Мы, не сговариваясь, все бросились в воду. А Балагула, не доплыв до Домового, неожиданно нырнул под воду.
      - Водяной утащил! - ахнул Борода.
      Но дальше произошло нечто совсем невероятное: воронка закрутилась в обратную сторону, потом просто встала столбом, выбросила вверх огромный фонтан воды, и выбросила нас обратно на берег.
      Из того места, где только что была воронка, выскочил огромный голый мужик с большой белой бородой, весь опутанный зелёными водорослями, и завопил:
      - Водяного загрызли! Ой, кусают! Ай!!!
      И завертелся вокруг себя. На мгновении даже выпрыгнул из воды, отчаянно молотя воздух огромным рыбьим хвостом. Повисев в воздухе, он шлёпнулся обратно, потом опять вынырнул, а рядом с ним вынырнул и Балагула.
      - Отпусти Кондрата! - завопил он на Водяного. - Брось, а то загрызу!
      - Да отпустил я его! Отпустил! - в ужасе вопил Водяной. - Вон он плывёт. Только не кусайся!
      Кондрат в это время уплывал к берегу без оглядки.
      - Я тебе что сказал?! Рыба ты голопузая?! - заорал Балагула, грозно щёлкая ковшом.
      - Я отпустил! Отпустил! - испуганно заверещал Водяной.
      - А я сказал тебе: брось! Понял ты? Брось!
      Водяной протянул руку, поймал в воде отчаянно мельтешившего руками и ногами Домового, и действительно, что есть силы, бросил его в сторону берега.
      Бросок показал, что силы у Водяного есть, и предостаточно. Если бы мы дружно не пригнулись, нам пришлось бы худо. Домовой просвистел над нашими головами, как пушечное ядро. Мы проводили его взглядом до кустов, откуда раздался звонкий шлепок, и яростный вопль Домового:
      - Ну, Балагулааа! Держись!
      Тот же, выставив угрожающе на Водяного ковш, щёлкнул зубищами, отчего у Водяного едва не случился обморок.
      - Ну ты, мочалка подводная! Будешь еще безобразить - загрызу! Понял?! Вернусь - загрызу!
      - Не, больше не буду, никогда не буду, - чуть не плача, оправдывался огромный Водяной перед крохотным Балагулой.
      - Ладно, плыви к себе в тину, вилки выковыривай, - милостиво разрешил ему героический красавец, сын человека и Лешачихи, Балагула, улёгся на спину, выставив кверху пупок, и поплыл в нашу сторону...
      А Водяной ухнул и нырнул с головой, только вилками, в толстый зад воткнутыми, сверкнул.
      Балагула вышел на берег героем. Даже Кондрат проворчал что-то среднее, то ли угрозу, похожую на благодарность, то ли благодарность, похожую на угрозу.
      Все пожали герою лапу и похлопали по плечу.
      Кондрат даже предложил ему понести Радио, но герой скромно отказался, чем ещё раз удивил всех.
      На берегу, куда мы вышли из воды, рос весёлый белоствольный березняк, по которому даже идти было приятно.
      Но следующие неприятности начались очень скоро, и звались они Гнилое Болото.
      Глава двадцатая
      Гнилое Болото
      Его дыхание мы ощутили сразу, как только поднялись на взгорок. В лицо пахнуло гнилью, тлением и ледяным холодом. Мы поневоле остановились и услышали чей-то тяжёлый, протяжный вздох.
      - Гнилое Болото дышит... - почему-то шёпотом пояснил Оглобля.
      Мы как-то сразу приуныли, поскучнели, даже пошли медленнее, словно оттягивая момент свидания с этим Болотом.
      Но оно было неотвратимо. На другом склоне взгорка березняк был совсем редкий, тусклый, вялый, вперемешку с осинником. Он редел, редел... И на самом спуске обрывался.
      Дальше начиналось Гнилое Болото, и тянулось оно почти до горизонта...
      Кочки, грязная трава, осока, болотный камыш, чавкающая сама по себе вонючая чёрная грязь, лопавшиеся на поверхности пузырьки сероводорода, лютый холод. И у самого горизонта - тёмно синяя, почти чёрная, полоска леса.
      - Кровь из носа, а до Чёрного Леса мы должны к ночи дойти. Иначе все наши труды напрасны. Не успеем, - развёл руками Оглобля.
      - Как же! Дойдёшь туда до темноты! - проворчал Кондрат. - Тут к утру бы доползти. В этой мерзкой жиже придётся чуть ли не по пояс идти...
      - А мы не пойдём по пояс, мы на лыжах пойдём, - подал голос Борода.
      - Это как это так - на лыжах?! - все обернулись к нему.
      - Сами увидите, только давайте время не терять, помогите мне прутья лозы побыстрее нарезать.
      Мы дружно принялись резать лозу, благо возле края болота она росла густыми зарослями, и вскоре завалили Бороду охапками свежесрезанных гибких веток.
      Он сгибал каркас, похожий на каплю воды, только с закругленным краем, потом оплетал его более тонкой лозой, как теннисную ракетку. Только размером это сооружение было примерно до плеча каждому.
      Мы по мере возможности помогали ему, выполняя все его указания, и работа была закончена быстро. Борода соорудил каждому по паре таких лыж, а напоследок он сделал ещё одну лыжу, только вдвое большего размера.
      - Это будут наши санки, - пояснил он. - Мы положим на них груз. Тогда не придётся тащить поклажу на себе, и нас самих лыжи лучше держать будут.
      Примерно посередине каждой лыжины он приделал крепления, к санкам привязали верёвку, сложили вещи, и один конец верёвки прикрепили к поясу везущего, как страховку. Если санки перевернутся, можно будет вытащить вещи.
      Борода срубил длинную палку, которую назвал слегой, вдел ноги в крепления и пошёл. Он, конечно, не скользил на самодельных лыжах, как по снегу, а переступал, но лыжи удерживали его на зыбкой, коварной болотной почве.
      - Так и идите! - крикнул он нам. - Только открытую воду обходите!
      Для меня это предупреждение было лишним, кое-какой опыт хождения по болотам у меня ИМЕЛСЯ с прошлого года. Мы двинулись в путь и довольно быстро добрались до островка, который находился на середине болота.
      С этого островка ясно был виден Чёрный Лес. Теперь, когда цель сегодняшнего похода была ясна, никто не говорил об усталости, все торопились идти дальше.
      Только Оглобля что-то встревожено высматривал, крутил головой, беспокойно оглядывался.
      Я тоже стал прислушиваться, и услышал какое-то шлёпанье, напомнившее мне шлёпанье лягушачьих лап, только эти шлепки были намного глуше и тяжелее.
      - К бою! - закричал Оглобля, хватаясь за меч.
      Фомич молниеносно выхватил свой, а остальные бросились к санкам, на которых оставалось сложенное оружие. Я поспешил следом за остальными. Обрез был при мне, а меч я тоже оставил на санках.
      - Поберегись! - закричал у меня за спиной Фомич.
      Я обернулся и увидел, что на меня, сверху летит нечто огромное. Инстинктивно отпрыгнув, я зацепился ногой за корень, споткнулся и упал на спину, успев выставить перед собой обрез и нажать на курки, выпалив сразу из двух стволов.
      Картечь с визгом ушла в небо, раздался глухой звук, словно с грохотом лопнула шина на автомобиле.
      Сверху на меня обрушилась какая-то огромная туша и придавила к земле. Туша была настолько тяжела, что выбраться из-под неё самостоятельно я не мог. Всё, что мне с трудом удалось сделать, это высунуть наружу голову.
      От того, что я увидел, у меня мороз по коже побежал. На маленький островок нападали огромные Лягушки. Не просто огромные, а чудовищно огромные. Каждая Лягушка была размером с маленький садовый домик.
      Вы никогда не пробовали сражаться с садовым домиком? Нет? Правильно делали. И не советую. Я лежал под таким домиком.
      Я-то лежал, а мои товарищи сражались.
      Опытные Воины Фомич и Оглобля приловчились воевать с этими воинственными чудовищами на пару. Пока один размахивал мечом перед носом рассвирепевшей лягушки, отвлекая её внимание на себя, второй бесстрашно подбегал под неё, и распарывал беззащитное брюхо, успевая сам выскочить.
      Две Лягушки уже лежали кверху лапами, Фомич и Оглобля атаковали третью, которая, заметив, какая участь постигла её неповоротливых подруг, никак не позволяла забежать себе под брюхо, и отмахивалась громадной лапой.
      Кондрат и Борода на пару с трудом отбивались ещё от одной, но было заметно, что силы у них на исходе.
      Третья Лягушка сидела перед чёрной грязью на краю островка. Правую лапу она держала поднятой кверху и сдержанно урчала. В одном глазу у неё торчала вилка.
      Она пристально смотрела оставшимся глазом на черную грязь, на поверхности которой поднимались и лопались пузыри. И вдруг вслед за пузырями воздуха из грязи вынырнул Балагула. Он выплюнул грязь из своего ковша прямо в морду Лягушке и метнул в неё вилку, которая воткнулась ей в лоб.
      Лягушка заорала и принялась яростно молотить лапами по тому месту, где только что скрылся Балагула.
      С огромным трудом я вырвался из-под лежавшей на мне гигантской туши. Как раз в это время Фомич и Оглобля, разделавшись с третьей лягушкой, поспешили на помощь Кондрату и Бороде.
      Я же, на ходу загоняя патроны в стволы, бросился на выручку к Балагуле. Нападавшая на него Лягушка совсем озверела и молотила лапами по тому месту, куда нырнул её ненавистный противник, не переставая.
      Я выстрелил ей в спину. Лягушка взвизгнула и подпрыгнула. Но вопреки моим ожиданиям не лопнула, как шина, а развернулась в мою сторону. Я с ужасом догадался, что по неопытности всё же прихватил вместо картечи патрон с дробью.
      Лягушка привстала для прыжка, а я выстрелил вторым стволом, надеясь, что второй патрон - картечь.
      На мое счастье, дробь оказалась только в одном патроне! Лягушка упала в грязь на спину, а брюхо ее превратилось в решето.
      - Где Балагула? - спросил подбежавший Кондрат.
      Я молча показал ему на то место, куда упала Лягушка. Мы попробовали оттащить её за задние лапы, и общими усилиями нам это удалось, хотя и с огромным трудом.
      Но Балагула на поверхность не показывался.
      Кондрат принялся шарить в этом месте рогатиной...
      - Нашел! Зацепил! - радостно заорал он.
      Мы все подбежали, чтобы помочь ему тянуть.
      Вскоре показался и Балагула. Рогатина зацепила его за верхнюю челюсть, попав одним рогом в рот. Второй рог маячил напротив его выпученного от ужаса глаза.
      Сказать он ничего не мог, поскольку во рту у него торчала рогатина.
      Когда его вытащили, он даже ругаться не мог. Только молча показал кулак Домовому, да и то как-то вяло и неубедительно.
      После боя мы даже не стали отдыхать. Стараясь не смотреть на поверженные и безобразные туши, мы быстренько собрались, и пошли дальше, дальше, дальше...
      С оружием мы больше не расставались. Весь зеленый и совсем ослабевший Балагула наотрез отказался отдать Радио.
      - Ты хотя бы Живому спасибо сказал за спасение, - подсказал ему Домовой.
      - Он, может, и живой, но мозги у него точно мёртвые, - проворчал вместо благодарности Балагула. - Он меня чуть не похоронил под Лягушкой...
      Мы шли, внимательно глядя по сторонам.
      Но смотрели мы не туда.
      Откуда-то, я даже не сразу понял, откуда, раздался свист. Тут же острая боль пронзила мне плечо. Рядом выронил рогатину Кондрат, хватаясь за руку.
      Я нащупал в плече что-то вроде короткой стрелы. Поморщившись, я выдернул эту стрелу и с удивлением увидел, что держу в руках... птичье перо! Только оно было стальное, с острым концом.
      Пока я его рассматривал, у моих ног со свистом воткнулось в землю ещё одно железное перо... и еще... и еще... Я поднял голову и увидел, что над нами летают Коршуны, а свист издают летящие вниз перья.
      Нас атаковали Стальные Птицы из Железного Леса.
      Фомич и Оглобля вращали над головой мечи, образуя блестящий круг разящей стали, которая отражала смертоносные перья, а иногда и доставала неосторожно приблизившихся Коршунов: несколько птиц лежало у их ног.
      Кондрат бестолково отмахивался рогатиной, но успеха в этом он не достиг: у него уже торчало перо в плече, сразу два впились в руку, а ещё одно застряло почему-то в его многострадальном ухе, пришитом белой ниткой.
      Борода неумело и попусту размахивал мечом.
      Я попробовал повторить приём Фомича и Оглобли, но у меня явно не хватало ни сил, ни умения.
      - Я про что-то похожее читал в античной мифологии, но плохо это помню, - крикнул я Бороде.
      - Там птицам отрывали головы, но они были не стальные, железные у них были только перья, - ответил он.
      Я повертел головой и заметил Балагулу, он скинул вещи с санок, и накрылся ими, как корытом.
      - Достань щиты! - закричал я ему. - Достань, или я тебя вместо щита поставлю!
      Он пополз с санками на горбу. Так на четвереньках и разнёс он нам щиты.
      Прикрывшись щитами, мы повели свои дела успешнее. Мы были защищены от летящих сверху стрел, и теперь имели возможность наносить ответные удары.
      Скоро вокруг нас валялось уже множество Стальных птиц. Коршуны осыпали нас напоследок тучей перьев и улетели.
      Фомич после боя подошёл к Радио.
      - Надо послушать, что там нового.
      Минут пять он крутил ручки, тряс его, даже слегка стукал. Всё было бесполезно. Ответом была тишина.
      - Кто разбирается в этом? - он кивнул на Радио.
      - Давай я попробую, - предложил я.
      Открыл перочинным ножиком крышку и остолбенел.
      - Оно всегда так работало?! - спросил я.
      - Как это - так?!
      - Да вот так - в нём нет ни деталей, ни динамиков, ничего нет.
      - Как это - ничего?! - возмутился Фомич.
      Оттолкнул меня, заглянул внутрь и ахнул! Потом повернулся к Балагуле:
      - Кажется, теперь я догадываюсь, почему он не давал никому нести Радио. Этот прохиндей вытряхнул из него все внутренности и тащил на себе пустой ящик. Всё - кончилось мое терпение!
      Фомич оглянулся по сторонам.
      - Нет! - закричал Балагула. - Я исправлюсь! Не надо!
      - Дудки, брат!
      Фомич, ухватив Балагулу за шкирку, засунул его головой между двух осинок. После этого он задрал ему балахон, наломал лозы и выдал всё, что тот так давно и старательно выпрашивал...
      Камыш на болоте полёг от пронзительных воплей Балагулы. Мы все едва ушей не лишились, так он верещал.
      Первым не выдержал Оглобля:
      - Брось ты его воспитывать, - остановил Фомича Оглобля. - Он так орёт, что Кощей на своем Самшите дуба даст, нас в гости не дождавшись.
      Фомич сердито отбросил хворостину в сторону и пошёл к своим лыжам.
      - Эй! А меня кто отпустит?! - испуганно завопил Балагула.
      - А ты будешь стоять здесь с голым задом до тех пор, пока не прилетят опять Стальные Коршуны и не воткнут тебе железное перо туда, куда его давно следует тебе воткнуть, - шутя сказал Фомич.
      Я повернулся спиной к Балагуле. И тут же обернулся обратно, потому что тот издал оглушительный рёв.
      Балагула, размахивая руками, выплясывал какой-то дикий танец, вертя попой, в которой торчало стальное перо.
      Какой-то одинокий Коршун вернулся на минуту.
      Перо вытащили, Балагулу, конечно, отпустили, но в случайность возвращения Железной Птицы он так и не поверил, обвинив всех в заговоре.
      Темнело быстро, но это нас не пугало, берег был близко, и можно уже было различить отдельные деревья в Черном Лесу.
      Вот и прибрежный болотный камыш, осталось только продраться через него, и мы выйдем на сухое место...
      Камыш с сухим шуршанием раздвинулся, нам навстречу вышли одна за одной тени, которые оказались мужиками в грязных белых балахонах, в белых вьетнамских конусообразных шляпах. Лица у мужиков были так же белые, словно мукой посыпанные.
      В руках у них были дубины, и мужиков было много.
      - Мужики! Горе у нас! Горькое горе! Помогите! - со слезой в голосе начал один из них, выступив вперёд.
      - Опохмелку мы ищем. Дайте, а? Помогите, мужики, а не то мы сами возьмём! - поддержали его остальные.
      Мы молчали, ожидая, что последует за этим балаганом.
      - Нас не понимают, - грустно вздохнул один из них. - Объясним?!
      - Объясним! Объясним!
      Завопили белые мужики, завертелись, закружились в дикой пляске, размахивая воинственно дубинами и подпевая сами себе:
      Мы болотные поганки,
      нас качает после пьянки,
      как же нам развеселиться,
      если не опохмелиться?!
      Мы болотным дышим газом,
      курим всякую заразу.
      Пьем и курим задарма,
      что лишает нас ума!
      - Ну как, мужики, дадите на опохмелку?! Мы - наркоманы, мы токсикоманы, мы - алкоголики, мы - пропащие!!!
      - Нууу?!!! - с угрозой рявкнули они, подступая стеной.
      - Видите, как нас много?! Видите, какое нас количество?! размахивали они дубинами у нас перед носом.
      - Видим, видим, - спокойно ответил Оглобля, выходя вперёд и засучивая рукава. - Ну, кто первый?! Только не забывайте, что бьют не по количеству, а по вполне индивидуальным физиономиям и головам. Ну?! Есть желающие?!
      Поганки робко попятились и стали отступать.
      Вперёд выскочил Балагула, щёлкнул своим жутким ковшом, топнул ногой по тине, обрызгав при этом больше своих, чем чужих, и заорал:
      - Быстрррро все разбежались! А не то - загрррызу!!!
      На Поганок это возымело немедленное воздействие, окончательно перепуганные, они убрались в камыши.
      Смертельно усталые, мы выбрались на берег, где и разожгли костёр, чтобы согреться и поужинать.
      В полумраке наступающих сумерек покачивались сухие камыши, шорох, как водомерка, скользил по чёрной воде, растворяясь в тишине, словно кто-то невидимый тихонечко охал на Болоте.
      - Вот бы все враги были такие же, как эти Поганки! - мечтательно потянулся Балагула, отваливаясь на спину от миски с кашей.
      - Не жди врага слабого, - покажется сильным, жди врага сильного одолеешь, - задумчиво сказал Фомич.
      - Фомич, - спросил я. - Ты много лет сражаешься. А какой враг самый страшный? Самый опасный?
      - Опасен любой враг. На то он и враг. А самый страшный? - он задумался.
      - Самый страшный враг - собственный страх, - ответил за него Оглобля.
      И добавил со вздохом:
      - Уж я-то знаю...
      И словно в подтверждение его слов с Болота отозвался протяжный, горестный, тяжкий вздох:
      - Охххх... Оххх...
      - Кто там в Болоте охает? - спросил Домовой.
      И словно в ответ, зашуршали камыши, раздвинулись, и к нам опять стала приближаться какая-то тень.
      Мы дружно вскочили на ноги и схватились за оружие. Тень испуганно остановилась и заговорила, вытянув перед собой руки:
      - Я - дядюшка Ох, болотный вздох.
      - А мы путешествуем, - отозвался Фомич.
      - Ну и места вы для путешествий выбрали! Ох!
      - Не всегда мы места для путешествий выбираем, иногда и они нас выбирают, - уклончиво пояснил Фомич.
      - Туманно говоришь, как на Болоте вечером... ох! Ну да дело это ваше, как ходить и где... Я сам знаю, кто вы и куда идете...
      - Откуда ты это знаешь? - подозрительно спросил Балагула, угрожающе выставив вперёд челюсть.
      - А как я могу не знать того, что на Болоте каждая кочка знает? Ох! А вам спасибо, хоть какой-то порядок навели. А то простым лягушкам на болоте показаться стыдно из-за такой родни мерзкой, как эти Гигантские Лягушки. Ох! А Поганки? Нанюхаются болотного газа, да давай бузить... ох! Меня вообще в камыши загнали. Ох! Ох! Ох! Раньше-то наше Болото по-своему красивым было: трава изумрудная, идёшь как по матрасу, пружинит... На каждой кочке - клюква в кулак размером. Если трясина, так видно окно... Простор... Ох! Как выйдешь вечерком, потянешься, да как охнешь радостно на все болото! А теперь ох...
      Он горестно махнул рукой.
      - Ты так не переживай, дядюшка Ох, - успокоил его Кондрат. - Мы пугнём нечисть так, что она уйдет с Болота, или будет вести себя прилично.
      - Ты садись, - пригласил его Фомич, - посиди с нами у огонька.
      - Благодарствуйте, только я огонь не очень люблю. Я существо болотное, к сырости приученное... ох! Да и время самое поохать мне на Болоте, чтобы слышно было, что не умерло оно...ох! А вам я вот что сказать хотел: мы, Болотные да Лесные, Лешие да Кикиморы, помочь вам хотели. Нас самих Нечисть Чёрная замучила. Вы завтра как пойдёте в Черный Лес, угольки от костра сложите в вёдра и золой присыпьте... ох! Пригодится.
      - А для чего, дядюшка Ох?
      - Завтра будет день, сами догадаетесь для чего... ох! И ещё, если в Черном Лесу помощь нужна будет, зовите Лешего, он поможет... Ох!
      Дядюшка Ох попрощался и скрылся в камышах. И до самого утра оттуда по всему Болоту разносились нестрашные охи...
      Глава двадцать первая
      Дуболом и Орясина. Таинственный Цыплёнок
      Утром нас разбудили никогда не спящие Фомич и Оглобля, и, наскоро перекусив, мы с некоторой опаской вошли в Чёрный Лес, стоявший перед нами стеной.
      Лес и взаправду был чёрным - ни берёзки, ни сосны, только высоченные чёрные ели, да кривые серые осины. А под ногами даже травинки не росло. Зато густо разросся чертополох, шиповник, терновник.
      Фомич и Оглобля шли впереди, поочередно прорубая для всех дорогу в сплошных зарослях колючек.
      Мы продвигались следом. Балагула и Кондрат несли вёдра с углями, присыпанные золой. Такие же вёдра несли и мы с Бородой.
      Балагула ворчал:
      - Мало им Радио тащить, так ещё и ведро навьючили. И зачем им Радио? Всё равно не работает...
      - Ты бы уж помолчал, - подал голос Кондрат. - Почему оно не работает? Потому что ты из него все детали повытаскивал!
      - Не все! - горячо возразил Балагула. - Там ещё много штучек осталось. Надо их это... пересчитать...
      - Не вздумай! - пригрозил Домовой. - Знаю я, как ты пересчитаешь! Все Фомичу расскажу!
      - Ну и говори! Я с ним вообще раздружусь. Вот победим всех, и сразу же раздружусь... А может, и побью даже...
      - Ты? Фомича?!
      - А что? Будет знать, как пороть живое существо. Ну, может быть, и не побью, но укушу - это точно. Укушу и убегу. А он пускай потом ходит укушенный и одинокий.
      - Смотри, услышит Фомич, он тебе так укусит, что кусать нечем будет...
      Дорогу нам преградили здоровенные мужики. Они стояли стеной на пути, скрестив на груди руки, и молчали.
      - Мужики, нам некогда, - сказал Оглобля, на всякий случай, закатывая рукава. - Говорите сразу: разговора просите или драки желаете?
      Мужики стояли, смотрели маленькими глазками поверх наших голов, загораживали нам дорогу и не говорили ни слова.
      Их было двое, один здоровее другого, самый маленький из них - на голову выше Оглобли.
      - Мужики, скажете или нет, что хотите от нас? - ничуть не смущаясь их преимуществом в росте, повторил свой вопрос Оглобля.
      - Орясина, объясни, - не поворачивая к напарнику головы, процедил сквозь зубы один из бугаёв.
      - Ага! Счас поясню! - радостно отозвался тот, что повыше.
      Он радостно плюнул в кулак и обрушил его на голову Оглобли. Тот закачался, но выстоял, хотя и с трудом.
      - Ты что, дурак?! - заорал Балагула на верзилу.
      - Ага! - ещё более радостно согласился Орясина.
      И не успели мы даже ахнуть, как подхватил он Балагулу лапищей и не глядя подбросил вверх, крикнув:
      - Лови, Дуболом!
      Второй верзила выставил перед собой руки и стал ждать, когда в них упадёт Балагула. Но никто не падал.
      - Ты зачем так высоко подбросил?! - сердито спросил Дуболом у Орясины.
      - А я знаю? - ответил Орясина и посмотрел вверх.
      Балагула висел, дрыгая ногами, зацепившись полой своего балахона за самую верхушку чёрной ели.
      Орясина подошёл к дереву и стал трясти его могучей лапищей. Ель затрещала, застонала, верхушка заходила ходуном, и Балагула вцепился в неё обеими руками, в ужасе истошно вопя на Орясину:
      - Ты чё, мужик, совсем спятил?!
      - Ага! - всё так же радостно, почти восторженно, ответил тот, и затряс дерево ещё сильнее.
      Мы переглянулись, и по команде Фомича все разом бросились на этих здоровенных придурков.
      Последствия были печальные: Фомич, после второго удара по голове, свалился как подкошенный, Оглобля пытался огреть Дуболома подхваченным на земле палкой толщиной в руку, но тот вырвал ее, сломал, словно спичку, а потом пошёл вперёд, молотя кулаками-кувалдами.
      Бороду закинули куда-то в кусты, а за мной носился вокруг дерева Орясина, пытаясь поддать по мне ногой, как по мячу.
      И это ему удалось.
      Как я узнал об этом? Я не узнал, я почувствовал. Меня подняло в воздух и забросило в кусты со скоростью пассажирского экспресса.
      Когда я очухался, в ушах у меня гудело так, словно я был одним из проводов высоковольтной линии, и по мне пропускали с гудением и треском ток высокого напряжения.
      Кусты трещали и ломались под тяжёлыми шагами. Неотвратимо надвигались тупые великаны, готовые растоптать и уничтожить нас.
      И тут до меня донёсся еле слышный вздох, словно ветерок в воздухе прошелестел:
      - Уголькиии... уголькиии...
      - Дядюшка Ох! - догадался я.
      И, сам ещё толком не зная, что буду делать с этими угольками, я бросился сквозь колючий кустарник, разрывая в клочья одежду и обдираясь в кровь, к уголькам. Вёдра стояли целы и невредимы. Быстро сдув сверху золу в одном из них, я увидел ярко полыхающие угли. Весело и радостно я заорал верзилам:
      - Эй, вы! Орясины и Дуболомы! Вы что, правда круглые идиоты?
      - Не-а... - помотал головой один из них. - Мы - идиоты, но квадратные...
      - А мы - длинные, - добавил Орясина.
      - Но мы оба идиоты! - радостно завершили они хором.
      - А жрать вы любите?
      - Ага! - проревели они.
      - Тогда идите жрать! Специально для вас - полное ведро!
      Облизываясь, они пошли ко мне, бросив моих друзей. Я стоял и напряжённо ждал, дрожа от нетерпения.
      А они все подходили.
      Ближе, ближе, ближе...
      И вот когда они протянули руки к ведру, я размахнулся, и выплеснул горячие угли из ведра прямо в тупые физиономии, с криком:
      - Нате! Жрите!
      И тут же вывалил на них второе ведро, потом третье.
      Они заполыхали разом, как сухие поленья...
      - Дрова! Дрова! - раздался смех.
      Я оглянулся и увидел, что смеётся Балагула, показывая пальцем на Дуболома и Орясину, которые с треском догорали на полянке.
      - Да это же - деревяшки! Нас чуть не побили деревяшки!
      Ему, может, было и смешно, но всем остальным не очень. Все ходили по поляне, собирая разбросанные вещи, потирая бока. А некоторые, например я, и не только бока.
      - Ты собери пепел в тряпочку. Обязательно собери. Пригодится! сказал кто-то у меня за спиной.
      - Да зачем он нужен, пепел этот? - буркнул я.
      И тут же чуть не подскочил: голос был совершенно не знакомый.
      Я резко обернулся, выставив перед собой обрез.
      Под чёрной елью сидела на корточках маленькая горбатенькая Старушка в длинном балахоне, с капюшоном, надвинутым на самые глаза. Виден из-под него был только крючковатый нос, да седые космы.
      Старушка хитро улыбнулась и пригрозила мне костлявым пальцем с загнутым, давно не стриженым когтем:
      - Зачем понадобится пепел, - поймёшь, когда нужда придёт. А взять обязательно возьми, он тебе плечи не оттянет, он лёгкий...
      - Мёртвое живого не боится. Живое не может убить мёртвое. Мёртвое боится мертвого...
      Это раздался уже другой голос, сбоку. Я оглянулся туда - под другой сосной, в той же позе, что и старушонка, в таком же балахоне, только с откинутым на спину капюшоном, сидел Старичок, лысый, с торчащим на самой макушке пучком волос, напоминавшим оазис в пустыне. Нос у него был картошкой, глаза маленькие, хитрые. Короткопалые ручки он держал сложенными на круглом животике, переплетя пальцы, маленькие и плотные, как болгарские маринованные огурчики в банках.
      - Понял, что тебе говорят? Возьми пепел! - это ещё раз напомнила мне Старушонка надоедливая.
      Я оглянулся в её сторону, хотел что-то ответить, но там было пусто, как будто и не сидел никто, только лежала под сосной чистая тряпица, на которой, наверное, сидела эта странная Старушка.
      Я повернулся обратно, но Старичка тоже как ветром из-под ели сдуло, как волосы с его головы.
      Не знаю, почему, но всё же я послушал Старушку и Старика, подобрал тряпицу и аккуратно собрал пепел, оставшийся от Дуболома и Орясины.
      Про Старичка и Старушку я никому не сказал. Собственно, ничего и не случилось, зачем зря головы морочить?
      Мы шли, поторапливаясь, потеряв уйму времени пока выясняли отношения с Дуболомом и Орясиной.
      Фомич озабоченно поглядывал на уходящее солнце. Мы понимали его беспокойство, но быстрее идти не могли, поскольку все не только устали от сложного перехода, но и всем ещё здорово досталось.
      - А почему ни ты, ни Оглобля не взялись за мечи? - задал я мучавший меня вопрос Фомичу. - Я понимаю, благородство, рыцарство. Но они-то сражались без правил. Они же самые настоящие бандиты, разбойники! И силой каждого из нас намного превосходили. А если бы они нас потоптали? Что бы ты стал делать?
      - Не знаю, - честно ответил Фомич. - Только ни я, ни Оглобля, на безоружного меч не поднимем. Злу и подлости нужно и можно противопоставлять отвагу и силу, но никак не подлость и зло.
      - Это почему же?!
      - Потому. Чтобы победить, надо иметь силы больше, чем у врага. А если побеждать подлостью, то надо и подлости, и зла иметь тоже больше. И тогда сила становится насилием, и сам ты становишься носителем зла и подлости.
      Мы притихли и шли задумавшись.
      Вскоре Фомич скомандовал привал. Обессиленные, мы попадали на траву.
      - Сейчас я целебные травки заварю, полегчает всем, - засуетился Борода, насыпая что-то в котелок с водой.
      Только Балагула пошёл куда-то, шатаясь от усталости.
      - Ты куда? - вяло спросил его Кондрат.
      - Куда царь пешком ходил, - огрызнулся Балагула, скрываясь в кустах...
      - Ой, смотрите, цыпленок! - услышал я сквозь сладкую дрёму.
      Кондрат держал в ладонях маленького живого пушистого цыпленочка. Тот жалобно попискивал.
      - Дай-ка я посмотрю... - потянулся к цыпленку Оглобля.
      Тот запищал в его огромных лапах.
      - Не пугай маленького! - протянул свои руки Фомич, забирая цыплёнка.
      - Дай-ка! Ишь, какой махонький... И откуда он в такой глухомани? взяв себе цыпленка, задумался Борода.
      - Подержите его кто-нибудь, с него что-то в котелок сыпется, пыльца какая-то... - всполошился Борода.
      Я протянул руки и взял этот жёлтый комочек.
      Борода, размешав отвар, разлил его по кружкам, и раздал каждому, кроме Балагулы, который пропал в кустах.