Попкин, сжимая в руках учебную гранату, о чем ни он сам, ни наши путешественники не догадывались.
      - Уйди! Уйдиии! Уйди, Матросов! - орал Полукрымский, делая тщетные попытки объехать ефрейтора на ухабах.
      Поняв, что ничего не получится, он свернул прямо в поле. А в это время героический ефрейтор метнул гранату, которая попала в колесо старенького автомобиля.
      Колесо отскочило, машина зарылась носом в землю, И все пассажиры дружно уткнулись носами в лобовое стекло, включая ефрейтора с другой стороны...
      И тут рванула учебная граната. Пассажиров выбросило из машины, а ефрейтора забросило на телеграфный столб, росший неподалеку. На дороге остались только его сапоги... Говорил же он старшине, что велики. А он все ладно, да ладно...
      Пока наши путешественники хромали к лесу, а ефрейтор грустил на столбе, а ветер гонял над полем мохнатую собачку, получившуюся из клубов дыма, к месту схватки спешили от заставы пограничники с собаками и майором Громилиным впереди...
      Приложение
      Фрагменты рапорта майора Громилина.
      "...Таким образом нарушители нарушили границу в двух направлениях, а именно: туда и обратно. Сержант Пысин оба раза не оказал нарушителям должного внимания.
      При переходе туда нарушители использовали "окно", впоследствии конфискованное нарядом у жителя села, который послал наряд, после чего наряд отбыл в указанном направлении. Куда именно послал их житель, наряд сказать наотрез отказался.
      При переходе обратно, нарушители применили технические средства, колесные. Ефрейтор Попкин героически встал на пути, и посредством взрыва учебной гранаты захватил колесное средство нарушителей.
      Тем же посредством ему причинена контузия, и полное обезвоживание организма, которое случилось при залетании на телеграфный столб.
      В непосредственном преследовании принимали участие Абрек, Волк и я майор Громилин. Кроме этих собак, принимал в погоне участие и личный состав .Собаки настигли бежавшую последней нарушительницу, однако мер к ее задержанию не приняли, а пошли на прямое предательство: облизали ей руки и обежали рядом.
      Когда же я совершил попытку ее задержания, эта попытка была сорвана вместе с брюками вышеуказанными псами..."
      Резолюция замполита полковника Мурдилина.
      "...Ефрейтора Попкина за проявленное мужество назначить сержантом Пысиным.
      Сержанта Пысина, не проявившего должной отваги, назначить ефрейтором Попкиным.
      Служебно-розыскных собак Абрека и Волка, при обнаружении назначить дворнягами и переименовать в Бобиков.
      Майора Громилина перевести на южный участок Границы начальником конного охранения на верблюдах".
      Вот так закончилась эта погоня для героического майора Громилина.
      Наши путешественники тем временем шли вперед и вперед. Возле Рыжей Женьки, умильно вертя хвостами, крутились две здоровенные овчарки. Полукрымский шагал размеренно впереди, стараясь не смотреть на своих извечных врагов.
      Зато Фуняев даже не пытался скрывать свой страх перед этими Церберами. Он шел в отдалении, жался поближе к деревьям, и все пытался выяснить у Женьки, по каким признакам можно определить, голодна ли собака, и правда ли то, что голодный пес может загрызть человека?
      - Что ты так переживаешь, Фуняев? - отозвался уставший от его вздохов Полукрымский. - Когда они на тебя набросятся, тогда все сам и узнаешь: и голодны ли они, и едят ли они человечину...
      После этого Фуняев вообще дара речи лишился, и дальше они шли в тишине. Женька сокрушалась, что потеряна машина, а с ней и время. Вскоре они вышли из леса, начинало темнеть, перед ними было поле, на котором паслись коровы, а под деревом сидел пастушок.
      - Ура! Вот что нам было надо! - закричала радостно Женька, показывая пальцем в поле.
      - Ага, - отозвался Полукрымский. - Мы сядем верхом на коров и весело помчимся прямиком в Гибралтар...
      - Да ты посмотри левее! Видишь, танк? Сядем в него - и ууух ты!
      - Сомнительно, чтобы это был ничейный танк. Засада, наверное. Как выстрелит! - предостерег Фуняев.
      - Да кому ты нужен, чтобы из танка по тебе стрелять?
      - А что мы спорим? Пойдем к пастушку и все узнаем.
      Они направились к дремавшему под деревом пастушку, оглядываясь на танк с надеждой и опаской.
      Глава шестая
      Дружественный танк. Сны самогонщика-Стигматика. Очень Ветхий Колупаев.
      Плаксин: Человек-Понедельник. "Давайте и мы тоже!" Дед Мазаев
      вечный партизан. "Есть варианты." "Нам нужен самолет!"... Что же дальше?
      Опасались они напрасно. Танк стоял на этом месте два года. Словоохотливый пастушок пояснил, что здесь проходили учения дружественных армий, после чего танк и остался.
      Местные власти сообщили куда следует, оттуда сказали, что танк не наш, а пока выясняли - чей? Все дружественные армии стали совсем наоборот, очень даже не дружественными. И танк так и остался стоять в поле за полной никому не надобностью, поскольку работать мог только на алкоголе, то есть, на спирте...
      - Мальчик, а где у вас можно купить спиртное? - перебила пастушка Женька, лукаво сверкая ведьминым глазом.
      Мальчик пояснил ей, что по случаю пограничной зоны соблюдается сухой закон, поэтому пьют все строго самогонку, которую можно достать у местного самогонщика Стигматика.
      - Это за что же его так прозвали? - искренне удивился Фуняев.
      - Потому что стигматы у него имеются. - авторитетно пояснил пастушок.
      - Это которые на руках и ногах, как раны Христовы? - проявил познания Фуняев.
      - Почему на руках? - удивился пастушок. - У него под глазами.
      - Как это - под глазами?! - вконец офонарел Фуняев.
      - Как, как, сами увидите как. - рассердился на надоедливых гостей пастушок.
      Пришли к хромой и кособокой избушке Стигматика. Долго стучались, прежде чем им открыл мужичок, закрывающий ладонями глаза.
      - Что у вас с глазами? - засуетилась Женька. - Давайте я посмотрю, я заговоры всякие знаю...
      - Да какие тут заговоры? Двадцать лет мучаюсь, все перепробовал, ничего не помогает...- мужичок убрал ладони, и все увидели два здоровенных фингала, по одному на каждый глаз.
      - Вот видите? А началось все с того, что я женился. И продолжается двадцать лет. Ага. Приснилась мне в первую же ночь теща. И спрашивает она меня, мол люблю ли я свою дорогу тещеньку? И знаю я, что надо ответить люблю, а отвечаю - нет. Ну, тут теща каак размахнется, и прямо в глаз. Главное, врезала во сне, а фингал утром - натуральный, да такой здоровенный, как лошадь лягнула. И стал мне этот сон каждую ночь снится. Ну, помаялся я так, помаялся, да кому охота каждый день с фонарем ходить? Развелся, думал - конец мучениям. Как бы не так!
      Снится мне, разведенному, опять моя разлюбезная теща, и опять она мне плюху выдает, а следом появляется бывшая моя половина, кричит на меня, что, мол, я мамочку ее не люблю, и выдает мне по второму глазу...
      Вот так теперь каждую ночь. Только пьянством и спасаюсь, когда под наркозом бьют, не так больно...
      Пока Стигматик рассказывал горестную историю своей жизни, Полукрымский с неподдельным интересом и уважением рассматривал агрегат в углу избы, который жил своей, вполне самостоятельной жизнью: пыхтел, сопел, булькал и даже чавкал.
      Фуняев, устав от беготни, погонь и убеганий, присмотрел место на скамейке, где можно было прилечь, снял со скамейки старое пальтишко заношенное, и оглядывался, куда бы его переложить, чтобы освободить себе местечко.
      - Эй! Мил человек! Ты чего это?! А ну-ка, положь Колупаева на место! Положь на место, кому говорю! Он тебе что, мешает, что ли?
      Фуняев, напуганный криком хозяина, выронил пальтишко из рук, засуетился, наступил на него, и к его ужасу, пальтишко запищало, зашевелилось, встало, правда, с большим трудом.
      И оказалось это старое пальтишко человечком. Только очень ветхим. Руки-ноги у него проволочкой прикручены, весь веревочками перетянут, и сквозняком его из стороны в сторону качает. Подбежал хозяин к человечку, отвел его обратно с осторожностью.
      - Вы уж, люди добрые, поаккуратнее. Это у нас будет Очень Ветхий Колупаев7 Только он в обращении осторожности требует. - пояснил Стигматик.
      Мужик он оказался понятливый и покладистый, на заправку танка пообещал к утру горючее обеспечить, только выдвинул весьма странный ультиматум, чтобы его и очень Ветхого Колупаева взяли непременно с собой, в Гибралтар.
      При этом он пояснил, что пальмы и острова им с Колупаевым без надобности, а вот на морском солнышке погреться, да бесхозными заморскими фруктами Колупаева подкормить, это очень даже ничего было бы.
      Полукрымский попробовал было протестовать, но под взглядом Рыжей Женьки быстро сник, только надулся очень. Но после того, как Стигматик зазвал его в "лабораторию", которая находилась в погребе, и они там долго чем-то звенели и булькали, отношение Полукрымского к хозяину резко переменилось в лучшую сторону...
      Перед дальней дорогой легли все пораньше спать, чтобы утром быть отдохнувшими и бодрыми.
      А утром в двери вошел без стука высокий худой человек, встал посреди комнаты, набрал в грудь воздуха, поднял вверх сморщенное, словно заплакать собирающееся, лицо, и загнусавил:
      - Опять-Стигматик-с-Очень-Ветхим-Колупаевым-самогонку-гонят-и-пьют-ееозрительными-личностями-во-множественном-числе-надо-заявить-куда-следует-что -здеcь-столько-безобразиев-творится...
      Проснувшийся Полукрымский обошел вокруг этого гундосящего человека, рассматривая его со всех сторон с неподдельным интересом.
      - Он что - с приветом? - закончив осмотр, поинтересовался он.
      - Да нет, - вздохнул хозяин. - Это наш Плаксин, человек-понедельник. Одни слезы и уныния всяческие.
      - Что же мы с ним делать будем? Он же донесет!
      - Как пить дать - донесет! - уныло подтвердил хозяин.
      - А давайте мы его тоже... - вступил в беседу Фуняев.
      - Что - тоже? - насторожился Полукрымский. - На самогонку перегоним?
      - Зачем же на самогонку? - возразил посмелее Фуняев. - Давайте мы его тоже с собой возьмем.
      Полукрымский даже присел от такого предложения:
      - Да ты в своем уме, Фуняев?! Куда же мы такого зануду потащим? Он нас всех по дороге достанет!
      - Не всегда же он таким был! - возразил неожиданно заупрямившийся Фуняев. - Может, он в дороге повеселеет?
      Полукрымский хотел что-то весьма энергичное произнести, но неожиданно передумал, махнул рукой и повернулся к Стигматику:
      - Поедем, проверим, как там у нас горючее получилось? Градус соответствует?
      И они удалились в "лабораторию", усомнившись в способности своих спутников к здравомыслию. Проверяли она качество горючего на совесть: вдумчиво и основательно. Это стало окончательно ясно, когда танк был заправлен, и настала пора отъезда.
      Несмотря на все усилия, весьма героические, "проверяющие" самостоятельно забраться на броню не смогли, поочередно скатываясь с нее. Пришлось грузить их вручную.
      Когда с погрузкой вещей, Полукрымского, и Стигматика было покончено, Женька вывела из избы, осторожно поддерживая под руку, Очень Ветхого Колупаева. Что самое странное, так это то, что Плаксин, несмотря на непрекращающееся брюзжание, весьма старательно помогал в погрузке. В танк он влез последним, оставшись стоять во весь рост, высунув голову из башни, сурово и зорко оглядывая окрестности.
      Женька что-то повертела, что-то покрутила, мотор зачихал, заворчал, и танк - двинулся! Через некоторое время дорога соскользнула под горку и запетляла по лесу, где за одним из поворотов ее перегородило бревно, положенное поперек.
      - Опять дед Мазаев фулиганит. - заворчал Плаксин.
      - Какой еще дед Мазаев? - недовольная потерей времени, проворчала Женька.
      - Да есть тут у нас один бессменный партизан, все никак не навоюется. - пояснил проспавшийся Стигматик.
      - Что же он, с самой войны партизанит? Может, ему не сказали, что война кончилась? - забеспокоился альтруист Фуняев.
      - Да все он, дармоед, знает. Ему из леса вылезать неохота. Вылезет работать придется, а он это дело страсть как не любит. А так выскочил из леса, напугал прохожих, отдали ему, что у них было, и до следующего раза в нору - жрать. Ни забот, ни хлопот...
      Очухавшийся следом за Стигматиком Полукрымский выслушал рассказ Стигматика, молча втянул за штаны торчащего из танка Плаксина внутрь, сам же вылез на броню и заорал на весь лес:
      - Эй, дед! Выходи! Выходи, сморчок старый, портянка занюханная! Выходи, пока я тебя за уши не вытащил, пенек трухлявый!
      Кусты у обочины зашевелились, и на дорогу вышел дед, одетый в китайский, до самых пяток, пуховик, джинсы, а на голове имел ветхую буденовку. В руках он держал берданку, а на груди у него висел новенький транзистор.
      - Вы чего это тут шуметь удумали? Заслуженному партизану сопротивление оказываете? - Попробовал зашуметь дед, опасливо косясь на внушительную фигуру Полукрымского.
      - Ты, дед, мне мозги не пудри! - оборвал тот причитания деда. - Ты же, гад, радио слушаешь, как же ты не можешь знать, что война кончилась?!
      - Как это так - кончилась?! - возмутился дед. - Я как эту штуковину не включу - все время война, все воюют. А я что - рыжий?! Везде война происходит, вот слушай...
      - В голове у тебя, дед, война происходит. Некогда мне с тобой спорить. Если через две минуты эта палка будет дорогу перегораживать пеняй на себя.
      - Ну вот. Сразу угрожать. Нет, чтобы по-человечески, по-хорошему... заскулил дед.
      - А по-хорошему это, дед, как? - зло прищурился Полукрымский. - Это отдай тебе все, что имеешь в наличии, и ступай себе подальше?! Какой ты, к едрене Матрене, партизан? Бандит ты самый натуральный! Убирай, говорю, полено с дороги, пока я поперек спины тебя им не огрел!
      Не на шутку рассердился Полукрымский.
      - Да я сейчас, сейчас... - засуетился партизан. - Может, поможете?
      - Ага, сейчас! - живо откликнулся Полукрымский. - Уберешь бегом, как Ленин на субботнике...
      - Ленин-то не один был! - возразил Мазаев.
      - Вот станешь таким, как Ленин, тоже не один будешь бревна таскать.
      - Ладно, ладно... - забормотал дед. - Закурить, случайно, не дадите? - спросил дед, без всякой, впрочем, надежды в голосе, покосившись на Полукрымского, который молча показал ему кулак.
      - Значит не дадите, - сделал правильный вывод многоопытный партизан.
      Вздохнул он, легко поднял бревно, вскинул на плечо и что-то ворча под нос, зашагал в чащу.
      - Напрасно вы с ним так, - завел Плаксин. - Он фулиган, но очень вредный. Он теперь обязательно мстить будет, всяческие зловредные пакости устраивать...
      Как бы в подтверждение его слов из чащи раздался голос деда:
      - Ну, зайцы, погодитееее!
      Полукрымский отодвинул Женьку от рычагов управления:
      - Ну, поехали! Броня крепка и ноги наши быстры!
      - А сколько нам добираться? - спросила озабоченно Женька.
      - На танке недельки за две доберемся.
      - Ты что, Полукрымский?! С ума сошел?! Ты моей смерти хочешь! Какие две недели?! Мы же опоздаем!
      - Есть еще вариант пешего похода. Другие имеются?!
      - Есть! - заорала Женька. - Есть варианты! Имеются! Нам нужен самолет!
      - И только-то?! - радостно изумился Полукрымский.
      - Конечно! А как же иначе мы успеем в Гибралтар?!
      - Нам нужен всего-навсего самолет, это я понял. - покорно согласился Полукрымский. - И что же дальше?
      Глава седьмая
      А дальше... Юрисконсульт Прохиндеев. Заложник по телефону. "Если для
      вас самолет важнее..." Полковник Ломов против майора Громилина. "Все
      бы вам захватывать, да захватывать..." "Вот наше разрешение!" Парламентеры.
      "За кого попроще самолеты не дают..." Месть партизана. "Садимся или
      падаем?" "Дальше - то, куда мы падаем."
      - А дальше - нам все равно нужен самолет. Купить мы его не можем, в долг самолеты не дают... Давай, поворачивай машину в город, который по пути ближе всего. Нам нужен заложник, а самолет мы получим в обмен!
      Полукрымский только крякнул:
      - Втягиваете вы меня в какую-то низкопробную уголовщину...
      Но танк в город завернул. Когда миновали домишки предместий, он спросил:
      - Куда теперь? Где будем брать заложника?
      - Как - куда? К мэрии, там начальство городское...
      Мэрия находилась в большом сером здании, увешанном снаружи множеством табличек, с указанием отделов и этажей.
      - Пока тут разберешься, год пройдет, - почесал в затылке Полукрымский.